- Данил, а ну скотине воды налей - жара такая стоит и пчелок открой вишь попрятались маленькие остужают соты... шестнадцать годов оболтусу а ведешь себя как сопляк, если и дальше так пойдет помру с голоду стариком при таком лентяе...
- Иду, отец.
Данил больше всего ненавидел этот тон отца, игры, а так же праздники, не говоря уж о вечерних прогулках, всегда заканчивались примерно таким образом. Данил не считал, что он слишком уж отлынивает от работы в хозяйстве, просто обществу пчел и домашней скотины, он предпочитал всегда общество дикого, лесного зверя. Ему нравилось бродить невидимкой в тени исполинских сосен, наблюдая за лесными жителями, в лесу он был своим. Много зверья жившего в округе их хозяйства, уже не обращали на Данила никакого внимания, правда, если он соблюдал дистанцию и не пытался её нарушить и Данил как никто другой, мог понять насколько хрупко доверие зверя и как легко его лишиться.
- Данил я на охоту, постреляю по вечОрке а ты убери дом и открой ульи что-то оболтус обязательно, жарко сегодня.
- Отец, а можно с тобой? Ну, пожалуйста, ты ж обещал мне...
- Может, ты пойдешь, а я буду дома убираться, и лазить в ульи?
- Отец, я быстро, я только ульи открою, а придем, пока ты освежуешь, я приберусь
- Так и есть помру старым и голодным, - всплеснул руками дед, но по хитрому прищуру парень понял что на этот раз его взяла, - ладно, бери ружье, только бегом...
Старик стоял и долго смотрел вслед убегающему сыну, он единственный кто знал, наверное, насколько непрост его сын, раньше знали еще двое, но их уже давно нет в живых, по крайней мере, матери точно. Эх, как же ему не хватает твоей ласки Светка, - по морщинистому лицу скатилась слеза, спрятавшись в уголке плотно сжатых губ, - вон ужо какой вымахал, ты б не насмотрелась на него, а был то...
Это уж потом Данил рос не по дням, а по часам, деревенские мальчишки его откровенно боялись, хотя он никогда, ни с кем, не дрался, по крайней мере, сам никогда не был в синяках. Не говоря уж о том, что все порезы и ссадины заживали на нем моментально, буквально за день, два - тогда, как должны были не меньше недели.
Спустя четыре года умерла мать Данила, все тот же врач сказал, что от воспаления легких. Отец стал воспитывать сына в суровых условиях. Как он считал,- они сделают из него настоящего таежного мужика. Женится снова, он не смог, да и не хотел.
Старый его друг, - тунгус, в последнюю встречу сказал, что Данила испортит кровь и ушел. Узнать о чем болтал таежный дурень, когда это произносил тогда-то было невозможно, тунгус вечно дураком прикидывался и маячил что не понимает по-русски когда говорить не хотел, а сейчас и подавно.
Тогда они были слишком счастливы, что Данил жив, а теперь старика уже не найти, слишком много лет прошло, и сейчас его скорее всего уже давно нет в живых...
- Ульи открыл, ружО взял, шнурки на лаптях завязал приставив грязную ладошку к голове отрапортовал парень...
- Ты дурить-то завязывай, и к пустой башке лапы грязные не тяни, чай не на кролей пойдем, на волка нынче собрался, и ты кой чего должен знать о них; во-первых, никогда не беги, волк все равно тебя быстрее, во-вторых, никогда его не недооценивай. Волк один из самых умных хищников и в третьих - никогда не бери волчат, убивай или всех волков, или не трогай их совсем. Волки, поверь мне, умеют мстить и никогда не забудут разоренного логова.
- Понял - посерьезнел Данила, прекрасно понимая что с волками шутить опасно...
Лес притягивал Данила. Он только в лесу чувствовал себя по-настоящему спокойно. По мере того как они углублялись в чащу, у него, вдруг, все сильней начинало колотиться сердце, ноздри жадно втягивали лесные ароматы, а слух различал самые тихие звуки. Его собственные шаги казались ему настолько громкими, что он замирал после каждого шага, в ожидании того, что вся живность в округе с воплями разбежится, но этого не происходило и он шагал снова и снова. Ружье, которое он сжимал с такой силой, что белели пальцы, придавало ему столько уверенности и непобедимости, что он готов был охотиться на десяток медведей сразу. Отец шел чуть правее Данила, осторожно отгибая ветки ели стволом своего ружья, смотрел в чащу с таким напряжением, будто ожидал, что оттуда выйдет леший, ухая и размахивая огромными лапами... вдруг, он резко присел жестом показал Данилу сделать то же самое, взводя курок другой рукой. На поляне метрах в двадцати от их невольной засады резвились трое волчат, а огромная серая волчица лежала, отдыхая и греясь на солнце. Казалось, она спит, но чувствительные уши то и дело двигались в сторону любого лесного шума...
стрелять отец не торопился и за ту минуту пока отец выжидал удобного момента, Данил почти влюбился в этих жестоких убийц. Ему они казались королями леса. Самыми красивыми и умными животными в мире. Так, впервые увидев волка, Данил влюбился в них по уши...
Выстрел оглушил Данила и он будто в замедленном кино, увидел, как волчица, подскочив на все четыре лапы и сделав шаг к волчатам вдруг упала. Из ее загривка и бока алой струей утекала жизнь. Волчата же, сбившись в кучу, возле своей матери, интуитивно ища у нее защиты, непонимающе озирались вокруг. Отец встал и медленно пошел в их сторону. С чувством, как будто он убил совершенно невинное существо, без какой-либо надобности, Данил последовал за ним. Волчица была мертва, а отец по одному принялся убивать волчат, пробивая им сердца острым охотничьим ножом...
- Не смотри на меня так, Данил, они бы все равно умерли, без матери, только гораздо мучительнее.
Данил поднял на руки последнего из оставшихся волчат и тот, с силой свойственной волку, прокусил ему руку. Данил, хоть ему и было больно, засмеялся про себя, видя воинственность волчонка, где-то, в глубине души уважая хищника, учившегося с младенчества бороться за свою жизнь...
От этих мыслей, его отвлекло движение в чаще. Он это движение скорее не увидел, а почувствовал. Из чащи на него смотрела пара, полных ненависти и злобы, желтых глаз. Очертания огромного волка, излучали готовность разорвать на куски незваных гостей.
- Данил, это не волчица, это был волк. Волчица где-то рядом, быстро, пора уходить, если она нас увидит, то обязательно нападет...
Данил ничего не мог ответить, он не отрываясь смотрел в глаза волку, который медленно сокращал расстояние... десять... пять... три... метра. Он медленно положил волчонка, который тут же, подбежал к волку. Данил ничего не мог с собой сделать. Он не мог убить ребенка на глазах матери, это было выше его сил. Это оцепенение прервал выстрел... волчонок, кубарем покатился к лапам зверя.
- Данил, стреляй! Быстрее...
Данил не мог, даже прикоснуться к ружью, висевшему у него за плечом. Эта "железка" теперь его тяготила, куда больше общества зверя. Никогда еще он не испытывал такого стыда, имея оружие.
- Стреляй же, черт тебя подери!!!
Постепенно оцепенение начало проходить, вместе с тем руки сами нащупали ствол и направили его в морду волку...
- Стреляй, тебе что, жить надоело - орал где-то далеко отец, судорожно перезаряжая ружье.
Данил же ждал нападения, воя, хоть чего-нибудь, свойственное волку но, вопреки всем его домыслам, волк просто развернулся и неспешно побрел прочь от убитых щенков, охотников и разоренного логова, брел так, будто ждал выстрела в спину и хотел этого, не меньше истерично вопящего отца Данила...
Всю следующую ночь, Данилу снились волки, волчата. Силуэт волчицы смотрящей на него из чащи. Утром из деревни пришел местный охотник. Звали его Кирилл Матвеевич. Этот высокий худощавый старичок, несмотря на свой возраст был необычайно бодр и всегда опрятен, умудряясь, месяцами жить в тайге всегда был пострижен и гладко выбрит. Он рассказал отцу, что ночью волк убил почтальона Егора Федоровича и завтра на рассвете готовится облава на этого волка. Сказал, что около восьмидесяти стволов прочешут близлежащие леса.
Пока Кирилл Матвеевич рассказывал, лицо отца, становилось все мрачнее и мрачнее. Данил с каждой секундой рассказа, все больше и больше хотел стать маленьким, маленьким и забиться куда-нибудь в щель, например в полу, лишь бы не видеть глаз отца. Он знал, отец не станет его упрекать в малодушии, и уж тем более обвинять его в случившемся, хотя определенную долю вины Данил все же чувствовал. Отца беспокоило, что-то большее...
Облава не дала никаких результатов. Волк испарялся перед самым носом охотников, собаки, поджав хвост, лишь скулили и беспомощно сбивались в кучу, отказываясь брать след, несмотря ни на крики, ни на удары хозяев.
Данил, почему-то не верил, что волка поймают и весть о неудаче, не стала для него чем-то неожиданным. Он чувствовал это хоть и не мог это ничем объяснить, он просто это знал...
После охоты в тот же самый день, находили мертвых людей, убитых волком. Волк настолько осмелел, что врывался в дома, заглядывал в окна, будто понимая какой ужас он сеет для простого народа. Убивал всегда только одного и исчезал на месяц. За два года убили наверное дюжину волков, но каждый раз, после того как зверя на веревках протаскивали по всей деревне, чтоб успокоить народ, вот он, дескать, находили еще один труп изодранный до неузнаваемости.
Каждая такая ночь начиналась с протяжного волчьего воя. Данил, каждый раз спал как убитый, а его отец напротив сидел всю ночь со свечей и ружьем на коленях, пил из вырезанной давным-давно деревянной кружки, душистую медовую брагу. Каждый раз нервно закуривая свою трубку, когда вой раздавался совсем рядом, будто терпкий самосад мог отпугнуть зверя. Данил знал, что отец ждет ЕГО, того, кто выжил два года назад - ЕГО, того, кто мстит за смерть своих детей. Но волк не приходил, ходил вокруг, выл, оставлял следы. Однажды утром, после такой вот ночи, когда погиб один из охотников, волк оставил следы прямо напротив окна в кухню, где сидел отец. Волк ясно давал понять, что он близко, что он знает, кто убил его детенышей, что он помнит ту охоту...
Данил, несмотря на человеческие жертвы, все больше и больше проникался симпатией к этому животному, в конце концов, первая кровь, в это противостоянии, была на их совести, волк же просто мстил, жестоко и неотвратимо.
Многие по ночам закрывали окна и ставни, ставили капканы и ловушки и сидели тихо в кругу вооруженных людей, обсуждая будущую жертву, наглость и хитрость обезумевшего зверя.
* * *
- Данил, сегодня ночью возьми ружье, выключи везде свет и сиди тихо, слушай и смотри вокруг, закроешь окна и ставни, понял? Я приду утром.
- Отец, я хочу...
- Молчи, сделай так, как я сказал, я знаю, он придет сегодня.
- Отец, я...
- Данил, пообещай мне, что сделаешь так, как я тебя прошу. За меня не бойся, - я убил столько волков, сколько волос у тебя на голове.
- Пап... возьми собак...
- я знал, что могу на тебя положиться, пойми, я не могу поступить иначе, он ждет меня, это мне он мстит и он не успокоится, утром я принесу его шкуру...
Утром не было ни отца, ни шкуры. Данил отпускал его с тяжелым сердцем, зная, что никогда его больше не увидит, хоть и надеялся где-то в душе, что он вот-вот вернется. Зайдет в хату, голодный уставший, но... живой.
До полудня Данил работал не покладая рук, кормил скотину, собирал мед, убирался в доме, наколол дров и только приготовив обед, сел ждать. Прождав до вечера, когда солнце стало кроваво-красным. Пришла собака, Белка, скуля и поджимая хвост, забилась в будку и не высовывалась, как Данил её не звал. Данил пошел искать отца. Он знал куда идти. К тому месту, где два года назад отец убил волка и его детенышей, туда, где волчица убила его отца. Вопреки всем его домыслам ни отца, ни волка там не оказалось, но логово было свежим. В глине возле норы видно след. Волк тут был вчера, а это...кровь, на листьях липы скрывающей вход. У Данила, внезапно, ярко пришла в голову картинка, как отец нагибается, стволом отводя листья, заглядывает внутрь, и волк прыгает на него из засады, отец разворачивается, слишком медленно, последний прыжок волка, отец только успевает поставить согнутую в локте руку, защищая горло, как они сцепившись катятся в овраг проламывая целую тропу в молодняке, а вот и она... пока Данил спускался в овраг, ему показалось лес замер. Неслышно было ни одной захудалой пичужки, ни насекомых, только хруст веток под ногами, раздававшийся в ночной тишине оглушительным треском. На дне лежало, что-то темное, по мере того, как Данил спускался вниз, пятно все больше походило на человека. Пока он спускался, его занимала одна только мысль - только бы это был не он, только бы не он... пятно все увеличивалось и все больше начинало походить на лежащего человека.
- Отец! Отец... скажи мне хоть что-нибудь... ну пожалуйста...
Слезы катились по лицу Данила перемешиваясь с грязью и кровью стекающей из глубоких царапин.
Данил не чувствовал ни боли ни усталости, он даже не замечал надвигающейся ночи, его одолевало только одно чувство - чувство обиды на весь мир, обиды тупой, ноющей, похожей на зубную боль...
Словно молнией его поразила мысль, раньше он даже не думал об этом, ТЕПЕРЬ Я ОДИН, один дома, один на охоте, всегда один. Эта мысль внушала ему ужас, только теперь он понял, почему отец хотел как можно быстрее научить его жить в доме одному...