В музей он притащил ее сам, она не напрашивалась. Просто накануне были баня, пиво, водка, непритязательный мужской треп, обернувшийся большой неожиданностью. Некто из "корешистых" коллег или из коллежских корешей по колбасным изделиям в банном пылу обозвал его то ли "узко ограниченным", то ли "умственно отсталым". А может и еще короче. И ответное самолюбие взыграло, хотя и не до мордобойных высот. Но фраза "а я вчера вот по музею прогулялся" должна была поставить этих олухов на место. Ох, и вытянутся их козлиные рожи в ближайший уик-энд!
Хотя и был он узко ограниченным типом, но все же понимал, что в одиночку в музее со скуки подохнет. Картины, да статуи. Цыкнуть не на кого. Вот и потащил вместе с собой жену. Нюрочка не стала перечить своему благоверному, хотя в музеях не бывала отродясь и вообще относилась к этому начинанию с опаской.
Муж блуждал по залам точно по лесу, она послушно семенила за ним, чтоб не отстать в культурном отношении. Примерно через час после начала музейной прогулки он резко повернул к выходу-"хорошенького понемножку", но тут одно излишне живописное полотно неприятно поразило его своим внешним видом. Начинающий искусствовед изменился в лице. Точно пересидел в парной. Или причиной всему была изжога, или кто-то резко дернул его за причинное место, но только он повернулся, и стал орать на жену, используя отборные искусствоведческие термины и зло тыча пальцем в картину.
Женщина, написанная маслом на фоне пейзажа была вылитая Нюрочка. Это в один голос подтвердили и седенькие смотрительницы музея, сбежавшиеся на отчаянный мужской крик. То, что изображенная дама раздета самым картинным образом их волновало мало. Точнее говоря, не волновало вовсе. И про родинку у пупка они ничего не знали. А он знал, ох, как знал! И потому требовал немедля снять со стены "эту порнуху"!
Культурные музейные старушки призывали колбасника к порядку и пытались объяснить, что картина написана 253 года тому назад и поэтому набить морду долбаному художнику не удастся, что Нюрочка с долбаным художником не встречалась и позировать ему не могла ни в каком виде. Но все эти объяснения лишь подлили масла в огонь.
-А я вот еще выясню сколько ей лет на самом деле!- угрожающе рявкнул колбасный магнат. И совершил серьезную ошибку. Можно критически отозваться о дамской прическе или о покрое платья, но касаться возраста дамы- упаси вас бог! Это смертельно опасно.
Нюрочка не сказала ничего, но пара молний сверкнула в ее дотоле покорных глазах и седенькие музейные ветеранши живо отскочили на безопасное расстояние, справедливо рассудив, что дело тут в общем семейное и встревать не след.
Она всё ему припомнила. И регулярные пьянки, и рыжую секретаршу, и скандал в прошлую пятницу. В холодном спокойствии она сняла с ног импортные "лодочки" на высоком остром каблуке, твердо встала на ноги, сжала по туфле в каждой руке и принялась лупить мужа по чем придется, включая сюда и исключительно болевые точки. Так они проследовали до самого выхода, причем перемещались по музею с феноменальной скоростью. И вскоре оказались на улице. В тот самый миг, когда Кремлевские Куранты пробили семнадцать раз, а Нюрочкины туфли отбарабанили в 147-й раз по дурной мужниной голове, в мозгах колбасного магната вдруг что-то щелкнуло, взгляд его прояснился, точно повылетела вся былая дурь. Он посмотрел на жену так нежно, что она выронила туфли и прекратила обувной обмолот. Сумела вовремя остановиться.
Тут же на улице перед музеем произошло торжественное примирение со слезами и объятьями. Сцена была настолько трогательной, что случайные прохожие просто рыдали от умиления.
Конечно искусство облагораживает людей, но с того дня колбас?ный магнат про баню даже слышать не хотел. Мало того- Нюрочке приходилось самой мыть его в ванной, да и то после очень долгих уговоров.