Я стою на каменном бордюре и жду, когда по улице будет проходить колонна. Справа и слева от меня расположились такие же унылые гов..., ой, пардон, ученики и коллеги. Ученики лупят друг друга по головам букетами сирени, смеются и развлекаются малоинформативными разговорами. Беседы коллег, впрочем, тоже не эталон содержательности, в основном они сводятся к обсуждению перспектив попить кофе в близлежащем заведении по окончании сегодняшнего действа. Вся эта поебень по научному именуется оцеплением. Семьдесят лет назад наши деды и прадеды победили в великой войне, мясорубке, превратившей в кровавый фарш десятки миллионов людей. Под самый конец месива одна блядь с чёрными усиками, любившая поорать о чистоте расы и прочей подобной хуйне, пустила себе в башку пулю в каком-то засраном бункере (ладно, последнее слово можно убрать, учитывая немецкий педантизм и любовь к чистоте и порядку). Другая блядь с усами подлиннее, ещё сравнительно недавно обсиравшаяся от мысли, что победоносный вермахт вот-вот войдёт в златоглавую и заставит его лизать сапоги фюрера, потирала руки перед картой старушки Европы, больше всего напоминавшей аппетитный пирог. Да, наши тоже насиловали и грабили, далеко не все верили в идеалы коммунизма и светлое будущее, но вашу ж мать! Если б не они, вы бы сейчас орально-генитально удовлетворяли вонючую баварскую солдатню в обмен на сигаретку. В качестве бонуса вас могли бы ещё потрепать по щеке, их блядский вождь любил это дело. А теперь мои политики рассказывают мне, что всё это пиздёж и провокации, а войну на самом деле выиграли козаки, по такому случаю воскресшие и провернувшие грандиозную операцию. Впрочем, я тоже хорош и покачиваюсь на этом бордюре совсем не из желания поприветствовать доживших до наших дней героев, которых через десяток лет не останется вовсе, после чего можно будет преспокойно кроить историю. Просто я работаю в таком месте, где не спрашивают, испытываешь ли ты искреннее стремление возликовать по тому или иному поводу или нет. Будь добр в восемь тридцать утра стоять в оцеплении, иначе лишим зарплаты, вдвое повысим коммунальные услуги, плюс запретим посещать церковь, захлопнув таким образом врата рая перед растерянным ебальником бюджетного работника. На вопрос, как я поддерживаю ветеранов, я скорее всего честно отвечу "никак". Это правда, всё что я умею, это делать своё дело с периодическими перерывами на рефлексии и пьянство.
Меня мутит от запаха сирени, тошнит и немного кружится голова. Проснувшись как всегда в собачий голос, я выпил стакан сока, а по дороге выкурил сигарету. Курить тяжело, но без этого никуда. Никотин щекочет мозг, даёт иллюзорное чувство облегчения, и в общем это единственная адекватная замена алкоголю. Особенно когда в наушниках Дэйв поёт про то, что май сикрет гарден из нат соу сикрет энимор. Уж этот месье знает толк в извращениях. Героиновая зависимость, двухминутная остановка сердца, большой болт на группу, бабло, готовых на всё поклонниц и прочие кайфы. Ты попытаешься взять меня за руку, а я вырвусь и буду бежать, потому что вы загадили мой потаённый сад, насрали там, вырубили пальмы и растоптали эдельвейсы. Как-то так. Мне плохо. Вчера я бухал со своим школьным товарищем. Вечер предвещал одиночество и самокопания, и я начал набирать всех подряд из списка контактов в телефоне в надежде обрести собеседника-бутыльника. И это было тяжко, надо вам сказать. У всех семьи, дети, дела, кто-то переезжает в другой город в поисках лучшей жизни. Пиздец, одним словом. И тут перезванивает мне он. Сатанер в прошлом, куча татуировок, белая горячка, агрессия, порнуха, компьютерные игры. Потом пропадает. Думал, всё, укатали сивку крутые горки. И вдруг выясняется, что одиозный персонаж жив, да ещё и батюшкой заделался, служит. Поначалу меня нехило крыл когнитивный диссонанс, а потом как-то отпустило. В отличие от большинства воцерковлённых, у которых к сорока начинаются проблемы с печенью и мочеполовой системой, вследствие чего они быстренько приходят к богу, он, по-моему, действительно верит. Иногда с ним тяжело. Я ж, вроде как, ёбаный безбожник, а он мне про отцов церкви глаголит, но, блин, что-то в этом присутствует. Если душа болит, значит она есть. А с другой стороны, что же она так от бога бежит? Говорят, творец нас создал совершенными, а мы всё сами просрали. А логика-то где? Или с жиру беситься начали от совершенства своего? Казуистика, в общем. Так вот, вчера он мне сказал, что дьявол - это обезьяна бога. С презрением сказал, не с презрением даже, а так, словно бы между делом, будто не требующий доказательств факт озвучил. И мне понравилось, хотя булгаковщину всё же больше люблю. "Я сила та...". Видать, романтика до сих пор не выветрилась. Да и не хочу, если честно. И вот я стою на бордюре и вместо того, чтобы настраивать себя на патриотический лад, думаю о том, что все мы в сущности обезьяны. Мне однажды подарили такую плюшевую макаку, подвешенную к деревянной палочке. Ты крутишь палочку, и обезьяна начинает вихляться в воздухе. Сразу вспоминается письмо в журнал "Мы" времён угасания Союза, в котором некий товарищ ругал металлистов за пристрастие к "этой обезьяньей ламбаде". Вот и от меня идут такие же верёвочки. Они крепятся к мыслям, чувствам, страстям, страхам. К людям, которые могут подарит тебе надежду, и в то же самое время одним поступком изнасиловать всё то, что считал святым. Да что там, одним словом. Мне плохо. В воздухе запах сирени, в ушах малоинформативный кофе, и над всем этим всепоглощающее желание похмелиться. Где-то когда-то в другой галактике я писал о том, что первым бы проголосовал за закон, обязывающий всех трудящихся регулярно принимать спиртные напитки во время рабочего процесса. Многое изменилось с тех пор, но в этом вопросе мои позиции остаются незыблемыми.
Колонна появляется тогда, когда все уже окончательно потеряли надежду и по инерции отбывают свой срок в земном аду. Никаких ветеранов там, естественно, нет. Идёт строй курсантов какой-то военки, оркестр, барышни в форме, впереди машина с мигалками. Лица у проходящих не горят особым энтузиазмом, некоторые даже поворачиваются к идущим сзади и о чём-то переговариваются. Девчонки на бордюре оживляются. Что ж, не диво, шестнадцать лет, всё кипит, а тут такие самцы. Последние тоже не оставляют наших институток без внимания. Взгляды торопливы, но чтобы совершить оценку достаточно пары секунд. Отхожу чуть назад и приглаживаю растрепавшиеся на ветру хайры. В тени холодно даже в толстой коже косухи. Напоминаю, мне плохо. Искоса замечаю смотрящую на меня десятиклассницу. Симпатичная девочка и, вероятно, влюблена. Точно знаю, что в параллельном классе есть ещё одна такая же. Что они там нашли? Ненавижу своё тело, покрытое татуировками и порезами. Ненавижу похороненное в нём сердце, поросшее шерстью. И к телам и душам юных воздыхательниц я, простите за каламбур, равнодушен. И не по причине проблем с мочеполовой системой, просто если душа болит, значит она есть. Даже у таких эгоистов, как я. Гореть мне за это в аду. А, кстати, знаете ли вы, что концепция ада появилась уже после Христа? Путём несложных логических умозаключений приходим к выводу, что придумали её обожаемые мной церковники, дабы держать паству в тонусе и стричь с неё шерсть в как можно большем количестве. Так что париться, собственно, вроде как не имеет смысла. Всё равно с нас взятки гладки. Так почему же болеть от этого не перестаёт?
Барабанщик играет дроби, которые я вряд ли смог бы повторить, не хватает теории. Колонна мучительно медленно движется вверх по улице, а я думаю об обезьянах. Однажды какая-то гнусная мелочь типа мартышки укусила маму за ногу в поликлинике. Климактерическая хозяйка несчастного животного посвящала ей всё своё время, холила, лелеяла и даже спала вместе с любимицей (в хорошем смысле слова). Несколько раз мама во время нечастых застолий говорила мне, что лучше бы не рождалась на свет. Здесь одни мучения, а там только тьма и покой. Я верю ей. Всю жизнь она жила для других, а они зачастую причиняли ей только боль. Так бывает, ибо бог жесток, как сказал Стивен Кинг. Он мой кумир, у меня штук шестьдесят его книг в бумаге, он рассказал мне про жизнь больше, чем теологи, астрологи и даже энциклопедисты во главе с Дидро. У него есть рассказ со столь милым ныне моему сердцу названием "Обезьяна". Там игрушка иногда била в тарелки, которые держала в руках, и тогда кто-то умирал. Это тоже из серии жестокости бога. Какого хера он допускает такие вещи? Есть же предел человеческому терпению. Да, я тоже знаю про посильную ношу и крест из пенопласта, но ночи, эти ночи, когда готов отдать всё за возможность уснуть, а взамен лишь шум троллейбуса за окном и первый свет долгого дня. А ещё альбом Милен Фармер "Monkey me". Я плотно слушал его пару лет назад. Интересное было время. Музыка тогда казалась главным, любая удача в группе возносила на недосягаемые высоты, неудачи запивали коньяком. С утра во рту стоял мерзкий привкус, и на работе я говорил много лишнего от ощущения мерзости всего вокруг. Сейчас всё немного иначе. Рок-н-ролл всё так же свят, но сколько же всё это будет продолжаться? Я мучаюсь жизнью, но и бегу смерти.
О, наконец-то шествие закончилось. Можно расходиться. На горизонте встаёт гигантских размеров бутыль и последующие радости бытия. Но чу, я слышу пушек грохот. Занавес ещё не пал, ожидается новая колонна. По рядам проходит ропот, но никто не движется с места. И в этот момент я понимаю, что уровень пиздеца достиг критической массы. Я поворачиваюсь и начинаю двигаться по улице, постепенно удаляясь от масс. Это не протест против системы, я просто хочу выпить и лечь спать. При пробуждении, вероятно, станет ещё хуже, но это же будет потом, не так ли. Само собой, никто не кричит мне в спину и не догоняет. Ученики соблюдают субординацию, да им, в принципе, и по фиг, а коллеги по сути такие же. Скорее всего, через пару дней я наткнусь на работе на несколько осуждающих взглядов. Пусть их, моя косуха сегодня заменяет мне скафандр. До ближайшего магазина пять минут ходьбы, от него до дома столько же. Я снова закуриваю и пытаюсь припомнить что-то из песенного репертуара на тему наших предков по Дарвину. "Обезьяна встала очень рано" приходит на ум, и я начинаю напевать всплывающие в голове строчи. Прохожие смотрят на меня как на сумасшедшего. Пардон, я люблю вас всех, учеников, коллег и людей, просто иногда любовь может опустошить душу и посеять в ней ненависть. Мимо проезжает вторая колонна, которой я так и не дождался. Мотоциклисты, выкрашенные в защитный цвет машины, а следом за ними байкеры в черной коже. Один из них пальцами показывает викторию, и в ответ я демонстрирую ему козу. В магазине зачем-то работают кондиционеры, но это явно не мои проблемы. Я беру с полки бутылку вина и внезапно натыкаюсь взглядом на большую меховую игрушку на соседней секции. Обезьяна смотрит на меня грустно и немного укоризненно. Мы чем-то похожи, хотя, честно говоря, я всегда терпеть не мог обезьян. Я снимаю её с насиженного места и прижимаю к лицу щекочащий тёплый мех.