В данном файле даны тексты в том виде, каком они прочитаны судьями. По ссылкам списка они могут не соответствовать положению вещей на момент конкурса или отсутствовать вовсе, если автор удалил свою работу. Тексты даны для сверки с критическими судейскими обзорами.
Малышев Валера, таксист, женился на генеральской дочери Варваре.
Познакомились они, когда Валера вез еще незнакомую пассажирку от Балтийского вокзала до улицы Таврической, где обитало семейство генерала Варламова.
Теща-генеральша люто невзлюбила Валеру, хотя тот заканчивал уже вечерний институт, был умен, красив и на все руки мастер. А от Варвары - так просто без ума...
Но материнское сердце тещи непредсказуемо. Да плюс ко всему Марина Евгеньевна, так тещу величали, имела мнение, как в армейском анекдоте: 'Ведал ли ты, Ванька, лейтенантом будучи, что с генеральшей спать будешь!'
То есть - генерал командует войсками, а генеральша - самим генералом.
В доме она была царь, бог и воинский начальник. Павел Игнатьевич Варламов, генерал-майор, Марину Евгеньевну побаивался и звал ее уважительно Мама. Варьку держала мать вообще в черном теле, не говоря уж о домработнице и 'порученцах'.
По обстоятельствам, от них не зависящим, пришлось Валере с Варварой первые два года жить с ее родителями на Таврической.
И Марина Евгеньевна оттянулась в это времечко 'по полной'. Во всех книгах генеральской библиотеки имелись одинаковые закладки, видные невооруженным глазом, на каждой из них каллиграфическим почерком 'порученца' Пети было начертано: 'Поставь на место - не Тебе куплено!' Младший сержант срочной службы Петр Перфильев две недели ночи напролет изготавливал этот тираж. И Марина Евгеньевна самолично раскладывала мистические свои послания к ненавистному зятю в каждый том очень немалой генеральской библиотеки.
Потом дело дошло и до постельного и столового белья. Вскоре в каждую чашку и прочие предметы чайных и кофейных сервизов, а так же и в фужеры с рюмками были вложены аналогичные произведения тещиного неуемного разума: 'Не твое - не для Тебя стоит' или еще в этом же духе. Валера как-то в пылу ссоры порекомендовал теще этот перл 'не для тебя стоит' пришпилить на генеральскую ширинку, чем вызвал гнев не только Марины Евгеньевны, но и самого Павла Игнатьевича. Даже Варька обиделась за поругание папиного достоинства и внепланово спала с Валерой членораздельно целых две ночи.
Дочери Марина Евгеньевна дула в уши повсеместно, что 'не пара он тебе', 'скот лесной культурнее твоего Валерочки', 'лучше бы ты старой девой осталась, лишь бы за хама не выходила, дурочка'.
И в конечном счете дожужжалась Марина Евгеньевна своими пророчествами, что стал сначала Валера на другие юбки посматривать.
Как-то, будучи пьян до изумления, его приятель Иванов Михасик, звонит на генеральскую квартиру и просит Валеру. А генеральша отвечает, что вызовет милицию и харю пьяную ивановскую отцинкуют в трезвователе до блеска медного сосуда.
Михасик по душевной простоте послал генеральшу на известный предмет и трубочку поклал на аппарат.
Валера, вернувшись с ночной смены, звонит, как положено, в квартиру, где временно прописан к законной супруге Варваре, однако из-за двери голос домработницы Гули отвечает, что Марина Евгеньевна не велела пускать. У Валеры ключа своего не полагалось. Он, услышав обидные таковы слова, повернулся по правилу 'кругом - марш' и отбыл на улицу.
Раннее питерское утречко серело и плюхалось дождевыми каплями о тротуар. Улица Таврическая блестела как новый галош и, безлюдная, была вроде дамы из-под душа, трогательна и стыдливо наивна и беззащитна. Улицу до слез хотелось пожалеть и сказать ей добрые звуки. Одинокий и бездомный шел Малышев Валерий Эдуардович вдоль серых домов и думал горьким голосом, где бы ему прикорнуть часов на пять-шесть. К родителям своим на Охту ехать было стыдно. Валерин отец перед радостным актом бракосочетания порекомендовал сыну не садиться не в свое транспортное средство. И сын, обуянный любовным томлением к прекрасной Варваре, на папу огорчился. Поссорились они, образно выражаясь.
Вот так, в задумчивом размышлении о превратностях жизненного пути, дошел он до кинотеатра 'Ленинград'.
Сад за кинотеатром еще спал. Лужайки перепелино серели, осыпанные мелкими дождевыми каплями, листья лип бессильно опустили головы вниз, ожидаючи ветра или солнца. Вода в пруду, подернутая муаром, не отражала серого мутного неба, а впитывала его в себя вместе с дождем и туманным питерским утром.
Валера бесцельно брел, засунув руки в карманы куртки и втянув мокрую голову в поднятый воротник. Сигареты были, а зажигалку он оставили в машине. И вокруг - ни души.
Однако он ошибался. За поворотом на скамеечной реечной спинке сидела молодая женщина в светло-бежевом плаще.
'Горлица' - подумалось Валере. У бабки Насти под Одессой в деревне обитали эти птицы и Валера с детства запомнил их характерный окрас, поведение и говорок.
- Девушка, спичек не будет? - cпросил он ее, поравнявшись.
'Горлица' порылась в сумке и протянула пачку сигарет и спички с верблюдом на этикетке.
- Спасибо! А вас не Галей зовут? - поинтересовался Валера, возвращая спички.
- Мариной меня зовут. А ты что, Женя-с-легким-паром? - съязвила она.
В том году рязановская комедия была почти вновинку и герои фильма вместе с их именами и репликами имели повсеместную популярность и узнаваемость.
- Валера я.
- С женой поругался, или из узилища отпущен?- поинтересовалась Марина.
- Из какого узилища? - не понял Валера.
- Из ментовского, какого еще. Из вытрезвителя.
- Нет, я со смены. Таксист-извозчик моя профессия. Товарищей трудящихся и советскую интеллигенцию вожу туда-сюда.
- Туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно. Знаешь такую загадку?
Валера скабрезно ухмыльнулся: 'Догадываюсь!'
-Фига с два! Не про то подумал, товарищ водитель! Качели это. Понял?
Валера искренне рассмеялся.
- Веселая ты, Марина. А теперь я тебе загадку загадаю. Хочешь?
- Валяй!
- Как у девки у молодки загорелося в середке. А у парня-молодца вдруг закапало с конца.
- Тоже загадка с приколом, поди ?
- Ну да. Теперь от нашего стола - вашему! Это русский самовар!
- Понятно. Гляди-ка, дождик кончился...
Откуда ни возьмись, как это в Питере завсегда не в диковину, дождь прекратился и резко осветилось небо. Со стороны Невы появились сначала синие проталины, которые на глазах растекались и в одночасье небо стало нежно-голубого цвета. Пруд воскрес и загордился синью. Ободрились сразу листва и трава. Запахло в воздухе чистотой, свежестью и благодатью. А с первыми лучами солнца волшебная страна появилась из потустороннего или параллельного мира. Мириады жгучих разноцветных алмазных осколков взорвались и загорелись на траве и на листах лип. Изумрудный город окружил Валеру и его случайную знакомую. Чудо произошло и мимолетным своим очарованием напоило радостью все кругом. Весь сад и весь город.
Утро началось. Началась и новая жизнь.
-2-
Марина, она же Мара, оказалась дамой вкусной до чрезвычайности. Была она не то чтобы ослепительной красоты, а весьма мила собою, но имела тот таинственный и непроходимый для мужчин шарм, который иначе называют комплексом роковой женщины, а простодушные люди называют таких женщин известно как.
Гвардейской дамой оказалась Мара, если кратко.
Но и таинственной. С Валерой встречались они на квартире ее подруги, уехавшей якобы, в длительную загранкомандировку совокупно с мужем. Квартира обставлена была неплохо, однако как-то бездушно.
Выпивала Мара лихо, не чинясь и особо не разбирая крепость напитков - по-мужски.
Язык имела острый до чрезвычайности и незнакомым или малознакомым людям ее манера общаться казалась развязной и хамской. Но это совершенно не соответствовало действительности - образный, живой, свободный и насыщенный лексикон Мары свидетельствовал об остром уме и серьезной начитанности обладательницы.
Валера стал жить двойною жизнью. С Варварой они ожидали ребенка и генеральшино сердце помягчало скорее не к самому Варвариному мужу, а к отцу ее внука или внучки.
Словом, под ее чутким руководством генерал Варламов пробил жилье для семьи дочери.
После Нового года должны они будут вселяться в 'двушку' на площади Победы.
Варькина беременность проходила на диво легко и это было 'в тему' Валериным делам.
Варька не бесилась, не закатывала истерик, а читала книжки, ходила в кино да по музеям и в основном одна. Валера, чтобы пореже бывать дома и общаться с богом данной тещею, работал как вол, да и окончание ВУЗа было уже что называется, 'на сносях', защита диплома - месяц февраль. Вот и предавался он работе на несколько фронтов: семья, таксопарк, институт. Мара была всегда внеплановой и внеочередной.
Ноябрь заканчивался настоящей зимней погодой. Снега в тот год легли в последней ноябрской декаде и сразу крепко и по-хозяйски. И вот 29 ноября Мара звонит в таксопарк Валере и говорит ему:
- Привет, товарищ! У нас завтра день здоровья на работе назначен. Ты, насколько я в курсах, завтра выходной. Поедем с нами, коллектив наш небольшой, но емкий, можно сказать ебкий, все практически нашего возраста. Ну как?
- Каком кверху, - в тон мариным речам ответил Валера, - сколько водки брать и что еще?
- Не буянь,- урезонила его Мара, - водки возьми килограмм, из харчей чего хочешь - мы расклада не составляли, а мужики шашлыки сами делают - не впервой. Встречаемся на Балтийском вокзале в зале около касс в семь ноль ноль.
День здоровья состоялся в садоводстве под Ораниенбаумом на даче у одного из Марининых сослуживцев. И, надо признать, Валера Малышев слегка прифуел от этого коллектива и от знаний о том, кто есть Мара и где работает.
Веселье пришло в точку своего апогея.
- И я была девушкой юной, сама не припомню, когда. Я дочь молодого драгуна и этим родством я горда.. - разносилось над дачным поселком. Гитара Олега, старшего из всей компании алчно рычала и рассыпалась мелким бесом. Играл Олег здорово, ухарски как-то, с небрежным шиком.
На недостроенной даче Олега, в единственной пригодной из-за наличия дверей, окон и печки-буржуйки комнате, за самодельным столом из толстых дубовых досок, плотно пригнанных одна к одной, веселилась компания из одиннадцати человек плюс Валера.
Выяснилось, что довелось ему попасть благодаря Маре в общество 'искусствоведов в штатском', то бишь кагебешников с Литейного дом 4. Впрямую, правда, ему об этом вроде бы и не говорили, но по общему тону разговоров, особенно в процессе винопития, Валера, как человек неглупый и вполне здравомыслящий, пришел именно к такому выводу.
Радости по-первости открытие это ему не доставило, но люди все вокруг были практически одного с ним возраста, веселые, грамотные, палец в рот не клади, что называется. Три женщины, включая Мару и восемь мужиков. Сначала они тоже присматривались к Валере, но достаточно быстро все пообвыклись и 'понеслась душа в рай' - песни под гитару, байки, анекдоты. Да такие анекдоты и присказки, что Валере и слышать не приходилось зачастую, несмотря на широчайший круг общения питерского таксиста, а уж кого Валере не приходилось возить - и не перечесть. Анекдоты со всей шестой части света: с южных гор до северных морей!
А песен эта публика знала уйму, разговоры о поэтах, фамилии некоторых Валера слышал впервые. И пили ребята качественно - много, как весь советский народ. Водки взято было достаточно. Танцевали время от времени под магнитофон. Записи хорошие, не третьи-четвертые копии.
Григорий, молодой парень с длинным узким лицом и фигурой атлета, оказывается, писал недурные стихи.
- Почитай нам стихи, Гришенька, - попросила одна из женщин.
Гриша ломаться не стал и на память начал читать:
- Над рекой туман сиреневый
Легким облаком повис.
Месяц рожками оленьими
Звезды скидывает вниз.
Чей-то пес взбрехнул отчаянно
На тугую тишину.
Что же ты стоишь печальная,
Я опять сюда вернусь!
Дни промчатся вереницею
И под песни соловья
Волосами и ресницами
Любоваться буду я.
А пока туман качается
Среди лунной полутьмы,
До одышки на прощание
Целоваться будем мы!
- А ну-ка, Гриша, давай мы на музыку слова положим, песня получится, - скомандовал Олег.
И верно, слова очень быстро запомнились и как-то складно и грустно родилась песня.
Дальше дело пошло по стандартному, общеизвестному сценарию: тосты-тосты-танцы-шманцы-и-на-кухне-обжиманцы.
Поскольку в доме была всего одна теплая комната, а на дворе - морозно, однодневные романы проистекали бурно и кратковременно в соседнем холодном помещении - даже приличное количество водки не могло купировать холод - моржей в компании не наблюдалось. Удалявшиеся возвращались быстренько.
Уже темнело, когда веселая компания двинулась на электричку к дому. Все были серьезно пьяны, но не более того. В теплом вагоне, когда за окном течет осенняя тьма и лишь изредка выкатвыются откуда-то придорожные огни, так уютно и спокойно, так не хочется ни о чем думать, вот ехал бы и ехал так до самого сна...
Валера с Марой еще на даче порешили день здоровья допраздновать вдвоем.
Однако Мара предложила в этот раз поехать к ней домой, а не на заветную квартиру загадочной подруги.
Жила она в новом районе на севере города в двухкомнатной квартире.
Жила с родителями. Они уехали отдыхать в санаторий в Крым и Мара временно наслаждалась свободой, которая обременялась лишь необходимостью выгуливать здоровенную овчарку по имени Рудольф. Рудольф очень настороженно и, как Валере показалось, ревниво, отнесся к новому постояльцу. Рыкнул для порядку, показал серьезные клыки, обнюхал Валеру со всех сторон и лег на кухне таким образом, чтобы отсечь гостю путь к отступлению - в дверях.
По телевизору шла вторая серия телефильма "Двенадцать стульев" с Мироновым Андреем в роли Остапа. Пить вино и закусывать его невесть каким образом сработанный Марой в одночасье "оливье" было неплохо. Когда вторая бутылка "Алб де десерт" подходила к концу, Валеру дернул бес завести разговор о Мариных сослуживцах, дескать, какой он проницательный и обо всем догадался, а чтобы все уж стало на свои места, пусть Мара поделится страшной тайной, кто в каких чинах пребывает из новых Валериных знакомых. И вообще, она, Мара, тоже кем служит.
В результате ему было сказано, причем в такой шуточно-висельной форме, что Валера понял, что он глубоко неправ. И свою вину пришлось ему заглаживать аж до третьих петухов всеми известными ему способами. К трем ночи его простили.
-3-
Впервые за все время супружества Варвара устроила мужу дикую сцену ревности. На шум ссоры прибежала свекровь. И две бабы, одна из которых - беременная жена, а вторая - ненавистная и ненавидящая теща, рвали похмельного и усталого Валеру, словно две сорвавшиеся с цепи суки. От него летели пух, перья, пейсы и внутренности. Злющий похмельный Валера не выдержал справедливой агрессии - и отлучился вон со двора, хлопнув дубовой дверью.
В пивнухе "Жигули", что на Владимирском проспекте, в подвале, где не в пример второму этажу, собиралась полная пьянь, Валера всласть опохмелился. На работу ему нужно было только послезавтра, да и возвращаться в супружескую обитель на Таврическую смысла не имело совершенно. Соседи по залитому пивом столу подобрались у него знатные: спившийся с круга артист из соседнего с пивной театра имени Ленсовета по имени Лёша, гуляющий уже второй месяц полярник Глеб, с лицом, напоминающим малинового цвета резиновую губку для мытья младенцев. Четвертой была приятельница актера Лёши, "девушка" с лунно-круглым от пьянства лицом по имени Ксюха. Она представилась поэтессой-диссиденткой, которую печатают лишь в Америке и совершенно отказывают в признаниях на "портяночной родине". Ксюха беспрерывно материлась и курила одну и ту же беломорину. Папироса гасла постоянно и Валера, уже изрядно пьяненький, никак не мог запомнить, сколько затяжек успевает совершить Ксюха до очередного потухания заморенной 'пахитоски'.
- Эй, вы, встречные-поперечные! Тараканы, сверчки запечные! Не народ, а лузга избитая! Русь нечесаная, немытая! - в который уж раз начинал Леша читать Есенина, однако дальше этих строчек дело не шло - забывал актер слова.
- А теперь я свои стихи читать буду!- гордо объявила поэтесса-диссидентка.
Окотинились, озверели.
Жен холодных не любим мы.
И наследникам с колыбели
Обезличиваем умы.
Красим хаос в румяный глянец,
Давим в душах тоску и боль.
Мы, порода скотов и пьяниц.
Самый падший из нас - король!
Верования - преходящи.
Что ни бог - козырной валет.
И достойнейшее обрящет
Пресмыкающийся адепт.
Братья, что ж мы натворили,
Если ночь среди бела дня!
Если лгали - не говорили.
Если каждый из нас - свинья...
Нынче каяться так почетно,
Только каяться перед кем?
Нету бога и нету чёрта.
Мы с собою одни совсем!
И не знаю, кому нужна я
Для кого мой звериный вой!
Клетка вечна у попугая,
Если каждый себе - конвой!
На диссидентку зашумели.
- На хрена козе баян в парной,а тем более - в пивной, еще кто-нибудь вякнет плохое про страну - выкинем! По-трезвянке что хочешь молоти про партию и про родину. А когда во лбу у каждого по два стакана - Родину-маму не замай! - веско сказал серьезный пьяница, подойдя к Ксюхе.
Ксюха затихла и вытащила из блюдечка с сушками свою вечную 'пахитосочку'.
Лёша начал ломать спички - пьяненькие актерские пальчики никак не могли извлечь огонёк для любимой.
- Мужики! Анекдот новый знаю,- оживился Лёша - жили-были три французских мушкетера. Звали их Отсос, Подсос и Атсосис. И приехал к ним четвертый - Абортаньян, родом из Армении. Ха-ха-ха...
Но анекдот Лёшин успеха не поимел.
- Хотите верьте, хотите - нет, а дело было так, - начал очередную свою бывальщину полярник Глеб. - у нас на станции был доктор Зуев. Доктор как доктор, но очень тяжело переносил он разлуку с женой. Забрасывают нас на станцию больше чем на год - Антарктида, это не Грузино какое-нибудь, туда-сюда на электричке не станешь ездить. И доктор Зуев ко всему прочему, должен был по роду своей деятельности выдавать всему экипажу станции бром. Это чтоб баб не хотелось. И чтоб "хотимчик" работе не мешал. Как в армии солдатушкам в кашу брому льют, так и нам. Все же у нас народ взрослый, у всех жены на материке, короче, на почве своей тоски по жене начал жульничать доктор Зуев, собака немытая! Вместо того, чтобы бром экипажу по-ровну лить каждому, он недолив совершал, а сэкономленную дозу выпивал самолично - очень уж по своей супруге маялся, видать, невмоготу было мужчине. Все бы хорошо и хрен с ним, с недоливом, но за год целый воздействие успокоительного средства на его органы так укрепилось, что когда вернулись мы домой, пришла его баба в партком пароходства с претензией: что за средство радиационное испытывали на ее муже, что он теперь ничего сделать по мужской части не в состоянии. И орет бабешка и грозит всеми карами: мол, мужика ей испортили.
И добро бы что только вопила, так она, зараза, растрезвонила об этом по всему городу. И вот, звонят начальнику станции домой из первого отдела нашего учреждения и срочно вызывают на допрос. Тот явился недоумевающий. А оказывается, что радиостанция "Свобода" прошедшей ночью сообщила с длиннющим комментарием сенсацию: Советский Союз нарушает международную договоренность о немилитаризации Антарктиды и проводит там совершенно секретные испытания нового биологического или радиологического оружия, которое воздействует на мужские половые органы и вызывает полную импотенцию. В контору приехало кодло с Литейного, шухер полный - откуда такая хрень образовалась?
Ну начальник станции Иван Зосимыч как уж на сковороде вился-вился, а раскалываться пришлось. Рассказал гепеушникам, что там произошло с Зуевым и с бромом. Что виноват в этой своей беде сам врач Зуев, да еще и мужики-полярники страдали всю экспедицию: вместо того чтобы спать спокойно после брома, сны им эротического характера с голодухи снились со всеми вытекающими последствиями.
Ну и шум-гам был! Когда дело поприутихло, Зуева наши полярные волчары отпинали хорошенько на пустыре на Васькином острове у пивной. Морду лица сильно повредили. С тех пор Зуев больше на зимовки не допускался. И нынче он стал детским психиатром - мамаши своих дубовых подростков водят к нему на предмет излечения от чрезмерного увлечения онанизмом.
Пьяная Ксюха зашлась от счастливого смеха, так ей пришлась по сердцу история любвеобильного доктора.
Её спутник Лёша не до упора въехал в тему и таращился изумленно на подругу - отчего ей так смешно?
- А вот в нашей синагоге была история похлеще!- раздался из-за Валериной спины чей-то незнакомый голос. Огромных размеров человек в рубашке с короткими рукавами, явно неподходящей к сезону, был выбрит как бильярдный шар. Или просто лыс абсолютно. На левой кисти у него всходило синее солнце с традиционным слоганом "Север", а на правой руке четыре пальца из пяти были окольцованы татуированными перстнями. Лицо у человека было запоминающимся с первого взгляда: правая сторона лица была практически неподвижна, а разговаривала и жестикулировала лишь левая. Правый глаз не закрывался веком и впечатление даже на пьяного Валеру лицо произвело тяжкое: моргал один глаз, а второй выглядел как глаз маски.
- Красив, да? - сразу отреагировал владелец ужасного лица на изумленное и испуганное выражение Валеры. - Это у меня после третьего побега. Вологодские оттянулись, когда взяли. Думал и не выживу, спасибо доктору Пухову в больничке - с того света вынул. Так что, рассказывать, или как?
- А ты что, сидел? - встрепенулся Лёша.
- Не ты, а Вы, молодой гражданин! - поправила Маска Смерти (так мысленно окрестил соседа сзади Валера).- Я, между прочим, с Вами на брудершафт не пивал и, скорее всего, не сподоблюсь на такой подвиг - шибко Вы быстро набираетесь.
- Как хочет, так и напивается, - защитила бой-френда Ксюха, - не ваше дело!
- Не хотите, не буду рассказывать, - спокойно отреагировала Маска.
- Нет, нет, очень интересно узнать, что там случилось, - примирительно ответил Валера.
- Ну тогда милости прошу к нашему шалашу! - пригласил Валеру обладатель маски, - водки выпьете?
- Выпью. - согласился Валера.
- Только у нас полагается за знакомство по полной, учтите, молодой человек! - и Маска Смерти налил два граненых стакана до краев водкою. Валера мог поклясться, что три секунды назад ни стаканов, ни водки на столе не присутствовало.
- Семен Борухович Гольдштейн, потомственный еврей и обладатель семи ходок в зону. А Ваше имя-отчество каково?
- Валерий Эдуардович Малышев, таксистом работаю, институт заканчиваю будущей весной,- тоже представился Валера, как положено.
- Замечательно, Валерий Эдуардович, что Вы к наукам неравнодушны и дорогу в светлое будущее торите знаниями. А какой ВУЗ заканчиваете, позвольте узнать?
Валера ответил.
- Ну тогда за знакомство! - и Семен Борухович не выпил, а сглотнул одномоментно двести граммов водки. Валере не доводилось видеть такой манеры пития. Он выпил свой стакан и собрался запивать водку пивом, но новый знакомый откуда-то из ниоткуда протянул ему бутерброд с полукопченой колбасой, лежащей на толстом слое сливочного масла. Хлеб, правда, был черный и не очень мягкий. Однако именно таким хлебом наиболее удобно заедать стакан водки, да еще положенный на старые вчерашние дрожжи и изрядный литраж выпитого уже сегодня пива. Это Валера осознал как-то молниеносно.
- Водку надобно заесть солидно, не то водка из друга станет гадиной и тещей. - солидно и спокойно произнес Семен Борухович, разминая микроскопическую в его огромных руках папироску "Север".
- Одним словом, дело было расстрельным,- начал он свой рассказ.
- Когда мой папа вез мою маму в родильное учреждение и на железнодорожном переезде под городом Орша закрыли шлагбаум и у мамы стали отходить воды, папа Борух Израилевич тщетно просил ее 'Потерпи, Тошечка, не рожай в телеге. Здесь много народу, неприлично, на тебя смотрят!' Папа был учителем музыки и очень стеснительным человеком. Но мама не смогла потерпеть и я родился в канаве. Правда, канава была хорошо вычищена и без воды, но это был знак! И моим родным следовало задуматься, что ждет их мальчика, если его так напрягать в учебе!
А через три года началась война. Папу расстреляли вместе с моими бабушками, дедушками и всем прочим кланом в ноябре 41-го совсем недалеко от места моего рождения. К огромной колхозной яме для силоса их подводили партиями, ставили шеренгой на край и стреляли из пулемета. Мама со мною, трехлетним, находилась в момент объявления войны в Ленинграде у родственницы. Двоюродная моя тетя Галечка работала в органах врачом. Она и пристроила маму в институт Отто, у мамы протекала тяжелая беременность и мы с ней в институте акушерства и гинекологии сначала потеряли брата моего - у мамы родился мертвый ребенок, а потом спаслись - началась блокада и маму приняли на работу медицинской сестрой. В этом же институте в одном из корпусов разместился военный госпиталь. Выжили мы только благодаря пайку медицинской сестры да помощи тети Галиного мужа - он был партработником и совестливым человеком. У самой тети Галечки детей не случилось и они с мужем нам с мамой помогали продуктами.
После войны, когда мама узнала о том, что из всего клана остались только в живых только она и я, осталась в Ленинграде.
Вы знаете, Валерий, что такое комплекс 'еврейского д~Артаньяна'? Конечно, нет. А это когда ты не только 'приезжий' cреди аборигенов с Лиговки, да еще и 'жиденок'. То, что без отца - так это на восемьдесят процентов была норма. А вот играть на скрипке, а не в футбол - это я вам скажу! Это форменный пиндец и 'засада Котовского'. Мама, царство ей небесное, имела характер весь из металлического железа - она решила, что ее сын станет по стопам отца - музыкант. И я, Семка-жиденок, как ласково именовали меня соседки, одна из них была по национальности финнкой а другая - армянкой, фуярил по три часа гаммы. Так вот, комплекс еврейского д~Артаньяна и заключался в моем счастливом детстве таким Макаром, чтобы меня за что-то уважали, не били, а потом, когда я стал набираться силушки и ума, не задвигали к черту на кулички по причине пятого пункта да острого ума. И образования. Я все на лету схватывал.
И везде я должен был быть первым! Это меня и погубило.
Хлебного вина, сиречь водки, я впервые попробовал в девять лет. На углу Кузнечного переулка и Лиговки, в подвале, была пивнуха. Там собирались авторитетные люди со всего нашего бойкого района. Вокзал Московский тоже в двух шагах - и приезжий люд оттуда забредал на огонек. Пацаны, безотцовщина послевоенная, гужевались по таким учреждениям традиционно - в силу инстинкта и тяги к взрослым мужским разговорам и к взрослой романтике.
И там нас с приятелем Бяшей, то есть, Петькой Барковым, пригласили ради хохмы к столу карманники с Московского вокзала. Мы были польщены и воры, которым было лет по двадцать с небольшим - налили нам по стакану водки и сказали: кто выпьет без остановки - тот герой-панфиловец.
Выпил удачно я, а Бяша поперхнулся и закашлялся.
Угощавший вор врезал Бяше по шее и сказал сурово: 'позоришь русский народ, чмошник, до чего дошло: евреи даже водку пьют лучше нас' - и второй подзатыльник достался уже мне.
Что было дальше - мрак и тайна. Мама плакала и впервые тогда я услышал ее вещие слова: 'Ты кончишь, как поц!'
Когда наступило время 'делать жизнь с кого', то есть заканчивать школу, у меня была воровская специальность - домушник. Потом, уже когда я учился в институте водного транспорта, квалификация моя возросла и в моем активе числилось еще два вооруженных ограбления. Да вы не пугайтесь, товарищи, я за все сполна ответил и отсидел положенное от звонка до звонка.
Ксюха и ее бой-френд начали сомневаться и поглядывать в сторону выхода, а когда до затуманенных интеллигентских мозгов дошла формулировочка 'вооруженное ограбление' - они банально испугались.
И сначала Ксюха отлучилась в сортир и там слилась, а вскоре противолодочным зигзагом удалился и Леша-актер. Валера с полярником внимательно слушали эпопею такого экзотического для них знакомца.
- Доучиться мне была планида до третьего курса института инженеров водного транспорта. А в промежутке между курсами, в месяце августе, пошел я по первому разу в тюрьму. Попались глупо - грабили квартиру, а соседка по лестничной площадке вызвала ментов. Нас и взяли на месте преступления, прямо в квартире.
- Короче, Склифасофский! Ты, жидяра, ври, да не завирайся! Таких как ты на зоне второй раз не видел - они первый свой срок не доживали до конца. Вас либо по шоколадной или петушиной части использовали, либо мочили за вредность.
Одна из присутствующих компаний радостно заржала - видимо, народ решил порезвиться. Семен Борухович встал из-за стола и молча преодолел десяток метров, разделявших их столик от столика злословца.
Валера понял, что будет дело. Раздался шлепок и острослов-плагиатор, присвоивший знаменитую реплику Балбеса из 'Кавказской пленницы', полетел в угол от удара Боруховича. Трое приятелей его кинулись на Гольдштейна. Валера - на помощь Маске - завязалась пьяная кабацкая драка.
-4-
'За нахождение в общественном месте в нетрезвом состоянии в составе группы лиц, одним из которых является вор-рецидивист, недавно освобожденный из мест заключения, и пьяный дебош, выразившийся в массовой драке, Малышев Валерий Эдуардович должен быть подвергнут наказанию в виде лишения свободы сроком на 15 суток и использованию на принудительных общественно-полезных работах' - эту симпатичную и поэтически-элегантную бюрократическую формулировку 'народного суда' поимел Валера в результате культурного отдыха в баре 'Жигули'.
А такая штуковина грозила очень серьезными неприятностями на работе, в институте, а уж про партийную организацию таксопарка и говорить не стоило.
Попал Валера Малышев как кур в ощип.
Варвара с маминой подачи объявила, что будет подавать на развод. Генерала-тестя не было дома, да и дела данный факт не менял.
Валерины родители, простые питерские пролетарии, ничем, кроме огорчения и жалости, да сочувствия, помочь не могли. Мать пила валерьянку, отец хмуро вздыхал.
Помощи ждать было неоткуда. Вариант взятия на поруки в таксопарке отмёлся по причине неизвестной Валере.
Валера впал в тоску.
Но помощь пришла с неожиданной стороны. На работе Валеру сняли временно с поездок и определили до 'отсидки' или решения вопроса в слесари.
И буквально в день 'перед Рождеством', то есть перед посадкой, сменный мастер Иваныч зовет Валеру к телефону в диспетчерскую.
Звонила Мара.
- Привет, сиделец будущий! Как настроение, что делать думаешь?
- Настроение хреновое, что делать - не знаю. Может, пронесет?
- Тебя, может, и пронесет. А наказание твоё - неминучее.
- Так ведь я же не хотел...
- Слушай, товарищ, ты Варьке доказывай, что 'мягкий гораздо лучше твердого' - уже поздно. Хочешь проблему решить?
- Разумеется.
- Тогда явишься сегодня в 19.30 по следующему адресу. Записывай!
- А что это за адрес?
- Если хочешь решить вопрос - приходи. И не задавай вопросов - там будешь отвечать. А вопросы ставить будут тебе. Все, конец связи! Будь умницей!
Адрес, куда прибыл Валера в назначенный срок, был опорным пунктом районного отдела внутренних дел. В маленькой комнате в конце коридора, куда привел Валеру дежурный, за единственным столом сидел молодой человек практически Валериного возраста. Стол да два стула. Один - свободный. Даже окна не было в комнате.
Удлиненное лицо с коротким подбородком, слегка оттопыренне уши, близко посаженные глаза и светло-русые волосы. Незапоминающаяся личность.
-Присаживайтесь, Валерий Эдуардович! Документы при себе?
- При себе только водительские права, а паспорт - в милиции.
- Вы член партии?
- Да, в армии еще вступил.
- Нехорошо члену КПСС с ворами-рецидивистами общаться. Гольдштейн сейчас в Крестах. Ему новый срок будет. Давно знакомы с ним?
-Да в баре и познакомились. Раньше не встречались.
- Плохо, Валерий Эдуардович, очень плохо! Пятнадцатью сутками дело может и не кончиться - там один пострадавший есть с серьезной черепно-мозговой травмой. Можете в случае инвалидности пострадавшего попасть в соучастники к Гольдштейну, а это лет пять - в составе группы лиц, деяние, повлекшее тяжкие телесные повреждения. Да в общественном месте в нетрезвом виде. Что делать будете, Валерий Эдуардович?
-Не знаю. Отвечать за содеянное. - уныло ответил Валера.
- Ну да, конечно. Жена беременная подает на развод, исключаетесь из партии, с последнего курса института - и в тюрьму на пять лет. С ворами да убийцами. Замечательно!