Обычно я не сплю днём, но апрельский недостаток витаминов способен отправить в послеполуденную дрёму кого угодно.
И сны свои я не помню. Знаю только, что они имеют свойство повторяться. Порой -- через годы. Но когда бы сон ни повторился, в полузнакомые места и недоисследованные сюжеты я возвращаюсь без удивления.
Вот как сейчас.
Я узнал этот город без названия -- я бывал тут прежде. За громадой серого здания, накрывающего своей тенью половину здешнего мира, находится смутно припоминаемое место, где всё иначе.
Добраться туда можно двумя путями.
Длинным, если свернуть налево, спуститься по крутой каменной лестнице к тенистому скверу, выйти на оживлённую улицу, дождаться там переполненного рейсового автобуса и, стоя в проходе, трястись на нём до окраины, чтобы затем снова вернуться в центр с другой стороны и выйти у станции метро на просторную площадь.
И -- коротким, если пойти направо, нырнуть в тень серого здания, странным образом отгораживающего эту часть города от площади на той стороне, и разыскать проход сквозь него. По логике, он есть. Не может не быть. Местные наверняка его знают: не будут же они ездить кругами туда, куда можно добраться пешком за пять минут.
Вероятно, для этого надо спуститься в метро. Да.
У касс метро длинные очереди. Чуть в стороне за спинами мельтешащих прохожих неприметная, почти безлюдная касса. От окошка кто-то отошёл. Устремляюсь туда и с досадой быстро понимаю: касса -- театральная.
"Простите, можно вас спросить?" -- обратился я к рядом стоящей женщине.
Она откликнулась: "Слушаю вас".
"Здесь где-то должен быть проход..."
"Есть, -- понимающе улыбнулась она. -- Пойдёмте". -- И кивнула, приглашая за собой.
Мы куда-то вошли, и она повела меня узкими коридорами. Судя по всему, тут какой-то офис. Не современный, не лабиринт унылых кубиков, а из прежних времён.
Чтобы не стоять истуканом и не привлекать внимания, я стал медленно прохаживаться, не слишком удаляясь от двери, из которой должна была появиться моя благодетельница.
Соседний кабинет был распахнут, чем непроизвольно привлёк моё внимание. Там тускло блестел лаком массивный письменный стол. Музею-квартире классика или домашней библиотеке педантичного академика он подходил бы куда больше.
В чопорную атмосферу кабинетного пространства вносили диссонанс большие плюшевые игрушки, разбросанные повсюду на полу. Как мило! Я на секунду остановился, интуитивно остерегаясь нарушить интимность чужого уюта, явно не предназначенного для посторонних глаз.
"Что вам угодно?" -- послышался из кабинета спокойный женский голос.
"Простите, -- подавляя смущение, отозвался я, -- не обращайте на меня внимания, я сейчас уйду".
"Войдите", -- властно донеслось из кабинета.
То, что прежде казалось игрушечным, внезапно сразу, как по команде, пришло в движение! В рабочем кабинете, словно в цирке, прохаживались между шкафами, тёрлись об стол, сидели и лежали на диване живые тигры, пумы, рыси и ещё кто-то, кого в смятении перед гривастым львом я не успел разглядеть. Ожившие звери, впрочем, не проявили хищных намерений, и я, доверившись гостеприимству хозяйки, аккуратно переступил незримую, но явственно ощутимую границу.
Приблизившись к столу, я встретился с пристальным взглядом пожилой дамы.
"Кто вы?" -- с интересом спросила она.
"Я здесь случайно, мне обещали показать проход на ту сторону".
"Понятно".
Учтиво подбирая слова в тон хозяйке, я заметил: "У вас тут весьма необычно -- столько животных".
"Всего сорок два, -- пожала плечами дама. -- Так вышло. У каждого своя история".
"Я бы с радостью услышал каждую, -- как можно более непринуждённо сказал я, преодолевая неловкость ситуации, в которую попал, и хотел добавить: "Я писатель", как она порывисто произнесла: "Вот, возьмите!" и протянула тонкую папку с бумагами. Как оказалось, не мне.
Стоя спиной к двери, я не заметил, как вслед за мной вошли двое: похожий на лаборанта угрюмый коренастый юнец и женщина, в которой я, к радости, узнал свою знакомую.
"Вы! -- резко сказала дама, передавая вслед за папкой квадратный клочок бумаги, похожий на газетную вырезку. -- На конференции по триацетатам позволили себе высказаться на политическую тему. Вы здесь не нужны".
Позади неё деликатно пробили большие напольные часы, такие же благородно-вишнёвые, как и вся мебель вокруг. Рядом две пятнистые рыси внимательно следи за происходящим, дополняя аристократический блеск старинной латуни сверканьем любопытных кошачьих глаз.
Хмурый юноша ссутулился и без слов нервно удалился.
"Вы позволите ещё зайти к вам на разговор?" -- спросил я, словно никакого эпизода с увольнением только что не было.
"Как вам будет угодно".
"Дадите свои координаты, чтобы условиться о встрече?"
Сотрудница, деликатно ожидавшая меня, всё с той же понимающей улыбкой взяла со стола и протянула мне густо размеченный формуляр. Мелкие строки разбегались, от их обилия рябило в глазах. На пожелтевшей бумаге разборчиво читалась только графа "Кто похоронит". Там значилось: "Ольга Факоповна, г. р. 1924". Я несколько раз перечитал показавшееся мне странным слово, чтобы убедиться, что глаза меня не подводят. И непроизвольно вычислил возраст -- девяносто шесть лет.
"Вы хотели на ту сторону, -- напомнила помощница. -- Идёмте?"
"Знаете, на той стороне, где площадь, я уже был, -- сказал я. -- Там нет людей".
Она сочувственно пожала плечами: "Да, но другого выхода нет".