Табло внушительных размеров электронных часов, висевших над входом в издательский дом "Стоктон энд Санз", показывало четверть двенадцатого, когда Элмер О`Край наконец-то оказался снаружи. Приём явно грозил затянуться допоздна, и следовало, видимо, порадоваться трём выпитым за вечер бокалам шампанского, сыгравшим явно не последнюю роль в том, что виновник торжества всё же набрался смелости и ускользнул из пытавшихся удержать его за полу пиджака многочисленных пальцев - всех как один цепких, холёных и оснащённых первоклассным маникюром. В какой-то момент организм попытался потребовать продолжения, однако Элмер в зародыше подавил в себе это желание, слишком уж хорошо он знал, как самый минимальный перебор в алкоголе напрочь сводит на нет все возлагаемые на предстоящую ночь надежды. Впрочем, идея провести отделявший его от рассвета промежуток времени в компании какой-нибудь околотворческой дамы прельщала его ненамного больше. Быстротечные и ни к чему не обязывающие знакомства, сплошь и рядом завязывавшиеся на корпоративных вечеринках "С. энд С.", были здесь чем-то вроде общедоступного и приятного довеска к программе, но за полчаса забытья ему пришлось бы до самого утра слушать тяжёлые стоны погружённой в пьяный сон женщины и вдыхать разлитый в воздухе запах перегара.
С такими мыслями Элмер ещё несколько минут постоял возле дверей издательского дома, ощущая, как усталость, сулящая, возможно, скорое, пускай и кратковременное освобождение, понемногу заполняла собой всё тело. Затем, сделав глубокий вдох, О`Край тронулся с места. Перспектива столкнуться с кем-нибудь из стоктонцев, вышедших остудить разгорячённый алкогольными парами мозг, отнюдь не радовала, хотя, справедливости ради, стоило отметить, что на сей раз повод для попойки у них действительно был. Новая, шестая по счёту книга Элмера О`Края, по праву могла считаться стоящей особняком в творчестве автора, что в первую очередь было обусловлено резкой критикой церкви. Нельзя сказать, чтобы Элмера так уж прельщали лавры Дэна Брауна, скорее наоборот, в своём последнем романе он всячески старался уйти от подобных аналогий. Впрочем, сама тематика произведений двух авторов отличалась в корне. Спекуляции на щекотливые религиозные темы были абсолютно чужды стилю О`Края, предельно реалистичному, жёсткому, порой пышащему злобой, в котором он без стеснения обсуждал вещи, о которых ханжеское общество потребления предпочитало умалчивать. Элмер и раньше в своих книгах подвергал периодическим нападкам современную христианскую церковь, но именно "Сети свободы" стали той пощечиной социуму, которую последний стерпеть был уже не в силах. История молодого провинциала, начинавшего своё карьерное восхождение вышибалой в публичном доме и ставшего в итоге главой одной из крупнейших сект Америки завладела всеобщим вниманием уже на следующий день после публикации. Церковники тут же начали вопить о богохульстве и анафеме, страницы солидной периодики запестрели словами "заказ" и "провокация", жёлтая пресса закрутила носом в надежде учуять запах грязного белья, а вся издательская свора во главе с Диком Стоктоном ринулась к калькуляторам подсчитывать потенциальную прибыль. Сам же автор успел отвергнуть полторы сотни предложений интервью, пару десятков приглашений на различные ток-шоу и даже заманчивый контракт на написание сценария к будущему блокбастеру, прежде чем понял, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Подавляющее большинство тех, кто буквально сметал с прилавков экземпляры "Сетей свободы", действительно прочитывали роман от корки до корки, жадно впитывая каждое слово. Однако вряд ли в сердцах хотя бы кого-то из них нашли отклик та боль и горечь, которые О`Край полагал самыми важными в своей книге. Нет, ноздри читателей раздувались, а глаза блестели от азарта исключительно потому, что в новом произведении популярного писателя они видели сенсацию, острую приправу в безвкусном вареве повседневности.
Внезапно Элмера захлестнуло чувство злобы на весь этот насквозь пропитанный лицемерием мир кукловодов и марионеток, одинаково, впрочем, ослеплённых собственной тупостью. Неужели святоши в Ватикане, через слово поминающие Антихриста, не понимают, что Вавилон уже давно воцарился на земле? Неужели они не слышат, как на улицах тысяч городов в тысячах вспоровших небо гигантских башен тысячи безликих людей возносят молитвы Маммоне на одном и том же языке, забыв, как когда-то хотели добраться до небес? Неужто спешащие на мессу прихожане не видят, как оттопыривает рясу читающего проповедь святого отца рукоять тяжёлого револьвера? И разве не понимают все эти манипуляторы, мессии, пророки, ясновидцы, на какие ничтожные вещи тратят они свои таланты? О`Край хорошо помнил, как однажды, когда он ещё был студентом Сорбонны, на стене одного из корпусов этого почтенного учебного заведения появилась аккуратная надпись красной краской Я выбралИисуса. А я Сатану добавил к ней кто-то размашистыми чёрными буквами уже на следующий день. Обе фразы вскоре стёрли, но память о них сохранилась в сердце Элмера навсегда. Теперь он понимал, что надпись чёрным сделал отнюдь не фанатик-люциферист, просто такова была чья-то форма протеста против извечной человеческой глупости. Правда, теперь писатель знал и о том, что последняя зачастую является синонимом комфортности, иначе как по-другому можно объяснить то, что он ощущал себя гораздо несчастнее всех их, обманутых и обманщиков.
Так в размышлениях Элмер незаметно для себя добрался до дома, где жил последние несколько лет. Он вошёл в освещённый ярким светом вестибюль, поздоровался с охранником, поднялся на лифте на девятый этаж и открыл дверь своей квартиры. Затем О`Край переоделся, разложил по местам вещи, принял душ, выпил ритуальный стакан горячего молока с мёдом, чтобы сбить начинающее нарастать нервное возбуждение, выключил телефон и свет и, наконец, очутился в уютной односпальной кровати. Там он закрыл глаза, прикрыл их сверху рукой и постарался выбросить из головы все мысли. Ни один отблеск света не проникал снаружи сквозь тяжёлую ткань штор, ни один посторонний звук не нарушал тишину в комнате, и в какой-то момент Элмеру даже показалось, что он начинает соскальзывать в сон. Но время шло, он продолжал бодрствовать, и прочно засевшая в глубинах сознания паника уже готова была накрыть его с головой. И тогда, не в силах сдержать отчаяние, О`Край встал с кровати, подошёл к окну и, раздвинув шторы, тяжело опустился на колени в тусклом мерцании звёзд. "Господи, - хрипло проговорил он, с трудом разжимая пересохшие губы, - за что Ты так наказываешь меня? Ты же знаешь, зачем я делаю всё это, Ты знаешь, какой я на самом деле. Я ведь прошу у Тебя немногого, только одного, но иначе я больше не выдержу, не сумею, не спасусь. Сжалься, умоляю тебя, ПОМОГИ МНЕ!"
О`Край говорил, стоя на коленях у окна, пока голос его не упал до еле слышного шёпота. Потом оборвался и он, и Элмер вернулся в свою кровать, где лёг лицом вниз и долго плакал без слёз. Он знал, что ближе к рассвету всё же уснёт, провалится в серый тягучий сон, который немного освежает тело, оставляя душу ныть той же тупой болью. Минуты текли над его головой одна за другой, и, в конце концов, Элмер действительно заснул, но вместо глухого бездонного колодца он неожиданно оказался на знакомом побережье. Был самый разгар лета, и они втроём прятались от прямых солнечных лучей под широким пляжным зонтом. Лёгкий ветер с моря, раз за разом накатывающегося волнами на золотой песок под безупречно ясным небом, трепал отросшие волосы Элмера, которые мать пыталась разгладить, чтобы водрузить на них разноцветную бейсболку. Сидящий рядом отец слегка придерживал её за талию и весело смеялся, глядя, как светлые пряди сына разлетаются под пальцами жены при очередном порыве. Смеялся и Элмер, хотя по всему его телу пробегала нетерпеливая дрожь, а зажатая в кулаке лопатка для песка вовсю колотила по загорелому бедру хозяина. Наконец, бейсболка была благополучно одета. Мать попыталась оценить свою работу со стороны, но Элмер уже успел чмокнуть обоих родителей и сейчас на полных парах мчался по направлению к берегу, где несколько его товарищей возились вокруг стремительно растущей вверх песчаной крепости. На полдороге он неожиданно остановился, обернулся назад и помахал в сторону зонта, из-под которого две руки послали ему ответное приветствие. Затем Элмер повернулся и, уже не оглядываясь, побежал вперёд по золотому песку, на который под безупречно ясным небом раз за разом накатывались волны. С моря дул лёгкий ветер, он путался в волосах и, казалось, шептал о чём-то, быть может даже и о том, что завтра утром ещё один человек всё же найдёт в себе силы, чтобы снова выйти на улицы Вавилона.