Подполковник Решевский чиркнул спичкой. Закопчённые стены каземата на мгновение озарились, но тут же вновь скрылись в темноте. И только вверху можно было различить мерцающие крапинки мироздания. Накануне крупным калибром был пробит свод и теперь сквозь дыру сочился холодный звёздный свет. Всё остальное пространство поглощала тьма, рассекаемая малиновым концом папиросы. Стало зябко, не уютно, а главное, чрезвычайно скверно на душе. Чувство безысходности всё чаще стало посещать подполковника. Подходил к концу роковой день второго декабря 1904 года...
С раннего утра как-то всё не заладилось. Запыхавшийся вестовой принёс тревожные вести со второй галереи форта. Часть её захватили японцы и разожгли войлок. Удушливый газ вынудил русских солдат отступить на полсотни шагов за следующий оборонительный траверс. Положение складывалось крайне невыгодное и о происшествии Решевский счёл нужным немедленно доложить генералу Кондратенко, начальнику 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Роман Исидорович поспешил самолично оценить нависшую угрозу.
- Ваше высокопревосходительство, - донесся знакомый голос артиллерийского офицера со второй батареи, - фельдфебель Корниенко во главе своей роты бомбами отогнал противника, но супротив ядовитых газов не устоять. К тому же, изволите видеть, - офицер махнул рукой в черноту ночи за бойницей, - упредить японские минные галереи у фаса бруствера не успеем. Не сегодня - завтра они взорвут их. Надо бы предусмотреть отход с позиций...
Решевский снял измятую фуражку, нащупал в темноте перекошенную кокарду и машинально поправил её. Вскоре он обнаружил маленькую дырочку в тулье и подумалось о том, что хорошо бы каптенармусу заказать новую фуражку. На некоторое время отвлёкшись он не заметил как странная тишина окутала каземат. Всё притихло в эти несколько минут. До его обострившегося слуха не доносилось даже хриплого дыхания фельдфебеля, наглотавшегося поутру дыма.
- Да, да, представьте фельдфебеля... - рассеянно отозвался генерал Кондратенко. Оборона Порт-Артура тяжким грузом легла на Романа Исидоровича и только неуемная энергия позволяла ему оставаться в строю, вдохновляя обороняющихся. Чуть сгорбившись он стоял у бойницы и до боли в глазах напряжённо всматривался в темноту. Неизъяснимая грусть, подступившая к сердцу, выдавила скупую слезу из усталых глаз. "Что можно там разглядеть, в этой кромешной тьме?", - подумалось насторожившемуся Решевскому. Ему показалось, что голос генерала дрогнул, куда-то подевалась былая уверенность. Всё это крайне не нравилось подполковнику. Страшное предчувствие шевельнулось в глубине души, перерастая в уверенность - далее находиться в укрытии смертельно опасно. Он хотел высказать свою тревогу, посоветовать убраться отсюда и даже сделал едва уловимое движение к генералу, но остановился в нерешительности. В это самое время неожиданно посветлело - японская ракета взмыла ввысь и окрестности стали видимым. Даже внутри убежища можно было рассмотреть тревожные лица офицеров. Тогда в наступившей тишине сопровождающие вдруг услышали сдавленный шёпот своего командира: - Голубчик, ориентир разбитая мортира на вершине западной сопки. Полрумба от неё вправо, беглый огонь из всех орудий... Поторопитесь, капитан!
Но артиллерийский офицер не тронулся с места. Приложив руку к козырьку он застыл в оцепенении. Голова его по-черепашьи втянулась в плечи, лицо заострилось, а сам он обратился в слух. Нарастающий вой 11-дюймового снаряда лишил всех способности думать. Только одна мысль назойливо сверлила мозг каждого в эти минуты: пронесёт или... Через несколько мгновений, смертоносная чушка влетела в пробитый свод.
***
Двое в партикулярном платье, очень похожие меж собою, стояли на вершине западной сопки неподалёку от разбитого орудия. Вид их был чрезвычайно хорош. Особенно длинные сюртуки, славно обтягивающие телеса, придавали неизвестным здоровую упругость. Упругость эта чудесно гармонировала с их сытыми округлыми лицами, излучающими, как могло показаться всякому, довольство всем, что происходило в эти минуты под луной. Бледный диск светила высунулся из-за облака, озарив окрестности и в некотором отдалении стал видимым полуразрушенный форт - строение не без всяческих инженерных причуд. Над одним из казематов курился едва заметный дымок и по доносившимся крикам обороняющихся бойцов можно было судить, что где-то там, по траншеям и ходам сообщения бегали обезумевшие люди. Они пытались укрыться от начавшегося ночного обстрела, но противник больше не открывал огня. Только светящиеся шары ракет ещё какое-то время висели над казематом, насыщая лунный свет неестественно яркой составляющей. Впрочем, вскоре японцы прекратили их запускать, а лунного освещения было недостаточно, чтоб видеть крепость в декабрьской ночи.
- Пребывая в блаженстве - суть безделье - время от времени мы окунаемся в дела земные не пытаясь обнаружить в них и малой толики смысла. Не лучше ли оставить смертным право самим решать кому быть, а кому нет? - сказал один из них. Этот субъект хоть и похож был на своего спутника, но что-то чиновничье в нём проявлялось явственнее. Быть может ловкостью оборотов, движением манер он выделялся, а может иной какой скрытой печатью, только всё говорило в нём за то, что обладатель столь безупречного платья жил не на то жалование, с которым только в конке и добраться до непотребного дома, побыть в обществе швейцара какое-то время, а после пешком отправиться восвояси, так и не заглянув за стеклянную дверь занавешенную красным бархатом. Впрочем, на таинственных господах в эту зябкую пору, отчего-то не было даже какой-нибудь дрянненькой фризовой шинелишки. Казалось, что взяты эти оба были от игрального стола и божеской силой заброшены в сумрак ночи, и теперь здесь, неподалёку от крепости Порт-Артура продолжали начатый разговор. - Следуя канонам Междумирья мы поступили верно. За смертных уже всё решено нашими оракулами. Этот Кондратенко оказался малым весьма деятельным. Под стать адмиралу Макарову, который, как известно, кормит рыб в пучине морской и мы, зная о неизбежном, ничего не сделали для его спасения. Теперь же Стессель с Фоком, те ещё умники, благополучно приблизят развязку дела. Русы сильны и от них не убудет, коли Артур потеряют, да малость от Сахалина... А вот чудаковатого царства Нифонского может и не стать.
- А нужно ли оно? Разве панмонголизм чем-то лучше панславянизма?
- Вопрос! Уж не думаешь ли ты вернуться в прошлое да поглядеть куда кривая выведет?
Быстроменяющийся ветер сорвал горсть снежинок и закрутил их в безумном танце над сопкой. В сиреневых струях лунного света они собрались в спирали, а через мгновение рассыпались в бессилии. И посреди этой бесконечной зимней забавы стояли двое, замышляющие противоестественное.
***
Великий князь Кирилл Владимирович взошёл на мостик. В туалете его присутствовала некоторая небрежность. Без головного убора, с развивающимися полами расстёгнутой шинели он выглядел нелепо на фоне подтянутых старших офицеров корабля.
Здесь, на боевом посту, командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Макаров мрачно глядел в свинцовые воды Жёлтого моря. Несмотря на принятые энергичные меры по укреплению обороны дела в базе и на флоте шли неважно. Потеряв несколько броненосцев и крейсеров эскадра ослабла, но адмирал знал, что успешное применение разработанных им тактик в бою может выправить положение. Но где, где эти 500 книжек с его инструкциями? Почему они ещё не доставлены из столицы, почему никто из офицеров эскадры не имеет ни малейшего представления о его последних теоретических выкладках? В болоте российской косности, разгильдяйства и глупости адмирал Макаров изрядно истощился энергией, так нужной в эти дни. И теперь он с тяжёлым чувством взирал на мартовскую крупную зыбь, бьющую в борт эскадренного броненосца "Петропавловск". Пришла в голову мысль, что усилия его не многим действеннее этой зыби, нисколько не затрудняющей хода. Хода самой Истории, ведущей отечество к катастрофе...
Курс был взят к месту гибели миноносца "Страшного" в надежде подобрать оставшихся в живых. Но зыбь перекатывала только разбитые шлюпки, деревянные койки и прочую плавучую мелочь, что остаётся после гибели боевой посудины. В отдалении показался отряд японских кораблей. Тут же, сопровождающий флагмана крейсер "Баян", открыл огонь, но противник не стал ввязываться в бой и поспешил удалиться. Море стало пустынно и только на горизонте ещё некоторое время можно было разглядеть в хороший бинокль дымы японской эскадры.
Командующий мрачнел. Очередная невосполнимая потеря. Слишком поздно был принят доклад о положении "Страшного". Гибнет, гибнет эскадра под ударами превосходящих сил беспощадного врага и выправить положение, как уже казалось мудрому моряку, чрезвычайно трудно. Но отстоять базу, при правильной организации обороны крепости с участием флота, можно. Не беспредельны силы Японии. Нужно только выиграть время, и дождаться прихода второй эскадры и подкрепления по железной дороге. Расправив пышную бороду Макаров с горечью сказал:
- Десять лет тому назад я предупреждал адмиралтейство, что японцы - ученики англичан, а эти не стесняются враждовать до объявления войны. И что же? Найдётся ли тот, кого удивило коварство жёлтолицего соседа? Нет! А вот урон флоту нанесён не столько внезапностью нападения, сколько нашей же беспечностью. Почему не учли моих рекомендаций не держать эскадру на внешнем рейде? Ума не приложу! Это же настолько очевидно. Дабы воевать следует вооружаться не только технически, но и в умственном отношении преуспеть.
- Эх, Степан Осипович, - отозвался великий князь, - кабы только в дурости нашей причина крылась, то это полбеды. Дураков заменил на умных - вот и вся недолга... Японец без денег еврейских, да американской поддержки разве бы посмел... Мировая политика тонкая материя. Скорее удастся постичь тайну построения миров, чем её... Не забывайте о сонмищах тех в нашем отечестве, кого заботит только прибыток. Трудно нынче сыскать не сребролюбивого гражданина, патриота. Вся энергия чиновничья направлена исключительно на собственное обогащение. Думать об отечестве некогда, да и некому - вот напасть.
- Это верно. Подвизавшихся на добывании копейки много больше делателей, - адмирал изумился резкости суждений Кирилла Владимировича, а главное неожиданной их разумности. Назначенный начальником одного из отделов штаба флота двоюродный брат императора никак не проявил себя. Очень скоро стало ясно, что необходимыми знаниями в морском деле он не обладал, да и организаторскими способностями не блистал. Тем удивительнее адмиралу было слышать подобные речи из уст особы царствующей фамилии, мнения о которой он был весьма не высокого. Но тогда отчего же ничто не делается ради исправления сложившегося порядка вещей, коли имеется понимание сути происходящего в стране? Так людодёрство и всю Россию сожрёт! И, что самое странное, рассадник его на самом верху обосновался. Неведомая сила влечёт верховников в бездну словно кролика к удаву на закуску. Похоже кто-то всесильный лишил людей обычно свойственной им заботы о собственной сохранности. Оттого-то правитель выбрал для себя совсем неподходящую для опоры материю - людей поднаторевших в ловком приобретательстве и только. Как бы не вышло с империей того же, что и с эскадрой на внешнем рейде...
Но отвлечь себя разговором на волнующую тему флотоводец не мог - управление эскадрой требовало предельного внимания. Адмирал повернулся к помощнику и отдал приказание: "Передайте по искровому телеграфу на "Баян" курс - Артур". Помощник кинулся исполнять и тут до слуха донёсся бесстрастный голос вахтенного: "Прямо по курсу мина!". На какое-то мгновение всё на корабле замерло, вслушиваясь в пронзительный скрежет металла о металл по борту. Начинённая пироксилином смерть легонько прикоснулась к броненосцу, но отчего-то пощадила его и команду. "Васнецова больше на борт не брать!", - решил адмирал, снял фуражку и осенил себя крёстным знамением.
***
Странная парочка в цивильных одеждах выглядела по меньшей мере нелепо на берегу Квантуна. Но никто не задерживал на ней взгляда. Отряды японцев спешно высаживались с брандеров. Ступая на берег, окутанный предрассветным туманом, они быстро направлялись в глубь суши. Успешно проведя ночную операцию по высадке десанта вице-адмирал Того, командующий Соединённым флотом, решил не ограничиваться 12-тью транспортами и распорядился выслать ещё 50 вымпелов с личным составом десанта. По его разумению это усиление позволило бы напрочь закупорить вход во внутренний бассейн Порт-Артура. Того не ожидал, что события будут развиваться столь успешно и торопился воспользоваться благоприятной обстановкой. Казалось, сама стихия была на его стороне. Начинающейся шторм к вечеру чудесным образом выродился в лёгкое волнение, а к моменту высадки море успокоилось настолько, что на его гладкой поверхности можно было пересчитать отражённые звёзды, как в зеркале.
- У меня такое ощущение, - прервал молчание один из странных типов, - что исход войны предрешён силами не имеющими отношения к Междумирью. После гибели Макарова десант был частью уничтожен, а частью пленён. Теперь же, сохранив ему жизнь, мы наблюдаем ухудшение обстановки. Сама Природа вмешалась и, заметь, без нашего ведома. Куда подевался шторм? Влияние наше на мир иллюзорно. Тут что-то оракулы наши перемудрили. Тогда зачем мы здесь?
- Послали - значит надо, - угрюмо отозвался другой. Что-то ядовитое проступило на его лице, придав ему злобное выражение. - Хорошо бы вернуться к исходному положению и взорвать "Петропавловск". Если изменить ход событий имеется желание, то делать это следует из Петербурга. Не там мы ищем причину, чтобы получить требуемое следствие. Только сомнения у меня в целесообразности корректировки причин. Боюсь как бы другая дрянь не вылезла, коли заменим одного прохвоста во власти на другого. А послали нас сюда лишь для констатации деградации северной империи, так я мыслю.
- Ну, раз надо, значит взорвём...
В это время какой-то особенно ретивый японец подбежал к ним и, не говоря ни слова, сходу ткнул в живот штыком того, кто оказался ближе. На свирепом лице солдата отразилось не удивление, нет, - непонимание. Штык прошёл сквозь холёного типа, как сквозь бестелесное видение. Японец в растерянности покрутил головой, отыскивая офицера, дабы тот объяснил, что ему надлежит делать дальше. Но офицера поблизости не оказалось, да и подозрительных "лазутчиков" в двубортных сюртуках уж и след простыл. В голове изумлённого японца что-то переключилось и он со всех ног бросился догонять свой взвод, уже скрывшийся в пелене тумана. С каждым шагом из некрепкого крестьянского ума воина безвозвратно выветривалась случившаяся с ним странность. По прошествии часа он вряд ли смог бы припомнить, что ему привиделось на берегу. Мало ли снов видит японский солдат и какая ему докука помнить каждый из них?
А между тем пришельцы находились тут же. В последний момент перед опасностью убийства они воспользовались своими чудесными способностями и теперь безучастно взирали на высаживающийся десант. Находясь в соседнем временнСм тракте, отстоящем от текущего на малую толику, они чувствовали себя в безопасности. Только им в этом мире было дано знать, что время дискретно, что бежит оно импульсами и скорость его зависит исключительно от интенсивности электромагнитного поля. В "инфляционные" времена, когда Вселенная разбегалась со скоростью значительно превосходящей движение света, возникла цивилизация Междумирья. Она образовалась в момент создания первоначала, став точкой отсчёта всему живому, нулевой фазой развития биоценоза. Её обитатели, хоть и малым числом народец, научились вскорости посредством изменения напряжённости электромагнитного поля замедлять или ускорять бег времени, а после и задерживаться в его дискретных отсчётах. Каждый из этих отсчётов представлял собою независимое жизненное течение, в котором так или иначе барахталось сущее. В промежутках меж ними возникали миры, в которых существовала иная жизнь, никоим образом не соприкасающаяся с прочими. Но миры эти возникали уже позже и только междумирцам дано было зреть их из своей "нулевой" гармоники. Особое строение щитовидной железы жителей Междумирья позволяло создавать интенсивные электромагнитные поля, могущие воздействовать на соседние временные гармоники и переносить свою плоть в другие отсчёты времени. И уже в новом мире они обладали способностью забегать вперёд на несколько месяцев свершавшихся событий или пятиться в прошлое.
Теперь же, оракулы Междумирья, достигнув могущества над временем надумали вмешаться в ход событий соседних по тракту цивилизациях. Для исследования такой возможности и были отправлены двое разведчиков.
***
Решевский лежал у стены в тёплой липковатой лужице. Тела других офицеров беспорядочно были раскиданы по каземату, но он не мог видеть их в темноте. Зато слышал стоны раненных. Их слабые мольбы о помощи заглушал нарастающий шум в голове. Жизнь медленно уходила из подполковника, как, впрочем, и из многих других в разрушенном каземате. Но тут меркнущее сознание его вдруг на мгновение укрепилось. Оно отметило появление двоих неизвестных. Они возникли словно из ниоткуда. Их силуэты хорошо можно было разглядеть на фоне бойницы. Один из них снял круглую шляпу и произнёс:
- Смерть - вот то чудо, кое не дано постигнуть нам, жалким обитателям Междумирья.
- Чепуха! - тут же отозвался его спутник. - Обычный распад протоплазмы, не более того. Нашёл чему позавидовать. Жизнь несчастных скоротечна и темна. Но самое страшное испытание каждого из них заключено в их разуме. И те, кому дано осознать тщету жизни своей - есть главные страдальцы в миру. Куда приятнее болтаться меж пустотой и телесным пространством в Междумирье, наблюдая за безусловным падением человеков. Одно прискорбно - приобрели мы с тобою невежество, ибо изначально лишены ощущений и упустили из виду, что ничто не происходит по божеской, сиречь, нашей, милости. Нет, мы не боги, но возомнили себя ими, осознав нашу исключительность продуктом первоначала - пустоты. Спесивы, ох, спесивы оракулы, определив Междумирье, пустоту и материю как нечто созданное для нас.
Глаза говорящего сделались неподвижными. Он устремил свой немигающий взгляд в сторону дальней стены. Там, в крошеве камней лежал капитан Романов, артиллерийский офицер, отброшенный взрывной волной и чудом спасшийся от неминуемой гибели. Веер осколков принял на себя генерал Кондратенко, и теперь контуженный капитан мучительно приходил в себя.
- Какая проза, - лениво отозвался тот, кого безуспешно пытался заколоть японец. - Конечно, всё что происходит во Вселенной делается само по себе, без нашего участия и не для нас - это вне обсуждения. Только оракулам отчего-то в это не верится. Ну, так что с того? Тебе жаль времени на бессмысленность наших занятий? Но я не ощущаю его бега, мне безразлично сколько его истекло с момента зарождения, и сколько ещё предстоит бездарно потратить. А раз так, то и бессмысленность мне не постичь. Что это - бессмысленность? Да собственно его - времени - вовсе нет вне телесного движения. Его нет в пустоте, в Междумирье. Оно есть только здесь, среди мечущихся человеков - малопонятные деяния коих мы с тобою наблюдаем. Вот эти деяния и есть бессмысленность. Это им, этим несчастным, следует чаще думать о смерти, в этом я пожалуй с тобою соглашусь.
- Всё вздор! К тому же в Междумирье есть время, ибо присутствует телесность. Отличает нас от этих людишек только возможность в нужный момент перескочить с одной гармоники на другую и тем самым обмануть время. Впрочем, в одном ты прав - жизнь такая, - приятель безуспешно заколотого сделал рукой плавное движение, нарисовав в воздухе нечто неопределённое, - имеет только один смысл - смерть. И самое неприятное то, что я стал обнаруживать в себе ощущение длительности событий, а значит неминуемо и возникновение ожидания смерти. Это странное чувство поселилось во мне когда мы принялись чудесить в этом тракте. Ну, тогда мы ещё с тобою "Петропавловск" не взорвали, наивно думали повлиять на предопределённость. С одной стороны я знаю, что смерть никогда не случится, а с другой стороны я жду её. Мало того, я хочу её! Но это противно природе Междумирья. Этого быть не может! - странным образом возникший человек разволновался. Он стал нервно прохаживаться вдоль стены. Всякий раз, проходя мимо бойницы, он возвращал тем самым способность Решевскому сосредоточиться. Мелькающий силуэт удерживал ускользающее сознание подполковника. Силуэт этот имел слегка выдающийся животик, который нисколько не портил фигуры. Скорее он придавал ей штрих этакой благопристойности среди всей этой грязи войны. Между тем тип продолжил: - Значит тебе повезло больше, коли подобное не снизошло на тебя. Это дьявольское ощущение - чувствовать время! оно не оставляет меня ни на минуту, теребит душу и теперь нет мне спокойствия здесь.
В это время Романов окончательно очнулся. Он подтянул колени к животу, пошевелил руками, повернул голову набок и с каким-то странным чувством осознал свою принадлежность к протекающей жизни. Ему вдруг подумалось, что предстоит опять идти к своей батарее и вновь палить картечью по наступающим японцам, рвать в клочья их плоть во имя... А во имя чего собственно? Горстка мерзавцев, стоящих у кормила мировой политики, бросила его умирать, а того хуже, предписала стать немощным инвалидом ради не постижимых ему химер. В петербургской газетёнке, которую он недавно читал, описывался августовский штурм жёлтолицей армией Порт-Артура. Сколько напускной бравады! И не слова о том, как он, капитан Романов и сотни других защитников крепости, зарывались всё глубже в землю под рёвом снарядов тяжёлой артиллерии. Как вынужден был оставить гору Угловую и хорониться в складках местности. И если бы не вовремя заработавшие пулемёты, то не известно чем бы закончилась атака ожесточившегося неприятеля... Но тут послышалось:
- Жизнь в моём понимании это всего лишь естественный недостаток. Те, кому не повезло, вот и живут, бедолаги. Слава Создателю мы лишены этого недостатка - быть в миру. Однако пора домой, - в голосе второго послышалось беспокойство. Казалось вся его фигура, словно выкроенная по заказу имперским департаментом для средней руки чиновника, сделалась самим олицетворением тревоги. - Уж больно здесь суетно. Как бы зараза очеловечения не поразила нас, да не попортила. Не хватает только извести тревогами себя. И это вместо безмятежного созерцания. Ишь ты - смерти захотелось ему! Сам же говорил - распад протоплазмы.
Капитан слышал слова, но смысл их не улавливал. Мало того, он не понимал, как эти двое в цивильном очутились в каземате. Бросив взгляд в сторону он увидал корчащегося в предсмертной тоске подполковника Решевского. Невероятным усилием воли тот удерживал сознание и в бессилии скрёб окровавленными пальцами по кобуре.
- Говорил, говорил, - донёсся упавший голос. - Она, жизнь, хоть и темна, а вот смерти испытать нам не дано с тобой, а всем этим букашкам - дано! Вот в чём ущербность наша. Нет, я больше в мир ни ногой!
Повеяло лёгким ветерком и странное видение исчезло. Вслед за этим сознание Решевского вновь ослабело, а через минуту дух доблестного офицера воспарил. Романов же почувствовал лёгкое пощипывание возле кадыка, его затошнило, а затем он провалился в кромешную темноту и на минуту его рассудок рассеялся. Открыв глаза он обнаружил себя лежащим на паркетном полу богатого кабинета-библиотеки. В некотором отдалении в креслах восседал какой-то тип, по виду монгол, вблизи от которого понуро склонив головы стояли те двое, что привиделись ему в разбитом каземате. Тип был явно чем-то недоволен и нервно постукивал длинными холёнными пальцами по сервировочному столику, накрытому для закуски. Здесь были тонко нарезанные ломтики севрюги, холодной телятины и свиного языка; несколько графинчиков с разноцветными напитками и розетка с чем-то желеобразном. Но главное обреталось в сосуде, похожем на небольшую супницу. Сняв с него крышку хозяин вдыхал в себя вырывающийся пар таинства, что вызывало минутное выражение блаженства на его суровом и достаточно не свежем лице. Вид представившегося кулинарного роскошества восхитил Романова. Он потянул носом и чуть было не чихнул. Картину портила плошка, пристроенная впопыхах с краю столика и распространяющая смрад.
- Станем ли мы лучше от общения с миром Нифонтов, спрашиваете вы, - услыхал капитан голос монгола. Лицо говорящего сделалось желчным, и без того узкие глаза превратились в едва заметные щёлки на скуластой физиономии. - Разве в этом суть? У Нифонтов хорошо развита щитовидная железа. Избыток йода в питании, перенасыщение приморской атмосферы отрицательными аэроионами способствуют тому. Оттого избрал я их для возможного переселения к нам, ибо эволюционировать их железу значительно легче, чем всех прочих народов, капризам природы противостоять не способных. Я пекусь о Междумирье. Матери перестали рожать, а смерть, как бы ни была она неестественна, нет, нет да и случается у нас. Каким-то образом некоторые из нас стали ощущать время, а это начало конца. Участились несчастные случаи во время пребывания в соседних трактах. Мы теряем посланцев.
Двое в штатском переглянулись. Это уже было что-то новенькое: смерть. Опасения в отношении "ущербности" междумирья улетучились, но оптимизма это известие не прибавило. Жилось как-то спокойнее со знанием того, что впереди вечность.
Между тем тип подцепил вилкой балык, лениво пожевал его и бросил взгляд в сторону, где в тёмном углу притаился Романов. Глаза монгола расширились, он уронил вилку и неожиданно взвизгнул:
- Что это там такое?!
- Капитан Романов. Корней Николаевич. Командир второй батареи форта...- выходя из тени отчеканил артиллерист. Он всё никак не мог понять, отчего это японцы, а сомнений в том, что он пленён ими у него не было, разговаривают меж собою по-русски.
- Видимо в момент скачка к нам прицепился, - виновато пояснил один из разведчиков. - Сейчас вернём его обратно.
- Бессмысленно, - устало отозвался оракул-монгол. - Во-первых, не удастся синхронизировать существование здесь с главной гармоникой его временнСго тракта, ведь он, в отличие от нас, тащится во времени, как щепка в горном ручье, а фиксировать начальное фазовое состояние на таких скоростях мы ещё не научились. А во-вторых, поздно, пребывание у нас для него смертельно. Его щитовидная железа истощится быстрее, чем вы успеете что-нибудь предпринять. Полная потеря гормонов... Не огорчайся, капитан, - обратился прорицатель к Романову, - со смертью гибнет всё самое худшее, посему, умирающие в расцвете сил есть избранные счастливцы.
Говоривший в минуту изучил пришельца. Этого времени было довольно, чтобы понять, несчастный заурядный недотёпа волей случая занесён в мир первоначала. Действительно капитан выглядел так себе. За время осады он заметно осунулся, давно не чищенный мундир мешком свисал с его опавших плеч, фуражки и вовсе не было. Щёки впали, скулы стали заметно выделяться на пепельном лице, делая его жалким. Одним словом физиономия имела все признаки наступившей осени в её выражении. Но горели глаза и в них читалась лихорадочная мысль о спасении.
Наступило молчание. И только треск огонька в плошке едва прорывался сквозь глухую контузию Романова. "Тронулись умом японцы, - мелькнуло у него в голове, - это им всегда было в радость - помереть. Хвать ножик и полосует по пузу. С наслаждением полосует. Или издевается, каналья? Я же русский офицер и задача моя здесь - выжить. Выжить во чтобы то ни стало! Вот только как?". Ему почудилось будто бы он уже бывал в этом кабинете раньше и видел эту примечательную обстановку, но приглядевшись ничего знакомого не находил. Ни этих шкафов тёмного дерева, ни удивительных размеров шёлкового ковра и низко свисающей хрустальной люстры. Тогда он перевёл взгляд за окно, где в предрассветных сумерках начал проявляться силуэт сопки. Едва припорошенная снегом она возвышалась на западе, но чего-то привычного не хватало в представившейся панораме. Ах да! Не было разбитого орудия, остальное же виделось также, как и из бойниц форта. Что-то там усмотрел Кондратенко в последнюю минуту жизни, какую-то опасность.
Порывистый ветер, то и дело меняющий направление, срывал клочки снежной пыли с наметённых неглубоких сугробов и кружил её так, что даже отсюда, наблюдающему за непогодой из тёплого кабинета Романову стало зябко. В голове однообразно шумело, и эта монотонность не позволяла собрать воедино разбегающиеся мысли. Он понимал, что вляпался в скверную историю, японский плен не сулил радужных перспектив. Мало того, выжить в заточении требовало неимоверных сил, которых теперь он в себе не находил. С каждой минутой завеса усталости густела и в какой-то момент он отметил, как учащается дыхание, словно у загнанной клячи. Силы покидали его. В слабеющем сознании вдруг всплыло злобное лицо тестя - известной скотины в околотке. А может и во всей Черниговской губернии, где перед войною Романову случилось оказаться. Он находил какое-то неуловимое сходство японца с мерзким стариканом. Что-то роднило их меж собою. Может манера говорить через губу, может эта дурацкая привычка постукивать пальцами по столу, разобрать сейчас было трудно.
В то, теперь уже далёкое время, поручика Романова занесло в Малороссию по интендантской надобности. Покончив с досадными мелочными хлопотами - вхождением в торговые сношения по заготовке фуража с жуликоватыми поставщиками - он огляделся и нашёл здешних девиц особами весьма привлекательными. Истекло несколько времени и само собою лёгкое увлечение миленькой Оленькой, дочерью мелкого чиновника, квартировавшего по соседству, переросло в нечто большее. Одним словом, Романов, испросив разрешения по начальству, женился и какое-то время блаженствовал. Однако вскоре проявил себя отец Оленьки. Этаким штукарём предстал он перед изумлённым поручиком. Всякий вечер, прежде чем надраться, он изводил зятя либо сетованием на неустроенность в империи, либо перемывал косточки всех кого не попадя, от городового до губернатора. Доставалось и Романову. Первое время поручик относился к причудам тестя снисходительно, но вскоре после того, как обретённый родственник прекратил хождение в присутствие и окончательно сел ему на шею, пришлось задуматься.
Пребывая в безделье старик озлобился окончательно. Будучи честолюбцем он вынужден был по теперешнему своему положению жить в примаках у мужа своей дочери и морить себя мыслью о никчемности завершаемого жизненного пути. Время своё проводил большей частью на кровати периодически поднимаясь с неё ради рюмки, что всегда стояла наполненная до краёв рядом с косушкой в маленьком настенном шкапчике. Хлопнув её он пускался в разглагольствования: "Чужеязычники, какие-нибудь чухна с мордвой, ныне смеют иметь право, - слышался раздражённый голос человека в тёмно-рыжем сюртуке и такого же цвета лоснящемся платке, повязанном на шее. - А мы, малороссы, сама суть Руси, кто? Мы всего лишь невольники православные, удручённые толпой владетельной посредственности". - "Не сгущайте краски, папаша, - пытался сбить накал зарождающейся страсти Романов. - Отчего же это вы невольник?". - "Оттого, мой милый друг, что всякий, босяк ли он или мироправитель, уверовавший в Бога в ту же секунду сделался рабом. Человек не должен признавать над собою никого, а тем более метафизический маразм, выдуманный хитрецами. Но хитрецов уж нет, в наличии лишь их жалкие последователи, сущность которых известна - мирская алчность и только".
Опустившийся старик с бледным лицом и не расчёсанными волосами вызывал неприязнь. Его движения порывисты. То и дело он садился на кровать, затем вскакивал, проделывал уйму суетных взмахов руками, хохотал. В общем вёл себя дико. Немного успокоившись он продолжал: "Любовь и голод, говорят они, вот силы правящие миром", - кто были эти "они" Романов не ведал. Впрочем ему не было до них дела, как, собственно, и до бесноватого тестя, меж тем продолжавшего: "Любви уж нет, деньги заменили её. Значит остаётся голод? Голодом морить меня?!".
Обстановка в доме стала совершенно невыносимой. Оказалось, что и милая Оленька, достойная дочь родителя, обыкновенная провинциальная дура. К тому времени командировка Романова заканчивалась, деньги в новых обстоятельствах уходили между пальцами, дела расстраивались и всё чаще его посещала мысль о несостоятельности нынешнего своего положения. Как нельзя кстати случилась война с японцами и поручик, произведённый в следующий чин, поспешил удалиться от семейных радостей к театру военных действий.
Отогнав нахлынувшие воспоминания капитан прислушался. Но почему, почему враги говорят на понятном ему языке? И эти двое в шляпах совсем не похожи на японцев. Перед мысленным взором всплыла окровавленная рука Решевского в бессилии скребущая по кобуре. И тут его озарило. Наган! - тот, что покоится в новенькой, жёлтой кожи кобуре, вот, что ему теперь нужно. Капитан немало хлопотал о личном оружии. До блеска начищенный, в меру смазанный револьвер всегда готов в дело. Тотчас Романов почувствовал приятную тяжесть на боку. Тяжесть эта прибавила уверенности, а главное решительности: он знал, как следует поступить.
- Душа ваша сумрачна. Ну, а про особенности людей из северной империи говорить мне и вовсе не хочется. Понять смысл в существовании такого государства не дано никому, - слышался голос, сделавшийся рассудительным с нотками поучения. Голос! Вот что роднило их: японца и обезумевшего тестя. Но голос этот не доносился к нему издали, он неожиданным образом возникал у него в голове. Романов пригляделся к оракулу и с изумлением обнаружил его тонкие губы плотно сжатыми. Он общался с ним доселе не известным ему способом. Может поэтому и не требуется знание русского языка этим японцам? Всё, что они хотят сказать возникает в мозгу без использования звуковых колебаний. - Необходим катарсис. Возрадуйся, вскоре наступит твоё очищение... - потеряв интерес к Романову оракул посуровел взглядом и обратился к вернувшимся посланцам:
- А нам не время впадать в усыпление. Не без недоумения я ознакомился с отчётом о попытках ваших влиять на заведённый ход событий. "Петропавловск", Макаров и проч. Даже я не решался на подобное.
- Прорицатель! Нам не дано управлять ходом их истории. Стоит изменить событие, как возникает иное, нивелирующее наше вмешательство. Какая-нибудь пакость обязательно вмешается в намеченную канву...
Договорить лазутчик не успел. Японский штык на берегу Квантуна не смог поразить его, но русская пуля опрокинула с ног. В барабане оставалось ещё пять патронов. Слабеющей рукой Романов разряжал револьвер и драгоценная плоть междумирцев превращалась в груду бесполезной протоплазмы. Только теперь гаснущий мозг прорицателя постигал суть тщеты, о которой толковали его верные помощники, но был ли в том смысл?