Опять вышел, покою не будет бабка Нюра, опершись о выструганную под посох палку, презрительно скривилась.
-Ага, мать довели ироды, веть шестидесяти годов померла-привычно подхватила ее соседка, бывшая заведующая, несуществующего теперь детского сада, которую по старой привычке звали Любовью Николаевной, ибо все к кому хоть раз ходили на поклон или кто являлся сельской интеллигенцией, обращались по имени отчеству- тут на медни, Леня-некрасивый, Ваську ночью в огороде поймал, да доскою, всю спину яму охлестал, говорят уж второй день лежит.
-Правильно, так его бандюгу, неча картошку чужую копать ворюга. Ты ее садил, полол...
-дак пришел бы попросил теть Люба, дай картошки сварить, дак неужто бы не дала, ан нет, ночью по людям лазит. Тьфу, ворье и есть ворье.
Речь пенсионерок, шла о младшем брате того, кто вышел деревенском воре со стажем Сереге Виноградове, которого односельчане презрительно кликали Виноградик. Немолодой, годов сорока мужик, щуплый и белобрысый, вернулся после своей третьей отсидки, добросовестно оттрубив три года, за взлом сельского магазинчика. Его брат близнец Васька, избрал тоже направление трудовой деятельности, что и брат был однако более мелочен и воровал в основном, но пропитание, а чаще на пропой. Огороды с урожаями картошки и огурцов, взломанные бани и сараи с украденными предметами из цветного металла, ковшиками, трубами, тазиками, всего того, что добросовестные сельские мужики сами, своровав у государства или купив за бесценок еще в советское время, бережно хранили в своих закромах. Поэтому то, Васька, в отличии от брата сидел в тюрьме всего один раз, да и то, за то что с похмелья пришел с топором, в местный ларек и помахав для устрашения перед носом толстой продавщицы Людки, взял литр водки, и как говорят милиционеры, скрылся в неизвестном направлении. Это неизвестное направление быстро нашли ибо дом где у хромого Кольки рамщика, собирались местные алкаши знали все, в том числе и деревенские органы внутренних дел, в количестве трех человек. Тут то его, повязали, как говорят опытные сидельцы и помаявшись пару лет на зоне, Васька был отпущен по условно досрочному, за хорошее поведение. И зная его безобидный нрав соседи и односельчане, спускали ему мелкое воровство, но иногда поколачивали для острастки, порою достаточно серьезно, так что выбитые зубы и поломанные ребра казались детской шалостью.
Серега был, полным антиподом своего брата. Смолоду заядлый охотник, бивший утку влет и один ходивший на медведя, пойдя по криминальному пути и злоупотребляя такими алкогольными суррогатами, что самогон с примесью димедрола, показался бы напитком богов олимпа, он потерял остроту глаза и твердость рук, но оставив волчий оскал и азарт охотника, был человеком опасным. Он с легкостью выхватывал отцовское ружье и пытался пристрелить некоторых соседей, а после его конфискации, "баловался пером", большим охотничьим ножом, за что и имел вторую ходку, ранив соседа, Веньку тракториста, перебив ему сухожилие на правой руке. И лишний раз, бросать какой-либо упрек в его сторону селяне побаивались, и чаще спешили за помощью к "уряднику", деревенскому лейтенанту милиции, с огромным пузом и огурцом в кобуре вместо пистолета.
Воровство, пьянки, драки, страх соседей, сопровождали его "отпуска" между отсидками, и поэтому не зря всполошились бабки, увидев идущего по щебенчатой дороге блондина, раздетого по пояс, чье тело и руки были изукрашены множеством наколок.
И пошла кутерьма, лился самогон, занимались в долг деньги, а когда их не стало, Серега пошел "на дело". Нет, естественно вор-рецидивист, только что вернувшийся из заключения, не хотел так скоро идти обратно. Поэтому дело было мелкое, на пару бутылок мутной жидкости, именуемой спирт технический, которую местный барыга менял на цветной металл, не уточняя источник, откуда тот поступил, будь то провод со столба или оградка с кладбища.
Полез пьяный Серега, ели держащийся на ногах, в хлев, к находящейся на соседней улице, и был он в таком уже подпитии, что голова уже не с соображала, и тело слушалось плохо, но руки профессионала, даже без помощи хозяина, помня свое дело, вскрывали большой амбарный замок. И пьяный вор, путаясь в местности, да что там, в местности, наверно даже во времени суток, лез в хозяйственную постройку семейства, в котором на дембель из элиты воздушно десантных войск вернулся младший сынишка, в эту ночь, тоже весело проводившего с друзьями свой второй или третий день "на гражданке"...
Ползком, заливая все вокруг кровью и теряя сознание, вор к рассвету приполз на ступени родного дома.
Побыв месяц в больнице, он выписался домой уже инвалидом, с парализованными ногами, негнущейся шеей и отбитыми почками, непроизвольно мочась. И некто, даже бывшие собутыльники, не заходили в дом, предпочитая расположиться у дома, если бывало, угощал Васька. Василий брата не бросил, но образ жизни, наложивший отпечаток на личность давал о себе знать. Инвалид, часто был не кормлен и лежал в собственных испражнениях.
Все село знало, что случилось той ночью, но не один не сказал об этом участковому, все молчали. Не сказал и Серега. На вопрос следователя, ответствовал, что упал с сарая, когда полез за сеном. На иронию участкового, о том, что воровская голь, отродясь кроме себя в хозяйстве ничего не держала, промолчал, презрительно глядя на ментов.
Непонятно, кто надоумил Ваську взяться за ум и пойти на работу, уже не узнает никто. Но он пошел. Куда идти сельскому жителю, в развалившейся деревне, конечно на лесоповал или пилораму, которую "держат" более удачливые односельчане. И устроился он на работу, к армянам, что держали станки по обработке дерева и производя березовые черенки, продавали их в Москву на дрова для каминов, ибо в нашем простом понимании, сучковатое, грязное и эстетически некрасивое полено, никак не имеет право быть сожженным на элитных дачах пригорода столицы, а вот чистенькие, аккуратные, напиленные по размеру, черенки очень даже подходят. И сидит, городской барыга, на свежем воздухе за двухметровыми кирпичными стенами и выкладывает из круглых чистеньких палочек интересное сооружении е для жарки барбекю. Но мы отвлеклись, от главного героя. Армяне те, работали в сорока километрах от села, в забитой деревушке, что после распада Союза, оставила после себя пустынные дома и одного жителя, восьмидесяти, который не пожелал, выезжать с исторической родины. Так как, житель числился в деревне, а значит официально существовал, и населенный пункт, власти не обрезали провода электроэнергии, и значит, деревня была вполне дееспособна. Вот этим и воспользовались наши бывшие братья по Союзу, прикинув выгоду от скрывания налогов и экономии электричества в дебрях лесов средней России. И дабы, сэкономить на рабочей силе, они свозили в деревню рабочие руки и селили в старых домах, которые помнили еще революцию. А владельцами этих рабочих рук, была всякая районная " шваль", бывшие зэки, которым не нашлось места среди простых людей, психически больные, алкоголики, подзаборные проститутки и прочие представители российского дна. Работали в основном за кормежку и выпивку, хотя и получали немножко денег и вывозились раз-два в неделю в деревню на отдых, закупить необходимого и развлечься.
Жители были довольны, что все отбросы общества вывозятся из деревни, деграданты, тому, что сыты и обеспечены крышей над головой, а хозяева, тому что находят почти дармовую по современным меркам рабочую силу. Забрали и Ваську, пообещав зарплату в две тысячи и кормежку. Он уехал и лишь раз в неделю, приезжал в село закупал продуктов и спешил домой. Местные алкаши, рассказывали о том, что обложив едой и курехой брата, поставив ему горшок под кровать, он уезжал обратно на работу, чтобы в следующий раз сделать тоже. В доме с отключенным за неуплату светом, всегда было тихо и спокойно, и заходившие по просьбе Васьки, старухи осмотреть брата, возвращались с одними и теми же новостями. Лежит. Молчит. Курит. Не встает....
Шло время. Наступила зима. Люди занятые своими делами, почти забыли о проишествии, полугодовалой давности. У всех были дела и заботы.
Вдруг по селу поползли слухи, мол, Ваську паралич схватил. Теперь уже не разобраться, что произошло, но приехал он, парализованный на всю правую сторону тела. Параличом были разбиты рука и нога, пострадала речь и перекосило лицо. Угрюмый и злой, он неприкаянно ходил по селу, лишь время от времени выдавая, единственное нечленораздельное выражение "Бля,Бля".
Показывая пальцами здоровой руки на губы просит: Бля, бля- мол, дай закурить.
Придет в магазин и тычет на то что, надо:
-Бля, бля
-Сигарет?
-Отрицательно махнет головой: Бля, бля.
-Водки?
-Бля, бля-опять нет, и так минут по двадцать, пока раздраженный от своей немоты Васька и уставшая продавщица, не приходят к общему знаменателю, пачке чая.
И прозвала Ваську, острая на язык деревенская молодежь, Булюлюстиком, ибо чаще всего он и производил звуками что-то похожее. И слонялся он не прикаянный по деревне, немного оклемавшись. Он совсем не пил, а только курил, много и часто, подаренный, кем - то сердобольным ядреный самосад. И часто среди густого дыма, доносилось как то протяжно и тоскливо Бля,блюю,бля.
Серегу никто не видел.
Местные бабки поговаривали, что их не только не хотят в дом инвалидов забирать, как не дееспособных, так еще и пенсию не платят.
-Сами воровали, теперь них воруют- имея ввиду местных чиновников, без жалости, говорила бабка Нюра.
Как- то ночью, пробивая ночную мглу завыли машины скорой помощи и пожарные. Горел дом Виноградовых. К приезду пожарных крыша и пол дома уже безбожно были залиты ярким пламенем. Сломав дверь, соседи и пожарники, увидели картину, о которой еще долго будут судачить люди. Уже задохнувшись в клубах едкого дыма, лежал, привязанный бечевкой к кровати Серега, а рядом на веревке привязанной к центральной балке висело тело его брата. Дом не отстояли, а братьев успели вытащить, и позже похоронили на окраине сельского кладбища, среди старых крестов прошлого века и густой травы, где лежали самоубийцы. Вы и сейчас, можете увидеть два простых деревянных креста без надписей и украс, под которыми лежат два брата вора.