Лёгкий ветерок приносил с моря шёпот, набегающих на прибрежную гальку, волн. Откатываясь, они, нещадно теребили и увлекали за собою песчинки. Их падение на каменистое дно порождало магическую мелодию в пене волн, плеск которых подолгу удерживает подле себя случайного путника. Такова сила песни моря. Кто, попав однажды под её воздействие, навсегда пленяется ею. Пленник остановится, вдохнёт полной грудью пропитанный морем воздух, бессознательно поднимет голышек и, что есть силы, бросит его подальше в пучину. Немного постояв в задумчивости, неспешно тронется дальше...
Спускаясь к самой кромке воды, Щетинин почувствовал дыхание остывающей стихии. Моросящий декабрьский дождик добавлял сырости в перенасыщенный влагой воздух, делая прогулку малоприятной. Природа юга вступала в свою не лучшую пору. Прячась, от прохладных струй, проникающих за ворот плаща, он приискал убежища под грибком-навесом, неосмотрительно оставленным на растерзание зимним штормам.
Пошарив в кармане, он извлёк пачку папирос, закурил. Было ему лет около 35. Хорошего сложения, темноволос, с редкой проседью, и если бы не странной формы глаза, то можно было бы отнести этого господина к весьма привлекательному типу. С глазами же Создатель перемудрил. Миндалевидная форма в сочетании с раскосостью придавали какой-то неземной облик их обладателю. Любому, кому выпадало вести беседу с ним, становилось не по себе под пристальным взглядом, глубоко притаившихся в глазницах, серых зрачков.
Сзади послышались звуки потревоженной гальки подошвами идущего человека. Щетинин обернулся и увидел приближающуюся фигуру Микульского - сотрапезника по диете, прописанной докторами санатории, в котором, вот уже неделю, он маялся от невыносимой скуки.
- Вот вы где! - послышалось издалека. - А я думаю: куда это Григорий Ефимович подевался? На процедурах вас нет, в бильярдной нет, ну, думаю, хулиганить надумал наш доблестный сибирский житель.
- Идите под грибок, Игорь Бе... Бе...
- Бенционович. Но вы для упрощения используйте Борисович.
- Да-да, хорошо, - смутился Щетинин.
- Я не с пустыми руками, - Микульский приподнял позвякивающую стеклом нейлоновую сумку. - Время к обеду, а значит, есть смысл усугубить... Как вы полагаете? К тому же за мной должок, - он извлёк из сумки бутылку Чёрного муската, в парадном наряде этикеток, и передал её Щетинину.
Без лишних слов Григорий Ефимович, повертев в руках сосуд, ловким нажатием указательного пальца протолкнул пробку внутрь бутылки. Тем временем из сумки были извлечены пластиковые стаканчики, и тёмная влага мгновенно наполнила их.
- За вашу твёрдую руку! - изрёк Микульский, и махом выцедил вино. - М-м-н-да! Винцо знатное! Но, Григорий Ефимович, какую же гадость вы курите!
- Хм! "Симферопольские" - изделие местной табачной фабрики. Кислят немного, но в этом вся их прелесть.
- Бросьте! Уж лучше не курить вовсе, чем травить себя этаким суррогатом, - его смуглое лицо скуксилось, тёмные глаза приняли презрительное выражение, а на лбу резче обозначились складки-морщинки. В общем, лицо было, как лицо, ничего необычного, и только нос, про который говорят: "На семерых рос, да одному достался", внушал уважение.
Следуя житейской мудрости: "После первой и второй, перерывчик не большой", Щетинин, пожав плечами и не выпуская изо рта вонючей папиросы, поспешил разлить по стаканам. Выпили. Опустив руку в сумку, Микульский, выудил из неё две карамельки: на сдачу дали.
- Вы ещё не видали вчера поступившего невротика? Нет? Ну, что вы! Многое потеряли. Впрочем, ещё насмотритесь. Его же в лечебницу везти надо, а не санаторию! - распалялся, разгорячённый вином, Микульский. - Вам никогда не приходилось воочию наблюдать больного нарциссизмом? О! эта тема достойна пера мастера. Надо бы у себя в издательстве подкинуть мысль главному... Вы же знаете, я на литературном поприще кормлюсь, редактором. Годами бред обывательский, разных там графоманов, просматриваю. С ума сойти можно! Вот теперь здесь, отдыхаю, дочитался... Да! Так вот, как мне объяснил наш доктор, болезнь эта, есть следствие сосредоточенности на себе, что является защитной реакцией психики на возникающую тревогу приближающейся старости, а значит смерти. Но Бог мой! Как это утомительно для окружающих! Такое поведение допустимо в младенчестве, но не в зрелом возрасте. Как его терпят близкие, знакомые - ума не приложу?!
- Ну, Бенционович, чего медлить-то? - неожиданно отозвался Щетинин, позволив себе некоторую фамильярность, причём в этот раз, без запинки выговорив отчество собутыльника. - Доставайте, что ли.
Микульский встрепенулся и суетливо полез в сумку. Тут же была извлечена бутылка вина попроще; спустя мгновения кагор был разлит по стаканам. Процесс, так знакомый и милый сердцу многих, продолжился.
- Как не грустно осознавать, но бытие наше переполнено конечными данностями. Вот, хотя бы такими, как смерть, бессмысленность существования, и другими производными от них. Все мы вынуждены жить с этим, и чтобы не сойти с ума, как верно заметил ваш доктор, запускается защитный механизм на появляющиеся страхи. Ну, а дальше - психопатология, в своём разнообразии... - отозвался Щетинин. Его взгляд упёрся в собравшийся мусор: полиэтиленовые обрывки, щепки, окурки, сорванные с камней водоросли вперемешку с медузами, что скопился внушительным пятном возле края буны. Пятно колыхалось на едва видимых волнах и издали казалось, что это вовсе не мусор, а некое морское существо пристало к бетонной оконечности волнореза. Сюда часто наведывались чайки в поисках поживы, но, не обнаружив ничего существенного, с криком улетали прочь.
Микульский поднял удивленные глаза, и тут же отвёл их. Он не смог удержать своего взора на лице Григория Ефимовича, настолько нестерпимо было возникшее ощущение страха, внушаемого им.
- Однако, Григорий Ефимович, откуда такие познания?
- Давненько живу.
- Хм. Мы вроде одного возраста с вами.
- Имеется у меня бригадир на участке: Роберт Клавдиевич Щербицкий. Умница, каких поискать. Но слабость непреодолимая в нём одна есть. Запойный он. Раза два в год, как он это называет, на "дурочке" отсиживается. В психиатрической больнице от белой горячки спасается. Выйдет оттуда, и просвещает нас всех до следующего запоя.
- Интересно. Но не лучше ли смерть оставить умирающим, а?
- Все мы умирающие. С самого рождения начинается разрушение организма, неотвратимо приближая час перехода человека в небытие. Но осознание смерти спасает его, - Щетинин долил в опустевшие стаканы вина. Дождь прекратился и на море, у горизонта, стали появляться жёлтые отсветы, пробивающегося сквозь сероватую пелену облаков, солнца. Краски тусклого мира тут же насытились сочными оттенками. Свинцовая завеса спала, и воздух наполнился разноголосым щебетом птиц, во множестве выпорхнувших из живой зелёной стены кипарисов прибрежного парка.
- Это, каким же образом?
- Осознав неизбежность смерти, человек концентрируется на жизненных мелочах. Понимание её мимолётности придаёт остроты ощущениям. Возникает потребность отбросить от себя мир вещей, выйти из забвения бытия.
- Не очень понятно: забвение бытия.
- Правильнее сказать: забвение бытом. Возня по устройству карьеры, собственного гнезда, насыщению жизни общественными условностями, такими как: престижная машина, дача, ну, и так дальше, в подобном духе. Вот она-то и разрушает человека, не даёт ему вырваться из порочного круга вещизма.
- Старина Экклезиаст был бы доволен, обнаружив такого ярого последователя. Однако, ох! как не просто, - иронично отозвался Микульский. - Не кажется ли вам, что весь процесс этого вынужденного бытия, упрощается таким явным удобством смерти? Шнурок да мыло решат все проблемы петлёй. А чего собственно страшится? Самого момента смерти, прекращения жизни или горя, которое обрушится на несчастных родных? Какая в этом ожидании беспомощность! А вы сами-то осознали конечность бытия?
- Если бы, - вздохнул Щетинин, стаскивая с себя плащ.
- Вы чего это удумали? - вытаращил глаза Микульский. - C ума сошли?!
- Окунусь. Освежиться, перед обедом, не помешает, - и он, быстро скинув с себя одежду, устремился к воде. С разбегу, бросившись в море, Щетинин, сделал несколько энергичных гребков, быстро отдаляясь. Остановившись, он повернулся лицом к берегу, и, с трудом переводя дух, крикнул:
- Присоединяйтесь, Игорь Бенционович! Водичка бодрит! - не обращая внимания на призывные жесты Микульского, он поплыл дальше, рассекая водную поверхность мощными взмахами рук...
***
За ужином, Микульскому, вздумалось вернуться к прерванной, морским купанием, теме. И он, покончив с нехитрой вечерней трапезой, обращаясь к Щетинину, глубокомысленно изрёк:
- А как вы, Григорий Ефимович, относитесь к страху, рождаемому не неизбежностью смерти, нет, а самою жизнью?
- Есть такая проблема. Как сказал бы Щербицкий - это тот, который бригадир, - подобная патология возникает вследствие краха от успеха.
- Это ещё что за чушь?!
- Один из способов уберечься от разрушения страхом, это создать себе спасителя, вера в которого замещает тревогу. Зачастую спаситель ассоциируется в подсознании с биологическим отцом. Поэтому достичь успеха и тем самым превзойти его, значит уничтожить в себе эту веру. И тогда ждёт такого "успешного господина" испытание, - взгляд Щетинина остановился на чём-то за спиною Игоря Бенционовича. Микульский обернулся, и перед их взорами предстала сценка зарождающегося скандала. Плотный господин, как впоследствии выяснилось - это и был вновь прибывший "нарцисс", выказывал претензии ещё более плотной даме за её неосторожное хождение туда - сюда, меж кефирным баром и столиком. Дама же, нисколько не конфузясь за свою неуклюжесть, и не думала признавать себя ответственной за отдавленную ногу взбешённого господина. Напротив, она всячески провоцировала его разного рода обидными колкостями. Трудно было прогнозировать дальнейшее развитие разгорающегося пламени страстей, принимающих острую форму, но вовремя подоспевший дежурный врач быстро вывел "нарцисса" из столовой. Ещё некоторое время из коридора доносились возмущённые вопли разбушевавшегося отпускника.
- Вы натолкнули меня на любопытную мысль, - вновь повернувшись к столику, сказал Микульский. - Получается так, что Христос, или те, кто выдумал его (если он выдумка) - это первый, и самый успешный психотерапевт. Это уже потом, апостол Павел и прочие, стали извращать идею заложенную им изначально. Вы читали его послания?
- Кого?
- Павла, разумеется.
- Я вообще-то больше СНиП-ы (Строительные Нормы и Правила) почитываю...
- Не прибедняйтесь, Григорий Ефимович. Я только сейчас понял ваши слова о защитном механизме, когда воочию наблюдал его работу в действии. Вы обратили внимание на осанку этого скандального борова? Во время ругани он больше всего был озабочен своим видом. К тому же, всячески старался перевести мелкое недоразумение во вселенский скандал, и это ради того, чтобы быть в его эпицентре.
- Был у нас случай, шли мы как-то механизированной колонной вдоль Иртыша ... - но Щетинин был тут же прерван появлением давешнего скандалиста. Побагровевшее лицо его выдавало внутреннюю борьбу рассудка с желанием продолжить выяснение отношений с габаритной дамой. Было заметно, что борьба эта нешуточная, требовавшая титанических усилий "нарцисса". Но, под взглядами любопытствующих, он вдруг как-то сразу успокоился, его лик преобразился надменным выражением; было очевидно, что всеобщее внимание благотворно воздействует на него. Потеряв нить, вспомнившихся событий из своих строительных будней, Григорий Ефимович спросил:
- И что же это за послания такие?
- В середине первого столетия жил такой Савл - изощрённейший фарисей. Это уже после он Павлом сделался. Так вот, оказался он весьма плодовитым малым по части разъяснений учения Христа. Поняв, что гонения на Христианство бессмысленны, он очень тонко извратил его суть изнутри. Сильно по этому поводу сокрушался Лев Толстой, когда окунулся в противоречия церкви и самой религии. В особенности его возмутил административный восторг фарисея, внушаемый римлянам, - Игорь Бенционович прикрыл глаза и, откинувшись на спинку стула, по памяти процитировал, - "Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены"*
- Ловок, шельмец!? - отозвался Щетинин.
- Ещё бы! Противишься власти - противишься Богу! Все помыслы несчастных должны быть направлены на получение похвалы от начальника - слуги Божьего. И это при всём том, что Евангелие чётко напоминает: Богово, сиречь душу, не отдавай никому, тем более начальникам, и признаёт только равенство меж людьми. Но самое любопытное - это то, что послания вышли в свет на несколько лет раньше самих Евангелий! Каково! Разъяснения текста до появления первоисточника! Ничто не меняется в этом мире, до боли знакомая ситуация и в теперешние времена... Меня, собственно, эта проблема давно занимает. Я даже насочинял небольшой труд обо всех этих превратностях. Вот, надеюсь, главный одобрит, тогда и выйдет в печать, на суд Божий... Но каков поворот! Христос - психотерапевт. Вспомните Сократа: "Жизнь тела есть зло и ложь. И потому уничтожение этой жизни тела, есть благо, и мы должны желать его". Григорий Ефимович! Благодаря вам я только теперь понял глубокий смысл, вкладываемый мыслителями древности в понятие жизни. Жизнь - есть Зло! Бесконечное количество раз я повторял это, но понять сумел только теперь.
- Это вам не меня благодарить, Игорь Бенционович. Это всё Щербицкий просвещается на "дурочке", да в часы вынужденных простоев на стройке учит нас жизни через смерть. Но, как мне кажется, вы не учитываете состояние человека в зависимости от его возраста. В раннем детстве человечек в большей степени страшится тёмной комнаты, а не смерти, постичь которую он не в состоянии. Да, собственно, и мы не можем для себя решить: что же она есть...
- Да-да! Именно через смерть можно постичь жизнь. Но жизнь с сознанием смерти превращается в мЩку. Вот здесь религия и погружает неразвитый мозг в воображаемое существование, уводит из реальности. Таким образом, он - обыватель - как бы и не живёт вовсе, - глаза Микульского лихорадочно блестели, он напоминал человека, долго бившегося над трудной задачей, и вот, наконец, решившего её. Тень пробежала по его лицу, и он умолк, погрузившись вглубь себя. Ему припомнился вечно суетящийся, придавленный неустроенностью отец, старый Беня, как звали его соседи. Обладая нешуточными способностями в портняжном деле, он обшивал всю округу: фасонистые костюмы, наимоднейшие пальто, но главное - это создаваемые им женские туалеты. Модницы всех возрастов роились ежедневно в их небольшой каморке на первом этаже, почтительно ведя речь об "оборках", "строчках", "на нет", заранее во всем соглашаясь со старым Беней, авторитет которого был непререкаем. И тот, сгорбленный,- карандаш за ухом, "метр" через плечо,- внушал маленькому Игорьку (в семье его звали Иосифом), уважение, переходящее в трепет, подобный тому, что испытывает грешник перед божеством.
Несмотря на неслыханную популярность среди модниц и загруженность заказами, существенного дохода в семье не ощущалось. Отец был равнодушен ко всему прочему, что не касалось его ремесла. Но это безразличие ещё сильнее разжигало фанатичную любовь к отцу - божеству...
Звон упавшего со стола ножа вернул его в реальность, и мельком взглянув на рассеянно слушавшего его Щетинина, он спросил:
- Послушайте, а вы не заболели, случаем, после ледяной морской ванны? Вон, какой румянец на ваших щеках.
- Ну, что вы! Температура воды 12 градусов. Бывало в Иртыше по осени, после стерляжьей ушицы-то, такие заплывы устраиваем... О-го-го! А румянец - это по другому поводу. Знаете, - Щетинин, зачем-то переходя на шёпот, ближе наклонился к собеседнику через стол, - это я две соточки перед ужином махнул, для поднятия тонуса, так сказать...
-Ах, вон оно что!.. Да, возраст... Природа, как всегда, мудра. Вы правы, ребёнок не осознаёт конца, не верит в него, ему видится бесконечность и его психика покойна. Взрослея, хотя человек и понимает неизбежность смерти, но не осознаёт её до конца. Только неизлечимая болезнь или глубокая старость, открывают в человеке способность разгадать эту тайну, - Микульский опять задумался. Внезапно окружающая реальность предстала в искажённом виде. Так случалось и прежде, вдруг, все предметы виделись ему словно через струящийся горячий воздух, размывающий их контуры. И тогда, в этом струящемся мире, он мог увидать тех, о ком постоянно думал последние годы: Савл, Моисей, Христос, фарисеи, иудеи ... В такие минуты ему становилось страшно, и усилием воли, стряхивая с себя это наваждение, он с трудом возвращался в реальность. Но после, пульсирующая височная боль, ещё долго напоминала об этих мучительных минутах...
Его память, пятясь в прошлое, услужливо выудила из лабиринтов сознания события третьего дня. В тот день, после завтрака, администрация санатории решила развлечь праздную публику экскурсионной поездкой в Ливадийский дворец.
Прогуливаясь в чудесном парке, он немного отстал от группы, намереваясь пройтись по царской тропе к белой ротонде, что стоит по - соседству в Ореанде. Над головой, высоко в небе кружила небольшая стайка диких голубей. Из придорожных кустов, вылетали цветастые сойки, стремясь к вершинам сосен. Ничто не предвещало, как это бывало прежде, приступа надвигающихся видений.
Навстречу к нему, со стороны главного входа из-за голубовато-белых мраморных колонн и громадных ваз уральской яшмы, двигалась толпа экскурсантов, завершивших осмотр и теперь медленно бредущих к своим автобусам меж сувенирных лавок уличных торговцев. Но, приглядевшись, он обнаружил не убивающих время на осмотр бывшей летней резиденции последнего царя отпускников, а разношёрстную толпу в одеждах библейской эпохи. Люди были чем-то встревожены. Где-то в середине сборища происходило какое-то брожение, заставляющее поминутно оборачиваться тех, кто шёл в первых рядах.
Остановившись в десятке шагов от него, толпа расступилась. Гомон стих, и только режущий скрип сандалий, вышедшего к нему старика, раздирал звенящую тишину. На руках он нёс девочку лет восьми. Она была мертва, он сразу почувствовал это, ещё не видя её воскового лица, по которому ползали жирные, с золотисто-зелёным брюшком, мухи. Приблизившись, он тихим, полным отчаяния голосом, выдавил из себя: "Яви чудо, книжник". Тут же из толпы отделились четверо рабов - ассирийцев. Они несли какое-то ложе, похожее на оттоманку. Через мгновение он присел на неё. Толпа напряжённо смотрела на Микульского, чего-то ожидая.
Краем глаза он заметил фарисея возле одетого в мрамор водного источника. Его привлекла толпа, и он велел своим рабам опустить носилки. Тёмное лицо "отделившегося" ^**было бесстрастно, но глаза, горевшие злорадством, выдавали в нём явную заинтересованность происходящим.
"Яви чудо, книжник! - глухо простонала толпа. Старик, на трясущихся руках поднёс трупик девочки вплотную к Микульскому. Безбровое лицо иудея сплошь было покрыто коричневыми пятнами, глянцевая кожа напряжена. В наступившей тишине раздалось сопение плоско-вдавленного носа заражённого проказой человека. "Ну же! Книжник! Оживи дщерь мою!" - отчаянно прокричал старик. "Мужи! - услышал Микульский свой собственный визгливый голос. - Мужи! Я подобен вам, а вы обращаетесь ко мне, как к Богу живому. Мне не подвластно сие!".
Неожиданно, доселе безучастно стоявший фарисей крикнул: " Я знаю его! Это Иосиф - книжник из Шафира. Заградите уста пустослову! Этот лжец из постыдной корысти развращает дома Иерусалима! Обрезан ли, сей обманщик, по обряду Моисея!?"
Толпа затаилась. Микульский, ощущая овеявший его ужас, неожиданно для себя самого наложил руки на белый лоб умершей и воскликнул: "Тебе говорю, отроковица, во имя господа нашего, Иисуса Христа: оживись!". Прошла минута в тягостном молчании. Из спутанной бороды старика выползали насекомые, и некоторые из них падая на шею и лицо трупика, проворно отползали под одежды. Поднялся тихий ропот, и в этот момент донеслось: "Супротив повеления кесаря уж не почитаешь ли ты царём Иисуса?^* Будучи иудеем, как смеешь возмущать наш город? - гремел фарисей. - Сорвите одежды с развратителя! Бейте его палками! Распните грешника! Чего же вы стоите?!!".
Множество рук потянулось к затрещавшей одежде Микульского. Из - под полы вывалился увесистый кожаный мешочек, тут же подхваченный, грязным малым, стоявшим поблизости. Развязав тесьму, он высыпал содержимое на землю. Под ноги полетели динарии с серебряным ликом императора Августа и греческие таланты, золотым полотном умостили дорожную пыль. "Я требую суда кесаря! Я чту закон иудейский, за мной нет преступления ни против храма, ни против кесаря!". - "Покорись же начальству, смутьян! - доносился голос фарисея. - Каменьями его, каменьями!".
В руках оборванцев появились камни и их грозный вид не оставлял надежды на милосердие. Микульский сжался в комок, зажмурился, готовясь к неминуемой расправе: "За что?", - мелькнула в его голове. Цепкие пальцы железной хваткой сдавили его плечо. Он открыл глаза и увидел перед собою благообразного молодого человека в блистающей одежде. Взгляд его странных глаз, казалось, проник в саму сущность поверженного. Несколько мгновений длилось молчание, пока он не услышал: "Вам нехорошо? Сердце?". Микульский всмотрелся в незнакомца. Им оказался Щетинин, с которым был едва знаком. Осмотревшись, он обнаружил, что сидит на асфальте, прислонившись к парапету бутовой кладки. Кругом никого, и только Щетинин, участливо склонился над ним, протягивая руку помощи.
"Нет, нет, ничего. Голова закружилась. Со мною иногда случается такое...". - " Глотните, - Щетинин достал из внутреннего кармана плаща бутылку вина, треть в которой было уже отпито. - Бастордо. Это придаст вам силы". Тёмно-рубиновый нектар заструился в горлышке, играя неповторимыми природными красками в лучах ненадолго выглянувшего солнца...
В это время в залу столовой впорхнула миленькая девушка в белом халатике и, цокая каблуками, быстро направилась к их столику.
- Игорь Бе... Бе...
- Борисович, - морщась, выдавил из себя Микульский, стряхивая вспомнившееся наваждение и прислушиваясь к лёгкой височной пульсации.
- Вам звонят из Москвы! - стушевавшись, выговорила она, наконец, - Телефон на стойке администратора.
***
Поутру, с трудом размежевав слипающиеся веки, Щетинин прислушался к коридорной суете. Громко хлопающие двери, и тут же раздающийся торопливый стук каблучков куда-то спешащей медицинской сестры, добавляли мучительному пробуждению оттенок неизбежности. Стало очевидным, что не удастся избежать пика похмельных страданий, проспав до обеда.
Силясь припомнить подробности вчерашнего вечера, он глянул в окно, за облупившимся, давно не крашеным переплётом которого, виднелась серая сумеречность и начинающийся моросящий дождик. Унылость природы усилила щемящее чувство тоски. Так что же было вчера? Ах, да! Микульского вызвали к телефону. Затем он, как оглашённый, ворвался с двумя бутылками шампанского, и началось... Какую-то там его книжку, плод семилетнего изнуряющего труда, решили издать. И не только у нас, но и где-то за границей, у немцев что ли...
- Не пью я эту газировку, - слабо отбивался Щетинин, - нехорошо мне от неё.
- Как вы не понимаете! Это же брют! Лучшее шампанское "Нового Света". Коллекционное! Вы не можете не выпить за мой успех!
Потом продолжили у него в номере. Взбудораженный сосед всё нёс какой-то вздор о дезорганизованной свободе Вселенной, об изолированности появляющегося младенца на свет и одиночестве умирающего. Что это также можно отнести к тем двум данностям: смерти и бессмысленности существования, которые угнетают человека, постепенно превращая его в сумасшедшего...
Резкий стук в дверь прервал попытки связать цепь затуманенных давешних событий.
- Открыто! - хрипло отозвался Щетинин.
В комнату вбежала озабоченная дежурная сестра, та, что вчера вызывала к телефону Микульского.
- Геннадий Ефимович! Вы уж Бога ради простите, но сегодня воскресенье, мужчин никого нет. Мы с Лидией Владимировной - нашим психологом - вдвоём на весь лечебный корпус. А у соседа вашего, Микульского, свет в номере горит. Дверь закрыта, на стук не откликается. Как бы чего не вышло... Мы опасаемся с Лидией Владимировной. Он вчера какой-то возбуждённый был, - сумбурно лепетала она. - Может вы как-нибудь... что-нибудь... Страсти - то, какие, а?!
Щетинин, кряхтя, выбрался из-под одеяла, шумно глотнул из графина мутной воды, накинул халат и понуро поплёлся за девушкой. Стукнув в дверь, он, кашлянув, позвал:
- Игорь Бе.. Бен... Фу, ты чёрт! Борисович!
В ответ ни звука. Григорий Ефимович, дыхнув зловонным перегаром, предложил:
- Не надавить ли нам посильнее? - и, не дожидаясь ответа, двинул плечом по двери. Хлипкая щеколда звякнула об пол. Пропуская девушку вперёд, в полуоткрывшийся проём, он вошёл следом.
Под зажжённой люстрой на брючном ремне висел Игорь Бенционович. Бледные веки, в мелких точечных кровоизлияниях, не до конца прикрывали помутневшие его глаза, уставившиеся в пустоту. На левой щеке, с ярко разлившимся тёмно-фиолетовым пятном, виднелась засохшая кровяная струйка, вылившаяся из уха. Полусогнутые ноги едва касались стола, передвинутого от окна.
Глухой удар, раздавшийся за спиной, прервал дальнейшее разглядывание представшей картины. Впечатлительная сестра, не издав ни звука, рухнула без чувств на пол. Щетинин поспешил поднять её и, не придумав ничего лучшего, перенёс обмякшее тело на диван, стоявший тут же в двух шагах от висельника. Белоснежный халатик задрался, обнажая полные ляжки девушки, направляя движение туго шевелящихся мыслей Григория Ефимовича, в отдалённое от смерти русло. Он зачем-то стал расстёгивать верхние пуговицы на халате, приближаясь к выпирающей груди. И, наверное, добрался бы до заветных аппетитных холмиков, но тут совсем не ко времени, сестра открыла глаза, приходя в себя.
- Что, что это вы делаете!? - вскрикнула она, прикрывая открывшиеся прелести.
- Оказываю, так сказать, первую, самую что ни на есть, доврачебную помощь, - нисколько не смутившись, масленым голосом, проворковал Щетинин. - Вы меня так напугали. Мне подумалось, что вам не хватает воздуха...Да что с вами?!
Девушка, непроизвольно глянув на висевшего Микульского, вновь начала терять контроль над собою. Григорий Ефимович поспешил отвести её к себе в номер. Сам же вернулся обратно. Зачем? Этого он не смог бы себе объяснить. Что-то притягивало его в комнату самоубийцы.
Мебель в номере была представлена довольно скудно: узкая кровать, потёртый диван, старенькое кресло, обшарпанный стул, журнальный столик да стол побольше, что раньше стоял у окна. На журнальном столике возвышались початая бутылка коньяка "Коктебель" и рюмка до краёв наполненная им. Щетинин подошёл к столику, взял в руки рюмку, понюхал и, воровато глянув на открытую дверь, влил её содержимое внутрь. Мягкая, испускающая медовый аромат, жидкость, слегка обожгла гортань и устремилась в пищевод, распространяя теплоту по телу. Крякнув, он тут же налил вторую. Покосившись на труп Микульского, перекрестился и, пробормотав: "За упокой души раба твоего, Господи, Игоря", выпил. Лёгкое опьянение благотворно подействовало на Щетинина. Похмельная хворь притупилась; с каждым мгновением отдаляясь, она освобождала место всегдашнему оптимизму Григория Ефимовича. Он внимательнее окинул взглядом комнату и обнаружил на подоконнике несколько рукописных листков. Не задумываясь зачем, он сунул их в карман, и поспешил к себе в номер, где оставил в растрёпанных чувствах девушку.
Тем временем она, несколько оправившись от увиденного, приводила себя в порядок у зеркала над умывальником.
- Ну, вот и ладненько, - деланно бодрым голосом приветствовал девушку Щетинин. - Вы скажите, как вас зовут, а то как-то неловко...
- Лена.
- Леночка, видимо, надо сообщить, куда следует...- подойдя ближе, он, взяв её за бёдра, притянул к себе. От неожиданности Леночка не отстранилась, и только сразу поглупевшее её лицо, отражаемое зеркалом, выразило недоумение. Щетинин же времени не терял. Он, слегка подталкивая её, вскоре оказался возле небольшого дивана. Его пальцы быстро перебирали бархатистую кожу на локотке оцепеневшей девушки. Потрясение сыграло коварную шутку над нею. Судорожно глотнув, она прильнула к Григорию Ефимовичу. В её глазах зажглись бесовские огни и она, непослушными руками торопливо сбросила с себя халатик. С силой притянула к себе, немного опешившего Щетинина, и, не удержавшись, повалилась на диван, увлекая за собой спровоцировавшего её самца. Стресс требовал эмоционального выхода, и он, выход, нашёлся в лице Григория Ефимовича.
***
- Как вам это нравится? Я уже не говорю об этом кСрме, которым нас травят здесь. Майонезу не меньше года, а они им блюдо заправляют. Безобразие! Но не о майонезе речь. Вот вы мне скажите, в чём заключается главная задача персонала санатории? Правильно! В создании условий, кои обеспечат максимальный эффект принимаемых процедур. А тут такие события! Это же, ни в какие ворота не лезет! - всё более и более распаляясь, вещал "нарцисс". Он даже прекратил жевать салат из вялых овощей, перемазанных желтоватым майонезом. Отложив вилку и приготовившись к очередному монологу, которых несчастный Щетинин наслушался за последние три дня после смерти Микульского предостаточное количество, он напустил на себя вид оскорблённого благородия. Этого говорливого господина "любезная" Леночка определила ему соседом по столику во время приёма пищи. Она, после столь внезапно возникшей слабости, всячески старалась усложнить жизнь Григорию Ефимовичу и тот, сколь не пытался продолжить сладостное общение с нею, ничего более добиться не мог. Напротив, лишь стоило ему вознамериться подойти к ней, его неизменно ждал отпор в достаточно грубой форме.
Теперь, рассеянно слушая толстяка, он вынужден был вести внутреннюю борьбу с желанием съездить его по уху. Сосредоточившись на нём - ухе - он обнаружил, что, эта немаловажная часть головы "нарцисса" имела необычайную форму. Наружная раковина не закручивалась в своей верхней округлой части, как обычно у людей, а имела плоский, остроконечный, несколько вытянутый вид. Казалось, что кто-то в раннем детстве зажал их в тисках, и только сейчас, перед обедом освободил от постоянного давления, и они ещё не успели принять свой прежний вид. Несмотря на попытки утаить форму ушей причудливой шевелюрой, они всё же проглядывались под редеющими, палевого оттенка, волосами. Увлёкшись разглядыванием, Щетинин выяснил, что из недр ушей ненавистного господина, торчала обильная растительность, которая своими рыжими пучками соединялась с длинными белесыми волосками, рассредоточившимися снаружи. Но при этом верхняя приплюснутая часть раковин была гладкой.
Все остальные составляющие лица Лёвкина Семёна Остаповича - так представился он, впервые присаживаясь за столик Щетинина - не отличались какой-либо необычностью. Меж дряблых, кое-где покрытых склеротическими коричневыми пятнами, щёк разместился нос - картошкой, из ноздрей которого тщательно были выдернуты, отравляющие жизнь, жёсткие волоски. И лишь широко расставленные глаза, имели какой-то неопределённый цвет: жёлто-коричневый. Какой же из них преобладал, установить было сложно. Всё зависело от освещённости: в темноте они принимали благородный карий оттенок, а на свету становились жёлтыми, искрясь нечеловеческим блеском.
- Вот мне 47 лет, двадцать из которых я беззаветно служил отечеству, - донеслось до Щетинина, успевшего уже потерять нить разглагольствований Лёвкина. - Дослужился до замполита полка. А теперь что же? Мне выдают путёвку в обычный санаторий, вынуждают жить совместно с теми, кто не достоин...
Григорий Ефимович усилием воли заставил переключить своё сознание на осмысливание вкусового букета куриного супчика. Через некоторое время он пришёл к неутешительному выводу: диетический суп приготовлен из концентратов. Отодвинув тарелку, он уставился на сонно ползающую муху по краю скатерти. Но монотонный голос Лёвкина разрушал поставленную им защиту. Несмотря на предпринятые усилия, он пробивался сквозь неё:
- ... Представьте себе, они предлагают мне подлечить нервы в санатории, с оборудованием двадцатилетней давности. Что они мне здесь подлечат?! Мало того, вселяют сумасшедшего, ничего для себя лучшего не нашедшего, как взять и повеситься! Какие же надо нервы иметь, чтобы не повредиться рассудком, я вас спрашиваю?! Нет, я этого так оставлять не собираюсь, я ...
Муха доползла до края стола. Остановившись, она принялась своими задними лапками чистить крылышки. Покончив с этим занятием, полетела, сопровождаемая взглядом страдающего Григория Ефимовича, к засиженному плафону люстры - вечному пристанищу насекомых. "Где-то там, в плафоне, логовище Вельзевула - повелителя мух. Иначе, зачем они устремляются туда? Вон сколько их трупиков внутри скопилось", - думал он.
- ... Не исполнять закон, они, видите ли, призывают. Любите всех и вся, и наступит гармония. Ну, а для непонятливых заповеди существуют. Но в них же, заповедях, не прописано, что улицу надо переходить только по переходу. Любовь-то не влияет на знание этой особенности человеческого бытия. И что же получается? Идёт некто Вася через дорогу, в башке у него Нагорная проповедь, в душе одна любовь, ну и сшибает его какой-нибудь Федя на самосвале. Летальный исход. Несчастный Федя до конца дней своих...
Щетинин вновь попытался оградить себя от разрушающего мозг треска. Он методично жевал говяжью котлету, большею частью состоящую из хлеба вперемешку с рисом и думал о том, что речи Лёвкина не лишены резона. Вот уже скоро будет две недели как он в санатории и каждое утро его пробуждение сопровождается головной болью и тошнотой. Не меньше дюжины пустых бутылок рядком стояли с немым укором в шкафу. К тому же смерть Микульского и неудачное развитие отношений с Леночкой - всё это не способствовало укреплению здоровья, в особенности расшатавшихся нервов.
Месяц назад, толкаясь по строительному управлению, его вдруг схватил за локоть профсоюзный деятель. Затащив к себе в кабинет-каморку, он, сделав страшное лицо, затараторил:
- Гриша, выручай! Ты бобылём живёшь, парень молодой - всё впереди. С нами тут техническая дирекция районной администрации расплатилась санаторной путёвкой. Не откажешься - власть. Ну, сам понимаешь, декабрь - месяц не из лучших, но всё же в Крыму. Вина попьёшь, то да сё... В общем, ты у нас по графику в отпуск, когда отчаливаешь? В мае? С начальником уже всё согласовано, так что поезжай сейчас. Отпускные в бухгалтерии. Нервишки подлечишь, а то говорят на людей бросаться начал. Ну, шучу, шучу. Я бы сам поехал, но мне, как заслуженному ветерану в августе полагается на солнышке косточки прогревать.
Так Григорий Ефимович и оказался в санатории, разместившемся в бывшей усадьбе князей Гагариных возле мыса Плака, омываемого Чёрным морем. Спальные корпуса окружал стариннейший хвойный парк, населённый разнообразной порхающей тварью, и первые несколько дней он провёл вполне сносно. Но позже, однообразие заведённого порядка и скука привели Щетинина к убеждению о неизбежности дегустации вин местного розлива. Но и эта мера, уже изрядно подорвавшая его здоровье, не могла далее использоваться. И он, третий день подряд, находился в меланхоличном настроении, проводя, большей частью, время в небольшом кафе возле моря.
О такой возможности возникновения чего-то подобного его предупредил, напутствуя, видавший виды профорг.
- Ты всё же не очень там налегай на спиртное. Оно, конечно же, понятно, в это время в санаториях одни только "хоккеисты" прохлаждаются. Это те, что с палочками-клюками ходят по старости лет. Наподобие моей. Но ты не отчаивайся. Проснуться с утра у моря на белой простынке, а не в вагончике в степи на бушлате с примерзшими к стенке волосами, всё же приятнее. Поверь мне. Совет: займись медперсоналом, вдовушкой какой-нибудь. Ты парень видный - не пропадёшь. А жизнь - штука непонятная. Ты у своего бригадира спроси. Я, к примеру, у себя событий и на три дня не насобираю. Если сложить всё то, что помню, конечно. А куда же все остальные 60 лет подевались? А? Вроде и не жил вовсе... Так что поезжай, может чего вспомнить будет, когда время придёт воспоминаниями жить. Бывай...
Покончив с обедом, опустошённый общением с Семёном Остаповичем, он отправился к себе в номер вздремнуть. Накинув халат, Щетинин полез в карман в поисках коробки папирос, и тут под его ладонью зашуршали какие-то свёрнутые в трубочку листки. Достав их, он вспомнил, что машинально взял эту крошечную предсмертную рукопись с подоконника в номере, убившего себя Микульского. Разместившись на диване, углубился в чтение.
"Свершилось!!! Наконец моё творение увидит свет! Этот Щетинин - потешный малый. Нахрюкался, правда, сверх меры, а в остальном ничего, не так глуп, как может показаться на первый взгляд...". Григорий Ефимович, довольно хмыкнув, продолжил: "... Мне кажется, что он сам до конца не понимает предмета, о котором говорит. Впрочем, человек, как целое, представляет собой нечто большее суммы его составляющих. И понять, его сущность не дано нам, живущим. Каждый из нас исполняет свою роль, роль которую постигнуть мы не в состоянии, в силу того, что человек - существо не завершённое, а, следовательно, не познаваемое. Причина этого в множественности истоков его природы. Человек, как бы фрагментарен по природе своей, а стремление к целостности вводит его в противоречие с самим собою. Причина противоречия в том, что человек по природе своей существо конечное, в то же время бесконечен в своём воображении. И любое знание о человеке не может быть полно...
Возможно, имеется смысл существования, так сказать, в космическом масштабе, в общем и целом. И тогда роль индивида сводится к некой функции в мегаорганизме. Кажется, Паскаль писал где-то о том, что ветвь не может надеяться узнать смысл дерева. Так и мы, человеки, нуждающиеся в смысле не способны его обнаружить.
Однако находятся счастливцы нашедшие его - смысл - там, где его нет. Вселенная, явно бессмысленна. И здесь Щетинин прав: без защиты от этих данностей никак не обойтись.
Счастливцы! Кто они есть? Те, кто даже не осознают того, что не смысл обнаружили, а всего лишь поставили себе банальную цель, добившись которой, спешат выдумать новую. Всего себя, употребив достижению целей, к чему подойдут они в конце всей этой суеты - жизни? Вот конец-то как раз известен.
Удел человеческий - это переменчивость (неустойчивость), скука и тревога. И только воображение, то есть обман и заблуждение, способно увести от гнусной действительности. Хотя оно и не способно из дурака сделать умного, но сносное, без психических сдвигов существование, вполне может обеспечить. Именно наличие воображения делает из человека существо, не определившееся в своих стремлениях, в отличие от всех остальных животных, принуждённых жить по заданной программе. Истоки возникновения этого дара неизвестны, но рождаемая им пластичность и есть причина не познаваемости человека - единственного в своём роде существа на земле. Нечто среднее между животным и ангелом, но не являющимся ни тем, ни другим. Зависимость от случайностей делает непредсказуемым его существование.
Мой доктор подкинул любопытную мысль: скука - есть разновидность невроза, рождаемая синдромом бессмысленности. И чем заполнить этот экзистенциальный вакуум? Очень просто! Найди себе занятие. Создавай себе особый психический мир и живи в нём. Но как это хлопотно! В этом проглядывается искусственность, противная моей природе. Наверняка, сотню лет назад, у крестьянина не возникало такой потребности. Пребывая в повседневной заботе выживания, он и не искал иного смысла. Следовательно, для того чтобы обрести смысл, точнее цель, необходимо человека поставить перед смертью. Только встав на край пропасти, заглянув в бездну небытия, он обретает высшее понимание, недоступное в обыденной жизни. Таковы законы бытия, следуя которым люди не могут быть не сумасшедшими, не следуя же им, они не могут жить...
Наивно полагал я, что здесь, у моря, меня оставят видения. Напротив они участились, а затем эта невыносимая боль...
Старый Беня... Как же ты был мудр, но, как и жалок. Эти вечные тряпки, нитки, вздохи и охи заказчиц... Какая мелочь! Неужели ты не понимал всей бессмысленности этого занятия? Или ты даже не задумывался об этом, упиваясь успехами своего ремесла? С упорством маньяка, ты шил и шил, не оставляя времени ни для чего больше. Неужели, кроме бесконечного труда, по большей части надуманного условностями человечества, предстоит каждому из нас влачить это жалкое существование? Видимо, да. И задать себе такой вопрос может только тот, кто не обременён занятием, не важно каким, лишь бы оно растворяло в себе все помыслы человека...
Что теперь ждёт меня? Я написал книжку, которая оказалась востребованной, тщеславие удовлетворено, и что же дальше? Обречь себя на поиски иных занятий? Каких? Написать ещё? Но сосуд пуст, я вылил на бумагу всё, что имел, больше ничего нет. Я - всего лишь клубок противоречий и заблуждений, не более того.
Не зря, видимо, Ломброзо подсчитывал гениев и сумасшедших. По его арифметике выходило так, что среди евреев и тех и других в шесть раз больше, чем среди всех остальных. Таков наш крест, или, точнее, звезда Давидова...Яви чудо, книжник...".
Щетинин отложил прочитанные листки. Дремотное состояние улетучилось. Ему вдруг явственно припомнилась отпечатавшаяся пряжка брючного ремня на затянутой шее покойного, а главное, ему отчётливо врезались в память участки неповреждённой кожи круглой формы, соответствующие отверстиям застёжки. Ему стало душно. Быстро одевшись, он поспешил к морю.
Миновав кипарисовую аллею, он свернул на скользящую вниз меж гигантских кедров тропу. Где-то в вышине кроны исполинов сновали белки, ловко перебирая цепкими лапками по могучим ветвям. Чуть в отдалении виднелась клумба, в центре которой возвышалась тридцатилетняя пальма. Тоненькая у самого основания, она расширялась кверху перевёрнутым семиметровым волосистым конусом, и казалось немыслимым, каким образом ей удаётся не упасть, переломившись.
Опускающийся туман размывал контуры поднимающегося навстречу человека. Но через мгновение, в некотором отдалении, из молочной пелены отчётливо проявились очертания Лёвкина. Он также заметил Григория Ефимовича и на его землистом лице, всегда чем-то недовольном, появилась улыбка.
- А! Григорий... Григорий... Хм! Очень кстати! - издали, медленно таща в гору своё грузное тело, воскликнул он. Предвкушая удовольствие от возможности вылить очередной поток бесконечной бессмысленности, переполняющей его, на так удачно подвернувшегося Щетинина, он, тяжело переводя дух, тут же начал:
- Это вы очень правильно поступаете, что не манкируете, как говаривали в старину, послеобеденным моционом. Вот возьмите меня...
Ну, нет! Такой прогулки Григорий Ефимович допустить не мог. Он, разглядев едва приметную тропку, убегающую в сторону, поспешил ступить на неё и ускорил шаг, растворяясь в тумане. Вскоре она расширилась; появились признаки ухоженности. По красной, поскрипывающей мраморной крошке было приятно шагать, но теперь путь лежал не к морю, а в какой-то тихий уголок старинного парка, где он ещё не бывал. Вдоль пустынной тропы с обеих сторон зелёными парапетами возвышались аккуратно подстриженные густые заросли лавровишни. Из их недр слышался шорох листвы, и при его приближении он усиливался до тех пор, пока из кустов с шумом не взлетал иссиня-чёрный дрозд. Постепенно тропа переросла в дорожку, закончившуюся возле заброшенного старого фамильного склепа бывших владельцев усадьбы. Постояв возле потрескавшихся камней - свидетелей давнопрошедшей жизни, он решил вернуться и всё же спуститься к морю.
Щетинин совсем некстати вспомнил, как неловко, так и не дождавшись помощи из персонала санатории, он с двумя женщинами вынимал из петли Микульского. Не удержав в руках труп, он завалился вместе с ним, сначала на стол, а после, отяжелевший висельник увлёк его и на пол. Из внушительного носа умершего вытекло две водянисто-темноватых струйки. Лидию Владимировну стошнило, и она стремглав бросилась к туалету. Леночка же напротив, видимо укрепившись духом, стойко перенесла ещё одно испытание, выпавшее на её долю в этот день...
Ну, вот, наконец, и набережная! О берег бились волны, набегающие, одна за другой, в неистовом шторме. Подойдя ближе, Григорий Ефимович ощутил морскую пыльцу волн, витающую в насыщенном йодом воздухе.
Вдыхая аромат моря, он быстро пришёл в себя. Тут же заметил, что порывистым ветром уже снесло парусиновый навес "грибка", под которым несколько дней тому назад они с Микульским пережидали дождь. Не долго терпеть и оставшемуся скелету сооружения под натиском стихии: волны вымывали его основу, и если не этим штормом, то следующим наверняка, завершат уничтожение.
Наблюдая за обрушивающимся очередным гребнем, он подумал: "Эх, Микульский, Микульский. Душа ведёт себя так же, как и вот эта волна. Случается подъём, а затем стремительное падение, после чего опять подъём. Надо уметь переждать. А ты сразу в петлю. Много думал о безмятежности духа, о стремлении освобождения от страха смерти. Решил сам управлять процессом, стать над смертью. Но при этом помер. Другого способа-то нет. Как там у Эпикура? Пока мы есть, смерть не имеет к нам отношения, а вот когда она наступит, то нас уж нет. Значит, смерть вообще к нам не имеет отношения. Мудро. Поиски истины доводят до известного конца. "...ПознАете истину, и истина сделает вас свободными".** А в чём истина-то? Ха! In vino veritas!*** Что в переводе означает: пей тут, там - не нальют! Вот и освобожусь. Окончательно и бесповоротно...".
В полной убеждённости, что источником всех благ являются телесные наслаждения Григорий Ефимович, просветлев, отправился на поиски Леночки, не оставляя надежд продолжить так внезапно начавшуюся и тут же оборвавшуюся интрижку. Путь его лежал мимо винного погребка, гостеприимно распахнувшего двери. Тут же, на набережной, меж свинцовых луж, не успевших высохнуть к очередному дождю, стояли пластиковые столики; редко кто присядет за них до следующего курортного сезона. В отдалении виднелась олеандровая рощица и несколько кустов шиповника, сморщенные плоды которых, теребились пичужками.
Расступившиеся облака обнажили лазоревое небо в преддверии редких часов неподвижного дня. Почуяв вольный винный ветер, он зашёл внутрь, забыв о том, что чем больше ищешь удовольствий, тем скорее они ускользают от тебя...
* - Послание к Римлянам святого апостола Павла, 13.