Ерёма был единственный сын, ему и досталась всё отцово хозяйство - трудись и радуйся. Да только нагрянул земельный передел, и община нарезала Ерёме другой земли - подальше и поскуднее. Ни рожь, ни овёс там не родились, а росли лишь камни, будто кто нарочно их снизу толкал и наружу выпихивал. Опостылело Ерёме бесперечь соху об камни ломать. Осерчал он на ту земельку и отправился куда глаза глядят - на поиск батрацкого счастья.
Только вышел за околицу - налетел вдруг шальной кречет, утащил с головы отцовский картуз.
В ясный день жарило немилосердно. На солнцепёке одолела Ерёму нестерпимая жажда. Да вот беда - ни родника, ни колодца, ни озерца, ни лужицы на пути. Даже лопуха не нашлось, чтобы голову прикрыть. Поплыло в глазах марево, обмякли ноги - сомлел Ерёма, упал в шаге от придорожного куста на краю льняного поля в синем цвету.
Сколько он в бесчувствии пролежал, неизвестно. Оклемался, огляделся - вот те на! - поле убрано, снопы рядами досыхают. "Это что же? Это как же? - изумился Ерёма. - Куда лето делось?!"
Тут откуда ни возьмись коротышка-мужичок - сам ростом в пол-аршина, а важный, что тебе городовой. На ногах сапоги юфтевые, красная рубаха камчой подпоясана. Молвит:
- Хороший ты, Ерёма, батрак. Якши-батыр! Три лета честно отработал, и сегодня тебе полный расчёт. Держи что уговорено. - И суёт ему в руки бубен.
Озадачился Ерёма: когда это он уговаривался работать за бубен?
- Чо, Ерёма? Аль не рад? Я тебе злата-серебра предлагал? Предлагал! Ещё и жеребчика-трёхлетку в придачу, а ты всё: хочу бубен, хочу бубен! Ну, чего пожелал, то и получи. Испей-ка вот квасу на ход ноги и бывай здоров.
Глотнул Ерёма из ковша - а квас такой кислющий, что скулы свело и нутро передёрнуло. От жгучей оскомины Ерёма крепко зажмурился. А как открыл глаза - уже зима. Огляделся - руки в чёрных мозолях, позади свежесрубленная таёжная просека, и конца той просеки не видать. "Это что же? Это как же? - оторопел Ерёма. - Когда же целая осень пролетела?!"
Тут как из-под земли мужичонка- росточком с аршин, а важный, что тебе московский купец. На ногах сапоги яловые, волчий тулупец ремнём подпоясан, пряжка серебряная богато блестит. Мужичок бородёнку свою оглаживает и молвит:
- Хороший ты, Ерёма, работник. Три осени отслужил честь по чести, и сегодня у нас с тобой расчёт. Держи то, что просил. - И суёт в руки бубен.
- Нешто я за бубен работать уговаривался? - чешет затылок Ерёма.
- Э=хе-хе, зачем удивляешься? Я тебе две гривны серебра предлагал и мерина в придачу, а ты всё твердил: хочу бубен! Кваску вот тебе на прощанье принёс: пей да ступай на все четыре стороны.
Глотнул Ерёма того квасу, зажмурился от оскомы, а как открыл глаза - уже весна. Стоит пред ним мужичок в полтора аршина ростом, сапоги на нём сафьяновые, кафтан с позументом красным кушаком подпоясан - ни дать ни взять княжич. Подбоченился и молвит с довольной усмешкой:
- Знатный ты, Ерёма, пахарь. Три весны честно отработал, сто десятин мёртвой пустоши в пашню обратил. Да как ровно распахал! Любо-дорого смотреть, богатые хлеба будут. Молодец! Герой! Вот твой расчёт. - И суёт в руки бубен.
- Как это меня угораздило такого маху дать? - сокрушается Ерёма.
- Вижу, не рад ты. А ведь я тебе, чудак-человек, гривну серебра и козу предлагал. А тебе, видишь ли, бубна захотелось. Уговор дороже денег. Бери свой бубен и не жалуйся. На-ка вот ещё остудись ржаным кваском после тяжких трудов, да разойдёмся с миром.
Потянулся было Ерёма за ковшом, а княжич вдруг исчез без следа, словно и не было его. Слышит - с дороги кличет кто-то:
- Здрав будь, мил человек!
- И тебе доброго здоровьишка.
- Ты случаем не конопельский будешь?
- Конопельский.
- То-то я смотрю, будто лицо твоё мне знакомо. Подсоби колесо к телеге приладить: соскочило на ухабах от тряски. Мне с моей сухой рукой одному с колесом не справиться. Поможешь - я тебя попутно до самого дома довезу.
Насадил Ерёма колесо на ось, а крепить нечем - чека потерялась.
- Оно, конечно, берёзовый клинышек можно подстругать и воткнуть, - вздохнул возница, а по лицу видно, что железную чеку ему жалко.
- Она, наверное, недалеко выскочила, пройдусь поищу, - вызвался Ерёма.
- Сделай божецкую милость, поищи!
Дошёл Ерёма по следу колеса до придорожной ракиты. Глядь - лежит меж кочками чека, а недалече, под ракитой, большой бубен. Не остяцкий из шкуры оленя и не вогульский из шкуры медведя, а волшебный из шкуры последнего индрик-зверя. Кабы Ерёма про то знал, открылась бы ему дорога в Правь - обитель чистой правды и красоты, которую не всякому дано найти и куда попасть может лишь тот, кто позван. Разные названия у неё - Страна Светлых, Беловодье, а суть - одна. Живут там Белые Братья - смиренные мудрецы и милосердные праведники-чудотворцы.
Ерёма того не ведал, а лишь припомнил, воззрившись на бубен, как задарма горбатился. И душу обожгло жгучей оскоминой. Повернулся он и поспешил домой - свою землю пахать.
* * *
После дивной сказки внуки засопели в детских снах, а следом и сам старик захрапел на печи. За стеной гудела ночная вьюга, дед Ерёма на выдохе смешно подсвистывал ей. Один только Ванюшка не спал - тихо лежал и таращился в темноту, откуда ему призывно махали рыжие беличьи хвосты, приделанные к старому бубну, что висел рядом с упряжью. Теперь Ванюшка знал, куда они его зовут.
А кроме Ванюшки никто не видел ни могол-птицы, ни индрик-зверя, ни лазоревых вершин горней Прави. Да и бубна на стене никогда не было. Ни к чему он в доме пахарей - ведь не скоморохи же они.