Я с наслаждением ввел иглу под кожу, чувствуя необыкновенную легкость оттого, что все уже позади. Нет, у нас это не зовется героином. Это позволяет выходить за рамки, всего лишь за рамки.
Вокруг меня летали рыбы. Как будто я шел не по шоссе, а по морскому дну. Я схватил одну из них за хвост и полетел по течению, вцепившись в скользкую чешуйчатую спину. Я спрыгнул в яму, оказавшуюся желобом в ее мир, откуда мне постоянно приходили письма. Это был кислородный пузырь, плавающий в космосе. Посередине кружились механические шестеренки, соединенные проволокой - вместе это было чудовищным подобием многоциферблатных механических часов. Именно они удерживали кислород. Вокруг часов тоже плавали рыбы, им надо было выживать. А она была похожа на русалку с бледно-голубой кожей, и глаза у нее были нечеловеческие. Радужка, белки - все было, но глаза намного ярче, неестественнее. Она обняла меня и прижала к себе, а я зарылся в ее пахнущие водорослями волосы, не замечая, что прожигаю кожу зажатой между пальцами сигаретой. Но она ничего не почувствовала.
- Марина, не подходи к окну. Слышишь, детка?
Я безучастным взглядом провела по пластику, оставляя дорожку в пыли. Потянула ручку, с резиновым скрипом пододвинула стиральную машинку к узкому подоконнику, встала на нее и вылетела за границы пузыря. Плавники задевали меня за локти, а я просто плавала, закрыв глаза, в этом пространстве. Когда мне надоедало, я спускала ноги на стиральную машинку и выходила на кухню поговорить с соседями по коммуналке. По комнатам летали полупрозрачные рыбы, по улицам мчались девятнадцатифутовые касатки и огромные дирижабли-киты. Я свободно могла прокатиться на скате, а в шкафу приютила большую черно-белую мурену, похожую на полосатый носок. Они говорят: "Марина, бедная моя, сумасшедшая..." Я смеюсь. Они говорят, у меня самый искренний смех, потому что у сумасшедших искренний смех. А я видела однажды, как человек целовал русалку с мертвыми глазами.
Дверь захлопнулась почти беззвучно - я, шатаясь и звеня какой-то популярной песенкой, свалила сумочку и бутылку шампанского у двери, и, не в силах закрыть ее за собой, упала на ковер у трюмо. Какие же у меня красивые белые волосы.
Рвотный позыв.
Я нашла силы сходить в ванную и смыть косметику.
Села у трюмо - опять, отхлебнула дешевого шампанского, разбила бутылку, забрызгав платье. Порезала палец. Какая жалость. Села на колени. От чего-то губы показались кривыми и тонкими. Черт, а ведь столько денег ушло на ботокс. Я провела по ним, оставляя красный след. Кровь полилась на пол, распускаясь, превращаясь в гигантские цветы, медузами оседающие на деревьях. Я схватила шаль из органзы, охваченная желанием танцевать. Прыгала по кронам деревьев, а медузы мягко пружинили под ногами. А главное, было тихо. Не было ничего. Ни звуков, ни ощущений, ни похмелья. Не было мужчин и женщин, планов на вечер и утро. Усталости не было. Было хорошо.
Я увидел девушку, с вуалью в руках выпрыгнувшую в окно. Ладонь дернулась, я нарисовал красное облако. Девушка окунулась в облако и открыла глаза. Босыми ногами пошла по листве, танцуя между ветвями магнолий. Вот она аккуратно обошла фигурку, висящую в воздухе, пробежала по валяющейся на асфальте груде шприцов, подождала зеленого света на светофоре и юркнула в здание. Там она нажмет кнопку лифта и полетит наверх, считая этажи. За то время, пока она танцевала, люди успели построить дома до Солнца. Вот только связаны они одной сетью.
Я привычным движением открыла окно и встала на стиральную машинку.
Сигарета дернулась в руке, проделав дыру в пластике. Я втянул запах дыма и водорослей.