Аннотация: Повесть о том, какой могла бы быть Россия без революции.
Константин Руднев
ИНАЯ НОВЕЙШАЯ
Повесть
Мариуполь
2013 г.
No Руднев К., 2013 г.
Всем нам иногда хочется взять и переделать что-то в своем прошлом. Эта книга о том, как одной неординарной личности захотелось переделать историю целой страны. Что из этого получилось -- читайте дальше.
Данная история является, к сожалению, полностью вымышленной, совпадения с именами и событиями в этой реальности в основном случайны.
Пролог
Иван Андреевич Каблуков всматривался в прямую антигравитационной автострады за окном. Автострада шла с космодрома, рассоложенного всего в двадцати километрах за городом. Там, вдали, на голубом небе едва виднелась белая полоска от шлейфа реактивных выхлопов очередного грузового космического корабля. "Наверняка приволок еще пару тонн гелия-3 для наших термоядерных электростанций. Как это трогательно -- добывать на Луне топливо для Земли..." -- подумал Иван Андреевич. Он еще секунду задумчиво вглядывался в эту даль, и затем продолжил разговор:
-- По моей теории наш мир не является уникальным, сиюминутным состоянием энергии. Он как бы слегка размыт во времени -- ибо время на самом деле тоже не может изменяться в бесконечности моментально. В зоне размытия -- по-нашему выходит порядка ста шестидесяти земных лет. Для вселенной это меньше, чем мгновение. И в "зоне размытия" материальный мир миллионы раз повторяется во времени, почти без искажений. Как миллионы идентичных слоев слоеного пирога. Просто мы с вами находимся в первом слое.
-- А почему в первом? А вдруг я сейчас вожу рукой в воздухе только потому, что н-ное количество временных слоев вперед я это уже сделал? -- его собеседник, доктор Замойский , был явно настроен скептически относительно различных революционных теорий "от Каблукова".
-- Нет, дружище, нам с вами повезло. Мои опыты показали, что расплывчатая структура времени существует только позади нас, а значит, мы -- в первом слое. И мы реально строим свое будущее, а вот наши растянутые во времени и пространстве отражения сейчас повторяют наши движения, слова, сердцебиение... И вот они на нас повлиять уже никак не могут. А мы влияем на них ежесекундно... И конечность этого размытия указывает на то, что если мы применим к этим слоям достаточно большое количество энергии, то это может вызвать пробой между слоями, переместив какое-то количество материи, преобразованной в энергию и сжатую силой гравитации до гипермалого пространства при огромном количестве вещества в этом пространстве...
-- То есть создаст искусственную "черную дыру"?
-- Именно так. Самое сложное в этом случае будет даже не собственно в создании "черной дыры" -- эти объекты во вселенной не новость -- самое сложное будет рассчитать все так, чтобы "дыра" была недолговечной, как это бывает в основном, и не вбирала в себя окружающую материю с нарастающими темпами, и спровоцировать взрыв таким образом, чтобы он был не размером со звездную систему, а гораздо меньше. И самое сложное -- это спроецировать энергию на выходе точно в таком же порядке, как она и будет поступать в "черную дыру"...
-- Тогда имеем шанс получить на выходе из "дыры" материальный объект, идентичный тому, который был в нее помещен?
-- Точно. Для этого надо создать небольшую "противодыру", которая снивелирует гравитационные силы в "черной дыре" обратным воздействием, и ваш материал, профессор, как раз для этого подойдет.
-- Не смешите -- неодейтерит в свободной форме не может просуществовать больше наносекунды...
-- А большего и не потребуется.
-- И для получения количества неодейтерита, равного хотя бы массе человека...
-- А с чего вы взяли, что речь идет о перемещении массы, равной массе человека?
-- А вы хотите перемещать во времени хомяка?
-- Я пока никого не собираюсь никуда перемещать. Я пока рассматриваю гипотетическую возможность как таковую.
-Так вот, даже для получения неодейтерита, равного массе хомячка, потребуется энергия десятков, или даже сотен водородных бомб.
-- Но это же не столь для нас нереально, не так ли?
-- Ну... В общем, да... И что же будет, если даже удастся создать ваш слоеный пирог из "черных дыр" и высвободить энергию в пределах вашей предполагаемой временной погрешности?
-- В одном из слоев "временной погрешности" выплеснется то же количество энергии и материи, что и будет втиснуто в нее ядерным взрывом в другом конце "черной дыры", минус ту энергию, которая потребуется на образование "черной дыры", то есть, почти всю.
-- Ну да, если верить вашим выкладкам и нашим запросам на получение неодейтерита потребуется около десяти двухсотмегатонных водородных бомб. А что же будет с окружающим пространством и временем?
-- Если верны мои предположения, то в случае удачного эксперимента в каждом из проницаемых слоев будет слабенький отголосок в виде небольшого количества выброшенной энергии, в конечном слое будет выброс излишка материи, требуемого для пробития максимально возможного количества временных слоев, а в нашем пространственно-временном континууме появится очаровательная сверхмалая и сверхновая звездочка, которая просуществует очень недолго. Точка в абсолютных координатах относительно центра вселенной сейчас находится достаточно далеко от любой звездной системы, и дополнительное топливо в виде вещества для увеличения "дыры" или ее сколь-нибудь длительного существования нет, и не предвидится.
-- А где гарантия, что вещество, энергия переместятся именно в заданный момент, и именно прошлого? А то как забросит вперед лет на тысячу?
-- Сама структура времени не позволит. Как я уже говорил, согласно моей теории, переместиться на слой вверх не получится, тем более, что там уже будет масса вещества, неизбежно перемещенная естественным путем, образуется, я бы так назвал, временная пробка. И опять таки, согласно моим выкладкам, общая временная погрешность составляет чуть более одной стомиллионной части от общего количества времени, прошедшего с момента "большого взрыва". Если быть, точным, по моим выкладкам на пробитие есть не больше 160 лет. Так что времена динозавров ушли совершенно безвозвратно...
-- А времена Второй Мировой войны, например -- не безвозвратно?
-- В нашем пространственном слое -- да, безвозвратно ушли. А в конце временной погрешности -- нет. Там еще по всем отголоскам Земля летит за миллионы километров отсюда, там еще не изобрели ядерное оружие, там сейчас многое еще не случилось...
-- А с чего вы взяли, что там вообще то же самое? Там же могло происходить что угодно...
-- Не могло. Не забывайте, что это лишь слегка растянутое во времени отражение нашего настоящего. Чтобы оно пошло как-то по-другому, чтобы Гитлер не родился или нечто в таком духе -- надо, чтобы вмешался какой-то дополнительный фактор, извне.
-- Предлагаете рассчитать место "черной дыры" так, чтобы ее конец пришелся прямо в Рейхстаге в 1933-ем? Тогда в этом слое не будет второй мировой и миллиона убитых.
-- Идея неплохая, если не считать, что при этом на месте Берлина будет одна большая воронка -- и это в лучшем случае.
-- Но технически их все равно почти нет...
-- Почти и совсем -- огромная разница... Да и нет нужды проводить гипердорогостоящий эксперимент с тем, чтобы попытаться сомнительным образом изменить историю одного государства. А вот переместиться самому туда, на границу погрешности. Было бы весьма заманчиво...
-- То, что организм при этом разложится на глюоны, вас не беспокоит?
-- Благодаря сетке из вашего чудо-материала есть большая вероятность сложить его обратно с такой же точностью.
-- Это сумасшедший проект.
-- А мне всегда нравились такие. Благо наши квантовые компьютеры позволяют сделать необходимые расчеты с требуемой точностью. Мне интересно опробовать собственную теорию на практике.
-- То есть вы хотите испробовать это на себе? Желаете стяжать лавры первопроходца?
-- Боюсь, что еще одного сумасшедшего с многомиллиардными возможностями и уникальным опытом в ближайшей истории не будет -- так что мне будет грешно не проверить собственную теорию на себе. На постановку эксперимента что с малыми массами, что с относительно большими потребуется огромное количество энергии. Не желаю, знаете ли, разоряться вот так, впустую, на перемещение в прошлое таблички с надписью "здесь мог бы быть я"... Тем более что нам-то ее все равно не суждено увидеть...
-- Так вы не побоитесь? А нет опасения, что будет "эффект бабочки" -- изменив на секунду прошлое, настоящее тоже изменится непредсказуемо?
-- Изменение одного слоя на границе временного размытия никак не повлияет на современность, это невозможно. А страх... Игра стоит свеч. Если я не прав -- сам буду виноват, а если все получится... Словом, не будем терять времени, у меня есть даже четкая идея и четкий план. И даже есть ощущение, что мы с вами уже косвенно знаем, что план хоть частично, но удался... Помните взрыв "Тунгусского метеорита" в 1908-ом году? Теперь мне кажется понятно, почему самого метеорита никто не видел, а деревья были повалены так, как будто их засасывало в центр воронки... И если все пройдет удачно, то где-то, в далекой тайге найдется отнюдь не метеорит... Правда, предстоит самое сложное -- точно рассчитать место, где именно находилась планета Земля относительно центра Вселенной требуемый промежуток времени назад, да еще учесть при этом собственно вращение планеты. Хотя, зная скорость перемещения Земли, Солнечной системы и собственно нашей галактики, все это сложно, но возможно... По крайней мере, можно попробовать...
С этими словами Иван Андреевич еще раз взглянул в окно. За ним шел обычный и ничем особым пока не примечательный 2062- ой год. Никто еще и предположить не мог, что грандиозный научный проект, замысел которого еще только оформился, через несколько лет превратится в подобие бегства от тотального сумасшествия надвигающейся очередной мировой войны. Пока еще все было спокойно, и, казалось, так будет всегда.
Орбита планеты Земля, лето 2068-ого...
Иван Андреевич сидел в холодной капсуле уже около получаса. Вот оно -- осязаемое воплощение его десятилетних усилий. Его можно пощупать, даже проверить работоспособность основных систем. Еще пару лет на отладку - и можно будет совершить пробный, он же и единственно возможный рабочий запуск.
Правда, разгоравшийся очередной межгосударственный конфликт подбирался уже и сюда, и военные уже пытались более-менее настойчиво прибрать к рукам его детище. Правда, заранее подготовленная дезинформация с почти такой же, но принципиально неработающей капсулой, которая была им торжественно отдана по их настойчивому требованию, благополучно взорвалась вместе с продажными недоучками, которые облекали свое желание украсть чужое и неумение создать свое в звучное название "патриотизм". Иван Андреевич честно предупреждал, что идея непроверенная, и в девяноста процентах возможен взрыв, даже умолял позволить именно ему на себе испытать собственное изобретение, но к его мольбам остались предсказуемо глухи, и потому он ни секунды не жалел ни об этих псевдоученых, ни о военных, которые попытались запустить то, о чем фактически не имели представления. Они хотели отобрать чужую разработку, они это сделали. Проект был признан бесперспективным, и от Ивана Андреевича ненадолго отстали -- пусть сумасшедший миллиардер себе тешится и взрывается, строит нечто явно неосуществимое. Семья тоже смотрела на него волками -- всем было жаль заработанных не ими, но все равно вожделенных денег, которые миллиардами вкладывались в нечто, по их мнению несуразное. Иван Андреевич, разумеется, побеспокоился, чтобы в любом случае они не пошли по миру -- пару сотен миллионов еврокредов вполне хватит на безбедное существование до конца жизни. Бо?льшее пусть зарабатывают сами, если будет желание.
Иван Андреевич крутил в руках стопку фотографий того времени, куда он в случае удачности эксперимента попадет. Конные парады, казаки, император с семьей. Юные глаза прекрасных девушек, которым суждено быть расстрелянными. Он смотрел на них, и думал -- стоит ли рисковать всем ради абсолютно непредсказуемого? Смотрел опять на фото, и чувствовал -- стоит...
Нервы Ивана Андреевича на самом деле оказались не столь уж и железными, он чувствовал, как дрожит в ожидании уже неминуемого каждая клетка его тела. Страх перед смертью, который во все времена был залогом выживания всех живых организмов, теперь довлел над ним со всевозрастающей первобытной силой. Он уже горько пожалел об огромных средствах -- почти всём его состоянии, потраченном на то, чтобы болезненно, и отнюдь не столь мгновенно, быть разложенным на мельчайшие частицы без явной гарантии, что они сложатся точно также обратно. И даже если сложатся -- хватит всего какой-нибудь неучтенной случайности (а во время огромного ядерного взрыва весь эксперимент получался одним набором еле управляемых случайностей), и то, что даже в случае верности теории выйдет в итоге, может быть совсем непохоже на то, что было изначально... Цепь его панических страхов прервал легкий укол в шею -- автоматически сработал иньектор, впрыснувший ему под кожу безумный коктейль из транквилизаторов, а к его лицу мягко прижался колпак респиратора с автоматической подачей успокаивающих газов и кислорода. Мера оказалась очень своевременной -- Иван Андреевич быстро и мягко провалился в глубокий спасительный сон.
Новый старый мир
Боль. Первым ощущением при пробуждении Ивана Андреевича была боль -- боль от укола в шею. На этот раз это была порция специфического состава для приведения его в сознание. Сознание возвращалось медленно, острая боль укола постепенно уступала место тупой боли во всем теле и тягучей, обволакивающей головной боли. Сказывались долгое лежание в одной позе и последствия анестезии. Честно говоря, Иван Андреевич опасался худших ощущений, нынешние он вполне мог описать для себя как терпимые. То, что он вообще все это ощущал, было уже очень хорошо -- это значило, что первая часть эксперимента прошла, как минимум, удачно -- он все-таки физически существовал. Или нет, все могло быть и не столь хорошо -- может, как раз что-то не сработало, взрыва не было, и теперь за стенами капсулы его ждет разочарованное лицо Стива и выкинутые впустую сотни миллиардов. Иван Андреевич медленно открыл глаза -- в трех сантиметрах за прозрачным пластиком шлема скафандра была все та же стенка капсулы. Правда, теперь от нее исходил ощутимый даже через скафандр жар. Перед его глазами на внутренней стороне плексигласа были спроецированы данные температуры и счетчика радиоактивности -- температура внутри капсулы была около 60 градусов и продолжала повышаться, а радиоактивность была на уровне полтора микрозиверта в час -- в пять раз выше нормы. При верности расчетов именно такой и должен был быть радиоактивный фон внутри капсулы после взрыва -- даже метровая титановая оболочка капсулы не могла полностью защитить остаточного радиоизлучения, возникшего в результате взрыва и бывшего через миллисекунду почти полностью поглощенным неодейтеритом. Правда, если все его теоретические выкладки были верны, теперь единственным источником повышенной радиации была только сама капсула, за ней радиационный фон должен был быть нормален. Если только бы знать точно -- что за ней? Может, все расчеты оказались не достаточно точными, и теперь, в этой реальности, он окажется в тысячах километрах от Земли, в космическом вакууме, или наоборот, на сотни километров ниже поверхности Земли, и жар, который он ощущал -- это жар расплавленной магмы, которая вот-вот расплавит титановый корпус капсулы и его самого? Хотя Иван Андреевич внутренне готовил себя и к таким концовкам эксперимента, его все равно бросало то в жар, то в холод от ощущения реальности мучительной смерти. Правда, если эксперимент прошел все же удачно, само понятие смерти становилось расплывчатым -- в том-то, родном измерении его все равно уже нет и никогда не будет, а здесь он -- только воссозданная неодейтеритом очень точная копия. Но эти размышления не так успокаивали Ивана Андреевича, как два отмеченных им факта -- стенки капсулы не краснели от жара, а, значит, он точно не был в раскаленной магме, и капсула не вращалась, и не было ощущения невесомости -- значит, в космосе он тоже не находился. Более того, было четкое ощущение гравитации, примерно такое же, как и на поверхности Земли. И это сильно обнадеживало.
Где-то слева и снизу послышалось шипение и потрескивание -- это автоматический плазменный резак начал прорезать намертво приплавившийся к корпусу титановый люк капсулы. Пока все шло в соответствии с задуманным, но это только пока. Стоило резаку сломаться, или специально вмонтированным в корпус толкателям не сработать -- и он навсегда останется в титановой ловушке капсулы. Самому ему открыть многотонный люк вряд ли будет под силу. На какую-то секунду Ивану Андреевичу показалось, что ноги и руки у него онемели, он их совсем не чувствовал.
"А что, если где-то пошло искажение, и ткани кожи переплелись с тканями одежды?" Иван Андреевич, стараясь не поддаваться надвигающимся на него страхам, попробовал осторожно пошевелится. Вроде и руки, и ноги шевелились ничуть не хуже, чем раньше. "Чушь, конечно! Сердце бьется, мыслительные процессы идут, а это будет посложнее поднятия рук или ног. Так что здесь все в порядке. Лишь бы расчеты не подвели..." Иван Андреевич вслушивался в шипение резака со страхом и надеждой. Минуты растягивались в его ощущениях в часы. Наконец резак смолк, закончив свою спасительную миссию. Пришли в движение механизмы открывания, и люк начал медленно выезжать вперед. Сантиметр за сантиметром перед Иваном Андреевичем постепенно открывался и знакомый, и незнакомый одновременно новый старый мир. В голове его попеременно звучали то Генделевское "Алиллуйа", то "Так сказал Заратустра" Штрауса. Около же самого лица его слышались только шипение пневмотолкателей, и лишь с постепенно открывавшимся просветом между люком и стенками в капсулу начинали проникать звуки окружающего мира. Это было потрескивание внешней, раскаленной части капсулы, и шум и треск горящих невдалеке деревьев. Масштабный лесной пожар -- вот чего больше всего опасался Иван Андреевич. В его действительности таких не наблюдалось, но тут могло быть всякое. Внутри шлема начало тревожно попискивать -- уровень радиации слегка увеличивался. Один и две десятых микрозиверта -- если не долго, то это было вполне терпимо и не столь опасно. Тем не менее мешкать не стоило. Иван Андреевич стал осторожно двигаться наружу. Скафандр был рассчитан как на экстремальный холод, так и на экстремальный жар. Правда, было одно очень существенное замечание -- и то, и другое безболезненно могло переносится очень недолго. Многочисленные тренировки на тренажере, моделировавшего капсулу, сделали свое дело -- Иван Андреевич легко дотянулся до специального поручня, и быстрым движением вытолкнулся наружу. Все необходимое было у него за плечами, заранее плотно уложенное в рюкзак, так что руки его были свободны, и небольшой гимнастический элемент с подтягиванием удался без особых затруднений. Не зря он провел столько дней в постоянных тренировках, выбираясь из такой же вот точно капсулы ровно вот в этом месте, пробираясь по тайге по старым тропам к ближайшему притоку Подкаменной Тунгуски, а затем сплавляясь на надувной лодке до Ванавары. Правда, сейчас все выглядело совсем не так, как на тренировках -- лес на десятки километров вокруг был повален, превратив таким образом тайгу в один сплошной непроходимый завал, и самое главное -- чувство беспомощности, страха, что он не сможет преодолеть именно этот, самый трудный участок большого, очень большого пути. Очень обидно было бы погибнуть тогда, когда вложено столько сил, когда уже покорены такие пространства и время -- вдруг спасовать перед банальным упавшим деревом. Один только очень интересный и странный факт успокаивал -- пожаров вокруг не наблюдалось, только несколько сосен прямо около капсулы не были повалены, почему-то остались вертикальными столбами прямо посреди моря поваленных во все стороны стволов, и теперь некоторые из них занялись огнем из-за раскаленной внешней оболочки капсулы. Даже по мере удаления от капсулы, жар все равно ощущался. Сейчас Ивану Андреевичу надо было как можно быстрее выбраться к реке. Однако, как только он добрался до первых вздыбленных корнями в небо деревьев, он как никогда ясно осознал, что двигаться дальше, через лабиринт из поваленных елей и сосен в пятнадцатикилограммовом скафандре с массой жизненно необходимых вещей, которые в целом добавляли еще килограммов пятнадцать веса, было просто нереально. Датчик радиоактивности показывал десять микрозивертов -- сейчас, наверно, сам скафандр был более радиоактивен, чем деревья вокруг. Все таки обошлось без выброса радиации и тепловой энергии, а это уже очень неплохо. Уютный и функциональный, но ставший уже ненужным и обременительным скафандр пришлось снять. Под ним на Иване Андреевиче была форма штабс-капитана инженерных войск его императорского величества -- когда он выберется (если выберется) к людям, в свете испоконвечного чинопочитания на Руси эта форма окажется очень кстати. Иван Андреевич выключил внутреннее питание скафандра, аккуратно сложил его в плотный пак и спрятал под ближайшей к капсуле поваленной сосной. Потом, если будет возможность, он еще за ним вернется. В не столь обременительной летней форме дальнейший поход выглядел уже не таким и тяжелым. Иван Андреевич ухватился за корни, подтянулся вверх -- и через мгновение он уже стоял на коричневом поваленном стволе вековой ели. Еще раз оглянулся на капсулу -- как на последние, только что закрывшиеся ворота в прежний мир, и твердыми шагами пошел в мир новый, ожидавший своего покорителя.
"Этакий Кортес двадцатого века..."
Мысли про Кортеса придали ему сил, и он бойко перепрыгнул с одного поваленного ствола на другой -- путь был хоть и нелегким, но он уже точно знал, куда и как надо идти. И он просто пошел.
Путь до речки, который по тропе, пусть и иногда пересеченной густым подлеском, во время тренировочных походов занимал не более трех часов, сейчас растянулся на долгих шесть часов. Часы показывали уже час дня, когда измученный постоянным перепрыгиванием с одного поваленного дерева на другое Иван Андреевич выбрался наконец на берег спокойной извилистой небольшой речушки. А ведь до ближайшего обитаемого места -- фактории Ванавары -- было еще почти семьдесят километров. Правда, теперь уже было проще -- река была как раз наиболее удобным средством передвижения. Иван Андреевич извлек из рюкзака одно из обыденных чудес техники двадцать первого века -- портативную надувную лодку с электромотором. Собственно, инженерам конца двадцать первого века пришлось изрядно поломать голову, как создать небольшую лодку так, чтобы ее можно было сложить в рюкзак, и ее вес с электромотором был вполне по силам уже не молодому первопроходцу временных сдвигов. Только недавние сверхматериалы и сверхточные технологии сделали возможным это простое и полезное чудо техники. Начального заряда батарей хватило как раз на надувание лодки. Остальная электроэнергия вырабатывалась при помощи пластичных фотоэлементов, покрывающих всю верхнюю часть лодки. Таким образом, можно было вполне преодолеть эти семьдесят километров по воде до наступления темноты.
Иван Андреевич подкрепился специальными высококалорийными брикетами, запив их речной водой, предварительно пропущенной через миниатюрный обеззараживатель. Активность комаров и прочей насекомой живности возле речки значительно увеличилась, и мазь-репеллент оказалось очень своевременной. После недолгого отдыха он столкнул лодку в реку, и быстро влез в нее. Пока, если не считать задержки на завалах, все шло вполне как и рассчитывалось. Впереди его ждали десятки километров вниз по течению, а затем, по Подкаменной тунгуске, еще десять километров вверх по течению до маленькой пушной фактории -- Ванавары.
Речушка была не Бог весть какой ширины, и изрядно петляла, так что надо было быть всегда готовым к ее очередному повороту. Зато не было особенных водоворотов и перекатов, и это успокаивало. Через пару часов его радость от того, что можно просто сидеть в лодке вместо того, чтобы беспрестанно идти и перелезать через завалы, сменилась усталостью от того же сидения. Правда, как и всегда, все, даже хорошее -- хорошо только в меру. Иван Андреевич пристал к ближайшему более-менее пологому месту, выбрался на берег поразмять затекшие ноги. Все это уже было во время его тренировочных сплавов по реке еще в той, теперь уже очень далекой действительности. Только в отличие от тренировок, сейчас он уже сильно опаздывал, и шансы провести увлекательную ночь под открытым небом в сибирской тайге все нарастали. А этого сейчас ему сильно не хотелось. Из всех видов оружия у него был только револьвер системы Нагана образца 1895 г. в кобуре, небольшой топорик, да снабженный шокером и супервспышкой портативный фонарик. Против медведя это могло помочь только в качестве отпугивающего средства, не более. Правда, если действие окажется более раздражающим, чем отпугивающим, реакция раздосадованного медведя будет вполне предсказуемой. Была еще специальная жидкость, которая должна была отпугивать хищников неприятным запахом, но использование ее было затруднено тем, что хомо сапиенс тоже является хищником, и сам не мог вынести ее запаха в нужной концентрации, поэтому толк от жидкости был не очень большой. В тренировочных сплавах он добирался до Ванавары уже почти ночью, и каждый раз опасения налететь в темноте на какую-нибудь корягу и проколоть лодку вынуждали его выйти на берег раньше, чем хотелось. Но в той реальности про медведей или рысей в тех краях приходилось больше слышать, чем видеть. Сейчас же встреча с ними становилась все более реальной. И самое интересное, что для себя Иван Андреевич все никак не мог определить, ему страшно или интересно от таких возможных встреч? В том, его мире это была бы желанная редкость, и здесь он никак не мог прочувствовать страх, все больше любопытство. А это как раз было непозволительной роскошью. Реальные опасности требовали адекватных эмоций. Чрезмерное спокойствие и самоуверенность как раз грозило осечкой в самый неподходящий момент. Как в старом изречении: "за сложное дело берись, как за легкое, а за легкое -- как за сложное, тогда страх перед сложностями не остановит, а кажущаяся легкость не усыпит бдительность". Поэтому внимательно и аккуратно управлял своим утлым суденышком Иван Андреевич, огибая несчетные повороты речушки.
Уже темнело, когда он, наконец, добрался до большой реки. "Вот и она, Тунгуска..." Но плыть дальше, вверх по течению, ночью, уже не представлялось разумным. Очевидно, ночевка в тайге была неизбежной. Иван Андреевич пристал к берегу, вытащил лодку и осмотрелся в поисках более-менее пригодного для ночевки места. Основная опасность могла быть только от зверей, местные эвенки вряд ли дойдут до разбоя над одиноким путником, поэтому место для ночлега он выбрал рядом с высоким валуном недалеко от берега, так что спину его прикрывал валун, а впереди была только полоска песка да река. Он насобирал в ближайшем подлеске сушняка и нашел пару коряг потолще, и организовал вполне приличный костер. Алые языки пламени стали вздыматься в ночную темень, отгоняя ночные страхи и согревая вечерний таежный воздух вокруг. Иван Андреевич дождался, пока лодка обсохнет, перевернул ее и закрепил легкими колышками. Под лодкой разместился заранее заготовленный легкий коврик-каремат, таким образом получилось подобие мини-палатки, в котором можно было более-менее комфортно дождаться утра. Сверху на лодку Иван Андреевич набрызгал жидкости для отпугивания животных, еще раз огляделся вокруг -- никаких пока следов хоть какого-либо движения вокруг -- и залез в импровизированную палатку. Револьвер, фонарик и топорик на всякий случай положил прямо перед носом. Правда, через некоторое время он судорожно дернулся, проснувшись от холодного прикосновения к щеке. Первобытный страх мгновенно прогнал сон, и Иван Андреевич буквально в секунды напряг уже расслабленные сном мышцы. Однако холодным предметом, который прикоснулся к его щеке, оказался барабан собственного револьвера, который он сам же во сне подтянул к себе. Темнота за палаткой указывала на то, что костер без подбрасывания в него дров сам долго гореть не смог, а без него пусть и не было столь уж холодно, но просто исчезло то чувство безопасности, которое позволяло спокойно спать. Ивану Андреевичу ужасно не хотелось выбираться из нагретой телом палатки ради поиска сушняка, он просто еще раз сказал себе внутренне, что ничего особенного не происходит, он сотни раз уже ночевал вот так, под открытым небом, надо просто расслабиться и заснуть. Но тут где-то за рекой послышалось странное мяуканье, переходящее в рык и шипенье, которое заставило Ивана Андреевича съежиться и опять прогнало сон. Тигров здесь, слава Богу, не водилось, но и рыси (а это наверняка были они) тоже могли таить в себе опасность. Только то, что звуки доносились с другого берега реки, немного успокаивало -- перебраться сюда рысям было просто нереально. Но инстинкты оказались сильнее разума, и ближайшие пару часов, даже после того, как истошное мяуканье прекратилось, заснуть все равно не получилось. Только ближе к утру Иван Андреевич смог наконец-то погрузиться в столь необходимый ему восстановительный сон. Снились ему какие-то психоделические атомные рыси, которые сперва разрывали его на мельчайшие кусочки, а потом складывали, как мозаику, обратно.
Проснулся Иван Андреевич поздним утром, когда солнечные лучи уже вовсю заливали тайгу и реку, воды которой с мерным журчанием текли рядом, действуя одновременно и успокаивающе, и вселяюще уверенность, что впереди -- новый, прекрасный мир, освященный таким прекрасным утром, под плеск вод и пенье птиц. Ничто не могло уже сложится не так, он прошел столько сложностей и опасностей, что новые уже не в силах остановить его. По крайней мере, Ивану Андреевичу очень хотелось сейчас в это верить. Впереди его ждала встреча с самым опасным и успешным хищником не только тайги, но и всей планеты -- с людьми. А тут потребуется уверенность в себе и соответствие форме штабс-капитана. Он учился говорить так, чтобы по возможности не вызывать подозрение, и старался не забыть, как правильно должны были к нему обращаться и кто в данный момент был Енисейским губернатором и многое, многое другое. Конечно, самое главное, что могло пригодиться даже в таком глухом таежном краю -- это деньги. Суммы, которую старательно для него изготовили, хватило бы на то, чтобы обогнуть земной шар, а не только добраться до Санкт-Петербурга. В крайнем случае пригодятся навыки примитивного гипноза, системы внушения, которой в свое время тайно обучили его специалисты из весьма секретных правительственных организаций. Иван Андреевич выбрался из своей импровизированной палатки, потянулся навстречу солнцу и новому дню, впитывая в себя величественную красоту нетронутого таежного края. Впереди его ждала первая встреча с людьми на маленькой, затерянной среди сибирской тайги пушной фактории.
Ванавара
Было уже часов десять утра, когда к уряднику фактории Ванавара прибежал Илья Потапович -- местный эвенк, который только три дня тому пришел в факторию со своего стойбища с пушниной для мена. Семенова Василия Петровича, урядника войска Енисейского, всегда забавляло, как охотно местные эвенки брали русские имена вместо сложно произносимых для русских торговцев "Лютчеткан" и тому подобного. С таким же успехом они могли бы именоваться Франц-Иосифами, и это бы их ничуть не смущало.
Василий Петрович был поставлен здесь следить за порядком при торговле с эвенками приезжих да местных торговцев пушниной -- дабы не дурил никто да не скрывал чего, да драки местные и другие беззакония в корне пресекал. Хотя вернее было бы сказать, не "был поставлен", а "сослан" в эту Богом забытую крошечную факторию в глухой тайге -- ибо характером с начальством в Енисейске он как-то не сошелся. Хотя здесь ему даже нравилось -- главнее его уж тут точно не было. Он тут высший и единственный представитель государственной власти, и суд, и почта, и полиция в едином лице. Потому и местный охотник Илья не мог не прибежать к нему, чтобы рассказать про плывущего по реке на чудо-лодке военного человека.
-- Поспешай твоя на реку, там начальника пришел по реке к тебе, Василий! -- ломаной скороговоркой лепетал охотник. -- Один пришел, на лодке маленький...
"Кого могла нелегкая занести сюда? Вроде не обещался никто ни с проверками, ни за шкурками, -- гадал урядник, поспешно одеваясь да пристегивая саблю. -- А вчерась еще так громыхало поутру... Нечто что серьезное стряслось?" Василий оправил ремни -- власти должно было выглядеть внушающее даже в такой глуши, перекрестился на образа в углу и вышел из избы. На пристани фактории уже собрались местные охотники, торговцы пушниной -- для всех прибытие кого-то нового на факторию было чем-то вроде редкого развлечения. А уж тем более, если этот некто являлся на непонятной серой лодке из невесть чего сделанной, да был в форме штабс-капитана. Такие люди здесь в одиночку не появлялись никогда. Как-то невольно вспоминался неспокойный 1905-ый год, когда появление вот таких вот офицеров означало, что где-то за ним должна была быть еще сотня солдат, отставших в поисках беглых революционеров. Но сейчас-то вроде все спокойно, беглых вроде как не объявлялось, так что ж за нужда могла забросить сюда этого штабс-капитана?
Иван Андреевич подруливал к пристани из грубо сбитых бревен, настороженно посматривая на собравшуюся возле берега компанию из эвенков и русских, да мелькавший позади черный казачий китель. Он долго сомневался, правильно ли было вот так, с помпой, на надувной лодке с миниэлектромотором и углепластиковым румпелем причаливать у всех на глазах, порождая массу пересудов. Но все-таки он решил, что прийти пешком одному будет еще подозрительнее. А так -- чем таинственнее и непонятней для них все будет выглядеть, тем больше будет уважения к его персоне, и тем легче будет вытребовать себе необходимую помощь. К пристани причаливать он не стал, а подплыл к берегу рядом с ней, выпрыгнул на землю и деловито втащил свою лодку на берег.
-- Расступись! -- командный голос казака в черном кителе явно указывал, кто здесь главный, и с кем Ивану Андреевичу как раз и надо будет вести разговор. Каким бы важным для местных жителей не старался казаться урядник, от Ивана Андреевича не скрылись ни его беглый взгляд на погоны, ни его удивленное таращение на лодку, которая для ее размеров была необычайно легкой, ни его менее командный, хоть и также громкий голос, когда он представился:
-- Урядник войска Енисейского Семенов. А вы кто ж будете?
-- Штабс-капитан инженерных войск Каблуков. Член экспедиции по заданию Императорского Русского Географического общества. По заданию общества исследовали ваши места на предмет залежей полезных руд. Ваш покорный слуга позавчера отделился от основной части экспедиции -- хотел осмотреть верховья ручья Чугрим, вчера должен был догнать отряд, но утром вмешательство высших сил -- тут Каблуков многозначительно показал пальцем в небо -- не дало мне этого сделать. Слыхали, как бабахнуло вчера утром? А я как раз был недалеко совсем, еле жив остался... Урядник, помогите мне с лодкой, -- пусть проследят за ней -- это секретное изобретение, можно сказать, имущество самого государя императора, и отойдемте куда-нибудь подальше -- я опишу подробно свои злоключения.
-- Сию минуту, -- все-таки чинопочитание коснулось и бородатых казаков в глухой тайге. -- Прохоров! Оттащи с Ильей лодку к моей избе. А у вас, прощения просим, ваш благородь, бумага какая, удостоверяющая, есть?
-- Вот предписание от губернатора Енисейского о всяческом содействии экспедиции, есть и предписание из канцелярии самого государя императора, -- Иван Андреевич вытащил из нагрудного кармана заранее приготовленные бумаги с гербовыми печатями. Подписи и печати, как и сам текст предписаний были выполнены с такой точностью, что Иван Андреевич мог спокойно козырять ими хоть в приемной самого губернатора. Скорее бы поверили в помешательство секретаря или губернатора, чем усомнились бы в подлинности бумаг. В этой же глуши любая бумага с двуглавой птицей вызывала трепет и уважение. Урядник повел Ивана Андреевича к своей избе, не забывая время от времени прикрикивать на охотников, которые тащили за ними лодку, удивляясь ее необычайной легкости и прочности.
-- Мы здесь живем, как видите, небогато, но отобедать найдется чем, чайку сейчас вам сообразим, ваш благородь. Прасковья! -- урядник кликнул стоящую поодаль от избы женщину. -- Сооруди нам чего на стол!
Они зашли в избу урядника, сели на расставленные вокруг большого стола массивные лавки. Комната была непривычно просторной и светлой для представлений Ивана Андреевича о быте казаков в глухой тайге в начале двадцатого века.
-- Супруга моя, Прасковья. Сейчас найдет чего отведать с пути-то... Так что у вас приключилось, откуда путь держите, как к нам занесло? -- в голосе урядника звучало уже не недоверие, а любопытство.
Иван Андреевич устало улыбнулся, и начал давно заготовленный рассказ о том, как их экспедиция с целью поисков полезных руд по поручению Горнорудного общества при канцелярии его императорского величества прошла больше трехсот верст от самого Усть-Кута, как остановились они лагерем недалеко от здешних мест у ручья Чугрим, на Ишме, как их экспедиционный отряд разделился, и как часть его людей отплыла с оборудованием на лодках в Енисейск тремя днями ранее, а он должен был их догнать.
-- А утром -- гром, молния, ураган! Деревья как косой траву повалило. Где теперь экспедиция -- неведомо, поди, за погибшего меня считают. Мне бы догнать их как-нибудь. Можете помочь, урядник?
-- Как тут помочь-то? Пехом сейчас что в Енисейск, что в сам Красноярск идтить -- и далеко, и в провожатые не пойдет никто. Пароход с припасами за пушниной тут раз в полгода быват .Через стойбища могёте, ясно дело, обратно к Усть-Куту податься, но только в одиночку. Есть тут баржи небольшие для сплава, да лодки, но убедить здешних купцов в том, что надо сейчас плыть аж в Енисейск, будет непросто -- им потом обратно только на буксире у парохода сюды...
-- А я все ж попробую, с вашей и Божьей помощью, конечно же. Кой-какие средства из тех, что даны были на экспедицию, у меня остались, так что, думаю, с купцами вашими я столкуюсь. По прибытии в Красноярск непременно доложу начальству о вашем содействии экспедиции. Ну а пока -- позвольте возместить возможные ваши расходы. Так что пока прошу покорно принять от имени канцелярии его величества, -- Иван Андреевич достал из планшета пятьдесят рублей и протянул их уряднику. -- У государственной экспедиции есть средства на возмещение расходов, не переживайте.
Урядник был явно в смятении -- такие здесь, в глуши, это было сравнимо с его месячным жалованием, да и не каждый день предлагаются деньги за то, что вроде и так вменялось в обязанности исполнить бесплатно. Слегка поколебавшись, деньги все же взял.
-- Ну, значит, так тому и быть. Жить можете у меня, угол вам, вашбродь, сыщем...
Следующий день прошел для Ивана Андреевича в смешанном ощущении волнения от экскурсии в реальное, живое прошлое, и беспокойства от того, насколько же гостеприимным это прошлое для него окажется.
Обычно охотники-эвенки частенько приходили на факторию со шкурками, меняли пищу и оружие, и снова уходили в свои чумы. И вот они с урядником обходили их в поисках провожатого. Как-то, проходя с урядником мимо одной из изб, урядник показал на нее и сказал:
-- Вон и изба того, кому мы названием своим вроде как обязаны.
-- Кого ж это?
-- Да вот давным давно, когда тут и про пароходы никто не то, что не помышлял, а попросту и не слыхивал, пришел сюда из Ангарска купец Иван Бычаев с женой своей Варварой, да стал у местных эвенков шкурки скупать в обмен на соль да ружья. А они его звали так, как им привычнее было -- Вана, а жена его, стало быть -- Вара. А место получилось -- Ванавара. Так или не так точно сейчас уж никто не знает...
-- Ясно..
Вечером наконец урядник порадовал новостью:
-- Погутарил я, ваш благородь с купцами -- никому из них, грют, не резон в Енисейск сейчас плыть. Только вот Федька Тереха говорил, что посмотрит, как там да что по деньгам выйдет.
-- Ну так пошли к твоему Терехе, я, думаю, его уговорю, -- Иван Андреевич был уверен, что найдет нужные сибирскому купцу аргументы.
Терехин Федот оказался мужиком довольно больших размеров, не то, чтобы слишком высок или широк, а как-то во все стороны равномерно. Смотрел без заискивания перед погонами, даже с некоторой напускной бравадой.
-- Сейчас, ужо говорили, уходить с фактории себе ж в убыток, но ежели его благородь готовы покрыть убытки...
-- Сколько? -- поинтересовался Иван Андреевич.
-- Двести рублёв!
-- Да побойся Бога, Федот! -- не выдержал урядник. -- Али у тебе баржа из золота сделана, аль на себе ее понесешь, аль тебе самому в Енисейск и не надо никогда плыть?
-- По рукам! -- прервал его Иван Андреевич. Ему не хотелось тратить время на мелочные разговоры. Впереди его ждали события поважнее, чем споры с выкобенистым купчишкой.
-- А поплывешь как -- сам, аль еще кого с собой возьмешь? -- заинтересовался урядник.
-- Понятно, сам, -- уверенно ответил Терехин.
-- Это я к тому, что за такие деньги не худо бы и еще кого по надобности взять, вот хоть того ж охотника Потапа Кожемякина -- от него и в пути польза, и ему дешевле будет, чем потом самому... -- уряднику явно не нравилась идея плыть вдвоем.
-- Про Потапов уговора не было... -- заартачился Терехин.
-- Так будет, -- отрезал Иван Андреевич. -- Ты ж все одно плакал, что тяжело, да один, да вот обратно. А так вам все легче будет. А то, может, пойти Потапу предложить двести рублей за помощь?
-- Да будет вам, ваш благородь, хоть всю Ванавару на баржу теперь запихайте... -- Терехин вроде как нехотя соглашался. -- Когда плыть-то?
-- Завтра. -- Иван Андреевич уже был мыслями в Петербурге...
И вот пришла пора отплывать. Урядник проследил, чтобы Иван Андреевич благополучно погрузился со своей чудо-лодкой на баржу. Баржей, правда назвать это утлое суденышко можно было назвать с натяжкой -- метров шесть от силы в длину, и не более трех в ширину, с небольшим навесом на корме, да дощатым настилом по всей барже.
Перед самым отплытием урядник подошел к нему поближе и сказал негромко:
-- Вы там уж будьте внимательны, ваш благородь. Народ у нас разный бывает.. Тут ведь на фактории Бог весть каких небылиц про вас насочиняли... Да и слишком много деньжат тож показывать не резон... Жаль, с вами отплыть не могу -- а вот надёжа на Потапа, он мужик вроде честный, на него ежель что и рассчитывайте... Ну, с Богом!
С тем урядник и соскочил с баржи на пристань. Бывалые охотники быстро отвязали концы, оттолкнулись баграми, и баржа медленно пошла вниз по течению, унося Ивана Андреевича от маленькой Богом забытой фактории Ванавара.
Слова урядника несколько обеспокоили Ивана Андреевича. Он уже и сам стал задумываться, не слишком ли большую сумму, да не слишком ли легко пообещал он купцу Терехину? Мужичишко он тертый, и до прибылей жадный, а здесь, в глуши тайги, когда каждый сам по себе под Богом ходит, от общих правил морали и отвыкнуть можно. И штабс-капитанские погоны, может его вовсе не пугали, а наоборот, злили? В любом случае решил быть поосторожнее -- все ж таки, вокруг один дощатый настил баржи да вода кругом, и ни души на сотни верст. "Спасть придется с револьвером в руке, что ли... Ну, да Бог не выдаст -- свинья не съест" -- вспомнилась очень даже к месту специально выученная старая русская поговорка.
Тунгуска
Внезапный сильный толчок заставил Ивана Андреевича вернуться из блаженных картинок снов в темную реальность сибирской ночи. Рефлекторно сжавший пустоту кулак четко дал понять, что револьвера в его руке уже не было. Сон тут же как рукой сняло. Иван Андреевич открыл глаза и увидел перед собой массивную фигуру Федота Терехина, почти загородившую собой темное, усыпанное звездами и чуть освещенное луною, сибирское небо. Неровный свет фонаря на треноге отбрасывал инфернальные блики на его угрожающую физиономию.
-- Ну чаво, вашбродь, погутарим? -- кривая ухмылка на лице купца не предвещала ничего хорошего в этом так навязчиво предлагаемом ночном разговоре. Иван Андреевич сфокусировал, наконец, взгляд -- так и есть, его револьвер был в широкой лапище Терехина, при этом за плечами того поблескивал ружейный ствол.
-- Поговорим, Федот, -- мысль о том, что Терехин не пальнул сразу с ружья или не прибил спящего багром уже обнадеживала Ивана Андреевича. Он спокойно перевел взгляд с собственного револьвера в купеческой руке на его улыбающуюся бородатую физиономию, и сам широко улыбнулся в ответ. Легкий ступор Терехина от такого спокойствия обезоруженного офицера мгновенно сменился накатывающей злобой:
-- А лыбишься ты, вашбродь, напраственно... Ты сейчас Богу лучше молись, чтоб не обидеть меня чем невзначай.
-- А чем же я тебя обижу? Об цене вроде уже условились, задаток ты получил. Неужто некрепко слово твое купеческое? -- Иван Андреевич по понятной одному ему причине пока не чувствовал особого страха, и разговор вел, как будто сидели они сейчас у федотовой избы на фактории, а не ночью на барже, которая уткнулась носом в отмель у берега. "Кстати, а Потап же вроде как должен был быть у руля, -- подумал Иван Андреевич. -- Раз мы встали носом в отмель, значит, он руль-то бросил. И где же он, любопытно? Заодно он с Федотом, что ли?" Некая досада посетила его при мысли, что как раз тот человек, к которому в случае нужды советовал урядник за помощью обратиться, в первую же ночь вот так с явным грабителем связался.
-- Федот, ты че? -- голос Потапа за спиной Терехина заставил того резко развернуться.
-- Не замай! -- угрожающее шипение вкупе с наведенным на него наганом заставило Потапа отпрянуть назад.
-- Не дури, православный... Креста штоль на тебе нет? -- Потап явно боялся, но хотел хоть как-то образуметь купчишку.
-- Не замай! -- повторил Терехин. -- И чего ж ты руль-то бросил? Я ж те велел тихо сидеть, рулить, чаво ты сюды приперся? Ты ему кто? Ни сват, ни брат! Откель ты знаешь, чего ради он тут вошкался, чего выведывал? С экпедиции он, деньгами набит... Знаем мы, что тут за экспедиции бывают. Небось, беглых али не так да не тем торгующих высматривал, потом доложит, да с отрядом аспидов сюда возвернется! Али руды у нас какие нашел нужные? -- Терехин быстро и ловко для такого большого тела развернулся на Ивана Андреевича и наставил на него револьвер. -- Ну, говори, золотишко мож в местах наших обнаружил, аль серебро? Скажи лучше сам, я-то все равно найду, а так, глядишь, и тебя жить оставлю? Скажешь что, или портки так намочил, что и слова забыл?
Иван Андреевич на самом деле был спокоен, как никогда. Он уже даже рассмотрел недалеко лежащий багор, и спокойно и медлительно за ним потянулся.
-- Да все в порядке, Федот. Просто речью твоей колоритной заслушался. Смешной ты со своим разбойничаньем, право слово. И вроде большой такой, а меня боишься. -- Иван Андреевич уже взялся одной рукой за конец багра, и при этом все так же спокойно смотрел прямо в глаза Терехину.
-- Ох, не балуй, вашбродь... Иль думаешь, не пальну? -- Терехин уставил дуло нагана прямо в грудь Ивану Андреевичу, который уже взялся за багор и левой рукой.
-- Думаю -- не пальнешь, -- Иван Андреевич фактически без замаха, с коротким разворотом корпуса и быстрым выдохом, моментальным движением приложился багром к виску Терехина. На лице того изобразилась даже не боль, а крайнее изумление. Его сил, правда, хватило, чтоб не потерять сознание, не упасть а только слегка пошатнуться.
-- ...ать твою мать, -- он глянул выпученными глазами на наган в руке, вдруг отбросил его и только принялся стягивать из-за плеча ружье, как второй, более акцентированный удар багра в руках Ивана Андреевича все же заставил его рухнуть без чувств на дощатый настил баржи. Иван Андреевич, не торопясь подошел к упавшему купцу, стащил с него ружье, вытащил из-за пояса нож, затем подобрал свой наган, любовно его осмотрел, и взглянул на онемевшего от неожиданности всего произошедшего Потапа. Тот только перекрестил штабс-капитана:
-- Вот ей-Богу, ваш благородь, в рубашке родились. Ведь подстрелить вас мог ирод -- а тут все осечка. Иль патронов там нет? -- зародилась догадка у Потапа.
-- Почему нет? -- как бы обиделся Иван Андреевич и пальнул из нагана прямо в Луну. Грохот выстрела заставил Терехина вздрогнуть и что-то замычать. Иван Андреевич не стал фамильярничать, и еще раз, уже не столь сильно -- чтоб все же не убить -- двинул багром по макушке неудавшегося душегуба.
-- Ну, ваш благородь, ты, выходит, шибко везуч да отчаянный, получается. Как он в тебя тогда пальнуть не успел? Вот ведь отвел Бог от беды... -- Потап еще раз перекрестился.
-- Благодарю, голубчик, за веру твою да за помощь, но ты бы лучше мне связать его чем помог, а то, чует мое сердце, как очухается, так только пулей придется его успокаивать, -- не стал объяснять Потапу Иван Андреевич, что наган его был не простой, а несколько более улучшенный вариант по сравнению с его собратьями. И кроме усиленного патрона и более легких сплавов была там еще и очень полезная, незаметная чужому глазу опция -- распознаватель отпечатков пальцев. В чужих руках этот наган не смог бы выстрелить никогда. Так что если Иван Андреевич и любил риск, то только хорошо продуманный и с минимальной долей собственно риска.
-- Вот уж кто и верно отчаянный у вас, так это ваш Федотушко...
-- Да, он завсегда был разбышака. Но штобы душегубничать вот так -- вроде не случалось за ним.
-- Ой, не юли, Потап. Не помоги мне Василий ваш Петрович словом добрым, да не заставь тебя с нами плыть в Енисейск -- глядишь, и не пережил бы ночку эту... Видать, все ж были какие подозрения насчет Федота вашего. Другое дело, что не попадался открыто, видать. Ну, да не боись за репутацию вас да фактории вашей. По прибытии в Енисейск сдадим голубка в жандармерию, а про вас рапорт в лучшем виде составлю -- как геройски не дали сгинуть офицеру его императорского величества.
Потап, успокоенный тем, что для "его благородия" собственно Потап был вне всяких подозрений, со знанием дела вязал ноги Федота ремнями. Руки неудавшемуся душегубу Иван Андреевич скрутил сам, проверил пару раз надежность хитрого, пока еще не известного в этом временном континууме узла, и чувством выполненного долга вновь взял багор.
-- Ну что ж, Потап, попробуем сняться с мели-то... Бог даст, сели не сильно.
Потап взялся за другой багор, они вместе с Иваном Андреевичем уперлись, что было силы, в илистую отмель, в которую плотно уткнулся нос баржи, усилие -- и никакого результата. Дело могло показаться безнадежным, но Иван Андреевич оставил Потапа отталкивать нос баржи, а сам отошел чуть назад, и стал отталкиваться от дна там, слегка разворачивая баржу бортом к течению. Баржу тут же стало доворачивать уже самим течением Тунгуски. Сейчас все зависело, насколько прочно сколочена баржа, да насколько вязкое дно, в которое они уткнулись. Иван Андреевич быстро перебежал на нос и стал изо всех сил помогать отталкивать нос баржи от дна. Еще усилие -- и нос, наконец, освободился. Баржу к тому времени уже почти развернуло, и они, как могли, отталкивали дальше, дальше, к глубине, и вот их уже снова подхватило течением, развернуло носом вперед, и поплыли они дальше по широкой ночной реке, освещаемой лишь луною да звездами.
С переходом Федота из разряда владельца баржи да рулевого в разряд по рукам и ногам связанного татя и душегубца, сидеть у руля им теперь приходилось больше, и по ночам теперь уже они порешили не плыть от беды подальше. Федот, как пришел в себя, сперва долго ругался, рыком на них рычал, потом одумался, стал уговаривать, говорил, что обознались они, ничего он плохого не замышлял -- раз уж все целы, то это лучшее тому доказательство. Потом видя, что не действуют уговоры на насмешливо улыбавшегося штабс-капитана, а от Потапа помощи ждать не приходилось, стал чуть не рыдать, простить умолял -- мол, бес попутал, пьян был, да не ведал, что творил... Иван Андреевич только молча его слушал, заранее зная, что ни малейшего раскаяния у заранее спланировавшего злодеяние преступника быть не может -- только разве что в том, что не получилось у него, да ждущее впереди наказание страшит. И не больше. Так что только когда завывания Терехина особенно раздражали его, брался за багор, и Федот тут же умолкал. Ноги ему, чтобы совсем не затекали, развязали, а вот руки развязывали только перед кормежкой, держа при этом под дулом револьвера, и потом снова связывали. Так было спокойнее.
Вечером, когда стало смеркаться, решили остановится. Нашли место у берега поудобнее, кинули веревки с прибрежных деревьев на баржу, да сошли на берег дров для костра собрать. Федота хотели оставить связанным на барже, да тут он взмолился:
-- Окститесь, православные! Я ж весь день так связанный лежу! Дайте ж хоть до ветру сбегать!
Пришлось вытаскивать Федота с баржи. Руки порешили ему не развязывать -- и так справится.
-- Да куды ж я от вас денусь? Кругом тайга ж одна...
С тем и отбежал за пригорок. Минуты три его не беспокоили. Когда ж окликнули, то только нестройный птичий хор с деревьев был им ответом. Забежали за пригорок, да Федота там, само-собой, и след простыл. Палили в воздух, кричали его -- без толку.
-- Ну вот даже перетрет о сук веревки, так все одно что он тут, в тайге, без ружья да пищи делать-то будет? -- беспокоился Потап. -- Ведь хоть и сбился с пути, да все ж жаль душу христианскую. Хотя, он смогёт и просто по речке к людям где выйти, что ли...
-- Смогёт-то он может и смогёт, -- в тон Потапу ответил Иван Андреевич. -- Лишь бы людям от прихода его лихого чего не сталось.
-- Да не станется, не столь уж он и злодей какой... Спокусился просто. Глядишь, по тайге поблукает -- бесы-то из него и выйдут.
-- Ну, дай-то Бог. А спать нам с тобой теперь в любом случае только по очереди -- а ну как вернется наш мстительный купец?
-- Вернется -- встретим хлебосольно. -- Потап погладил ружье на коленях. -- Ложитесь, ваш благородь, я покараулю. Опосля разбужу...
Федот не вернулся ни ночью, ни утром. Иван Андреевич еще покричал для успокоения совести перед отплытием, да и вздохнул с облегчением. На самом деле ему как раз и не хотелось задерживаться объяснениями с жандармерией по поводу нападения на него купца-грабителя. Да и забот без сбежавшего Федота стало меньше. Потап оказался человеком набожным, и нравом очень даже добродушным, и дальнейшее их путешествие прошло без каких-либо особенных приключений. Иван Андреевич все больше любовался красотой нетронутой сибирской природы, и от нечего делать заводил с Потапом разговоры на разные политические и общественные темы, стараясь при этом не вызвать ни опаски, ни подозрений.
И вот они наконец добрались до Енисея. Широченная величественная река мощно несла свои прозрачные воды к холодному Северному Ледовитому океану. Возле самого устья Подкаменной Тунгуски увидели они еще одну баржу, размером чуть больше, чем баржа ныне беглого купца Терехина. Баржа стояла на привязи около вбитых в дно реки бревен с неровным настилом, какая-никакая, а пристань. На берегу виднелась пара изб, из трубы одной из них вился сизый дымок.
-- Перекатная. Здесь кады вверх по течению надо такие ж, как мы, несамоходные, парохода и ждут, -- Потап уже не раз бывал здесь.
То, что уже стояла баржа и ждали люди, было хорошим признаком -- скорее всего, скоро должен будет какой-либо пароход проходить, да возьмет на буксир. Они тоже причалили к пристани недалеко, и направились к избе, где были люди. Торговцы солониной да шкурками, пусть и были разбросаны по разным стоянкам да факториям, а все ж друг друга зачастую знали. Вот и тут Потап Кожемянкин встретил знакомых, от кого и узнали, что вскоре паровой буксир "Сибиряк" должен возвратиться из Вихты, да взять их на буксир до самого Красноярска. Иван Андреевич спросил, не встречался ли им кто из "его экспедиции", получил ожидаемый ответ, что не встречался, и, с некоторой неохотой признал, что в Енисейске ему тогда делать нечего, а лучше он буксирщику доплатит, чтоб дотянули их до самого Красноярска. Потапу эта идея понравилась даже больше -- шкурки в Красноярске сбыть можно было куда выгоднее, чем в Енисейске. А Иван Андреевич четко знал, что железная дорога идет только через Красноярск, и лишние задержки ему были ни к чему. До Красноярска отсюда было еще верст семьсот, так что путь был неблизкий, и Иван Андреевич очень беспокоился, какую ж цену заломят за буксирование их в Красноярск. Оказалось, что стоило это всего шестьдесят рублей, и у Ивана Андреевича складывалось устойчивое впечатление, что денег, которыми он располагал, хватит надолго и на многое при таких-то ценах.
Буксира ждали они всего три дня, вот уже привычные руки сибирских речников привязывали их баржу вслед за баржей их новых спутников, и вот зашлепал колесами по воде буксир, потянул их за собой вдоль отлогого берега вверх по течению широкого Енисея.
Навстречу им медленно появлялись высокие, поросшие густым лесом берега, и также медленно и величественно исчезали позади, чтобы уступить место новым берегам. И на всю эту бескрайность -- ни городов, ни дорог, ни мостов. Лишь изредка появлялись маленькие деревушки с не запоминавшимися Ивану Андреевичу незатейливыми именами, иногда их пароходик приставал к одной из них, чтобы взять кого на борт или лодку какую на буксир, и тогда на берег выбегали гурьбой ребятишки, чтобы посмотреть на пароход, да покричать им вслед. И снова перед ними была только бесконечная река да леса вокруг.
Через пять дней доплыли они, наконец, до Красноярска. Здесь уже была цивилизация -- магазины, театры, синематограф, а главное -- железная дорога, которая делала дальнейшее путешествие Ивана Андреевича из Сибири в Санкт-Петербург более спокойным и предсказуемым.
Ему посчастливилось взять билет в вагон первого класса -- единственное пустое место оказалось таковым благодаря какому-то безымянному чиновнику, не соблаговолившему явиться вовремя к поезду. Кутил ли сей чиновник до утра в каком-нибудь из красноярских трактиров, или просто забыл, что должен ехать, но его отсутствие дало возможность Ивану Андреевичу отправиться в Петербург фактически на следующий день после прибытия в Красноярск. Это помогло избежать ненужных расспросов, знакомств. Двухместное купе он делил с не слишком разговорчивым отставным полковником, которому было мало дела до какого-то штабс-капитана. Мимо тянулись бесконечные леса, изредка сменяемые полями, широкие сибирские реки, перетянутые тугими поясами железнодорожных мостов, остались позади шумный Нижний Новгород с его знаменитыми ярмарками, пахнущая пирогами вокзальных торговок и утопающая в шуме и наплыве народа Москва, и вот уже, как у Некрасова в "Железной дороге", быстро летел Иван Андреевич по рельсам чугунным, думал думу свою. Впереди его ждал Петербург...