Аннотация: Ровно в полночь ведьма села на метлу...
Всё очень странно и непонятно. Ясно лишь одно. Ровно в полночь ведьма села на метлу. У неё на этот счёт строго. Это у неё испокон веков. Ни минутой раньше, но и не позже. Хотя, конечно, кто их там в диком поле наблюдал, те минуты. Зрелище само по себе не для слабонервных. Не до того, чтобы по циферблату сверяться. Поэтому хомяк и не смотрел ни на какой циферблат, когда ведьма над ним в ночном небе пронеслась. Только спинным мехом почувствовал - она! Если бы не хомячья оплошность, сейчас бы всё иначе было. У него врождённая жадность на уровне рефлекса, конечно, сработала, поэтому совсем уж винить его тоже нельзя. Против рефлекса не попрёшь! Особенно, если ты потомственный хомяк. Высыпалась из прорех дырявого ведьминого кармана горсть тыквенных семечек - хомяк их тут же подобрал и, как положено, за щеки впихнул. Все, да не все - одну семечку не доглядел. Темно было. Жутковато. Вот и сплоховал. А теперь вот всем приходится за его разгильдяйство отдуваться. Кстати, о землеройках почему-то помалкивают, а ведь они той ночью тоже могли изменить ход событий. Однако, как назло, рыли не в ту сторону. Ну, и не заметили, что заколдованная семечка из земли попёрла. Когда тыква посреди поля вымахала, уже поздно было. Странности повалили, что ой, мама, ой! Нет, в том, что леший шишками покрылся, как раз ничего странного. Все знают: водится за ним такой грех, по чужим карманам шарить. Ведьма, разумеется, пропажу тринадцати семечек на него списала. Оттого и шишек на нём прибавилось. Обычное дело. Странности же вокруг другие пошли. Перво наперво, заяц как-то оригинально проявился. Повадился шары надувать. Сколько ни спрашивали - сам толком объяснить не может, как это у него получается. А главное - зачем? Сидит, сидит - и вдруг ни с того, ни с сего возьмёт и выдует из себя фиолетовый шар, впрыгнет в него с разгона и давай летать между ёлок и берёз туда-сюда, как не знамо кто. Смысла - никакого. Но эффектно. Так у него это ловко пошло, что вскоре и оранжевые шары научился выдувать. Теперь вон на спор хвалится, что скоро и розовые сможет, и голубые в крапинку. Совсем стыд потерял. Практически сразу и у барсука своя странность обнаружилась. Не хуже, чем у зайца. Вытягиваться стал. Но не в высоту, как жираф. И не вдоль, как удав. А как-то по-своему хитро - по диагонали. Настырно так вытягивается. Всё старается за горизонт заглянуть. И зря лиса по этому поводу умничала. Если посмотреть, то заячьи и барсучьи заскоки в сравнении с лисьим - считай, и не странности вовсе. Они безобидные, к ним быстро привыкли - а лисью страсть к стрельбе вишнёвыми косточками никто не одобрил. Нет, никто. На заячьи полёты и барсучьи эксперименты с горизонтом всегда толпой собираются. Глазеют, советы дают. А лису резко избегать стали. Ей и обидно: хочет в кого-нибудь косточкой пульнуть - а рядом никого. Только медведь на скрипочке пиликает. А у него не забалуешь. Попасть-то в него вишнёвой косточкой нетрудно. Мишень большая, но и лапа тяжёлая. Он же сразу догонит и скрипку на голове разобьёт. Уж сколько раз было - весь лес в музыкальных щепках, не пройти, не проехать. Ещё проще, конечно, попасть в слона. Но с ним шутить и вовсе опасно. Он и раньше шуток не понимал, а теперь буквально озверел. Увлёкся землеройными работами - днями и ночами всё чего-то хаотически роет и роет. Таких катакомб нарыл, что ступить страшно. Там, в бестолковых слоновьих подземельях, поговаривают, куда более странные дела творятся. Вот, к примеру, лося уже давно никто не видел. То расхаживал себе с луной в рогах, как незнамо кто, а теперь вместе со своей луной сгинул в этих катакомбах. "Я рассею этот мрак!" - были его последние слова. Суслики с хомяками сперва на него жаловались. Пищали, что лунный свет отравляет им в норах личную жизнь. Теперь они от лунной тоски тоже очень странные стали: уж которые сутки, как угорелые, всем стадом вокруг тыквы носятся. Шерсть дыбом, щёки вразлёт. У них эта блажь олимпийскими кольцами называется. Такой столб пыли подняли, что просто ужас - мухоморы от сыроежек не отличишь. Кто мухоморы ест? Нет, я их не ем. Клянусь! Так, надкусываю по чуть-чуть, чтоб не страшно было...