День догорал, когда Аб добрался наконец до вершины холма, который снизу показался ему соблазнительно близким. Был октябрь, дни стояли теплые, и, сняв ветровку, Аб опустился прямо на землю.
Справа начиналась зона степей, слева же отдельными извилистыми обнажениями пород высились дуги скальных массивов. Небо у горизонта уже лиловело, и разноцветные полосы - то ли отражения от невидимых отсюда облаков, то ли следы каких-то уплотнений и разрежений в атмосфере - тянулись наискосок, размазываясь по небу.
Постепенно набирающий густоту лиловый отсвет упал на обращенные к нему изломом скалы, на покрытую плотной тканью зелени долину, на отрешенно сидящего на холме человека, и человек вздрогнул. Путешествие, затеянное месяц назад, похоже, заканчивалось и, скорей всего, заканчивалось именно здесь, сейчас. Это-то и тревожило.
Еще раз осмотрев местность, Аб решил, что пойдет на запад, там угадывалось какое-то жилье, может быть, даже городок.
Довольно быстро спустившись (путь с противоположной стороны оказался намного короче), через заросли пробрался к дороге, по которой, видно было, не очень часто проезжал транспорт, и пошел по ней быстро и размашисто.
Над ним вовсю разворачивалась битва цветов. Казалось, весь спектр земной палитры, все отпылавшие за историю закаты и восходы наложились вдруг друг на друга, прорвав своей мощью небосвод, и умирающее, гибнущее небо отдавало накопленную за века жуткую леденящую красоту.
Увлеченный этим зрелищем, освещаемый чередующимися сполохами, он не заметил, как дошел до замеченного сверху жилья, которым оказался всего один, однако же довольно странный дом.
Причуда местного строителя вывела перед входом полукруглый портик с колоннадой в стиле коринфского ордера, с легким полуразрушенным фризом из гирлянд. Аб узнал эпоху, с которой пытался копировать незадачливый строитель, впрочем, сразу же со стиля сбившийся. С вычурной ротондой никак не вязалась заплатанная во многих местах крыша, грубо тесаные стены, дверь, обитая листом железа, на котором мастер пытался выгравировать какие-то изображения. Впрочем, что Аб знал? Внутри располагались две большие комнаты, заставленные рухлядью, чердак и погреб. В последней комнате в наружной стене виднелась дверь, которая никуда не вела, так как сразу за домом находился крутой обрыв, из чего Аб сделал вывод, что часть дома, очевидно, срезало во время какого-нибудь землетрясения или оползня, откуда и следовало первоначальное ощущение несоответствия. Возможно, тогда же оставили дом и хозяева.
Сполохи на небе постепенно тускнели, гасли, теснимые разливающимся сверху фиолетово-бархатным океаном. Аб еще раз осмотрелся. Вокруг, кроме облепивших дом высоких кустов да растущих в низине деревьев, ничего не было, и он решил заночевать здесь. Порывшись в шкафах, нашел несколько подходящих тряпок, застелил ими широкий, обитый плюшем диван. Света не было. Он с трудом разыскал массивную сальную свечу, разжег с помощью зажигалки. В отсвете пламени ему почудилось в комнате еще большее запустение, чем поначалу. Достав банку с витаминами, Аб сглотнул несколько штук, улегся и, не успев как следует укрыться, провалился в сон.
Когда он проснулся, солнце уже подымалось над холмом, с которого он спустился. Небо от легких, размазанных по нему облаков словно дымилось, еще не освещенное, не прогретое как следует. Предельно ясные вчера отроги были сейчас совсем не видны: в таком густом находились даже не тумане, а именно сгущении пространства. Обойдя дом, Аб обнаружил выложенный камнем резервуар, в котором отстаивалась вода, стекающая сюда по самодельной разветвленной системе каналов и стоков, видимо, наполняемых из разных источников, для гарантии - что-то вроде древних акведуков. Система уводила в низину, а там обрывалась в кустах, словно вдруг ныряла под землю.
Аб зачерпнул абсолютно чистой, без всякой примеси солей жидкости и поставил на принесенный с собой керогаз. "Вот что погубило римлян, - с усмешкой подумал, словно продолжая аналогию, - чистота. Они зациклились на очистке - и прозевали историю".
Еды он решил в доме не брать, даже если и найдет (мало ли откуда она), а обходиться тем, что раздобудет. "Природа щедра", - подумал с надеждой и тут же поймал себя на том, что как будто не собирается отсюда уходить, а, напротив, обосновывается прочно и надолго. Ему показалось это очень естественным, словно и было целью его путешествия.
Отогнав мысль, спустился в низину, обогнул склон и увидел бьющегося в пыли дикого голубя, точно подтверждавшего его догадку насчет щедрости природы. Судя по ранению, тот словно разбился о какую-то невидимую преграду, перелетая в сумерках на другое место. Аб помог ему закончить мучения, сунул за пазуху и, сорвав по пути ветку с кизилом, повернул назад. Больше того, чем надо на один день, он брать не будет. Никаких запасов, ничего впрок, - решил он.
Вернувшись назад, более внимательно обследовал дом. Неказистый на вид, он был тем не менее сработан очень добротно. Стены сложены из толстого известкового камня с множеством пор, помогавших сохранять тепло; вкрапленные во многих местах ракушки создавали обманчивое впечатление легкости и непрочности, даже какой-то эфемерности, исходящее из еще детских впечатлений, накопленных от бесконечного строительства песочных крепостей и пирамид. Аб попытался сбить особо нависающие места, но так и не смог. Дом был словно неподвластен его действиям, самому его присутствию.
Задняя часть за счет резко уходящего вниз склона была приподнята, и там помещался сарай. Судя по находящимся там инструментам, бывшие хозяева занимались виноградарством, нехитрыми домашними ремеслами и производством оливкового масла, хотя оливковые деревья никогда тут не произрастали. Видимо, шел какой-то обмен. Две смежные комнаты были большие и очень высокие, обшитые с внутренней стороны старыми корабельными досками. Освещались они каждая двумя узкими окнами, закупоренными наглухо. В первой прямо возле двери находился узкий глухой чуланчик, по типу городских, заваленный всяким барахлом.
Мебель, показавшаяся очень старой, была самодельной. Хозяин строгал ее, подражая мастерам разных веков, это, видимо, являлось его страстью. Один из стульев в стиле ампир был не закончен, две приспособленные к нему кое-как толстые ножки рядом с гладко обточенными резными изогнутыми парами смотрелись как протезы.
Пол был давно не крашен и весь исчерчен длинными, почти ровными полосами, как будто по нему передвигали что-то очень тяжелое. Во второй комнате сбоку находился люк, ведущий в большого размера погреб, уставленный всякими припасами, которые, как Аб вскоре смог убедиться, тоже были ему абсолютно недоступны. Поднявшись, он отварил себе голубя, а вечером обошелся компотом из кизила.
Беспокойство, гнавшее его с одного места в другое, постепенно уходило, таяло. Сидя на притащенном под дом валуне, он смотрел на вновь четко вычерченные в солнечном закате силуэты съеденных временем скал, на желто-зеленую, чуть подрагивающую от ветра ряску зелени вокруг него, на меняющее цвета небо. Ему показалось, что на одной из ярко освещенных заходящим светилом стен он увидел, как кто-то, преодолевая силу тяготения, подымается безо всякой страховки. Впрочем, это мог быть обман зрения.
И все же, заполнив флягу остатками компота, на другой день он отправился к утонувшему в дымке скальному массиву. Ему удалось по дороге подобрать немного грибов - он клал их в свернутую узлом ветровку. В напитанном влагой воздухе было росисто, мозгло. Потом, где-то к полудню, подсохло.
При подъеме к основанию Аб ощутил голод. Вытащив из кармана сухарь из сделанного в последнем городе запаса, пожевал, затем, встав у изломанной, с оранжевым отливом, линии стены, оглянулся. Домик был еле виден. Если бы Аб не знал о нем, то не заметил бы среди нагромождения природных камней. Какое-то искажение перспективы проглядывалось в районе дома - возможно, из-за неравномерного нагрева воздуха или поверхностей.
Не вытерпев, Аб скинул ветровку на землю и, цепляясь за различного рода неровности в разрушенной породе, стал подыматься. Преодолев последний выступ, распрямился, глянул вниз на преодоленную им плоскость, испытывая столь знакомое ему чувство победы. Теперь все было видно намного дальше. Восточная сторона уже тонула в сумеречных тенях, в колеблющейся притемненной дымке. Зато домик как никогда был виден очень четко. Что-то привлекло в нем внимание Аба. И, присмотревшись, он заметил сидящего перед входом человека в белой чалме с черной макушкой. Это было так неожиданно, что Аб тут же начал спуск по пологому противоположному склону, покрытому растительностью. Перепрыгивая через узкую расселину, в спешке не рассчитал толчка; его занесло на выпирающий за расщелиной каменный лоб и сильно стукнуло головой. Вытирая кровь, в обилии струящуюся из рассеченной кожи, но еще более взволнованный видом человека, все же спустился, подхватил ветровку и, придерживая, стягивая пальцами левой руки разорванную кожу, побежал к дому.
Уже заходило солнце, оставался самый малый краешек его, выглядывающий между холмов, и светло-голубая, готовая опасть следом за ним полоса, когда Аб дошел до настежь открытой двери. В доме было пусто, никакого намека на чье-то присутствие, и он обессилено упал на диван. Оторвав от простыни кусок, туго забинтовал голову, огляделся. Нет, ни одна вещь не была сдвинута с положенного места, все было как обычно, как всегда. Да и могло ли что-то поменяться внутри? Аб помнил, что сколько ни менял местонахождения предметов, через некоторое время все возвращалось в свое исходное, первоначальное, Бог знает кем установленное состояние.
От потери сил он заснул, и ему приснился сон.
СОН
Будто он ищет мальчика. Он не знает, кто это, где он живет и каково его имя, но почему-то он ему очень нужен. И именно это желание срывает его с мест и гонит, гонит по земле, привнося тревогу. Он уверен, знает, что если этого мальчика найдет, все будет хорошо - более того: случится что-то необыкновенное и очень важное, и вот он идет по огромному, просто колоссальному вокзалу, вокруг него дети, он заглядывает им в лица и следует дальше, дальше, дальше...
Аб проснулся с неприятным ощущением, будто его кто-то дурачит. Голова болела, повязка от раны набухла кровью, он сменил ее и, лежа, долго наблюдал, как, колеблемая ветром, скрипит, меняя тональность, наружная дверь. Погода изменилась, с севера надвинулись тучи, грозя дождем, но так и не пролились. В ноздри бил запах от варившихся грибов, поставленных, видимо, в состоянии полузабытья. Аб подумал, что скоро, возможно, придется уже затапливать печь. Ему все время хотелось что-то вспомнить, но он так и не вспомнил. К вечеру с запада сквозь еще не занятое тучами пространство пробилось солнце, и отсвет от туч в той стороне показался зловещим.
Аб вышел наружу, постоял, черной макушкой в небо, с обвязанным белой тряпкой лбом, и ему подумалось, что дверь придется все же запирать.
***
Через несколько дней, когда рана на голове зажила, Аб сделал попытку вернуться к тому холму, с которого впервые увидел долину. Закутавшись в неразлучную ветровку, пряча от ветра лицо в поднятый высокий воротник, решительно отправился в дорогу, то ли действительно намереваясь положить конец неясным исканиям и мытарствам, то ли подчиняясь праздному любопытству. Аб мог поклясться, что точно помнил, будто добрался сюда часа за два-три, теперь же шел целый день, так что солнце успело совершить круг над всей чужой холмистой местностью, меняя окраску и очертания скал, и, наконец отыскав удобную гавань в расщелине двух покатых, словно гигантской невидимой бритвой срезанных по верху вершин, приготовилось к плавному и неизбежному заходу, а Аб все шел; в конце концов лишь смертельно продрог, устал и, махнув рукой, повернул назад.
***
Больше попыток уйти он не делал.
Дни текли за днями, и кое-какие запасы все же пришлось произвести. В сарае росла горка сушеных грибов, ягод, клубней найденного картофеля, семян каких-то злаков. Ее оживляла строганина с пойманного за ноги зайца и подобранный на дороге пакет супа (значит, когда-то тут все же проезжали).
Зарядили дожди. Затопив печку, придвинув к ней диван, Аб затягивался свежевыращенным крепким табаком и смотрел, как в потоках воды преломлялся за окном мир.
Иногда он отдавался мечтам. Или же рисовал на стенах картины, которые при высыхании бесследно исчезали. К двери он приспособил деревянную задвижку, но она держалась плохо, как и все новое, и Аб постепенно забывал о ней.
***
Вскоре дожди кончились, и от наступивших следом холодов в воздухе разлилась необыкновенная ясность. Небо висело неподвижно, без единого облачка, поражая неприступной далекостью. Начался листопад. Листья сыпались ровно, сплошным непрекращающимся потоком, грозя засыпать мир. Через два дня воздушные массы сдвинулись, и ветер разметал их далеко вокруг.
Стало неуютно, чуждо. Однажды ночью, проснувшись, Аб обнаружил, что дверь открыта, а листья, толпясь и сталкиваясь, врываются в комнаты, просыпаясь на мебель, пол, постель; некоторые падают на горячую поверхность еще не успевшей остыть печки, под исходящим теплом жухнут, вянут, свертываясь в трубочки, превращаясь в чей-то иссохший кокон, устилая комнаты желтым шуршащим слоем. Утром, безжалостно выгребая их наружу, Аб подумал о скрытом дымоходе, через который природа врывается сюда. Но искать по стенам отдушины, двигая мебель, не хотелось.
В ночь, когда он вспомнил о мальчике, выпало полнолуние. Ветки, заслонявшие окно, уже оголились, и свет беспрепятственно проникал в комнату, косыми синими тенями падал на стену, исцарапанный пол, по-особому выделяя привычные предметы. Листья под ним летели особенно густо. Пронизанные застывшим светом луны, они казались живым, страдающим организмом, бьющимся в безжалостной агонии. Пораженный картиной, Аб приподнялся и выглянул наружу. Весь мир был иным. Блеклый свет, падая с низко стоящей, чуть перетянутой длинным облаком луны, освещал его с непривычной неведомой грани. Но главное было не в этом. Посередине долины, упираясь разинутым зевом сфинкса в небо, высилась пирамида. Аб заметил, что ее левый угол сломал посаженный им виноградник и смастеренный для мелких нужд шалашик. Внутри пирамиды, преодолевая непроницаемость холодных каменных блоков, багровело, остывая, веретенообразное длинное тело. Впрочем, это длилось недолго. Луна зашла за скальный массив, оставив в небе лишь колеблющееся сияние, и всё погрузилось во тьму. Аб долго и напрасно всматривался в нее и не заметил, как заснул.
***
Утро началось инисто. Иней лежал на деревьях, траве, крыше. Весь мир словно поседел за ночь. Какой-то человек, в рваной старой телогрейке, фуражке с красным околышем и разного размера, криво стоптанных (от неправильной походки) сапогах осторожно, наклонясь, заглядывал внутрь.
- Аль есть кто? - позвал неуверенно.
- Есть, - отозвался Аб, вскакивая с лежанки и настежь распахивая дверь.
- Вот те раз. А в прошлый раз не было, - удивился прохожий, отшатываясь. Помялся на пороге. - Иль зайти? Как мнишь?
Аб промолчал, оглядывая пришельца.
- Ты тут как: временно аль насовсем? - закинул еще одну удочку странник.
- Сам не знаю, - буравил его взглядом Аб.
Пришелец был совсем дохлый, неухоженный. Сморщенное, высушенное ветром лицо, в красных мелких прожилках на щеках и носу, было отрешенно-безразличным, и Аб дрогнул.
- Ладно, дядя, чего уж там? Двигай к печке.
Странник тотчас переменился в лице. Скинул поспешно рюкзачок у порога и быстро, на полусогнутых ногах засеменил в глубь дома. Нашел печку сразу, по запаху; сев на пол, закрыв глаза, прижался к ней спиной и боком. Аб приволок дрова, открыл заслонку.
- Ты кто? - не открывая глаз, нежась в воображаемом тепле, спросил странник.
- Абстмокрфрукологбр, - скороговоркой ответил Аб. - Или, если проще, Абсолют.
- Да потому, что обычно этому не верят. А я в самом деле Архимед. Меня родители назвали так, потому что я родился прямо в околоплодном пузыре. Но это неважно. Ты лучше закидывай скорее дрова в печку: душу я уже согрел, пора браться за тело.
- Вы из пирамиды? - глупо спросил Аб.
- Я же сказал: отсюда, - не понял пришелец, поднося ладонь к виску.
Помолчали.
- Это ваш дом? - спросил Аб, когда огонь разгорелся, и волны тепла потекли от него в еще не убранную от листьев комнату.
- Не знаю, - уклонился от ответа Архимед. - Просто когда мне становится плохо, я прихожу сюда и живу, - он провел рукой по морщинистому горлу и громко цокнул.
Разогрев приготовленное накануне рагу из каштанов, Аб пригласил гостя к столу, но Архимед от печки отдаляться не захотел. Приняв миску, тут же на полу стал жадно поедать мякоть.
- А ты, собственно, почему здесь? - бросил колючим взглядом в Аб.
- Мне нужен мальчик, - признался Аб. И длинно улыбнулся.
- Не люблю детей, - поморщился Архимед. - Не переношу.
- Разве вам не хотелось сохранить собственный генофонд?
- Хотелось бы, но иначе. Не портя его, не разбавляя чьим-нибудь другим.
- Другого пути нет.
- Мы просто не знаем, - возразил Архимед, ставя пустую миску на пол. - Когда-то, давным-давно я работал в музее атеизма консультантом-экскурсоводом. Музей располагался прямо в храме, и в нем я без конца твердил о том, что Бога нет. А потом вдруг подумал, что если слишком часто повторять это, то Бог и в самом деле исчезнет. Тут нечто вроде обратной связи. И вера не только нам нужна, а и Богу тоже. Христос для того и приходил: не только нас спасать, но и Его самого. Подумал я так - и больше не смог.
Архимед разговаривался, отогревался. От тепла окна запотели, схватились с наружной стороны легкой коркой, и от этого стало совсем уютно.
- Слышишь? - вдруг поднял он вверх палец.
Проворно вскочив, доковылял до двери и, высунувшись, с кем-то говорил в темноту пространства.
- Вот, совсем тени одолели, - пожаловался, возвращаясь. - Назойливы стали, дотошны.
- Нет никаких теней, - жестко сказал Аб. - Не бывает.
- Ну это ты зря, - расстроился Архимед. - Совсем. Мир вокруг фантастичен, просто сказочен, и в этой сказке никогда не будет все расставлено по местам, потому что сами законы, по которым она меняется, иррациональны и непостижимы. И в этой космического масштаба сказке происходит всё и даже то, что нам всего лишь кажется. Вернее, нам кажется то, что уже где-то есть.
Он пожевал губами, сожалея о том, что еда давно кончилась, затем неожиданно икнул.
- Устал, продрог. Две недели холодных ночевок. Спать хочу.
Аб помог ему подняться, проводил в комнату и уложил в постель, прикрыв толстым, с вылезшей из прорех ватой одеялом.
Некоторое время он с любопытством наблюдал за его храпом, затем, развернувшись, направился к себе. Но не успел дойти до кровати, как наступило утро.
"В этом доме свое время", - вспомнил Аб без удивления и подумал, что теперь, с приходом Архимеда, оно стало иным.
***
Поднявшись, Архимед уже сопел, старательно заправляя постель.
- Только что был на Альда Баране. Делал коллапс, омерзительнейшее из преступлений, - сообщил равнодушно, протирая щелочки глаз.
- Чего? - протянул Аб, еще не свыкнувшись с его присутствием.
- Большинство грехов совершается во сне, - пояснил Архимед, не оборачиваясь. - И что там земные грехи по сравнению с вселенскими?!
Он поднялся. Выплывшее на свет лицо его было опухшим, измененным. Доковылял до печки. Согнувшись, заглянул в темное остывшее нутро и одобрительно констатировал:
- Чудесно.
Аб увидел, что в печке пышет огонь. Может быть, он в ней был всегда, и лишь наблюдению бывал не всегда доступен.
- Вы кто? - наконец задал мучивший его вопрос. - Если уж остались...
- Раскрытие тайны личности так же греховно, как и прелюбодеяние или отцеубийство, - предупредил Архимед, хитро щуря правый, оплывший со сна глаз. - Так как сопряжено с ее разрушением. Но ты меня обогрел, я тебе благодарен. Поэтому скажу несколько фраз.
- Так даже интересней, - согласился Аб, со скрещенными ногами устраиваясь на подушке.
- Хотя, признаюсь, предельно минимальная информация для обычного восприятия непроходимо трудна. Итак, фраза первая. "Я был всего лишь копией, клоном, никогда не думая, что смогу существовать отдельно, независимо от матричного экземпляра".
- Вы - чья-то голограмма? - округлил глаза Аб.
- Ну зачем так примитивно? - скривился Архимед. - Голограмма - это ничто, обман, видимость. А мой создатель придумал закон параллельности существования образов. Сборка по матрице энергий, взаимная подпитка, ну и так далее, - он почесал за ухом, соображая, стоит ли говорить дальше, но все же решился. - Фраза вторая: "Создатель был великим Конструктором, затеявшим перевернуть мир, и у него были причины опасаться покушений на свою жизнь, тем более что шли бесконечные войны".
- Архимед? - догадался Аб. - Настоящий, первый. Его убил римский воин в Сиракузах, которые тот оборонял, не подозревая о том, кто перед ним.
- А если бы заподозрил, убил бы вдвойне, - проворчал Архимед. - Фраза третья: "Он создал адекватные синхронные отображения, мечтая в идеале научиться сливаться, перевоплощаться полностью во все новые и новые копии и таким образом жить вечно, но так получилось, что убили именно создателя".
- Ну и что?
- Ничего. Покамест. Но сейчас я произнесу еще три фразы, последние, и...
- И?
- И ты меня кормишь. Договорились? Итак: "Копия не спасла его, но и не исчезла со смертью своего хозяина. Где бы и от кого бы я ни рождался, каждый раз я был только им, полностью: вытяжкой, сверткой его идей, образов, памяти'.
- Вы шутите?
- А ты как думал? Давай жрать, парень.
- Пять баллов, - Аб поднял вверх большой палец. - Хотя и изложено паршиво. Клоны, существующие независимо от породившего их организма. Полные личностные копии. Развязки только нет. То есть ответа на вопрос: что же вы тут делаете?
- Тогда последняя фраза: 'Никто не знает, сколько всего было копий, и не могли ли они тиражировать сами себя, наподобие самовоспроизводящей матрицы. И что случится, если они однажды встретятся'.
Архимед замолчал, и Аб понял, что фраз больше не будет. Никаких. Он встал и, вытащив пакет супа, поставил на огонь кастрюлю.
- Ладно, за потеху будет тебе сегодня царский обед. Сказочник.
Ни слова не говоря, Архимед поднялся и вышел.
***
Он повторял это потом каждое утро. Вставая, непременно куда-то надолго уходил. Где он шлялся, Аб никогда не знал и не спрашивал. Приходил весь грязный, замерзший, чуть не с головой залезал в печку и сидел. Аб, психуя, подавал ему чай, затем привычно доставал Архимедов рюкзачок и выгребал оттуда найденную за день добычу: лесные орехи, последние подмерзшие и оттого особо сладкие ягоды, какую-нибудь глупую полевку.
Но, казалось, это делалось скорее для отвода глаз, а на самом деле Архимед ходил куда-то совсем с иными, неизвестными Аб целями. Поселился он в соседней, дальней комнате. Иногда вставал среди ночи, молча проходил мимо и исчезал в темноте пространства. Разговаривали они редко. Обычно Архимед рассказывал вдруг какую-нибудь историю, взамен Аб выкладывал свою, и, ничего больше не обсуждая, они расходились.
- Как отсюда выбраться? - спросил его однажды Аб.
- Зачем? - удивился Архимед, по обыкновению валяясь у печки.
- Вы-то как выбираетесь, когда надоест?
- А во сне, - прохрипел он, давясь кашлем. - Только желание должно быть искренним, иначе не получится.
- Ты, дядя, только не морочь мне мозги, ладно? - попросил Аб. - Не затем я здесь, поверь мне.
- Послушай, - перебил его Архимед. Привалившись на один бок, достал смятые клочки бумаги и, водя заскорузлым грязным пальцем по кривым строчкам, прочел: - "И будь всегда собой. И что бы тебе ни делали, говори спасибо. И за любое зло кланяйся в пояс. Потому что всё, что встречается в жизни, недаром. И все это есть путь к Богу".
- Старо и неверно, - поморщился Аб.
- "Ты обвиняешь меня в бездействии? Я обнимаю тебя. Я не есмь Бог-вседержитель, я есмь Великий Плакальщик".
Аб встал и, пройдя к двери, выглянул наружу. День был серый, сжатый под прессом туч.
- Что людям нужно? - вещал от печки Архимед. - Вот что тебе нужно?
- Людям нужны люди, которым они нужны, - сказал, не оборачиваясь, Аб, широко улыбаясь и скашивая глаза к крупному рельефному носу.
- Я расскажу историю, - предложил Архимед и, когда Аб вернулся на место, повел. - Жил-был один парень, у которого всё всегда хорошо складывалось. Учебы, ясная цель, друзья, подруги. Первая любовь, встречи, закаты, стихи, признания. Всё как положено для его величества счастья. И вот - выпускной бал, на котором он был ведущим. Традиционное гулянье, поцелуи, песни. Он был счастлив, он был звездой. А потом пришел домой и выбросился из окна.
- Нормально, - протянул Аб, против желания округляя глаза.
- Все искали в его жизни изъян, событие, которое могло его выбить. Допрашивали девушку, подозревали связь с какой-то компанией, потом шизофрению. И в этом ошибались. Искать надо было - хорошее. Это же так просто. Человек понял, что в его жизни пробил звездный час, и никогда ничего лучшего не будет, не может быть, а только хуже, хуже. Пока звездного часа нет, мы надеемся. А когда он пробил? Тогда - только из окна. Зачем доживать себя?
- Тот мальчик не погиб, - тихо возразил Аб. - Его спасли. Он жив.
- Так это тот мальчик, которого ты ищешь? - вскинулся Архимед.
Аб покачал головой.
- Тот мальчик - это я. Я выжил и все забыл, и начал заново. И это тоже был выход.
- Это выход, - согласился Архимед. - А девушка?
- Я ее не узнал. Она приходила в палату, но была мне чужой, просто незнакомая женщина, и еще она показалась мне намного старше.
- Та девушка - моя дочь, - тихо сказал Архимед.
- Тоже клон? - неудачно пошутил Аб, но под взглядом Архимеда увял. - И... что с ней? Она жива?
- Да, конечно. В смысле физически. Но это неважно, - Архимед поднялся с пола, нахлобучил фуражку. - Одно время я подрабатывал на станции - глухой, заброшенной и необжитой. В ней жили умершие люди. Они еще двигались, что-то там делали, но их не было. Это было жутко.
Он переставил согнутые ноги, подошел к не законченному мастером стулу, облокотился твердо о фигурную спинку.
- Людям не нужна справедливость, - выпел тонко, будто что-то мешало в горле. - Им нужна жалость. Когда Христос призывал возлюбить врага своего, он имел в виду именно это. Впрочем, Создателю до нас дела нет, как нам нет дела до серой плесени. Он есть, но нас для Него нет. Мы взяли какой-то его облик, один из миллиона, приспособили к себе и сказали: Бог - это человеческая совесть. Но мы слишком ничтожны, чтобы обратить на себя его внимание. И, может быть, это как раз и к лучшему. А выключить и начать заново, - добавил он себе, - это неплохо, и это выход. Просто открыть пробку.
***
Аб посмотрел в окно и увидел, что небо покрылось лучеобразными мятущимися полосами. И если бы не они, его можно было бы испугаться. Он подумал, что в сумеречные часы особо обостренно осознаешь, насколько окружающий мир враждебен, чужд и непостижим. И единственной защитой от нарастающей тревоги перед ним в эти ночные часы, наполненные молчаливой отрешенностью беспредельно вытянувшихся равнин да передвижением образов давно не существующих звезд - может быть только сон.
Но он не лип к глазам, и Аб раздраженно поднялся. За окном зрела гроза, наливая свинцовой тяжестью воздух.
- Вот ты ищешь себя, а я - избавления от него, - попрекнул его Архимед. - Ты-то сам кем будешь, глазастый?
- Инопланетянином, - медленно, по слогам отчеканил Аб и, упершись в колени, стал раскачиваться вперед-назад.
- Настоящим? - хохотнул Архимед.
- Искусственным, - в тон ему ответил Аб.
- Я понял, - помолчав, изрек Архимед. - Ты себя считаешь очень отличным от других людей, и ищешь равных. Бродишь, скулишь, - он жестом остановил готового взорваться Аб и продолжил, - тебе кажется, что они где-то рядом, но ты все время их упускаешь, не узнавая. Как тогда, когда выпал из окна, и всё вдруг стало чужим. А на самом деле... на самом деле выход совсем простой. И не надо ничего искать - надо просто..., - он подмигнул ему, - уметь мечтать. Чтобы у тебя это получалось, я подарю тебе трубочку. Особую. Как только ты раскуришь ее - отыщешь что угодно, - и протянул ему какую-то пердульку.
За окном грохнуло, сверкнуло, расколовшись на тысячи огненных брызг.
- Ну вот, обыкновенное действие магнетизма, - зевая, сказал Архимед. - А мы-то думали. Всё в мире просто, парень.
Он помолчал, наблюдая за редкими разрядами электричества, выстреливающими за окном. Закашлялся.
- А если хочешь убедиться - открой эту дверь, - и ткнул в сторону кладовки.
- А что там? - нахмурил лоб Аб.
- Тоже выход.
- Куда?
- К себе подобным.
Не ответив, Аб хмыкнул, нераздетым залез в постель и отвернулся к стенке. Гроза не утихала. Молнии вертикально входили в землю, сотрясая окрестности спотыкающимся запоздалым гулом. Архимеда не было. Из соседней комнаты доносилось его сопение.
***
Аб лежал долго. Не спалось. Осторожно встав, вышел на улицу, осторожно раскурил пердульку, впитывая в себя воздух, заряжаясь разлитым вокруг электричеством. И, вернувшись в дом, покосился опасливо на кладовку. Он действительно в нее ни разу не заглядывал. Бред, конечно, но интересно.
Распахнув дверь, медленно вошел, сразу встав на невидимую ступеньку. Освещая путь огоньком сигареты, с любопытством стал подниматься. Вот и вторая дверь. Вошел. Тихо-тихо продвинулся на середину. Потом сообразил, вернулся, нащупал выключатель. Комната осветилась неярким голубоватым светом, лившимся прямо из стен, что казалось вполне естественным. В ней находилась широкая низкая тахта с прожженным пледом, табуретка, маленький складной столик с клавиатурой от пишущей машинки или от вмонтированной в стены аналого-вычислительной системы, неработающая лампа-торшер. Все казалось очень странным, знакомым. За окном, сделанным в виде иллюминатора - расстилалась темень, усиливаемая внутренним освещением. Аб щелкнул выключателем и продвинулся к окну.
"Каждый видит в нем то, что в его душе", - перефразировал он предположение Архимеда.
Он стоял долго, силясь хоть что-нибудь разглядеть. "Открыть. Надо его открыть", - периодически возникала и гасла настораживающая мысль, в которой крылась какая-то поспешность и чужеродность, словно мысль была не его. Ему казалось, что за окном НИЧТО. И ему дано распорядиться им.
Некоторое время Аб колебался, томимый любопытством и жаждой стать сопричастным. Потом его стошнило, повело. Шатаясь, он с трудом добрался до лестницы, кое-как скатился по ней вниз, вывалился из узкой двери и обессилено упал на пол.
Он не помнил, сколько времени пролежал там. Какие-то мелькали перед ним тени, кратковременные вспышки, образы, потом все погасло, и он очнулся. Комната была залита солнечным светом, Архимеда в ней не было, никаких следов его. Полосами, сквозь прихваченное морозцем окошко проникая в комнату, лучи конопатили мебель, пол, стены яркими пятнами. Аб посмотрел на глубокие борозды на полу и вздрогнул.
"Начать, - подумал он, - я мог начать запуск гибели мира. Я был на грани этого. Наверное, этого от меня хотели в доме'
Найдя трубочку, он сделал глубокую затяжку, и ему всё стало ясно. Открытый Архимедом закон внутреннего отображения (по типу вытекания жидкости через воронку) мог осуществить только человек, а не копия. Поменять местами реальность и мир образов - в этом заключалась суть замысла. Не хватало лишь точки опоры, чьего-то желания, души. Аб покрутил головой и громко произнес:
- Я должен был запустить механизм преобразований. Преобразования чего-то в Ничто.
Он услышал непривычный гул и, приподнявшись, выглянул в щель. По дороге ползла машина. За ней, набирая скорость, двигалась другая.
Мир был вымыт грозой, вымыт до основания. И после этого заморожен. Но он сдвинулся, и это было главным.
Солнце было ярким, но его не хватало. Последние сорванные холодом листья одиноко кружили в промытом обесцвеченном воздухе. Один из них занесло через дверной проем в комнату, опустило сразу за порогом. Аб потрогал его рукой. Лист был сухой и ломкий.
"Ничего не было, - подумал он, - всё приснилось, привиделось. От одиночества или же головокружения, вызванного потерей крови при ушибе".
Он улыбнулся, ногой пихнул дверь. И сразу за порогом высмотрел какой-то серый длинный предмет. Мучимый любопытством, выполз, взял в руки. Рядом лежал еще один. Хм, просто разного размера сапоги, от неправильной походки неравномерно стоптанные по краю. На одном из них подошва оторвалась, и оттуда высовывался красный детский носок с белым крохотным помпончиком.
Аб оглянулся вокруг и вдруг увидел, как, рушась, раскалываясь, оседая, уходили вниз, вжимались в долину скалы. Котлован, образованный на их месте, покрылся сетью сооружений, дорог и установок - какой-то гигантский космический полигон; потом и он рухнул, потрескался, испарился; море хлынуло сюда, сминая неровности, деревья и остатки домов; и стекло сквозь открывшиеся в земле многочисленные разломы, и только дом Архимеда, выпавший из времени, словно плывущий сквозь годы и дали корабль, стоял в особом, не подвергавшемся изменениям пласте пространства.
Наконец, настал момент, когда наступила иная реальность, недоступная уже даже наблюдению. Кануло всё, и, "боже мой, - подумал Аб, - всё в итоге пришло к тому, что я не решился подтолкнуть. Пустота времен - и кошмар времен. И ничего иного не дано".
Он шагнул в открывшуюся пустоту, и мир вновь восстал вокруг него. Машины приветствовали его гудками. Он оглянулся. Дом Архимеда медленно исчезал, таял, словно льдинка на солнце. Аб ощущал себя виновником этого и был рад.
Листья кружились вокруг него, зовя к действию и включению.
Аб улыбнулся - он придумал приключение, теперь оно закончилось, и, значит, пора домой...'