Аннотация: Каждому времени - свои чудовища. Каждому чудовищу - своя серебряная пуля.
Такова логика охотника. Хотите спросить, что по этому поводу думает чудовище?
Истошный крик за спиной:
- Он побежал туда-а!
Знал бы этот хрен с дефектом речи, как меня бесит его "а-а". Подстеречь бы его в темном подъезде, и вправить челюсть хорошим хуком с правой. Пару месяцев назад я бы так и сделал. Тогда я был охотником. Нынче судьба сдала мне другие карты.
Я бегу по узкому коридору - бетон звенит под подковками берцев. Еще несколько секунд - и я выберусь из этой поганой городской кишки, выберусь на улицу. Там - в подъезд. Третий этаж. Придется выбить дверь - и через окно можно будет выбраться на пожарную лестницу, которая ведет в совсем другую часть города. Нашу часть, куда преследователи не сунутся.
Их вывернет наизнанку от первой же заблеванной подворотни.
Они зажмурятся, увидев неуклюжие граффити на стенах.
Они зажмут уши, чтобы не слышать, как старый панк Володя бренчит на расстроенной в хлам гитаре секторовские "Частушки".
Безопасность.
Если, конечно, прямо сейчас мне не целят в спину... Нет. Не оглядываться. Пусть стреляют в спину, не в лицо. Только не так.
Раньше так охотились на оборотней, разбойников, маньяков, сумасшедших... Теперь на нас.
Прошла первая Фальшивая Война, вторая, третья... Бесчисленные количества раз Порядок объявлял войну неформалам. Но что толку? Нас расстреливали из автоматов, травили газом, жгли огнеметами - без толку. Люди умирали - но идея оставалась. И тогда...
Хлопок за спиной. Мрачно хрустнула косуха, по ребрам чиркнуло раскаленной иглой. Сжать зубы. Ни звука. Раз-два-три.
Упасть. Щелчок. Сверху сыпануло алой кирпичной крупой.
Вскочить. Вперед, вперед! Два выстрела - теперь перезарядка.
...тогда, само собой, вспомнили старые времена. И стали отливать эти пули - длиной с карандаш. Серебряные. Проверенный способ для убийства Зверя в душе. Но что они понимают под Зверем, и что мы? Две стороны одной монеты. Вспомним нашу эмблему - волка. Они видят хищника, и говорят - опасен.
Мы видим лес, по которому бежит стая, и говорим - свобода.
Они отвечают - но на волков всегда охотились - и берут ружья...
Нога вспыхивает болью, и я опять падаю - уже невольно. Проклятая серебряная пуля - даже стрела скорее, а не пуля - торчит из бедра и злорадно пульсирует.
- Он упал! Бей в сердце-е!
Я успеваю обложить матом заику, всех его ближайших родственников и проползти метров десять, пока, наконец, невыносимая боль не вспыхивает у меня в груди. В глазах темнеет - но я успеваю увидеть кончик пули, вышедшей у меня между ребер. Он улыбается.
* * *
На глазах - пелена. Неужели меня... ударили? Да нет, быть такого не может! Наверное, упало что-нибудь. Или?..
- Как давно был совершен выстрел? - требовательно спросил женский голос.
- Около четырех часов назад.
- Пуля уже должна была рассосаться. Он скоро придет в себя.
- Мы можем идти, доктор?
- Да, конечно. У вас еще много работы, верно? А этот юноша теперь на нашем попечении, с ним уже скоро все будет хорошо.
Хлопает дверь. В розовой дымке моего взгляда появляется лицо. Я удивляюсь - как у такой милой девушки - она вряд ли старше меня - может быть такая неприятная улыбка? Мысль отдается болью в виске, я моргаю - и понимаю, что нет, ошибся. Вполне себе улыбка. Наверное, это мне в глаз что-то попало.
Девушка одета в халат, на голове - шапочка с крестом цвета разлившейся ртути.
- Как вы себя чувствуете?
Боль в виске. Мне нравится это "вы". Сразу чувствуется, что тебя уважают. Никакого панибратства, ничего непозволительного. Пытаюсь ответить - из груди вырывается отвратительный мокрый кашель. Мне удается выдавить из себя неуклюжее "извините...".
Она отвечает мне еще одной приятной, понимающей улыбкой, и вытирает мои губы марлевой салфеткой. Успеваю мельком заметить на крахмально-белом полотне алый след... Снова боль в виске. Розовый туман сгустился так, что не видно почти ничего кроме ее лица.
- Ничего, - успокаивающе говорит она. - Не торопитесь. Пройдет день-два, и вы снова будете говорить. А к концу недели мы вас, наверное, выпишем.
- Что... - Ох... опять этот кашель! - Что со мной случилось?..
- Вы ничего не помните? - Она всматривается в мои глаза, словно потеряла там что-то очень маленькое, и теперь пытается это найти... Ломит в виске. Я прикрываю веки, и сразу становится легче. Может, мне просто режет глаза больничное освещение?
А еще я чувствую, что от нее слабо-слабо пахнет чем-то цветочным. Хорошо пахнет. Успокаивающе.
- Нет. Не помню... - бормочу я в полусне.
- Вы получили пулю. Во-от сюда. - она проводит маленьким твердым пальчиком по моей груди.
Она думала меня удивить?
- Почему же тогда у меня так болит голова?..
- Сильно?
- Просто на куски раскалывается.
- Такое случается. Вы переволновались. Вам нужно меньше беспокоиться, - твердит врач.
- Я совершенно спокоен...
- Тогда я дам вам лекарство, - решает она.
Я слышу, как ее туфли выщелкивают по полу звонкую дробь...
* * *
- Он заснул. Наконец-то.
- Что скажете?
- Еще два дня. Возможно, три.
- Почему так долго?
- Очень сложный случай. Я бы даже сказала, запущенный. Но наша клиника недаром заслужила свою репутацию.
- Как и вы - свою репутацию одного из лучших молодых психологов-реабилитаторов.
- Благодарю. Так вот - мы уже добились заметных успехов. Вы помните, в каком состоянии его к нам доставили?
- Ужасно. До сих пор не могу этого забыть. Как он тогда кричал! Без перерыва, и таким страшным голосом, и такие слова!..
- Да. Сильнейшее эмоциональное привыкание. Только сегодня пациент впервые полноценно пришел в себя. А до этого - представьте себе - без сознания! - он иногда вставал с койки, бродил по палате, и требовал, чтобы ему вернули его одежду! Или хотя бы принесли пижаму черного цвета. Белый костюм - это, видите ли, для покойников!
- Он... пел что-нибудь?
- Если это так можно назвать... то да, пел.
- Приношу вам свои соболезнования.
- Ничего. У меня очень высокий показатель психической стабильности.
- И - каковы ваши дальнейшие планы?
- Обычные схемы все еще неприменимы. Полагаю, мне придется заниматься этим пациентом в частном порядке.
- О. Вот оно что. Он уже проявлял к вам признаки влечения?
- Естественно. Осталось только закрепить привязанность.
- И что дальше?
- Он вернется в институт. Ректор готов пойти на некоторые уступки - в частности нашего подопечного восстановят на третий курс, с которого он когда-то сбежал. Далее - работа. Бюро вакансий уже прислало первые предложения, в оперативности им не откажешь. Мы будем с ним гулять. Проводить время в парке, в кафе. В качестве поощрения - вместе сходим в кино, и я засну у него на плече - ему это понравится.
- Вижу, вы все продумали. Вы пришлете мне подробную программу лечения?
- Уже на вашей электронной почте.
* * *
Эпилог. Три месяца спустя.
Аргентограф загудел, и выплюнул в подставленный лоток прозрачную пластинку со снимком.
Врач-техник выключил установку, поднял кожух и помог юноше подняться с рабочей плоскости машины.
- Как себя чувствуете, молодой человек? Все в порядке? - поинтересовался он.
- Да, конечно, - смущенно улыбнулся парень в ответ.
- Вы как-то странно выглядите - пояснил врач.
- Наверное, я задремал... со мной такое иногда случается.
- Ах, вот оно что. Тогда одевайтесь.
Юноша принялся облачаться. Бежевые брюки. Белая рубашка. Кремового цвета пиджак. Легкие туфли из светлой кожи.
Врач не глядя взял отпечатанную карточку аргентограммы, вложил ее в конверт из коричневой бумаги, запечатал, надписал и протянул посетителю.
- Всего вам доброго, молодой человек. Будьте здоровы.
- Спасибо, доктор. До свидания!
Если бы это входило в нормы приличий, он бы побежал. Но он знал, что так поступать нельзя, и потому шел - пусть и очень быстрым шагом. На улице его ждала девушка. Его девушка.
- Вот, сделал. - Он протянул ей конверт.
Маленькие твердые пальчики аккуратно развернули коричневую бумагу. Она посмотрела карточку на свет. Процесс заживления шел великолепно. Слой серебра стал одинаковым со всех сторон, и теперь идеально, без изъянов очерчивал пустоту отсутствующего сердца.
Она улыбнулась восторженно глядящему на нее молодому человеку.
- Пожалуй, сегодня мы можем сходить в кино, если ты меня пригласишь.