Тур Тереза : другие произведения.

Выбрать свободное небо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.15*32  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что произойдет, если умной, самодостаточной женщине взбредет в голову написать книгу про драконов? Она найдет свою любовь? Разрушит свою жизнь? Обретет свободное небо? Или осознает, что жизнь всегда можно прожить по-другому... Хуже. Лучше. Не важно. Но по-другому
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
  Почему в гостиничных номерах всегда чувствуешь себя другим человеком? Непохожим на себя? Может быть, потому, что это место хранит память о целой череде индивидуумов. Счастливых, несчастных, возбужденных, опустошенных, злобных, радостных, довольных всем и уставших от всего.
   Ты - всего лишь один в череде таких же, как и ты... Они словно здесь же, с тобой. И хорошо, что с тобой, потому что больше нет никого... Ты, телевизор и коньяк. Даже закуски нет, не говоря уже о людях. Проливной дождь за окном в качестве собеседника.
  Странно, у нее же есть семья, есть друзья. Есть поклонники и есть коллеги. Но сегодня почему-то она осталась одна. Она чувствовала это одиночество, была рада ему. Пожалуй, жаждала ощутить его... Да она в эту поездку отправилась в основном для того, чтобы побыть одной, потому что вдруг почувствовала, что ее не стало. Она попросту растворилась в тех, кто ее окружал. В их заботах, потребностях, склоках. В их любви и непонимании...
  И вот сегодня Тереза настигла, наконец, свое одиночество. И попыталась найти в нем саму себя ...
  Она выпила коньяк, налила еще, поискала пульт, чтобы выключить телевизор, - он мешал ей. Важная мысль, которая помогла бы объяснить, что не так с ее на редкость благополучной жизнью, вертелась в голове. Но Тереза никак не могла ее сформулировать...
  - Накануне в нашем городе был показан спектакль по пьесе Артема Казанского "Одиссей и его Пенелопа". Он рассказывает о светлой, чарующей любви на все времена. Эта постановка стала символом возвращения на театральную сцену Владимира Зубова, знаменитого сериального актера, - услышала она. Палец замер на красной кнопке пульта. - Актера, которого еще называют самым красивым мужчиной российского кино. Владимир, как вам наш город, наши зрители?...
  - Надо же, - обратилась Тереза к экрану, откуда ей что-то энергично вещал ее любимый актер, - как занятно... - и она все же нажала кнопочку. Экран погас.
  На том же этаже, в той же гостинице, самый красивый мужчина российского кино тоже взял пульт и раздраженно стал щелкать, переключая каналы. Нет, надо было затащить в гостиницу эту девочку-ведущую, как он и планировал вначале. Но она так старалась оказаться в его койке, так настойчиво предлагала себя, что в какой-то момент ему стало противно.
  К тому же Зубову наконец стало ясно, что он лично всех этих девочек: и эту конкретную, и тех, что были у него до этого - интересовал мало... Вот Одиссей, который рассказывал о любви так, что у всего зала на глазах были слезы - это да.
   А он сам... Получается, что он сам особо никому не нужен... Одинокий, холодный. Раздраженный, капризный, голодный... Да, еще и голодный.
  Тур по большим городам России, которым его соблазнили за большие - даже для него - деньги, был организован из рук вон плохо. Например, здесь, в одном из южных городов, их просто-напросто забыли покормить. В гостинице же в этот час был открыт бар, спиртного было - хоть залейся. Но в ресторан обслуживал лишь проживающих и только по часам. Время ужина прошло, до двенадцати их подождали, а дальше... Всё закрыли и, кажется, даже опечатали. Магазинов поблизости не было. Гостиницу - как он и просил - предоставили тихую, на отшибе... Судя по тому, как долго их везли, еще и за городом.
  Владимир выпил еще коньяку, утешая себя тем, что там много калорий. С тоской вспомнил шоколадку из мини-бара, вкусную и маленькую...
  - Ну, что, еды нет? - в номер вошла его прекрасная Пенелопа. Сейчас, с хвостиком, без грима, в изысканно драненьких джинсах и коротеньком топике, она была похожа на девочку-подростка. Страшненькую, надо отметить. - А что ты ведущую к себе-то не позвал? Она же местная, организовала бы нам питание. А ты бы расплатился бы за еду телом, - ехидно добавила актриса.
  Владимир зарычал, залпом допил коньяк:
  - А почему это за еду для нас я должен расплачиваться своим телом? А ты?
  - Так и я расплатилась бы, но особо никому не надо... - вздохнула Марина.
  - Наши-то молодцы, - перевел он тему разговора, - уехали к родственнику помрежа, едят там...
  - Они-то молодцы, а мы-то с вами - звезды, - обрадовалась она возможности заговорить о другом. Вспоминать о щемящей, горькой любви к Зубову Марине совсем не хотелось. К тому же эта любовь оказалась ему совсем не нужна...
  - На что это ты намекаешь, Марина?
  - Я? Намекаю? Я прямо говорю, что ты включил звездность, поэтому все уехали. А ты - и я с тобой за компанию - сидим здесь. Злые и голодные... Зато звезды. Гордые до невозможности...
  - Ладно, давай напьемся. Вусмерть.
  - Ага! - она взяла бокал. - И будем завтра болеть...
  Он выпил, благодарно улыбнулся и стал опять нажимать кнопочки пульта.
  - В наш город, в рамках презентации новой книги "Атлантида, любовь моя..." прибыла известный писатель-фантаст Тереза Тур. Она, как никто другой, умеет смешать в своих произведениях грани разных реальностей...
  - "Грани реальностей"! - фыркнул Владимир и выключил звук. - Представляешь, у нее там "произведения"! Какой пафос!
  - А мне она нравится, - вдруг возразила Марина. - И книги ее, и выступления. Практически моноспектакль. И поет она хорошо.
  - Ты еще скажи, что на эту самодеятельность ходила!
  - Нет, но в Интернете смотрела, вполне ничего. Вполне грамотно кто-то ставит.
  - Б-р-р... Все по Преображенскому: разруха. А все потому, что каждый занимается не своим делом. Повар не кормит, менеджер - урод... Кстати, и телефон у него выключен. А писатель... Творить хорошо, скорее всего, не умеет, а людей удивить чем-то надо. Вот и поет.
  - Ну, довольно - решительно поднялась партнерша. - Я и так по твоей милости осталась голодная. А выслушивать твое эго... Это выше моих сил.
  Владимир потащился за ней к двери - понял, что разозлил. А он категорически не любил рассерженных женщин. Особенно таких, которых перевел в приятельницы после нескольких бурных ночей.
  - Слушай, - покаянно протянул он, - не обращай на дурака внимания. Особенно на голодного. - Все же Зубов умел "делать лицо", как никто другой... Сейчас серые, изумительно чистого оттенка глаза, опушенные черными, одна к одной ресницами, преданно смотрели прямо на Марину. Как они завораживали, заставляя верить в то, чего никогда не было!...
  - Ох... - проняло даже ее, актрису, - достаточно. У меня не получается с тобой просто переспать - я в тебя влюбляюсь. А поскольку ты ничего такого чувствовать не умеешь - спать с тобой нельзя. Прости, дорогой, я слишком сложно собирала себя по кусочкам, чтобы начинать все сначала только из-за того, что ты не озадачился никого снять сегодня на ночь.
  - Прости, - около распахнутой двери номера он галантно поцеловал кончики ее пальцев и отступил, отпуская. - Я урод, наверное...
  - Ты не урод. Ты даже не человек, в общем-то ... Ты актер.
  - Спасибо, - протянул он, - но, может быть, мне надо...
  Тут они оба напряглись, потому что со стороны лестницы послышались голоса, шуршание пакетов, звяканье бутылок и... аромат еды.
  Актеры переглянулись и, быстро набирая скорость, бросились на запах, как пара голодных волков... и наткнулись на четырех мужчин, обвешанных пакетами.
  - Наконец-то, - обрадовался Владимир, - наша еда!
  - Почему так долго? Уже второй час ночи! - вторила ему голодная Пенелопа.
  - Вы что, с ума сошли? - пытаясь прикрыть телами пакеты с едой, возмущались вновь прибывшие. Но оголодавшие любимцы публики этого не слышали.
  - Что здесь происходит? - раздался доброжелательный, полный любопытства женский голос.
  Владимир развернулся и увидел очень красивую женщину - невысокую, изящную, с длинными белокурыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Женщину, о которой только что отзывался весьма нелицеприятно. Писательница вышла в коридор и с любопытством разглядывала их жанровую зарисовку. Почему-то Владимиру стало неловко.
  - Тереза! Нашу еду отнимают! - возопили мужчины.
  - Может быть, люди голодные, как и мы, - резонно предположила женщина и приветливо улыбнулась. Актеры согласно закивали. - Давайте их накормим, пока они нас не съели. Или, что гораздо хуже, не отобрали нашу провизию... Прошу вас!
  Все двинулись к открытой двери номера. Владимир остался стоять один в коридоре. Потом подумал...и потрусил вслед за остальными. Даже нет, не так! За едой. До остальных ему, как обычно, дела не было.
  Женщины быстро сервировали стол - снимали целлофан с колбас, нарезки мяса и сыра, мыли огурцы и помидоры. Мужчины развлекали их разговорами.
  - Представьте, - говорил молодой мужчина с гладко выбритой головой, - а нас тоже не покормили. Я сам лично организовывал этот чертов тур для Терезы! А мы остались без ужина! Хорошо, что у нашего гитариста, Вадима, - кивок в сторону седого мужчины, - здесь, на юге, оказались знакомые!
  - В армии служить надо, дети мои, - широко улыбнулся тот. - Если бы служили, да в нашей советской, непобедимой и легендарной, то и у вас по всей стране была бы уйма знакомых!
  - Да! - нетрезво кивнул молодой длинноволосый парень. - И мы бы после Афгана на асфальт кидались при каждом визге тормозов...
  Все выразительно посмотрели на мальчишку. Он и сам понял, что ляпнул не то, и покраснел.
  - Теперь понятно, почему вас за продуктами в соседний магазин носило два с лишним часа, - изменила направление беседы Тереза, - хотя вы были на машине. А я голодная сиди!
  - Тереза! - загалдели мужики дружно и чересчур правдиво. - Да мы по-быстренькому, и не задерживались совсем... и леща тебе привезли, и пива. Всё, как ты любишь!
  - Спасибо, хоть вообще вернулись! - она рассмеялась. - Ладно, давайте ужинать.
  Марина и Владимир коротко представились, не вдаваясь в профессиональные актерские подробности, которых, видимо, никто и не ждал.
  Владельцев еды представлял лысый мужик:
  - Это наши гитаристы: Вадим... - седой дружелюбно кивнул, - и Михаил, - молодой продолжал смущаться и поэтому весь как-то скукожился. - А это наш звукорежиссер Андрей.
  - Привет! - откликнулся неприметный мужчина в очочках, его отвлекли от жевания бутерброда.
   - А я - хозяин всего этого балагана Павел Яковлевич Тур. Можно просто Паша, - продолжил лысый.
  - Карабас ты наш! - ответила ему писательница.
  - И - прошу любить и жаловать - наша несравненная Тереза Ивановна Тур!
  "Жена", - почему-то расстроенно подумал актер.
  - Моя племянница! - с явным удовольствием воскликнула команда Туров и дружно расхохоталась. Видимо, эта шутка была известна в их кругу.
  - А почему племянница? - поинтересовалась Марина, когда утолила первый приступ голода. - Вы вроде одного возраста... Или это бестактный вопрос?
  - Нет, - покачала головой Тереза, - в отношении нас лично - ничего бестактного. Вот если бы вы рискнули задать его дедушке...
  - Папе, да уж... - отозвался дядя Павел. - Мы бы вам не позавидовали. Яков Иванович Тур - легендарная личность, ведущий хирург Военно-медицинской академии. По большому счету, ему в этой стране можно было все. Он оперировал, как бог, был ректором этой академии, академиком, лауреатом...
  - Когда бабушка умерла в восемьдесят первом году, мне было два года, - продолжила Тереза. - Дед тогда словно сошел с ума...
   - Или, по версии другой части семьи, нашел свою любовь, - подхватил Павел.
  - Он стал жить со студенткой - подругой своей дочери. И через год его новая супруга родила близнецов - девочку и мальчика.
  - Соответственно, меня, - Павел поклонился, - и мою сестру - Елену.
  - Вот поэтому я - племянница, - пожала плечами Тереза.
  - Живут же люди! - выдохнула изрядно нетрезвая Марина. - Какие страсти...
  - И вы смогли общаться? - вдруг спросил Владимир.
  - Вы знаете, - обратилась лично к нему Тереза, - дед был настолько сильной личностью... Даже когда его не стало в восемьдесят четвертом, никто не осмеливался обсуждать его решения или осуждать его действия. Никто. И так до сих пор.
  Разговор свернул с этой темы на какие-то менее интересные, и Владимир стал сладко задремывать в кресле.
  - Ангелы-хранители... - слышал он мягкий женский голос. Ее голос. - Мы слишком горды и самонадеянны для них. Даже если бы Хранители существовали, мы бы постарались избавиться от них. Мы бы их, может быть... выгнали из себя, из своей души наружу. Наружу... И тогда уже сами бы отвечали за все. А они что? Они же беспомощные...
  Владимира охватило странное уютное чувство покоя, в котором хотелось раствориться. Он слышал голоса и радовался, что не нужно принимать участие в беседе. Более того, присутствующих он вообще мало интересовал. Как хорошо, как спокойно...
  Проснулся он от того, что кто-то аккуратно, но сильно встряхнул его за плечо.
  - Любезный, - над ним склонилась хозяйка номера, - э-эй, Владимир! Вы слышите меня?
  Он уставился в ее глаза, которые были так близко.
  - Зеленые! - пробормотал он.
  - Отправляйтесь-ка к себе, - распорядилась Тереза. - Уже поздно, и я страшно хочу спать.
  - Так давайте вместе, - улыбнулся Владимир.
  Тереза внимательно посмотрела на него. И на несколько долгих-долгих секунд запуталась в сиянии этих серых глаз. Потом насмешливо улыбнулась и ответила:
  - Э, нет. Я, видите ли, честная мужняя жена. И счастлива оставаться ею.
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ.
  Итак, она возвращалась в любимый город, в Петербург. В этом году, "совершая экспансию в регионы", как говорил дядя Павел, они добрались через Поволжье до Челябинска, посетили Москву. Потом была дорога на Сочи с остановками во всех крупных городах, что встречались по пути.
  Получилось, что дома Тереза практически не была с декабря по март. Конечно, она приезжала-прилетала хотя бы на пару дней, но всё как-то урывками. У Терезы вообще создалось впечатление, что она стала в своем доме чем-то чужеродным. Как кость в горле. Как камешек в печени...
  Муж дулся, говорил, что она их забросила, и при этом не желал общаться, когда она появлялась. А ее сыновья-близнецы были поглощены своими подростковыми делами. В ответ на ее покаянное "Я вас совсем забросила..." они обычно отвечали весьма цинично: "Зато подарки даришь хорошие, поэтому продолжай забрасывать". Чего еще ждать от молодых людей в пятнадцать лет, когда они озадачены мировыми проблемами и половым созреванием.
  С другой стороны, с детьми у Терезы получалось общаться больше, чем тогда, когда она сидела в Питере. Они перезванивались каждый день и говорили по душам, а не обменивались дежурными фразами вроде "Как дела?" - "А, нормально...". Кроме того, ей удалось уговорить сыновей присоединиться к ней во время тура. На каникулах Иван и Яков прилетели - Казань, Астрахань, потом Сибирь... эта неделя была чудесной. Жаль, муж был занят и не смог поехать с ними.
  Сегодня она вдруг осознала, что "Тур Терезы Тур" закончен. Все. Поняла, как хочет домой к детям. Немедленно, не теряя ни минуты. Поэтому сдала билеты на поезд, распрощалась с мужиками - те вместе отправлялись к себе домой в Москву - и полетела на самолете. Это Тереза делала крайне редко, потому что высоты боялась, полетов не любила, как и мысль, что кому-то придется вверить свою драгоценную жизнь.
  Перед посадкой в самолет Тереза позвонила мужу Александру и попросила встретить ее в аэропорту. Хотелось если не фанфар и фейерверка в честь возвращения, то хотя бы цветов, объятий, романтики...
  - Слушай, зачем я туда поеду? - ответил муж, - это начисто лишено резона. Как ты знаешь, машину я не вожу, а на такси в Пулково ехать, а потом обратно... Это противоречит здравому смыслу. К тому же недешево. Я тебя лучше дома подожду...
  Вот и вся романтика. Нет, цветы он купит, разумеется, если ему прямо об этом сказать... И дать четкие указания, что необходимы кремовые розы. И не забыть уточнить диаметр цветка, длину стебля - все равно будет перезванивать из магазина, спрашивать...
  С другой стороны, она сама выбрала такого мужа, преклонялась перед его талантом, интеллектом, бульдожьим упорством, с каким он всегда добивался того, что хотел... Так, в свое время, он добивался ее. Так строил свою карьеру - в сорок пять лет Александр был уже профессором, ведущим специалистом по своим рыцарям. Он вырос в крайне неблагополучной семье, с которой прекратил всяческой общение много лет назад, когда поступил в Большой университет.
  Тереза сохранила влюблено-почтительное отношение к мужу со времен знакомства. Тогда Александр - молодой и целеустремленный, подающий надежды кандидат наук, - только поступил в докторантуру. Тереза - студентка второго курса, искренне считала, что знает всё на свете лучше других. Он вел у нее семинары. Они яростно спорили по любому поводу. Например, ее мутило от его явного преклонения перед западно-европейскими рыцарями. Тереза была свято убеждена, что в нашей стране это недопустимо.
  Кроме того, оба знали французский и немецкий языки и периодически в пылу полемики переходили на них. К вящему восторгу всей группы, которая смело могла во время семинаров заниматься своими делами - этим двоим явно не было дела до всех остальных.
  Потом Александр завалил Терезу на экзамене - поставил "хорошо" вместо "отлично". Причем просто так, из вредности. Или от огорчения, что они больше не встретятся, кто его знает... Любая оценка, кроме "отлично", ее попросту унижала. После экзамена Тереза пришла к нему требовать объяснений один на один. Она вообще была хорошо воспитанной девочкой и никогда прилюдно ни с кем отношений не выясняла.
  В итоге они дообъяснялись до того, что Тереза забеременела. Александр страшно испугался - вся его жизнь, которую он с такой любовью и старанием распланировал, летела в тартарары... После крайне некрасивого выяснения отношений девушка удалилась с фразой: "Не смею вас больше беспокоить". А потом к Александру пришла ее мама.
  Молодые поженились, и у них родилась двойня, как и положено в семье Туров. Дети не доставляли особых хлопот - ведь помогали домработница и мама-профессор, умевшая все организовать. Да и сама Тереза, чуть придя в себя после родов, сумела наладить свою жизнь так, чтобы всем было удобно: и ей самой, и мальчикам, которых она обожала, и супругу, перед которым преклонялась. Да и он сам спустя несколько месяцев уверовал в то, что это было его решение, что он обрадовался вести о беременности и никогда не произносил слово "аборт".
  Но в редкие минуты душевной невзгоды бывало, что Тереза вспоминала тот ужасный разговор очень отчетливо. Как, например, сейчас. И прекрасно понимала, что ничего не забыла и не простила. Но как бы то ни было, они стали образцом счастливой и успешной семьи. Бурные годы, как огненный шквал пролетевшие по стране, не принесли в их семью ни материального недостатка, ни других негативных изменений.
  Однако пару лет назад, придя с заседания кафедры, Тереза вдруг сообщила, что увольняется. Она пренебрегла и мнением мужа - понятно, он был категорически против - и мнением окружающих. "Что ты делаешь, губишь свою жизнь", - высказали все их знакомые как один...
  Но Тереза ушла из университета в издательский бизнес. Книги она пописывала давно - фантастика была ее увлечением, отдушиной. Писала она для себя, для друзей... Это было для нее способом отвлечься, переключиться. Как для некоторых вязание крючком.
  А тут ее словно прорвало. Она набрала команду знакомых голодных филологов и несколько студенток филологического факультета с хорошим слогом. Всем были розданы отлично расписанные планы творческих работ - поглавно. В рекордные сроки удалось запустить несколько серий - это были небольшие книжечки, выходившие раз в месяц.
  Мягкая обложка, достаточно скромная цена, хороший текст, написанный прекрасным языком, делали их необычайно привлекательными. Кроме того, Тереза ввела принцип обязательных писательских туров по стране, справедливо считая, что из-за невероятной популярности Интернета и бесплатных электронных библиотек необходимо что-то очень завлекательное, чтобы люди покупали книги ее издательства именно на печатных носителях, раз пока нельзя поставить под контроль скачивание из Интернета.
  Появились моноспектакли, которые она и сотрудники издательства создали на основе новых книг. Действовало необыкновенно хорошо. Легкая музыка, приятные песенки в тему, авторское чтение и комментирование. Ответы на вопросы вроде: "Как вы создали книгу?" - в основном абсолютная неправда, но людям нравилось...
  На сегодняшний день купить книгу, когда ее можно скачать бесплатно, многим стало совсем не интересно. А вот купить у автора, который только что так увлекательно рассказывал обо всем - совсем другое. Да еще и с автографом...
  Дело это было прибыльное, но весьма хлопотное. Ездили по очереди, с коллективом музыкантов, которыми их снабжал Павел Тур в зависимости от сюжетов книг. Тереза неплохо пела сама, поэтому ей нужны были только гитаристы и звукорежиссер.
  ...Объявили посадку, и Тереза вздрогнула. Надо же, она была так погружена в свои мысли, что даже не заметила, как пролетели несколько часов. Посадка, высадка, здание аэропорта. Как было бы хорошо, если бы...
  - Мама, мама! Мы здесь! - к ней подлетели близнецы с огромными букетами ее любимых кремовых роз. - Ура, ты вернулась!
  Ее пятнадцатилетние подростки, обычно крайне сдержанные на нежность к окружающим, радостно кричали хором, неуклюже обнимали ее, тыкались носами:
  - Смотри, ну, смотри же! Мы привезли и бабушку, и тетю Люду, и тетю Наташу. Мы все организовали. Сами! И огромный "Мерседес" тоже. Как раз на семь мест. Мы хотели лимузин, но бабушка нам запретила, сказала, что это пижонство. Мама, она же неправа! Скажи ей!
  - Права-неправа... Поскольку вашу затею проплачивала я - больше уважения!- к ним подошла женщина лет пятидесяти. Она удивительно хорошо сохранилась: стройная, подтянутая - один в один Тереза, только с короткой стрижкой.
  - Здравствуй, мама, я так рада, - у Терезы на глаза навернулись слезы. - Я так мечтала об этом!
  - Здравствуй, дорогая. Твои дети проявили такие организаторские способности, что я ими горжусь.
  - Мама, в следующий раз оставь нам денег побольше - мы тебя на лимузине катать будем!
  - Все равно лимузин - это пижонство! - не сдавалась бабушка-профессор.
  - Зато классно!
  - Что за речь! - не могла не сделать замечание Тереза. - Что за жаргонизмы!
  - Зато точное словоопределение, - ответили ей сыновья. - А ты их любишь.
  - Мы тоже хотим тебя поприветствовать, - наконец к Терезе удалось пробиться двум ее лучшим подругам, они общались еще со школы. - Ты не представляешь, если твоим детям что-то надо, они идут напролом, как танки!
  - Это комплимент! - хором заявили близнецы
  - Конечно, - отозвалась Людмила. - А дома тебя ждет...
  - Тетя Люда, это же сюрприз, не палите!
   - Мой муж передает тебе привет, - подошла другая подруга - Наталья. - Интересуется, почему машину не взяли у него.
  - Тетя Наташа, а лимузин у дяди Коли есть?
  Дядя Коля выбился в нелегкой борьбе за место под солнцем в местного олигарха, владельца заводика, разработчика земных недр в Ленинградской области и так далее, и тому подобное.
  - Дядя Коля, - улыбнулась его жена, - для любимого автора? Нашел бы!
  - Блин!
  - Дети! - хором возопили бабушка и мама.
  Дальше была поездка по кольцевой и по самому Питеру на любимый Васильевский остров. Там, неподалеку от Университетской набережной была квартира Терезы и ее семейства. В машине взрослые негромко разговаривали, пытаясь рассказать сразу про все новости. Абсолютно довольные дети уже так пресытились эмоциями, что молчали. И было ощущение огромного, всеобъемлющего счастья...
  
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  
  
  
  В этом году весна никак не желала начинаться. Это было по всей стране, это было и в столице. Снег, конечно, убирали и вывозили, тщательно отскребали асфальт ото льда, но температурные показатели в марте все равно зашкаливали хорошо за минус. Согласитесь, десять-пятнадцать градусов мороза без намека на оттепель в марте - это уже перебор. Да еще и в свете постоянных разговоров о глобальном потеплении...
  Тереза вышагивала по Москве на умопомрачительных шпильках. Спина прямая, белокурые волосы развеваются на ветру, зеленые глаза блестят... И кому какое дело, что тошно, что жизнь - такая уютная и правильно организованная - вдруг стала рушиться. "Семья - это моя крепость", - любила с гордостью повторять Тереза. И тут оказалось вдруг, что стены этой крепости не из камня, а в лучшем случае из картона...
  Подобные мысли обычно вызывали у Терезы прилив злости. В такие моменты она была неотразима - и знала это. И в данный момент даже собиралась этим воспользоваться.
  - Тамара Яковлевна! - раздался у нее за спиной низкий бархатный голос, сводивший с ума миллионы телезрительниц.
  - Тереза Ивановна, - поправила она. Как только ее ни называли люди, путая ее имя! Тереза повернулась к актеру с улыбкой.
  - Я не думал, - обратился к ней Владимир, - что вы воспользуетесь случаем и начнете пиариться самым бессовестным образом за мой счет.
  Ее улыбка стала еще безмятежней:
  - От гадких слухов о том, что мы с вами пали жертвами однократной сексуальной связи на гастролях, пострадала ваша репутация?
  - Мне противно, что женщина пользуется такой сплетней, чтобы пролезть повыше!
  - Вы забавны! - ее голос стал на тон ниже и чуть размереннее.
  - Я? Да как вы смеете!
  - Наверное, это что-то из роли сериальных принцев, не иначе. Реплика очень похожа. И интонируете вы так же... - теперь в голосе появилась явная насмешка.
  Актер что-то прошипел сквозь зубы.
  - Простите, мне надо идти. Я не люблю опаздывать, а потом оправдываться, - и Тереза, развернувшись, дробно застучала по мерзлому асфальту своими каблучками.
  "Вот зараза! Помесь гремучей змеи с колокольчиком!" И чего он так расстроился? Женщина... Как может, так и пробивается. С кем может, с тем и пробивается. А он-то думал... Зубов докурил сигарету, раскурил следующую.. Постоял, выкинул. Вот, опять курить начал. Владимир обычно ревностно отлеживал новости про себя во Всемирной паутине. Как увидел вчера про интрижку с Терезой, так и сорвался. И было бы из-за чего. Из-за кого...
  Так, он уже опаздывает, а человек того ранга, что его пригласил, имеет право не любить опозданий. И опоздавших. Пусть это приятель по театралке, но все же...
  Поэтому Владимир поспешил. Ступени такие же, как одиннадцать лет назад, когда он голодным и неизвестным поднимался по ним на кастинг. Сериальный принц - как нелепо! Выдуманное королевство, сказка для взрослых про честь и отвагу. И про любовь.
  Актеры, отобранные больше за экстерьер... Хотя потом им в этих ста пятидесяти сериях "мыла" что только ни пришлось сыграть: и трагедию, и комедию, и фарс. И песни, и пляски, и хороводы!
  Вот где была школа жизни, вот где он научился крупный план держать... А что делать - практически каждая мизансцена заканчивалась крупными планами - так требовала специфика жанра мелодрамы... И часто недописанный нормально текст...
  Зубов опомнился перед кабинетом директора по развитию крупнейшего в стране медиахолдинга. Секретарша ему что-то втолковывала - ах, да, он забыл снять куртку. Отмахнулся, улыбнулся, извиняясь - опаздываю! Вошел в кабинет, который вот уже год занимал новый хозяин - его бывший сокурсник Степан. Как его нынче - Ильин Степан Сергеевич.
  - ...Вы знаете, наш Зубов опаздывать не любит. На него это не похоже, - высокое начальство как раз обхаживало Терезу - да, кажется Терезу - и что за имечко! И она здесь! Да что ж за день сегодня такой!
  - Владимир! Наконец-то, - Степан прекратил подсовывать гостье блюдечко с печеньем, от которого та старательно отказывалась, и обратил взор к двери.
  - Приношу свои извинения, - а что еще говорить в такой ситуации... - Не рассчитал время.
  - Ничего-ничего, проходи. С Терезой Ивановной вы знакомы? Вот и хорошо... Чай, минеральная вода, кофе?
  - Спасибо, ничего.
  - Ладно, - потер руки Степан, - тогда к делу.
  Он на секунду замолчал, собираясь с мыслями:
  - Тереза Ивановна, - легкий поклон в сторону женщины, которая непринужденно сидела на краешке стула с абсолютно прямой спиной, - самое ценное наше приобретение прошлого сезона. Ее сценарии безукоризненны, язык героев - выше всяких похвал. И главное, ее творения пользуются популярностью у зрителей.
  - Спасибо, - склонила голову женщина.
  - Не за что, потому что это не комплимент. Это факты. Сериал "Школьные хроники", который мы запустили в том сезоне, бьет все рекорды популярности. Честно говоря, я и не предполагал, что сериал про учителей, детей, их родителей, экзамены, уроки, личную жизнь и тому подобные вещи, может привлечь внимание аудитории. Да еще и так массово... К сожалению, этот сериал не предполагает продолжения на следующий год. Я вынужден был с вами согласиться, Тереза Ивановна, что тема себя исчерпала... И к тому же слишком красиво получается - отследить жизнь людей, у которых жизнь идет не по обычному календарю, а по учебному... Это слоган, - пояснил он Владимиру.
  Тот преувеличенно вежливо кивнул.
  - У нас ведь жизнь тоже идет не по природе... поэтому со следующего сезона мы запускаем новый грандиозный проект: семьдесят серий фильма "Этика в белых халатах". Сценарий нам предоставила опять-таки Тереза Ивановна, он выше всяких похвал. Наша стратегическая задача - сделать так, чтобы все в стране говорили только про наш канал, про наш сериал, про наших актеров. И я бы хотел предложить тебе, Владимир, главную мужскую роль в этом проекте.
  - Спасибо, - сдержанно ответил Зубов. - Нет.
  - Нам нужна армия твоих поклонниц. Поверь, мы снова сделаем шедевр.
  - Дело тут не в сценарии, - вздохнул актер, - и не в шедевре. Дело в формате. Я не могу позволить себе сниматься в "мыле". Не могу и все. Ты же знаешь, сколько лет я вылезал из роли романтического принца. Прошло столько лет, я уже кого только ни играл: и разведчиков, и бандитов, и Гамлета с Чацким - но до сих пор обо мне говорят что? "Вон идет актер, сыгравший принца Кристиана". Поэтому прости, нет!
  - Хорошо, - улыбнувшись, развел руками директор по развитию, - я предполагал нечто подобное. И знаешь что, я намерен тебя подкупить.
  - Какой баснословный гонорар ты бы мне ни предложил, мой ответ не изменится, - гордо произнес Владимир.
  - Да кто же говорит о деньгах...Кстати, ты слишком завышаешь себестоимость. Никто больше, чем ты обычно берешь, платить тебе не будет. Так и знай!
  - Я бы попросил!
  - Нет, попросить ты, конечно, можешь, но не дадут. Ты и так дорого обходишься! Так о чем это я? Да, о подкупе. Помнишь сценарий про Сталинград, который попал к тебе?
  - Ты же его мне и дал почитать.
  - Совершенно верно. И почитать дал, и со сценаристом познакомлю, и денег найду, чтобы замечательный полнометражный фильм снять. С тобою в качестве режиссера. Как я помню, это твое заветное желание...
  На этот раз Зубов молчал гораздо дольше. От денег, конечно, нелегко отказываться, но если ты хорошо получаешь и тебе хватает, то можно. Особенно так красиво, как это сделал только что любимец публики. А вот от мечты...
  - Мне надо подумать, - раздраженно ответил он.
  - Конечно, дорогой, думай. Но недолго. Сам понимаешь, производство фильмов - это вещь такая...
  - Что ты за человек! - грустно проговорил актер.
  - Акула, настоящая акула. За что и любят, за что и ценят...
  - За что и деньги платят, - съязвил Владимир.
  - Именно, - не стал спорить бывший однокурсник. - Кому за лицедейство, кому за сценарии, а кому за то, что всех организовал. Ну, не молодец ли я?
  Тереза на протяжении разговора сидела и наблюдала. Она любила вот так затаиться и посмотреть повнимательнее на людей, которые ее интересовали: как они говорят, как двигаются, как интонируют... Вот почему сейчас она просто наслаждалась. К тому же она поняла, зачем ее позвали на встречу с Зубовым.
  - Кстати говоря, - продолжил Степан Сергеевич, - позволь тебе представить сценариста. Это Тереза Ивановна.
  - Я еще не согласился играть в вашем чертовом сериале, - обреченно пробурчал Владимир, уже понимая, что отказаться не сможет.
  - Нет, ты не понял. Сценарий к фильму о Сталинграде тоже написала она.
  - Вы удивительно разносторонний человек, - тоном, каким обычно сквернословят, произнес Зубов.
  - О, ты не представляешь, она еще и профессор! - доверительно прошептал акула шоу-бизнеса, наклонившись к Владимиру.
  - Нет, - возразила Тереза, во всем любившая точность, - профессором я не стала. Я - доктор филологических наук, бывший доцент кафедры.
  - Так вот, Владимир, она доцент, оказывается. Не то, что мы с тобою. Так что ты надумал? Будет ли снят прекрасный полнометражный фильм твоей мечты?
  - Будет, - буркнул Зубов.
  - Вот и славненько. Ты мне потом спасибо скажешь. Когда еще много-много лет будешь успешно доказывать всем, что ты не только героический ФСБшник, которого тебе предстоит там сыграть.
  - Вот это уже без разницы!
  - Да ладно тебе, не расстраивайся! Тебе нужен фильм - мне нужен сериал. И роскошный желтый пиар к нему, чтобы все еще до выхода обсуждали: что же мы затеяли, что у нас происходит, как еще удивим.
  - Значит, - сообразила Тереза, - слух о том, что у нас роман, пустили вы?
  - Как роман? - удивился Степан Сергеевич. - С кем роман? Зачем роман? Я пустил слух, что вы однократно переспали - и ничего более!
  - Замечательно! - улыбнулась Тереза. - Значит, это я вам обязана прелестным семейным скандалом?
  - Правда, хорошо получилось?
  - Вне всяких сомнений. По крайней мере мой муж поверил. А откуда вы узнали, что мы с Владимиром Александровичем виделись на гастролях?
  - Он сам и рассказал. За коньяком. И про то, как вы в одной гостинице оказались, и о том, как вы его от голодной смерти спасли...
  - Спасла. Да... Может быть, зря?
  
  
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
  
  - Послушай, Саша, я ничего не могу поделать с этим. К тому же я поставлена в такое положение: если начну оправдываться, спорить и доказывать, что никакой связи нет, - это даст обратный эффект.
  Владимир остановился у Терезы за спиной, перевел дыхание и стал себя ругать. И зачем он, наскоро распрощавшись со Степаном, побежал за этой женщиной? А теперь еще и попал в совершенно дурацкое положение, потому что она разговаривала по телефону. И судя по всему, разговор был личный и неприятный.
  - Пожалуйста, прекрати. Ты должен понимать, что...
  Он поразился тону: просящему, жалкому, столь не подходившему такой роскошной женщине. Владимиру стало стыдно, словно это он говорил ей сейчас гадости, а не незнакомый ему человек из телефонной трубки.
  Зубов вздохнул: какая странная женщина. Как же всего в ней слишком много. И слишком уж разного намешано: писатель-фантаст и бизнесвумен, доктор наук и сценарист, ваяющий душещипательные сценарии для отечественного "мыла"...
  А еще человек, написавший сценарий фильма, которым он заболел. Сценарий, где смешивались сны двух людей из разных эпох - современного геймера и офицера, сражающегося в Сталинграде. Один до одури играет в "CALL OF DUTY", практически живет в этой игре, путает виртуальность и реальность, сон и явь. Другой спит урывками, когда тяжелые немецкие самолеты сбрасывают бомбы. А что делать, если в остальное время то отражение немецких атак, то наши контратаки...
  И вот им начинает сниться настоящее друг друга. И оба воспринимают эти сны как кошмар. Оба просыпаются в холодном поту. Оба думают, что сошли с ума. Человек, живущий в наше время, который видит день за днем то, что было на самом деле в 1942 году, видит глазами капитана. И несчастный советский капитан, который видит в снах, как непонятные, то ли нарисованные, то ли вылепленные из чего-то люди плывут через Волгу. Только почему-то днем. Размахивая красными флагами и включив патефон. Он вскакивает в ужасе во весь рост, готовый бежать к реке, чтобы прекратить эту бессмыслицу, эту напрасную гибель пополнения, так нужного в городе...
  Его хватают, валят на землю: "Куда ты, дурак, куда поднимаешься? Куда во весь рост?!"
  Вот где смешение четырех пластов реальности: современной, где почти исчезло понимание того времени; военной, где действует приказ: "За Волгой земли нет". И параллельных снов, где переплетаются судьбы двух молодых людей.
  И все-таки Владимир не мог поверить, что эта женщина и есть автор такого пронзительного ясного текста, что запал ему в душу. Поэтому он и пустился ее догонять - хотел понять для себя что-то важное. И теперь, стоя у нее за спиной и невольно подслушивая, он не мог сообразить, как ему поступить. Наверное, потихоньку уйти.
  Тут Тереза резко развернулась, видимо почувствовав, что кто-то стоит у нее за спиной. Она чуть покачнулась на своих умопомрачительных шпильках - Владимир испугался, что упадет, и подхватил ее за локоть. Тереза посмотрела на него с недоумением. Он заметил слезы в глазах и покрасневший нос. Надо же, эта женщина и плакать красиво не умеет!
  - Поговорим позже, - глухо произнесла она, прерывая чей-то монолог, который был слышен из трубки даже Зубову. - Чем обязана, Владимир Александрович?
  - Простите, кажется, я не вовремя, - он выпустил ее.
  - Ничего страшного, - она с видимым облегчением бросила в сумку телефон. - Вы что-то хотели?
  - Да. Я хотел бы переговорить по поводу сценария. Вы знаете, я их много читал, но этот не дает мне покоя. Он запал мне в душу...
  - Вы знаете, я много чего писала, но этот текст получился особенным...
  - Может быть, пообедаем вместе и все обсудим? К тому же на улице холодно.
  - Ничего не имею против, но сегодня не могу - мне надо ехать, - ответила Тереза
  - Жаль, - ему не хотелось отпускать эту женщину. - Может быть, потом?
  - Может быть, - и она стала спускаться по ступеням.
  - А вы на чем? - доставая ключи, поинтересовался он. - Где ваша машина?
  - Машина? Зимой, в центре Москвы? Ну, уж нет! - рассмеялась она, сразу снова став красивой. Зеленые глаза блеснули.
  - А на чем вы добирались?
  - На метро, - фыркнула она, - знаете ли, есть такой вид транспорта. Очень удобно. И время рассчитать можно.
  - Так давайте я вас подвезу. Заодно мы поговорим.
  - А давайте! - легко согласилась она. - Только я понятия не имею, как туда ехать на машине, показать не смогу.
  - Но адрес-то знаете? - он открыл перед ней дверь.
  - Знаю, - согласилась она и назвала адрес дома в Ермолаевском переулке, неподалеку от Патриарших прудов.
  - Вы там живете? - спросил он вежливо, а про себя огорчился, что ехать не так уж и далеко. Тут ему пришло в голову, что если бы она назвала адрес в Питере и выяснилось, что везти ее надо туда, то он бы не расстроился такой долгой дороге.
  - Нет, я там не живу, я там гощу, когда заявляюсь в Москву. Это квартира еще одной моей тетушки. Елены.
  - Сестры Павла?
  - О, вы запомнили рассказ о моих путанных родственных связях?
  - Почему-то запомнил.
  Он протискивался между двумя на редкость неудачно поставленными машинами, поэтому замолчал. Потом, когда они вырвались на простор какой-то широкой улицы, и машина радостно и легко рванула вперед, Владимир спросил:
  - А как вам вообще пришла идея написать сценарий о войне, о Сталинграде?
  - Это вы про то, что "у войны не женское лицо"?
  - Нет... Просто вы не похожи на человека, который разбирается в специфике военных действий. Или даже просто интересуется ими.
  - Ну, во-первых, вы меня совершенно не знаете, иначе такого впечатление у вас не сложилось бы, - довольно резко ответила Тереза.
  - Почему же не знаю? - миролюбиво продолжил разговор Владимир. - Вы - человек добрый, раз покормили нас.
  - Видимо затем, чтобы потом распустить слух, что у нас роман и поднять этим свой рейтинг, - язвительно ответила она. - Это был коварный план, достойный Маккиавели.
  Зубов хмыкнул:
  - Простите, я был зол, потому что вы мне понравились и не произвели впечатления человека...
  - Вы заметили?
  - Что? - он даже посмотрел внимательно в зеркало заднего вида, потом в боковые - ничего подозрительного не было видно.
  - Я все время "не произвожу впечатления какого-то человека"...
  - А сейчас вы цепляетесь к словам! - возмутился он.
  - Нет, я всегда к ним внимательна. И люблю точные словоопределения.
  - Но почему все-таки сценарий о войне? И как с этим соотносится фантастика? А еще спектакли и сценарии для "мыла", - он произнес это слово, скривившись.
  - "Мыло"... - поморщилась и она. - Знаете, я не люблю стереотипов. На мой взгляд, есть два деления что в кино, что в литературе: хорошо сделано и плохо сделано. Это же касается и женских любовных романов, без разницы, сняты они или написаны на бумаге.
  Он издал звук, выражающий одновременно презрение и несогласие.
  - Вы знаете, что написать хороший любовный роман - подчеркиваю, хороший - дело достаточно трудное?
  - Вот уж никогда бы не подумал, - насмешливо потянул он.
  - В вас опять-таки говорят стереотипы. А вы попробуйте положить перед собой лист белой бумаги и изложить на ней историю любви мужчины и женщины. Во-первых, сделать это надо так, чтобы было интересно читателям. Во-вторых, они должны симпатизировать героям. Это очень важно, иначе за них не будут переживать, как за реально существующих людей, - и весь эффект пропадет. В- третьих, читатели должны поверить, что все это происходило на самом деле, по-настоящему. Еще надо ввести много деталей - так интереснее. И самое главное!
  - Что? - он понял, что она будет держать паузу для пущего эффекта, и решил ей подыграть.
  Вас потом не должно тошнить от текста, который получился...
  Он расхохотался:
  - Хороший переход от лекции к... не лекции.
  - Хороший, - согласилась она серьезно, - к тому же все любовные истории я пишу в соавторстве. Я придумываю идею, канву, героев. И потом читаю то, что получилось у других.
  - Так, с любовными романами разобрались - писать их тяжелый труд. А фантастика?
  - Фантастика - это моя любовь... Мое бегство от слишком серьезной и правильной жизни. Это книги, где я могу себе позволить написать о том, чего никогда бы не произошло, чего я никогда бы не допустила...
  - Что именно? - спросил он и тут же понял, что зря. Она опять приветливо заулыбалась, закрылась ото всех своим спокойствием и дружелюбием.
  - Фантастика - это, прежде всего, смешение - культур, миров, героев. Там можно все... В год я пишу по два фантастических романа - с ними потом езжу по городам и весям. Все остальное, что выпускается издательством: сценарии любовных романов, серия "Вселенная рыцарей", городская мистика и прочее, - это коллективное творчество.
  - Получается, что сценарий о Сталинграде... - разочарованно протянул он, ощущая себя Малышом, которому вместо живой собаки выдали плюшевую безделушку.
  - Нет, этот текст мой. Только мой. Однако он получился настолько не в формате издательства, что я вывела его за эти пределы. Вы должны были обратить внимание, что он написан под псевдонимом.
  - Так как он у вас получился?
  - Сам собой.
  - А материал?
  - Материала было предостаточно. Вообще, этот сценарий - поклон моей научной деятельности. А что вы хотите: кандидатская о специфике обороны Сталинграда. Докторская - языковые особенности построения мемуаров на примере Чуйкова. Это командующий 62-й армией. Той, что сражалась в самом Сталинграде.
  - Знаю. Я тоже кое-что почитал, когда ваш сценарий попал мне в руки. Слушайте, а в детстве вы играли в солдатиков вместо кукол?
  - Нет, зачем же? Я никогда не играла ни в солдатиков, ни в кукол. В детстве я пела.
  Владимир заулыбался.
  - Да, пела, - серьезно подтвердила она. - У меня была скакалка вместо микрофона. Я становилась перед зеркалом. И пела.
  - А история? - он был в полном восторге.
  - Не знаю, все пришло само собой. Я много читала и больше всего любила биографии исторических деятелей. Александр Невский. Батый. Цезарь. Но меня огорчало, что конец был один и тот же - все умирали.
  - Да, действительно. Неожиданный финал.
  - Вам смешно, а я в детстве была натурой слишком впечатлительной и расстраивалась.
  - Получается, вы много читали. И для написания этого сценария тоже?
  - Много я читала раньше, пока писала научные работы,- она довольно прищурилась. - Читала и наши источники, и немецкие. И мемуары, и письма с фронта. И заметки в журнале "Звезда" 1950-х годов. Знаете, одно время почти всех военачальников обязали писать мемуары, а солдат и офицеров - отсылать свои воспоминания в этот журнал.
   - Зачем?
  - Видимо, все хотели сделать по уму. Ведь каждый человек, как бы много он ни видел, был только в одном месте в одно время. А картина писалась масштабная, эпическая, нужен был материал.
  - Слушайте, - произнес он, обдумав ее слова, - а почему вас потянуло с историка на литератора? Филолог - это же литератор, я правильно понимаю?
  - Не совсем точно, - улыбнулась она. - Филолог исследует тексты с точки зрения языка, сам язык. Литератор же пишет тексты, как правило, художественные.
  - Не вижу разницы, - он смешно надул губы.
  - Если не видите, может быть, ее и нет. Для вас.
  - А вы всегда вдаетесь в такие тонкости?
  - Тонкости, детали, особенности речи... Без этого не создашь текст. Так что приходится - это моя работа. Кстати, мы приехали.
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ
  
  
  Он был очарован этой женщиной. И пусть он видел ее второй раз в жизни, пусть она явно не подходила для легкой, красивой и короткой интрижки, в которых он был большой мастер, пусть она ему вообще не подходила, - он был очарован.
  Это сладкое, пьянящее чувство в последнее время приходило к Зубову нечасто. Женщины вызывали в нем раздражение и порой презрение своей доступностью. Но буйные чувства, яркие эмоции были ему необходимы как актеру. Так что увлечение еще одной женщиной, игра в первое свидание, новизну ощущений, страстные поцелуи и смятые простыни... Все это было скорее производственной необходимостью, чем потребностью сердца. Сердца, которое частенько называли ледяным или каменным - на выбор той дамы, которую он оставил. Или того журналиста, который об этом написал.
  Владимир быстро загорался, сходил с ума от любви, как положено, страстно ревновал, проводил бессонные ночи, настойчиво добивался той, которую захотел... А потом - все. Интерес пропадал, связь начинала тяготить.
  Последний год Владимир стал обращать внимание на то, что даже на пике страстных отношений он оставался холодным и расчетливым. Как бы он ни буйствовал, где-то глубоко внутри сидел ледяной червячок, который руководил всем. Этот червячок четко отмерял меру и степень влюбленности, командовал, когда надо остановиться. "Все должно идти во благо сверходаренного актера Владимира Александровича Зубова", - был его девиз.
  Так что за чередой ролей бешено влюбленного человека жил себялюбец и эгоист, жил при этом вполне комфортно и ничего менять не собирался. Зубова свой склад характера скорее радовал, чем огорчал, потому что это был путь к успеху.
  Он искренне считал, что без непробиваемой самоуверенности, ничем и никем непобедимой самовлюбленности, в профессии актера делать нечего. Можно иронично покритиковать свою роль. Нужно скептически отозваться о том, что у тебя не все получилось. Стоит иногда дать интервью, где ты насмешливо отзовешься о себе любимом. Но на самом деле себя надо холить и лелеять как актера.
  А что делать? Такая работа. Работа, где легко сочетаются обожание толпы и гадкие, порочащие тебя статьи в прессе. Когда сначала работа над несколькими проектами сразу, а следом - полное забвение на несколько лет. Работа, где сосуществуют звездная болезнь и дикое, выедающее тебя изнутри чувство, что ты никому не нужен.
   Самая страшная профессия. Самая лучшая. Ведь нет ничего слаще на свете, чем власть над залом... По крайней мере для таких людей, как он.
  Владимир подъехал к театру, где служил уже второй год. После всех перипетий и сериалов он вернулся на сцену - благо, люди шли на него, зал был полон. Следовательно, можно было отвлечься на какое-то время от того, что на экране не то, что достойных ролей не было, а вовсе царило какое-то убожество. Деньги платили, но страшно экономили на всем: на сценариях, на костюмах, на сведении материала. Поэтому получалось все как-то не очень. Кроме того, в последнее время Зубов столкнулся с тем, что снимать-то снимали, а вот до выхода на экран дело не доходило. То деньги заканчивались на разных этапах съемок, то телеканалы не хотели покупать дорого, а создатели - продавать дешево...
  Владимир оставил машину на том месте служебной стоянки, где на асфальте было написано краской его имя. Легко взбежал по ступеням служебного хода, под вывеску "Посторонним вход воспрещен". Парень-охранник приподнявшись, поприветствовал его. О, это волшебная причастность к чему-то, недоступная простому смертному, перетекающая в чувство собственной значимости...
  Узкий коридор, знакомый вестибюль, огромная доска с фотографиями актеров и приколотыми рядом рецензиями на их роли. Такая была традиция в их театре: все, что появлялось в газетах, журналах, Интернете, - пришпиливали сюда.
  Вот уж мимо чего Зубов старался пройти как можно скорее, так мимо этого стенда. Как правило, ничего хорошего про него не писали, все больше какую-то гадость. "Актер, обладающий небольшими талантами, но прекрасной внешностью. Более красивой лепки скул, наверное, нет ни у кого". От этой "красивой лепки скул" у него самого скулы сводило от бешенства.
   И как Владимир себя ни убеждал, что все это - зависть в чистом виде, не имеющая отношения к нему как к актеру... но жила в нем застарелая обида. Стараешься доказать всем, что ты лучше. Ты знаешь, что ты лучше. Это все видят, но не желают признавать.
  Зубов тяжело вздохнул и пошел дальше, к гримеркам. Навстречу попался человек, который показался смутно знакомым.
  - Добрый день, Владимир Александрович, - радостно окликнул Зубова лысый мужчина.
  Пожалуй, представители только одного семейства называли его по имени-отчеству.
  - Здравствуйте, Павел Яковлевич Тур, - ответил он, пожимая протянутую руку. - Какими судьбами вы к нам?
  - Марина прислала мне билеты на ваш завтрашний спектакль. И вот я пришел отблагодарить.
  - Билеты, вот черт! - такая хорошая идея, а ему и в голову не пришла.
  - Что, простите? - опешил Павел.
  - Ругаю себя за неблагодарность. Надо было сообразить и послать эти несчастные билеты первым.
  - Да ладно вам. Марина, - Павел с особой нежностью произнес имя партнерши Зубова, - отправила билеты от вас обоих. Так что хватит на всех: и на меня, и на гитаристов, и на звукорежа с женой, и на Терезу с Александром. Это муж, - пояснил он, увидев вопрос на лице актера. - Знаете, она его специально попросила приехать для похода на спектакль.
  - А-а, - протянул Владимир, - я понял. "Мужняя жена, и счастлива оставаться ею"...
  - Да... - насторожился вдруг Павел, - совершенно верно. Мужняя жена. И очень счастлива.
  Владимир вдруг понял, что это неправда.
  - Я счастлив за нее, - ответил он такую же неправду. - Она - потрясающая женщина. Мне сегодня сообщили, что именно Тереза - автор сценария, который мне очень понравился.
  - Надеюсь, вам понравилась не та любовная лабуда, которую Тереза с подругами за бутылкой коньяку способны сочинять килотоннами? В поистине промышленных масштабах?
  - Любовная лабуда! - расхохотался Владимир. - Нет, в этом мне предстоит сниматься. Продался, знаете ли... Продался. А понравился мне сценарий про Сталинград.
  - Понятно. Хорошая вещь. Любимая у Терезы. Вы знаете, у меня складывается порой ощущение, что она затеяла подвиг с фантастикой, любовными романами, выступлениями, издательством и сценариями, чтобы в один прекрасный день изыскать возможность и снять этот фильм.
  - Ну что ж, может быть, эта возможность у нее и появилась. И у меня тоже.
  - Здорово... Знаете, Тереза очень серьезно относится ко всему, особенно к мелочам. Когда она готовила материал для книги, то безумно достала своих сыновей и их друзей тоже.
  - Правда?
  - Правда. Она даже составляла анкеты для мальчиков и их друзей-сверстников, уговаривала описывать любимые компьютерные игрушки, составляла словарь их лексики.
  - И они соглашались?
  - С моей родственницей, когда она что-то решила, вообще спорить невозможно, знаете ли... В таком случае она и вцепляется, как клещ, но бывает при этом настолько обаятельной, что отказать ей не можешь. А ребят она еще и заинтересовала. Они с ней сотрудничали с удовольствием. Да еще и за деньги...
  - Здорово! - Владимир был в восторге.
  - Кстати, а кто будет музыку к фильму писать? - осторожно поинтересовался Павел.
  - Я только несколько часов назад узнал, что буду режиссером, познакомился со сценаристом - точнее, узнал, кто это... А вы говорите - музыка.
  - Музыкальный ряд - это самое главное!
  - Кто про что, - рассмеялся Владимир.
  - Точно! - Павел протянул ему визитку. - Если надумаете, обращайтесь. Все сделаем в лучшем виде.
  - Спасибо, - Владимир понял, что опаздывает, - простите, мне пора.
  - Всего доброго. Звоните тогда. И ждите нас завтра на спектакле. Практически в полном составе.
  Раскланявшись с Павлом, Владимир решил заскочить на минуту к Марине поинтересоваться, как у нее дела. Точнее, ему было любопытно, как она отреагировала на появление неотразимого Тура.
  Марина сидела перед зеркалом, погруженная в свои мысли. Перед ней лежала белая роза. Одна.
  Владимир улыбнулся. Действительно, актрису цветами удивить сложно. Букеты после каждого спектакля - это обыденность. А один цветок... Хорошее решение.
  - Добрый день, - поприветствовал он Марину.
  - Привет, - очнулась она.
  - Ты вот умный человек - передала билеты. А я даже не подумал, - покаялся он.
  - Ага, - с отсутствующим видом протянула коллега, хотя обычно говорила в ответ какую-нибудь забавную гадость.
  Понятно. И тут чувства бурлят. Интересно, а мысли на тему "зачем это мне все надо?" приходят ей в голову или тут все проще?
  - Ладно, - проворчал он, удержавшись от того, чтобы пощелкать у нее перед носом пальцами. Знал, что она этого терпеть не может. - Меня тут игнорируют. Пойду гримироваться - и на сцену. Ты-то туда сегодня заглянешь?
  - Что ты сказал? - тряхнула головой Марина.
  - До встречи на сцене.
  - Да, мой Одиссей! - пришла в себя актриса.
  - Да, моя Пенелопа, - ответил ей актер.
  
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ.
  Следующим вечером давали Грибоедова. И Владимир был уже Чацким. На спектакль должна была прийти Тереза - и эта мысль не давала ему покоя.
  - Володя, не вертись, тебе же лицо, доброе к людям, рисовать невозможно, - ругалась гримерша, старая, огромная как бегемот, с вечной сигаретой в зубах. - Вот попаду кисточкой в глаз - узнаешь, как мешать людям работать!
  - Прости, Лялечка! Больше не буду, - каялся актер, но продолжал ерзать в кресле.
  - Скипидар в жопе играет? И у тебя, и твоей прима-маринки? - нежно проводя кисточкой по его скулам, продолжала гримерша. Лялечка была гением своего дела, ей было все можно - и она это знала. Ее любимой присказкой было: "Актеров много, а вы попробуйте их морды пригодными для глаза зрителя сделать"... Так что кто был главный, Лялечка давала понять достаточно быстро. Но никто другой и не мог так здорово крокодила в ангела превратить.
  Но самое интересное заключалось в том, что те, кто не смог найти общий язык с этой дамой и чересчур болезненно реагировал на ее ненормативную лексику, запах табака и не аристократические манеры, как-то быстро уходили... Не приживались. Равно и те, кто пытался перед гримершей строить звезд Вселенной...
  Владимиру же Лялечка нравилась. Хотя он сам не ругался, за своей речью и манерами следил тщательно, не любил, когда выражались другие - особенно молодые актрисы, у которых мат заменял нормальные слова. Но этой бегемотихе было можно. Как-то получалось у нее и в тему, и не обидно, и крайне выразительно...
  - Твою нехорошо! - рявкнула Лялечка у него над ухом, и Владимир, наконец, послушался. - Замри, сказала!
  - Лютует? - приоткрыла дверь гримерки Марина, уже уложенная, накрашенная, в длинном платье с высокой талией. Вся в буклях и в белом.
  Владимир обернулся, чтобы поприветствовать ее - и кисточка попала-таки ему в глаз. Оскользью, но неприятно.
  - А я предупреждала! - голос у Лялечки стал счастливым. - Не моргай, говорю, размажешь!
  Она аккуратно промокнула салфеткой заслезившийся глаз. Мат смешался с клубами дыма... Красота!
  - Я только хотела сказать, - наконец смогла вставить слова Марина, - что из приглашенных гостей не будет гитаристов. Павел сказал, что они уехали куда-то "на чёс", извинялся.
  - Чёс - это что?
  - Как я поняла, это что-то типа гастролей, только с большим количеством выступлений.
  - Понятно. И что?
  - Вместо гитаристов появится сестра Павла с супругом. Елена, про которую нам рассказывали. А знаешь, кто у нее муж?
  - Волшебник, - пробурчал Владимир.
  - Нет, дипломат. Какая-то важная шишка в посольстве во Вьетнаме. Они сейчас в отпуске в стране. Павел спрашивал, не против ли мы с тобой, что будет такая замена...
  - Какой вежливый! - громогласно объявила Лялечка, отступая назад и любуясь на дело рук своих. - Эх, Володя! И зачем ты такой красивый? Нет, актер таким быть не должен, иначе гримеры зачем... Без хлеба останемся.
  - Будете старить и шрамы рисовать, - ответил Владимир уныло. Он не любил замечаний о своей внешности. Ему все казалось, что отбирают его не за талант, а из-за внешних данных. "Безукоризненная лепка скул", будь она неладна...
  - Не кокетничай, тебе не идет... Так, смотри внимательно: все нравится? Всем доволен?
  Он кивнул, и Лялечка величественно удалилась.
  Марина исчезла еще раньше, и он остался, наконец, один. В огромном зеркале отражался мужчина. Красивые черты лица, серые холодные глаза... Серый фрак, кипенно-белый шейный платок. Только в этом отражении он пока не мог разглядеть Александра Андреевича Чацкого - в этот вечер давали "Горе от ума". Пока он видел лишь актера Зубова, который никак не мог успокоиться.
  Однако сделать это было необходимо. Нет ничего хуже, чем выходить на сцену, когда тебя захлестывают собственные эмоции. Настоящие, реальные чувства, выплеснувшиеся на зрителя во время спектакля - это некрасиво. Страсть, что обуревает тебя на самом деле, страсть, которую ты не в силах обуздать и скрыть - это гибельно для действа. Почему? Да потому, что все настоящее выглядит на театральной сцене ненатурально. Явным перебором.
  Он несколько раз глубоко вздохнул, приказывая себе успокоиться. Он же не мальчишка, чтобы так реагировать. Так нельзя... Надо всмотреться в зеркало и найти там, в своих отражениях Чацкого - русского аристократа, умного, наблюдательного, язвительного. Человека, который посчитал, что его ум и превосходство над остальными дает право поучать всех и насмешничать. И делать это безнаказанно... А так, увы, не бывает. Так что "карету мне, карету...".
  Прозвенел звонок. Потом еще и еще. Он вышел из гримерки и отправился на сцену, чтобы прожить чужую жизнь. Прожить ее так, чтобы все поверили, что все взаправду: и его любовь, и его метания, и его "горе от ума".
  ***
  Этим же вечером в театр выбрались приглашенные Туры в полном составе. Прибыли они впятером: собственно Тереза, ее муж Александр. Дядя Павел. Тетя Елена и ее супруг - дипломат. Все, за исключением Александра, пребывали в благодушии, а вот муж Терезы был крайне раздражен и скептически настроен:
  - Театр уж полон, ложи блещут! - саркастически произнес он, входя в зал. - Я, право слово, сомневаюсь, что нам будет представлено что-нибудь мало-мальски приличное.
  - Александр! - улыбнулась своему мужу Тереза, - нас пригласили. Отказываться было невежливо. К тому же этот театр не так плох.
  - В любом случае, - добавила Елена, что томно оперлась на руку представительного господина, - выбраться из дома - это такое счастье. Правда, Слава?
  - Точно, Леночка, - отозвался дипломат, нежно улыбаясь жене. - Важен настрой. Если ты хочешь увидеть что-нибудь прекрасное, ты увидишь!
  - Все верно! - поддержал его Павел. - Театр - это прекрасно! А этот спектакль - нечто чудесное, я уверен.
  Он взял под одну руку Терезу, под другую - сестру и отошел с ними от бурчащего Александра, который высказывал свое недовольство по поводу и без повода с того самого момента, как сошел с поезда на Ленинградском вокзале в Москве.
  Тереза относилась к поведению мужа философски, а вот Лену его манеры жутко бесили. И она не могла сдержаться, что было странно для человека, работающего в дипломатическом корпусе. Но на ее мужа - консула Российской Федерации во Вьетнамской республике - было можно оставить даже Александра. Муж Елены вообще на всех влиял благотворно.
  Поэтому Павел повел дам через весь зал перед тем, как усесться в первом ряду партера, куда у них и были пригласительные.
  - Девочки! - торжественно объявил он. - Я, кажется, влюбился!
  - Замечательно! - обрадовалась Тереза.
  - Твоя новость устарела, - отрезала сестра. - Все это поняли по той корзине с цветами, которую ты приволок на спектакль. Когда ее затрамбовывали в машину, я подумала, что нам придется вызывать еще одну, чтобы не идти пешком.
  - Это называется гипербола, - рассмеялась Тереза, - то есть преувеличение.
  - Это не просто преувеличение. Это черствость души, - отходя от них на шаг назад и трагически воздев руки, произнес родственник - дядя Паша. - Вот скажи мне, злюка, почему ты милая лишь со всякими иностранцами?
  - Ой, - раскаялась Елена, - прости, Пашечка. Понимаешь, наулыбаюсь всем за день, продумаю каждую реплику не хуже, чем актеры. А потом срываю на ком-то свой скверный характер... И вообще, это святой Терезе надо было в дипломаты идти. Она бы идею про мир во всем мире продвинула. Терпит же она своего супруга...
  - Елена! - скривилась родственница. - Я его не терплю.
  - Вот-вот, это терпеть нельзя.
  - Я его люблю. Человека надо воспринимать таким, какой он есть. И не пытаться его переделать, ведь любовь - когда воспринимаешь недостатки как особенности человека и даешь ему право на них.
  - Святая... - ответила ей тетушка, что была на три года помладше. - Крылья не давят? Нимб не жмет?
  - Девочки, не ссорьтесь! - приказал Павел.
  Тут был дан второй звонок, и они отправились на свои места, где их уже ждали мужчины.
  Александр понимал, что ведет себя неприлично. Понимал, что необходимо успокоиться и прекратить брюзжать. Понимал, что безумно бесит Елену - так, впрочем, было всегда. Понимал, что должен прекратить портить всем вечер. Разумом понимал... Но ему не давали покоя мрачные мысли и фотографии, что вчера попались ему на глаза в Интернете.
  Вот Владимир Зубов поддерживает Терезу под локоть на ступеньках. Вот распахивает перед ней дверь огромного ослепительно-черного автомобиля. Вот они улыбаются друг другу в машине... Боже, какая она красивая на этих фотографиях... И сегодня тоже, в черном платье-футляре, в жемчугах и на невообразимых шпильках, со сложно убранными волосами...
  Потом погасили свет, и все мысли Александра отступили. Театр он все же любил, хорошие постановки тем более, а постановка была хорошая. И случилось вдруг так, что старый, читанный всеми еще в школе, растасканный на цитаты спектакль ожил, задышал, засверкал... Зрители смеялись, вздыхали, огорчались, раздражались, сочувствовали... Аплодировали в финале.
  А потом все было плохо - они отправились за кулисы, куда их пригласили. Вежливость и хорошее воспитание. Хорошее воспитание и вежливость.... Александр в принципе не любил паяцев, а уж одного из них и вовсе не мог терпеть. Заочно. Раздражал его и Павел, суетящийся с огромной безвкусной корзиной цветов, и молодая актриса, которая играла Софью. Теперь же она пожирала глазами одного из Туров...
  Между тем беседы продолжались, вниманием Терезы завладел мужчина с неухоженной бородой и в мятом свитере:
   - Если бы вам предложили писать сценарий для театра именно в театральной специфике, что вы могли бы предложить?
  - Вы знаете, - осторожно отвечала она, потягивая шампанское, - я об этом никогда не думала... Но если бы договор был заключен, то издательство наверняка бы предложило что-нибудь такое, от чего все были бы в восторге.
  - А в какой роли вы бы видели Зубова? - не унимался режиссер. Он, видимо, не знал, что у Терезы во время подобных разговоров включалось правило: "Бесплатно поют только птички".
  - Если бы надо было денег заработать и сделать так, чтобы народ впал в ажиотаж?
  - Конечно!
  - Роль любого Дон Жуана. Хоть "Маленькие трагедии". Можно сделать очень славно...
  - Значит, вы видите меня в роли соблазнителя? - включился в разговор Зубов, который до этого молчал, прислушиваясь к разговорам.
  - Понимаете, - отвечала Тереза, - на мой взгляд, вы сыграете кого угодно. И сделаете это прекрасно. Мы же говорим о том, какая роль привлечет в театр как можно больше зрителей. И чем вам плох Пушкин?
  Актер пил шампанское, оглядывался по сторонам и мрачнел на глазах. Потом распрощался со всеми, еще раз поблагодарив Терезу за спасение в гостинице, и быстро ушел. Павел с Мариной исчезли еще раньше.
  Пришла пора Терезе с мужем оставить суетную Москву и отправиться к себе на север, в Петербург.
  
  
  
  ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
  
   - Павел выглядит таким счастливым, - сказала Тереза, глаза ее сверкали. Выглядела она усталой, но довольной. Как ее муж ни старался, он не мог найти тени смущения или стыда в ее глазах. Вся она дышала покоем... Покоем и радостью, что они уезжали, остались вдвоем в СВ, и никого не было вокруг.
  - Ты думаешь, что эта связь будет продолжительной и принесет им обоим счастье?
  - Я надеюсь на это. Очень надеюсь. Павел заслужил любви...
  - Марина актриса, - пожал плечами Александр. - А твой дядя не склонен теперь верить женщинам...
  - Может быть, получится. Вопреки всему...
  - Вспомни, он был страстно влюблен еще со школы в свою одноклассницу. И был счастливо влюблен. Но его цинично предали. Сможет ли Павел довериться еще раз?
  - Я надеюсь.
  - Это вряд ли... После того как восемь лет у него была связь с женщиной, а потом узнал, что пять из них она была замужем... Да еще узнал от ее мужа... Грустно.
  Тереза помрачнела. Она так хотела, чтобы Павел был счастлив. После той истории они с Леной выгуливали его по очереди, болтали с ним, отвлекали, как могли. Лена на время перевезла брата во Вьетнам... Они так боялись за него. Павел вышел из этой истории живым, не спился, но стал циником. И вот сейчас, спустя долгое время, его заинтересовал кто-то...
  - Я огорчил тебя? - Александр взял ее руки в свои. - Прости.
  - Ничего, все в порядке. Я просто устала, - Тереза поднялась, встала к мужу спиной. - Помоги мне расстегнуть платье, я хочу переодеться.
  Александр потянулся к молнии, она с треском разошлась - кажется, он дернул сильнее, чем было необходимо. Платье с шорохом упало вниз... Тереза завела руки назад и стала неспешно, одну за другой вытаскивать шпильки из прически, освобождая волосы.
  - Ты такая красивая, - прошептал муж, уткнувшись носом в ее волосы, которые пахли горькой травой.
  Тереза стояла, замерев под его руками. Она боялась шевельнуться, чтобы не закричать.
  - Моя, - шептал он, - только моя...
  - Да, - прошептала она в ответ. Поезд чуть качнуло, и она оказалась еще ближе, настолько ближе, что оба перестали сдерживаться... Это было чудесно. Это было как в молодости, когда внутренние запреты не так довлели над ними, когда эмоции могли вырваться в самый неподходящий момент, а они позволить себе наплевать на мнение окружающих... Когда они точно знали, что прикосновение друг к другу - это и есть счастье.
  Им не хотелось тратить такую чудесную ночь на сон. Поэтому хватило нескольких минут в объятиях друг друга, чтобы выспаться. Потом им обоим страшно захотелось кофе. Потом друг друга. А потом курить, хотя оба давно уже бросили. Потом они разговаривали всю ночь напролет... Только разговор приятным и легким не получался.
  - В последнее время мы так далеки... Ты стала чужой и непонятной. Тебя окружают мужчины, которые хотят тебя. Мужчины, влюбленные в тебя. Я схожу с ума от ревности. Я не знаю, что делать...
  - Ты можешь мне доверять.
  - Так просто?
  - Просто доверять. Другого рецепта нет. Иначе ты делаешь мне больно, оскорбляешь подозрением.
  - А фото в Интернете. И статьи?
  - Послушай: доверие.
  Он пожал плечами:
  - Меня переворачивает от одной только мысли...
  - Хочешь аргумент от противного? - перебила мужа Тереза.
  - Хочу. Убеди меня.
  - Предположим, что у меня роман. Предположим, это возможно. Тогда... - она стала гладить его закаменевшее мгновенно тело, склонилась над его ухом и прошептала: - неужели ты думаешь, что кто-нибудь когда-нибудь узнал бы об этом?
  - Я не уверен, - прошептал он в ответ, не поворачиваясь к ней, - что мне нравится этот аргумент.
  - Увы, других нет. Понимаешь, доказательства вины найти гораздо проще - надо подкараулить - и все. А вот доказательства невиновности... Только все время находиться рядом. Но и тогда можно сказать, что не уследил. Так что путь один - доверие.
  - Ты увлечена этим человеком, а он - тобой, - не мог остановиться Александр.
  - Ты повторяешься. Расскажи мне лучше, как идут дела с опубликованием книги об отношениях соседей?
  - Ты имеешь в виду мою монографию об истории войн между Немецким орденом и Русскими землями?
  - Точно.
  - Боюсь, что у нас в стране эта книга выйдет крайне небольшим тиражом. И то за мой счет... Немцам она понравилась больше - и в Германии она будут издана скорее. Гейдельбергский университет, с которым я много лет сотрудничаю, оплатит расходы. А нашим - не надо!
  - Сочувствую. Может, немецкий университет следует своему девизу: "Книга знаний всегда открыта"?
  - А у нас тогда что? Закрыта?
  - Получается, что так.
  - Я все же не понимаю: история нашей страны, история не только ведь войны между нами, орденом, Речью Посполитой, шведами, но и взаимоотношений между соседями. История, которая во многом объясняет, почему так относятся к нам и поляки, и литовцы, и шведы, и немцы.
  - Ты просто рассказываешь в своей книге, что всем есть что друг другу вспомнить. А это неактуально на сегодняшний день. Мы много лет объясняли всему миру, что виноваты во всем и перед всеми. А теперь, когда объяснили - то обиделись: почему нас не любят...
  - Когда я писал эту книгу, то старался быть объективным. И о современной политике даже не думал.
  - Это правильно. Правда - она и есть правда.
  - Ты смеешься?
  - Помнишь, около трех лет назад, когда я написала очередную книгу... мне тогда надоело писать фантастику для себя и друзей и я решилась это все обнародовать.
  - Это когда ты нашла знакомых почти во всех издательствах и отдала книгу напрямую главным редакторам? Помню. После этого ты создала свое издательство и ушла из науки, о чем я не перестаю сожалеть...
  - А знаешь, что мне ответили?
  - Ты никогда об этом не говорила.
  - Мне сказали - причем дружно, во всех издательствах, словно речь вместе, - Тереза наморщила лоб и произнесла с назидательной интонацией: - Все великолепно, я получил истинное удовольствие, читая вашу книгу... Но издавать мы ее не будем - она не в формате нашего издательства. Кроме того, она не толерантна.
  - Погоди. Там же было фэнтези, ничего особенного, по-моему. Не Толкиен, конечно, но написано славно. Что-то про рыцарей. Я еще тебя консультировал...
  - Именно так. Про рыцарей, про древний город, который они обречены защищать. Мрачновато, но хорошо... Так я впервые услышала слово: "не формат". И хотя до сих пор не понимаю, что оно значит, но свое издательство назвала именно так.
  - Понятно. Мне жаль.
  - И тогда я поменяла работу.
  - Только из-за того, что твою развлекательную книжку признали нетолерантной? - поразился он.
  - Не только из-за этого. Жизнь к тому времени стала какая-то запрограммированная. Одни и те же лекции. Студенты, которые не хотят учиться - и это в нашем университете. Научные исследования, о которых отчитываются, но не ведут в должном объеме. Жизнь на гранты. Книги, которые невозможно издать...
  - Должность завкафедры современной истории, которую тебе прочили.
  - Шипение, что это все из-за дедушки, мамы да мужа-профессора.
  - И ты полностью поменяла свою жизнь... И мою заодно.
  - Я просто сменила работу. Ничего более.
  - Ты изменила все...
  - И в горе, и в радости, - она поцеловала его, - помнишь?
  
  
  
  
  ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
  
  - Я все же не понимаю твоего увлечения этим человеком, - брезгливо протянул муж.
  Тереза стояла перед зеркалом и старательно прокрашивала ресницы.
  - Ты ведешь с ним активную переписку вот уже несколько недель. А вчера сообщила мне, что он прибывает в Питер. Ты отправляешь домработницу, чтобы подготовить все к его визиту. Подготовить в твоей же квартире.
  - Эта квартира была куплена как раз для этого. Чтобы людям, прибывшим для переговоров, было где остановиться. Чтобы не снимать номер в гостинице - это не всегда удобно. Посмотри, по-моему, хорошо получилось, - и она забавно похлопала ресницами.
  - Смешно, - мрачно проговорил Александр.
  - И как я выгляжу?
  - Достаточно хорошо, чтобы я сходил с ума от ревности.
  - Мы уже говорили на эту тему, - она заглянула в сумку, проверяя, на месте ли права, кошелек и ключи.
  - Не уходи... Я схожу с ума от мысли, что ты будешь с ним.
  - Поехали со мной, - пожала плечами Тереза. - Я не могу отменить встречу: он вырвался из Москвы, чтобы поработать над материалами. Приезжает на два дня. Поехали. Сегодня - воскресенье, ты особо ничем не занят, сценарий знаешь хорошо. Послушаешь, посмотришь... Вдруг мы что-то упустили.
  - И буду я при этом выглядеть дураком...
  - Какая разница, как ты будешь выглядеть перед незнакомым, несимпатичным тебе человеком, если тебе будет от этого спокойнее? - искренне удивилась жена.
  - Ну, уж нет, - ворчливо, но уже не злобно проговорил муж. - Я выпью кофе и отправлюсь писать статью в журнал. Кто-то же должен двигать вперед науку историю.
  - Кстати о науке истории и не только о ней. Я еще раз прочитала твою книгу. Подумала... Как ты смотришь на то, чтобы по ее материалам издать серию брошюрок? У тебя там интереснейшие сведения и про Изборск, и про другие крепости Северо-запада. Материалы уникальные. Добавим фотографий, подправим стилистику - и можно издавать изумительную серию об экскурсиях по Ленинградской, Псковской и Новгородской областям. Я уже нашла деятеля, который готов спонсировать - он развивает туризм в этом направлении.
  - Ты все хочешь заманить меня в свой бизнес? Бизнес, который пожрал уже одного очень талантливого историка?
  - Я все равно буду издавать эту серию... Вопрос в другом: мне надо искать автора или он у меня есть. Причем с готовыми материалами.
  - Я подумаю.
  - Вот и славно, думай. Мне пора.
  Близнецы, которые подслушивали беседу, вздохнули с облегчением - обошлось. С тех пор как родители вернулись из Москвы, жизнь понемногу налаживалась - мама и папа стали разговаривать. Отец начал больше бывать дома и общаться с семьей. Александр как обычно говорил на одну тему - тему истории. Все остальное волновало его мало. Но он изумительно рассказывал и любил, чтобы его слушали. Сыновья на данном этапе готовы были терпеть и такие крохи, лишь бы все было хорошо... А своими радостями и печалями можно было поделиться и с мамой. Конечно, той частью радостей и горестей, которую ей можно было знать...
  Тереза приехала на Московский вокзал встречать Владимира. Ей всегда нравились такие места: интересные, живущие своей жизнью. Снующие люди. Запах поездов как символ перемены мест, как стремление что-то изменить... хотя бы на короткое время... Пассажиры казались ей путниками, задержанными на короткое время между Здесь и Там, в каком-то странном междумирье, на границе разных жизней.
  - Доброе утро, - поприветствовал Терезу Зубов, который вышел из вагона, остановился перед ней и понял, что она никого вокруг не замечает. Ему стало любопытно, о чем же она задумалась - может, о нем?
  - Хорошо, спасибо! - машинально ответила Тереза, потом тряхнула головой. - Доброе утро, простите, я... Как добрались?
  - Замечательно, - радостно ответил Владимир неожиданно для себя, хотя до этого собирался ворчать и бурчать. И поезд ехал долго, и спать в вагоне он не умел, и без своей машины чувствовал себя дискомфортно, и после спектакля устал жутко... А увидел ее - и обрадовался.
  - Отвезем вещи и посмотрим квартиру или кататься по городу?
  - А в квартире есть еда?
  - И еда, и кофе. Ноутбук и материалы у меня в машине.
  - Поедемте завтракать! Потом работать. А потом уже гулять.
  - Отлично.
  На них стали оглядываться люди, пытаясь понять, откуда они знают этого красивого мужчину, и Тереза с Владимиром поспешили прочь.
  Они вышли с территории вокзала через арку, попали на узкую улочку, всю заставленную машинами. Весенний Санкт-Петербург приветствовал их ослепительным солнцем, сияющим на алмазно-сером небе, обжигающе-холодным воздухом - было минус пятнадцать - и пронизывающими насквозь порывами ветра. Кучи неубранного снега, надпись на доме: "Не ставьте машины близко, возможен сход сосулек", лед на тротуаре.
  - Надо же, - проворчал Владимир, поскользнувшись, - а у нас, в столице, такого нет!
  - Увы, - улыбнулась Тереза, - в наш благословенный северный город зима и пришла неожиданно, со снегопадами, чего никто не ожидал, и уходить она не хочет...
  Машина была не так уж и далеко. Тереза достала из кармана шубки брелок - и огромный черный джип радостно пискнул.
  - А кто будет за рулем? - опасливо протянул Владимир.
  - Я, - Тереза открыла ему багажник. - Вас что-то смущает?
  - Меня ничто не смущает. Боюсь я очень, - честно признался актер и остановился перед пассажирской дверью, пытаясь найти повод, как бы не залезать внутрь. Такого повода не нашлось - пришлось усаживаться.
  - Вы же сказали, что ездите на метро, - сказал он, когда машина тронулась.
  - По центру Москвы - безусловно.
  Вела Тереза аккуратно, но при этом машина достаточно резво пробиралась по узкой односторонней улице с названием Гончарная.
  - А чем центр Москвы отличается от центра Петербурга? - Владимир нервничал, вцепившись в ручку двери, раз уж руля не было, и все время рефлекторно искал ногами педали. Женщины за рулем порождала в нем суеверный ужас - и эта не была исключением.
  - Тем, что здесь улицы перпендикулярные и параллельные, - отвечала Тереза. - Плюс я знаю, куда ехать.
  - Почему у вас механическая коробка передач, а не автомат? - чтобы отвлечься, Зубов решил начать светскую беседу.
  - Привычка. Попробовала поездить на автомате - не могу. Все меня раздражает. И боюсь, вдруг что-то из строя выйдет, а ничего сделать не смогу...
  - То есть вы предпочитаете все контролировать?
  - И надеяться только на себя, - кивнула Тереза.
  Город воскресным утром был не то чтобы пуст, но и пробок не было. Они быстро проскочили Старо-Невский с его имперской архитектурой, площадь перед Московским вокзалом, сине-зеленую гостиницу "Октябрьская". Машина покрутилась по узким улочкам, заваленным по обочинам кучами снега и глыбами льда. И вот перед Терезой и Владимиром возникла широкая улица:
  - Это Кирочная, бывшая Салтыкова-Щедрина, - с удовлетворением проговорила женщина, - как здесь красиво... Как я люблю эти места!
  Через какое-то время они подъехали к ярко-желтому красавцу-собору, удивительно гармонично возносящемуся в прозрачное небо Питера.
  Тереза сбавила скорость и не торопясь объехала вокруг храма. Потом остановилась под знаком: "Остановка запрещена":
  - Вот мы и приехали. Как вам?
  - Очень красиво, - Владимир вышел и остановился, заворожено глядя на храм. - Мы пойдем туда?
  - Конечно. Можно прямо сейчас, там воскресная служба.
  - Нет, - опомнился он, - давайте позже. Там, наверное, слишком много народу.
  - Я очень люблю этот старый район города, - говорила она, пока они проходили под аркой и пересекали двор-колодец. - Здесь прошло мое детство. Неподалеку, ближе к Летнему саду, жил дед - там сейчас мемориальная доска на доме в его честь. И там же мама живет. Как только появились деньги, я купила здесь квартиру, возле метро "Чернышевская".
  Она открыла дверь дома. Натужно заскрипел лифт, поднимая их на шестой этаж.
  - Детство, безмятежность... Была жива бабушка, все казалось таким постоянным. Когда мне хочется покоя, я приезжаю сюда.
  Она открыла перед Владимиром дверь в квартиру:
  - Проходите, пожалуйста. Надеюсь, вам здесь понравится.
  Тереза остановилась на пороге, а Владимир неспешно обошел квартиру. Огромная прихожая с высоченными, метров пять, потолками. Встроенные зеркальные шкафы, круглый стол посредине комнаты, сбоку - софа. Все это в приглушенном цвете кофе с молоком. Вправо - небольшая кухня, утопленная на несколько ступенек вниз, налево - просторная комната, одновременно спальня и кабинет. Там стояла двуспальная кровать, напротив - плазменная панель, а также находились компьютерный стол и шкаф с книгами.
  - Как вам? - спросила Тереза с беспокойством заботливой хозяйки, что встретила дорогого гостя.
  - Здорово, спасибо, - ответил Зубов то, что от него ждали. - А скажите, пожалуйста, кто здесь обычно живет?
  - Обычно эта квартира пустует. Порой в ней живут гости Северной столицы. Мои гости. А иногда в ней ото всех скрываюсь я. Знаете, бывают моменты, когда хочется побыть одной. Это - идеальное место.
  - Понятно, - он вдруг представил, как она скидывает шубку, проходит вглубь квартиры, в спальню, ложится на кровать...
  Да что же такое!.. Кругом столько женщин: готовых на все, податливых, страстно и заочно влюбленных в его персонажи. А он... глупец несчастный! Ему подавай чужую жену. Невозмутимую чужую жену. Ту, что не собирается изменять мужу. Зубов был уверен, что при первой же попытке намекнуть на возможность измены Тереза попросту исчезнет. Может, и к лучшему. Может, просто решить все здесь, в этой квартире?..
  Тут он понял, что Тереза уже прошла на кухню и оттуда что-то ему говорит, видимо, повторяет уже не первый раз и выглядит обеспокоенно.
  - А? - получилось на редкость умно.
  - Чай или кофе? - старательно артикулируя, как слабослышащему, произнесла Тереза.
  - Чай... Кофе...
  - Хорошо, - невозмутимо произнесла она. - Чашку того, чашку другого.
  Владимир прошел за нею на кухню, увидел тарелку с бутербродами и протянул к ним руки - он был очень голоден.
  - Стоп! - скомандовала она. - Сначала мыть руки после поезда, - и тут же расхохоталась, оценив всю нелепость положения, - Простите, рефлексы мамы со стажем. Двое сыновей все-таки!
  - Ничего, - улыбнулся и он, - покажите, где у вас ванная.
  
  Нет, это уже было форменным издевательством.
  Джакузи на подиуме вызвало в нем массу мыслей, и все они были далеки от работы над сценарием. И что ему - неглупому, циничному, пресыщенному - делать? Кинуться на нее прямо сейчас, после того, как он помоет руки, не отвлекаясь даже на бутерброды? И посмотреть, что из этого получится? Или не мыть руки вовсе? Выпроводить ее, позвать сюда девиц-профессионалок и постараться забыть обо всем? Или завести постоянную любовницу, чтобы отвлечься от мыслей о Терезе? Только ненадолго завести, где-то на месяц, больше он не выдержит... Так что ему делать?
  
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
  
  Он точно знал время и место, когда и где осознал, что полюбил. Определил для себя: его чувство - это не похоть, не страсть, не влюбленность... Любовь.
  Он понял это, выходя из ванны, когда увидел Терезу, улыбающуюся ему без тени смущения. Приветливо и безмятежно. И вместо того чтобы оскорбить ее и словом, и делом, дать выход бушевавшим в нем страстям, сделать так, как желал он...Владимир отправился пить чай и кофе. Она действительно сделала кружку и того, и другого. Он ел бутерброды и улыбался ей в ответ с еще большей безмятежностью, чем демонстрировала она.
  Они отзавтракали и отправились работать. Зубову всегда нравились люди увлеченные, делающие свою работу с удовольствием. Он сам был таким. И Тереза такой была. И если отвлечься от желаний и непристойных мыслей, то работать с ней было удовольствием. Сущим...
  - Материал требует такта, особенно в наше время, - говорила она вдохновленно, и он любовался ее обликом, горящими глазами, сейчас это было можно. - Нам надо сопоставить два времени: военное и наше. И постараться донести до читателей, простите, до зрителей, мысль, что ценности не так уж и поменялись. Только во имя побед в виртуальной реальности мы забыли реальность, окружающую нас на самом деле. И, по большому счету, тех людей, что окружают нас. Слушайте, я могу задать вам вопрос?
  - Конечно, - без всякого энтузиазма отозвался он.
  - А зачем вам это все надо?
  - В каком смысле?
  - Не обижайтесь, но вы - актер, а не режиссер. Актер популярный, занятый во множестве проектов. Мне важно знать - зачем?
  Зубову не очень хотелось отвечать на этот вопрос, поэтому он молчал, пытаясь придумать отказ повежливее. Но Тереза не отступилась.
  - Хорошо, - она умела очень внимательно смотреть в глаза человеку, - давайте по-другому. Я переживаю, что ваше увлечение идеей режиссерства может внезапно пропасть. И тогда все рухнет.
  - Не думаю, что это произойдет, - наконец ответил Зубов. - Я намерен довести дело до конца.
  - Поняла. Тогда еще один вопрос, если позволите...
  - Давайте, - вздохнул он.
  - Почему вас так раздражают вопросы, которые ставят целью узнать вас?
  - А почему вы такая зануда? - спросил он. И тут же внимательно посмотрел на нее - не обидел ли?
  Тереза широко улыбнулась, будто он сказал ей комплимент:
  - Простите, что есть, то есть... Качество, полезное в работе, но неприятное при личном общении. И вы правы - нельзя требовать от человека откровенности, когда он этого не желает. Прошу прощения.
  - Дело не в посторонних. Кстати, мне уже трудно считать вас посторонней... Просто я не знаю ответа на ваш вопрос. Я не знаю, откуда у меня взялась эта идея, почему я стал буквально одержим ею. Я действительно востребован на сегодняшний момент. У меня мало свободного времени. Я практически всегда не высыпаюсь. И, слава Богу, зарабатываю достаточно денег.
  Она внимательно слушала.
  - Может быть, у меня мания величия? - размышлял он вслух. - И мне вздумалось доказать самому себе, что я способен хорошо сделать еще что-то? А может быть, меня захватила магия вашего текста.
  - Спасибо! - тихонько поблагодарила она и - надо же! - покраснела.
  - Может быть, я больше ничего никогда не сниму как режиссер. Но мне почему-то важно, чтобы этот фильм получился, - теперь он смотрел ей прямо в глаза.
  - Я вам признательна. Правда.
  - За что? - удивился он.
  - За увлеченность.
  - Хватит политесов, - распорядился он, - давайте ваши материалы.
  - Тогда вначале посмотрим документальный фильм. В августе сорок второго года в Сталинград была откомандирована группа операторов, которым было приказано снять фильм об обороне города. Сначала материал был показан в хронике Совинформбюро. А после победы в битве, когда капитулировал Паулюс, вышел фильм. Кстати, в свое время его активно показывали за рубежом. Это черно-белая хроника военных лет. Кадры, снятые под пулями и артобстрелами, всегда вызывают смешанное чувство гордости и скорби. А тем более, снятые так... Это было то, что люди видели сами, через объектив кинокамеры.
  - Затем, - продолжила Тереза, - на базе этих материалов выходили документальные фильмы. Например, в 1967 году. Посмотрите, как хроника перемежается кадрами восстановленного города. Горящий дом - и следом тот, что был отстроен на его месте. Волга, над которой расстилается черный дым - и спокойная, широкая река...
  - Да... Если мы будем прыгать по временам и пространствам... Так показать было бы хорошо.
  - А еще у нас главный герой - связист. Не рядовой, с катушкой уже не бегает, но все же. И река - как связь времени и пространства...
  - Скажите-ка мне, - начал он, но тут раздался звонок в дверь.
  - И кто это? - спросила себя Тереза. Она подошла к двери, посмотрела в домофон. Услышав ее встревоженное и удивленное восклицание, туда же устремился Владимир.
  Тереза распахнула дверь на лестничную площадку. Загудел лифт, и появились двое молодых людей лет пятнадцати.
  - Привет, мама, - пробасили они.
  Тереза закатила глаза:
  - Что-то случилось?
  - Мы соскучились, - ответили молодые люди, явно смутившись.
  - А мобильниками вы пользоваться не умеете?
  - А давайте пройдем в квартиру, - вмешался в разговор Владимир, крайне не любивший выносить что-то личное на публику.
  Сыновья Терезы вошли, настороженно озираясь. Следов непорядка в одежде у взрослых вроде не было. На столе - два ноутбука, раскиданные листы бумаги, несколько раскрытых книг. Наглости пройти в спальню и посмотреть на состояние кровати сыновьям не хватило. Достаточно было и того, что они оба поразвивали косоглазие, пытаясь незаметно заглянуть туда через открытую дверь. Мама выглядела рассерженной, но не смущенной. Актер был полон благожелательного любопытства.
  - Чем обязаны? - перефразировала свой вопрос Тереза.
  Владимир улыбнулся. Кажется, он лучше, чем писательница, понял, зачем дети неожиданно нагрянули. Но просвещать их мать он не собирался. К тому же интересно, как близнецы будут выкручиваться ...
  - Мы решили, - начал тот, что выше и худее, с золотистыми волосами до плеч. - Мы решили, что вы все равно пойдете гулять по городу. И мы составим вам компанию.
  - Да, - второй молодой человек был с коротким ежиком волос, чуть поменьше ростом, но при этом потрясающе сложен. Он выглядел старше, чем его брат-близнец.
  - К тому же ты говорила, что скучаешь и очень сожалеешь, что у тебя на нас недостаточно свободного времени, - продолжал высокий. Зеленые материнские глаза ехидно сверкали. Видимо, он в этом тандеме был основным оратором.
  - Меня потрясает ваша бестактность, - ответила мама, - но в целом я рада вас видеть. Мне только удивительно неловко перед Владимиром Александровичем.
  Подростков на секунду скривило. Актер это заметил, Тереза - нет.
  - Ничего страшного, - ответил Владимир. - Мне и самому неловко, что я невольно помешал вашим планам... Это правда.
  - Только я что-то не припомню, чтобы были какие-то планы, - Тереза была рассержена.
  - Ты забыла, - твердо, в один голос отвечали ей сыновья. - Ты обещала, что мы пойдем гулять по Невскому.
  - А что, хорошая идея! - поспешил вмешаться Владимир. Ему захотелось узнать поближе, что за жизнь у Терезы Ивановны Тур на самом деле. А для этого, понятное дело, надо было посмотреть, как она общается с детьми, а дети - с ней.
  - Мы с вами все равно собирались идти гулять. И хотели зайти в храм... Вот пусть молодые люди составят нам компанию.
  - Да, но нам еще много надо сделать!
  - Вот они и подождут нас тихонечко! Молодые люди, вы умеете ждать тихонечко?
  Молодые люди стали хором уверять, что тише их не бывает в природе. И что они на все согласны - только их надо пустить за большой комп в комнате, где выход в Интернет. И еще через какое-то время покормить. А так они согласны на все.
  - Тереза, - продолжил руководить Владимир, - было бы неплохо, если бы вы представили меня своим отпрыскам.
  - Владимир Александрович, - церемонно начала Тереза, снова вспомнив о правилах приличия, - позвольте вам представить моих сыновей. Иван, - вперед выступил словоохотливый, с длинными волосами.
  - Добрый день! - он слегка улыбнулся.
  - Владимир, - протянул ему руку актер. Увидев негодующий взгляд матери, поспешил добавить, - Александрович.
  - Яков, в честь дедушки, - продолжила Тереза, положив руку на плечо второго сына, стриженного ежиком.
  - Очень приятно, - более настороженно проговорил тот. Ладони у него были словно выточены из дерева.
  - Представляете, как ему живется с таким именем? - съязвил длинноволосый.
  - Не тяжелее, чем мне с именем Тереза, - ответствовала мать.
  - Зато оригинально, - буркнул неразговорчивый сын.
  - Значит, Иван и Яков, - актер с удовольствием оглядел всю троицу.
  - Да, - ответила Тереза.
  - А чем вы занимаетесь? - Владимир решил продолжить светский разговор.
  - Иван - компьютерами, - Тереза снова была первой.
  - Надеюсь, не вы были прообразом геймера в сценарии, над которым мы работаем? Геймера, который ничего не замечает вокруг, кроме игры?
  - Нет, не я, - рассмеялся Иван. - Конечно, я могу ночь просидеть над игрушкой, но этим моя жизнь не ограничивается.
  - Рада это слышать, - буркнула мама.
  - Ой, давно ли ты сама не спала над третьей "Цивилизацией"?
  - Так, Иван! Третья "Цивилизация" - это святое.
  - Это такая игрушка, где надо мир захватить, - доверительно сообщил Владимиру насмешник. И тут даже его серьезный брат заулыбался. - Мама над ней расслабляется... Империи разрушает, империи создает. Релаксирует!
  - А вы, Яков? - перевел Владимир взгляд на второго сына.
  - Я занимаюсь спортивной гимнастикой.
  - Здорово, - искренне восхитился Зубов, - и как успехи?
  - Понемногу.
  - Он - чемпион мира среди юниоров, - поделилась мама, - мастер спорта.
  - Мы его в Интернете чаще видим, чем дома, - наябедничал Иван. - Он все время на базе, дома только по воскресеньям.
  - А сегодня как раз воскресенье, - сообразил Владимир, - простите, я не знал... Тереза, может быть, мы на сегодня закончим?
  - Ни в коем случае! - отрезала любящая мать - То, что запланировано, должно быть сделано.
  - Видите ли, - тряхнул кудрями Иван, - в маме иногда просыпаются немецкие корни, поэтому вам лучше идти и работать. А мы пойдем в компьютер развлекаться.
  
  
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  
  - Сталинград - это любовь всей маминой жизни, вы в курсе? - спросил Владимира тот сын, что с короткими волосами. Яков, кажется.
  Через пару часов они вышли на улицу, когда Тереза дала команду, что на сегодня все - закончили.
  Актер закивал, давая понять, что он внимательно слушает. И Яков продолжил:
   - Мама начала писать этот текст в обращение к нам с Иваном. Этакое "Поучение Терезы Тур детям"... Она спорит с теми, кто считает, что войну выиграли только кровью и страстью - она убеждена, что так не бывает. Мама спорит с теми, кто поучает нас сегодня на тему: как надо было воевать. "Вас бы туда" - ее любимый аргумент. Она спорит и с любимой компьютерной игрушкой Ивана. Там закидывают солдат в осажденный город без оружия и патронов, их надо добыть у убитых...
  - А между тем, - Тереза отвлеклась от беседы с Иваном, - это не соответствует действительности. Командующий шестьдесят второй армией писал в своих мемуарах, что...
  - Когда пополнение прибыло не должным образом вооруженное - с малым запасом патронов и без гранат, - хором заскандировали сыновья, очень похоже передразнивая мать, - то он лично с ротой охранения прибыл на левый берег, в тыл и разоружил всех, у кого были гранаты и автоматы. С тех пор проблем с боекомплектами не было...
  Тереза зарычала. Владимир расхохотался:
  - А что, у ваших детей талант! Хорошо пародируют.
  - Представляете, что нам приходится терпеть? - заявил Иван. - Наша маман - человек увлеченный!
  Тереза что-то рявкнула по-немецки.
  - Боюсь, это теперь и вам грозит, - не обратил на это внимания Иван, а Яков вступил с матерью в диалог, подтверждая, тезис Ломоносова, что немецкий годится для брани лучше других европейских языков. - И вы скоро тоже будете мемуары Чуйкова с любого места наизусть цитировать...
  - Довольно! - приказала Тереза. Подростки унялись. Владимиру стало жаль - ему понравилось их слушать.
  - А ты покорми нас, - смиренно заныли сыновья, - мы будем хорошими и молчаливыми.
  - Молчаливыми быть вы не умеете, - отрезала мать, - так что насчет "покорми" я еще подумаю!
  - Если ты будешь морить нас голодом, мы расскажем Володе, что он твой любимый актер! - ответил Яков.
  - Что значит Володе? - опешила мать.
  - Правда, любимый? - повернулся "Володя" к сыновьям. И обратился к Терезе: - Пусть будет без отчества, если можно, просто Владимир. Мне так привычнее.
  У Терезы покраснели щеки, она очень потешно смутилась. Или разозлилась. А может быть, и то, и другое.
  - Мама - ваша фанатка с надцатого года. С сериала о жизни бедного принца Кристиана... - радостно продолжил сдавать маму Яков. - Она до сих пор пересматривает отдельные сцены, когда у нее плохое настроение. И у нее внушительная подборка клипов, которые наваяли фанаты. По мотивам.
  - Кто бы мог подумать, я и не знал! - Владимир улыбался и морщился одновременно. Что любимый актер - это, безусловно, приятно. Но какую роль она любит, это же кошмар...
  Потом они отправились обедать в маленький ресторанчик. Подростки резвились, подкалывая Терезу. Та устала призывать их к хорошему поведению и просто смеялась над их шутками. Да и самим детям досталось. Их любящая мать оказалась весьма ехидной.
  ...Владимир откинулся на спинку кожаного дивана. Он молчал. Наблюдал. Слушал. Перед ним открывалась жизнь, которая была ему незнакома. Мама, болтающая о своих делах с сыновьями. Подростки, которые примчались проконтролировать личную жизнь матери, беспокоясь, где она и с кем... Люди, знающие об интересах другого. Разделяющие эти интересы... Зубов обратил внимание и на то, как легко Тереза поддерживала разговор со своими близнецами - и с тем, который жил для карьеры гимнаста, и с тем, что любил компьютерные игры. В данный момент она выражала неудовольствие тем, что сыновья слишком зациклены каждый на своем. Но делала она это явно со знанием дела.
  - Мама, - возмущался Иван, - не всем же быть научными работниками. Может быть, меня переклинит - и я вообще в артисты пойду. Попрошу протекции у Владимира - и пойду!
  - При чем тут научная работа? - спросила Тереза. - И не передергивай, со мной такой метод не работает.
  - Ну, мамааа!
  - Я говорю лишь о том, что в жизни надо иметь еще какой-то интерес, кроме гимнастики, - кивок в сторону одного, - и компьютера, - кивок в сторону другого.
  - А вы как считаете, Владимир? - обратился к нему Яков.
  - Я, пожалуй, воздержусь, - аккуратно ответил актер.
  - Вы наскучили нашему гостю, - заметила Тереза.
  - Ему же нравится! Семейная сага Туров - лучшее шоу страны! - провозгласил Иван.
  - Тогда иди работать к дяде в шоу-бизнес, - отрезала мать.
  - Понимаете, - продолжил тему Яков, - к нам всегда были повышенные требования. Прадед - академик. Бабушка - профессор, как и папа. Мама - доцент кафедры... А нам очень трудно искать свой путь.
  - Яков, послушай! - Тереза заговорила тихо-тихо, и все поняли, что шутки закончились: она действительно рассердилась. - Если бы вам с Иваном не давали искать свой путь, если бы душили и подавляли вас, на что ты намекаешь... то вы с братом не смогли бы заниматься тем, что вам нравится. Старшим в нашей семье ваши увлечения не очень нравятся. К тому же компьютер и гимнастика не очень соответствуют вашим умственным возможностям. Однако вам дают идти тем путем, который выбрали вы, не чиня особых препятствий. Цените это. Вы не знаете, что такое подавление личности. И не надо говорить о том, чего вы не знаете. И если я, бабушка, или отец выражаем свое недовольство, так это потому, что мы тоже личности. И тоже имеем право на свое мнение. А сейчас - довольно. Давайте сменим тему.
  Тему сменили быстро - принесли еду. На время стало тихо. Потом они подождали Владимира, который, улыбаясь, фотографировался с кем-то из посетителей кафе - его опознали. Затем вышли на улицу, навстречу морозному, облитому солнцем Петербургу, пронизанному ледяным ветром и весенней свежестью.
  Владимир был человек принципиально одинокий. Так сложилась его кочевая, в чем-то несуразная жизнь. Бешеная погоня за успехом, за самим собой - и вот результат. Он упустил людей, что когда-то были рядом... А кто был рядом? Бабушка с дедушкой. Они умерли не так давно, и с их смертью он почувствовал, что близких больше не осталось.
   С родителями у него были сложные отношения. Они оба были врачами-гинекологами и после интернатуры отправились в Алжир принимать роды у местного населения. Ребенок, родившийся в годы студенчества, рос у маминых родителей. Конечно, жили они очень обеспеченно. Конечно, папа и мама приезжали к ним в гости, как Деды-Морозы...
   Но дело было в нем - он не сумел простить такое пренебрежение и то, что его оставили. Когда он подрос и у родителей появилась вдруг потребность общаться, у него это не вызвало никакого ответного отклика. Просто чужие люди со своей судьбой. Просто по воле случая давшие ему жизнь. Просто люди, с которыми он был вежлив... Он вообще был со всеми вежлив - бабушкина школа.
  Зубов шел, задумавшись о своем и не замечая красот города. Тереза тоже молчала, не пытаясь изображать из себя экскурсовода. Мальчишки, получив нагоняй, не приставали к ним. Они шли поодаль и дурачились. Теперь друг над другом.
  И вдруг Владимир разрешил себе поверить, что это все - его... И этот странный, сумрачный, несмотря на яркий солнечный свет, город. И эта желанная, но недоступная женщина. И эти забавные мальчишки... И ему стало хорошо и легко.
  Так они догуляли до Спаса-на-Крови - собора удивительной красоты, возведенного на месте убийства Александра II Освободителя. Рядом с мостиком раскинулся целый палаточный городок с сувенирами. Яков с Иваном унеслись туда - посмотреть, кто что продает. Владимир подошел к Терезе:
  - Вы не замерзли?
  - Нет, все хорошо. Только я переживаю, что вам скучно. Я плохой экскурсовод. Считаю, что надо оставить человека наедине с городом. И мальчишки сегодня удивительно бестактны. Мне, право слово, неловко...
  - Все хорошо, не переживайте, - он не лукавил. Ему правда было спокойно.
  Если бы можно было бы взять ее руки в свои и погреть... Владимиру почему-то казалось, что они холодные. Ледяные. И он не выдержал. Снял перчатки, положил в карман, протянул ей руки. И Тереза, ни секунды не колеблясь, вложила в них свои... Красные, озябшие ручки без перчаток.
  - Я их где-то потеряла сегодня, - пробормотала она.
  - Что же вы не сказали сразу? - Зубов вынул из карманов свои и стал надевать ей. - Надо купить вам варежки. С резинкой.
  - С чем? - удивилась она.
  - Вам что, в садике не пришивали длинную резинку от одной рукавицы к другой, чтобы не потерялись?
  - Нет. Я обычно не теряю вещей. К тому же я не ходила в садик. У меня была няня.
  - Как интересно!
  - "Слегка за шалости бранила и в Летний сад гулять водила" - если перефразировать Пушкина... - улыбнулась Тереза.
  - Вы выглядите усталой и замерзшей. Может быть, мы отправимся домой? В смысле, - почему-то смутился Владимир, - вы доведете меня, чтобы я не заблудился. И отправитесь к себе домой.
  - Я не устала. И не так уж замерзла. Меня просто гнетут мысли. Я вдруг поняла...
  - Мама, - подошли сыновья, - дай денег? Мы купим матрешек.
  - Зачем? - изумилась Тереза и словно пришла в себя, - Это же китч! Это вульгарно.
  - Мама, - строго сказал Яков, - если тебе что-то не нравится, это еще не значит, что это - плохо!
  - Возможно, но зачем вам матрешки?
  - Мы Владимиру подарим, - ответил Иван, - он же турист. И ему положено увезти сувенир.
  - Тогда, может быть, шахматы какие-нибудь?
  - Нет, - засмеялся актер, - хочу матрешек! Кстати, молодежь, а вы не видели, там кто-нибудь продает женские перчатки или рукавицы? А то мама свои потеряла.
  
  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  
  После визита Зубова в Питер прошли две недели. Сначала Тереза с мужем ругались - он высказывался, а она выслушивала. Потом заговорила она - пришлось послушать Александру. Тереза потребовала прекратить повторять нелепые слухи и домыслы и оскорблять ее в собственном доме. "Если ты можешь говорить мне лишь оскорбления, лучше молчи!" - закончила она свою проникновенно короткую речь - и в доме повисла тишина.
  Потом Александр улетел в Германию читать лекции. Терезу же вызвонили и предложили приехать в Москву обсудить условия контракта. Театр, где служил Владимир, собирался заказать ей пьесу.
  И вот она в очередной раз не спала в поезде "Санкт-Петербург - Москва", размышляла о том, что же случилось с ее жизнью... И в очередной раз не понимала, как эту жизнь исправить.
  "Спишь! Ты с ним спишь!" - орал муж.
  "Спит или не спит?" - гудел Интернет. Там народ разделился на два лагеря. Его фанаты считали, что нет, не спит. Зачем ему такая немолодая, обремененная двумя детьми, недостойная его красоты женщина? Ее поклонники считали, что это он, конечно, ее недостоин, но роман между ними есть.
  Как доказательство цитировали интервью ее супруга - профессора Александра Иванова. Когда ему под нос сунули диктофон и спросили, что он думает про роман своей жены с самым красивым мужчиной российского кинематографа, профессор не сдержался. Он не просто далеко послал журналистов, но и добавил кое-что от себя... Вот этот поток ненависти и приводили в пример почитатели таланта Терезы.
  Сама она в последнее время не могла заснуть - если спала, то странными урывками. Не могла писать - слова в текст не складывались... Не могла думать. Она чувствовала отголосок своей вины, свою увлеченность этим человеком. Тереза ловила себя на мысли, что в общении с мужчиной для нее стал возможен вариант, когда ее внимательно слушают - потому что она интересна. Заботятся о ней - потому что она потеряла перчатки - и не занудствуют по поводу ее безалаберности. Хохочут над ее сыновьями, а не ругаются с ними по поводу и без. Получается, что жизнь можно было прожить и по-другому. Хуже... лучше... неважно. Но по-другому.
  Когда у Терезы начали наконец слипаться глаза, за окном стало светлеть. Неотвратимо приближалась столица. И почему она всегда ездит в Москву ночными поездами - при том, что это никак не оправдано? Неудобно, выматывает, добраться можно значительно быстрее - а гляди-ка, привычка!
  Она выползла на перрон в шесть утра, раздавленная свинцовыми мыслями и бессонной ночью.
  - Доброе утро, Тереза Ивановна, - раздался знакомый голос.
  Она помотала головой, в первую секунду испугавшись, что он ей уже мерещится. Не помогло. Владимир действительно находился на перроне перед вагоном и держал в руках роскошный букет цветов. Это были ее любимые кремовые розы.
  "Угадал? Узнал?", - забилась в голове непрошеная мысль.
  - Здравствуйте, Владимир Александрович! - ей ничего не оставалось, как поздороваться с ним. - Какими судьбами?
  - Да вот узнал, что вы приезжаете, и решил встретить...
  "Убью секретаршу, - подумала Тереза. - Замечательно: лицо у меня пылает, руки трясутся. Красота!"
  - Вы позволите? - он протянул руку, чтобы взять у нее сумку.
  - Да, спасибо, - она рассеянно отдала ему вещи и забрала букет. Привычно прижалась к цветам лицом - он с таким вниманием посмотрел на это, что она смутилась.
  - Куда изволите? - шутливо поклонился он. - Вас везти на тот же адрес, к Патриаршим прудам?
  - Да, я планировала остановиться у Лены. Помните мою родственницу, она еще с супругом приходили к вам на спектакль? Они отбыли во Вьетнам, но ключ мне оставили, как обычно. Знают, что я гостиниц не люблю.
  - Отлично, - они подошли к его машине. Владимир поставил сумку на заднее сидение, открыл перед ней дверь. Тереза оказалась так близко... Слишком близко. Невозможно близко. Он вдохнул запах теплой кожи, горьковатых духов... и не удержался. Все благие намерения, в существовании которых он столь усердно себя убеждал, оказались забыты и отброшены. Владимир взял ее за плечи, притянул к себе:
  - Я скучал, - выдохнул он и прижался к ее губам. Все заволокло туманом. Время на площади у Трех вокзалов милосердно замедлило свой бег... К сожалению, не застыло навечно - так не бывает.
  Они очнулись разом, словно вынырнули из-под толщи воды. Оглушенные, потерявшие ориентиры в пространстве времени, не понимающие, что делать дальше.
  Владимир осознавал, что получилось глупо - он не планировал этой вспышки, но ему стало не по себе, когда он увидел панику, заплескавшуюся в глазах Терезы. Так смотрят в глубину пропасти, когда летят туда, вниз, когда с каждой секундой увеличивается скорость падения...
  - Садитесь в машину, - сгорая от неловкости, немного резко сказал он и открыл перед ней переднюю дверь машины. Владимир внезапно испугался, вдруг Тереза побежит от него прочь.
  Они молча ехали по московским проспектам. Зубов ожидал сцены, гневных восклицаний, едко-ироничных отповедей. Но Тереза сидела, сжимая розы неподвижными пальцами, и смотрела в окно. Через несколько перекрестков он не выдержал молчания, остановил машину на обочине, схватил ее руки в свои - они, конечно же, были ледяными, - и стал целовать:
  - Поедем ко мне. Пожалуйста.
  Да что такое! На самом деле ему хотелось ее успокоить, приободрить. Может быть, попросить прощения - понять бы еще за что... Но вырвалось это. И получилось как-то не очень.
  Она помолчала, а потом спокойно произнесла:
  - Откройте, пожалуйста, двери, Владимир Александрович.
  - Тереза!..
  - Будьте так добры, - отвернулась она, пытливо разглядывая что-то в окне.
  - Тереза, давай поговорим.
  - К сожалению, говорить нам не о чем. Хорошего вам дня.
  Он нажал кнопку, и двери разблокировались.
  - Но ты не можешь отрицать, - закричал он, пока она забирала сумку с заднего сидения, - что между нами что-то происходит! Не придумал же я все это сам!
  - Нет, - она вдруг посмотрела ему в лицо, - не придумал. И нет, я ничего отрицать не буду. Вопрос в другом - как теперь мне с этим жить.
  И она ушла.
  Владимир даже не переживал. Все произошло так, как должно было произойти. Он спокойно отправился по своим делам, потом, вечером, блистательно отыграл спектакль. Послушал возмущенную речь режиссера о том, что "эта странная женщина" позвонила в шесть тридцать утра, когда все приличные люди спят, и сообщила, что осталась дома и в Москву не приедет. Потом Владимир поехал домой. И напился.
  
  
  
  
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  
  Когда Тереза была в таком огнедышащем состоянии, никто и ничто не могло ей сопротивляться. Она ворвалась в квартиру через шесть часов после встречи с Зубовым. Билеты для отъезда за границу и отель забронировала еще в поезде - благо в Тунис, куда она решила отбыть, не требовалась виза, а туроператор изыскал ей горящую путевку. Тогда же созвонилась с тренером Якова и поставила его перед фактом, что сына неделю не будет. Тот, услышав ее голос, не стал даже спорить. "Хорошо-хорошо", - ответил и Яков, перезвонивший тут же узнать, в чем дело. Мать сообщила, что они уезжают на неделю - и подробностей не будет. Иван беспокоить родительницу и не стал вовсе. Ему было достаточно фразы брата о том, что мама, кажется, сильно не в себе... Александру было велено отчитать свои лекции и прибыть в Тунис в такую-то гостиницу не позднее, чем через два дня. Выяснять, почему такая срочность, он не стал.
  Так что на следующий лень она с детьми очутилась в Тунисе, где был белоснежный песок и спокойный роскошный отель. Скоро к ним присоединился муж. Неделя пролетела быстро: масса впечатлений, красивая страна. Развалины Карфагена, путешествие на верблюдах, извилистые улочки старого города, французский язык. А главное, плюс-минус четыре тысячи километров до Владимира. До ее нелепо и неожиданно вспыхнувшего влечения...
  Конечно, по прошествии пары дней ей удалось уговорить себя, что это все случайность. Случайность - и следствие яркой неудовлетворенности. Отношения с мужем последние несколько месяцев оставляли желать лучшего, получалось так, что они избегали друг друга и в постели. К сожалению, их ссоры не приводили к бурной сексуальной разрядке, приносящей удовлетворение обоим. Тереза после очередного скандала не хотела даже случайно касаться супруга, не говоря уже о том, чтобы заниматься с ним любовью.
  Она всегда поражалась тем семейным парам из числа их знакомых, которые умудрялись мириться в постели, которым скандал был необходим для того, чтобы почувствовать всю гамму чувств, как в первый раз... Которые, скорее всего, и ругались лишь для того, чтобы потом бурно примириться... К сожалению, они с Александром так не умели.
  Сейчас же, далеко от дома они словно вернулись обратно в те благословенные времена, когда были друг для друга всем: любовниками, собеседниками, друзьями. Получилось так, что здесь, вдали от их настоящей жизни, они нашли вдруг себя... Они были счастливы. Дети были счастливы. Даже Яков не бурчал, что его сорвали со сборов.
  Тереза же мечтала. Ей безумно хотелось привезти отсюда, из Африки, из жарких страстных ночей, ребенка... Непременно девочку. Удивительно похожую на нее. Тереза буквально видела ее наяву: белокурые локоны, зеленые глаза, смешная счастливая мордашка...
  Когда Тереза сообщила об этом мужу в ночь перед отъездом, он как-то странно и диковато взглянул на нее и произнес со странной интонацией:
  - Тебе не кажется, что у меня... у нас... детей достаточно.
  Потом было возвращение в Питер, который за эту неделю вдруг успел стать весенним. Исчезли кучи снега на улицах, ветер перестал выдувать из тебя душу при выходе из дома. Люди сняли темную зимнюю одежду и нарядились в яркие куртки.
  Тереза объявила себя невыездной из города. На неопределенное время. Объяснила это тем, что издательство набрало заказов - истинная правда. Они запускали еще одну серию брошюр, про туризм выходного дня - опять же правда... Она не успевала сдать книгу, уже подходили сроки, - и тут она не лукавила. Все это требовало ее постоянного присутствия. Это была не совсем правда, но ничего, все это проглотили... Телефон и Интернет - пожалуйста, она доступна почти в любое время.
  Получилось так, что Тереза практически весь апрель была дома. И потихонечку она осознала, что осталась одна. Ее мужчины жили своей жизнью.
  Муж все время был на работе или просто занят. Он переделывал монографию под брошюры - согласился-таки. Если бы не этот факт, то разговаривать им было бы не о чем... Опять не о чем.
  У Ивана появилась девушка. Он делил свое время между любовным увлечением, очередными компьютерными курсами и играми в Интернете. По причине крайней занятости нахватал двоек по географии, физкультуре, информатике... А не надо было вступать в дискуссию и доказывать преподавателю, что тот не обладает достаточной квалификацией, чтобы делать ему, Ивану Туру, замечания. Этого не любит никто. И вот сын теперь страдал - и исправлял оценки.
  С Яковом все было понятно - приближались очередные спартакиады, чемпионаты. К тому же возраст подходил - парень жаждал перебраться в высшую лигу и выступать наравне со взрослыми. И он целеустремленно, с полной самоотдачей и с известной долей фанатизма над этим работал. Тереза могла лишь переживать: гимнастика гимнастикой, но такой интеллект пропадает! Поэтому она организовала ему не просто экстернат, а наняла таких преподавателей, чтобы должным образом развивать его недюжинные умственные способности.
  Таким образом, все ее мужчины были заняты. И получалось, что женщина была необходима, пока она, подобно Констанции, все время исчезала. Как только она сдавалась и говорила: "Все-все, вот она я, сижу себе смирно в башне из слоновой кости", то выяснялось, что интерес к ней пропал. А действительно, что теперь-то в ней любопытного: ни тебе дракона, которого надо уничтожить, ни разбойников, от которых необходимо отбить красавицу. Вот и пусть себе сидит, ждет, когда до нее дело дойдет...
  Нет, Александр был мил, но всегда занят и погружен в свои мысли... Сыновей она по-прежнему видела по воскресеньям - как и тогда, когда моталась по всей стране и больше жила в поездах, чем дома.
  Происшествие в Москве не то чтобы забылось, но заретушировалось последующими неделями. Потеряло резкость. Остались неловкость и чувство вины. Но очень уж хотелось себя убедить, что припадок страсти ей лишь померещился. А Тереза Тур всегда умела выполнять поставленную задачу.
  Владимир за этот месяц проявился один раз. Он отправил ей письмо по электронной почте - необходимо было ехать в Волгоград отсматривать натуру для съемок. Тереза отправила заместительницу Ларису - поехать сама не смогла. Если та удивилась - к проекту "Сталинград" начальница никого не подпускала, - то никак это не прокомментировала. Села в самолет и отбыла. А то, что Лариса не понимала, зачем она там вообще нужна, так это не ее дело...
  Прошло три дня, заместительница появилась в Питере и отправилась докладывать. Тереза была рассеянна, слушать особо не стала. Спрашивать, что происходит, Лариса не сочла нужным - она была умной женщиной. А также по-своему придавленной жизнью, внимательной к окружающим и беззаветно преданной Терезе.
  Заместительница всегда помнила тот момент, когда ей позвонили и сказали, что вертолет, на котором летел ее муж, сбили... Нужно было организовать похороны, а родственники мужа учинили безобразный скандал, превратившийся потом в раздел имущества. И тогда рядом оказалась не только ее сестра, но и эта спокойная, доброжелательная женщина. Тереза Тур.
  Они до этого особо не общались - Лариса была младше сестры и ее одноклассницы на шесть лет. К тому же Тереза не умела сочувствовать. Не умела стенать и плакать за компанию. Зато всегда умела реально помочь. Найти адвокатов. Дать работу. Организовать переезд в другой город. И не лезть в душу.
  А теперь... Теперь Лариса пару дней созерцала Владимира Зубова - и у него было такое же незаинтересованное выражение лица, когда он спрашивал о Терезе. Как и у ее начальницы, когда при ней упоминали об актере.
  Лариса ничего она не рассказала и о том, каким потерянным Владимир был, когда понял, что Тереза не приедет. Какое отчаянье его обуяло, какое бешенство. Как потом он старательно делал лицо. Спокойное, безразличное. доброжелательное... Точно такое же, как сейчас сделала Тереза.
  
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  
  - Напьюсь, - пообещала себе Тереза. Ей опять не удалось засесть за рукопись про драконов. И зачем она вообще согласилась писать про них роман?
  Несколько месяцев назад у нее в гостях была Наташа - старинная приятельница, еще одна одноклассница, режиссер творческих вечеров, встреч с читателями и моноспектаклей, которыми славилось издательство Терезы "NE-формат". По совместительству Наташа была женой не самого бедного бизнесмена Питера, ярого почитателя таланта Терезы. Как-то, несколько месяцев назад, почитатель изрядно выпил и начал приставать к Терезе с социальным заказом: "Напиши книгу про драконов!".
  С чего в его голову втемяшилась эта идея, так никто и не узнал, но книгу Тереза писать начала. Она вообще редко спорила с людьми, а уж с пьяными - тем более. Да и идея ее увлекла. Дракон - персонаж интересный и неоднозначный. И текст про него получался занятным. Мир в книге вырисовывался яркий, хотя и жестокий, персонажи запоминающиеся. И Николай был доволен - он вообще взял эту серию на попечение - и, следовательно, платил, причем неплохо.
  Только вот беда - вот уже больше месяца Тереза не могла писать. Ей и придумывать было ничего не надо - все действия уже были расписаны по главам. Она всегда сначала делала такую работу, называя ее раскадровкой. Но заставить себя все это прописать Тереза не могла. Расстраивалась ужасно, злилась на себя, но не могла. И решила сегодня напиться - вдруг поможет?..
  - Тереза, тебе авторы сдали тексты по городской мистике? - заглянула к ней Лариса.
  - Напьюсь, - пообещала Тереза заместительнице.
  Авторы нервничали от необычайного внимания со стороны начальства. Писать лучше или быстрее никто не стал. А вот задерживать тексты на нервной почве - это пожалуйста...
  - Кто с ними говорить будет, ты или я? - обреченно поинтересовалась Тереза.
  - Давай я, - великодушно предложила Лариса, - ты их пугаешь своим вниманием.
  - Спасибо, дорогая!
  - Да ладно... Чем ты, кстати говоря, занимаешься?
  - Читаю рукопись сына маминых знакомых...
  - Сочувствую. Кстати, ты не знаешь, автор нашего издательства Тереза Ивановна Тур когда собирается сдавать свой новый роман? Сроки, понимаете ли...
  - Напьюсь! - уже с угрозой в голосе проговорила Тереза.
  - Текст не идет?
  - Ой, Лариса... - взмахнула руками начальница.
  - Ты хоть скажи, что в анонс ставить?
  - Давай через пару дней... Но, скорее всего, это будут не драконы, а что-нибудь из старенького...
  - Так и знала, что у тебя есть уже написанная книжка! Отдавай - будем редактировать и печатать.
  Заместительница ушла, Тереза вернулась к тексту, который она просматривала в электронной книжке. Текст романа был не такой плохой, чтобы ей можно было сочувствовать, но не настолько достойный, чтобы его можно было издавать в том виде, в каком принесли. Она сочувствовала тете Лере - единственный сын, будучи человеком талантливым, вместе с тем запойно пил.
  Обеспеченная семья перепробовала все. В данный момент родственники пытались увлечь его идеей стать автором-фантастом. Идея ему понравилась. Он быстро написал хороший текст. Но автор решил, что практически через главу главный герой будет прыгать по разным измерениям. Идея-то хорошая, однако подобный сюжетный ход требует тщательной проработки, старания и детализации. И больше опыта.
  Чего-то из этого списка не хватило. Тереза была оптимисткой - и решила, что опыта. Теперь ей надо было так выстроить беседу с начинающим автором, чтобы он вдохновился идеей переделать текст - а это сложнее всего. Другой ее задачей было известить сына тети Леры таким образом, чтобы он не ушел в запой. Увлеченный новой идеей, он держался уже несколько месяцев - и не хватало только, чтобы после беседы его снова сорвало...
  Поэтому Тереза расписывала на отдельном листочке комментарии к каждой главе и задавалась вопросом, хватит ли у автора трудолюбия довести рукопись до ума.
  - Напьюсь! - воодушевленно и громко проговорила Тереза. Получилось радостно - она доделала комментарий к последней главе. Теперь надо было известить тетю Леру, маму молодого человека, а потом поговорить и с ним самим. И все, просьба знакомых будет удовлетворена.
  - Тереза Ивановна! - в кабинет влетела секретарша. Глаза блестят безумием, щеки горят. - Там к вам...
  Пожалуй, Тереза и сама догадалась, кто там. На кого так реагировало чуть ли не все женское население страны... Она лишь надеялась, что выглядит не так, как секретарша. Это было бы совсем жалко...
  - Добрый день, Владимир Александрович! - поднимаясь, поприветствовала она входящего в кабинет актера. - Светочка, сварите нам, пожалуйста, кофе.
  - Да, Тереза Ивановна, - закивала та и вышла.
  - Я рада вас видеть, - продолжала Тереза, мысленно поздравляя себя с тем, что у нее не дрожит голос.
  - Тереза, - наконец заговорил он. Она подняла брови, Владимир криво усмехнулся, - Тереза Ивановна, я приехал, чтобы выразить протест!
  - Вот как, - она вышла к нему навстречу из-за своего огромного стола. Как ей не хотелось этого делать! - И чем же я провинилась перед вами?
  - Вы игнорируете условия нашего соглашения по поводу сценария!
  - Каким образом? - Тереза приглашающе повела рукой, предлагая усесться за небольшой круглый столик в углу кабинета. Там можно было беседовать с особыми посетителями в непринужденной обстановке.
  - Когда я заключал с вами договор, - Владимир изящно опустился в кресло, у Терезы на секунду защемило сердце. Боже, как же он красив - не человек, картинка... - Вы слушаете меня, Тереза Ивановна?
  - Да, простите... - промямлила Тереза, испытывая отвращение к себе.
  - Так вот, когда мы заключали договор, имелось в виду, что вы выступаете в роли не только сценариста, но и консультанта.
  - Минуточку. - Тереза пришла в себя и заговорила резче, чем обычно. - Вы заключали договор с издательством "NE-формат", которое не только предоставляет вам сценарий, но и выступает в роли консультанта. Где и в чем мы пошли против буквы договора? Разве наш сотрудник не прибыл в Волгоград со всеми подготовленными бумагами?
  - Но это были не вы, - его серые глаза горели гневом. И Тереза отвела взгляд, боясь в них утонуть. Утонуть, забыть обо всем и...
  В дверь осторожно постучали.
  - Да, - с облегчением откликнулась Тереза.
  Света внесла поднос. Быстрым взглядом окинула кабинет, потом взглянула на начальницу - та была спокойна, но холодна. Тереза всем своим видом показывала, что разговор ей не по душе, но как хорошо воспитанному человеку придется беседовать. Ее собеседник даже не пытался скрывать раздражения и досады. Секретарша тихонечко вздохнула про себя: "Ах, если бы ко мне подкатывал такой мужчина! И муж-профессор не удержал бы. С другой стороны, у меня и мужа-профессора нет..."
  Когда за секретаршей закрылась дверь, Владимир посмотрел Терезе прямо в глаза. На этот раз она не стала отводить взгляд.
  - Я ждал тебя, - ей не понравилось, как прозвучало это "ты" - слишком нежно, слишком значимо, и Тереза недовольно скривилась.
  - Прибыла моя заместительница. Очень грамотный специалист, да будет вам известно.
  Теперь поморщился он - уж очень гадко у нее получилось это "вам"... Хотелось кричать на нее, но этого он позволить себе не мог, поэтому тон стал чуть ниже, бархатистее:
  - Это я знаю, - Владимир с удовольствием заметил, что Тереза вздрогнула. Проняло! Поэтому он продолжил чуть нежнее: - Но я так понял, что вы лично будете курировать этот проект. Что он важен для вас.
  - Обстоятельства переменились.
  "О, в голосе появилась злоба! Отлично".
  - И в чем же? - нежно улыбнулся он.
  Тереза потерла лоб ладонями и на секунду закрыла лицо руками, потом опять посмотрела ему прямо в глаза. Он несколько долгих секунд искал там хоть что-то, кроме стыда и горечи, пробивающиеся сквозь вежливость. Не нашел. Вздохнул и отвел взгляд.
  - Послушайте, Владимир, чего вы от меня хотите?
  - Тебя, - прямо ответил он.
  - Я поняла, - Тереза с трудом взяла себя в руки, и в голосе слышалось лишь спокойствие да легкая, старательно отмеренная доза иронии. - Это даст вам удовлетворение, ощущение победы, может быть... А вы подумали, что это принесет мне? Вы на самом деле думаете, что счастье? Или в рассуждениях Владимира Зубова важно лишь удовлетворение Владимира Зубова?
  - Да что ты вообще обо мне знаешь?!
  - Да с чего ты взял, - тихо прошептала она, - что я вообще что-то хочу о тебе знать?! Кто ты такой, чтобы ставить мою жизнь с головы на ноги?
  Он весьма обидно рассмеялся:
  - Оговорки по Фрейду?
  - Зачем? Объясни мне, зачем? - у нее странно скривилось лицо, и он подумал, что она зарыдает. Но вместо этого она улыбнулась. - Тебе что, женщин вокруг мало?
  - Да не знаю я, - устало произнес он вдруг. - Не знаю я, зачем... И женщин вокруг меня хватает. И идиотом я себя чувствую...
  - Владимир, послушай, я не такой человек. Я не умею погрузиться в пучину страсти или отдать все за ночь любви. Я просто не понимаю, как это. И зачем это... И ты не представляешь, как эта вся история усложняет мне жизнь.
  - Получается, что это ты думаешь только о себе, не я...
  - Да почему я не должна думать о себе? Я вынуждена думать о себе. И о сыновьях думать. И о муже. Это называется обязательства.
  - Тогда что это было там, в Москве?
  - Уходи, - еле слышно проговорила она, пропал голос.
  - Скажи, что это было, - и я уйду.
  Тереза молчала.
  - И мне сказать нечего, - поднялся он. - И я не знаю.
  - Уходи.
  - Всего вам доброго. И спасибо за кофе.
  За ним закрылась дверь. Тереза посидела несколько минут, закрыв глаза, пытаясь унять бешено бившееся сердце.
  "Все правильно. Все правильно", - повторяла она себе. Открыла глаза, посмотрела на чашки с нетронутым кофе, вскочила.
  Тут раздалась громкий звонок мобильника - звонил тренер Якова.
  - Да, - холодея от недобрых предчувствий, проговорила Тереза в трубку.
  - Тереза Ивановна! Яков сорвался с перекладины, очень неловко упал. Сейчас он без сознания.
  - Что с ним?
  - Непонятно, его осматривает спортивный врач.
  - Вы можете организовать "скорую", чтобы доставить его с вашей базы в Военно-медицинскую академию? Я договорюсь.
  - Конечно. Только мы будем ехать как минимум час.
  - Я понимаю. Только разберитесь, насколько он транспортабелен.
  - Безусловно.
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  
  Через несколько минут после страшного сообщения Тереза вылетела из своего кабинета, как ракета с космодрома. Перед этим она сделала два звонка. Сначала ректору Военно-медицинской академии. Тот был учеником ее деда и давним другом матери - Тереза подозревала, что он к Анне Яковлевне до сих пор неравнодушен...
  Ректор поохал, сказал, чтобы везли к ним, что все возможное будет сделано. Потом звонок тренеру. Тот сообщил, что "скорая" уже отправилась в Питер. Яков вроде бы пришел в себя, с ним врач. Тереза поблагодарила...
  И время понеслось. Конечно, она понимала, что торопиться не стоит, что корпуса Академии находятся недалеко от ее офиса. Но она бежала, задыхаясь от волнения и паники.
  Приемная, коридор, лестница. Чей-то крик издалека, как будто из-под воды: "Куда же вы без пальто?!" Дверь на улицу. Двор-колодец. Машина.
  Тереза стала искать ключи в сумке - они не находились. "Да где же они?! Должны там, где всегда!"
   Кто-то встал рядом, кто-то что-то говорил, хлопнула дверь, появилась еще фигура... "Ключи! Где ключи?..." Наконец она их обнаружила, выхватила, уронила в снег, наклонилась... Тут ее подхватили, закутали во что-то, стали трясти, потом обняли. И она вдруг замерла, разом потеряв силы. Через какое-то время звуки пробились сквозь пустоту у нее в голове.
  - Выпей, выпей сейчас же, - мужчина что-то настойчиво совал ей под нос.
  Она глотнула - гадость была редкостная, еще и с травяным запахом.
  - Что это? - просипела она.
  - Настойка валерианки - у нас в офисе оказалась, - ответил женский голос.
  "Кто это? Ах, да, это же Света - моя секретарша".
  - Что с тобой? - опять мужской. И, кажется, она догадывается - чей.
  - Яков разбился, - сказала Тереза.
  - На машине? - мужчина обнял ее крепче.
  - Какой кошмар! - воскликнула Света.
  Так это из-за сына - поняла секретарша. А они-то решили всем издательством, что Тереза за актером своим побежала - распереживалась, что он ушел. А это из-за сына... Да, это больше на нее похоже.
  - При чем тут машина? - удивилась Тереза, - он на тренировке упал неудачно. Сорвался с перекладины. Мне надо ехать. Его должны привезти.
  - Ключи отдай. Куда ты такая поедешь? - пробурчал мужчина.
  - Мне надо ехать, - Тереза упрямо мотала головой, пытаясь отогнать дурноту.
  - Дай ключи. Я сам тебя отвезу.
  - Тереза Ивановна их вроде бы уронила, - подсказала Света. Ей было холодно стоять на улице, но страшно любопытно - что будет дальше.
  Владимир вздохнул, прислонил Терезу к боку машины - на всякий случай, чтоб вдруг не упала. Потом наклонился и пошарил рукой в грязном снегу. Пробурчал что-то типа: "Все равно женщинам за рулем делать нечего". Зазвенели ключи. Владимир нажал кнопку, отодвинул Терезу, распахнул перед ней дверь. Сел за руль, вздохнул. И они поехали.
  В это время дня они попали в пробку, ползли еле-еле... Молчание в машине душило, как запах приторных духов. Звонок телефона прозвучал пожарной тревогой. Оба вздрогнули.
  - Да, мама, - ответила Тереза, - да, мне позвонили. Я еще толком сама ничего не знаю, еду... Ты тоже? До встречи. Да, в травме.
  - Надеюсь, - сказал Владимир, - с ним все будет хорошо.
  - Я тоже на это надеюсь. Спасибо вам.
  - Пустяки. Только бы все обошлось.
  И они опять замолчали.
  - Знаете, ведь это я ему разрешила заниматься спортивной гимнастикой. Он когда маленький совсем был, любил книжки слушать, стоя на голове. Ну, знаете, когда стишки детские на ночь читаешь... Или сказку. Иван лежал или сидел. А Яков... на голове стоял или мостик делал. Мы ему говорили: "Ты как обезьянка". А он отвечал: "Я не обезьянка - я гимнаст". И лет в пять решил, что все - пора. Сам решил. А человек он упрямый ужасно. Мои были против: и мама, и Саша. А я разрешила. И ведь до сих пор травм особых не было. Как-то благополучно складывалось...
  - Не переживайте. То, что случилось, - не ваша вина. Вы думаете, если бы вы ему не позволили заниматься гимнастикой, он был бы счастлив?
  Опять зазвонил телефон.
  - Да, - ответила Тереза.
  Владимир сидел рядом. Ему был слышен не только обвиняющий голос, но и то, что этот голос вещал. Он уже знал этот голос, он знал, кто это. И уже успел возненавидеть эти прокурорские нотки.
  - Я узнал! От чужих людей! Почему ты мне не позвонила?!
  - Прости, я пока договорилась с врачом, сейчас еду туда.
  - Я ведь говорил! Я всегда был против!
  - Саша, пожалуйста!
  Владимир не мог слышать эти умоляющие нотки в ее голосе. Больше всего ему хотелось вырвать у нее телефон, закричать туда дикую нецензурщину - и выкинуть трубку в окно. Но он не посмел. Он только протянул ей правую руку - пробка ползла не больше пяти километров в час и переключать передачи было не надо.
  Тереза, не глядя на Владимира, с силой вцепилась в протянутую руку, причиняя ему боль. Монолог в телефоне наконец закончился. Тереза дослушала и нажала отбой. Впервые вдохнула и выдохнула.
  "Я думал, что муж должен поддерживать жену в трудные минуты", - хотел сказать Владимир, но промолчал. Зачем добивать бедную женщину?
  - Он - хороший человек, - вдруг выговорила Тереза.
  - Не мне судить, - буркнул Владимир и высвободил руку. Пробка чуть рассосалась и получилось увеличить скорость. Он переключил скорость.
  - Да, - сказала она вдруг с каким-то странным сожалением, - не вам...
  После того как они въехали на мост, дело пошло веселее. Через минут десять они повернули к Академии.
  - Вот этот корпус, - указала Тереза. - Осталось дождаться.
  - Подождать с вами?
  - Спасибо вам, - она посмотрела на него так внимательно, будто хотела запомнить навсегда. - Спасибо, но не стоит.
  - Если нужно еще что-нибудь...
  - Спасибо, - она отрицательно покачала головой.
  - Я приехал только, чтобы повидаться с вами. Мне надо уезжать. Жаль, что все так получилось...
  - И мне.
  - Сообщите мне, как ваш сын, - я буду волноваться.
  - Непременно.
  Он поцеловал ей руку - и ушел...
  ***
  Следующим днем, часов в двенадцать, в московской квартире Зубова раздался звонок в дверь. Это была она.
  - Ты один? - спросила Тереза, расстегивая пальто.
  - Что случилось? - он был так удивлен, что встал столбом на пороге квартиры, не давая ей войти.
  - Ничего, - рассеянно отвечала она. - Абсолютно ничего не случилось.
  - Как Яков?
  - С ним все в порядке. Перепугал всех страшно. Просто ушиб - ни растяжений, ни переломов, ни сотрясения. После полного обследования послезавтра домой. Ты позволишь?
  - Не понимаю, - растерянно произнес он, давая ей дорогу. Вид у Терезы был очень странный, может быть, она сошла с ума?
  - А не надо ничего понимать, - улыбнулась она. - Где у тебя ванна? А то я с дороги.
  В ванну он ее проводил...
  Но не сразу.
  
  
  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
  
  "Человек сам виноват в своих бедах", - размышляла Тереза, когда скоростной поезд бешено несся обратно на север, словно не касаясь рельсов. Она разложила перед собой листы белой бумаги и отрешилась от окружающих. Листы белой бумаги - лучшие собеседники и попутчики. И слушают они внимательнее, чем люди, и сочувствуют беззвучно. А что не говорят - так это же прекрасно...
  Итак, ровно сутки назад она села в такой же скоростной поезд, только шедший в Москву. К Владимиру.
  "Не понимаю, зачем ты..." - сказал ей Владимир. И она не понимала...
  Вечером того дня, как сын рухнул с перекладины, она узнала об измене мужа. Узнала, как водится, в самое неподходящее время. Но разве время для того, чтобы узнать о таком, может быть подходящим?..
  - Я прописываю вам по сто грамм коньяку, - говорил Терезе с матерью старый доктор, заведующий отделением травматологии, тоже дедушкин ученик. Был поздний вечер того дня, как в Военно-медицинскую академию привезли Якова. - А вы не против такого курса лечения, уважаемый Петр Иванович?
  Ректор, все время просидевший рядом с ее матерью, торжественно произнес:
  - Ни в коей мере. Коньяк в небольших дозах - прекрасное лекарство. Он стабилизирует кровяное давление, снимает спазм сосудов. Благодарю, коллега, - и он принял рюмочку напитка.
  - За здоровье! - проговорил заведующий отделением. - У наших дам был тяжелый день. Да и мы распереживались... Хорошо, что у мальчика не обнаружено ничего страшного. Его осмотрели все. Вызывали даже Федора Евгеньевича, вы знаете, какой он диагност... Ренген, томограмма мозга. Слава Создателю, всё в порядке. Завтра покрутим еще, по полной. Так что пара дней - и забирайте эту надежду российской гимнастики.
  Мать улыбнулась:
  - Как хорошо, что у нашей семьи есть такие друзья!
  - Ах, Анночка Яковлевна, - со вздохом произнес ректор, - как же я мечтал в свое время, чтобы мы с вами были не только друзьями...
  - Ах, - заведующий отделением явно передразнил его, - разве только вы хотели? Все - и я тоже, каюсь, - были влюблены в Анну Яковлевну!
  Тереза выпила коньяк, и под мягкий, спокойный разговор о преданьях старины глубокой начала задремывать. Доктора вспоминали деда, молодость, кто кем стал... Терезе потихоньку подложили подушку и укрыли пледом.
  - Пусть поспит, - услышала она, засыпая. - Вы ей давление не мерили? Не нравится она мне...
  Ее выдернул из сна телефонный звонок. Тереза потянулась и поняла, что выспалась. Посмотрела на часы - прошло чуть более часа. Звонил муж.
  - Привет, - она откинула плед, покачала головой в ответ на встревоженный мамин взгляд: "Все в порядке, не переживай". Потом вышла из кабинета в коридор. - Ты приехал? Попросить, чтобы тебя пропустили?
  - Нет, я еще в Петродворце. Хотел тебя попросить, чтобы ты забрала меня.
  - Как в Петродворце? - опешила Тереза. - Сколько же часов прошло с тех пор, как Якова привезли!...
  - Так получилось, прости. Так ты приедешь за мной?
  - Я не могу... Я выпила с докторами. К тому же мне нехорошо. Я не могу сесть за руль.
  - Ты еще и пьяная? - презрительно протянул муж.
  - Саша, что за тон?
  - Нормальный тон для женщины, которая мне изменяет, да еще и напивается, когда с сыном беда.
  - Саша, ты с таким удовольствием муссируешь слухи о моей якобы измене, что это заставляет меня задаться вопросом: а ты сам?
  - Да что ты... - в голосе его прорезался язвительный сарказм. Голос стал истекать ядом, не хуже воспетого Пушкиным анчара, дерева смерти. - Ты, наконец, отвлеклась от собственной персоны и вспомнила обо мне? Обратила внимание, что со мной что-то не так? Поздравляю! И двух лет не прошло.
  - В каком смысле? - Тереза слушала и не верила. Нет, так не бывает. Нет, с ней подобного произойти точно не может.
  - В каком смысле? В прямом - у меня есть любовница! И я с ней счастлив. И у нас два месяца ребенку.
  - Поздравляю, - машинально ответила Тереза. Что тут еще скажешь?
  - Поздравляю? - взвился муж на яростный крик. - И это все? Я тебе настолько безразличен, что ты два года никак не реагировала на мою любовную связь. И сейчас говоришь всего лишь "Поздравляю"?! Нет, это я поздравляю себя. Это я правильно сделал! Чтобы там ни говорили наши сыновья и Анна Яковлевна!
  - Постой... как сыновья? И при чем тут мама?
  - Да все знали. Все. И твои друзья тоже.
  - Нет, - Тереза помотала головой, - этого не может быть.
  - Все твои друзья знали, - еще раз, теперь уже с явным удовольствием проговорил он.
  - Нет, - выдохнула она, - нет...
  - Нет? - он понял, что задел за живое, и уже радостно добивал. - Все знали и уговаривали меня одуматься... Ты одна знала и молчала. Тебе одной было все равно.
  Тереза нажала на отбой и пошла по коридору до палаты Якова. Тот дремал. Иван у его кровати играл в PSP.
  - Привет, мам, - прошептал он.
  - Тише, пусть поспит, - машинально ответила Тереза. - Иван, выйди в коридор. Мне надо тебя кое о чем спросить.
  Сын вышел с ней. Тереза помолчала - ей было неловко начинать такой разговор с ним.
  - Мама, - понял вдруг он, - мама, тебе что, папа звонил?
  Тереза кивнула.
  - И он тебе во всем признался?
  Тереза опять кивнула. Она заметила, что сын был расстроен, но не удивлен. И явно понимал, в чем дело. Значит, все это правда... Два года все знали о романе ее мужа. Все, кроме нее. Как странно...
  - Мама, что ты будешь делать? - встревожено спросил Иван.
  - Сынок, я пройдусь. Вот деньги на такси - езжай домой. А мне надо подумать. И побыть одной.
  Где-то через час ей позвонила мать:
  - Ты что, правда, ничего не знала? А мы-то изумлялись твоей выдержке.
  - Да, не знала, - выговорила Тереза.
  - А что ты собираешься делать?
  - Я собираюсь попросить тебя, мама, пару дней присмотреть за детьми. Потом я собираюсь выключить телефон. И, пожалуйста, не перебивай меня. Потом я собираюсь ненадолго исчезнуть, и за меня не надо переживать. Мне надо просто дать эти два дня - и все. Мне надо себя уговорить, что с вами всеми можно продолжать общаться...
  Тереза дошла пешком до офиса, улеглась в кабинете на диван, подремала несколько часов. Потом поднялась, забрала ноутбук. Это было на рефлексе, она, скорее, зубную щетку бы не взяла, чем оставила любимую вещь со всеми текстами. Как только рассвело, Тереза пошла к Московскому вокзалу. Купила билет на поезд - он отправлялся в Москву в шесть сорок пять утра, - позавтракала в привокзальном кафе и отбыла в столицу.
  ...Сутки назад, узнав об измене мужа, она поехала к Владимиру.
   И Тереза даже не задалась вопросом "Почему?".
  "Не понимаю", - сказал Владимир, когда ее увидел. Правильно сказал... Она и сама себя не понимала. А теперь она возвращалась домой.
  
  ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
  
  Итак, она в Питере. После двадцати четырех часов, проведенных в Москве, с ним. Голова пустая. Ни одной мысли.
  Спускаясь по эскалатору, она решила, что ляжет спать, как только доберется домой. Надо было еще отзвониться маме, навестить Якова, забрать машину... Все это она, конечно же, сделает. Но сначала - спать!
  Когда Тереза вошла в квартиру, ее ждал консилиум в лице мамы, домработницы Марии Ивановны, сына Ивана и мужа Александра.
  - Ты где была? - разгневанно закричал муж.
  Тереза аккуратно сняла пальто, поместила его в специальный чехол, повесила в шкаф, сняла сапоги и счастливо пошевелила пальцами.
  - Тебе не кажется, что от тебя подобный вопрос звучит как минимум странно? Доброе утро всем!
  - Тереза, - спросила осторожно мать, - как ты?
  - Я? Замечательно. Хочу есть. Потом спать. Пока все. Иван, школу из-за наших семейных неурядиц закрыли?
  - Мам, можно, я туда сегодня не пойду?
  - Так ты туда уже не пошел, - Тереза добралась до кухни и заправила кофе-машину. - Мама, как самочувствие у Якова?
  - Он сильно переживает из-за того, что происходит в семье.
  - Мама, я спросила про то, как его физическое здоровье.
  - Ничего, сегодня хотел выписываться.
  - Будь добра, возьми с собой Ивана. Отправляйтесь его проведать. И, если сможете, объясните ему, что вопрос о времени выписки решает его лечащий врач, а не он сам. Несмотря на то, что у него прадед и бабушка - доктора.
  - Хорошо, - не стала спорить мама. Она чувствовала себя виноватой. О романе зятя она знала практически с самого начала его отношений с аспиранткой - добрые люди Терезе не осмелились сказать, а ей доложили... Она уговаривала зятя, стыдила его. А вот как все получилось... Анне Яковлевне почему-то было стыдно, словно она сама была виновна в измене. А может быть, так оно и было - по отношению к дочери? Она вздохнула и сказала: - Иван, пошли.
  Сын кивнул и стал собираться. Конечно, они с братом тоже все знали. Они-то были дома чаще матери. Около года назад они подслушали разговор отца по телефону - и с тех пор потеряли покой. И что им было делать в такой ситуации? Доложить матери, что какая-то аспирантка залетела от их отца и аборт делать не будет?..
  - Терезочка, - осторожно сказала домработница, - пожалуй, я пойду куплю свежего хлеба.
  - Спасибо, Марья Ивановна! - рассеянно отвечала Тереза.
  - Может, тебе купить что-нибудь вкусненького, детонька?
  - Шоколадку, - Тереза подошла и поцеловала бабушку Машу в морщинистую щеку. Та появилась в ее жизни давно. Она приходилась какой-то юродной племянницей бабушке Терезы. После смерти жены дед привез Марью из станицы. С тех пор она заботилась о Терезе, пока мать делала карьеру. Потом - о мальчишках, пока карьеру делала сама Тереза.
  - Не переживай так, не надо, - Марья Ивановна обняла Терезу. - Пойду я. Вам надо поговорить с Сашей. Может быть, все и наладится.
  Тереза послушно кивнула. Когда за ними закрылась дверь, она сделала себе бутерброд, вытащила из булькающего аппарата чашку с кофе, долила молока и уселась за стол.
  - И что ты собираешься делать? - зашел на кухню Александр.
  - Тебе кофе налить? - Тереза все же была прекрасно воспитана.
  - Я не об этом. Что ты собираешься делать? С собой, со мной, с нашей семьей?
  - Саш, а почему этот вопрос все задают мне? Не у меня два года длится роман. Не у меня несколько месяцев внебрачному ребенку... Это ты мне скажи, что собираешься делать, Саша.
  - Не знаю, - ответил он потерянно.
  - Вот и я не знаю.
  Они помолчали.
  - Наверное, - наконец решился он, - я буду просить у тебя развода.
  - Так "наверное" или развод, - она с сожалением посмотрела на бутерброд и остывающий кофе. Есть хотелось неимоверно, но за подобными разговорами делать это было неловко. - Ты сам-то чего хочешь?
  - Я хочу, чтобы все стало, как раньше...
  - В каком смысле "как раньше"?
  - Я хочу, чтобы моя жена как прежде занималась делом, наукой. Я хочу, чтобы она была со мной, а не колесила по всей стране в компании непонятных мужиков. Я хочу, чтобы моя жена стала профессором и писала монографии, а не дурацкие сценарии.
  - И для этого ты завел роман с аспиранткой?
  - Знаешь, она такая же, как ты когда-то. У нее горят глаза, она поглощена наукой. И я для нее - все.
  - Здорово, - удивительно, но Тереза не чувствовала ни горя, ни отчаяния. Только странное любопытство и странное облегчение оттого, что поняла, наконец, что происходит вокруг нее.
  - Тереза, как же так получилось? - неловко спросил Александр.
  Она пожала плечами:
   - Наверное, я даже могла бы понять и простить. Твои метания и страдания. Я, наверное, смогла бы даже посочувствовать: тяжелое детство, родители-алкоголики. Умный, одаренный, тонко чувствующий мальчик. Страстно желающий выбиться в этой жизни. Каждым своим поступком доказывающий, что он - лучше всех. А тут - незадача: жена оставила науку, потому что, по ее мнению, наука закончилась. Можешь мне поверить, Саша, все ваши потуги сейчас - это не наука. Это унижение. Я знаю, я из профессорской семьи... К тому же сыновья - надо же, такая кровь, такие гены! И при этом один - гимнаст, второй - компьютерщик. Позорище, так?
  - Ты так спокойно ко всему относишься, - прошептал он.
  - Не перебивай меня, пожалуйста. Раз уж ты нашел время со мной поговорить и для разнообразия меня слушаешь, а не наоборот. Я вот чего не пойму: эти два года ты и все остальные в один голос меня убеждали, что во всем виновата я. Я виновата во всем, - с каким-то странным удовольствием повторила Тереза. - И я до позавчерашнего вечера была с этим согласна, понимаешь? Я винила себя. Я изводила себя. Я пыталась менять себя. Вот именно этого я простить и не могу... - она вдруг замолчала, посмотрела на него. Улыбнулась. - Хотя ты, наверное, в прощении и не нуждаешься. И все же, почему тебе так важно было каждый день выбивать у меня почву из-под ног и обвинять, обвинять, обвинять?..
  - Если бы ты...
  - Минуточку. - Она выставила ладони вперед, словно отталкивая его от себя. - Давай без частицы "бы". Ты виноват в похоти. Ты виноват в измене. Ты виноват в предательстве. И, как бы ни сложились наши дальнейшие отношения, я бы хотела, чтобы ты это знал.
  - В разводе не бывает одной виновной стороны.
  - Возможно. Ты так часто повторял про мою вину, что я поверила. Не спорю, это сильно облегчило твою жизнь.
  - Тереза, я хочу понять, что нам делать, а не препираться.
  - Замечательно. Вот и расскажи мне, что нам делать.
  - Я не знаю, - и он тяжело, как старик, опустился на стул.
  - Слушай, пока ты решаешь, можно я все же позавтракаю?
  - Ты издеваешься?
  - Нет, я есть хочу.
  - Ты... - его перебил звонок в дверь. - И кто это?
  У Терезы вдруг сжалось сердце: она представила, что это приехал Владимир - требовать объяснений. Муж насмешливо посмотрел на нее - иногда он удивительно точно умел читать ее мысли, - и пошел открывать дверь.
  - Что ты здесь делаешь? - раздался из прихожей его растерянный голос.
  И тут же начал оправдываться молодой, звонкий, женский. Терезе стало любопытно, и она отправилась в прихожую, прихватив кружку с кофе.
  - Добрый день, - вежливо поздоровалась она с хорошенькой девушкой. - Александр, может быть, вы нас представите?
  Муж молчал.
  - Я... - решительно начала девушка, потом стушевалась.
  - Хотя нет, не надо нас представлять. Вы - любовница моего мужа, - у Терезы получилось это сказать как-то радостно, даже воодушевленно. - Как вас зовут?
  - Яна, - испуганно протянула девушка.
  - Очень приятно, - продолжала в том же тоне Тереза. - Чем обязана?
  - Я... - опять не смогла сформулировать мысль девушка.
  - Пойдемте-ка на кухню. Я никак не могу закончить завтрак. Вы будете кофе? - девушка нервно затрясла головой, будто Тереза предложила ей яду. - Александр, предложи что-нибудь гостье, а то она из моих рук принимать пищу опасается.
  - Я ничего не хочу. Только поговорить, - дрожащим голоском отозвалась девушка.
  Они прошли на кухню. Тереза с легким вздохом отставила чашку и покосилась на надкушенный бутерброд.
  - Слушаю вас, - она сложила руки в замок и положила на колени.
  - Я люблю вашего мужа, - собралась девушка.
  - Это я уже поняла, - любезно ответила Тереза. - И что дальше?
  - А он любит меня!
  - Александр, - обратилась к мужу жена, - ваша реплика!
  - Тереза, прекрати!
  - О чем ты? Я пока просто всех слушаю. И вот что я услышала. Есть две женщины. Обе прожили с тобой какое-то время. Обе родили от тебя детей. Кого ты выбираешь?
  - Но я его люблю! - закричала девочка.
  Тереза и Александр с одинаковым раздражением посмотрели на нее и одинаково поморщились.
  - Представьте себе, я тоже его люблю, - ответила Тереза, потому что Александр молчал. - Но дело сейчас не в этом. И даже не в нас с вами. Дело в нем самом. Мой муж и ваш любовник должен сделать выбор, который и определит наши с вами жизни.
  Установилась тишина. Тереза доела бутерброд, плюнув на торжественность обстановки. Она знала Сашу. И поняла раньше его, что он решит. Молчание затягивалось. Тереза вспомнила про йогурты в холодильнике. Достала себе вишневый. Оглядела присутствующих: Александр мучительно о чем-то размышлял. Девочка плакала, умудряясь оставаться трогательно хорошенькой.
  - Тереза, я подаю на развод, - произнес муж слова, которых ждала жена. И почему она не ошиблась? - Мне жаль.
  - Мне тоже, - отозвалась Тереза.
  - Как мы будем делить имущество?
  - В каком смысле? - вот этого она не ожидала.
  - Пойми, нам негде жить.
  - По закону, - заговорила вдруг девочка, - имущество супругов, нажитое в браке, при разводе необходимо поделить поровну. Следовательно, квартира, дача, машина, фирма должны быть оценены и ...
  - Нет, я готов забрать эту квартиру. И все, - сказал Александр.
  Тереза покачала головой. Она вдруг стала плохо слышать, а ведь нельзя было этого допустить - каждое слово в этом фарсе было слишком важным...
  - В противном случае, - донеслось до нее, - я буду вынужден подать в суд. И буду настаивать, чтобы опеку над мальчиками передали мне. Тебя же все время нет дома.
  - Вон, - по-прежнему спокойно и даже любезно проговорила Тереза. - Вон из моего дома. И запомните хорошенько. Если мне придется судиться с вами, я продам все, даже фирму, о которой вы упоминали. И найму таких адвокатов, которые сделают вашу жизнь невыносимой. И не только в Питере, но и в Германии. Там ведь все еще не в моде супружеские измены? Так что можете быть свободны, в своем доме я вас больше не задерживаю.
  Она пошла провожать их в прихожую.
  - Да, кстати, - обратилась она к бывшему мужу, когда он готовился закрыть за собой дверь, - ты ошибся с этой девочкой. Она на меня ничуть не похожа.
  И только когда лифт зашумел, унося Александра с его пассией, Тереза позволила себе захрипеть и упасть на пол. Перед ее взором мелькнула какая-то фигура. Она удивилась - ее пытались закрыть собой. Но, пожалуй, она этого уже не хотела... Темнота, куда она так стремилась, темнота, где не было ни боли, ни скорби, накрыла ее с головой.
  
  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
  
  Владимир Александрович Зубов был зол. Он был рассержен. Он был в ярости... Ну что она за человек?
   Тереза Ивановна Тур!
  Не женщина, гадюка какая-то! Когда он утром открыл глаза, то обнаружил, что она исчезла. Побегав по дому, он нашел на столе в кабинете идиотскую записку, которую оставила Тереза: "Спасибо. Прости. ТТ"
  Что за бред! Что за свинство! Да как она смеет! Даже он, расставаясь со своими очередными пассиями, так не поступал... Значит, она с ним расставалась? Да еще и таким образом?!
  Тут он изменил своему решению не звонить ей больше никогда и нажал на кнопку вызова. "Абонент выключен или находится вне зоны действия сети", - любезно сообщил женский голос.
  Нет, это больше, чем свинство! Сначала она в отчаянии исчезает после поцелуя. Твердит, что "верная супруга и добродетельная мать". Все по Пушкину... Затем является сама и домогается его. Очень логично, нечего сказать! Получается, что она изнасиловала его... Или он ее. В общем, изнасиловали друг друга по обоюдному согласию... Неоднократно.
  Это было только вчера. Ее объятия, поцелуи. То, как она запрокидывает голову, когда стонет. Ее страсть - какая-то бездонная, отчаянная, исступленная. Ее нежность - время от времени она принималась тереться щекой о его грудь, сводя его с ума.
  Это все было вчера. Через несколько часов после того ее появления в его квартире Владимир вдруг понял, что опаздывает на вечерний спектакль. Понял, кстати говоря, после звонка из театра. Тереза дремала в его кровати, свернувшись клубочком. Прекрасная, расслабленная, укутанная только в золото своих длинных волос...
  - Поедем со мной? - спросил он, склоняясь над ней, ощутив опять запах горьковатых духов, что свел его с ума. Владимир потерял голову опять и стал ее целовать и шептать ей: - Мне напомнили, у меня же спектакль, отменить нельзя.
  - Безусловно, - она распахнула зеленые глазищи, - прости, что задерживаю. Мне пора.
  Тереза решительно высвободилась из его объятий, поднялась и вышла из спальни.
  - Так ты не хочешь ехать со мной? - он пошел за ней. Она вышагивала по его квартире в поисках одежды - ни капли стыда, ни следа смущения.
  - А, вот где оно! - радостно воскликнула она, дойдя до прихожей и наткнувшись кучку сброшенной одежды. - С тобой? Прости, Володя. Мне не очень хочется видеть людей. А в театре, я думаю, их будет много. Аншлаг, как обычно. Так что я поеду. Спасибо... - она обвела взглядом прихожую и слегка покраснела, - Спасибо... за все.
  - Тереза, - он подошел поближе, отнял у нее одежду и бросил на пол. Стал целовать, шалея от мысли, что теперь можно. - Останься. Дождись меня, пожалуйста.
  - А стоит ли, Володя?
  - Я приеду, мы поужинаем. Поговорим. Нам же нужно обсудить, почему...
  - Э, нет, - она поморщилась и закачала головой, - вот как раз говорить на тему "почему" мы не будем.
  - Ты останешься?
  - Убеди меня! - попросила Тереза. - Пожалуйста...
  И Владимир подхватил ее на руки, понес обратно в спальню. Все потеряло смысл, кроме этой странной, непонятной женщины. Его женщины...
  Он уехал, уже сильно опаздывая, подгоняемый непрерывно звонившим телефоном. В дороге постарался переключиться на то, что ему нужно отыграть этот чертов спектакль. Отыграть хорошо. Зрители же не виноваты, что она пришла к нему. С зелеными глазами, искушающей улыбкой Евы и страстью сгорающего в огне Феникса... И что ночью, когда он вернется в дом, она будет его ждать.
  И все же он смог себя взять в руки. Заставить поверить в то, что он - Чацкий. Загнать мысли, желания (и целый ряд вопросов, что не давали ему покоя) глубоко-глубоко. С нормальной скоростью произнести длинные монологи своего героя. Не тараторить их скороговоркой, чтобы побыстрее освободиться... Выйти на поклон столько раз, сколько захотел зал. Дать столько автографов, сколько пожелали люди. Спокойно расписаться на плакате, где он был в костюме своего первого сериального героя - принца несуществующей страны... Ослепительно улыбнуться в глаза женщине, что подала плакат и явно ждала его реакции. И только потом поехать домой.
  Он открыл дверь, прислушался - и тут же заулыбался. В глубине квартиры играло что-то классическое, женский голос самозабвенно подвывал. Стрекотала клавиатура. Владимир пошел на звуки. За его письменным столом сидела Тереза и увлеченно барабанила по клавишам. Вот она улыбнулась, просматривая только что напечатанное, вот - нахмурилась. Вот замерла на доли секунды, перечитывая текст, и следом застрекотала с немыслимой скоростью.
  - Привет! - негромко поздоровался Владимир.
  - Ох, - вздрогнула Тереза и обернулась, - прошу прощения, - она выключила музыку. - Я была не здесь...
  - А где? - он подошел поближе, склонился над ней и поцеловал.
  - В мире драконов, - совершенно серьезно отвечала автор фантастических романов.
  - И как там?
  - Хорошо. Там все измеряется размахом крыльев дракона. Или расстоянием, которое он может преодолеть за день пути...
  - И какой он, этот мир?
  - Красивый, яркий. Весьма жестокий. И очень-очень эротический.
  - Вот как? - он поднял ее со стула и привлек к себе, - очень-очень?
  - О да! - она запустила руки ему под рубашку и стала гладить спину. - Драконы удивительно красивые, - она посмотрела ему в серые прекрасные глаза, - немного нервные... - руки Терезы стали совсем смелыми, - и немного жуткие.
  - А жуткие почему?
  - Непредсказуемость.
  - Тогда это не драконы, - решительно ответил Зубов.
  - А кто же?
  Пользуясь тем, что Тереза удивилась и замерла, в атаку пошел он, наглядно показывая ей, что и его руки могут быть бесстыдными.
  - Не драконы и всё. Они-то простые, понятные... Еды, водки. Драки и зрелищ. И кого-нибудь посимпатичнее... А вот женские особи...
  - Драконицы? - Тереза во всем любила точность и даже открыла глаза, чтобы посмотреть на него.
  - Да любые, в общем-то, женские особи, - он прижался лбом к ее лбу, словно пытаясь понять, какие мысли бушевали у нее в голове, - вот это непредсказуемость. Вот это жуть...
  Тереза высвободилась.
  - Пойдем ужинать. Я сегодня столько покупок в Интернете совершила. И одежду, и еду купила. И даже зубную щетку. Ведь кроме ноутбука, ничего из Питера не взяла. Так что пойдем есть, - она на всякий случай сделала шаг назад.
  - Тереза... Погоди. Прости, но мне надо знать. Для меня это важно. Почему ты пришла?
  - Я сменю свой дом,
  Отменю спектакль.
  И пойму - как вдруг -
  В жизни все не так... - она как-то печально улыбнулась. - Вот черт, никогда стихов не писала... А тут... Получилось. Знаешь, обычно у меня рифмовать мысли не выходит.
  - Пожалуйста, - он обнял ее, почувствовал, как она дрожит.
  - Если бы я знала, Володя... Наверное, я пришла к тебе потому, что ничего, кроме доброты, от тебя не видела. Может быть, мне надо было ощутить эту доброту. От кого-то. Хотя бы чуть-чуть...
  - Тереза, я...
  - Пойдем ужинать. Пожалуйста, - и он ее отпустил.
  Они ели, пили вино и болтали. Он рассказывал о поездке в Волгоград. Как все удачно организовывается и складывается. Она - о своих драконах. Потом она ускользнула за ноутбук:
  - Я вдруг поняла, как все надо сделать, - извиняющимся тоном сказала Тереза. - Но переделать надо почти всю книгу.
   Он немного поподглядывал за ней: как она улыбается, как морщит нос, как выпячивает губы. Как периодически что-то бурчит. Как мелькают ее тонкие пальцы над клавиатурой. Потом сладко заснул - так хорошо ему стало при мысли о том, что она тут, рядом... Через несколько часов она пришла к нему. Прижалась холодными руками и ногами. Он проснулся, обнял, стал целовать. Когда они заснули, ему вдруг показалось, что это - счастье. Что это - навсегда...
  Утром он подумал, что вчерашний день ему приснился. Потом, когда засунул голову под холодную воду, понял, что нет. Все было по-настоящему. Она была здесь.
  Потом разозлился. Потом нашел записку. Взбесился. Потом ему позвонил Степан Сергеевич, на данный момент практически хозяин - деньги на фильм о Сталинграде выдавал именно он.
  - Ты новости слышал? - спросил хозяин озабоченно.
  - Новости? Какие? - злобно ответил актер, оглядывая стол, за которым вчера сидела она.
  - Тереза Тур в больнице. В тяжелом состоянии.
  - Как в больнице? В какой? В Москве?
  - Какая Москва, она в Питере живет!
  - Не может быть, она же вчера... то есть сегодня...
  
  
  
  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
  
  Анна Яковлевна Тур, мать Терезы Ивановны, профессор медицины, чувствовала себя прескверно. Виноватой и беспомощной.
  Она больше не могла сидеть в коридоре отделения неврологии, смотреть на закрытую дверь и перебирать варианты, что было бы, если бы... Она вышла на улицу, остановилась на пороге корпуса и закурила. Одну сигарету за другой. Одну за другой. Смахивала слезы, ждала известий. Теперь от нее ничего не зависело. Это было жутко.
  Зазвонил телефон - это были Иван и Яков, которые находились в соседнем здании, в травме, и которым было строго-настрого запрещено появляться здесь, около неврологии. Ответить им было нечего. Анна Яковлевна заставила себя сказать внукам несколько утешающих слов. Утешающих и бессмысленных.
  У Терезы упорно не снижалось давление. В чувство она тоже не приходила. Анна Яковлевна винила себя. Отвечала на звонки встревоженных коллег, друзей, знакомых, внуков. Это, конечно, нервировало ее, но давало возможность отвлечься от черных мыслей. От чувства вины.
  Как же так получилось, что она, мать Терезы, была на стороне зятя? "Мама всегда на стороне профессуры - корпоративная этика, ничего не поделаешь". Дочь это веселило, она никогда не высказывала недовольства или обиды... Как же получилось, что она помогала зятю скрывать факт своей измены? Как же она, начмед Педиатрической академии, просмотрела тревожные симптомы у своей любимой дочери? У своей единственной дочери?...
  - Анна Яковлевна, - вдруг она поняла, что к ней кто-то обращается.
  - Саша? - она потянулась в пачку за новой сигаретой и поняла, что там пусто. - Саша... Что тебе?
  - Как Тереза? Мне позвонили знакомые, а я знать не знаю...
  - Астено-невротический синдром. На фоне сильнейшего стресса. В себя не приходит. Опасаются, что у нее нарушение кровоснабжения головного мозга.
  - И что это значит?
  - Что она в тяжелом состоянии. Что, как вариант, ее придется учить говорить заново.
  - Мне жаль, - пробормотал зять.
  - Почему ты ушел и не вызвал "скорую"? Как ты мог оставить ее, потерявшую сознание?
  - Когда я уходил, она стояла в коридоре и улыбалась, - растерянно ответил он.
  - Саша, о чем вы разговаривали?
  - О разводе, - Александру было стыдно, он старался не смотреть на Анну Яковлевну.
  - О разводе... - горько повторила мама Терезы. - Мне надо было... Я должна была рассказать ей все. Как только все случилось. Как только ты завел интрижку, а я про это узнала. Я не должна была просить ее изменить себя, чтобы ты с ней остался.
  - И что бы поменяло то, если бы вы ей рассказали?
  - Наверное, я бы не чувствовала себя настолько виноватой, - едва слышно прошептала Анна Яковлевна.
  - Боюсь, своим вмешательством вы бы только ускорили развязку.
   - Возможно. Однако, с другой стороны, вы бы не осмелились убеждать Терезу в том, что именно она во всем виновата.
  - Оставим этот разговор - он пустой. Скажите, Анна Яковлевна, с кем останутся мальчики в случае чего?
  - Как это, в случае чего? - поразилась теща.
  - Мне кажется, всем будет лучше, если я и Яна заберем их пока.
  - Яна? - опешила Анна Яковлевна. - Заберем? А позвольте спросить, куда? Где вы собираетесь жить?
  - У меня же есть квартира. На Васильевском, рядом с университетом.
  - А, ваша с Терезой квартира... Значит, я полагаю, разговор вы вели не только о разводе. Еще и о разделе имущества.
  - Я на самом деле не хотел, но Яна...
  - Яна?! Ты приводил в дом моей дочери свою девку?
  - Анна Яковлевна! Да как высмеете?
  - Я?.. Как я смею?! Я - смею. А ты... - она с трудом проглотила оскорбления, - Ты слушай меня очень внимательно. Ты вселяешься в квартиру на Васильевском со своею новой семьей. Стоимость половины дачи я тебе выплачу деньгами. Мальчики же остаются со мной и с Терезой. При любом раскладе. Чем бы ни окончилась ее болезнь.
  - А если я не соглашусь?
  - С чего вдруг? С того, что есть еще фирма, офис и небольшая, но очень дорогая квартира в центре? Ты и с этого имущества хочешь денег получить?
  - Нет, не поэтому. Мальчикам я все же отец и...
  - Молчи... - зашипела Анна Яковлевна. - Молчи и слушай. К тебе завтра утром придут адвокаты, и ты подпишешь все необходимые документы. Если нет... Я подниму всех: здесь, в Питере, твое руководство университетское, своих знакомых в Москве, в Германии... Твоих коллег, своих. Всех, кто когда-либо ко мне обращался. Всех, кто когда-нибудь слышал имя моего отца и мое. Я дам интервью, где всем объясню, почему Тереза находится между жизнью и смертью. И я посмотрю тогда, что станет с твоей чистенькой профессорской жизнью. Кто продлит с тобой контракт, а кто - нет. Где ты будешь читать лекции про рыцарей. И где, в конечном итоге, ты будешь жить. И как именно.
  Александр усмехнулся:
  - Да... От вас, человека тонко чувствующего, умного, интеллигентного, я такого не ожидал. Но вы говорите точь-в-точь, как ваша дочь.
  - Значит, мы договорились.
  - Держите меня в курсе, Анна Яковлевна. Что бы вы ни думали, я тоже волнуюсь и переживаю. Мне тоже дорога Тереза.
  - Прощай, Саша.
  Он ушел. Анна Яковлевна постояла, вдыхая холодный апрельский воздух. Понемножку начало темнеть, словно кто-то стал неторопливо гасить свет в зале перед началом спектакля. Надо было сходить в магазин за сигаретами. Но ей было страшно. Казалось, что стоит только шаг ступить, как кто-нибудь из дежурных курсантов выбежит из корпуса с новостями. И обязательно дурными. Тут Анна Яковлевна заметила мужчину, который торопливо шагал от калитки к корпусам.
  - Простите! - обратилась она к нему. - У вас сигареты не будет?
  - Тереза?! - окликнул ее мужчина и бросился бегом навстречу. - Тереза! А мне сказали...
  Вблизи Анны Яковлевны мужчина резко затормозил:
  - Простите, я обознался. Вы так похожи...
  - Добрый вечер, я мама Терезы. Меня зовут Анна Яковлевна Тур. А вы... - она вдруг поняла, кто это. - Владимир Александрович Зубов, любов...любимый актер моей дочери.
  Она хотела сказать "любовник", но не осмелилась и в последний момент перестроила фразу.
  - Если можно, просто Владимир. Мне так привычнее, - он все понял и был ей благодарен за слово "актер". - По имени-отчеству меня зовет лишь ваша дочь. Да и то мне порой кажется, она это делает, чтобы меня позлить...
  - Возможно, - согласилась мама Терезы, - очень может быть.
  - Как она?
  - Плохо. Без изменений.
  Они замолчали.
  - Вы спрашивали про сигареты? - вдруг вспомнил Владимир.
  - Да. Бросала, месяца четыре не курила, а тут ...
  - У меня тоже не получается бросить, - закивал актер, доставая пачку. - Снова закурил, когда узнал в марте, что у меня с вашей дочерью роман. Предполагаемый. Так и не могу остановиться.
  - Забавно, - проговорила Анна Яковлевна. - "Предполагаемый роман", - так писали про вас журналисты, а я нервничала. Но бывает то, что беспокоило, раздражало, бесило... вдруг... вдруг перестает быть важным. Существенным...
  - Да, - прошептал он, - вы правы.
  - Понимаете, я все переживала, как эти слухи отразятся на семье Терезы. Как отреагирует ее муж, мой зять. Что скажут наши общие знакомые. Я не думала, что это все... пустое. Я не хотела видеть, как ей плохо, как ее обижает мое непонимание. Как она переживает... Я ее не поддерживала, осуждала во многом. Считала, что слухи на пустом месте не появляются, что нельзя оскорблять свою семью таким поведением, когда могут возникнуть подобные домыслы. Я виновата в том, что с ней случилось...
  - Знаете, - вдруг сказал актер достаточно резко, - вы с вашей дочерью потрясающе похожи. Одна фигура, одно лицо... Только у вас волосы покороче.
  - И я постарше, - наклонила голову мать.
  - Не без этого. Но вы очень хорошо выглядите.
  - Спасибо, - криво улыбнулась Анна Яковлевна.
  - Не за что. Так вот, вы похожи. И не только внешне. Вы обе берете на себя всю мировую вину. Всех и вся... Тереза, например, брала на себя вину и мужа, и мою. Наверное, и вашу - хотя об этом мне судить сложно. И куда это ее привело? В больницу...
  - Вы хотите сказать, я ни в чем не виновата? - Анна Яковлевна не верила в его слова, но ей это было так важно сейчас услышать.
  - Я хочу сказать, вы в данный момент занимаетесь тем же самым. Берете на себя вину всех и каждого. А это неправильно. Что-то не так сделали вы, что-то - сама Тереза. В чем-то моя вина, а в чем-то - ее мужа. Не надо брать все на себя. Иначе это уже получается даже не самобичевание, а мания величия какая-то... И у вас, и у вашей дочери. Ни к чему это.
  
  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
  
  Терезе снились драконы. Удивительной красоты существа. Изящные, несмотря на гигантскую массу, четыре конечности и огромный размах крыльев. Повелители всего сущего - по крайней мере в том мире, что она придумала. "Владетели" - как их назвала Тереза. Ей почему-то понравилось именно это слово.
  Существа, сочетающие мудрость и жестокость, алчность и щедрость - редкую и неожиданную даже для себя... Коварство и детскую наивность (если детской наивностью можно считать уверенность в собственной непобедимости, бессмертии и правоте).
  А еще в ее сне драконы умели превращаться в людей. Она не до конца понимала, зачем им это было необходимо, но явно, для чего-то важного.
   И один из этих драконов выбрал ее. Она понимала, что не к добру, что это не принесет ей ничего хорошего, что так не бывает. Вряд ли она будет счастлива с помесью птицы и змеи. С существом, которое вечно будет вынуждено разрываться между стремлением к полету на головокружительной высоте и желанием заползти в пещеру, возлечь на груде золота с принцессой, а после - ее сожрать. Затем вылезти из пещеры, щурясь от яркого солнца, и убить какого-нибудь дурня, что посмел потревожить размышления дракона о тщете всего сущего...
  Дракон ей кого-то напоминал. Кого-то из людей, что находились рядом в ее реальной жизни. То, что она спит и видит сон, Тереза понимала очень отчетливо. Не сошла же она с ума, в самом деле...
  Он напоминал ей мужчину, очень и очень красивого. Тереза как раз старалась избегать настолько красивых людей - ее мутило от их тщеславия и самолюбования. А этот был просто обязан обладать крайней степенью нарциссизма. Людей с такими безупречными чертами лица хорошо рисовать, чтобы зрители потом любовались и вздыхали - бывает же на свете такая красота... Но вот находиться рядом, безоговорочно принимать такого мужчину, покоряться ему - как же этого не хотелось. К тому же Тереза видела не только его красоту. Она чувствовала в нем силу.
  Но в то же время Тереза жаждала раствориться в нем, отдать всю себя, беззаветно полюбить... Как же ей было страшно, что именно так все и может произойти.
  Вдруг ее вынесло из сна куда-то на поверхность. Тереза задышала тяжелее и ей послышался голос мамы:
  - Доченька, как ты?
  - Что со мной?
  - Теперь все хорошо, ты пришла в себя. У тебя просто подскочило давление.
  - Мамочка, - как в детстве, сказала Тереза, - можно я еще посплю и никуда не пойду?
  - Можно, доченька, - ответила мама, и в ее глазах почему-то блеснули слезы.
  Тереза все хотела спросить: "Почему?", но не успела. Сон про драконов, про полеты над спящей, беспомощной землей снова затянул ее, не отпуская. В той Вселенной не ценилась человеческая жизнь - кому и сколько отмерено определяли драконы да стечение обстоятельств. Но там было все правильно. Правильно и понятно. Все предрешено и борись не борись - ничего от тебя не зависело. Там господствовала Судьба.
  Оставалось только отдаться на волю случая да повелителя-дракона, взмыть в его объятиях высоко-высоко к небу, познать наслаждение полетом и не думать, что в конце - смертельный удар о землю...
  Тереза снова проснулась. На этот раз с мыслью: "Наконец-то я выспалась". И тут поняла, что она не дома. Темно. Сумрачный свет ночной лампочки. Тереза почувствовала больничный запах и помотала головой - тяжелая. Рядом что-то заскрипело - и над ней склонилась мама.
  - Что со мной? - губы не слушались. Приходилось напрягаться, чтобы произносить звуки.
  - Ты в больнице, - мама выглядела испуганно, - у тебя было высокое давление. Ты никак не приходила в себя.
  - Что-то такое я уже слышала, - пробормотала Тереза.
  - Да, я за ночь тебе это четыре раза уже говорила, - Анна Яковлевна тяжело вздохнула. - Ты спросишь - я отвечу. А потом ты снова засыпала...
  - Как мальчики, переживают?
  - Надо думать. Ты всех взбодрила... не дай Бог такого ни одной матери!
  - Прости, мама!
  - Ты очнулась, наконец. Ты можешь говорить...
  - Были варианты, что я замолчу навеки? - удивилась Тереза.
  Сейчас она чувствовала себя превосходно отдохнувшей. Только голова немного гудела - так бывает, когда проспишь дольше, чем нужно. Чего ей хотелось - так это листов белой-белой бумаги и ручку, чтобы записать все то, что привиделось во сне. Тереза боялась забыть слова. В голове у нее уже выстраивались фразы, прекрасные, литые, "вкусные" - как характеризовала их заместительница Лариса. Слова, которые не надо было выдумывать, соединять воедино, выискивая их по словарям. Слова, которые выстраивались в голове сами и не давали покоя, пока их не перенесешь на бумагу.
  
  Суд Драконов беспощадный. Безжалостный. Слишком скорый. Но абсолютно справедливый... Может быть, это и сделало Драконов самыми сильными и могущественными существами во Вселенной...
  Их недовольный взгляд мог остановить сердце у простого смертного, их гнев разрушал судьбы, их ярость сметала в пыль города... Крылья, распростертые над мирами, несли закон и порядок. Но сочувствия не было в их сердце. Только суровая справедливость. Только неутолимая гордыня...
  И никто никогда не мог упрекнуть драконов в несправедливости. В этом была их сила.
  И, царапая душу алмазным когтем, возникал вопрос: как смотрят драконы на своих, нарушивших Закон?
  ...Тревожно нависает над судилищем высокая алая галерея. Там, на самом верхнем ярусе, подальше от преступников, боясь шелохнуться, стоит выводок молоденьких драконят, сопровождаемых наставниками. Их привели посмотреть на то, к чему ведет непослушание... Любопытство на мордочках малышей. Суровость и торжественность на лицах взрослых.
  Ниже на галерее - драконы постарше, студиозы Академии. Магия, Наука побеждать - не воевать, а именно побеждать - вот что преподается им. А еще простая истина: дракон - самое совершенное существо. У подростков на лицах возбуждение и радость: на их глазах вершится правосудие.
  Еще ближе к преступникам - взрослые. Они полны недоумения, как можно было поступить так глупо, так необдуманно?
  Внизу, у самого подножья галереи - судьи. Их трое. Лица их печальны. У их ног - обвиняемые... Юноша и девушка. У них самый высокомерный вид. А что им еще остается. Они же виновны. Виновны... Виновны...
  - Вы отдавали себе отчет, что ваша связь нарушает устои мира драконов? - голос судьи, что сидит посредине, спокоен и строг.
  - Да, - вскидывает подбородок девушка.
  - Да, - спокойно отвечает юноша.
  - Вы понимали, что связь запрещена уже несколько поколений, потому что все мы - братья и сестры, потому что появились из одного яйца? Вы понимали, что потомство, появившееся от подобных отношений, приведет к вырождению рода драконов? Вы понимаете, что после братоубийственной войны драконов, когда земля отказалась нас держать и мы вынуждены по ней ступать лишь в образе человека, дракон не может иметь потомства от дракона? Только то человека? Что это наше проклятие и наказание?
  - Да, - девушка становится еще более высокомерной. Она носит яйцо дракона, и ей надеяться больше не на что.
  - Да, - юноша печален. Его драконица носит его яйцо - и даже ценою своей жизни он не сможет купить жизнь ни своей возлюбленной, ни их потомству...
  - Смерть, - громко и отчетливо произносит Красный дракон недрогнувшим голосом. Произносит торжественно. Девушка - его единственная дочь...
  Она чуть улыбается юноше, старательно больше ни на кого не смотрит, решительно идет к краю обрыва и камнем летит вниз. Ей должно разбиться о скалы. Но через несколько метров жажда жизни пересиливает - она превращается в дракона. Дракона, который может, подставив крылья ветру, взлететь высоко-высоко.
  Юноша выжидает. Если она примет решение бежать, он обратится в дракона и погибнет, чтобы дать ей уйти... Попытается погибнуть, чтобы попытаться дать ей уйти...
  Но драконица, складывает крылья - и падает. Потому что для дракона нет ничего священнее приказа.
  
  Ладонь разрезана чешуйкой
  До смерти преданного тела.
  И тонкой-тонкой алой струйкой
  Кровь вниз куда-то полетела ...
  Наверно умирать нелепо
  От невозможности согреться.
  И - небо....Небо. Небо. Небо,
  Свободное до боли в сердце...
  
  
  Тереза очнулась от своих мыслей, только когда услышала всхлипывания - мама плакала.
  - Мама, прекрати! - встревоженно заговорила она. - Больных нельзя нервировать. Тем более тех, кто лежит в неврологии. Я же именно в этом отделении нахожусь?
  - Прости, дорогая, больше не буду. Просто мы все очень испугались, - мама взяла ее руки в свои и прижалась к ним лицом.
  - Я не хотела, - пробормотала Тереза.
  - Ничего, ничего... - Анна Яковлевна отпустила ее и потянулась за телефоном. - Подожди, мне надо позвонить.
  - Мам, ночь на дворе. Все спят.
  - Я только мальчикам - они все равно не спят. И еще Владимиру отзвонюсь, он очень просил. Остальным - завтра.
  - Кто просил?
  - Тереза, - насмешливо протянула мать, - твой молодой человек принесся из Москвы. Двое суток сидит в Питере, периодически дежурит у твоей постели. Переживает, утешает меня, успокаивает твоих сыновей, очаровывает Марью Ивановну - нашу домработницу. Тебе это ни о чем не говорит?
  - С ума сойти... - Тереза хотела развести руками, но тело ее еще не очень слушалось. Тогда она стиснула зубы - и все же удалось пошевелить руками. - Но если Марья Ивановна не устояла, тогда... Тогда звони.
  Потом Анна Яковлевна пробралась на пост, постаравшись никого не разбудить, и взяла тонометр измерить дочери давление. Оно было в норме.
   - Мама, - попросила Тереза, - принеси мне завтра ноутбук? Или бумагу с ручкой.
  - Ты с ума сошла? - всплеснула руками мать. - Какой ноутбук, какая бумага? Ты же болеешь!
  - Мама, я же не собираюсь нервничать. Всего лишь попишу, чтобы отвлечься. Это гораздо полезнее, чем размышлять о том, что мой брак распался...
  - Тереза, тебе нельзя нервничать.
  - Вот видишь! Значит, мне лучше размышлять о драконах, чем о реальной жизни. О реальной неудавшейся жизни...
  - И как это - о драконах? - Анна Яковлевна посмотрела на дочь оценивающим взглядом доктора.
  - Я книжку пишу, получается симпатично... Хочешь почитать?
  - Ты же знаешь, я сказок не читаю. Возраст не тот, - привычно отрезала профессор медицины.
  - Ладно, - и мать увидела, как огорчилась Тереза.
  Анна Яковлевна не прочитала ни одной книги из тех, что издала или написала Тереза за все это время. Она принципиально не тратила время на литературу, без прочтения которой можно было обойтись. А тем более фантастику, которая отвлекала от реальности. Дочь это всегда принимала как должное. Или, мать это сейчас поняла, - делала вид, что принимала...
  - Слушай, если книга еще не написана, - пошла на попятный Анна Яковлевна, - как же я ее буду читать?
  - По главам, - Тереза была так довольна, что Анна Яковлевна снова почувствовала отголосок вины, ведь можно было сделать над собой усилие и порадовать дочь уже давно. - Начало книги уже написано, у меня развитие героев никак не получалось. Но теперь я поняла, что там должно быть. Как там должно быть. Я увидела небо во сне... Их небо... Свободное.
  Тереза быстро шла на поправку. И ноутбук, и листы бумаги с ручкой ей все-таки выдали. Взамен она клятвенно обещала не нервничать, выполнять все предписания врача и выписаться только тогда, когда ее отпустят - не раньше.
  Мать, сильно смущаясь, призналась, что опять вмешалась в отношения дочери с супругом - теперь в смысле раздела имущества. Каялась насчет квартиры, но предложила свою, то есть отцову взамен. Тереза успокаивала ее - вопрос с квартирой ее мало волновал. Купит она себе квартиру - свою собственную...Конечно, обидно было что любовница мужа будет возлежать на ее кровати... Но, с другой стороны, Терезы была уверена, что регулярные кошмары и испорченная нервная система как результат девочке обеспечены. Это были нехорошие мысли, но они приносили покой, ощущение мирового порядка и справедливости, поэтому Тереза их не прогоняла. Самого же Александра к ней и не пускали, слава Богу.
  Настораживало Терезу другое. С тех пор как к ней стали приходить посетители - Владимир, верные друзья, переживающие за нее коллеги, ее сыновья, - она вдруг поняла, что ни с кем не хочет общаться. Не то чтобы у нее ухудшалось самочувствие, нет. Этого не было, да и врач сразу бы отменил визиты. Но Тереза ловила себя на мысли, что ее тяготят люди вокруг. Что она радуется лишь тогда, когда все уходят - и можно остаться наедине со своими мыслями. Мыслями, текстами, раздумьями...
  Книга про драконов продвигалась вперед даже не огромными шагами - галопом. Терезе иногда казалось, что ей кто-то все это диктует. Она жаждала ничего не забыть, не упустить. А люди вокруг... Люди только мешали и отвлекали.
  Дети и мама были растерзаны угрызениями совести. Причем настолько, что приняли как должное Владимира. Сам Зубов жил в поездах и самолетах, лишь бы только увидеть ее, помолчать рядом и подержать ее за руку. К ней также приходили друзья, которые хотели поддержать и помочь...
  Но Терезу раздражали все. Она снова чувствовала себя виноватой. Они к ней со всей душой - а ей этого не надо... Хочется только, чтобы все оставили в покое. Дали подумать, как же, какой сделать финал в книге про драконов, как расписать продолжение в книге ...
  Терезе хотелось на волю. В одиночество. Туда, где нет никого. В ее свободное небо.
  
  Только как же ей все это объяснить людям? Людям, которые ее любили?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  Пять месяцев спустя
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.
  
  
  - Добрый день, дорогие друзья! - ведущий источал энергию подобно взорвавшейся атомной станции. Глаза бешено горят, голос звенит. Не человек, а ядерный взрыв... Странно, когда они общались полчаса назад, до начала эфира, молодой человек производил впечатление вполне вменяемого. Владимир приехал на телевидение дать интервью в честь выхода нового сериала.
  - Сегодня третье сентября и у нас в гостях молодой актер театра и кино... - ведущий даже стал захлебываться от восторга, - Владимир Зубов! Добрый день, Владимир!
  - Добрый день.
  - Кстати, я представил вас "молодой актер"... Как вы относитесь к тому, что вас так называют?
  Зубов хотел ответить, что это лучше, чем, например, "любимец публики", но выдохнул и протянул небрежно:
  - Вы знаете, на сегодняшний момент мне это льстит...
  - Это замечательно. Но пора уже, наверное, подумать о званиях, регалиях...
  Владимир широко улыбнулся - как раз на прошлой неделе вышла язвительная статейка с обзором его творческого пути. Ему вспомнили все. И сериального принца, и небольшое количество таланта, и безупречную красоту лица. И звездную болезнь, и высокомерие, и тот факт, что он снова стал играть в "мыле"... А больше всего ему понравилась фраза, что актеру Владимиру Зубову плевать на регалии - он фанат только денег. В этом дама, писавшая статью, была как раз права...
  Так что актер Владимир Зубов улыбался, отвечал то, что положено, и был благожелателен.
  - В первую очередь, мне хочется сказать, что я благодарен всем моим зрителям. Всем тем, кто принимает моих героев... Мне очень важен ответный отклик. По счастью, он у меня есть. И, ощущая такую любовь зрителей, я не задумываюсь, есть ли у меня какие-то звания или нет.
  - Замечательно! А теперь - первый звоночек. Говорите, пожалуйста!
  - Добрый день. Скажите, пожалуйста, Владимир, есть ли у вас ощущение, что вы несправедливо относитесь к своему первому герою, принцу Кристиану. Вы всегда так иронично отзываетесь об этой работе... А вам не кажется, что ваш успех основан именно на том, что вас в свое время выбрали для этого сериала? Спасибо!
  - Спасибо вам! - ответил Владимир. - Кристиан... Вы знаете, у меня сложные отношения с этим героем. Я отдаю себе отчет в том, что это была моя первая большая роль. Что она мне подходила и дала возможность раскрыться. Чем больше проходит времени, чем больше я смотрю то, что снимают сейчас, тем больше убеждаюсь, что мы одиннадцать лет назад сняли хорошее кино... Но мне до сих пор страшно, что меня отождествляют с этим героем. Я всегда боялся, что останусь даже не просто актером, сыгравшим принца Кристиана, но им самим. Хочу отметить, что с большим уважением отношусь к поклонницам этого персонажа. Но когда те, кто снимает и продюсирует кино, начинают думать, что я принц несуществующей империи... Тогда становится грустно.
  - То есть вы не похожи на своего героя? - еще больше оживился ведущий.
  - Наверное, - позволил себе улыбнуться Владимир, - он лучше меня. Наверное, в нем есть то, чего мне не хватает в реальной жизни...
  - Например?
  - Он - герой. С искрометным чувством юмора. Я, скорее, зануда и педант...
  - Неужели это правда? - ведущему удалось всем своим видом выразить еще больший восторг, хотя Владимиру казалось, что больше уже некуда.
  - Абсолютная, - лукаво улыбнулся актер. - Я не такой порывистый. Больше всего я ценю покой...
  - Тогда возникает следующий вопрос: как ваши сложные отношения с вашим же сериальным персонажем отражаются на съемке сериала "Этика белых халатов", который стартовал в эти выходные и успел набрать прекрасный рейтинг?
  - Я об этом не задумывался. Мне предложили сыграть роль - я согласился. Значит, надо это сделать хорошо!
  - Замечательный ответ! - засиял ведущий. - А теперь кадры нового сериала "Этика в белых халатах":
  
  
  ...Иван проснулся не дома. Это он чувствовал сразу - он был не дома. Голова гудела, как набат. Глаза открываться решительно не хотели... Что же было вчера?
  Так, вчера они пили коньяк. Отличный, дагестанский, родной. Привезенный коллегой прямо с завода в Кизляре в количестве пяти литров. В небольшой, но аппетитно булькающей канистре... Вкус мягкий, дубовый, пился легко.
  Как же плохо-то. Все внутри горит...
  Иван осторожно раскрыл глаза. Прямо перед собой увидел роскошный букет цветов. Понял, где он находится. Тихонько взвыл. Негромкий тоскливый звук болью отозвался во всем теле. Он зажмурился. Снова открыв глаза, чуть повернул голову и увидел бутылку минеральной воды, а рядом с ней стакан с двумя таблетками и записку: "Развести и выпить".
  "Доктор - она и с пьяным доктор... А распоряжения врача надо выполнять неукоснительно, так мама учила, - подумал он. - Итак, что же было вчера, когда мы выпили коньяк? Так... Я по пьяни стал рассказывать мужикам, как влюбился в прекрасную докторшу, как не знаю, что со всем этим делать. Потому что это не просто желание поразвлечься. Кажется, это любовь..."
  Иван вспомнил, что никто при этом не гоготал над ним - странно, ведь народу них собрался очень ехидный. Весьма брутальный и в дымину пьяный особый отдел при управлении оперативно-технических мероприятий ФСБ разом погрустнел. Выпили за любовь. За смелых мужиков, не боящихся признаваться в любви...
  А потом начальник отдела принял еще коньяку на грудь и командование на себя - даром, что ли настоящий полковник... Как и все его операции, данная протекала стремительно и победоносно. Он вызвал служебную машину и шофера - слава Богу, за рулем был кто-то трезвый. Все загрузились. Потом воспоминания урывками. Цветочный магазин... Кажется, они произвели там полный фурор.
  Последнее, что Иван помнил отчетливо, - как кто-то совал ему жевательную резинку в рот. "Жуй, говорю. Чтобы не унюхала". А она уже стояла на пороге и во все глаза любовалась на подобное безобразие.
  ...Тут он услыхал, как открывается дверь. Понял, что это хозяйка - и старательно закрыл глаза, постарался дышать ровнее.
  - Притворяетесь? - поприветствовала женщина его мечты. - Притворяетесь. Вижу, у вас ресницы подрагивают... Нервно.
  Пришлось открывать глаза и здороваться. Пожалуй, крайний раз на минном поле Иван чувствовал себя гораздо комфортнее. Или, по крайней мере, было не так позорно...
  - Здравствуйте, Ирина, - просипел он.
  - И вам хорошего дня, Иван, - с ехидцей в голосе отозвалась доктор. - Еще минеральной воды? Или сразу капельницу?
  - Не надо капельницу... Простите меня.
  - За что же? - она приподняла брови и улыбнулась. - Признаться, вы и ваши друзья очень разнообразили мой скучный вечер. Я собиралась всего лишь почитать и лечь спать. Как это заурядно... Но вы! Иван, вы спасли меня от этого. Когда я открыла дверь и увидела пять пьяных в ноль мужиков на пороге, я поняла, что вечер удался. А когда вперед выступил самый представительный и произнес речь...
  - Простите, - повторил он.
  - За что? Мне говорили комплименты. Кроме того, мне долго пытались объяснить, что вы - мировой мужик, лучший в мире эксперт по взрывам. И что мне несказанно повезло. А дверь, которую повредили, когда я пыталась выпроводить вас всех, вы просто-напросто почините!
  - Обязательно! - попытался энергично закивать Иван, но голова опять отозвалась набатным гулом - А можно чуть попозже?
  - Может быть, и правда, капельницу? - специальным медицинским голосом поинтересовалась Ирина.
  - Не надо... - взмолился страдалец.
  - Почему? Вам сразу полегчает!
  - Я иголок боюсь, - признался "лучший в мире специалист". Конечно, он никогда бы, даже под пытками, не раскрыл такой позорной информации о себе. Но он был захвачен врасплох этой женщиной...
  - А ваши друзья и коллеги?
  - Нет! Они - нет! - решительно соврал Иван
  - Тогда запомните сами и передайте им, пожалуйста. - Не поверила ему доктор. - Если ваша компания еще раз заявится ко мне в непотребном виде, я захвачу всех в плен. И буду колоть витамины внутримышечно. Надеюсь, вы понимаете, куда это?
  - Понимаю...
  - Очень хорошо. Особенно я буду напирать на алоэ с магнезией. Мало того, что больно, так и вводить надо медленно-медленно...
  - Милосердия!
  Иван вдруг понял, что она не злится. И это его несказанно обрадовало.
  - Никакого милосердия! У меня под дверью образовалась куча-мала, когда вас засовывали ко мне в квартиру с цветами, а я была вынуждена защищаться. Я - маленькая и слабая, не смогла противостоять превосходящим силам противника! Это огорчает, - она хохотала, разглядывая его покаянное лицо.
  - Простите, пожалуйста.
  - Этому нет прощения. Когда вы прорвались внутрь, а я закрывала дверь, ваши друзья орали на весь подъезд, что я обязана принять вашу любовь! Что же вы для моральной поддержки всего четверых захватили? А ОМОН? А спецназ? Кого там еще положено звать в подобных случаях? Получилось бы громче. Выразительнее...
  - Чем я могу искупить свою вину?!
  - Скажите, вам стыдно?
  - Непередаваемо...
  - Вы много пьете?
  - Вообще-то очень умеренно. Это вчера, случайно... И я расстроен был.
  -Так что на вас нашло?
  - Видимо, любовь...
  
  - Владимир, как вам кадры с вашим участием? - спросил ведущий, когда они досмотрели фрагмент.
  - На мой взгляд, получается неплохо. Много комедийных моментов. Этот, например. К тому же история хорошая, светлая...
  - Опять же возникает вопрос: насколько вам близок ваш герой?
  - И опять же возникает ответ. Это не я... - рассмеялся Владимир.
  - Хорошо, поговорим о другом. Вам не нравится слово "мыло", если судить по вашим интервью и высказываниям, - продолжил ведущий. - Да и режиссер с продюсерами утверждали, что "Этика в белых халатах" - не "мыло"... Тогда что же это?
  - Мы снимаем многосерийный фильм про любовь. Про двух человек, к которым любовь пришла внезапно и, как они считают, очень не вовремя. Всего планируется снять семьдесят серий, по телевидению вы сможете их смотреть два раза в неделю. По выходным.
  - Но я все же не понимаю, почему вы все - я имею в виду съемочную группу, - так протестуете против слова "мыло"?.. Чем отличается ваш сериал?
  - Понимаете, когда говорят "мыло" обычно имеют в виду что-то низкопробное, растянутое, с невнятным сюжетом, лишенным логики. У нас этого нет. Мы делаем хорошее кино.
  - Вы не опасаетесь, что теперь на вас окончательно навесят ярлык сериального героя, с которым вы уже никогда не расстанетесь?
  - Естественно, опасаюсь... Но как сказал один мудрый человек: "Ты много лет объяснял всем, что ты не только принц Кристиан. Ну, что же, теперь еще долгое время будешь с успехом объяснять, что ты не только героический сотрудник ФСБ. Будет чем заняться..."
  - И вы согласились?
  - И я согласился, - Владимир чуть наклонил голову и улыбнулся.
  - Возникает вопрос: почему?
  - Наверное, из-за сценария. Он интересный, прописанный. Там такие диалоги! И отработана каждая мелочь. Так приятно, когда автор умеет писать и знает, о чем пишет.
  - Спасибо за ответ. А у нас снова звонок.
  - Добрый день, Владимир. Хочется поблагодарить вас за творчество и пожелать вам успехов. А вопрос такой: как вам работается со сценаристом Терезой Тур? Спасибо.
  - С Терезой? По-моему, я предвосхитил этот вопрос, выразив восторги по поводу сценария.
  - Скорее всего, ваша поклонница интересовалась, насколько правдивы слухи о вашем романе с Терезой Тур, - ведущий затараторил, как сорока, словно опасаясь того, что Зубов перебьет его и не даст развить столь животрепещущую тему. - Весной все говорили о том, что вы - влюбленная пара, потом о том, что это пиар-ход, придуманный продюсером сериала Степаном Ильиным... Все вроде бы поверили. А там раз - и развод Терезы с мужем. Есть еще фотографии в Интернете, где вы уходите с вечеринки вместе. Потом несколько месяцев вас видят то с одной моделью, тот с другой... При этом Тереза Тур отказывается от комментариев. Вы улыбаетесь? Почему?
  - Да, что мне остается...
  Планов орать матом в прямом эфире у Владимира не было, посылать всех далеко и надолго - тоже. Поэтому он молчал на протяжении всего монолога ведущего и улыбался - это у него всегда получалось превосходно... Но Владимир же заранее договорился с начальством этого молодого да рьяного, что никаких вопросов про личную жизнь не будет!
  - А что происходит на самом деле? - судя по настойчивости, ведущий все-таки выполнял задачи, поставленные высоким начальством.
  - Вы же прекрасно понимаете, что подобные вопросы я обсуждать не буду, - как трудно скрывать бешенство и боль за внешним спокойствием...- Прежде всего потому, что они не имеют отношения к моим героям. Я вообще не понимаю интереса к личной жизни актера. Какая разница, с кем я, кто со мной? Одно дело, если бы я выставлял свою личную жизнь напоказ и делал бы себе на этом имя. Но это не так, я - человек скрытный. Так что давайте поговорим о другом.
  - Хорошо, - вяло согласился ведущий, всем своим видом показывая зрителям, что он молодец, старался, но видите, какие гости неподатливые... - Расскажите, в каких проектах вы еще заняты.
  - С удовольствием. Вообще, у меня получился весьма плотный график. С апреля по август я снимался в "Этике...". Теперь объявлен перерыв до ноября. Параллельно я занимался подготовительным этапом фильма с рабочим названием "Сталинград", где выступаю в новой для себя роли режиссера. Две недели назад мы, наконец, приступили к натурным съемкам в Волгограде. Мы очень надеемся, что получится хорошее кино. Мы просто обязаны сделать хорошее кино. Великая Победа, ее цена. Люди, которые сделали эту Победу возможной... Мы вспоминаем о них в этом фильме, мы преклоняемся перед ними. Кроме того, мне важно было понять, какими мы видим людей того времени и какими они бы увидели нас...
   А еще есть театр. В последних числах октября должна состояться премьера "Маленьких трагедий" Пушкина, где я сыграю несколько ролей, в том числе Дон Гуана в "Каменном госте". Это чудесно, что режиссер выбрал для постановки эту жемчужину русской классики, и я счастлив, что мне предложили играть там!
  Владимир говорил и видел себя со стороны: эдакий уверенный, состоявшийся... Со звездочкой во лбу. А внутри все болело...
  * * *
  Как он был счастлив весной! А потом... Потом было лето. И объявление Терезы о том, что между ними все кончено. Она прямо заявила Владимиру, что воспользовалась им, чтобы как-то пережить развод с мужем, что она не любит его и не видит иного выхода, кроме как расстаться.
  С тех пор Зубов постоянно ощущал боль. Первые несколько суток - острую, когда не хотел верить и пытался что-то изменить. Потом - тянущую, ноющую, постоянную, когда привыкал, что Терезы нет рядом, что его любовь оказалась не нужна... Теперь же, к осени, боль появлялась редко: приходила, как озноб, и снова исчезала куда-то... в прошлое, наверное.
  Как хорошо, что у него были съемки, репетиции, снова съемки. Что он метался между Москвой, Питером и Волгоградом. Что он снимался в сериале и снимал фильм. Что были женщины - поклонницы, модели и актрисы, - которые, не напрягаясь, отправлялись с ним в гостиничную койку. Они не знали или забыли, что значит слово "любовь", но хорошо понимали значение слова "секс". Хороший секс... Как он был им благодарен! За разговоры, во время которых можно было думать о своем, не напрягая мозг, не вслушиваясь в фразы. За похожесть друг на друга - и, главное, за непохожесть на Терезу.
  Сейчас же, в первые дни осени, Владимир опять перебрался в город на Неве. В ее город. Он снимал там свой первый фильм. Все чаще он ловил себя на мысли, что ему на самом деле стало все равно, что снимать, где сниматься. "Мыльный" этот сериал или нет. Принц ли он Кристиан или сотрудник ФСБ, актер он или режиссер...
  Парадокс, но именно в Питере нашли место, которое станет в фильме Сталинградом времен войны, - полуразрушенный завод на Октябрьской набережной. Арендовать это место оказалось значительно дешевле, чем строить декорации на берегу Волги. И получилось так, что, отсняв панорамы Волги и современный город, съемочная группа перебралась в Петербург. Хорошо, что солнце светило не по-северному ярко и беспощадно. Пользуясь этим, они снимали, снимали... Потом Владимир должен был вернуться в Москву, где его ждали репетиции "Маленьких трагедий". Театральный режиссер ухватился-таки за идею, которую подкинула ему Тереза... снова она!
  Тереза-Тереза... зачем ты так? За что ты так?
  В своей московской квартире Владимир этим летом появлялся лишь изредка. Как правило, не один. Он снял запрет на то, чтобы не водить в свой дом случайных девиц. Все равно это была уже не его крепость. Это было место, где жили воспоминания, пока настолько реальные, что ему было не по себе находиться там одному. Вот и теперь мысль о том, что туда придется возвращаться после съемки, открывать дверь помещения, ставшего нежилым и холодным, нагоняла тоску.
  ...Так, о чем это он вещает в камеру? Что он вообще тут забыл? Ах, да! Это же интервью, и он жизнерадостно рассказывает о своих свершениях и работах... Какой бред! Как это все жалко. И, по большому счету, никому не нужно.
  
  
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
  
  - Я не понимаю тебя, - говорила между тем прекрасному сценаристу Терезе Ивановне Тур ее мама, Анна Яковлевна. - Не понимаю - и все!
  Они смотрели интервью замечательного актера, начинающего режиссера и просто красавца Владимира Зубова. Тереза записала интервью на диск и теперь пересматривала, уже не в первый раз.
  - Чего же ты не понимаешь, мама? - Тереза выключила звук.
  - Зачем ты так поступила?
  - С ним? - дочь кивнула в сторону телевизора, где Владимир открывал рот и ослепительно улыбался.
  - И с ним тоже. Но, главным образом, с собой.
  - Мама! - Тереза коснулась материнской руки. - Мама!! Посмотри на него!
  Она перемотала запись и включила еще раз, практически с начала.
  - Молодым актером? - прекрасные глаза блеснули, безукоризненные черты лица тронула улыбка. - Вы знаете, на сегодняшний момент, мне это льстит...
  Тереза нажала на паузу.
  - Что ты видишь? - настойчиво спросила она у матери.
  Та пожала плечами:
  - Не самого плохого человека. Которого ты, как я понимаю, обидела.
  - Допустим. А что еще? - дочь требовательно всматривалась в ее глаза.
  - Красивого, - недоумевая, к чему все это, добавила Анна Яковлевна. - Умного. Успешного.
  - Почему вы все этого не видите? Он же не настоящий!
  - Как это? - даже растерялась Анна Яковлевна.
  - Он - актер! Сочетание своих ролей и имиджа, необходимого для продвижения проектов. Не больше!
  - А весной?
  - Весной ему была близка роль влюбленного. Влюбленного страстно и безнадежно. В недоступную женщину. Ему это было ново, интересно. А то, что он был убедителен в этой роли, - так это его профессия!
  - Похоже, - печально покачала головой мать, - ты все-таки тронулась умом.
  - Нет, мама... Я просто оттолкнула его раньше, чем перестала его интересовать. Почему ты качаешь головой?
  - Боюсь, ты вписала реального человека в один из своих сценариев. Определила его поступки, мотивы. Возможно, в своей книжке ты бы не ошиблась. Ты там хозяйка, и все поступают так, как нужно тебе. Но это жизнь. Реальная. Настоящая. И я очень боюсь, что ты ошиблась.
  - А может я просто-напросто просчитала, что будет дальше?
  - Ты теперь мнишь себя Сивиллой? Предсказательницей будущего? Которая не ошибается и все знает наперед?
  - Ну, подумай сама! Это же логично.
  - Да что ты! - Анна Яковлевна всплеснула руками.
  - Мам, мы с ним оба - холодные, замкнутые люди, которые заинтересовали друг друга из-за тех ощущений, которых раньше не испытывали. Его привлекли недоступность и короткое слово "Нет".
  Я же была потрясена, с каким пылом он меня добивался. На тот период времени ему была интересна женщина, с которой можно еще и поговорить Меня - мужчина, который умеет заботиться. Так что получается, меня привлекло тепло, исходившее от него, а его - холод...
  - Ты как сценарий проговариваешь... Красиво! - саркастически заметила Анна Яковлевна. - Напиши, получится превосходно. Вся страна будет рыдать... От сочувствия и восторга.
  - Мама, он привлек меня от безысходности - больше ничего!
  - И ты искренне в этот веришь? Тереза, опомнись! Люди не схемы твоего сценария. Не тщательно расписанная - как ты это называешь, - раскадровка твоей книги. Они больше, много больше!
   - Возможно, ты и права, - дочь на секунду задумалась, - хотя, нет. Ты, безусловно, права. Но мне ближе мои схемы, мои сценарии, особенно в свете последних событий. И я не хочу никого рядом. Мне все еще душно с людьми.
  - Значит, ты решила остаться одна?
  - Да. По крайней мере, сейчас. Мама, я до сих пор, с самой больницы не могу общаться с людьми. Не могу, не хочу и не буду. Мне плохо с ними. Я могу терпеть чье-то общество, потому что не хочу обижать. Меня же хорошо воспитали... Но любой человек рядом - не обижайся, мама, - это слишком тяжело... Может быть, мне просто надо побыть одной? Опять уехать на дачу, где я просидела все лето. Писать себе книжки...
  - Возможно... - прошептала мать. - Но это неправильно.
  - Неправильно - да. Жестоко по отношению к Владимиру - допустим. Но пока я могу только так.
  - Тереза, посмотри на меня. Я всю жизнь одна! Я слишком гордая, слишком честная, слишком сильная. Слишком правильная... И ты думаешь, это принесло мне счастье?
  - Кстати говоря, а почему ты одна? Раз уж у нас пошел откровенный разговор. Может быть, расскажешь мне, наконец, кто мой отец?
  - Тереза!
  - Нет, правда, интересно, что у вас произошло?
  - Ничего не произошло, кроме заурядности. Он был значительно старше. Занимал пост. Был давно женат... И была встреча. Вспышка страсти. Мы ведь не думали ни о себе, ни о ком другом. Мы любили... У нас была весна. Лето. Маленькая толика осени, - Анна Яковлевна вытерла слезы и замолчала.
  Молчала и Тереза, начавшая вдруг понимать маму лучше. Маму, которая постоянно была на работе. Маму, которая раньше представлялась ей неприступной... Ее резкость. Ее колкость. Ее боль. И ее такая сильная, такая несчастная любовь, изломавшая всю жизнь...
  - И что потом? - осмелилась спросить дочь.
  - Потом? - Анна Яковлевна посмотрела на нее недоумевающе. - Потом я очнулась и спросила себя: "Зачем?" Мне девятнадцать лет. Я в положении. В отчаянии. Он женат, и все слишком неправильно...
  - И что ты сделала?
  - Да то же, что и ты! Я ушла от него и сделала это так, чтобы он сам меня отпустил. Глупость...
  - Беременную? - живо заинтересовалась дочь.
  - Да кто же ему об этом рассказал!
  - Вот оно как... А дальше?
  - Дальше... у него случился инфаркт. Никто не успел ничего сделать ...
  - И ты осталась одна?
  - Осталась. Я не встретила никого лучше, чем он...
  Мама ушла. Тереза осталась, одна со своими мыслями, как она и жаждала. Мысли. Тексты. Воспоминания. И отсутствие людей вокруг.
  Был уже поздний вечер. Новая квартира. Пустота, в которой так покойно и уютно. Одиночество, которое лечило Терезу тем, что ей больше нечего и некого было терять... Одиночество, в котором не было любви, а следовательно, и боли.
  Ей на самом деле было хорошо. Все, включая детей, оставили ее в покое. Все признали за ней такое право: побыть одной. Все, кроме ее матери.
  И что за человек! Своими разговорами Анне Яковлевне удалось вывести Терезу из того тщательного лелеемого состояния, когда ничего не беспокоит, никто не нужен и ни на что нет нужды реагировать.
  Тереза послонялась по пустой квартире. У Якова были очередные соревнования в Германии, в Берлине. Иван вопреки традиции полетел вместе с ним. Скорее всего, для того, чтобы не оставаться вдвоем с матерью, чье состояние пугало...
  Может быть, действительно выйти к людям, посмотреть вокруг? Увидеть и принять тот факт, что вокруг живут: улыбаются, смеются, плачут? Ругаются, целуются... обвиняют и прощают... И все это не для того, чтобы заполнить черными буквами белые-белые листы бумаги, а просто так...
  Тереза накинула куртку и вышла на улицу. После развода она сменила дом. Тот, на Васильевском острове, отошел к бывшему супругу. Она с облегчением восприняла материнское решение и с благодарностью тот факт, что с Александром можно теперь было общаться только через адвокатов - ни в коем случае не лицом к лицу. Другую квартиру, однокомнатную, возле собора, пришлось продать. Там жили воспоминания, от которых Тереза старалась избавиться.
  Новая большая квартира находилась на улице Чайковского, в желтом симпатичном доме с башенкой. Жизнь понемногу налаживалась, выстраивалась. Сценарии и книги, популярность. Дети в десятом классе. Репетиторы для них. Все было, в сущности, неплохо, если бы не мама со своими душещипательными разговорами...
  Тереза шла по направлению к Таврическому саду, решив прогуляться перед сном. Город окутали осенние сумерки, влажные, белесые, наполненные водой, словно глаза слезами. Стало промозгло. Тереза уже пожалела, что не осталась дома под уютным одеялом. Она повернула было обратно, но тут услышала его голос:
  - Прошу вас!
  Владимир открыл дверь ресторанчика перед какой-то очередной пассией, та вышла на улицу. Тереза сделала шаг назад, в туман. Потом еще и еще. Но не ушла, а стала с напряжением разглядывать мужчину и женщину, пытаясь понять для себя что-то важное.
  Девочка была молоденькой и хорошенькой. Она не смущалась, не хихикала, а что-то негромко говорила ему, и у Владимира взгляд становился мягким, нежным...
  - Ну, вот и славно, - сказала себе Тереза, когда пара ушла в другую сторону. - И нечего за него переживать. Все, как я и предсказывала. Все я сделала правильно. Глупо было бы поверить ему...
  Она шла и улыбалась - спокойная, свободная, счастливая. И только дома поняла, что плакала всю дорогу...
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
  
  Владимир очень ждал этой встречи. Он хотел посмотреть Терезе в глаза. Вызвать смущение, еще лучше - неловкость, а в идеале - заставить ее сожалеть. И самое главное, самому понять, почему все так произошло. Может быть, именно этого ему не хватает, чтобы опять жить спокойно, а не назло ей...
  Два дня назад в Питере, когда он выходил из ресторана с очередной девушкой, ему померещилась Тереза. Владимир так отчетливо видел ее, наблюдающую за ним из тумана, что ему стало не по себе. Еще больше его огорчила собственная реакция: он обрушил на бедную девушку, с которой познакомился накануне, такую волну нежности и страсти, что бедняжка и правда подумала, что это - любовь с первого взгляда... А он устраивал представление женщине, которой даже не было рядом. Которая ему лишь померещилась.
  С этим надо было срочно что-то делать. Эту болезнь надо было лечить. Эту привязанность надо было истреблять. К сожалению, ее не удалось изничтожить с помощью мимолетных, быстротечных связей. Значит, надо придумать что-то еще. Пока он дозрел до мысли, что замечательно было бы довести Терезу до публичного скандала и посмотреть на нее - жалкую, неистово кричащую, в слезах... и на этом успокоиться.
  Владимир приехал в Москву на пресс-конференцию, посвященную новому сериалу. Собирался излишне тщательно. Однако прибыл туда раньше времени, чего с ним давненько не происходило. Обычно он входил буквально на двенадцатом ударе часов - в этом был определенный шик.
  В дверях Зубов столкнулся со Степой - вот кто всегда появлялся раньше всех, чтобы еще раз все просчитать, предусмотреть, проконтролировать.
  - Здравствуй, дорогой мой! - поприветствовал директор по развитию медиахолдинга. - Здравствуй, самый мой дорогой актер!
  Степан изучающе, любовно осмотрел Владимира, словно самую дорогую и породистую лошадь своей конюшни.
  - И тебе доброго дня, Степа, - бодро поздоровался Зубов.
  - Как-то ты необычайно рано, - с подозрением протянуло начальство, которое любило знать привычки и планы своих сотрудников. Не всех, конечно, а тех, в кого были вложены такие неслабые деньги.
  - И пробок не попалось, - широко улыбнулся Владимир, - и перед высоким начальством решил прогнуться.
  - Вот это правильно! - решил ему поверить Степан. - "Высокое начальство" прогибы любит и ценит... Так что это завсегда полезно. А пойдем-ка, друг Владимир, что-нибудь сожрем! А то я бегал-бегал...и все без обеда. А это, сам понимаешь, не полезно!
  Владимир пожал плечами, выразил лицом легкое сочувствие и покорность судьбе.
  - Все-таки ты, друг Владимир, крупный план держать умеешь лучше всех, - внимательно посмотрел на него начальник. - И эстетично получается, и мысль транслируешь. Именно ту, которую на данный момент хочешь донести до зрителя. А это замечательно! Так что пошли, будешь мне рассказывать, что там со Сталинградом.
  - Наш Сталинград, Степа, наш! - на этот раз искренне улыбнулся Владимир.
  - Ну, вот и хорошо. А теперь подробности. Расскажи мне, как ты ощущаешь себя в роли режиссера? Не жалеешь, что в фильме себе никакой роли не оставил?
  И пообедать они пообедали, и беседы пробеседовали. Потом к ним присоединился режиссер сериала. Влетела прекрасной бабочкой актриса, исполняющая главную роль. Расцеловалась со всеми, наговорила разом комплиментов всем. Особенно досталось Владимиру. Кажется, коллега решила, что для имиджа им обоим или себе лично для души - кто ее поймет? - будет полезно завести интрижку с партнером по сериалу. Вот она и старалась... Владимир раздумывал и дразнил. Кадры их личной жизни и страстной любви в сериале получались превосходными.
  Терезы все не было. Странно, она же никогда не опаздывала. Мысль о том, что придется извиняться за задержку - не переносила, поэтому приходила раньше всех. Владимир забеспокоился - не случилось ли чего. Тут распахнулась дверь, и Тереза проскользнула в зал.
  Владимир выдохнул. От разочарования. Не было ни высоченных каблуков, ни распущенных локонами волос, летящих за спиной, ни стремительности, резкости движений. Когда она проходила мимо, он не ощутил легкого аромата горьких трав, всегда ее сопровождавшего... Этого не было. Ничего не было.
  Была лишь симпатичная, но какая-то усталая женщина. Ни следа косметики, чуть опухшие веки. Простая белая блузочка, черные брючки. Волосы, стянутые на затылке узлом. Никаких украшений. Туфли на небольшом устойчивом каблуке. Заурядность. Она бы еще кеды натянула...
  Владимир почувствовал огромное облегчение: этой женщины он не знал. И не хотел знать. Значит и та, другая, в которую он влюбился весной, всего лишь померещилась ему? Померещилась, чтобы исчезнуть по пути из весны в лето.
  Теперь его все устраивало и радовало: и пресс-конференция, и журналисты, и даже партнерша, изо всех сил намекавшая, какой у них страстный роман. Он блестяще отвечал на каверзные вопросы, неотразимо улыбался в ответ на язвительность. Он избавился от болезненного наваждения: ведь женщины, которую он полюбил, попросту не существовало.
  И все было хорошо, пока Тереза не стала говорить. Кто-то из журналистов задал прямой вопрос ей, сценаристу.
  - Как вы думаете, - спросили у нее, - что необходимо сделать, чтобы любовные истории несли что-то доброе, светлое, вдохновляющее? Чтобы они не развращали зрителя. Чтобы меньше было тупости и жестокости?
  - Я могу лишь говорить о себе, - раздался спокойный благожелательный голос, и Владимир замер. - Я считаю, что нужно тщательно работать над каждым сценарием вне зависимости от того, любовная это история или что-то "великое". Нужно понимать, о чем ты пишешь, прорабатывать характеры, детали, речь героев. Стараться, чтобы получилось безукоризненно.
  - И вы выдвигаете такие высокие требования к себе, даже когда пишете сценарии для "мыла"?
  - Наверное, это вопрос самоуважения. А может быть, все дело в удовольствии - ведь я занимаюсь тем, что приносит мне радость. И потом, я не пишу сценарии "мыла". Я пишу сценарии любовных историй, а это совсем другое.
  Владимир слушал и закипал. Нет, к сожалению, ему ничего не померещилось. И эта женщина, пусть даже надевшая маску заурядности, все равно была та самая Тереза.
   Защемило сердце. Пришли воспоминания и злость. Он огляделся, поймал взгляд Терезы и вдруг понял, что она тоже думает о нем и об их общем прошлом. Только ее это все не терзает, не мучает, а наполняет умиротворением - как память о чем-то хорошем, но, увы, безвозвратно ушедшем. И Зубов решительно бросился в омут воспоминаний, словно в объятия этой непонятной женщины...
  
  Четыре месяца назад, в мае, они были в этом же самом здании. Только этаж был другой...
   Тогда Степан решил устроить грандиозную вечеринку, посвященную окончанию сезона, который оказался для компании весьма успешным. Действительно, медиахолдинг заработал неприличную по временам кризиса кучу денег, положение Степана в компании упрочилось, а конкуренты кусали локти.
   Владимир как раз вырвался с питерских съемок сериала в Волгоград на очередные согласования с местным начальством. От постоянных перелетов у него уже начинала кружиться голова. Жизнь снова понеслась кубарем, а он лишь пытался очутиться в трех местах одновременно.
  Так что приказ бросить все и прибыть в Москву на грандиозное празднование Зубов воспринял без особого восторга. А в ответ на свои возражения получил еще и отповедь от Степана Сергеевича: "Ты в качестве одного из главных блюд на нашем празднике жизни. Вот и будь добр... И вообще мои мероприятия - это одно из составляющих твоей работы!"... Владимир поморщился, вспоминая этот разговор и другой, последовавший за ним. Разговор с Терезой, когда они разругались. И почему он заговорил с ней так недопустимо, сорвал на ней раздражение?
  Четыре месяца назад... Это был май? Да, май...
  Тереза тоже размышляла о прошлом, и ее не было сейчас здесь, на пресс-конференции. Ее вообще не было в этом сентябре, в этой осени. Она тоже оказалась в прошлом, в их весне. Там в ее жизни был Владимир. Был его совершенно нелепый телефонный звонок из Волгограда, когда она собиралась в Москву, раздраженная тем, что ее отрывают от любимых сценариев.
  - Будь любезна, - раздался в трубке его надменный и желчный, словно незнакомый голос, - организуй, чтобы в Шереметьево завтра в десять утра подогнали мою машину. С нанятым шофером. Кроме того, будь добра, проследи, чтобы мой черный костюм - он висит в шкафу крайним слева, - отнесли все-таки в химчистку. Скоро важное мероприятие у Степана.
  Тереза обомлела. Она была в Питере, еще не успела выехать в Москву. И к тому же у нее не было ключей от его квартиры... А даже если бы и были - что это за барственные распоряжения? Что за обращение, словно к своей прислуге?...
  - Кроме того, - продолжил, будто не замечая неловкой паузы, - я бы хотел, чтобы ты...
  - Владимир, - Тереза пришла в бешенство, и это отразилось в ее голосе: она стала говорить нежно, чуть растягивая гласные, - Я сожалею, но ничего из твоих распоряжений выполнить не смогу.
  - Не получается по времени? - так же надменно поинтересовался он.
  - Я не желаю этим заниматься, - так же размеренно ответила Тереза.
  Он помолчал, потом с обидой произнес:
  - Ну да, конечно, кто я для тебя...
  - Уж, по крайней мере, не мой хозяин, чтобы таким тоном давать мне распоряжения! - отрезала Тереза.
  - Каким тоном?! - рявкнул Владимир. - Я попросил.
  - Всего доброго, - доброжелательно ответила Тереза и повесила трубку.
  Так и получилось, что на мероприятие компании они прибыли порознь, одинаково раздраженные всем и одинаково злые друг на друга. Когда Владимир преодолел красную ковровую дорожку и вспышки камер - а что, все, как у больших, - к нему пристала высоченная девица. Он так и не понял, кто это, но вошел с ней в зал под руку. Что делать, если девушка так настойчиво себя предлагает... На самом деле, он просто решил позлить Терезу. Показать ей, что с ним не стоит так разговаривать.
  Тереза же стояла, чуть опираясь на руку Степана Сергеевича, ослепительно красивая, в черном платье в пол с открытыми плачами, в роскошных жемчугах. Она встречала гостей как хозяйка мероприятия. Владимир, конечно, понимал, что так решило высокое начальство, но на мгновение окаменел от ревности и злости.
  - Пойдемте, - потянула его за рукав девица, - надо представиться.
  Представление получилось феерическим. Что ни говори, Степа всегда умел пустить пыль в глаза. Бурное приветствие, похлопывание по спине. Протянутая рука Терезы, над которой Владимир склонился, чтобы поцеловать кончики пальцев. Его порадовало, как блеснули гневом ее зеленые глаза, когда она увидела его, входящего в зал с дамой невообразимой красоты, длины и худобы.
  Между тем действо продолжалось. Речи были сказаны, тосты произнесены, на импровизированной сцене играли что-то приятное и ненавязчивое. Степа не отходил от Терезы; девушка, имя которой Владимир так и не узнал, словно прилепилась к нему. Все улыбались. В какой-то момент ему стало так противно, что он понял - находиться здесь он больше не может. Он попросту начинает задыхаться. Поэтому Зубов сказал девушке:
  - Простите меня, - и даже поцеловал ей ручку.
  Потом решительно направился к Терезе и Степе. Еще раз извинился. И громко сказал, глядя в невозможно зеленые глаза Терезы:
  - Я устал. Поехали домой...
  Это был их май, их весна. Всего четыре месяца назад...
  
  
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
  
  Осенняя пресс-конференция плавно походила к концу, но никак не могла закончиться. Степа дал отмашку, чтобы присутствующих журналистов ублажали - вот все и старались. Шутили, отвечали, улыбались...
   Журналисты делали вид, что им интересен этот фильм про любовь и без "мыла".
  Съемочная группа делала вид, что им интересно общаться с прессой - второй час сидим, сколько можно об одном и том же?..
  Владимир же делал вид, что его не интересует Тереза.
  Та же, в свою очередь, хотела поехать на свою тихую дачу под Питером, где не было всех этих людей.
  Исполнительница главной роли хотела Владимира. Не то чтобы она почувствовала к нему что-то. Но они были актерами, родственными душами, а все телодвижения должны были идти на благо карьеры, тем более, если они приятные.
  Один Степа был просто счастлив и, пожалуй, не хотел ничего. Он ловил себя на мысли, что бывает счастлив лишь тогда, когда все совершается по его воле. Именно так! Когда его планы воплощаются в жизнь, когда удается вопреки всему сделать деньги, воплотить - порой продавить - проект, заставить людей делать так, как он счел нужным. И чем больше было сопротивление изначально, тем более довольным он себя чувствовал, когда все удавалось. Здравствуй, здравствуй, мания величия!...
  Но вот, наконец, все закончилось. Журналисты стали торопливо просачиваться к выходу. Тоже, наверное, изрядно истомились. Заканчивался день, хотелось есть, и Степан Сергеевич пригласил всех на фуршет. И сам прошествовал туда во главе съемочной группы, снова держа под руку Терезу Ивановну. Начальство опять выделяло ее из всех. "Самое ценное приобретение прошлого сезона!" - вспомнилось Владимиру. Актер прислушался к их негромкому разговору.
  - Я не перестаю удивляться вам и восхищаться! - Степе всегда прекрасно удавалось изображать восторг. Настоящий или нет, никто не мог понять. - Я прочитал вашу новую книгу.
  - Спасибо за теплые слова.
  Откуда у Терезы в голосе столько мягкости? Откуда это умение показать людям, что они ей интересны и важны? Или это маска? Маска, которая скрывает мечтающего об одиночестве человека, вежливость в котором записали на подкорку, и теперь с ней ничего нельзя поделать?
  - Вы подпишите мой экземпляр? - Степа остановился, чтобы поцеловать руку любимому автору, и вся процессия была вынуждена притормозить.
  Рядом с Владимиром остановилась его партнерша по сериалу.
  - Смотри, как наша звезда Тур подмяла под себя великого и могучего Степана Сергеевича!
  Владимир неопределенно пожал плечами, словно заявляя: "Мне-то какое дело"...
  - Мне тоже в принципе все равно, - правильно поняла язык его тела актриса, - но я завидую ей.
  - Да ты что! - иронично протянул Зубов.
  - Конечно. И профессорская семья, и обеспечена, и книжечки пишет, и сценарии прекрасные. И вообще - не чета нам... И Степа вокруг нее увивается. Я никогда не видела, чтобы он кого-то так обхаживал.
  Эта проникновенная речь мешала Владимиру вслушиваться в разговор, который на самом деле его интересовал. Степа говорил, как ему жаль, что в России пока невозможно снять фантастику на таком уровне, чтобы можно было экранизировать Терезиных драконов. И эта мысль наполняет его неземной печалью...
  Владимир прислушался к себе - нет, ревность его не грызла. Ни Степан, ни Тереза не вынесли бы на публику свои личные отношения, если что-то между ними на самом деле было. Тогда они бы избегали таких нарочитых разговоров, целований ручек, такого подчеркнутого внимания. И эта мысль подняла Зубову настроение. "Стоп! - оборвал он себя. - А почему меня вообще это волнует?. Это уже болезнь какая-то. И как, хотел бы я знать, ее лечить?".
  Спустя еще какое-то время актеров и съемочную группу отпустили. И Владимир отправился домой. Но первым что он услышал, включив радио в машине, был ее голос, исполняющий песенку:
  
  Наконец обретя свободу,
  Чувствуешь себя весенней птицей.
  Лучше в небе вольный журавль,
  Чем в руке задушенная синица.
  
  Чем, давясь своим великодушьем,
  Грызть сухую горькую корку мира,
  Лучше разлететься в падении в клочья,
  Об упругий ветер разбивая крылья...
  
  Сначала Владимир даже испугался - он подумал, что ее голос ему уже чудится. Потом догадался: песенку, которой она представляла книгу, стали крутить на радио. И тут нет спасения от этой женщины! Да что ж такое! Зубов раздраженно нажал кнопку на руле - в машине стало оглушающе тихо.
  Так же тихо было дома. Он печально побродил по пустым комнатам. Многозначительно помолчал сам с собой. Немного позлился. И все же уселся за компьютер, полез на сайт писателя-фантаста Терезы Тур. Вот она, обложка книги "Суд драконов". Вот песенка, которую он слышал по радио - интересно, кто оплатил ее ротацию. Неужели Степа? А вот отзывы о книге. Интересно-интересно...
  
  "История любви столь же тонкая, сколь и чувственная. Столь же правдивая, сколь и фантастичная..."
  "Он - дракон. Он - владетель. Он - повелитель мира, но не своей судьбы, потому что все предопределено. Предопределено той кровью, что бурлит в его венах. Предопределено чередой предков, по заповедям которых должно править этим миром... А если однажды все рухнет? И Судьба, против которой он так яростно бунтовал - это все, что останется. И он примет ее. Потому что он - дракон".
  
  Владимир решительно вышел из-за стола. Все. Хватит. Эта женщина сошла с ума. Она выскользнула из этой вселенной и создала мир иной... Мир, который она придумала во время их отношений. Да, он не забыл, как она самозабвенно стучала по клавиатуре. Как она что-то напевала, шептала тихонько. Морщилась и улыбалась. Губами, только что им целованными, проговаривала диалоги. Качала головой, споря со словами, только что ею и написанными...
  Так каким получился мир драконов, в который она так щедро выплеснула чувства. Все, что в ней были?... Мир, который она оживила своими эмоциями, - да так, что в ней самой их попросту не осталось. Мир, что заставил ее ожесточиться к тем, кто любили ее. Осмеливались любить...
  Владимир шел по проспекту в поисках книжного магазина. Вот что-то похожее. Он зашел, обнаружил знакомую уже обложку, скривился, купил. "Может быть, - подумалось ему, - если я пойму идею этого мира, то пойму и саму Терезу? Через странную логику ее драконов, ее демонов, через слепок чувств, созданный ею, пока она была рядом со мной. А поняв, сумею избавиться от этого наваждения, от преследующих мыслей о ней. Или наоборот, сумею привязать к себе эту невозможную женщину, это беспокойное существо".
  - Простите! - раздался рядом с ним чей-то голос.
  - А? - Владимир огляделся - на него с восторгом смотрела какая-то женщина.
  - Вы Владимир Зубов, актер?
  - Точно, - привычно улыбнулся он в ответ.
  - Можно с вами сфотографироваться?
  ***
  
  Наверное, во всем виноват этот мир. Эти острозубые скалы, что стремились ввысь. Это огромное красноватое Солнце, щедро разливающее краски по каменной серости. И небо. Бездонное. Серое. Неприветливое небо.
  Черный дракон поднимал глаза и видел вдалеке красную точку, что выписывала кульбиты среди облаков. Он закрывал глаза - и видел ее в образе человека. Сияющая улыбка, волосы рассыпались по плечам. Она склоняется над ним...
  Его Красная Драконица. Его погибшая любовь... Она мерещилась ему повсюду.
  Конечно, во всем был виноват этот мир. Мир, который они обнаружили во время странствий по Дереву Жизни. Мир, где никого не было, кроме них, двух Драконов. Мир, где родилась их любовь.
  Черный дракон снова смотрел в ее зеленые глаза - и видел, как: "нельзя, недопустимо" сменяется в них смущением, каким-то по-детски трогательным.
  Но он не отступал. Попросту не умел этого и не хотел. Он брал ее за руки - какие же у нее ледяные пальчики, - и чувствовал бешеные, гулкие удары ее сердца.
  - Нельзя, - беззвучно произносили ее губы.
   А он держал ее за руки - и просто смотрел... Какие же у него глаза! Прекрасные, изумительно-чистого серого оттенка. Теперь она читала его... Что же она видела в нем? Нежность. Жажду обладания. Что чувствовала? Тепло его ладоней. Предвкушала жар его тела. Мечтала о нем. Но вместе с тем Красная драконица ясно понимала, что надо бежать, что он - ее погибель. Но она так устала от невозможности согреться. Ей так хотелось почувствовать его нежность. Погрузиться в нее...
  И под лучами закатного солнца ее красные крылья вспыхивали ослепительно-ярко. Нестерпимо... Так же, как и она сама.
  И драконы исступленно сливались в одно существо. Жадно. Самозабвенно. И за своей любовью не видели ничего. Даже неба.
  
  Каждый сам выбирает ветку
  И испытывает на прочность,
  И по нраву - диаметр петли.
  А мог бы каждый выбрать просторное небо,
  Между прочим...
  
  
  Владимир читал всю ночь - текст действительно захватывал. Он проглотил его, не анализируя, не рассуждая. Только перевернув последнюю страницу, в раздражении захлопнул книгу, сбросил на пол. Пошел завтракать, попутно размышляя над тем, что же привело его в такое бешенство, практически в исступление. Потом он понял, что вместо чашки с кофе держит в руках мобильник и набирает ее номер. Набирает для того, чтобы прокричать ей в трубку: "Как ты посмела!".
  А она посмела. Главный герой был отражением его самого. Тереза наделила своего дракона его, Владимира, жестами, мимикой, "безукоризненной лепкой скул" и даже его манерой говорить. Все мелочи и мгновения их романа она отдала своему герою. Даже те слова, что Владимир шептал ей на ухо в постели...
  Его нежность. Его страсть. Его самолюбование. Тереза запомнила и чутко впитала каждое движение, каждый вдох, каждое биение сердца. Подметила, чтобы цинично вынести все это на публику. И написать изумительной красоты книгу...
  - Да, - сонно сказала она в трубке.
  - Прочитал я твою книжку. Только что, - желчно протянул он.
  - И как тебе? - голос немного оживился. Странно, но Тереза, кажется, не ощущала никаких угрызений совести...
  Владимиру стало смешно оттого, что он собирался на нее накричать, наговорить гадостей.
  - Не знаю, - сказал он вместо колкостей. - У меня странное чувство. С одной стороны, я чувствую себя уязвленным. С другой стороны, книга мне понравилась.
  - Ты чувствуешь себя уязвленным, - повторила Тереза.
  - Уязвленным. Даже оскорбленным, - уточнил Владимир, - выставленным голым на площади. Препарированным!
  Он услышал, как она завозилась в постели, наверняка подтыкая под себя одеяло, чтобы не замерзнуть.
   - Володя, мне жаль, что ты все воспринял на свой счет. Я не хотела...
  - А чего ты хотела, Тереза?
  - Написать книгу...
  - "Написать книгу"! - повторил он за ней, разом ощущая, как снова накатывает ярость. Оказывается, никуда она не делась. Так, сладко задремала на несколько секунд, свернувшись ядовитым клубочком на дне души. - Значит, вот она какая, твоя работа? То, за что тебя так хвалят? Умение подслушать, подсмотреть, зарисовать? Как у человека морщинится лоб, когда он злится. Как начинают сиять глаза, когда он произносит: "Я тебя люблю"... Значит, ты такая гениальная потому, что умеешь разложить на буковки другого человека? Его душу и чувства?
  - Володя, пойми!.. Я просто писала книгу!
  Но он не слушал. Ему не нужны были ни извинения, ни оправдания.
  - Не сомневаюсь, что и этот разговор тоже послужит тебе источником вдохновения! Да, еще... Я желаю тебе дальнейших творческих успехов. Я уверен, что больше тебе в жизни ничего не надо...
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
  
  И зачем он после утренней сцены - нелепой, телефонной - потащился на творческий вечер к Терезе Ивановне Тур? Да еще и заказал билет по Интернету. Право слово, он уже не помнил, когда платил последний раз за билеты в театр или в кино. Даже будучи студентом, как и все его сокурсники Зубов неизменно проходил по контрамаркам, по пригласительным билетам, по мановению руки администратора, как и было положено в их артистическом мире... А что уж говорить про то время, когда он стал популярным. Не положено ему по статусу покупать билеты за деньги...
  Ладно в конце концов эта сумма его совершенно не разорит. К тому же он не мог позволить себе звонить администратору и проявлять явный интерес к Терезе.
  Так зачем он пошел на ее вечер? Нет, Владимира не мучили угрызения совести, что он устроил ей сцену по телефону. Он не считал себя неправым. Когда бешенство перекипело, оставив после себя лишь тлеющие угольки тоски, ему стало интересно... Как, например, будет выглядеть автор Тереза Тур, когда он поднесет ей книгу и попросит автограф. Не все же ему подписывать набившие оскомину сладкие плакаты с прекрасным принцем Кристианом и ловить заинтересованные взгляды.
  Зал был полон. В основном на творческую встречу прибыли поклонницы, любительницы романтики. Оно и понятно: какие герои, какие страсти, какая любовь! Свет медленно погас, смолкли аплодисменты. Полились звуки рояля, нежные, ласкающие. Потом к музыке присоединился ее голос. Такой правдивый, такой искренний...
  Владимир не мог не восхититься, как она умеет выразить чувства, заворожить. Откуда в писателе-фантасте такое мастерство? А вот текст его особо не интересовал: что-то простенькое про осень и тоску, про дождь и мир вокруг...
  На сцене в луче прожектора стояла ее фигура. Вот теперь это была она, в черном длинном платье, со струящимися по плечам светлыми волосами, с ниткой жемчуга, мерцающей на груди. Вот она делает несколько шагов по сцене во время проигрыша. Он заметил, что ее любимые невообразимые каблуки снова на месте... Почувствовал горький запах духов, словно она была не там, а прямо рядом с ним... И сожаление сжало ему горло.
  Владимир осознавал, что сделал себе еще больнее. Но он понимал, что это правильно. Потому что, видимо, это любовь... Он готов был закрыть лицо руками, чтобы не видеть ее. И его затрясло от приступа ненависти к самому себе - как же он жалок!..
  - Я расскажу вам, - доносился голос со сцены, - почему пишутся книги. Как тоска берет в плен, как нет сил даже перечитывать любимые книги или пересматривать фильмы. Как начинаешь говорить с собой, потому что больше не с кем... Как берешь белые-белые листы бумаги, начинаешь выводить на них черные буквы, которые непонятно как оказываются в твоей голове. Потом ты их читаешь - и тоска отступает.
  
  СУД ДРАКОНОВ СПРАВЕДЛИВ...
  
  Молодой дракон стоит перед своим народом, перед своими судьями, перед отцом девушки, которую он любил и которая погибла по его вине. Он знает свой приговор и верит, что тот справедлив - по-другому у драконов не бывает. Он уже и сам жаждет услышать слово "смерть" из уст судьи - Красного дракона, подойти к краю пропасти и бросить тело вниз. Может быть, там, глубоко-глубоко, у подножия скал, он найдет облегчение от боли, что терзает его.
  - Смерть, - печально повторяет судья, чья дочь только что разбилась о скалы.
  - Право крови, - раздается спокойный голос сидящего рядом с ним второго дракона.
  - Ты не посмеешь, Черный! - в ярости шипит Красный.
  - Отчего же, владетель Граах? Разве я не следую древнему обычаю драконов? Разве не дозволено родичу, старшему, умудренному опытом, отдать жизнь за своего потомка? Заплатить своей жизнью за ошибки его юности?
  - Дозволено, - быстро произносит третий судья, Зеленый дракон.
  - Однако... - шипит Красный.
  - Мне жаль, что ты не мог воспользоваться этим правом и спасти дочь. Она носила яйцо. - Но я имею право спасти своего наследника и этим правом воспользуюсь.
  Черный дракон кладет руку на плечо старому другу и внимательно смотрит тому в глаза, пытаясь найти там... нет, не прощение - хотя бы позволение жить своему сыну... Не находит. Тяжело вздыхает. - Я прошу для молодого Черного дракона изгнания!
  - Это не противоречит устоям, - отвечает Зеленый. Его положение со смертью старшего Черного дракона и изгнанием его наследника только упрочится.
  - Я требую смерти! - яростно ревет Красный.
  - Два голоса против одного, - спокойно подводит итог Черный, - жизнь.
  - Нет! - кричит юноша, про которого все забыли. - Зачем жить? Я не хочу такой жизни... такой ценой!
  - Стыдитесь, Ральф, - подходит к нему отец, - ваше поведение неуместно. Вам не дано выбирать, как вы появляетесь на свет, какой ценой кто-то оплачивает вашу жизнь. Вы должны лишь помнить про эту цену. Помнить и жить. Слышите, Черный дракон, наследник мой! Я приказываю вам жить!
  - Да, - склоняет голову юноша, - да, мой повелитель и отец.
  Черный владыка подходит к краю пропасти и, не превращаясь в дракона, не расправив крылья, камнем падает вниз. Потому что так положено. Потому что он так решил. А для драконов нет ничего важнее собственных решений...
  
  Владимир слушал, как она читает текст своего романа, но не слышал ни слова о драконах. Он все пытался вникнуть в смысл тех слов, что она говорила вначале. Слов о тоске и одиночестве... Что за чудовищную ложь говорила Тереза? Что у нее за извращенное чувство реальности?
  Как это "тоска берет в плен"?.. Что значит "поговорить не с кем"?.. Конечно, по поводу всего этого у него имелись и свои соображения: говорить не с кем потому, что если всех разогнать, то, конечно же, становится тоскливо!
  Звучал рояль, она читала свою книгу. Пела. Задавала себе вопросы, которые могли появиться в голове у читателя... Отвечала на них. Искренняя. Прекрасная. Одинокая.
  "Но ты сама нуждаешься в этом одиночестве, в этой тоске, - бесился Владимир, - так старательно организуешь их вокруг себя. Преодолеваешь сопротивление близких, а они всеми силами пытаются не отпустить тебя в это одиночество... какое же ты имеешь право строить из себя отвергнутое всеми существо? Страдающее. Мятущееся..."
  Он почему-то настолько поверил существу под огнями софитов, что забыл: все это - спектакль. Тереза находилась на сцене, а это не самое удачное место для искренности и правды... Искренность там кажется нелепой, а правда - некрасивой. Но он забыл... И поэтому с облегчением вздохнул, когда зажгли свет - начался антракт. Зубов побрел к выходу. Наконец-то можно было выйти из этой камеры пыток. Как следует выпить в буфете. Нет, грамотнее будет напиться. И ехать домой. Все, что он хотел узнать, пожалуй, узнал.
  - Добрый вечер! - раздался рядом знакомый голос.
  - Здравствуйте, - повторил почти такой же, - а вы тут какими судьбами?
  Владимир вздрогнул - так резко его выдернули из мрачных мыслей. Потом взял себя в руки, сконцентрировался и увидел Ивана и Якова, разглядывающих его с сочувствием.
   - Добрый вечер... - актер слегка потряс головой, чтобы отогнать мысли.
  - Не переживайте вы так, - сказал Яков, - мы тоже не любим мамину новую книжку.
  - Спасибо, - с чувством произнес актер и пожал руку одному и второму.
  - Но мы тут по призыву сыновей любви и сыновнего долга... - это был Иван, он любил велеречиво выражаться. - А вас-то как занесло в этот драконий ад?
  - Драконий ад, - повторил Владимир и понял, что в состоянии улыбаться. - Слушайте, мне надо выпить. Простите, организм алкоголя требует после нервных потрясений.
  - А мы жаждем пепси, составим вам компанию, - улыбнулся Яков. Все же сын был феноменально похож на мать...
  - С меня конфетка! - улыбнулся в ответ Владимир.
  Они отправились в буфет.
  - Нам показалось, что мама написала все как-то жестко... Классно, но жестко.
  - Кроме того, - продолжил мысль брата Яков, - в роли главного героя - явно вы. Извините нас, если лезем не в свое дело...
  - Увы, - подтвердил Владимир, - когда я прочитал книгу, я тоже это понял. Ваша мама создавала главного героя с меня. Не поступки... Поступал он так, как по сюжетной логике положено дракону. Но фразы, жесты...
  - Описание, - подхватил Иван.
  - И вы обиделись? - это был более серьезный Яков.
  - Не без этого. Но главным образом, я захотел понять.
  - И мы хотим понять, что с мамой, - Яков вздохнул.
  - Даже не так, - поправил его Иван. - Мы хотим понять, как нам вернуть маму... Раньше она интересовалась нами, читала с нами, хохотала с нами...
  - Была с нами, - отозвался Яков.
  - Понимаете, с самой той больницы, когда она узнала о папиной измене, она больше не хочет общаться ни с кем. Даже с нами, своими детьми! Не желает и все. Она бесконечно смотрит "Джейн Эйр". А это одиннадцать экранизаций, понимаете, плюс фанатские клипы по ним в Интернете, - добавил Иван.
  - Мама разговаривает с персонажами на экране, комментирует их слова и поступки. Спорит с режиссерами и сценаристами...
  - Она разговаривает с ними - больше ни с кем.
  - Бабушка хотя бы пытается... Мама ее слушает. И молчит. И пишет, пишет, пишет. Про своих драконов...
  - Вот мы и хотим понять...
  - Так что мы тоже не любим эту проклятую книгу. Создается ощущение, что в нее ушла мама. Ушла и не может вернуться...
  Подошла их очередь. Владимир помедлил, подумал - и взял бутылку коньяку. И конфет, бутербродов для сыновей Терезы
  - Я думал, что дело во мне, - признался он Ивану и Якову, - что я в чем-то виноват. Но не мог понять, в чем...
  Раздался первый звонок. Мальчики ушли на свои места. Владимир остался с полупустой бутылкой и с четким решением не идти в зал. Потом столь же решительно, почти бегом, он направился к закрывающейся уже двери... С извиняющейся улыбкой просочился мимо служительницы. Лампы медленно угасли. На сцене стояла Тереза и пела.
  Сейчас у него не было возможности выключить звук. Поэтому он стоял и слушал, и каждое слово больно вонзалось в него. Он стоял в темноте зала, вдалеке, у самой двери, и не мог пошевелиться. Она пела о любви столь же великой, как и полет дракона над спящей землей. О любви, что дает возможность жить вопреки всему. О любви, которой нет в нашей жизни, потому что мы не драконы. О любви, которую мы утратили вместе с умением летать.
  Так вот оно что... Оказывается, в любовь нельзя верить, потому что ее не бывает. Потому что он не дракон, а умение по-настоящему любить утрачено навсегда.
  Песня отзвучала. Зал замер, вслушиваясь в исчезающие звуки, потом взорвался аплодисментами.
  - Бедняжка! - донесся до него женский голос справа. - Сколько ей пришлось перенести! Сначала муж, потом актер этот! Мы все так надеялись, что хоть он-то человеком окажется. А посмотри, как все обернулось...
  Актер, который оказался "не человеком", резко сорвался с места. Он пошел к сцене, убыстряя шаги, смутно понимая, что он делает. Главное, добраться до нее. Добраться и желательно что-нибудь сломать. И вытрясти из нее правду... Вот и сцена. Тереза с растерянным выражением лица.
  Тут он осознал, что стоит там же, где и стоял, у входа в зал. Что вспышка бешенства ему лишь померещилась... и облегченно вздохнул. Потом развернулся и. пошатываясь, вышел вон.
  
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
  
  Несколько ночей подряд Терезе снился один и тот же сон. Она стоит на сцене, а дрожащий от ярости Владимир вышагивает из сумрачного зала к ней, в свет софитов. Она чувствует его бешенство, как свое собственное. Вот он доходит до самой сцены, опаляет ее взглядом...
  Дальше она всегда просыпается, словно не может понять, что должно случиться дальше. Наверное, ее фантазия и талант отвергают это развитие событий как несвойственное данным людям в данное время в данном пространстве. Следовательно, такого произойти не может. Даже во сне...
  Она проснулась, вынырнув в реальность так резко, что бешено заколотилось сердце. Подоткнула одеяло со всех сторон - у нее вечно мерзли ноги, руки и нос. Проснулась и стала размышлять. А действительно, что произошло бы, если бы Владимир пересек зал, дошел до сцены?.. Он бы стал кричать о своей боли, о том, как она его оскорбила? Нет, это нелепо. Этот человек никогда бы не выплеснул на публику свои истинные чувства, какими сильными бы они ни были.
  Она могла кинуться к нему с извинениями или просто в объятия, неважно... Опять же бред. Даже если отбросить тот момент, что Тереза работала - шел спектакль все-таки - в любом случае она тоже не сторонница демонстрировать на людях эмоции.
  И что получается?.. Получается очень хорошо, что он не дошел до сцены и не устроил скандал. Просто постоял у входа, побуравил ее бешеным взглядом... и ушел.
  То, что он находится в зале, она почувствовала сразу, с первыми тактами песни, как только вышла на сцену. Понятно, она не могла его видеть его. Зал был полон, свет бил ей в глаза. Но Тереза чувствовала его - и все. Боль, ярость, обиду. Чувствовала, словно обжигалась...
  И сегодня утром, впервые со времени знакомства с Владимиром, ей в голову пришла мысль, что любовь, скорее всего, существует. И не только в вымышленных мирах, придуманных, чтобы завлечь легковерных читателей. И не для того, чтобы занести ее в книгу и гарантировать хорошие продажи. Будем откровенны, книга с качественной любовной линией продается лучше...
  Любовь попросту существует...
  Тереза помотала головой, посмотрела в окно: только-только начинало светать. Она повздыхала, поворочалась. Потом решительно поднялась. Оделась потеплее. И поспешила прочь из комнаты, словно это могло отогнать мысли, преследовавшие ее, как зубная боль.
  Почему это случилось с нею? Почему она оказалась виновата в не-любви? Что бы она ни говорила маме, но себе она отдавала отчет, что Владимир имеет право на гнев - он полюбил. А она - нет.
  Тереза спустилась со второго этажа своего любимого деревянного дома в Лемболово. Вдохнула холодный, свежий, чуть горьковатый воздух осеннего леса. После Москвы она приехала сюда, в это волшебное место с его соснами, подпирающими высокое-высокое небо, свинцово-серой водой озера и отсутствием людей вокруг. Участок у нее был большой, забор - высокий. На выходные, правда, из Питера приезжали сыновья, но и это хорошо - она вдруг поняла, как соскучилась по ним.
  Тереза выбрала на застекленной террасе теплые вещи и направилась к качелям. Уютно устроилась на них, накинула пуховик, закуталась в плед, Закрыла глаза. Убаюкивающе гудел ветер в соснах. Он не пытался их сломать, как вчера. Не пугал своей неистовостью. Он чуть прикасался к их иголочкам и играл с веточками. Он резвился там, в вышине. Пока резвился.
  Мысли, которые она стремительно отгоняла, снова подступили. И она скользнула в них, как в темный омут.
  ...В начале лета она уже все для себя решила. Все просчитала. Находиться в его московской квартире не имело больше смысла. Это была квартира, от которой со смешной торжественностью он вручил ей ключи, когда увел с вечеринки у Степы. Эта была его территория. Но Тереза вдруг перестала понимать, что она тут делает.
  С самого утра она писала ему письмо, чтобы не объясняться лично, не слышать его вопросов. Но буквы не хотели складываться в слова. Свой главный секрет она раскрывать не собиралась, а все остальное сводилось к тому, что рядом с ним она оставаться не хочет и не может. Наверное, правильнее было заставить себя написать письмо, оставить его на столе и уйти... Но она так и не смогла этого сделать. Поэтому дождалась Владимира.
  Он приехал из аэропорта поздно вечером. Спектакль "Одиссей и его Пенелопа" вывозили в Прагу, и после полного триумфа актер возвращался домой, к любимой женщине. Он привез ей чешского пива и запеченную свиную ногу: все, как она любила. Он был горд собой и счастлив. Он соскучился, и у него было полно планов на будущее.
  Наступило лето, надо было подумать об отдыхе. Зубову удалось выпросить на работе неделю перерыва в июле. Он уже решил, что в первый их совместный отпуск они отправятся во Францию. Тереза как-то обмолвилась, что любит замки на Луаре. Так что он устроит ей отпуск вдали от всех. Она, он и ее сыновья. Странно, но он легко стал воспринимать ее детей как своих собственных.
  А потом надо будет решать вопрос о ее переезде в Москву. Но мальчишкам остались еще два года в школе, срывать их в другой город было бы неправильно. Проще ему помотаться, пожить на два дома. Все равно с сентября большую часть недели ему придется проводить в Питере, а в Москву ездить только на спектакли. Но Владимиру хотелось, чтобы Тереза согласилась с самой идеей переезда.
  Он поставил мясо в духовку, открыл пиво. И только тут заметил, что она молчит. Не рассказывает о чем-то, хотя бы о своей книге про драконов, которую она сейчас правила. Не вклинивается в его рассказ о спектакле уточняющими вопросами. Молчит.
  Он посмотрел на нее внимательно. Стоит, сплетая пальцы, словно желает завязать их в узлы. Вот она вдыхает воздух, чтобы что-то сказать. Губы складываются, но слова не произносятся - Тереза их судорожно проглатывает.
  - Что? - Владимир пытается обнять ее, отогреть своим теплом. Почему же она всегда мерзнет? Она отшатывается, по-прежнему не говоря ни слова.
   - Что? - он так и остается стоять с нелепо вытянутыми руками, словно пытаясь притянуть к себе бестелесное существо.
  - Что? - в третий раз спрашивает он.
  И Тереза начинает говорить. Она говорит и ужасается каждому своему слову. Она понимает, что говорит не те слова не тому человеку. Может быть, она имела право сказать их бывшему мужу в отместку за предательство, но никак не Владимиру в отместку за любовь. Тереза понимает, что не должна так оскорблять Владимира, но она говорит и говорит - и ничего не может с собой поделать.
  Она говорит, говорит, говорит. Про то, что на свете нет любви. Про то, что все происходящее между ними - лишь ложь и похоть. По то, что не верит в его надежность, не говоря уже о верности. Слишком много женщин вокруг, его измены - это лишь вопрос времени, очень недолгого... Про то, что у них нет будущего и думать о семье и детях просто-напросто смешно.
  - Поэтому, - делает вывод Тереза, - я ухожу. Не хочу ждать, когда ты предашь меня, изменишь с какой-нибудь моделью или актрисой.
   - Тереза, - выговорил он после долго молчания, - ты в своем уме?
  - Да, - отрезала она. - Да, я в своем уме. И я ухожу, разрываю наши отношения.
  Владимиру захотелось, чтобы кто-нибудь его ущипнул, - настолько все происходящее было нелепо. Он резко замотал головой:
  - Погоди-погоди, я не понимаю...
   - Чего ты не понимаешь? - голос у нее был злым и несчастным.
  - Что за редкостное идиотство происходит. Да еще среди полного благополучия.
  - Володя, скажи мне откровенно, ты женщин бросал?
  - Да, но какое отношение...
  - Минуточку, - перебила она его. - Когда это происходило, ты считал свой поступок правильным?
  - Да, но послушай...
  - Тогда почему те твои поступки были правильными, хотя и не самыми красивыми, а мой - сразу идиотство?
  - Тереза, - он сдерживался, хотя больше всего ему хотелось орать на нее и крушить все вокруг, - все те причины, которые ты приводила, - это дурь какая-то. Ты же умный человек и не можешь этого не понимать.
  - Володя. Все кончено. И не надо ничего понимать.
  - Не понимаю... Не понимаю.
  - И не надо ничего понимать.
  Он поднял голову, посмотрел на нее, и в его глазах заплясали алые огоньки бешенства. Как ни странно, стало чуточку легче.
  - Что же, по-твоему, делать мне?
  - Я не знаю, - она говорила, как заведенная. - Я знаю лишь, что делать мне.
  Он отошел от нее, чтобы ненароком не кинуться и не покалечить. Но дальше окна отходить было некуда. Он отвернулся и прижался лбом к холодному стеклу...
  - Что же тогда происходило между нами? - тихонько спросил Владимир, не поворачиваясь.
  - Ты хотел меня, - раздался за его спиной спокойный голос Терезы, - а я хотела тебя. Мы уступили своей похоти.
  - Похоти уступили... - усмехнулся он. - А как же мое стремление заботиться о тебе, довериться тебе? Не только обладать, но и защищать? А наши разговоры? А любовь?
  - Прости, но мне ничего этого не надо...
  Его замутило. Красные огоньки перед глазами слились в пламя.
  - Не надо, - повторил он. - Раз не надо - тогда убирайся...
  * * *
  
  Терезу кто-то потряс за плечо. Она вздрогнула и очнулась. Перед ней стоял Иван. Из дома выходил Яков.
  - Мама, что с тобой?
  Сыновья выглядели обеспокоенными, разглядывали ее с сочувствием.
  - Мама, - Яков тоже подошел поближе, - почему ты плачешь?
  - Я? - удивилась Тереза. - Не может быть.
  Она вытерла глаза, они и вправду были мокрыми.
  - На самом деле, все не так плохо, - проговорила она решительно. - И вот еще что, мальчики. Я отдаю себе отчет в том, что в последнее время веду себя не так, как должно по отношению к вам. Это болезнь. И это пройдет. И я могу лишь вас попросить: потерпите - и я вернусь. Вернусь потому, что очень вас люблю.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.
  
  Тереза принеслась на съемочную площадку через несколько минут после того, как Владимир позвонил. У съемочной группы создалось впечатление, что она стояла неподалеку и ждала его звонка. Ждала, чтобы приехать.
  Владимир так обрадовался, что по-глупому разулыбался, глядя, как она пробирается через двор, заваленный гнутой арматурой, обломками, битым кирпичом... Словом, всем тем, что делало похожим этот заброшенный завод на Октябрьской набережной Санкт-Петербурга на развалины Сталинграда осени сорок второго года.
  Съемочная группа смотрела на сияющего Зубова почти с ненавистью. Он страшно бесил коллег с тех самых пор, как вернулся из Москвы с пресс-конференции. По его мнению, что-то в проекте перестало получаться. Он отсматривал отснятый материал - и злился. Если бы он еще мог объяснить, что его не устраивало... Так нет же! Он и сам не мог понять, что не так. Предложения членов группы отвергались - он и бурчал, и язвил, и брюзжал. Вел себя, как дурная истеричная баба.
  Зубов не вел так себя ни в апреле, когда они с представителями Степана набирали группу для работы над фильмом, ни после, во время экспедиции в Волгоград. Он всегда был корректным, сдержанным и очень доброжелательным. Хорошо представляющим, чего хочет, и умеющим это объяснить. А теперь уже сутки продолжалось непонятно что. Все - от актеров до последней ассистентки - были поражены превращением Зубова в маловменяемого самодура. И страстно мечтали об огромном булыжнике, плавно пикирующем на дубовую голову этого выскочки, возомнившего себя режиссером.
  И вот теперь все видели, как он улыбается...
  - Добрый день всем! - улыбнулась в ответ и Тереза. - Я рада вас видеть.
  Актеры, ассистент режиссера, оператор - все, кто оказался неподалеку, - уныло закивали в ответ. Владимир же протянул ей обе руки, и она вложила в них свои маленькие ручки без перчаток. Также все заметили, как начинающий режиссер нежно погладил большими пальцами ее кисти.
  Владимир не хотел выпускать ее руки из своих. Как обычно, пальцы Терезы были ледяными. Ему захотелось согреть их своим дыханием, коснуться губами. Но он вдруг поймал на себе несколько любопытных взглядов и осознавал, где находится. Решительно стер улыбку с лица. Позволил ей высвободить руки.
  Тереза развернулась и стала сердечно раскланиваться с другими членами съемочной группы. Второй режиссер, пожилой и многоопытный мужик, оказывается, знал ее и стал представлять остальным. Каждый, кто изображал солдат штурмовой группы, засевшей в школе и отбивавшей атаки врага, счел своим долгом расцеловать ручки Терезе. Она смеялась, говорила комплименты. Владимир прислушался - слова были непустые, небезразличные. Она тепло, искренне говорила то, что действительно могло обрадовать именно этого человека.
  Владимир принялся критиковать сразу все. Никого конкретно. Ни к кому не обращаясь.
  - Мне все не нравится, - изрек он.
  Актер, игравший командира штурмовой группы, поднял глаза к небу, потом жалостно-лукаво посмотрел на Терезу, и она прочитала в его взгляде: "Придумайте, как угомонить это чудовище!"
  - Мне это все не нравится! - еще громче произнес Владимир.
  - А что конкретно? - обернулась к нему Тереза, пока все остальные тихонько отходили подальше. Что будет потом, они за сутки уже повидали. Всем уже стало понятно, что это надолго. Можно было заняться своими делами: поесть, кофе выпить, сигарету выкурить. И просто отойти от взбесившегося деятеля подальше.
  - Все, - упрямо и раздраженно повторил Владимир. Он действительно не знал. Поэтому и бесился...
  - Все, - серьезно повторила Тереза.
  Он прищурился и посмотрел повнимательнее - нет, не издевается. Тереза Ивановна Тур всегда на редкость серьезно подходит к вопросам, связанным с работой
  - Все как-то не так, - уже как-то печально пожаловался он.
  - Раз у тебя не получается сформулировать, тогда покажи отснятый материал. Может быть, я соображу, что не так. Если нет - привлечем историков, посмотрим, что они скажут.
  Тереза отсматривала материал внимательно, даже напряженно. Владимир любовался Терезой: "Как же я стосковался!". А съемочная группа наблюдала за обоими, размышляя над тем, что именно из-за этой невозмутимой дамы, видимо, у Зубова крышу и снесло. Как забавно...
  - Не знаю, - пожала плечами Тереза, - мне кажется, все замечательно. Единственный момент... Может быть, убрать резкость движений во время боя? Не парад все-таки...
  - Что убрать? - очнулся от любования ей Владимир. И он еще хотел себя убедить, что от нее надо отказаться? Он измучил себя этим решением настолько, что ему и работа стала не мила.
  - Смотри, вот сцена боя. Солдаты бегут и стреляют.
  - И что с того?
  - Смотри, это больше напоминает парад, Может быть, тебя именно это зацепило? Слишком все отточено. Может, добавить усталости, остервенения? Ведь у тебя третий месяц обороны Сталинграда. Третий месяц ада... Все висит на волоске. "За Волгой земли нет" в прямом смысле. Если и есть, то лишь на братскую могилу. И то, если вынесут из города. Уже нет страха, нельзя же все время бояться. Уже нет отчаяния - ее вытеснила ненависть...
  Владимир молчал, кивая. Он уже видел эти сцены, боялся словами спугнуть видения.
  - Да, и во весь рост там вряд ли кто поднимался, еще и так лихо...
  - Конечно! - ясная картина боя появилась в его голове.
  - Я просто не знаю, как выразить это мимикой, жестами, движениями, - продолжала говорить Тереза.
  - Ты и не должна, - ответил он, с обожанием глядя на нее, это не твоя работа. Однако у нас есть очень талантливые люди, которые умеют. Только я их разозлил. Может быть, ты с ними поговоришь?
  - Хорошо, - у Терезы загорелись глаза. Что ни говори, лекции она читать умела и любила. Тем более, на тему обороны Сталинграда. Однако говорила она недолго. Четко и ясно, за десять минут, не забыв выдать порцию лести.
  Сцену сняли с первого дубля после ее пламенной речи. За этот день они успели переснять предыдущий материал, забракованный Владимиром - и он опять превратился в нормального человека. Все утвердились во мнении, что не только в съемках было дело.
  Зубов хотел пригласить Терезу на ужин тем же вечером, но не осмелился. Побоялся, что она откажет, не переставая улыбаться, и исчезнет. И ему опять останется только беситься от безысходности. Так что лучше оставить все, как есть. Пусть она приходит консультировать. Пусть она хотя бы недолго находится рядом.
  
  Три недели длились съемки. Владимир приглашал ее присутствовать при творческом процессе, и она приезжала каждый день. Три недели он выжидал, надеясь на сближение, пытаясь предугадать ее реакцию. А потом ей позвонил ее муж.
  Владимир услышал, как она сказала по телефону:
  - Саша, на мой взгляд, это неуместно! Не стоит приезжать за мной сюда. Как - ты уже здесь?
  И на съемочной площадке появился новый персонаж. Мужчина в черном длинном пальто нараспашку пробирался по развалинам. С огромным букетом лилий. Все поняли, что к Терезе.
  - Кто это? - громким театральным шепотом, разнесшимся по всей площадке, поинтересовался оператор.
  - Муж, - сквозь зубы ответил ему второй режиссер, который был лично знаком с Терезой, - бывший. Профессор.
  Владимир почувствовал неловкость Терезы так же отчетливо, как свой гнев. Гнев на этого человека, что сейчас подойдет к ней, коснется ее. Отдаст ей эти чертовы цветы. Разве ему неизвестно, что от запаха лилий у нее дико болит голова?
  Тереза между тем коротко вздохнула и направилась к Александру, взяла его под руку и, не желая никому представлять, быстро ушла.
  - Извини меня, но являться ко мне на работу - бестактность, - выговаривала она, пока они выходили на набережную.
  - Прости, - равнодушно пожал плечами Александр, - нам нужно поговорить.
  - О чем? - изумилась Тереза.
  Бывший муж между тем вспомнил про цветы и торжественно вручил их. Тереза пожала плечами, но взяла. Александр галантно распахнул перед ней дверь черного блестящего автомобиля и, когда они устроились внутри, скомандовал:
  - Поехали!
  Он был такой веселый, оживленный. Таким она его помнила только по первым встречам. Тереза не хотела с ним разговаривать, она не видела в этом никакого смысла. К тому же от запаха лилий у нее немедленно заломило виски и затылок. Она понимала, что он сейчас думает об их жизни, об их былой любви. О том, что было раньше. Было. Было. Было... И Тереза молчала, не собираясь ему помогать и первой начинать разговор. Она не могла простить ему себя. Ту, прошлую, преданную им. Ту, что умела чувствовать. Ту, которой были интересны люди вокруг...
  Александр тоже молчал. Он так обрадовался, увидев ее. Вдруг понял, как соскучился, сколько времени упущено. Сколько ей всего надо рассказать... И все те мелочи, которых он не замечал, которые порой его раздражали, вдруг стали милыми и значимыми. Ее улыбка, от которой сначала теплеют глаза, а потом она проступает на губах. Ее непослушные локоны, разлетевшиеся по плечам. Брелок на сумке в виде черепахи, который теребит Тереза...
  Но бывший муж вдруг понял, что не знает, как с ней заговорить. Ему было неловко и стыдно. Он вспомнил, насколько виноват. Еще и этот безумный разговор о разделе имущества... Если бы он промолчал тогда сам и не дал говорить Яне...
   Александр тяжело вздохнул и начал:
  - Тереза, я очень виноват.
  - Совершенно верно, - не стала с ним спорить бывшая жена.
  - Однако я хочу вернуть свою жизнь назад.
  - В каком смысле? - Тереза чуть подалась вперед. - Вы позволите? - обратилась она к водителю и переложила цветы со своих коленей на переднее сидение. Сил терпеть этот запах и головную боль больше не было. Потом она посмотрела на Александра.
  - Я хочу обратно свою семью: тебя, мальчиков, - продолжил он. - Хочу, чтобы все было по-прежнему. В идеале мне бы хотелось, чтобы ты вернулась на работу в университет и опять занялась делом... Впрочем, это неважно. Можешь писать свои книги, если тебе так хочется.
  - Замечательно, - пробурчала себе под нос Тереза, - щедро. И удивительно вовремя.
  - Что, прости?
  - Великолепно, - громче повторила Тереза, но особого удовольствия в ее голосе бывший муж не расслышал, - скажи, пожалуйста, куда мы направляемся?
  - Ужинать в ресторан.
  - Остановитесь, пожалуйста, где это возможно, - обратилась Тереза к шоферу, тот кивнул. - Саша, я не люблю ресторанов. Я ем в них лишь по очень большой необходимости.
  - А что же ты любишь? - не преминул обидеться бывший муж.
  - Саша, тебе не кажется, что интересоваться этим после пятнадцати лет супружеской жизни, развода и раздела имущества, по меньшей мере, глупо?
  Машина остановилась.
  - Подождите нас, пожалуйста. Нам надо поговорить, - попросила Тереза водителя. - Мы немного пройдемся.
  Она вышла и огляделась. Проехали они немного. Напротив возносились в серое небо желтые купола Александро-Невской лавры, подсвеченные огнями. От свинцовой воды Невы тянуло сыростью.
  - Тереза, - окликнул ее бывший муж.
  - Саша, ты любишь серые костюмы в едва заметную полоску, - стала говорить Тереза, старательно разглядывая реку. - В идеале - Хьюго Босс. Ты их покупаешь в Германии на рождественских распродажах. Галстуки завязываешь одинарным виндзором. Я помню, что ты учился и завязывал его сначала на коленке. И только потом - как положено, перед зеркалом, на шее. У тебя долго не получалось, но ты справился. Ты очень настойчивый человек. Далее... Ты любишь рыбу. Почти не ешь мяса, за исключением отварной говядины с бульоном. Из напитков - зеленый чай. Сорт "Зеленый порох". И никаких чайных пакетиков. Из авторов - Маркес "Сто лет одиночества". Мне продолжать? Одеколон? Марка телефона?..
  - И к чему это? - он выглядел не то чтобы раздраженным, скорее озадаченным.
  - Саша, а теперь скажи мне, пожалуйста, - Тереза была в странном состоянии, почти в исступлении, - скажи мне, что люблю я?
  - В смысле?
  - Да все очень просто - цветы, запах, блюдо. Хотя бы книгу... - она уже молила.
  - К чему это?
  - Понимаешь, я была с тобой пятнадцать лет... Пятнадцать лет своей жизни, Саша.
  - Да, и мы были счастливы. Вот поэтому я и хочу все вернуть...
  - Саша, как называлась моя первая книжка? Первая, которая была издана?
  - Что-то про рыцарей, - растерялся он. - Название вылетело из головы...
  - Почему ты мне принес лилии? Почему ты принес мне эти проклятые лилии?
  - Ну, знаешь, Тереза, ты уже придираешься. Мне и так было нелегко прийти к тебе...
  - Хочешь, я расскажу тебе, зачем ты пришел? - безумие трансформировалось в бешеную ярость, какой Тереза еще никогда не испытывала в своей жизни. - Слушай. Ты хочешь назад свою тихую, спокойную, размеренную жизнь. С деньгами, которые есть всегда. С чаем любимого сорта, поданным при определенной температуре. С туалетной бумагой, за которой не надо ходить в магазин. С продуктами, которые не заканчиваются в холодильнике и цену на которые ты просто-напросто не знаешь...
  - Как ты можешь!
  - Видимо, - горько рассмеялась Тереза, - тебе уже подали на ужин макароны с сосисками. Да еще и на тарелках не того диаметра... Для тебя же это преступление против человечества...
  - Я выгляжу таким снобом?
  - Ты не выглядишь. Ты такой, какой ты есть. К тому же тебе могли положить в суп недостаточно прожаренный лук. После такого вопиющего факта ты точно купил цветы, нанял машину, заказал столик в пафосном ресторане и отправился возвращать свою жизнь назад.
  - Ты действительно жестокая, - обронил Александр, - и безжалостная.
  Тереза закивала:
  - Точно. И во всем виновата я одна. Я помню.
  - А как же дети?
  - Какие дети: мои мальчики? Или твоя девочка? Дети, как ты понимаешь, при любом раскладе пострадают. А теперь прости, мне надо возвращаться - у меня там машина осталась.
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.
  
  Зубов увидел ее издалека. Тереза неспешно шла вдоль реки, часто останавливаясь посмотреть на сумрачную воду, тревожное мелькание светофоров, слепящие огни машин, что пролетали мимо, рассекая осенний питерский сумрак.
  Уже начинало смеркаться. Все в этих сумерках казалось призрачным, нереальным. Вот Тереза и подумала, что Зубов, терпеливо ожидающий возле ее машины, лишь плод воображения. Однако когда она перешла дорогу и приблизилась, он не исчез. Напротив, приветливо помахал рукой и пошел навстречу.
  - Я тебя ждал.
  - Откуда ты узнал, что я вернусь за машиной?
  - Это было понятно. Вопрос - когда, - кривовато усмехнулся Владимир. - Но когда я увидел цветы, я понял, что это произойдет скоро.
  - Почему ты так решил? - обеспокоенно спросила она - видимо, хотела выяснить что-то важное для себя.
  - Ты же не любишь лилии. У тебя от них дико болит голова. По-моему, у тебя аллергия на них.
  - Точно, - улыбнулась Тереза абсолютно счастливой улыбкой, - голова болит.
  - Может, тебе таблетку выдать? Только надо в аптечке поискать.
  - Нет, спасибо. Я прошлась - и отпустило. Ты не замерз? Ветер с реки холодный.
  - Тереза, - Владимир вдруг вспомнил, зачем ждал ее, - и смутился. - Я ждал тебя, чтобы сказать...
  - Что именно? - она подняла на него безмятежные глаза.
  - Я решил, что ты мне должна, - неожиданно злобно объявил Владимир.
  - Должна, - повторила со странной интонацией Тереза и чуть склонила голову.
  - Да, должна. За тот визит в мою квартиру. Весенний.
  - И все? Только за это? - улыбнулась Тереза, словно он сказал ей что-то приятное.
  - И за то, что ты от меня ушла. И за то, что я не смог забыть... - он подошел ближе, положил ей руки на плечи. Наклонился, стал смотреть прямо в глаза. - И за книгу про драконов. И за эти три недели, когда я ждал хоть какого-нибудь знака, чтобы к тебе приблизиться. За то, что ты уехала со своим мужем сегодня...
  - А за то, что я вернулась? - она качнулась к нему навстречу, привстав на цыпочки, чтобы ему было удобнее ее поцеловать...
  - Куда поедем? - спустя некоторое время поинтересовался он. - Ко мне или к тебе?
  - В гостиницу я не поеду, - напряглась она, вспомнив то, что читала о его летних похождениях.
  Он не стал с ней спорить и что-то доказывать. А также объявлять, что у него теперь здесь квартира. Та самая у собора, что прежде принадлежала ей. Владимир, по странной прихоти, купил ее летом.
  - У меня дома дети и Марья Ивановна. Будет неловко.
  - Будет, - заулыбался он, представив, как они тайком пробираются по коридору к ней в комнату.
  - Поехали на дачу, - решила Тереза, - только надо еды купить.
  - У меня в багажнике есть еда, шофер привез. Там много всякой всячины.
  - Хорошо. На чьей машине поедем?
  - Давай на моей. А твою завтра шофер подгонит, только скажи - куда...
  Самое главное - переложить ноутбук Терезы из багажника в багажник. Они это сделали быстро, больше их ничего не держало.
  - Куда ехать? - спросил он через несколько минут, когда они тронулись.
  - В Лемболово, - любовно ответила Тереза.
  - Это далеко?
  - Без пробок в Петербурге и окрестностях все близко, - вздохнула Тереза. - Сейчас почти шесть... Посмотрим, сколько пробок соберем.
  Видимо, звезды в этот вечер благоволили к этим двоим. Машина быстро долетела до кольцевой. Владимир вел быстро, агрессивно. Однако Тереза видела, что он внимательно следит за дорогой, никого не подрезает и не совершает резких маневров, которых она не любила и боялась.
  - Ты очень внимательно наблюдаешь, как я веду машину, - вдруг обратился он к ней, - и как?
  - Мне нравится. Мне спокойно.
  Зубов разулыбался:
  - Спасибо. Хотя, надо признаться, раньше я любил погонять. Особенно когда появилась первая действительно хорошая машина.
  Тереза напряглась. Сейчас они шли сто тридцать... "Погонять" - это тогда сколько?
  - А ты? - Владимир ловко перестроился в крайний левый ряд, обогнал кого-то, перестроился обратно и опять вернулся к ста тридцати.
  - Я? - отвлеклась от слежения за дорогой его спутница. - Я всегда думаю о безопасности. Хотя да... Упоение скоростью временами присутствует. Но безопасность - прежде всего. Перестройся направо, следующий съезд с кольцевой - наш.
  ... И вот, наконец, густой лес, узкая дорога, за шлагбаумом - улочка с высокими глухими заборами.
  - Приехали, - объявила Тереза.
  Она выскочила из машины, потянулась. Достала из сумки ключи, открыла калитку. Распахнула ворота. Владимир въехал, заглушил мотор.
   - Вот! - Тереза гордо обвела рукой вокруг себя. - Это мои владения! Сосны. Озеро. Мой дом. В нем есть прихожая.
  - Прихожая - это хорошо, - улыбнулся он намеку на то, что происходило в его доме несколько месяцев назад. - А у тебя свет есть?
  - А что, страшно? - расхохоталась Тереза.
  Он пожал плечами, вытащил еду из багажника. А потом - драгоценную сумку с ее ноутбуком с заднего сидения. Тереза тем временем щелкнула тумблером - неяркий свет залил подъезд к дому, сосны вокруг.
  - Правда, здесь хорошо? - обернулась она к нему.
  - Ты здесь... Рядом. Здесь не может быть плохо, - задумчиво ответил он.
  Заключить ее в объятия в прихожей не получилось. Можно было бросить на пол еду, но не ее ноутбук... Поэтому он кинулся на нее в кухне после того, как все аккуратно выгрузил на стол.
  Все завертелось перед глазами... и исчезло. Осталась лишь она - вскрикивающая, жадная до его прикосновений. Ни вопросов. Ни сожалений... Ничего больше. Жаль только, что в этом "ничего" нельзя было провести всю оставшуюся жизнь.
  На этой мысли Владимир и очнулся. Они уже перебрались в спальню, на кровать. Он не спал, не позволил себе заснуть. Он лишь прислушивался к ровному дыханию Терезы и еле слышно вздыхал в такт своим мыслям. Старался запомнить ощущение счастья. И ждал рассвета. Где тут было спать...
  Ему показалось, что прошло уже много-много часов и небо чуть избавилось от черноты. Владимир тихо поднялся и оделся. Обернулся около двери, чтобы запомнить ее, сладко спящую, - и натолкнулся на насмешливый взгляд Терезы.
  - Ты не спишь... - раздраженно протянул он. Его замечательный план рухнул из-за того, что этой невозможной женщине не спалось.
  - Не сплю, - дружелюбно ответила она и уселась по-турецки, тщательно обмотав себя одеялом.
  - А я решил уехать, - объявил он торжественно. И сам удивился, как по-дурацки это прозвучало.
  - Значит, - с любопытством продолжила она, - ты меня дождался, чтобы устроить мне ночь потрясающей страсти и гордо уйти, пока я сплю? Чтобы, когда я проснусь поутру, я ощутила все то, что почувствовал тогда ты?
  - Да, - с досадой ответил он, - я так решил. Может, тогда мне станет легче.
  - А сейчас тебе легче?
  - Ты же проснулась, - рыкнул он, - план не удался.
  - Слушай, может, не стоит держать зла на прежнюю меня? На ту, что тогда бестактно явилась к тебе без приглашения?
  - Понимаешь, - он подошел к постели и уселся радом с Терезой, - как раз на ту женщину я теперь не могу злиться. Я ее жалел. Немножко понимал. И очень любил...
  - Может быть, - она высунула руку из-под одеяла и нерешительно коснулась его, - вся беда в том, что той женщины не стало?
  - Тереза, - он поймал ее руку, притянул эту невозможную женщину к себе, заставил смотреть ему в глаза, - объясни мне, чтобы я понял и успокоился...
  - Володя, - она отвела глаза, - мне стыдно. Стыдно от того, как я обошлась с тобой. Стыдно за те слова, что я говорила. Ты не заслужил ни одного из них. Я должна была их сказать другому человеку. Сегодня я их сказала. Прости, я сожалею...
  - Поди ты к дьяволу со своими сожалениями, - рявкнул он, отшатываясь, - я всегда считал, что настоящая, искренняя любовь не может не найти отклика...
  - Увы, - прошептала она в ответ на его крик.
  - Значит, ты просто-напросто не смогла полюбить меня? Странно, мне казалось, что моя любовь взаимна.
  - Володя... Я просто не знаю, что я чувствую к тебе. Это слишком сильно. И слишком больно. И слишком противоречиво. Одной проще. Спокойнее. Прости, мне жаль, что так вышло...
  - Я уже сказал, ты можешь оставить свою жалость при себе!
  - Может быть, - прошептала она так тихо, что он еле расслышал, - та женщина, которую ты полюбил, погибла в больнице?
  - Хватит нести чушь в стиле своих романов! - закричал Владимир. - Хватит подменять реальность своим бредом! Тереза, ты заигралась! Ты дошла до того, что расписала свою жизнь - и мою заодно, как жизнь своих персонажей!
  - Может быть. Там все было ясно и понятно. И там я была хозяйкой, режиссером. А тут...
  - Отпусти себя, - он вдруг стал обнимать ее, тормошить, трясти, - отпусти себя на волю. Не просчитывай. Не создавай мотиваций поступкам... Просто живи! Смейся, плачь, люби, ненавидь, доверяй...
  - Доверяй? - закричала она, вырвалась из его объятий и вскочила на ноги на другой стороне кровати. - Доверяй! А яркая картина на тему "Как провел лето с прекрасными дамами актер Владимир Зубов" не в счет?
  - А в чем ты меня можешь упрекнуть? - заорал он ей в ответ. - В чем ты имеешь право меня упрекнуть?!
  - Ты прав, - внезапно своим обычным спокойным тоном ответила Тереза, - ты прав. Ни в чем.
  Они помолчали.
  - Ты хотел ехать, - произнесла она через какое-то время, - перед дорогой надо поесть. И кофе выпить.
  
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.
  
  Владимир вздохнул с облегчением, когда ворота этого дома закрылись за ним. С чувством выходящего из тюрьмы преступника он поглядел на поднимающийся шлагбаум у границы дачного поселка.
  Потом посмотрел на часы - и удивился. Была всего половина второго ночи, а он-то ждал рассвета, был уверен, что уже утро...
  Зубов включил встроенный навигатор. Обрадовался, что из леса, обступившего машину, можно выехать. Как только он почувствовал под колесами устойчивую дорогу, втопил педаль газа - и все дорожные проказы прошлого, о которых он упоминал при Терезе, показались незначительными и невинными...
  Владимир уезжал из этого призрачного, непонятного города, где правильность параллелей и перпендикуляров улиц противоречила нереальности происходящего.
  Он отправлялся в шумную, суетную Москву. Сочетающую несочетаемое, но при этом понятную. И он был счастлив этим. Немного огорчало лишь то, что в город на Неве придется наведываться чаще, чем хотелось бы. Наведываться на съемки сериала. Изображать героя-любовника, ха-ха-ха...
  Как хорошо, что на месяц про все эти жестокие любовные странности можно забыть. Он едет, чтобы включиться, наконец, в репетиции "Маленьких трагедий" и несколько недель никуда, кроме театра, ездить будет не надо. Нужно сосредоточиться на премьере. И лишь на ней.
  Машина выскочила на кольцевую и полетела по направлению к Московскому шоссе. Зубов чуть сбавил скорость перед постом ДПС и черной безумной стрелой понесся дальше. Прочь, прочь отсюда...
  Владимир не замечал ни колеи под колесами, ни выбоин отвратительной дороги. Ни своей скорости, ни слепящего, дергающегося света встречных машин.
  И вдруг понял, что не доедет, что случится что-то страшное, непоправимое. Ему явственно привиделась вдруг его машина - перевернутая, искореженная, жалко лежащая кверху брюхом... Но эта картина не испугала его. Она притягивала своим ужасом, и Владимир был уже готов погрузиться в нее целиком, когда в салоне зазвенел телефон. Зубов вздрогнул и очнулся.
  Посмотрел на стрелку спидометра: м-да, что-то он увлекся. Потом обратил внимание на состояние дороги и кромешную тьму вокруг... Сбавил скорость. Ему показалось, что машина вздохнула с облегчением. Или это был он сам? Потом он понял, что телефон не перестает звонить. Владимир нажал кнопку на руле, и умная техника сделала так, чтобы он мог по громкой связи разговаривать с кем-то, кому тоже не спалось в этот час.
  - Да, - резко ответил он. Резко именно потому, что знал, кто звонит.
  - Прости, мне показалось, с тобой не все в порядке, - точно, это была Тереза.
  - Угу, - буркнул он, - я в пути. Еду в Москву.
  - Прости, что побеспокоила. Какие-то странные мысли... Я так и не смогла заснуть.
  - А я вот, похоже, почти заснул за рулем под свои мрачные мысли...
  - Вот этого не надо! - тревожно откликнулась Тереза.
  - Сам не хочу, - отозвался Зубов, постепенно приходя в себя. Мрак в душе никуда не делся... Лишь спрятался поглубже, но жить дальше с этим было можно.
  - Как ты?
  - Меня бросила любимая женщина. Еще летом. Я не могу ее забыть.
  - Ну, сейчас, положим, ты сам уехал, - И он понял, что Тереза раздраженно поморщилась.
  - А вообще-то все хорошо... - Зубов пошарил в бардачке, изыскал там сигареты, закурил. - Меня бросила любимая женщина, - повторил он уже дурашливым тоном. - И я один теперь, неприкаянный. На этой проклятой дороге...
  - Нельзя так говорить, когда ты в пути, - резко оборвала его Тереза.
  - А как нужно?
  Он услышал, как загудел чайник, как она чем-то зашуршала.
  - Нужно любить дорогу, - ответила она. - Все те километры, которые расстилаются перед тобой, должны быть в радость...
  - Интересная философия. И откуда ты ее взяла?
  - Из жизни, Володя. Я ведь машину покупала не для того, чтобы только по городу ездить...
  - Да, я помню. Ты считаешь, что по городу на метро удобнее.
  - По центру большого города - безусловно, - она улыбнулась, вспоминая их зимний разговор, один из первых.
  - Тогда для чего ты завела машину? На дачу ездить?
  - И это тоже... Ты не против, если я буду жевать и чай пить?
  - Нет, - улыбнулся он. - Я и сам не против чего-нибудь пожевать и даже выпить. Но кругом - чернота да другие машины, больше ничего...
  - У тебя под задним сидением спрятался термос с кофе и пакет с бутербродами, - вкусно что-то поедая, заявила Тереза.
  - И почему я не удивлен, - Владимир съехал на обочину, нашел термос и свертки. - Спасибо.
  - Пустяки... Я чувствовала, что тебя понесет на ночь глядя кататься. Но даже не могла предположить, что это будет дорога на Москву... А как же съемки Сталинграда на натуре?
  - А мы все отсняли. Вчера была финальная сцена... Я забыл тебя предупредить? Прости... Съемки в Питере окончены. Зиму мы будем снимать по первому снегу под Волгоградом, а павильонные съемки сделаем в Москве.
  - Понятно, - с каким-то сожалением протянула Тереза.
  - И все же, - Владимир раскурил еще одну сигарету, приоткрыл окно и отодвинул кресло назад, чтобы вытянуть ноги, - зачем ты купила машину?
  - Чтобы почувствовать себя свободной, - выдохнула она и замерла, словно ожидая, что он будет над ней насмешничать.
  - Свободной?! - он не издевался, а удивлялся. - Ты?
  - Можно себя ощутить свободным, если встать чуть свет. Когда уже не так темно, но все еще спят. Выскочить из города на трассу, почувствовать себя вольным ветром...
  - Ветром... - повторил он. - А если пробки?
  - Это превратности пути. Они лишь часть его.
  - Ты очень интересный человек. Тебя трудно понять.
  Надо было ехать. Владимир доел, вернул сидение в прежнее положение и выехал с обочины. После еды и горячего кофе ему стало хорошо и легко. Километр исчезал за километром, дорога стелилась ровно, спокойно.
  - Ты еще здесь? - тревожно спросил он.
  - Нет, я задумалась просто.
  - Слушай, может быть, тебе спать отправиться? - вспомнил он о хороших манерах. И о том, что было уже почти пять часов утра.
  - Глупости, все равно не засну. Вот доедешь до Москвы - я лягу. И буду спать целый день. Кстати говоря, где ты находишься?
  - Вышний Волочок. Каналы, узкие улочки, мигающие желтые светофоры...
  - Половина пути. Это же с какой скоростью ты носишься?
  - Обычно не с такой... Это я так, задумался...
  - О том, какой ты неприкаянный на ночной дороге? - рассмеялась она.
  - А ты о чем? Хотя постой, я знаю... - О продолжении своей гадкой книжки! - довольно съехидничал он.
  - И вовсе она не гадкая! - возмутилась писатель-фантаст. - Любой нормальный человек был бы польщен, что его изобразили в образе главного героя. Главного положительного героя.
  - Фу! - постарался вложить в голос все свое возмущение актер.
  - Тебе лишь бы автора обидеть. А ведь я, автор, существо нежное... - назидательно произнесла Тереза и серьезно спросила: - Тебе что, правда, книга не понравилась?
  - Понравилась, - ответил Владимир. - Наверное, я потому и взбесился, что понравилась. Просто видеть себя самого, со всей своей любовью, надеждой, эгоизмом, расчлененного на буковки... Это как-то слишком.
  - Кажется, я тебя понимаю, - серьезно ответила Тереза, - прости. Я не хотела...
  Владимир испугался вдруг, что их легкий разговор прервется. Поэтому решил поинтересоваться:
  - Надеюсь, продолжение ты с меня живописать будешь?
  - Конечно, - весело ответила Тереза. - Только я надеюсь, больше ты так обижаться не будешь...
  - Значит, - напыщенно проговорил он, - я тружусь у тебя музой?
  - Почему музой? - рассмеялась она. - Не музой, а драконом. Главным положительным героем, как я и говорила!
  - Расскажи мне, - попросил Владимир, - продолжение своей сказки о драконах.
  - Хорошо. Слушай.
  
  Небо у каждого мира своё. Свой цвет, свой нрав. Свои облака... Своё отношение к тому, как его рассекают сильные крылья дракона...
  У каждого мира свой ветер: капризный или иссушающий, убивающий или легкий. Ласкающий. Ледяной. Горячий. По-разному принимающий взмах крыла всесильного существа. Дракона.
  Небо и ветер этого мира были созданы для него. Они давно признали его Повелителем, а теперь ликовали, поддерживая его крылья, наполняя силой. Они старались обнять его, чтобы показать, что помнят, что знают... Что трепещут.
  Рядом с драконом воздух рассекала драконица. Золотистая. Изящная. Чужая. Элеонора прибыла посланницей из другого мира.
  - Вон мой родовой замок! - крикнул черный дракон. Он сложил крылья и камнем рухнул вниз, может быть, стараясь произвести впечатление на молодую драконицу, а может, желая побыстрее оказаться в доме, которого он лишился так давно...
  Элеонора посмотрела на чудесную технику полета: черный дракон сначала набрал бешеную скорость, а теперь умело гасил ее, чтобы не разбиться. Сама она подобных трюков не любила и не понимала. Поэтому зашла на посадку неспешно, грациозно, с плавного разворота.
  Черный дракон уже превратился в человека и теперь нетерпеливо ожидал свою спутницу. Она посмотрела на него, еще будучи драконом, и горько вздохнула: все-таки страшное в своем унижении проклятье получили они, драконы, от матери-земли. Когда-то они в своей гордыне затеяли войну драконов с драконами. Все горело, и даже камни плавились, могло рухнуть все мироздание, - земля отказалась их держать. Для нее они стали слишком тяжелыми. Поэтому ступать по ней теперь они могли, лишь превратившись в человека, существо презренное и слабое.
  - Напомни мне, - обратилась к Черному Дракону Элеонора, - ты - тот самый изгнанник, за жизнь которого своей смертью заплатил отец-повелитель?
  - Точно, - спокойно подтвердил мужчина.
  - Если бы тебя обнаружили в воздухе, тебя бы убили.
  - Скорее всего.
  - И сейчас, когда ты меня представишь, никто не поручится, что тебе сохранят жизнь...
  - Добро пожаловать в мой замок, госпожа Элеонора, - протянул он ей руку. Ему надоел этот бессмысленный разговор.
  - Благодарю, - она коснулась его руки своей, - я счастлива доверить вам свою жизнь.
  И они отправились в темный зев пещеры, что вел в убежище драконов.
  - Скажите, а почему вы отправились со мной? - спросила она, задержав его на секунду.
  - Потому что должен, - раздраженно ответил он.
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.
  
  Тереза уже несколько недель каталась по городам и весям, пиаря свою книжку, выходя на сцену в черном платье со своей песенкой о том, что нет любви. А Зубов репетировал "трагедии". Приближался день премьеры. Они перезванивались каждый день и разговаривали подолгу.
  - Я завтра утром буду проездом в Москве, - как бы между прочим обронила однажды Тереза по телефону.
   - Можно, я тебя встречу? - он замер, ожидая ответа.
  - Хорошо, я бы хотела увидеться. Но знаешь, я чувствую себя неловко... Я так решительно уходила летом, столько всего произошло. А теперь...
  - Может быть, ты тогда ошиблась? - сорвалось у Владимира. Он был готов прикусить себе язык, но слов не возвратить... Оставалось лишь ждать ее реакции.
  - Может быть, - выдохнула она. - Может быть.
  За это время они говорили обо всем: о продолжении ее книги про драконов, о фильме, о надеждах, с этим фильмом связанных, о Пушкине и русской литературе, о гимнастике и Якове, о компьютерах и Иване. Не касались лишь темы их взаимоотношений. Она все еще не знала, что сказать, а он боялся думать, что же будет дальше...
  Ранним утром он встречал ее на вокзале. Она прибывала из Нижнего Новгорода, а вечером уже уезжала на север, в Мурманск. По пути следования - все крупные города.
  У них было несколько часов. "Несколько часов на что?" - задавался он вопросом. У Владимира днем была репетиция, у нее встреча со Степаном. Оставалось лишь это солнечное утро. Солнечное, будто и не октябрь на дворе.
  - Поехали домой, - предложил он Терезе, едва та вышла из вагона. Зубов был какой-то хмурый, взъерошенный, явно приготовившийся к ее несогласию и отказам.
  - Поехали, - улыбнулась она ему.
  Он отобрал у нее сумку и раздраженно сунул ей в руки огромный букет кремовых роз. Потом взял Терезу за руку и потащил за собой.
  - Погоди, - услышал за спиной ее прерывающийся голос, - не так быстро.
  Владимир резко обернулся: она покраснела, на лбу выступил пот.
  - Тереза, - он обнял ее, притянул за плечи, - какой же я дурак, прости. Я так соскучился.
  - Я тоже. Сейчас пойдем...
  Он заставил себя идти к машине медленно и не превышать скорость за рулем больше, чем было необходимо
   Несколько часов. Всего несколько часов. Чувства его обострились до предела. Каждое прикосновение было чудом. Каждое прикосновение было пыткой. Сладостной до боли. Болезненной до безумия. До счастья.
  Когда он закрыл за ней дверь, тоска захватила его. Появилось ощущение, что ее приезд был отсрочкой перед казнью. Казнью одиночеством...
  ***
  Владимир так и не узнал, кто положил на его столик в гримерке этот проклятый журнал спустя неделю после встречи с Терезой. Яркий глянцевый женский журнал... Он предполагал, что кто-то из "сталинградской" съемочной группы постарался. Кто-то, утомленный его режиссерскими находками и выходками, решил ему отплатить любовью за любовь. И попросил кого-то в театре положить Зубову на стол журнал.
  Владимир зашел перед предпремьерным показом "Маленьких трагедий" в гримерку и сразу увидел фотографию Терезы на обложке. Черное платье. Жемчуга.
  "Тереза Тур и ее мужчины" - гласил заголовок.
  Зубов быстро просмотрел статью: яда там было предостаточно. "Как пробиться в нашем мире умной, талантливой женщине? Такой, как Тереза Тур..." - этим вопросом задавался автор статьи. И сам себе отвечал: для того чтобы быть успешной в науке, надо выйти замуж за профессора. Фотографии Терезы с мужем прилагались.
  Потом, после пятнадцати лет брака, завести роман с директором по развитию крупного медиахолдинга, который будет покупать твои сценарии, объявит их гениальными и раскрутит тебя как сценариста. А что делать - наука нынче не приносит денег... Дальше шли фотографии Терезы со Степаном с различных мероприятий. Хорошая подборка. Весьма и весьма двусмысленная...
  Кроме того, писал автор статьи, можно параллельно завести интрижку с самым высокооплачиваемым актером, любимцем всех женщин - Владимиром Зубовым. То ли для души, то ли для того, чтобы он согласился стать режиссером фильма по ее сценарию непонятной художественной ценности. И вот фотографии с ним, любимым. Они выходят вместе с какого-то мероприятия. Он подсаживает ее в свою машину, нежно целует ручки... А вот страстный поцелуй на улице! Где это они?
  "Ее развод с мужем грянул, как утверждали знакомые и друзья Терезы, абсолютно неожиданно. Но на самом деле она сразу после "неожиданного" развода она стала встречаться с британским актером Робертом Рэнделлом, который снимается сейчас в роли мистера Рочестера в новой экранизации ВВС "Джейн Эйр". На прошлой неделе пара перестала скрывать свои отношения. Актер прибыл в нашу страну и было официально объявлено о помолвке". Опять же, фото прилагались...
  Владимир смотрел на британского актера. Высокий, черноволосый. Довольно резкие черты лица. Однако их смягчало счастливое выражение на высокомерной иностранной физиономии. И Тереза рядом с ним была такой умиротворенной, спокойной... Когда это их засняли? Какого числа? Оказывается, в тот день, когда она приезжала в Москву. По делам. В тот самый день, когда Владимир закрывал за ней дверь своей квартиры. А она, получается, уходила к другому?
  Зубов вспомнил их последнюю встречу. Их разговоры по душам. Их любовь, которая вернулась вопреки всему.
  И словно наяву увидел: Тереза с этим англичанином. Роскошный номер. Разгоряченные тела. Смятые простыни... Начал набирать ее номер, надеясь, что сейчас она все ему объяснит. Телефон у Терезы был выключен. Значит, вот и все ее летние метания, все объяснение? Она выбирала. И выбрала не его... Жених. Помолвлена. Телефон выключен...
  Интересно, по какому принципу Тереза выбирала? Не по внешности, это точно... хотя цвет глаз у них одинаковый... Серый. Черты лица у британца резче, он более высокий и накачанный. Владимир же, когда много играл в театре, старался сбросить вес - ему так было легче на сцене.
  Телефон у нее по-прежнему был выключен.
  - Пора на сцену!...
  Режиссер решил объединить "Маленькие трагедии" со "Сценами из Фауста", и Мефистофель из Владимира в тот вечер получился отменный. Как и герцог из "Скупого рыцаря". А какой дон Гуан! Даже критики были в упоении, не говоря уже о зрителях.
  Той же ночью Зубов записывал интервью для утренней программы "За завтраком" на одном из центральных каналов. Как обаятелен, остроумен и прекрасен он был в той телепередаче! Как горели его глаза!
  Когда Зубов сел в машину, чтобы ехать, наконец, домой, ему позвонила Тереза.
  - Привет! - радостно поприветствовала она его. - А я только что освободилась. Смотрю, столько пропущенных... Я уже на вокзал еду, чтобы попасть к тебе на завтрашнюю премьеру. Как прошел показ?
  - Прекрасно, - очень четко и спокойно проговорил он. - А как поживает твой британец?
  - Кто?
  Как она умеет хорошо выражать удивление голосом! Какая достоверность!
  - Забыл фамилию, - небрежно бросил он, - он еще сейчас снимается в экранизации "Джейн Эйр".
  - Поняла, Роберт Рэнделл. Не знаю, но думаю, что хорошо. Володя, мне надо тебе сказать... Я...
  - Послушай, - прервал он, - хватит. Довольно... Будет уже. Знаешь, что я скажу тебе? Ты тоже неплохо провела лето. С пользой.
  - Володя, - осторожно поинтересовалась она, - в чем дело?
  - Да ни в чем... - он тщательно контролировал свои интонации. Не повышать на нее голос. Не кричать. Не потерять лицо и остатки самоуважения. - Я понял тебя. Наконец, понял... Ты - лживая тварь. Я - наивный болван... Мое влечение к тебе нелепо. Я это понял - и теперь я в порядке.
  - Володя, - почти нежно выдохнула Тереза, - не смей разговаривать со мной таким образом...
  - Ничего, ты столько лет терпела, что с тобой подобный образом разговаривал твой супруг. Потерпишь еще. Тебе не привыкать!
  - Возможно, - задумчиво проговорила она, -- но, знаешь, я решила для себя, что больше никто не посмеет заговорить со мной так... Никто и никогда.
  Владимир нервно рассмеялся - как же это все было нелепо:
  - Довольно... Хватит, Тереза! - он мог лишь радоваться, что он находится за несколько сотен километров от нее и по телефону не сможет убить ... Иначе он бы ее просто-напросто задушил. - Не ожидал я, что ты такая... расчетливая. И очень-очень умная... с неплохим вкусом. И на черные платья, на жемчуга. И на мужиков.
  - Возможно, не с очень-то хорошим. Особенно в твоем случае, - откликнулась она.
  - Возможно... - он сделал над собой усилие и перестал сжимать кулаки. - Однако на фотографиях ты со всеми смотришься превосходно!
  - На каких фото? Ах, ты про "желтую" прессу? - усмехнулась она. - Они много интересного... и грязного придумывают. Но позволь мне вернуть твою же фразу: в чем ты имеешь право меня упрекнуть?
  - Ты абсолютно права. Ни в чем...
  - Вот и хорошо. Всего тебе доброго.
  - И тебе тоже, - и он нажал на отбой.
  
  Сутки, оставшиеся до премьеры, он провел прекрасно. Хорошо выспался. С аппетитом позавтракал. Позвонил своей молоденькой пассии, с которой познакомился в Санкт-Петербурге, пригласил на премьеру "Маленьких трагедий" и последующий банкет. При этом он не отдавая себе отчета, зачем сделал это. Не назло же Терезе, в самом деле...
  Играя спектакль, Владимир добавил в свои роли едва различимую толику насмешки над собой, еле заметные штрихи ярости. Да легкие оттенки безысходности...
  Потом он сиял, подписывая фотографии и плакаты со своим изображением. Спрашивал, как зовут каждую поклонницу, писал "с любовью" и ее имя, чего за ним отродясь не водилось. Не отказал никому из желающих сфотографироваться. Безропотно отправился на празднование премьеры - вот уж все удивились. За эти годы и коллеги, и режиссеры привыкли, что он уезжает сразу после спектакля. Представил всем свою девушку, смущенную, счастливую и необычайно хорошенькую. Поболтал со Степой, который не мог пропустить мероприятия, связанного с именем Владимира Зубова. Выпил фужер шампанского. Послонялся среди журналистов...
  А потом дал в морду Павлу Туру, подошедшему к нему со словами:
  - Ты такой же напыщенный козел, как и бывший муж Терезы!
  
  
  ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.
  
  - Ну, ты и козел! - Степан стоял на пороге квартиры самого красивого актера российского кино и по совместительству начинающего режиссера Владимира Зубова.
  Директор по развитию сначала очень долго звонил в домофон - никто не открывал. Потом он просочился в подъезд с какой-то молодой дамой, помогая ей с коляской. Поймал на себе подозрительный взгляд охранника - хорошо еще, что не пришлось объясняться... Наверное, охранник решил не связываться с представительным, дорого одетым господином, но все равно было неприятно.
  - Ты козел и урод! - с еще большим укором сказал Степан бывшему однокурснику.
  - И козел, и урод, - меланхолично согласился тот, - водку будешь?
  - Буду, - злобно ответил друг.
  Они прошло на кухню. Одинокая початая бутылка стояла на столе. Еще одна, пустая, примостилась под столом. Пепельница была полна окурков. Хорошо еще, что сизый дым не клубился - иностранная вытяжка справлялась великолепно.
  - А потом мы еще обижаемся, когда видим, как нас иностранцы изображают... - оглядел все это великолепие Степан. - Штампы, говорим, клише! Русские и водка! Однако как ты тут "истерзанную душу" лечишь?.. Значит, ничего они не приврали...
  - Ну да, это с матрешками они перебарщивают, - закусывая огурцом из банки, хмыкнул в ответ Зубов. Сизая щетина пробилась по скулам "безукоризненной лепки". - Хотя, погоди... - Владимир вышел из кухни и вернулся... с матрешками. - Есть они у меня, сыновья Терезы подарили... пошутили.
  - Замечательно, - упоминание о Терезе настроило Степана на решительный лад, - вот как раз о ней давай и поговорим.
  - А у меня выходной, - гордо ответил Владимир - После пяти дней премьерных спектаклей подряд. Успех... - он воздел руки и скорбно окончил: - полный.
  - Ну да, все заговорили о твоих потрясающих актерских способностях, а не только о твоей красоте.
  На лице Зубова проступила пьяная дурашливая ухмылка:
  - Только со мной Марина не разговаривает.
  - Марина - это твоя любимая партнерша, с которой вы производите фурор незамысловатым, в общем-то спектаклем про Одиссея и Пенелопу?
  - Точно. А еще она девушка одного из Туров! И она почему-то убеждена, что я - исчадье ада и виноват во всем. Я с ней на сцену боюсь выходить, она же донна Анна... У меня, бедного дон Гуана, почти нет шансов дождаться статуи, чтобы меня добили. Она меня сама задушит рано или поздно. А счастье у нее в глазах, когда я кричу: "Я гибну, гибну, донна Анна!". Так же нельзя, она же мой друг!
  - Скажи еще, что вы с Туром подрались у нее на глазах.
  - Конечно! У нее на глазах, у тебя на глазах. У всех на глазах! А доброхоты видео уже на "Ютуб" выложили, - Зубов засунул руку в банку и попытался выловить последний огурец. - Так что я знаю, что я козел и урод. И все это знают! - наконец он поймал огурец и захрустел им.
  Поскольку хозяин дома целиком погрузился в свои мысли и поедание последнего огурца, Степан нашел чистую стопку и сам себе налил. У него организм тоже требовал алкоголя. Что он, не человек что ли?.. Сам нашел, сам разлил: Зубов уже слабо реагировал. Однако когда Степан потянулся к своей рюмке, хозяин опрокинул и свою.
  - Ты бы хоть чем посерьезнее закусывал, - скривился друг.
  - У меня нет задачи поесть. - Снова включился Владимир. - У меня есть задача - нажраться!
  - И как? Получается?
  - А то! - актер щедро, через край плеснул водки по стопкам. - Я всегда добиваюсь поставленной перед собой задачи. - Зубов поднял палец и медленно выговорил: - Я... целеустремленный! И популярный! Пять тысяч просмотров на Ютубе за вечер... - он закатил глаза.
  - Точно, - Степан, не дожидаясь хозяина, вылил водку внутрь организма и прислушался к своим ощущениям. - Слушай, может быть, ты мне еды какой-нибудь дашь? Я весь день на ногах. И как обычно, без обеда... Еда-то у тебя есть, популярный ты мой?
  Владимир решительно закивал и, пошатываясь, отправился исследовать недра своего огромного двухкамерного холодильника. Открыл, внимательно посмотрел вовнутрь... Закрыл дверцу, прижался к ней лбом.
  - Что же я наделал? - пробормотал он.
  - Сядь, - велел ему Степан, - я сам.
  - А у меня выходной, - негромко ответил ему актер.
  - Понял я, понял, - директор по развитию извлек из недр холодильника кусок запеченного мяса, подозрительно его обнюхал - нормальный вроде. - У тебя выходной. А до этого ты несколько дней подряд потрясал всех неземной игрой. А до этого подрался на глазах изумленной публики с этим родственником Терезы Тур. - Степан нашел еще огурцы и помидоры, прекрасно... - И все бы ничего. Ну, дал ты Туру в торец. Неприятно, конечно, но мало ли, бывает! Но ты еще раскрыл рот и наговорил такого, чего не стоило говорить ни при каких обстоятельствах. Ты порадовал всех подробностями своего романа с Терезой Тур. А как ты комментировал ваши отношения! И при этом ты еще и не выбирал выражений! И был весьма убедителен и экспрессивен. И, как ты справедливо заметил, все это выложили в Интернет... - с этими словами Степан поставил банку на стол.
  Владимир негромко, но тоскливо завыл, глядя на банку... Степа тем временем сунул мясо греться в духовку, помыл и крупно порезал овощи:
  - Ты когда заведешь кого-нибудь следить за своим хозяйством?
  - А? Нет, спасибо... У меня специально обученные люди наняты продуктов купить, убраться, приготовить. Главное условие - чтобы они тут не отсвечивали. Чтобы я их не видел.
  - Замечательно, - отозвался друг, - и поэтому я у тебя в роли буфетчицы. А как было бы хорошо: молодушка в кружевном передничке, на твоей кухне... Ладно, оставим мои эротические фантазии в покое. Давай поедим - и я буду тебе новости сообщать.
  - Еще новости? - скривился Владимир.
  - А куда же без них! - ухмыльнулся Степа. - Ты ешь, ешь... Хочешь еще выпить? Нервы-то надо как-то лечить, а мы, кроме как водкой, не умеем... Дикие мы.
  - Ладно... - и Владимир с сожалением отправил пустую бутылку под стол, к ее коллеге. - Давай свои новости.
  - Скорее это твои новости, - не смог удержаться Степан. Дружба дружбой, а выступление Владимира существенно осложнило ему жизнь. - Это у тебя был роман с Терезой Тур. Это ты не умеешь держать язык за зубами и умеешь столь эффектно устраивать побоище перед журналистами...
  - Ой, Степа, не начинай!
  - А тут, мой друг, уже поздно начинать, ты уже все начал... Теперь все это надо пережить. Подождем, пока не появятся другие новости. Пока еще у кого-нибудь крышу не снесет прилюдно... А пока ваша любовно-постельная история в центре внимания. Она перетряхивается, обсасывается и обрастает новыми подробностями. Зато напиаришься на год вперед.
  - Хорошо. Я идиот, придурок и урод, согласен. Что дальше? - отозвался Владимир, от вспыхнувшего раздражения слегка протрезвев.
  - Дальше - больше! Смотри, - и Степан протянул другу газету "Наша жизнь".
  "Чей ребенок?" - называлась статья.
  - Степа, да что с тобой? - поразился актер. - Это даже не "желтая пресса", а... я даже не знаю, что. Такое же не читают нормальные люди!
  - Не считая того, что у этой желтой прессы миллионные тиражи, - да, не читают!
   - Ты где эту гадость достал?
  - Неважно. А дело в том, что они пробрались в больницу и сфотографировали "Карту Беременной" Терезы Ивановны Тур и рассылают ее всем желающим по Интернету. В подтверждение того, что в статье написана чистая правда.
  - И чей это ребенок?..
  - Зубов, да ты спятил?
  - У тебя тоже есть распечатка этой карты? Давай сюда. Так, сроки. Беременность с конца мая... Муж, скорее всего, отпадает... Кто остается? Ты, я да этот англичанин...
  Владимир посмотрел на Степу - и осекся. Он понял, что еще пару слов в подобном роде - и он получит в морду. Жестоко, чем-нибудь тяжелым. Хотя бы этой банкой с рассолом... А чем тогда опохмеляться?..
  - Если бы это была моя женщина, - Степан ронял слова медленно, весомо, тихим бешеным голосом, - если бы это был мой ребенок, пусть даже вне брака... уж поверь мне, их никто не стал бы склонять по всем СМИ.
  - Ладно, прости. Меня уже тошнит от всех этих новостей. А что с англичанином?
  - Да дался он тебе! Для артиста, про которого много раз печатали откровенное вранье, ты слишком доверяешь "печатному слову". Ты и правда ополоумел!
  - А фотографии?
  - Ты совсем идиот? Ревнивый идиот... С англичанином она познакомилась несколько дней назад в моем офисе. К нам, в Москву на натуру, приезжала съемочная группа ВВС - они снимают сериал про свою обожаемую британскую контрразведку, а мы у них, как водится, в образе любимого врага. В ушанке, кирзачах и с водкой. Мы организовывали процесс. Им нужны были натурные съемки в первопрестольной, а потом была культурная программа. По Красной площади их выгулять повезли, а у "бонда" британского что-то перемкнуло, он звезду включил - мама, не горюй...
  Захотел пойти гулять один, без съемочной группы. Мы ему личную переводчицу, он начал перебирать девчонок - то произношение не то, то внешность... Прошелся по поводу русского гостеприимства. И чем больше мы старались ему угодить, тем более несносным он становился. А у меня в приемной Тереза оказалась, по своим делам заскочила. Она посмотрела на это безобразие, отозвала гостя ко мне в кабинет и произнесла речь. Начала с того, что лично у нее произношение хорошее, кембриджское. И что "для того, кто так чудовищно в фильме коверкает русские слова, говорить о лингвистике просто нелепо!". Что из всех британцев, вероятно, лишь их премьер-министр отличается хорошими манерами, о чем свидетельствует случай в Италии. Тогда он спокойно поднялся из-за столика и принес себе кофе, потому что не сильно вежливая официантка была занята...
  Владимир заулыбался - он представил себе этот спич. И обалдевшую звезду британского телевидения.
  - Дальше твоя Тереза лично повела выгуливать дорогого гостя на Красную площадь. Несколько часов потратила. Британец этот сильно извинялся. Девчонкам всем, гидшам цветы прислал - оказался нормальным мужиком. Уже после того как Тереза его отчитала, она назвала его "очень милым".
  - И все? - обхватил Владимир голову руками.
  - Потом она села в поезд и уехала на север, кажется. Она же в тот день была только проездом.
  - Я помню тот день... - едва слышно пробормотал актер. - Я помню...
  - Если тебя утешит, то Тереза упоминала о том, что они подружились. Кажется, до сих пор переписываются в "Твиттере".
  Владимир тем временем вспоминал каждое слово, которое он сказал Терезе во время ссоры, а потом повторил Павлу перед камерами. Каждое слово словно взрывалось в его мозгу, доводя до сумасшествия.
  - Степа! - наконец смог заговорить совершенно трезвый Зубов. - Что же мне теперь делать?
  
  
  
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
  
  
  - Я не понимаю, чего вы так переполошились, - Тереза строго оглядела родственников, что примчались к ней на дачу в полном составе и теперь топтались вокруг, раздражая и мешая работать.
  Мама, сыновья, Павел, Елена, Марья Ивановна... У всех были встревоженные лица. Все всплескивали руками. Все повторяли с одинаковыми интонациями: "И что теперь делать?" Вся эта суета раздражала неимоверно. Тереза устала повторять, что ее не трогают гадости, напечатанные в журналах и газетах. И даже гадости, которые муссируются в Интернете. И даже, гадости, которые про нее наговорил Владимир...
   И это было действительно так. Книга по-прежнему хорошо продавалась. Значит, все остальное неважно. Конечно, ее читатели недоумевали - но не более того. Со вчерашнего дня, когда вышла статья о ее беременности, даже сочувствовали. Схватки ее поклонников с фанатками Владимира Зубова на просторах Интернета достигли апогея. Обсуждения новостей и попытки решить, кто виноват, перешли в стадию взаимных оскорблений. Очень-очень бурных. Это все было даже забавно. Только родственники понимать этого не хотели.
  Семья неожиданно для себя узнала, что Тереза дважды лежала в больнице. Действительно, после того как Владимир убыл в Москву и закончился их ночной разговор, она почувствовала себя нехорошо. Ее замутило, сердце запрыгало в груди. Тереза позвонила шоферу, села в машину и отправилась к старому доброму доктору. Тот пожал плечами, не нашел ничего сверхъестественного в ее состоянии - даже давление особо не повысилось. Но решил, что прокапать желательно. Так она и провела день, сладко подремывая под капельницей.
  Следующий раз она обратилась к доктору, когда вернулась в Питер. Понятно, что после эпохального телефонного разговора с Зубовым, когда тот наговорил ей гадостей, она вместо Москвы поехала домой. Приехала - и легла в больницу уже на несколько дней, тоже на всякий случай.
  - Слушайте, - Терезу стали тяготить вопрошающие взгляды членов семьи, - ситуация нелепая. Если на то пошло, то отличились все: и я, и Зубов, безусловно. Тебе, Павел, отдельное спасибо! И хватит об этом.
  - Нет уж, надо объясниться! - приказала мама.
  - Как это вообще произошло? - недоумевали сыновья. - Володя казался нормальным!
  - Во всем виноваты мужики! - безапелляционно заявила Елена, которая ничего не знала. Она только ночью прилетела из своего Вьетнама, чтобы оказать моральную поддержку Терезе.
  Павел смущенно промолчал. Черт его дернул подойти к этому Зубову выяснять отношения... Не предполагал, что тот может так взбеситься...
  - В свете всех событий я бы попросила вас не вмешиваться в мои отношения с Зубовым. Настоятельно попросила бы!
  - Тереза! - обиженно проговорила Елена, которая меньше всех что-либо понимала в происходящем. - Ты молчишь, все скрываешь! А мы волнуемся, поэтому выдумываем себе Бог весть что...
  - С этой проблемой, пожалуйста, к актеру Зубову. Он тоже мастер придумывать невесть что! - отрезала Тереза, - Вы поймете друг друга!
  - А ребенок?! - спросила мама.
  - Ребенок будет. В конце февраля.
  - Мама, ты действительно считаешь, что этот вопрос нас не касается? - вдруг жестко спросил Иван.
  - Простите, я все собиралась вам сказать. Только не знала, как это сделать.
  - Поэтому мы узнали обо всем из этих поганых статей? - продолжил сын.
  - Увы, так получилось. С другой стороны, не надо читать "поганых статей"...
  - Мама, не обижайся, но у тебя последнее время так получается... Ты сказала, что наша нормальная жизнь вернется... мы ждем. Мы тебя любим. Но пока все эти события отдаляют нас от этой нормальной жизни больше и больше. Мама! Ты должна была сказать нам. Мы - твоя семья, мы заслужили все узнавать от тебя первыми!
  - Хорошо. Вы хотите новостей от меня? Вот вам новость: у вас будет сестра.
  Иван повернулся и вышел. За ним потянулись остальные. Тереза снова осталась одна. Странно, но облегчения это не принесло. Она чувствовала правоту в словах сына. Да и остальные... Лена, например, прилетела с другого конца света, бросила дела и мужа с ребенком, лишь бы поддержать ее. А что получила взамен? "Я бы попросила вас не вмешиваться в мои дела"... Тереза вздохнула и отправилась работать. Она писала вторую книгу про Черного дракона.
  И почему у нее в последнее время только это получается хорошо? Может быть, потому, что мир драконов живет по тем законам, что она, его создатель, устанавливает для него? И никаких неожиданностей. Только так, как она считает нужным. Все только по ее правилам...
  
  Черный дракон был абсолютно счастлив. Он был дома. Странно, но за годы странствий - интересные и насыщенные годы, превратившие его из подростка в сурового мужчину - он не задумывался, сколь сильна была его тоска по дому. По родовому замку. По этим черным скалам. По этому небу неистовой синевы...
  Он был так счастлив, что не сразу заметил вопиющего факта: никто не вышел встречать Повелителя. Не было выбежавших навстречу слуг и света зажженных факелов, хотя уже стемнело. Не было звуков жизни вокруг. Лишь ветер гудел в скалах - тревожно, настойчиво, словно пытаясь о чем-то предупредить. Небо с волнением поглядывало вниз. Оно волновалось все сильнее и сильнее - и вдруг расплакалось горькими слезами.
  Драконы, обратившиеся в людей, рука об руку вступили под своды пещеры, ведущей к внутреннему двору замка. Кромешная тьма проглотила их, отсекая от неба.
  - Не понимаю, - прошептал себе черный дракон, - нет слуг, оруженосцев, нет света и звуков. Огонь! - отдал он приказ. Вокруг вспыхнули факелы, прикрепленные к кольцам на стенах пещеры через равные промежутки.
  В свете нервно бьющегося огня они вошли во внутренний двор. Там никого не было. Там никого не было из живых. Только посредине лежали белые-белые кости. Вокруг носились прах и пепел. Наверное, они должны были улететь в небо, развеяться на ветру, но не могли покинуть замок дракона без приказа... А может быть, не хотели.
  - Что это? - прошептал черный дракон. - ЧТО ЭТО?!!! - закричал он с такой силой, что скалы вокруг дрогнули, а пепел радостно взмыл в небо, понимая, что теперь за убитых отомстят.
  - Ты, - раздался хрип, - Ты... Черный дракон, погубивший мою единственную дочь...
  Перед их глазами возник старый дракон - они поняли, что это лишь изображение, расплывающееся дрожащее...
  - Владетель Грах! Красный дракон, что происходит? Почему вы в цепях?
  - Молчи и слушай! Они появились ниоткуда. Им подчинилось небо. Они хорошо подготовились, умели нас убивать, штурмовать наши замки... Из драконов не спасся никто. В конце каждой битвы они сжигали во дворе всех: и живых, и мертвых. Брали в плен лишь владетеля - хозяина замка. Того, кто знал, где тайная кладка яиц. Выпытывали у него, где род спрятал будущих потомков. Потом убивали его и уничтожали неродившихся драконов. Я - последний. Я им не сказал. Запомни: там, где вы встречались с моей дочерью... Там алый камень. Он заговорен твоим именем. Спаси потомство моего рода. И своего. Больше драконов не осталось. Спаси. И потом отомсти тем, кто пришел.
  - Я клянусь, - прошептал Черный дракон.
  - Уходи из замка. Уходи, там опасно. И помни - от них нет спасения в воздухе.
  - Да кто же они?
  - Люди.
  
  Тереза дописала главу и поняла, что больше не хочет оставаться наедине с белой бумагой... Она отправилась искать людей, которых в ее доме было слишком много. Первой нашла Лену.
  - Я несносна в последнее время, - покаянно сообщила она родственнице.
  - На самом деле тебе это можно, - жизнерадостно отозвалась та, - только не затягивай! А то рядом с тобой душно.
  - Вот-вот. Общаться ни с кем не хочу. И виноватой себя чувствую...
  - Уж какая есть - такая есть! А еще ты добрая. Говорить сочувственные слова не станешь, но выслушаешь и поможешь всегда. Я помню, как вы с Анной Яковлевной нам с Павлом помогали, когда мы школу заканчивали, а мама запила по-черному. Я помню, если бы не ты, никакого университета у меня бы не было... Как потом не было бы и аспирантуры в МГИМО. И всей моей сегодняшней жизни. Так что, ладно, не общайся. Мы разрешаем. Только это не означает, что мы с тобой общаться не будем!
  - Спасибо, Лена! - Тереза села рядом, положила тетушке, что была ее помладше, голову на плечо.
  - Слушай, меня в стране не было, а в местных вьетнамских газетах про тебя и Зубова еще не пишут. Хотя я уверена, что эту оплошность они скоро исправят. Так кто кого бросил?
  - Лена! - зарычала Тереза.
  - Сама только что каялась, так что давай признавайся!
  - Я его бросила, я!
  - Ура! Я так и знала, молодец! Так ему и надо! А зачем?
  - Лена, я сама не знаю. Но тогда, в начале лета, мой шаг казался мне обдуманным и очень верным...
  - Погоди, ты узнала, что беременна и приняла решение расстаться с ним?
  - Так оно и было, - грустно кивнула Тереза.
  Лена ничего не сказала, лишь покачала головой. Тереза посидела с ней еще чуть-чуть, помолчала. А потом отправилась искать сыновей. Нашла их в лесу, в компании Анны Яковлевны. Парни носились по участку друг за другом просто так, от избытка силы. Бабушка с умилением наблюдала за ними:
  - Совсем стали взрослые.
  Тереза ее обняла.
  - Мамочка, я больше не могу извиняться...
  - Да ладно, - пожала плечами Анна Яковлевна, - просто больше так не делай!
  - Больше не буду, - протянула Тереза на манер маленькой капризной девочки.
  - Фу, - сморщилась мама, ее от таких интонаций всегда подташнивало.
  Увидев обнимающихся маму и бабушку, к ним подбежали ее сыновья. Тереза обняла и их, замерла, абсолютно счастливая. Мужчины, любовь, страсти, - все это, конечно, хорошо. Но дети - главное...
  
  
  
  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ.
  
  Когда Владимир решился и позвонил Терезе, телефон у нее оказался отключен, о чем его уведомил приятный женский голос, раздражающий до чертиков. Наверняка она после всех этих событий сменила номер...
  До следующего спектакля оставалось пять дней . Он подгадывал под этот перерыв, заказывал билеты "Домодедово - Пулково". Снующие нервные люди, взлет, посадка...
  В самолете Зубов пытался представить себе их будущий разговор. Как он к ней подойдет, что скажет. Но слова не находились. Хотя, нет, когда самолет заходил на посадку, в его голове возникла гениальная фраза. Обычно ему достаточно было один раз прочитать несколько страниц текста, чтобы выйти и сыграть. Не просто повторить без запинки, а сыграть, войти в образ! А тут он долго запоминал одну фразу: "Тереза, нам нужно поговорить".
  Во всей этой истории его убивало даже не то, что он устроил публичный скандал. Унизительный прилюдный припадок ревности. Убивало, что он - неглупый, тертый актер, хорошо знающий кухню сплетен - он... повелся. Не задумываясь, не раздумывая - поверил очевидному вранью!
  Что ж! Осталось лишь намазать лицо черной краской и выйти на сцену в образе Отелло. В своей глупой ревности он вполне соответствовал этому персонажу. По счастью он, Владимир Зубов, еще никого не задушил... Пока это было единственное, что его радовало.
  Владимир прибыл в Санкт-Петербург ближе к обеду. Шофер уже ждал в машине. Зубов протянул ему бумажку, на которой Степа написал ему новый адрес Терезы. Оказывается, она купила квартиру в нескольких минутах ходьбы от своего офиса, любимого Преображенского собора и однокомнатной квартиры, которую приобрел Владимир.
  Достаточно быстро они подъехали к красивому угловому дому с башенкой. Зубов долго звонил в домофон, потом в дверь. Он постоял, прислушиваясь. Из квартиры не доносилось ни звука. Делать нечего, пришлось идти в офис Терезы. Это не было хорошей идеей. Владимир не привык к тому, что его появление может сопровождаться такой волной неприязни, почти ненависти...
  - Простите, - отчеканила секретарша звенящим голосом, - мы не имеем права давать информацию о Терезе Ивановне Тур посторонним.
  Он не стал настаивать, предлагать денег или объясняться. Развернулся - и ушел. Уже на лестнице столкнулся с заместительницей Терезы. Она еще прилетала в Волгоград вместо его возлюбленной. Он не помнил ее имени.
  - Добрый день! - поздоровался он, проходя мимо.
  - Добрый, - отозвалась женщина с явным усилием. Через несколько ступенек она остановилась, Владимир почувствовал это спиной. - Знаете, Тереза под угрозой увольнения запретила нам высказывать вам свое возмущение, если вы придете в офис.
  - И вы решились, - не разворачиваясь, ответил актер, - пожертвовать местом ради правды?
  - Нет, конечно! К тому же, в чем правда, никто из нас не знает... - она подумала еще и добавила: - Кстати, я действительно не представляю себе, где Тереза. Она не говорила, где сегодня будет. И, кстати говоря, автор стихов - ну, помните - о "диаметре петли" - это я... Тереза стихов отродясь не писала. А у меня стихи про драконов никак не получались - ну, не умею я про них писать. Пришлось перебрать все свои стихи. И я нашла. Не совсем то, конечно...
  - Получилось очень хорошо, - криво усмехнулся Зубов, - я бы сказал, впечатляюще... Спасибо вам за то, что поговорили со мной.
  - Я очень хочу, чтобы Тереза была счастлива.
  И он услышал стук каблучков по ступенькам. Пока Владимир шел к машине, его осенила благая идея: может быть, Тереза на даче? Шофер предложил поехать туда, он даже дорогу помнил... Они уже стали выезжать, когда у Владимира зазвонил телефон.
   - Да, - ответил он, тщательно гася раздражение. Мало ли кто может звонить с неизвестного номера.
  - Это Павел Тур, - злобно сказали в трубке, - я узнал, что вы в Питере. Зачем вы приехали?
  - Не ваше дело! - отрезал Владимир. - По-моему, при нашей последней встрече я вполне ясно дал понять, что не желаю с вами общаться.
  - По-моему, - желчно сказали в ответ, - при нашей последней встрече мы с вами наговорили такого, что Терезе до сих пор нервы треплют... Владимир, вы приехали с ней поговорить?
  - Да. Зачем отрицать очевидное...
  - И помириться?
  - Если получится...
  - Марина злится на меня, - печально произнес Тур, - очень злится. Она теперь либо кричит, либо вовсе не разговаривает.
  - Да, моя партнерша - женщина решительная. Мне она сказала лишь, что меня убить мало... Я боюсь с ней встречаться. Особенно на сцене. Да и вне ее тоже. Порой мне кажется, я жив лишь потому, что спектакль - дело коллективное, а она не желает подвести родной театр...
  - Тереза сейчас находится в Концертном зале у Финляндского вокзала, - вдруг решился Павел. - Знаете, где это?
  - Найдем, - радостно ответил Владимир, - спасибо...
  - Не знаю, правильно ли я поступаю...
  - Вам тоже было приказано не вмешиваться под угрозой увольнения?
  - Вы были в офисе?
  - Точно, был, - скривился Владимир.
  - Мне бы очень хотелось перестать чувствовать себя виноватым.
  - А как мне бы хотелось...
  
  Главный вход в концертный зал был закрыт. Владимир стоял около двери, мучительно соображая, кому позвонить, чтобы его пропустили по-тихому.
  - Не знакомы с местной спецификой? - спросил подошедший шофер, увидев замешательство нанимателя. - Пойдемте, я вас проведу.
  Они вошли через другую дверь, над которой висела алая табличка, где золотом было выведено: "Администрация Калининского района Санкт-Петербурга". По мраморной лестнице они спустились в гардероб, свернули в неприметную боковую дверь, прошли через какие-то подсобки... и вышли уже в гардеробе концертного зала.
  - Слушайте, - восхищенно выдохнул Владимир, - вот это чудо! Может быть, вы меня дождетесь? Чтобы я не потерялся в подземных переходах?
  Шофер улыбнулся и кивнул. Зубов пошел на голоса. В зале была в разгаре репетиция, сновал народ. Горел верхний свет, на сцене пытался петь бородатый мужчина с гитарой. Его перебивал нервный парень за пультом звукорежиссера. Рядом с парнем стоял Павел Тур. Терезы не было видно.
  Владимир решительно пересек зал, обогнул толпившихся возле сцены людей и поднялся по ступенькам за сцену. Тут, за занавесом, он и столкнулся нос к носу с Терезой.
  - Вот так-так, - улыбнулась она, но глаза у нее злобно сверкнули, как у хищника породы кошачьих, готового к прыжку. - Добрый день, Владимир Александрович!
  - Здравствуй, Тереза, - получилось даже не смиренно, а как-то жалко.
  Он понял, что ей не хочется поддерживать разговор. Тереза стояла, вслушиваясь в какие-то звуки и всматриваясь в мужчину, который на сцене пел о крыльях, ангелах и любви... Владимир с трудом вспомнил фразу, которую репетировал в самолете:
  - Тереза! Нам надо поговорить.
  Тут она дернулась, словно собралась бежать от него через сцену. Зубов поймал ее за локоть, но Тереза упорно шла вперед, пытаясь стряхнуть его руку. Так они и вывалились из-за кулис под недоуменные взгляды исполнителя, двух гитаристов и флейтиста. А еще на них с удивлением посмотрели все, кто находился в зале. Гитаристы сбились, исполнитель замолчал, флейтист издал странный, практически неприличный звук - и на секунду все стихло. Потом раздался возмущенный вопль звукорежиссера:
  - Тереза, ну что такое! И ты туда же! Ты же должна была вступить с середины куплета...
  Владимир разглядел в ее руках микрофон и почувствовал себя идиотом. Потом громко сказал всем:
  - Добрый день! - и ослепительно улыбнулся, он же знаменитый актер, в конце концов.
  - Здравствуйте, Владимир! - радостно поприветствовал его парень-звукорежиссер. Он был тогда с Терезой в гостинице. - Простите, но вы удивительно не вовремя...
  - Это вы простите, - ответил Зубов, упрямо не уходя со сцены. Ему показалось, что если он сейчас отойдет от Терезы, то потом ее никогда не найдет.
  Она улыбнулась легкой извиняющейся улыбкой сразу всем присутствующим, обратилась к нему:
  - Пожалуйста, сядь куда-нибудь. У меня два номера, мне надо их отработать. Я не могу всех задерживать!
  Владимир спустился по ступенькам, радуясь, что никто на него не пялится и не подходит за объяснениями. Он проникся невольным уважением к людям, которые снова вернулись к своим делам, словно ничего не произошло.
  Тереза ушла за кулисы. Снова заиграли музыканты, запел мужчина, потом появилась она. Как же он не увидел тогда, что она пополнела? Не догадался, почему у нее чуть отекло лицо? Ведь все это время, у нее внутри рос человечек... Его человечек. Его и ее...
  Он ждал ее, не замечая ничего вокруг. Тереза подошла и молча села рядом с ним. Она поняла, что он не здесь. Дотронулась до его плеча, Владимир вздрогнул.
  - Я освободилась на минутку.
  - Нам надо поговорить, - произнес он так, будто она с ним уже спорила.
  - Надо, - согласилась она, - только сейчас не место и не время.
  - Когда? - быстро спросил он.
  - Сегодня - выступление. После него я буду не с состоянии выяснять отношения. Завтра у меня открытая лекция для всех желающих в Большом университете. В общем, освобожусь около четырех. Ты сможешь потом меня забрать?
  - Хорошо, завтра. Скажи, куда подъехать. Я буду.
  
  
  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
  
  Владимир в эту ночь спал плохо. Ворочался, вздыхал и снова погружался в серое, зыбкое марево. Все начинало кружиться - и он старался очнуться поскорее. Просыпался, шел в ванную и пытался водой смыть кошмары... Потом отправлялся спать дальше. Последний раз посмотрел на часы в пять утра. Заставил себя заснуть - снова нырнул в кошмар. Окончательно он проснулся около десяти утра. Голова болела, мышцы ломило. Даже после попойки со Степой он чувствовал себя более прилично.
  После душа Владимир залез в Интернет, нашел расписание мероприятий и обнаружил лекцию Терезы - начало в половину второго дня. "Замечательно, туда я и отправлюсь!" Позвонил шоферу уточнить, что они встречаются в четыре на Университетской набережной. Захватил карту Санкт-Петербурга и отправился гулять.
  Небо тяжело опустилось на город. На его фоне особенно ярко выделялся желтый собор рядом с домом. Его охраняли суровые черные орлы изгороди. Владимир постоял на ступеньках храма, прислушиваясь к себе, к миру... Вошел, перекрестил лоб и остановился, не зная толком, что делать. Его всегда смущало в таких местах, что кто-то заметит его неловкость, что он может сделать что-нибудь не так. И вместо покоя в душе, которого он так жаждал, придет еще большее смущение.
  - Посмотрите, как у нас красиво, - раздался у него за спиной негромкий радостный голос.
  Владимир обернулся, у него за спиной стоял священник в рясе. Немолодой благообразный мужчина с удивительно добрыми глазами.
  - Красиво у нас и спокойно... Может, вы пришли сюда за этим? - спросил священник. В его глазах Зубов не увидел суровости, только интерес и желание помочь.
  - Благословите, батюшка, - неожиданно для себя попросил он.
  Владимир вышел на улицу спокойный, умиротворенный и благодарный... Не торопясь дошел до Фонтанки, потом, сверившись с картой, до Невского проспекта. Остановился полюбоваться величественными колоннами Казанского собора. И посочувствовал тем, кто давился в пробке в этот час - Невский был забит намертво. Вспомнились слова Терезы, что в центр города надо ездить на метро.
  Вдруг Владимир вспомнил, что с утра не завтракал. Зашел в первый попавшийся ресторанчик, заказал много еды и кофе. Вспомнил, что дома еды нет, а он туда собирался везти Терезу. Сделал несколько звонков. Заказал и еду, и напитки, и даже охапку роз - непременно кремовых - в количестве ста одной штуки.
  Зубов пришел в Университет до начала лекции и обрадовался, увидев еще практически пустой огромный белоколонный зал. Он забился за колонну, выбрав место таким образом, чтобы с кафедры его не было видно. Постепенно собралось много народу, и появилась Тереза, непривычно строгая и серьезная, в черном костюме. Какая-то другая.
  Владимир обеспокоено поглядел на ее ноги, испугался, что она опять на каких-нибудь безумных шпильках. Что-то эта привычка перестала ему нравиться, учитывая ее беременность... В этот раз туфли на ней были элегантные и подходящие, с устойчивым и умеренным каблуком.
  - Многие задаются вопросом, есть ли литература сегодня? - начала Тереза. - Можно ли считать тексты, что выходят сейчас, тексты цитатные, развлекательные, вторичные по сюжету, не несущие ничего нового читателю... можно ли считать подобные тексты произведениями литературы? Если уж на то пошло, можно ли считать тексты, которые пишу я, литературными произведениями? Если нет - то почему? Если да - то какими?
  Владимир так внимательно вслушивался в ее голос, что не заметил, как сладко заснул. Проснулся он жизнерадостного женского хохота. Неохотно приоткрыл глаза, не сразу смог сообразить, где находится.
  - Обратите внимание, Ольга Павловна, - говорила между тем Тереза, - этот человек считает себя, должно быть, моим самым преданным и восторженным поклонником...
  - Отрадно видеть, Тереза Ивановна, какое благотворное влияние оказывает ваша пламенная речь о судьбах русской и мировой литературы на неподготовленного читателя, не испорченного классическим филологическим образованием!
  И обе захохотали. Владимир похлопал глазами. Конечно, обидно было попасть на злой язычок дамам, однако Тереза смеялась весело и беззаботно... Он вздохнул и поднялся:
  - Добрый день, - получилось хрипло.
  - Добрый.
  После взаимных представлений Ольга Павловна ушла за Терезиными вещами. Как только они остались одни, Тереза задумчиво сказала:
  - Я тебя чувствую... так что тебе повезло. А то заперли бы тебя в аудитории. Я бы пошла на набережную - а тебя нет...
  - Да, - он потер лицо, - нелепо получилось. Я хотел послушать... правда.
  - Ничего страшного, бывает. Например, я как-то заснула на латыни. Ладно бы на лекции - народу много, никто бы и не заметил. А то на семинаре. Представь, всего двадцать человек, я на первой парте, как обычно... и сплю.
  Ольга Павловна зашла отдать вещи и закрыла за ними дверь зала.
  - Все-таки подумай, Тереза, возьмись хотя бы спецкурс вести... Все филолухам нашим наука, - продолжила она какой-то старый, видимо, разговор.
  Тереза ее заверила, что подумает, - и они ушли.
  Небо упало на землю тяжелым серым покрывалом. Пошел снег, воющий ветер пытался сбить с ног. Нева взбунтовалась и жаждала вырваться из плена гранитных набережных, все больше злясь оттого, что это невозможно...
  Они нырнули в теплую, прогретую машину - и перевели дыхание.
  - Сегодня пошел первый снег! - с восторгом сказала Тереза.
  - Поехали домой, - с удовольствием проговорил это слово Владимир.
  
  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
  
  Тереза задремала еще в машине, пробормотав виновато: "Как же я устала...". Они ехали к дому около собора чуть больше часа, большую часть времени потратив на то, чтобы пересечь Дворцовый мост. Когда машина плавно остановилась, Владимир посмотрел на Терезу: ему было жаль ее будить. Но все же он не удержался и погладил ее по щеке.
  - Приехали, - пробормотала она, - я чувствую, машина остановилась.
  Зубов поймал себя на мысли, что надо сдержаться, а то он начнет целовать ее прямо здесь, в машине. Сначала легонько дотронется губами до ее щеки, потом... Вот мысли про "потом" он старательно отогнал - взрослые люди все-таки. И перед шофером неловко. Поэтому укоризненно произнес:
  - А я все же добрее, я над тобой не смеюсь!
  - Я теперь в обед сплю. У меня такой режим дня - с тихим часом.
  - Тебе положено, - Владимир лишь коснулся ее губами. - Поднимайся, пойдем!
  Выходя из машины, она обратилась к шоферу:
  - Спасибо вам большое. Вы нас изумительно везли. Я ничего не почувствовала: ни рывков, ни торможения. А ведь там всю дорогу пробки!
  Владимир понял, что у автора фантастических романов Терезы Ивановны Тур появился еще один фанат, который прямо сейчас отправится покупать книжку о драконах и читать ее всю ночь. Он покачал головой: и как ей это удается?
  - Я все с лета у тебя хотела спросить, зачем ты купил мою квартиру... - Тереза насмешливо посмотрела, как он открыл дверь своим ключом.
  - На всякий случай, - скривился он.
  - Да..., - она нахмурилась в ответ, - лето получилось... сумбурным.
  - И осень не лучше, - печально вздохнул он.
  - Что ты, - даже удивилась она, - осенью было хорошо... Мы с тобой... Вместе...
  Они в молчании поднимались в лифте.
  - Знаешь, я уже дал распоряжение, чтобы ее переоформили на тебя, - вдруг сказал Зубов, открывая перед ней дверь.
  Тереза перешагнула порог и отрицательно покачала головой.
  - Это слишком...- ответила она, наклоняясь, чтобы расстегнуть сапоги. - Я не могу...
  - Я могу, - отрезал он. - Тебе помочь?
  - Да, пожалуй. Ноги отекли. Все равно, я не могу ее принять...
  Он помог ей разуться, снять пальто и пробурчал ей вслед:
  - Невозможная женщина...
  - Я все слышу! - отозвалась Тереза. - Спасибо, что не стал здесь ничего менять.
  - Это твоя квартира, я не мог.
  - А ты любитель красивых жестов, - она показала на охапку роз, небрежно брошенных на стол. - И главное, у тебя это получается так естественно...
  Она собрала розы со стола, обняла их, прижала к лицу, словно целуя.
  - Во что бы их поставить? Володя, у тебя ваза есть?
  Он отправился на кухню. Вазы не нашел, зато набрал в большой глиняный кувшин воды. Тереза с розами устроилась на диване и вытянула ноги.
  - Прости меня, - он остановился перед ней с большим кувшином, куда бы такое количество роз все равно не поместилось.
  Тереза посмотрела в его серые глаза, увидела растерянность... И любовь. И поняла, что на самом деле не сердится. И улыбнулась ему, вдруг решив поверить, что все это - правда. И он сам, и его любовь. И счастье, в которое захотелось прыгнуть, как в озеро с мостков...
  - Я так и не смогла на тебя рассердиться..., - прошептала она.
  - Я слишком сильно тебя люблю... Наверное, я попросту обезумел...
  - Похоже на то. Мне показалось, что я первый раз увидела тебя настоящего.
  - Зрелище было... - скривился Зубов.
  - Зато это была правда, - пожала она плечами.
  Опять повисла неловкая тишина. Терезе, как всегда в подобные патетические моменты, страшно захотелось есть.
  - Слушай, а в доме есть что-нибудь съестное? Или только розы?
  - Прости, - всполошился он, - как я сразу не подумал? Сейчас! Греть и кормить.
  После ужина он уселся рядышком с Терезой и решительно обнял ее, а она прижалась к нему поближе.
   - И как это тебя твой англичанин не умыкнул сразу, - вдруг ехидно сказал Владимир. - В ковер завернуть, в самолет погрузить - и на Британские острова! Он ведь тоже наверняка твой поклонник.
  - Конечно, - ответила Тереза в тон ему. - Я - фанатка Роберта Рэнделла, он - мой поклонник. Все, как положено. Я пересмотрела все фильмы с его участием. Его фанаты переводят мою книжку про драконов на английский язык, чтобы он мог почитать. Я разрешила. И вообще, почитатели наших талантов объединились. Твои же меня не любят!
  - Подожди! - Владимир замер. - Как ты можешь! Твой любимый актер - это я!
  Тереза зловредно улыбнулась:
  - Мой любимый актер - Тимоти Далтон, который играл мистера Рочестера в 1983 году. Не хочу огорчать, но все остальные: и ты, и Роберт - всего лишь клоны...
  - Ты жестокая. Коварная! Фанатка мистера Рочестера!
  - Да, с девятого класса школы, - хохотала Тереза - как же ей было хорошо рядом с Владимиром. - Если бы я писала сценарий для экранизации "Джейн Эйр", то назвала бы его "Мистер Рочестер" и вела бы повествование от его лица.
   - Слушай, напиши уже! Мы выпросим денег у Степы, и я тоже сыграю мистера Рочестера.
  - Ты не сможешь его сыграть, - она обернулась к нему, с серьезным видом погладила по щеке. - Ты слишком красив.
  Зубов привычно сморщился. Тереза пожала плечами:
  - Слушай: ты добрый человек, изумительно талантливый актер. Но при этом ты потрясающе красив. Это факт. Так смирись с этим...
  Он поцеловал ее в макушку, обнял покрепче:
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Отлично, только устаю быстро.
  - Давай я дам тебе халат, ты переоденешься, уляжешься нормально.
  - Чей? - она резко открыла глаза, - чей халат?
  - Мой. В этой квартире никого, кроме нас не было.
  Он отвел ее в комнату, стащил с нее костюм, замотал в халат. Он хотел ее безумно, но Тереза дремала на ходу, уставшая от событий этих ненормальных дней. И он не посмел нарушить ее покой. Только обнимал ее и ждал пробуждения.
   ...Потом сам проснулся от того, что она гладила его. Весьма определенно и недвусмысленно. Тереза его подкараулила и с лукавой улыбкой, с сияющими глазами ждала его пробуждения...Потом, когда убедилась, что он не спит, стала его целовать. Он понял, что это не эротическая фантазия, и напал на нее сам. Он был нежен. Безумно нежен...Он хотел выразить свою любовь, свою жгучую необходимость в ней каждым прикосновением.
  Через какое-то время, когда они оба смогли дышать ровно, до них донесся телефонный звонок.
  - Прости, - он погладил ее по плечу, - я должен ответить.
  Он вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
  - Зачем ты звонишь? - все же расслышала Тереза. - Прости, но я тебе уже все сказал. - Потом саркастически добавил: - И ты думаешь, что беременна? Я все равно не могу сейчас с тобой разговаривать. Я приеду в Москву, мы встретимся и все обсудим.
  Тереза изо всех сил старалась не слушать. Она изо всех сил старалась не слышать. Однако ее чувства настолько обострились, что она слышала не только то, что говорил Владимир, но и чувствовала то, что ему в трубку рыдала та девочка, с которой Тереза встретила его не так давно около ресторана. Почему-то Тереза была убеждена в том, что это та самая девочка... Влюбленная - и поэтому глупая. Та, что смотрела на своего кумира преданными, щенячьими глазами.
  Тереза представила себе, как через год или два она услышит такой же звонок. Он прикроет двери за собой - и будет шептаться... Или даже говорить в полный голос, ничего особо не скрывая. Ее замутило. По сердцу резануло, словно бритвой - нестерпимо, больно - и Тереза поняла, что хочет обратно в свой покой. В свою свободу. В свое одиночество...
  Когда Владимир зашел в комнату, Тереза была уже одета.
  - Я сожалею, - сказала она спокойно, - но у нас ничего не получится.
  - Тереза... Послушай, я понимаю, ты злишься на меня... это лето...Прости меня... Мне многие звонят сейчас, говорят, что беременны - и хотят денег. Прости.
  - Володя, я не злюсь. Ты - такой, какой ты есть. И люди не меняются. Как бы им этого не хотелось.
  - Ты мне не веришь?
  - Нет. Я верю лишь в то, что это будет повторяться снова и снова. Я не хочу такого.
  - Но только что - в этой самой квартире...
  - Зубов, прекрати уже... Ты - актер, лицедей и способен изобразить все, что угодно. Я пишу сценарии и могу придумать любую сказку... Все. Кроме этих выдумок между нами нет ничего.
  - Я люблю тебя, - беспомощно сказал он.
  Тереза покачала головой:
  - Нет, Володя. Не любишь. Как и я тебя. Ты просто бесишься, что тебя отвергли.
  - Значит, я так и не стал для тебя близким человеком?
  - Выходит - нет.
  - Значит, моя любовь и ревность, и... - он даже задохнулся, - наш ребенок не в счет?
  - Володя, нас не связывает ничего, кроме секса - феерического, я не спорю - и ребенка. Секс - и его результат, ничего больше. Ребенок останется со мной, тебя обременять я не собираюсь. Можешь не волноваться.
  Владимир вдруг понял, как же он устал, как она вымотала его за эти безумные месяцы.
   - Хорошо, Тереза... Хорошо. Как пожелаешь.
  
  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ.
  
  В это утро Владимира раздражало все: невозможный, нереальный город вокруг, люди, этот город населяющие... Осень, вид умирающей земли, голые деревья. Яркое солнце, такое ненужное, такое нелепое, такое бесполезное в последние дни октября... Он вышел на улицу. От звуков проснувшегося города его замутило, от запаха ледяного воздуха разболелась голова.
  Он вдруг понял, что все его летние метания, переживания, непонимания, попытки все исправить - все это была некая белая полоса. Белая, потому что в нем все-таки жила безумная надежда все исправить. Достучаться до Терезы, убедить ее. Привлечь к себе внимание... Заставить.
  А сейчас... Даже боль оттого, что все неправильно, боль, с которой он уже сроднился, но к которой не смог привыкнуть, вдруг ушла. Владимир прислушался к себе - действительно, ничего не болело внутри. Может быть, там все погибло...
  Он дико обрадовался возможности уехать отсюда. Из этого дома, квартиру в котором он купил, чтобы ее порадовать - глупость какая... Из этого замкнутого круга площади, с невыразимо прекрасным собором посредине... Ему все время хотелось подойти, посмотреть на купола и прошептать: "Как же так..."
  Но шофер уже подал машину, рейс был утренний, один из самых ранних - здесь актера более ничего не держало... Все-таки он обернулся к собору, успел, когда машина выворачивала на Литейный, схватить взглядом эту красоту, в тщетной попытке запомнить, запомнить до мельчайших подробностей, запомнить навсегда...
  В полном молчании, достаточно быстро они проехали Литейный, пересекли Невский. Дальше - Владимирский проспект, Московский. Площадь Победы.
  Владимир словно бредил. Слова "бессмысленно", "никогда", "оставить в покое" бились в его голове... "Оставить в покое". "В покое"... Он вдруг понял их, эти слова, понял, как понимают людей. Пережил их. Примирился с ними...
  Как и примирился этой бессонной ночью с тем, что "в покое", придется оставить ее. Что же делать, если она больше ничего не хочет... Ни любви, ни нежности, ни его самого... Только покоя.
  Единственно, с чем он не смог смириться, так это с ее решением того, что он, отец, не будет иметь к их ребенку никакого отношения. Этот вопрос, безусловно, придется урегулировать с ней. Но, скорее всего, не лично... Через посредников. И не сейчас... Скорее всего, после рождения ребенка. Кстати, а когда это произойдет?
  Владимир очнулся. Понял, что тяжело вздыхает. Понял, что они уже проезжают под Кольцевой. Еще немного - вот он, поворот на Пулково - и все. Аэропорт, самолет, столица.
  Вдруг он понял, что вытащило его из водоворота мыслей - в кармане гудел телефон. И когда он успел выключить звук?
  Звонила Тереза. "Это что же должно было случиться?..", - мелькнула мысль.
  - Да, - заорал он в трубку, - да... Что с тобой?
  В трубке гудели тяжелые машины, кто-то кричал, истошно, с подвываниями. Молодой мужской голос что-то выговаривал. Владимир услышал: "Вы об этом пожалеете". Голоса Терезы было не слышно.
  - Тереза, - заорал он, словно это могло помочь, - Тереза, отвечай немедленно, ты где?
  - На кольцевой, - вдруг ответила она, - прости меня...
  - Разворачиваемся, она на кольцевой, - бросил он шоферу.
  - Где именно? - спросил тот. Машина, которая и до этого ехала не медленно, бешено помчалась к Пулково, развернуться было можно, лишь проехав территорию аэропорта насквозь.
  - Где ты? Где ты находишься? - продолжал спрашивать Владимир.
  - На кольцевой, - повторила она. - Я тебя люблю.
  Звуки бешено проносящихся куда-то машин, мальчишеский голос, оравший: "Вы не представляете, с кем связались". Тереза молчала.
  Владимир глубоко вздохнул и выдохнул - испугался, что он сейчас дико закричит, напугает ее еще сильнее. Поэтому, когда он заговорил, в голосе был только елей. Ну, еще немножко нежности:
  - Где именно на кольцевой ты находишься?
  - На съезде с Вантового моста в сторону Московского проспекта произошло крупное ДТП с участием нескольких машин, - шофер, оказывается, уже успел переключиться на какую-то волну, где передавали дорожную обстановку в городе.
  - Ты на Вантовом мосту?
  - Да, по направлению к югу..., - наконец смогла проговорить она что-то внятное.
  - Держись, я сейчас буду.
  - Повторяем, - продолжал говорить ведущий, - произошла крупная авария, перекрыты все полосы движения, пробка, несмотря на то, что это случилось несколько минут назад, образовалась весьма приличная... Как сообщают наши слушатели, обломки девяти или десяти машин разбросаны по всей проезжей части. Ожидается прибытие дорожной полиции, скорых... Будьте внимательны, объезжайте.
  Их машина, миновав шлагбаумы аэропорта, неслась в обратном направлении. Пулковское шоссе, съезд на кольцевую, пара километров по ней, съезд в город... Владимир подумал и стал набирать телефон Степана.
  - Да понял я, понял, - Степа всегда все понимал быстро, - сейчас там будут тебе и адвокат, и "скорая", не дергайся так. Сейчас все будет.
  - Я боюсь, - Владимира начало трясти, - Степа... Я так боюсь...
  - Успокойся, - с нажимом произнес друг, - ты должен успокоиться. Ей на этот момент только твоей истерики не хватает...
  Шофер между тем гнал машину городом, странными узкими проездами между какими-то складами, грязной, разбитой дорогой под кольцевой, трамвайными путями... И все это, особо не снижая скорости. Да, подвеску в это утро никто не щадил...
  - Мы выедем на кольцевую перед аварией. Там, по идее, не должно быть перекрыто... Все, поворачиваем.
  Снова загудел телефон.
  - Да, - Владимир пожирал глазами дорогу, где скопились машины. Скорость пришлось снизить.
  - Добрый день, - голос был одновременно и внушителен и мягок. Можно сказать, и профессионально внушителен, и профессионально мягок, - меня зовут Семен Яковлевич, я адвокат, звоню по поручению Степана Сергеевича.
  - Да, - повторил Владимир, напряженно вглядываясь вперед - шоферу никак не удавалось втиснуть машину, - может, проще ногами?
  - Возможно, - ответил шофер. - Только аккуратно - все нервные...
  Владимир выскочил из машины, соседние испуганно загудели.
  - Я вас слушаю, - проговорил он, вдруг понял, что держит трубку около уха.
  - Ты охренел? - заорали ему из окна соседней машины. - Куда под колеса?
  - У меня жена там! - заорал он в ответ. - И дети!
  - Главное, - донеслось до него, наконец, - главное, ничего не предпринимайте. Никаких разговоров, никаких действий. Я буду минут через десять или пятнадцать, максимум... И "скорая" подъедет, мы увезем Терезу Ивановну, нечего ей там делать...
  Владимир нажал на отбой и стал озираться - где же в этом хаосе Тереза?
  Покореженные машины действительно были разбросаны по всем пяти полосам. Возле каждой стояли люди - по одному или группами. Выражение лиц у всех было странно схожее - смесь недоумения и... счастья, что ли?
  - Подумайте! - громкий, возбужденный мужской голос разносился над всей этой жутью, - подумайте! Железо - всмятку, в хлам. Ни одна машина восстановлению не подлежит. А люди! Люди все живы!
  Чуть дальше всхлипывала женщина, разговаривая с кем-то по телефону:
  - Слава Богу! Слава Богу! - в такт своим словам она раскачивалась всеми телом. - Я детей почему-то дома оставила. А они так поехать хотели...
  Ее машина была основательно впечатана капотом в левую разделительную полосу. А вот зада у машины не было. Ни багажника, ни мест пассажиров. Вместо этого всего был грузо-пассажирский мерс.
  Водитель этой машины тоже объяснялся по телефону. Заикался он сильно, но старательно пытался донести до сведения начальства, что москвичей из Пулково он не заберет не по своей вине.
  Владимир вдруг понял, что он стоит на месте, не в силах сделать ни одного шага. Какой там шаг, он ни вздохнуть, ни выдохнуть не мог. Потом до него донесся тот самый противный голос, что он уже слышал в трубке.
  - Сейчас приедут отец с матерью, вы все об этом пожалеете! - молодой человек, видимо, никак не мог уняться.
  На звук этого голоса Владимир и пошел. Все быстрее и быстрее. Огибая обломки и людей. Так он и увидел Терезу. И мальчишек. Они сидели на асфальте, рядышком, вжавшись спиной в железо правой разделительной полосы. Без кровинки в лице. Та груда металлолома справа, что лежала на боку, впечатанная с одной стороны в другую сторону металлолома, и придавленная сзади еще одной, была, видимо, останками ее джипа.
  Увидев это, Владимир что-то закричал и побежал. Руки и ноги снова стали его слушаться, во рту, правда, остался саднящий привкус желчи.
  Живы. Главное, все живы...
  - Тереза, - рухнул он рядом, - Тереза... Мальчишки... У вас все цело?
  Он неловко и неумело ощупывал руки и ноги Якову и Ивану, заглядывал в глаза Терезе, пытался погладить ее по голове. Она вдруг всхлипнула и кинулась к нему. Ее била дрожь.
  - Я тебя люблю! Понимаешь? - повторяла она как заведенная.
  - Упокойся, - гладил ее по голове Владимир, - успокойся. Я здесь...
  - А вы кто? - раздался над ним требовательный голос неугомонного паренька.
  - Отойди от них, - другой голос, насмешливый и злобный одновременно, - отойди, Христа ради! Не видишь - муж. Ты и так все это организовал, когда из-за поворота на двухстах вылетел и с управлением не справился...
  - Это муж, - не слушал мальчишка. - Значит, он платить будет? А он богатый? Где-то я его видел...
  Владимира подкинуло. Он бы убил. Не раздумывая. Растерзал бы, вырвал бы кадык... Долго бы смотрел на свои руки в крови. С удовольствием. Потом он понял, что хрипит, а его удерживает мужик, который сначала пытался заткнуть мальчишку.
  - Спокойно, - говорил он Владимиру, - спокойно. Дождемся адвоката. Мне его запретили трогать...
  - Мне тоже, - обмяк актер, приходя в себя, - спасибо вам.
  - Не за что, - отпустил его мужик, - это счастье, что я с женой разругался перед отъездом, она фыркнула и дома осталась. Она в положении... Седьмой месяц. А не дай Бог, что - я сам этого недоноска порешил, безо всяких адвокатов.
  Парень, наконец, отошел. Владимир стоял, хватая ртом воздух, боясь спросить Терезу о главном. Хотя какой смысл спрашивать, если она сама не знала ответ на вопрос: жив ли ребенок внутри нее. Или все-таки погибшие в этой аварии есть?
  Тереза вдруг стала бормотать что-то, бессвязно. Владимир сел рядом, усадил ее к себе на колени - от асфальта же холодно. Иван и Яков тоже прижались к нему с разных сторон.
  - Это я виновата! - разобрал он, наконец. Владимир поморщился - ну что еще могло сказать это невозможное создание. Только так!
  - После нашего разговора я поняла, что ненавижу себя. За то, что лгала, когда говорила вчера, что ты не стал близким мне человеком. За то, как обошлась с тобой. За ревность... За непомерную гордость. За свои решения... За то, что мне больше всего хотелось обнять тебя, закрыть глаза и остаться рядом. Несмотря ни на что.
  Еще я поняла, что ненавижу не только себя, но и весь этот мир. Ненавижу и не хочу жить. С этой мыслью я ехала на дачу. С этой мыслью я заснула. С ней же проснулась. С ней же села за руль и повезла детей в Пушкин, чтобы как-то отвлечься... Видимо, Господь и решил мне объяснить, в чем ценность бытия. И смысл жизни заодно...
  - Слушай, - Владимир даже потряс ее. Слегка. - Если ты меня любишь, если ты решила, что хочешь остаться со мной, если ты даже не смогла рассердиться на меня за скандал со Степаном, тогда... Тогда почему? Из-за звонка?
  - Нет. Не только. Я просто решила, решила еще летом, что заставлять тебя жить со мной по причине беременности - это и некрасиво, и неправильно. И подло по отношению к тебе... И я это уже проходила, и не к чему хорошему это не приведет... Володя, что с тобой?
  Зубов и сам не понимал. Его трясло. Он и плакал, и смеялся. А когда он смог говорить, то сказал любимой женщине:
  - Тереза, какая же ты несусветная дура!!!
  ***
  Потом было много всего.
  Адвокат, который объяснял родителям восемнадцатилетнего паренька, насколько они попали... Что их ресторан - это еще не повод для их сына так чудить. Мальчишка со стажем вождения в два месяца, который искренне считал, что виноваты в аварии все, кроме него, решившего погонять по кольцевой...
  "Скорая", которая увезла Терезу. Спокойствие, которое ее охватило, когда она поняла, что о ней позаботятся, что не надо никуда бежать, не надо ничего предпринимать - кто-то все взял на себя...
  Нервная ночь в больнице - к ночи у нее разболелся живот. Огромная гематома, выступившая там, где ее рубануло ремнем безопасности, когда машина после столкновения перевернулась. Мама, которая принеслась, как только узнала о случившемся, и которую положили тут же, на соседнюю койку отдыхать под капельницей - так, на всякий случай, по знакомству...
  Видеосъемка, выложенная в сети... Их авария, оказывается, получила название "курьезной" - столько разрушений - и не одного погибшего.
  - Так не бывает, - разводили руками сотрудники дорожной полиции.
  - Так не бывает, - были с ними согласны аварийные комиссары, подсчитывая, сколько придется выплачивать тем, чьи машины ушли в тотал.
  Потом, совсем уж глубокой ночью, Тереза захотела есть. И не что-нибудь, а суши, роллы и все остальное с рисом, рыбой и прочими кальмарами... Владимиру было поручено организовать прокорм Терезы, детей и мамы, к чему он подошел с дотошностью. В конечном итоге накормили все отделение - конечно, тех, кто не спал в половину второго ночи...
  Утро наступило ближе к обеду - пока они проснулись, пока поднялись... И началось с грандиозного скандала - Владимир и Тереза обсуждали перспективы их дальнейшей совместной жизни. Анна Яковлевна и мальчики сочли необходимым срочно выздороветь и исчезнуть из палаты.
  - Ты подпишешь бумаги о том, что в случае развода дети остаются со мной! - заявила Тереза.
  - А ты, - не остался в долгу Владимир, - что мои предполагаемые измены не являются поводом для развода...
  - Предполагаемые - это как?
  - Это вот как! С кем я, по мнению Интернета, сейчас сплю?
  - С кем ты только не спишь!
  - Конкретно - с моей партнершей по сериалу. Хочешь фото?
  - Не хочу!
  - А я не хочу, чтобы ты мне нервы трепала!
  Так что, в любом случае, жизнь им предстояла интересная. Но совместная...
  А к концу февраля у них родилась девочка. Лизонька.
  
  
  
  
  
Оценка: 8.15*32  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"