В квартире собрались многие. Это была трехкомнатная квартира на 3 этаже серого панельного девятиэтажного дома в одном из спальных районов миллионного города, так типичного для многих российских городов и ничем не выделявшегося в общем городском антураже. Большинство из пришедших были знакомы, а кто-то видел друг друга впервые, но всех их объединяла причина, по которой они в этот выходной мартовский день пришли в это место. Место, помнившее 40 лет семейной жизни, крики детей, слезы родителей, праздники, часы откровений и признаний, обид и ссор.
Шестеро женщин очень весело "что-то" обсуждали на кухне. Трое мужчин курили на балконе, обсуждая "мужские дела". В 2 спальных комнатах было около 10-ти человек, разделившихся по возрастному критерию. А в зале на небольшом кожаном диване лежал один человек - Виктор Матвеев, являвшийся виновником столь редкого скопления людей разных возрастов и умов в этой квартире.
Причиной, сделавшей его виновником, - было его состояние. Он неподвижно лежал на спине с открытыми глазами, накрытый легким шерстяным пледом, и смотрел в белый натяжной потолок. Он тяжело болел. Болел неизлечимо. Он все понимал, - жизнь кончалась. Его лицо было спокойным и не выражало никаких эмоций, и порой казалось, что единственным признаком жизни в этом изрядно истощенном болезнью и голодом теле являются открытые, время от времени закрывающиеся глаза - красивые карие глаза, когда-то всегда так ярко горевшие, наполненные страстью и любовью, выражающие вечную готовность к борьбе, уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне. Но сейчас в них была пустота. Это были глаза умирающего человека.
Его нельзя было назвать молодым, впрочем, также, как и человеком средних лет. Через два месяца ему должно будет исполниться шестьдесят девять. Он уже 5 дней не вставал и ничего не мог есть. Единственным источником поддержания сил была вода, которую он нехотя втягивал через трубочку из стакана, находящегося в руках его дочери Марии. Во время этого ритуала она старалась не смотреть в глаза беспомощному отцу, а когда их взгляды все-таки находили друг друга - на ее бледных впалых щеках появлялись слезы. Порой она что-то говорила про новую операцию, и несла уже ставшую совсем безразличной его ушам чушь о том, что все будет хорошо и он поправится.
Он, еще будучи юным, здоровым и полным сил, часто думал о смерти. Все люди задумываются об этом, - разница лишь в глубине их суждений и в том, как часто такие мысли посещают их. В экзистенциальной психологии считается, что есть изначально некие базовые чувства в человеке, и одно из таких чувств - страх смерти. Всем людям данный страх присущ, но только одни приняли неизбежность смерти, а другие от себя этот вопрос отодвинули. Виктор был психотерапевтом, и прекрасно понимал всю важность и необходимость говорить с клиентами об этом, - ведь за многими психологическими проблемами, которые клиент заявляет, прячется именно страх смерти. Он может проявляться в самых разных вещах. Например, в том, что человеку страшно переходить дорогу или в клаустрофобии, или в боязни ездить в метро. Виктор естественно был из тех "разумных" людей, кто принял неизбежность смерти, и было бы даже несколько удивительно и нелепо, что психотерапевт, помогающий людям избавиться от различных фобий, - сам был бы подвержен боязни их главнейшего первоисточника.
Собственно, что такое страх смерти? Это ведь страх небытия, а небытие не может быть ничем. Страх смерти, следовательно, - это тревога перед ничто. Но "неразумные" люди не могут отделить страх смерти от других страхов.
Таким образом, смерти Виктор не боялся. Он уже давно смирился с тем, что этот момент настанет. К тому же, выкуривая по 2-3 пачки крепких сигарет в день, - он мог с уверенностью определить степень внезапности наступления одного из ее вариантов. Но было кое-что, чего он все-таки очень боялся, и из-за чего, особенно после получения известия о том, что у него рак, сильно переживал. И это не глупые страхи нестерпимой боли, и не боязнь того,что его бессмертная душа пройдет через 9 кругов ада и, быть может, один квадрат. Причина была в его единственном сыне, которого он не видел уже больше трех лет.
I
В маршрутном автобусе Љ 56, около 9 часов вечера 2 марта 2015 года помимо мрачного почти пожилого водителя и тучного кондуктора женского пола лет 40 от роду, находилось 5 человек и одно животное.
В передней части транспорта, уткнувшись в свой телефон, сидел молодой человек лет 25. Из его белых наушников доносились звуки жесткого пост-рока. Обычный человек с порядочной усталостью и обыденными мыслями, отразившимися в его безмятежном лице и пустом безразличном взгляде. На против сидела, - судя по морщинам, почиканной молью шали, котомке с пустыми бутылками, газетами и прочим дешевым лутом, - нищая бабушка лет 75. За ней, с явно недовольным и слегка искаженным красным лицом, - видимо от бабушки пахло не совсем благородно, - ближе к выходу, находилась полненькая, высоченная девушка лет двадцати. Она была порядком напряжена, и все время казалось, что она вот-вот быстро встанет и на полном ходу, сметая все и вся на своем пути выскочит из автобуса, или же просто лопнет... Об этом, уже остановки 4, явно мечтал сидевший рядом щуплый рыженький мужчинка средних лет, прижатый к окну леди внушительных размеров, - видимо поэтому лицо его и выражало точно такие же эмоции как у нее.
А в корме находились двое... В самом углу сидел Леонид Матвеев. Ему 24, но смело можно дать 20, что, однако, ничуть не делает его смазливым. Он высокого роста, худощав, но крепко сбит, узкие бедра, широкие плечи. Леня - брюнет с густыми, средней для мужчины длины, волосами, которые почти всегда слегка небрежно зачесаны набок и его высокий, немного морщинистый от вечных раздумий, лоб всегда открыт. У него длинный, но отнюдь не тяжелый нос. Карие уставшие глаза, длинные ресницы, которым позавидуют очень многие девушки. Пронзительный, умный, зачастую очень тяжелый для такого возраста взгляд. Средний рот с правильной формы губами, который можно назвать чувственным. На нем были надеты: черный кожаный пуховик, черные джинсы, коричневые кожаные ботинки на шнуровке; а его тонкая, почти лебединая, но от этого вовсе не безобразная, шея была скрыта за шарфом с простым скандинавским рисунком. Его, определенно, можно назвать красивым.
На его коленях сидел Горацио, - шикарный персидский рыжий кот, не менее коренастый, чем его хозяин. Он дремал, несмотря на порядочную тряску, и порой его глаза приоткрывались, но не из-за очередных поворота и остановки - это было ему глубоко безразлично. А потому, что в одном его ухе находился наушник, из которого, порой, был слышен приличный инди-рок, и с каждым припевом он покидал свое кошачье сонное царство. Леонид точно не знал, - является ли Горацио фанатом 77 Bombay Street, ведь он всегда подчинялся его воли, и было совершенно невозможно понять, - действительно ли ему нравится музыка, или же он просто из чувства солидарности и привязанности к своему другу, отдает себя на волю его мотивов и действий. А к Лене он действительно был очень привязан. Он неустанно готов был следовать за ним везде и всегда, а взамен получал необходимое и должное внимание. Персов и отличает от других котов, прежде всего большая привязанность именно к хозяину, а не к месту и миске с кормом. По крайней мере, именно такой информацией, найденной в интернете, руководствовался Леня 6 лет назад при выборе себе питомца. Собственно, за эти годы он и сам очень сильно к нему привязался. В частые дни одиночества и жуткой депрессии, - он был единственным его другом и спасителем.
Около 10 часов вечера автобус проехал знакомый Леониду, а возможно и Горацио, цветочный киоск с креативным названием "Цветы".
- Ну Горацио, пора выходить. Новая старая жизнь приветствует нас. - пробормотал себе под нос Леня, попробовав встать, но чуть помедлил, увидев перед собой несущуюся девушку приличных размеров.
- Вы выходите? - быстро спросила она.
- А вы думаете, я поднимаюсь только затем, чтобы встать на вашем пути и не дать выйти вам? - вопросом на вопрос ответил Леня.
- Ну кто вас знает. - чуть менее возбужденно, промолвила девушка.
"Весьма отчаянный шаг" - подумал про себя Леонид, но ничего не ответил.
- Кстати, у нас был персидский кот, - самая ужасная порода кошек.- продолжила она,съедая Горацио взглядом.
- Почему?
- Когда хочешь погладить, убегает под кровать и не достанешь. Подходит только, когда хочет кушать, и к тому же ест определенную еду. И вообще вечно всем недоволен. Ужасная порода...
- Быть может, вы его просто объедали?
- Да как вы смеете? - резко встрепенулась девушка, такого она явно не ожидала.
- Очень легко смею, сужу о вас по вашему весу, также как и вы строите свое мнение о целой породе кошек, исходя из знакомства с одним, известным вам, котом. Кстати, ваша остановка.
Он пропустил вперед ошеломленную леди, и, втиснув кота под куртку, вышел на следующей остановке. Они вернулись домой.
II
Серый снег хрустел под ногами. В этом городе настолько много смога, пыли и прочей грязи, - что какая-либо чистая белая материя уже давно казалась чем-то из ряда вон выходящим и необычайно удивительным. Леня и Горацио не спеша приближались к серой пятиэтажной панельной хрущевке.
Леня, вот уже как 4 месяца, пришел из армии, и все это время жил у своей девушки Кати. А свою однокомнатную квартиру на 4 этаже дома, к которому они подходили, - сдавал в аренду с того самого момента, как начал отдавать долг своей родине. Данная квартира досталась ему от бабушки, которую он очень сильно любил. Живя с родителями в другом городе, находящемся в 2 тысячах километрах, - он каждые каникулы приезжал к ней. Не приехать - было бы самым великим преступлением. Именно Мария Николаевна, будучи доктором исторических наук привила ему любовь к истории, что и привело к его поступлению на соответствующий факультет в педагогический вуз, в котором и преподавала бабушка, естественно на бюджет. А сейчас он работал учителем истории и обществознания в школе Љ 4, планируя на лето поступление в магистратуру в тот же вуз, где уже учился.
История смысла не имеет. Эти слова, сказанные некогда Карлом Раймундом Поппером, и часто цитируемые бабушкой, Лене особо нравились. Ведь это ставило историю в один ряд с такими понятиями как жизнь, любовь... То есть со всем тем, в чем смысла искать не нужно, и даже несколько нелепо, ведь оно само придает смысл всему остальному. А людей, которые все-таки пытались это делать, Леня называл "гнилыми философами", занимающимися не кому не нужным разглагольствованием о всем и так давно понятных и очевидных вещах. История просто учит нас не повторять допущенных в прошлом ошибок. От ее знания и правильного понимания зависит наше будущее, а это самое главное, - ведь прошлым жить нельзя, а настоящее через пару минут уже прошлое. Минуло уже 4 года как не стало Марии Николаевны, но Леня по-прежнему хранил в телефоне ее номер, в трудные минуты его набирая, в бессмысленном ожидании ответа или хотя бы гудков. И ему становилось легче...
Первый этаж, второй, третий...Леня поднимался по ступенькам аккуратно и медленно, касаясь их лишь передними частями ступней, облаченных в тяжелые ботинки, оставляя свисающими пятки. Он настолько часто так поднимался по лестнице, из соображений полезности нагрузки для ног, которая никогда не бывает лишней, что это вошло в привычку, и сейчас он не обращал на это никакого внимания. Ноги сами шли подобным образом.
Четвертый этаж. Леонид замешкался, совсем позабыв в какой именно из карманов он сунул ключи. Пришлось потревожить Горацио, опять задремавшего, и, наверное, больше всего сейчас мечтавшего - наконец-то уже расслабиться лежа на большой кровати, накрытой огромным махровым одеялом, уткнувшись в ноги своему хозяину. Нашел. Но Горацио от этого, уже окончательно проснувшийся, еще больше засуетился в предвкушении выполнения хозяином миссии швейцара. Леня отвлекся на кота, и одно неловкое движение и... Ключи полетели вниз...
Третий этаж, второй, первый...Леня, оставив Горацио возле двери, теперь уже словно норвежский лыжник на последней в своей жизни олимпиаде, бежавший за уехавшими вперед него лыжами,- мчался вниз. Взяв ключи, он также, как и в первый раз, аккуратно и медленно, стал повторять прошлое свое восхождение.
Первый этаж, второй, третий...Внезапно дверь однокомнатной квартиры резко открылась, да так, что хлопнула Лене по лбу.
- Жеванный крот! - воскликнул с явно недовольной интонацией Леонид.
- Ой какое недоразумение. Вы уж простите, что сразу вас не убила и вы еще на ногах. Вы опять в подъезде курите? - прозвучал голос, источник которого был еще скрыт за фейерверком из звезд и искр в Лениных глазах.
Вновь обретя зрение, он увидел перед собой низкое морщинистое худенькое седое, облаченное в зеленый халат, существо. Слегка прищурив левый глаз, он определил его как одинокую, вечно недовольную тем, что другие все еще живут, а не существуют как она, бабушку 75-лет. Это была Надежда Васильевна. Без нее и без Ольги Николаевны, проживающей ниже, подъезд уже давно бы превратился в помойку, в которой бы непременно ночевали бомжи, а наркоманы организовали здесь притон. По крайней мере, так считали они. Отчасти с этим был и согласен Леня, к тому же в свое время они ему настолько успели надоесть, что он их, в каком-то смысле, даже полюбил и представить без них подъезд уже попросту не мог.
- Надежда Васильевна, это я Леня... Леня Матвеев. Вы меня не узнаете?
- Ах... Леня. - прищурив правый глаз, будто зеркально передразнивая Леонида, промолвила бабуля. - Скажи своим ужасным жильцам, что бы больше не курили в подъезде, иначе я вызову участкового.
- Я бы с превеликой радостью, но боюсь, что ничего не выйдет. Они съехали недели две назад, так, что ждите новых. - Леня ехидно улыбнулся. - Надеюсь, они будут лучше прежних.
Дверь перед ним захлопнулась, так же неожиданно, как и открылась. Явно будет шишка, - констатировал в своих мыслях он.
- Могли бы и извиниться. - сказал уже одной только двери Леня.
Леонид, трезво решив, что опасность уже миновала, а в большей степени из вредности, достал голубую пачку сигарет с желтым верблюдом на фоне пирамид, коробок спичек с кукурузником, и закурил. Он всегда прикуривал только от спичек и терпеть не мог зажигалки, считая, что вкус сигареты тогда совсем другой, более насыщенный и живой. К тому же газом после них не пахнет.
Докурив сигарету и выбросив бычок в мусоропровод, он вернулся к своей квартире, взял заскучавшего кота под мышку и открыл дверь. Кинув Горацио вместе с курткой на кровать, сбросив ботинки, включив чайник, Леня стал жадно перебирать книги, оставленные жившими здесь двумя молодыми людьми, называвшими себя славянистами и спавшими вместе в одной постели. Но для него они были просто Хиппи, так как были просто, всего на всего, очень похожи на тех еще самых настоящих представителей этой субкультуры из шестидесятых. К тому же у одного из них на руке все время была бело-зеленая фенечка. А занимаются ли они с друг другом войной или же любовью, следуя лозунгу Хиппи, его не волновало. Да и вообще к гомосексуалистам он относился спокойно, и считал ниже мужского достоинства опускаться до насмехательств и измывательств над геями и лесбиянками. Настоящий мужчина никогда не будет делать таких вещей, также, как и открывать дверь с ноги. Так, что, хотя у него и были сомнения в правильности их ориентации, но больших эмоций, чем легкая добрая улыбка, - они никогда у него не вызывали.
Майн Рид - любовь советских школьников, Достоевский, Толстой - вечная классика, Фридрих Ницше - красивая чушь в которую вникать не хочется, иначе не уснешь. Наконец среди найденных им книг он обнаружил "Над кукушкиным гнездом" Кена Кизи.
- Ну и какие же вы к черту славянисты, я же говорил, что Хиппи. Так и знал, голубые Хиппи. Меня не проведешь. - сказал Леня, свободно и легко засмеялся, радуясь словно ребенок, узнавший в один момент ответы на все свои вопросы, заданные взрослым.
Звонкий смех заставил проснуться Горацио, а также снова вдохнул жизнь в эту пустующую уже половину месяца квартиру.
Проведя книжную ревизию, Леонид прошел на кухню и открыв холодильник, как и ожидал, обнаружил его абсолютно пустым. Нужно было идти в магазин. Он неохотно накинул куртку, покрутил за усы Горацио, и уселся в коридорчике на пуфик, готовя свои ноги к походу. И тут заиграла песня This is the End американской панк рок-группы Anti-Flag. Это был телефонный звонок. Леня сначала предположил, что звонит потерявшая его Катя, но, достав из переднего кармана штанов телефон, сильно удивился, увидев звонок от его сестры Марии. С ней он очень редко общался, настолько редко, что в последние годы их общение сводилось к поздравлению друг друга с днем рождения и новым годом.
Он сидел неподвижно ровно 10 секунд, потом придя в себя и не дождавшись припева, ответил.
- Да, Маша.
- Леня, привет. Твой отец хочет тебя видеть...
- Я не хочу его видеть, и мы уже давно это обсудили. Это было его решение. - Леня, чуть помедлил, а потом с прежней твердостью продолжил. - Он сам выбрал.
- Лень послушай, он любит тебя, всегда любил, он не хотел того, что случилось. Он не думал, что все так...
- Если это все, что ты хотела сказать, то думаю, - разговор окончен.
- Лень, он умирает, приезжай, успеешь к похоронам. - холодно сказала Мария, закончив диалог.
Леня сидел в полном оцепенении минут 20, пока к нему не подошел Горацио. Это заставило его встать и увидеть, что все это время сидел на книге, избежавшей ревизии. Он медленно протянул к ней свои длинные жилистые руки, и взяв, - спокойно перевернул. "Каждый умирает в одиночку". Ганс Фаллада.