За окном хрипло закричала какая-то птица, и, словно по сигналу, по стеклу сбивчиво забарабанил дождь. Он поднял голову и посмотрел в окно.
Стемнело. Черт, уже давно стемнело, а он все никак не зажжет лампу - целый час читает в полутьме. Медленно расправляя затекшие мышцы, он поднялся, подошел к окну. Посмотрел сквозь скользящие струи в сад. Потом задернул шторы и включил настольную лампу.
Шторы, конечно, давно бы надо было выкинуть - в самом деле, никуда не годятся. Надо сказать Патрику, чтобы купил жалюзи, удобная штука - щелк! - нет дождя, щелк! - снова есть. Надо сказать.
Надо.
Он знал, что не скажет.
Забывчивость...занятость...а, попросту - лень. В последние месяцы на него навалилась такая лень! Ничего не хочется, ничего. Глядя на него, даже слуги, постоянно дежурящие в доме, обленились - вон, повсюду пыль, грязь, хлам какой-то. Марта обижается. "Поль, ты же можешь нанять других слуг, ты просто не хочешь, ты..."
Я. Это правда, гораздо лучше не обращать ни на что внимание, сидеть целыми днями в кресле, читать, словно подросток до темноты. Полное невнимание к своему здоровью, между прочим. В Вашем-то возрасте, сэр.
Он подошел к зеркалу, прищурился своему отражению в глаза и повторил вслух: "В Вашем-то возрасте, сэр!" Из глубины зеркала на него смотрел худой бородатый мужчина лет сорока...хм...пятидесяти - густая сеть морщинок, змеящихся вокруг светлых глаз, подчеркивала возраст. Да и седина в шевелюре, бывшей когда-то огненно-рыжей, да и синеватый цвет лица... Полное невнимание к здоровью. Полное.
- Хозяин! Откройте, пожалуйста!
Громкий стук в тяжелую, обитую медью, дверь полетел по дому, глухо отражаясь от стен.
- Хозяин! Пустите нас на минуту, мы с женой хотим всего лишь переждать дождь... ну, скажите хоть адрес ближайшей гостиницы!
Он подошел к окну и, раздвинув чуть-чуть шторы, посмотрел вниз
У парадного входа жались двое - мужчина и женщина, их машины нигде не было видно. Женщина куталась в плащ, а легко одетый мужчина только прикрывал голову сумкой и, не переставая, барабанил в дверь.
- Откройте, пожалуйста, дверь! Вам нечего бояться! Или скажите адрес гостиницы!
Где же Патрик? Неужели он может спать в таком грохоте? Или просто ждет пока "хозяин" сам откроет дверь? Нет, эти слуги, действительно, обнаглели. Завтра же уволить - за что он платит им деньги?
Кряхтя и чертыхаясь, он пошел вниз. В прихожей было темно - надо было взять лампу, черт, как же он забыл, что здесь давно перегорели все лампочки...
С трудом отворив тяжелую дверь, он с интересом уставился на вошедших. Мужчина был широкоплеч и непомерно высок ростом, коротко стриженые темные волосы, намокнув, стояли на голове ежиком. Дама все куталась в плащ и смотрела в сторону, отворачивая почему-то лицо.
- Добрый вечер, простите, ради бога, за столь позднее появление... за беспокойство, - смущенно улыбаясь, гость развел руками и покосился на даму, струйки воды стекали с его пиджака, образуя быстро растущую лужу, - Мое имя Жерар Тома, это моя жена - Элиза.
- Поль Делани.
Гость быстро пожал ему руку и снова с беспокойством посмотрел на жену.
- Видите ли, мы из Парижа - прямо сегодня, представляете? - наши знакомые пригласили нас на свадьбу. И что же выясняется? Что они указали неверный адрес, то ли в телеграмме что-то напутали, то ли... мы не знаем, что и думать... представляете? И вот мы приехали сюда, отпустили такси, а теперь не можем даже вызвать его - жена потеряла телефон, а мой отчего-то не работает. Вы представляете?
- Представляю, представляю... и какой же адрес вам дали?
- Соседнего с Вами особняка.
- А... там живут, - он вдруг с удивлением понял, что не помнит соседей. Странно, что творится с его памятью? - Ну, это не важно, проходите, я скажу слугам, чтобы постелили вам в зале, заодно просушитесь у камина. Мои слуги такие ленивые господа, что даже не желают открывать дверь гостям, а я плачу им хорошие деньги... представляете?
Он подавился последним словом и, смешавшись, нелепо развел руками, словно подражая гостю. Тот затряс ладонями в воздухе, отчаянно качая головой:
- Что Вы, не нужно беспокойства! Пусть спят, мы, - он снова обернулся, но женщина упорно рассматривала стены, - мы не будем ложиться, ведь, в сущности, до рассвета осталась какая-то пара часов.
- Да? Но ведь...
Ведь он только что включал свет! Стемнело совсем недавно!
- Ну да, конечно, тогда... тогда прошу за мной.
Окончательно смутившись, он пошел наверх.
- Осторожнее, здесь темно - все лампочки перегорели. Одновременно. Вчера.
- Бывает.
Они вошли в зал, и он с недоумением уставился на незажженный камин. Кажется, он горел совсем недавно. Ну да, перед тем, как пойти в кабинет и погрузиться в книгу, он сидел здесь и смотрел на пляшущие огоньки - это зрелище всегда приносило ему покой.
- Простите, я скажу Мэри и Патрику, чтобы разожгли камин.
- Не стоит, не стоит! Мы все сделаем сами. Мсье Делани, прошу Вас, идите спать. Мы и так обязаны Вам по гроб жизни.
Он поморщился от приторности фразы.
- Что ж, тогда спокойной ночи.
Вернувшись в кабинет, он погасил лампу, и устало погрузился в кресло. Что-то странное происходит его головой - какие-то несостыковки, провалы в памяти. Ему следовало бы показаться врачу. Да, следовало бы, когда-нибудь, обязательно, в будущем году непременно, Марта. Он улыбнулся и откинул голову на спинку кресла. Никогда он никому не покажется, да и стоит ли? Просто на него так влияет присутствие посторонних. В самом деле, он всегда был ярко выраженным интровертом, и компания незнакомых людей оказывает на него угнетающее действие.
Всегда был? Чушь.
Да он был душой компании! В свои студенческие годы он был заводилой - балагуром, кутилой, красавцем, поэтом, черт возьми! Носил длинную шевелюру, пел басом под гитару и танцевал фламенко - некоторые зануды даже не любили его за излишнюю шумливость. На всех вечеринках, на всех пикниках он бесился и прыгал, как черт. На одном из пикников Марта и полюбила его - так она утверждала. Пылал закал - середина апреля - парочки целовались, пригревшись на бревнах, а они танцевали в сизо-черном дыму костра (у кого-то возникла идея жечь пластмассовые коробки в огне).
"Асса! - так кричат грузинские...эх!.. мужчины своим женщинам, когда танцуют...разворот!.. танец страсти"
"А разве... уф... мы танцуем грузинский танец?"
"Испанский. Но кто их знает, этих испанцев, как они кричат. Асса!"
Боже мой, куда же делось это время? И куда делся он, тот глуповатый, но такой искренний и забавный юноша, что мог целую ночь прыгать, выдавая свои конвульсии за фламенко? Мог писать очень неплохие песни и часами рассуждать о Кортасаре?
Впрочем, о Кортасаре он мог бы поговорить и сейчас. Если бы возникло такое желание. Если бы было с кем и не было бы так убийственно лень. Он прикрыл глаза, и перед ним снова закружились картинки ушедших дней - дым, прошлогодняя листва и хохочущая Марта в его объятьях. "Асса!"
- Открой!
В дверь кабинета заколотили, и срывающийся баритон гостя провыл еще что-то нечленораздельное.
Он вздрогнул и с недоумением посмотрел на дверь - он что, запер ее? Зачем?
- Открой дверь, ублюдок! Я знаю, что ты здесь! И я все равно ее вышибу, слышишь? Гад!
Он быстро встал, постоял зачем-то посреди комнаты и, трясущимися руками распахнул дверь. На пороге стоял гость - без пиджака, в расстегнутой рубашке, лицо его было бледным, а в глазах горело безумие. По его рукам струилась какая-то темная жидкость, и в одной из них был нож.
- Я знаю, зачем ты это сделал. Это сделал ты, нет смысла пенять на слуг, - гость улыбнулся застывшей улыбкой безумного и шагнул вперед, - И нет смысла их звать.
- Жерар! Послушайте..., - он быстро метнулся за кресло и в ужасе попятился в угол, - это недоразум...мне-мние, скажите..., - и, не выдержав, отчаянно завопил, - Патрик!
Но голос сорвался, трясущиеся губы отказывались повиноваться, пересохшее горло глушило звук. Гость медленно двинулся вперед. Потом замер и тихо отчеканил:
- Ты убил мою жену. И за это я убью тебя.
И, одним прыжком преодолев кресло, кинулся вперед.
Он попытался уклониться, но тяжелая туша гостя обрушилась на него всем весом. Ему удалось перехватить руку с ножом, и, из последних сил сжимая запястье противника, прямо перед собою он увидел горящие упорным блеском глаза. Потом Жерар ударил его по ногам, и они покатились по полу.
- Патрик!
- Убью!
Прямо над ним зависло перекошенное лицо, и он изо всех сил ударил по нему локтем. Изо рта гостя закапала кровь, он выронил нож и зажал себе рот руками.
Быстро подхватив оружие, Поль выскользнул из-под противника и метнулся в угол комнаты.
- Не подходите. Пожалуйста, не подходите, Жерар! Жерар!.. Патрик!
- Убью тебя, гад. Убью.
Жерар вытер кровь с губ и тяжело побежал вперед.
Потом осел на пол, зажимая рану в боку.
-Вот оно как. Выходит, это ты меня убил...
Поль с ужасом посмотрел на оружие в своей руке. На рубашке гостя расплывалось темное пятно.
- Я... ударил Вас ножом? Когда?! Простите, мы сейчас вызовем врача, - голос сорвался на фальцет и снова пропал.
- Убил меня. Убийца, - изо рта Жерара потекла кровь, но он вдруг засмеялся, оскаливаясь, - Я знаю, зачем ты это сделал.
Потом он закрыл глаза и, видимо, потерял сознание.
Ноги Поля подкосись, и он в каком-то противоестественном расслаблении опустился на пол. Заметив, что все еще сжимает в руке нож, с отвращением отбросил его в сторону. Мысли метались в голове, как вспугнутые тараканы: А вдруг, он убил гостя? - полиция, расследование...два трупа, если его жена, и вправду, мертва! Позвать Патрика...нельзя разбудить Марту...вытереть руки от крови...а почему на них кровь?
Скорее звать слуг! Мерзавцы! Как они могут спать?!
Спотыкаясь, он выбежал из комнаты, задыхаясь, побежал по длинному коридору, ведущему в комнату слуг. Его шаги гулко отражались от стен. Почему здесь так темно? - ах, да, лампочки, они перегорели. Везде...
Дверь в спальню прислуги была заперта изнутри, и он заколотил в нее кулаками, потом принялся пинать ногой:
- Патрик! Мэри!
Дверь поддалась - вот в чем дело, она открывалась в другую сторону...
Он щелкнул выключателем и включил свет.
Внутри никого не было. Вся комната была завалена старыми книгами - десятки, сотни, десятки сотен книг, пыльных и грязных, занимали все пространство. Сваленные штабелями на полу, на подоконнике, на старой не застеленной кушетке. Он попятился и чихнул - такой слой пыли...в этой комнате давно никто не жил. Отчего-то ноги его снова подкосились, и он был вынужден присесть на корточки. Эти книги - откуда они взялись?
Неожиданно в его голове прояснилось - да он же сам их сюда складывал! Да, он таскал их, надрываясь от тяжести, складывал - сначала аккуратно, потом просто бросал, тяжело дыша от усталости.
Когда это было?
Сразу после того, как он... уволил слуг. Комната освободилась, и он решил навести порядок в своем кабинете, перетащив большую часть книг сюда. Значит, больше года назад - как он мог забыть?!
Весь этот год у него не было слуг! Он готовил и убирался сам! Впрочем, не убирался... и готовил ли? Нет, Марта готовила.
Марта! Надо скорее разбудить Марту. Она объяснит, она поможет!
Милая...
Всхлипывая и все еще чихая, он побежал к жене. От быстрого бега у него начало колоть в боку, и, зажимая бок руками, он распахнул дверь в ее комнату. Включил свет - здесь тоже никого не было.
Пыль, еще более густая, чем в комнате прислуги, паутина. И никаких вещей Марты. Словно на корабле-призраке, словно в наваждении... во сне! Он схватился за голову и присел на пустую грязную тумбочку. Согнулся, уткнувшись головой в колени. Что-то стучалось в его виски, в затылок - какое-то воспоминание, боль. Да! Марта ушла от него. Еще раньше, чем он уволил нерадивых слуг. Когда? Уже не вспомнить.
Это было весной - гадкая сцена, дурацкие злые слова. Ее муж оказался слишком ленивым, ни капельки не честолюбивым и совершенно ни к чему не пригодным субъектом.
"Ты - Великий читатель, Поль. Великий читатель без малейшего таланта".
К тому же он ей изменял, это правда. И вот она ушла. Позднее он все-таки уволил слуг - к чему они были теперь?
Он ушла, а он остался. Остался бродить по пустым комнатам, укрываясь от сквозняков такими же пустыми воспоминаниями, прячась от одиночества за абзацами и строками своих старомодных книг. Ходил кругами по чердаку, спускался-поднимался по лестницам - вверх-вниз, вверх-вниз. И беседовал сам с собой.
Боже мой, когда же этот бесконечный спор с воображаемой Мартой (а, в действительности, лишь с самим собой) перешел в болезнь? Когда он перестал замечать, что разглагольствует в пустом доме? "Если я - неудачник, если у меня нет ни единого таланта, зачем ты прожила со мной двадцать лет?.. а сколько? Ха! - большая разница!"
"Шторы такие грязные, Патрик"
Обеды? Раз в день он заказывал еду в ближайшем ресторане.
Денег, заработанных им когда-то на продаже грампластинок, хватило бы и еще на год, при его-то экономии. Да, когда-то он зарабатывал неплохие деньги - не творческим и не очень-то достойным, на его взгляд, способом, но все-таки. Потом пластинки стали никому не нужны. Конечно, ничего не стоило поменять поставщиков, наладить рынки сбыта...дело не в пластинках. Ему просто надоело. Надоело до отвращения, хотелось перестать крутиться и освободить себе побольше свободного времени - он ведь был Великим Читателем, все-таки.
Ну вот, а теперь он был просто сумасшедшим, заключенным, как в тюрьму, в свой собственный дом.
И в его кабинете умирал или уже умер человек!
Неожиданное воспоминание словно стегнуло его по лицу, он вскочил и заметался по комнате. Он один, один! Совсем один, а в его доме лежит труп! Два трупа! И ему придется как-то с этим справляться. Невольно взвыв, он снова побежал в кабинет. В глазах отчего-то темнело, и по всему телу разливалась необъяснимая боль.
В кабинете по-прежнему горел свет. Перевернутое кресло валялось в углу, книги, разбросанные по всей комнате, были залиты кровью. Тела нигде не было. Широко раскрыв глаза, он замер на пороге. Около кресла блестела небольшая лужица крови, и темные следы уводили от нее к порогу - и дальше, в коридор.
Значит, гость очнулся и бродит где-то по дому. Он в страхе обернулся и посмотрел в темный (ах, проклятые лампочки!) коридор. Что ж, убийцей он не стал, но теперь по дому бродит сумасшедший маньяк, подстерегая его где-то за углом. Нужно вызвать полицию, но телефон так далеко - ему придется снова бежать в полутьме. Вдруг его взгляд упал на валяющийся на полу нож. Какая удача - маньяк забыл оружие! Схватив нож, он кинулся вон из комнаты.
Теперь уже было совсем трудно бежать. Ужасная слабость и тошнота заставляли его ноги спотыкаться, в боку продолжало колоть, и пред глазами мелькали цветные пятна.
Добежав до комнаты слуг, он замер - книги были залиты кровью, значит, убийца только что был здесь. Он наклонился над грудой книг, и вдруг, прямо на его глазах, на пыльные корешки упало еще несколько капель. С недоумением он уставился на свою рубашку - по светлой ткани расплывалось пятно, его рука, прижатая к боку, была в крови, и режущая боль заставила его покачнуться. Это была его рана. Это он истекал кровью прямо в собственно холодном и нежилом доме. И где же тогда был гость?
Медленно, очень медленно он разогнулся и невидяще уставился в темноту коридора.
Если он ударил ножом сам себя, то - что произошло с гостем? Ведь он был? Или...
Но ведь не могло все это оказаться просто бредом, наваждением, ведь он разговаривал с ним...ха! Разговаривал...ну, не мог он придумать этого человека! - лицо, никогда не виденное раньше, женщина, кутающаяся в плащ, разговор, лужица воды на полу...
Зажимая бок теперь уже двумя руками (нож выскользнул из его пальцев), он пошел обратно в свою комнату. Медленно опустился на коврик перед креслом - сил поднимать само кресло уже не было.
Вот, значит, как сходят с ума - "самоубийство, - скажут полицейские, - обычное самоубийство". Он сошел с ума, кто теперь скажет, как давно, он - шизофреник... отчего здесь так темно, надо включить свет...нет, лампа горит, просто у него темно в глазах, это понятно, конечно, такая потеря крови... надо перевязать!..
Хотя...
Зачем, собственно? Нужна ли ему еще эта жизнь, с ее пустотой и призраками, с ее одиночеством и бесконечными строками книг? Он улыбнулся и закрыл глаза - все равно они уже ничего не видели. Теперь, вот теперь, именно сейчас он понял, что давно хотел сделать это - покончить, наконец, со всей этой нелепой и тягостной ерундой. Но не мог. Боялся! Боялся, трусил и все прикрывался разговорами с вымышленной Мартой, уходил в спасительное "у меня все нормально", строил и строил перед собой холодные стены иллюзий. "Уснуть...и видеть сны?" Ах, Гамлет, ты был прав - не так-то просто решиться на этот шаг. Лишь этот бред, этот идиотский гость, пригрезившийся ему, помог осуществить желаемое. Уйти без раздумий и колебаний... да что - колебаний! - он бы так никогда и не решился сделать это, не будь шизофреником. Его больной мозг выстроил для него необходимую ситуацию.
Он засмеялся и не услышал звук своего смеха. Как он сказал? "Я знаю, зачем ты это сделал..." Ну что ж, теперь это, действительно, понятно.
Теперь, когда все было ясно, он мог, наконец, расслабиться и позволить теплым волнам унести себя - далеко, далеко, в тот день, когда они танцевали, и едкий вонючий дым разъедал им глаза...и листва, серая и сырая шелестела под его сапогами. "Асса, Марта! Асса..."
Его тело охватила странная дрожь, и темнота мягко упала ему на плечи.
Худой бородатый человек, сидящий на полу, обмяк и ткнулся носом в ковер, его руки безвольно скользнули вдоль тела.
Умер? Он, наконец, умер, этот надоедливый псих? Осторожно приоткрыв дверь, Жерар Тома, а, точнее, Рене Делани, медленно выбрался из пропахшего пылью шкафа. Да, кажется, все. Он улыбнулся, потом покосился на свою рубашку и с отвращением отряхнул паутину. Ну и мерзкая дыра, этот дом... Неторопливо пройдясь по комнате, он поднял перевернутое кресло и опустился в него, прищурился на тело на полу.
Наследство дяди теперь будет в нормальных руках нормального, здорового человека. Угораздило же старика поделить наследство (надо сказать, огромное) между ним и этим несчастным психом. Господи, да даже если бы Поль был в своем уме, зачем ему, в его-то сорок-пятдесят такие деньги? Приехав месяц назад поговорить с кузеном о завещании, он неожиданно обнаружил, что родственник болен - говорит со стенами, мгновенно забывает все услышанное и не узнает двоюродного братца. Впрочем, они виделись так давно, что это-то как раз немудрено.
И блестящая мысль родилась в его голове - разыграть душевнобольного, искусно подстраиваясь под его бред. А потом пырнуть ножом и изобразить самоубийство. Что ж, разыграно все было как по нотам - он засмеялся, вспоминая свои ужимки: "Это моя жена..." Забавно было оглядываться на пустое место за своей спиной, корчить рожи несуществующей Элизе - и ведь поверил же, поверил! Все получилось даже лучше, чем он предполагал - самоубийство, налицо. Сначала он хотел зарезать Поля спящим (для этого и разыгрывал представление с женой, опасаясь, что одинокого мужчину он ночевать не пустит), потом, поняв, что тот не собирается спать, попытался напугать и сбить его с толку криками об убитой жене, рассчитывая быстро сломить сопротивление. Позднее, ударив его ножом (его же собственной безвольной рукой!) и увидев, что рана не смертельная, а Поль пришел в себя и готов обороняться, остроумно разыграл представление, предполагая, что сумасшедший, не найдя его тела на полу, будет в поисках кружить по дому, пока не упадет от потери крови. И все получилось идеально. Кузен сам взял в руки нож, и теперь лежит на полу в кровавой луже - ясная картина для следователя. Хотя, кто будет расследовать такое понятное и простое дело?
Пора. Он поднялся, потянулся с хрустом, расправляя плечи, погасил ненужную теперь лампу. Потом вернулся в зал, забрал пиджак. Спустился по лестнице и, толкнув незакрытую дверь, вышел на улицу.
Здесь уже начинало светать. Лужицы, оставшиеся после ночного дождя, хлюпали под ногами - провинция, что с нее взять. Пройдя маленький дворик, он выбрался сквозь пролом в ограде на широкую улицу. Было еще очень рано, провинциалы спали в своих постелях, и некому было его увидеть - ни одного свидетеля, ай-ай-ай. Он поправил пиджак...и замер. Из-за поворота вынырнула машина - такси и, пока он, смешавшись, глупо хлопал на нее глазами, оно резко затормозило прямо перед ним. Из него выбралась элегантно одетая женщина средних лет, она поправила шляпку, оглянулась на водителя и вдруг пристально и неприязненно посмотрела ему в лицо.
Нужно было срочно спасать ситуацию. Нужно было притвориться, что просто шел мимо, или - еще лучше - только пришел, и вот, собирался позвонить в калитку ...
Но нервы его неожиданно сдали, и он сделал худшее, из того, что только мог придумать - развернулся и побежал прочь.
Зачем?.. Вот дурак!.. дома и ограды проносились мимо него - медленно, убийственно медленно, как в кошмарном сне... Вот ведь, дурак, она ничего не поняла бы! Да она и не обратила бы на него внимания, а вот теперь!
Но, может, его лицо не запомнилось ей? Может, она вовсе не...вовсе не...ненененевововсненене...
Улица вдруг закружилась перед его глазами, все понеслось куда-то, мимо него, и мостовая, со всего размаху впечаталась ему в лицо.
Он открыл глаза. Прямо перед ним темнели пятна крови, он лежал на полу своей комнаты, и за окнами - теперь он четко слышал это - гудел ветер. Он заснул?
Он спал. И видел сон - про брата, какого-то брата, да у него сроду не было...никаких...этих братьев. Увидеть самого себя, лежащим на полу, стоять над самим собой и улыбаться - надо же, какие сны дарит умирающим бред.
И он еще нашел в себе силы усмехнуться, прежде чем темнота окончательно поглотила его лицо. "Асса..."
Она вошла в комнату - здесь было темно и противно воняло чем-то кислым.
- Поль...
За креслом смутно виднелись очертания тела.
- Поль, ты что, теперь спишь на полу?
Она робко поежилась и, не услышав ответа, сделала шаг вперед.
- Поль, выслушай меня, ты можешь молчать, если тебе так нравится, просто послушай...и, может, ты все-таки встанешь?
Снова сделав шаг, он неуверенно остановилась и посмотрела в окно.
- Ты знаешь, за этот год... с ума сойти, мы не виделись больше года...за этот год я многое передумала - много разного, Поль. И, ты знаешь, мне...очень плохо без тебя. Я чуть не сошла с ума, стала разговаривать сама с собой - представляешь? Будто бы ты мне отвечаешь, смешно.
Нервно рассмеявшись, она еще немного приблизилась к креслу.
- А ты - спишь на полу, кругом грязь, запустение...и этот человек, с которым я столкнулась у входа - ты теперь с такими дружишь? Нет! Прости, прости, я не буду... мне все равно, что ты не такой, как раньше. Ты изменился, и - знаешь? - это правильно. Все мы меняемся, когда-то ты был... ну и что ж, а теперь - я люблю тебя еще больше. Ты - самый родной мне человек, Поль. Ну, встань же, наконец! Или ты болен? Что с тобой, Поль?
Она увидела настольную лампу и, щелкнув переключателем, включила свет.
...
На улице было свежо и тихо. Тучи разошлись, и по стеклам домов медленно скользили первые золотистые лучи. Воздух, после недавнего дождя, пряно пахнул водой и прибитой пылью. Улица спала - не хлопали окна, не скрипели дверные ручки. Только из одного дома вдруг донесся приглушенный женский крик, и снова все стихло.
Утро вступало в свои права, а с деревьев, медленно кружась, летели первые золотисто-зеленые листья.