Росстальной Сергей Анатольевич : другие произведения.

Ржавое золото

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Намного интереснее следить за действиями обычных людей в необычных ситуациях. Главные герои детектива "Ржавое золото" - двое молодых людей 16 и 12 лет, которые становятся свидетелями несчастного случая со смертельным исходом и подозревают в этом преднамеренное убийство. Желание докопаться до истины толкает их на различные опасные авантюры, ибо истина так просто не даётся. Аналитическое мышление и упрямство помогает им сработать не хуже следователя Махмедова. Махмедову достаётся только написание протоколов.

  
  
  

Сергей Росстальной

РЖАВОЕ

ЗОЛОТО

РОМАН

  
  
   Глава 1
  
   ...которая, возможно, имеет отношение ко всем остальным главам - красоты ночного неба - живые страшнее мёртвых - кратчайший путь превращения человека в могильного червя - "хаджибурунский призрак" - гибель гробокопателя.
  
  
  
  
  
   Небо, чёрное глубокой чернотой, густо усеянное звёздами, колоссальным куполом накрывало ночную степь. Загулявший поэт пришёл бы в восторг от подобного зрелища, и написал бы мистическое стихотворение; недремлющий астроном открыл бы десяток новых звёзд, невидимых в худшую погоду, и назвал бы их именами богов. Но эта астрономическая панорама достойна внимания в лучшей истории, чем наша, поэтому оставим небо, и сосредоточимся на нескольких человеческих фигурах, идущих по тёмной степи.
   Южный месяц, растущий рожками почти вверх, прошлой ночью взошёл на упомянутом небе из-за горизонта около часу ночи. Стало быть, ему ещё не время появиться, и у троих людей, бесшумно рассекающих густые степные ковыли, есть ещё пара часов тёмного времени. Впрочем, звёзды, ясно видимые вплоть до самой крошечной, не давали темноте полной власти и подсвечивали степь слабым матовым светом.
   Идущие люди иногда поднимали головы вверх, то один, то другой, то все вместе, и каждому казалось, что кто-то сию минуту высоко-высоко подбросил в небо огромные горсти сверкающих бриллиантов и золотых монет; они беспорядочно разлетелись в черноте неба, и сейчас посыплются дождём обратно. Каждый видит то, о чём думает и к чему стремиться...
   Впереди шёл худощавый мужчина, с короткой бородой, на голове - фетровая шляпа, а за спиной - не совсем полный мешок. В темноте его полное описание весьма затруднено, и, по той же причине, пожалуй, и не нужно.
   Следом за первым шёл другой мужчина, ростом не ниже, без головного убора, но с лопатой на плече и ломом в руке. Его подробный образ тоже совершенно ни к чему.
   Последним шёл человек совсем маленького роста, и по его телосложению можно было определить, что это ребёнок, мальчик лет 10-12, породы не из крупных. Мальчик ничего не нёс, а шёл молча.
   Оба мужчины тоже особо разговорчивыми небыли, но, иногда, задний заговаривал в полголоса с передним. Вот и теперь снова:
   - Кум... А как же быть то?..
   - Чего?
   - Так грех ведь! Могилу же тревожим...
   - Ой-ой... Бередун ты неугомонный. Толкую ещё раз: той могиле, сказывают, тыщща лет. Да ежели и не так, то всё равно, очень много - несколько сотен. Но не то главное...
   И передний мужчина сделал паузу, предназначенную явно для того, чтобы заострить внимание на этом месте.
   - А что главное?
   - Кум, там похоронена нерусь некрещеная! Хоть и князь, говорят, чей то, но кровей не наших, и язычник, к тому же.
   - А-а... ну, понятно, кум. Стало быть, какой тут грех, да?
   - Вот-вот. Нехристь лежит. Не робей, кум!
   - Да я не робею, так, для порядка... А что, богатый, нехристь этот?
   - Так ведь князь, кум! Скифский! Так что, веселее, кум!
   Во тьме, заграждая звёзды у горизонта, появилась цель похода. То был высокий большой курган с пологими склонами, поросшими тем же ковылём и чертополохом. Ночные путешественники начали восходить по его склону, приближаясь к округлой вершине. Второй мужчина начал опять:
   - Кум, а что, сбоку никак нельзя? Нужно непременно наверх?
   - А что тебя, кум, беспокоит?
   - Так сверху нас видать, как муху на макушке. Вот бы сбоку...
   - С какого боку, кум!? Сбоку копать и копать. А если сверху - так совсем недалеко до свода. Кум, осмотрись, ночь кругом, кто нас увидит?
   - Месяц взойдёт.
   - Так здесь никого нет.
   Словно в ответ, заорала ночная птица.
   - Никого нет!? - сказал задний трусливый кум.
   - Ой, кум... уймись! - с досадой ответил ему ведущий кум. - Говорю тебе, там дёрн снять надо, рыли там уже. До свода всего ничего. Самое трудное - камни вытащить.
   Наконец, все трое, оказались на вершине кургана. Первый мужчина взял у второго лопату и приготовился, было, копать в том месте, где были видны следы недавней копки. Но, вогнав лопату в сухой грунт, он оглянулся и сказал мальчику:
   - А ты, Ганька, посматривай вокруг. Всякого случая ради.
   Мальчик молча кивнул и обернулся на степь. Кроме восхитительного звёздного неба, он ничего интересного больше не увидел. Созерцанием оного он и занялся.
   Тем временем главный кум быстро расшвырял большие куски копаной земли, и добрался до более плотного грунта, ещё не тронутого лопатой. В темноте не видно, но он знал, что в этом месте ручным буром была проделана лунка, через которую удалось достать до крыши каменного свода, и определить, что до него ещё около метра глубины. Бороться с такой толщей слежавшейся земли трудно. Быстро, с остервенением, рыли по очереди, пока лопата не стукнулась в камень. Вот он, свод древней усыпальницы! Разрыв яму шире, они нашли каменную кладку свода, сделанную из белого ракушечника.
   К этому времени, как раз, едва показался месяц из-за горизонта. Стало чуть светлее, и кладку можно было рассмотреть. Квадратные камни, со стороною в фут, были плотно пригнаны один к другому. Здесь были видны их торцы. Туда, в глубину, они длиннее и лежат, соединившись своими длинными боками. Весь свод держится благодаря тому, что камни как бы расклинивают друг друга под своей тяжестью.
   - Кум, - опять сказал второй, - а если один камень вытащить, свод не упадёт туда?
   - Не упадёт. Их надо целый ряд вытащить, чтобы всё упало. А нам надо достать только один.
   Из мешка были извлечены: большая монтировка-фомка, молоток, зубило, и моток верёвки.
   - Ну, э-э... - у старшего кума не повернулся язык сказать "с богом", - ...с песней!
   И оба кума, без всяких песен, принялись возиться с одним из камней. Молотком они забивали в шов, между камнями, фомку и лом, а потом дружно выворачивали их вверх. Вскоре камень удалось расшатать. Очередной нажим на лом позволил выдвинуть камень на два пальца вверх. Оба кума тихонько радостно засмеялись. Поочерёдно забивая и поворачивая, то лом, то фомку, они смогли поднять камень ещё на две ладони вверх, после чего он безнадёжно застрял. Тогда старший кум принялся срубывать зубилом углы прилегающих камней.
   - Тише, тише! - испугался другой.
   - Да чего тише, кум! Там, внутри, все давно спят вечным сном.
   - Ой, господь с тобой, тьфу! Я не про них!
   - А вокруг никого больше нет.
   Вскоре, камень удалось поднять ещё выше. Оба кума подумали, что он совсем уже вышел из кладки, и попробовали его свернуть руками. А камень взял, да и обломался в самом основании, где он еще был не вытащен. Оставшуюся в кладке половину, старший кум ударом молотка заставил провалиться обратно. Затем он взял лом, и принялся забивать камень глубже. Удар, ещё удар... И лом легко скользнул вниз. Кум еле удержал его, иначе лом улетел бы туда. В кладке, на месте выбитого камня, образовалось квадратное чёрное отверстие. Из него донёсся стук упавшего на дно камня. Звук показал - до дна далеко, помещение внутри высокое.
   Оба мужчины нагнулись над отверстием, и мальчик тоже заглянул в яму. Пригнувшись ниже, они ощутили, ни с чем не сравнимый, затхлый, застойный запах. Этому грязному воздуху было несколько столетий, более тысячи лет.
   - Сейчас всё узнаем...
   Старший кум достал из мешка факел и зажёг его. Он бросил факел в отверстие, и тот полетел вниз. Факел упал на пол, подпрыгнул, и остался лежать, ничего вокруг не освещая. Пламя слабо чадило, заглушая себя собственным дымом, невозможно было даже рассмотреть, на какой поверхности лежит факел. Там, внизу, почти не было кислорода, и огонь был готов вот-вот погаснуть. Но свежий воздух нынешнего столетия всё больше проникал в отверстие и опускался вниз. Факел стал разгораться ярче. Стало видно, что он лежит на полу, выложенном бесформенной каменной плитой, грубо отесанной и неровной. До самого же пола было, видать, изрядно далеко - футов пятнадцать высоты, не меньше. Проделанное отверстие было слишком узким, и заглянуть по сторонам было невозможно, поэтому, кроме пола, ничего нельзя было разглядеть. Тогда старший кум стащил в яму мальчика и сказал ему:
   - А ну, Ганька, полезай, пока факел горит.
   Ганька молча взял конец верёвки, связал её петлёй-удавкой, и перекинул её себе через плечё, обхватив туловище наискось. Это было то, ради чего его и взяли. Дело привычное для маленького беспризорного мальчика Ганьки. Не один раз он уже лазил через такие дыры во всякие склепы за драгоценностями, которые могли там остаться с покойниками. Был он узок и текуч, как желе, словно его кости между собой ни как не соединялись, и мог просочиться в любую щель. Не раз воры его использовали и для грабежа зажиточных домов - в трубу пролазил или в форточку. Ганька ни разу не попадался - всегда осторожным был и внимательным. А тут вот, на тебе: влез во времянку, что в степи была, при огородах - чего там осторожничать! - и попался! Та времянка была старшего кума, Селивана. Селиван, злой на воров, додумался в окне, с внутренней стороны, гвоздей натыкать. Ганька влез по пояс, посмотрел на рухлядь, и назад. А назад и не получается! Полдня Ганька там жарил задницу на солнце, а потом появился Селиван и вытащил его. Наказал слегка, и... приспособил к делу, давно задуманному.
   Ганька присел и опустил ноги в отверстие. Оба кума держали его за верёвку. Держась на руках, Ганька осторожно соскользнул вниз. На краях кладки остались только его маленькие ладошки. Вот и они исчезли. Отважный пацан повис на верёвке.
   - Висю, - хрипло донеслось из дыры, - опускайте.
   Стали медленно опускать.
   Ганька, качаясь на верёвке, огляделся и мелко задрожал. В таких склепах он ещё никогда не был. Красный свет факела подсветил над ним стрельчатый каменный свод, сложенный из камней, ступенями, по кругу. Края свода терялись во мраке, но можно было понять, что это высокое помещение квадратного плана.
   Ганьку опускали всё ниже, прямо на факел. Запах здесь был ужасающий. Однако в тех склепах, куда Ганька лазил раньше, он был ещё хуже. Видимо, запах тлена с веками притупляется и впитывается стенами.
   Он стал на ноги и тут же схватил факел. Поведя им вокруг, мальчик увидел под одной из стен огромный каменный ящик, а возле него - груду больших костей. Подойдя ближе, он рассмотрел конский скелет, определив его по черепу. На костях лошади были надеты металлические украшения. Мальчик достал из праха чеканную бляху с толстой цепочкой. Под слоем жёсткого налёта невозможно было определить, из чего они сделаны, но он подошел на то место, на которое спустился, и, подняв украшение, осветил его факелом. Он не видел лиц обоих мужчин, но они его видели прекрасно.
   - Есть! - обрадовался старший кум. - Курган не тронут!
   Он сунул голову в отверстие и крикнул:
   - Что там ещё есть, чертёнок?
   - Тут гроб, - дрожащим голосом ответил мальчик, - большой, каменный.
   Старший кум поднял голову и посмотрел на другого кума:
   - Он его не откроет. Туда надо лезть, кум.
   И они принялись расшатывать второй камень. С ним управились быстрее и смогли его вытащить целиком. Лаз стал длиннее вдвое при той же ширине. Теперь туда могли пройти плечи взрослого человека.
   - Кум, обвязывайся верёвкой, - деловито сказал старший, - я вешу больше, чем ты, тяжелее, и смогу тебя удержать на весу. Открывай ломом гроб и тащи золото князя в мешок.
   Младший кум испуганно перекрестился.
   - Да не бойся ты его! - весело подбодрил старший. - Оно ему на кой ляд, то золото? А мы богаты будем!
   - Ой... Ой... - только и сказал в ответ кум и накинул на себя верёвочную петлю, которую подняли наверх после спуска мальчика.
   Кум Гришка (его так звали), дрожа в коленях, опустил ноги в лаз. Его тело с шорохом втёрлось между камнями, и он оказался в узкой каменной щели, словно в тисках. Страшно... Но его ноги уже висят внутри... могилы. Ох, не гадалось куму Гришке, что таким делом заниматься доведётся. Но зато добра, поди, добудут. Кум говорил, что питерские академики за то золото платят поболее, чем в ломбарде за него дадут по весу.
   - Держи, кум, - сказал Гришка и почувствовал, как верёвка хорошо натянулась. Очень осторожно он скользнул вниз, закрыв глаза, и ощутил, что висит в смрадном, застойном воздухе. Верёвка стала спускать его вниз.
   Он открыл глаза.
   Высокая каменная камера была освещена красным, дёргающимся светом факела. Внизу, под стеной, - на расстоянии около трёх футов от неё, - темнел огромный каменный гроб, и лежали лошадиные кости. Гришка повернулся в другую сторону и увидел пред собой коридор со стрельчатым сводом, тоже сложенный из камней. Коридор чернел темнотой, и конца его не было видно. Это был вход в гробницу, через который сюда когда-то внесли покойного.
   Гришка стал ногами на пол. В его руке был новый факел, и он зажёг его от факела мальчика. Стало светлее, и они увидели, что квадратная камера имеет каждую сторону длинною шагов десять, а её высота точно футов двенадцать-пятнадцать. Стрельчатый коридор тянется на длину шагов двадцать, и заканчивается тупиковой каменной кладкой, которой его запечатали после погребения. Таков был склеп скифского князя, который сейчас покоился в каменном гробу. А рядом - останки его коня.
   Немного успокоившись, Гришка снял с конского хребта несколько металлических подвесок, приделанных к цепочке, и протёр их рукавом. Подвески засияли желтоватым светом. Золото! Оно здесь действительно есть! Гришка сразу забыл обо всём: и о своих сомнениях по этому делу, и о своих муках души. Золото было реальным, и для него это оправдывало всё.
   - Бросай мешок и лом! - крикнул он вверх.
   В каменном своде была теперь видна белая стенка прямоугольного лаза. Это месяц уже поднялся высоко и ярко светил в степи.
   Упал мешок, с грохотом упал лом. Усыпальницу древнего скифа, впервые за тысячи лет, наполнил шум живых людей. Вместе с мальчиком, они быстро обобрали кости скифского коня, и всё золото сложили в мешок.
   Гришка перевёл дух, не на долго остановился: кажется, все действительно не так плохо. Золото здесь валяется в грязи, - разве это дело? - и никто с него ничего не имеет. Они, с кумом просто исправили это положение.
   А теперь гроб. Большой каменный ящик, на его боках высечены изображения животных. Сверху гроб закрывает толстая каменная крышка. Гроб стоит на каменных кубических подставках, и поэтому крышка лежит на высоте Гришкиной головы, и он не может заглянуть сверху и посмотреть, что там. Он забил лом в щель между крышкой и стенкой саркофага, уперся в него снизу и, с огромным трудом сдвинул каменную плиту на сантиметр в сторону. Он проделал то же самое в другом месте, и сдвинул плиту ещё на столько же. Крышка тяжела невероятно. Тут бы кума в помощь. Но кто же тогда вытащит их наверх? Мимолётная мысль о том, что здесь, в чужой могиле, можно остаться навсегда, быстро покинула Гришку. Там, наверху, сильный Селиван, он вытащит.
   Через два десятка толчков, лом попал в отверстие между крышкой и стенкой - гроб, можно считать, был открыт. Гришка немного постоял, отдыхая, и снова, с остервенением, накинулся на каменную плиту. Дальше плита двигалась всё легче и легче, сползая с гроба. И вот, наконец, она, с гулом и грохотом, свалилась под стену и раскололась поперёк надвое. Удар сотряс пол склепа.
   Гроб стоит высоко, в него невозможно заглянуть. Гришка обошёл его вокруг и зашёл под стенку, где лежала треснувшая крышка. По ней он поднялся выше и заглянул внутрь, держа факел высоко.
   Гришка ожидал увидеть скелет. Но он увидел худшее: оскаленное лицо, обложенное сухой плотью, поверх него - сухая, треснувшая кожа. Мумия. Труп, без доступа воздуха, под крышкой гроба превратился в мумию. Только высохли его глаза до самого дна глазниц.
   На покойном был шлем, при нём был ржавый меч, без украшений, рядом лежало копьё. Одежда истлела, и на высохшем трупе остались золотые украшения воина. Дрожащими руками Гришка снял шлем. Шея мумии хрустнула. Из шлема выпала копна свалявшихся волос, сорванных с черепа. Затем он стал собирать с мёртвого скифа украшения и передавать их Ганьке, а тот складывал их в мешок. Гришка усиленно думал о том, что этот мертвец не христианин, и тревожить его в могиле - дело не предосудительное. Но всё равно, с содроганием Гришка снял, разорвав, золотую цепь с шеи покойного. Шея снова хрустнула. Гришкины руки случайно касались сушёной плоти мертвеца. Он не хотел его трогать, но так получалось. Каждая снятая золотая вещь радовала и бодрила Гришку. Теперь он богат! Вот скоро вылезет он отсюда и забудет этот кошмар. И всё-таки труп он обобрал с трудом - его даже пришлось перевернуть набок в гробу, чтобы снять кое-что. Снимая кольцо, оторвал у мумии палец. Так и бросил в мешок вместе с пальцем.
   Золота в мешке набралось не мало, он был достаточно тяжёл - отличная добыча! Они обошли погребальную комнату кругом, и заглянули в коридор. Золота больше нигде не было. Было только несколько пустых сосудов, в которых, должно быть, оставили вино для покойного.
   Кум Селиван, в волнении, заглядывал в узкий лаз. Каждый металлический звук заставлял его сердце радостно подпрыгивать - там грузили золото! Каждый такой "звяк!" стоил сотен и тысяч рубликов! Это не то, что молотком по жести греметь в осточертевшей мастерской.
   Мешок пора поднимать. Кум Гришка ещё раз заглянул в гроб, вдруг чего-нибудь не заметил. Мумия лежала на боку, оскаленным лицом к стенке, как Гришка её перевернул. Голова, таким образом, торчала навесу. И вдруг, прямо на глазах у Гришки, шея мумии опять хрустнула и окончательно сломалась под тяжестью черепа. Голова древнего скифа отвалилась и упала на дно гроба. Гришка вскрикнул в ужасе, и отскочил от саркофага.
   - Кум, поднимай нас! - крикнул он вверх, и ему показалось, что во рту он ощутил привкус могильной гнили. Ком тошноты подкатил к горлу, стало противно и телу и душе.
   Сверху донёсся голос Селивана:
   - Всё собрали? Ах вы молодцы мои дорогие! Потерпите ещё. Вяжите мешок к верёвке. Я его сразу вытащу, а то вдруг оборвётся, так чтоб вы его сразу опять подвязали... А там и вас достану... Лаз узкий... Мешок чтоб прошёл...
   Гришка уже обвязывал горловину мешка узлом. Скорее бы выбраться отсюда!
   - Готово!
   - И лом, кум, лом в узел просунь, а то потом тебя чёрте как в щель протаскивать...
   Гришка вдел в узел лом и снова крикнул: "Готово!" Мешок быстро, рывками, поднялся вверх.
   Мальчик Ганька тем временем, зажимая нос одной рукой, и держа факел в другой, заглянул в гроб. Спокойно осмотрев содержимое, он отложил факел на край, перегнулся внутрь, и двумя руками достал ржавый меч мёртвого скифа.
   Мешок с золотом достиг потолка, там он остановился и долго висел, уперевшись в камень, пока Селиван освобождал его от лома, мешавшего ему пролезть в лаз. Сверху только слышалось:
   - Сейчас... сейчас, родные... подождите.
   Гришка вдруг подумал: "Да черт с ним, с ломом! Пусть бы валялся здесь. Главное - золото! Только он хотел сказать это, как Селиван уже смог ухватить лом и втащить его наверх. Следом за ломом в щели лаза исчез и мешок с золотом. Гришка и мальчик теперь стояли внизу и ждали, когда спустится верёвка. Через лаз видны несколько звёздочек.
   - Кум! - крикнул Гришка, - давай быстрее, огонь уже гаснет, ни черта не видно будет!
   Селиван, и вправду, что-то замешкался. На голос Гришки в щели показалась его тень. Он ничего не сказал.
   Щель вдруг закрылась куском камня. Это был, видимо, тот камень, который они оттуда же и вытащили. Каменная крошка и пыль посыпались сверху.
   - Э! Кум! Ты что делаешь?!.. - крикнул Гришка, и его последнее слово затихло до беззвучия - ужас оледенил его и сковал его горло. Он всё сразу понял! Всё понял! Последнее, что он понял в своей жизни! Ему - конец! Это теперь его могила! Селиван, сатана, обманул его. Он теперь задохнётся здесь, среди мертвецов, которых он ограбил, а золото отдал Селивану, который будет жить. Спазм горла прошёл, и Гришка пронзительно закричал:
   - Своло-о-оч! А-а-а-а!..
   А с ним заголосил и мальчик, невероятным, звериным рёвом, таким голосом, какого от него никто в жизни не слышал.
   Они заживо замурованы в могиле, все ходы засыпаны, и Гришка только бессильно надеялся, что их вопль кто-то услышит сквозь толщу земли.
   - Ори громче! - крикнул он мальчику. Мальчик то ли услышал его, то ли нет, но его ор сменил тембр, словно он запел другую песню. Разум обоих пленников был затуманен страхом, и они не соображали, что делают - орать прямо сейчас - это только коварного Селивана тешить, больше никто ночью в степи не услышит. Крики перепуганных людей ещё минут десять будоражили кости мертвецов - скифа и его коня. И вдруг Гришка схватил мальчика за плечи - факелы погасали, и в наступающей темноте он уже еле различал его фигуру - и надорванным голосом завопил ему в лицо:
   - Да ты тихо орёшь, щенок! Ори громче, зараза! Как на базаре, сволочь! Там тебя, чёрте куда слыхать!
   Мальчик снова заорал звонким голосом, но Гришке было мало:
   - Громче! Громче, тварь! Да ты тихо орёшь! Нас же не услышат! Мы сдохнем! Ори! Ори-и-и!
   Гришка, впавший в свирепость, схватил мальчика за волосы, и принялся другой рукой его бить, куда попало, чтобы заставить кричать сильнее. Сил он не жалел.
   - Ори-и-и! Ори-и-и! Убью!
   И мальчик орал. Гришка продолжал бить его уже в полной темноте. Он считал, что это очень важно для их спасения, только так можно добиться самого громкого крика, и так увлёкся битьём, что сам перестал кричать. Орал только мальчик. Гришка лупил его и кулаком и ногами. Но Ганька, наконец, изловчился и грызнул зубами Гришку за палец. Теперь и Гришка заорал злобно, громко и... горько. Мальчика он отпустил, и тот сразу утих. А Гришкин последний вопль постепенно сошёл на затухающий тоскливый вой. Они оба замолчали. В непроглядной тьме снова наступила полная тишина.
   Едва смолк последний звук, потерялось всякое чувство времени. Слабые всхлипывания мальчика снова пробудили тишину, может быть через час, а может быть через день. На самом деле, конечно, прошло несколько минут. Гришка, стоящий как истукан в кромешной тьме, с одним отчаянием в голове, шагнул и пошёл вперёд бездумно. Ударившись лицом, он уткнулся в сухую каменную стену. Стену могилы. Трезвомыслие снова вернулось к нему. Оно стало порождать мысли, от которых гадко мутило в животе: он замурован, и задохнётся; Селиван-гад обвёл его вокруг пальца, и он теперь погибает смертью круглого дурака. Он, Гришка, сам полез в свою могилу, и никогда больше не увидит белого света. Но как же так! Неужели нельзя выбраться!? Гришка, шаря руками, побрёл вдоль стены. Угол. Другая стена. Споткнулся о копыта лошади. Опять угол, стена, гробовая плита... Стена - камень-ракушечник, но похоже, дикарь - твердый и плотный. Его бы можно разбить ломом... но Селиван, паскуда, забрал лом, как у дитя конфетку. Просто сказал: "дай", и Гришка, дурак, послушно отдал. Дурак, дура-а-ак! А ведь он нарочно лом у него забрал - Селиван всё придумал заранее, и его, Гришку, приговорил к смерти, ещё когда они раскапывали курган, а может быть и раньше родилась злая мысль. Поганая ехидна!
   Спотыкаясь о пустые сосуды, Гришка пошёл по узкому коридору, через который когда-то сюда внесли умершего скифа. В конце он нашарил камни, закрывающие выход. А за камнями ещё толща земли. Он похоронен!
   Тут раздался голос мальчика:
   - Дядя Гришка... Что делать...
   - А... ты, змеёныш, здесь. Знал, знал ты, что он удумал!
   - Да откуда я знал? Я сам здесь.
   - Знал, не бреши! Думал, он тебя вытащит, он тебе обещал, - что бы я без боязни за тобой полез. Если бы не ты, я бы в эту дыру ни в жизни, ни за каким золотом... А он и тебя надурил, гадёныша, ха-ха-ха...
   - Да не знал я ничего, - простонал мальчик. Вслед за этим раздались тупые удары по камню. Мальчик бил по стене мечём покойного.
   - Что там у тебя, гадёныш? - закричал Гришка.
   - Меч.
   - А! Меч!? Дай сюда! - и Гришка быстро пошёл на голос мальчика.
   Он наткнулся на него в темноте и грубо оттолкнул, выхватив меч.
   - Как бьёшь, бестолочь!? Кладку надо расшатывать!
   Тут Гришка окончательно осознал, что находится просто в абсолютной темноте и просто ничего не видит - в его руках был инструмент, но к чему его приложить... Он постоял немного, рассматривая цветные образы, возникающие в его глазах, как это бывает в темноте, и понял, что ничего другого он больше увидеть не сможет. Потом он осторожно потрогал стену рукой. Стены погребальной комнаты были сложены из больших каменных блоков, в рост человека каждый. Такие вывернуть не стоит и стараться. Поспешно он вернулся в коридор, и нашел, что выход был заложен камнями в обхват рук. Нащупав швы кладки, Гришка принялся ковырять в них мечём. Очень скоро ржавый меч сломался пополам, но Гришка продолжал орудовать обломком. Так прошло около часа. Гришка ощупью обнаружил, что шов между камнями стал глубже не на много, но обломок меча укоротился вдвое. Железо меча было ржавым насквозь, и лезвие стиралось быстрее, чем сам камень. Теперь он остался вообще без инструментов. Бессильно ругаясь, Гришка бросил обломок меча, сел под стеной, и злобно заплакал. Мальчик присоединился к нему, подвывая тоном, каким он привык петь на вокзале попрошайнические песни.
   ...Нить времени была потеряна, но времени прошло, наверное, не мало - два мертвеца, ещё не умерших, ощутили жажду. Голод пока ещё глушило отчаяние и страх перед страшной смертью. Напрасно они перевернули все сосуды. В них не было ни капли влаги. В могиле было совершенно сухо. Ни одной росинки не выступало на шершавых стенах. Гришка вдруг представил: над его головой - каменный свод, а сразу над ним - всего метр земли и... свобода. Боже, как близко! Он хватался за стены и пытался лезть по ним вверх. Он падал со стены, да и на своде он не смог бы удержаться, если бы добрался туда. Мальчик с его плеч тоже не мог никуда достать, даже если Гришка становился на обломки гробовой плиты. Погребальная комната была слишком высока. Зачем её сделали такой скифы? Покойному князю не всё ли равно?
   ... Он был в полудрёме, лежал, распластавшись на полу, когда услышал рядом с собой прерывистое дыхание. Маленькая рука осторожно коснулась его ноги. Он успел поднять голову, и тут же маленькое лёгкое тельце обрушилось на его грудь. Мальчик бил и царапал его, пытаясь укусить. Гришка вцепился пальцами мальчику неизвестно во что, а тот ухватил зубами его рубашку и стал жевать. Со звериным рычанием, Гришка оторвал мальчишку от себя и швырнул в сторону. Довольно далеко раздался звук падающего тела, а затем шорох - мальчик уползал подальше, проиграв схватку. Он пытался добраться до его горла, понял Гришка. Это был голод, а не злоба. Гришка предполагал, что прошла уже неделя, которую они, в основном проспали, ожидая смерти. Но смерть не приходила, а пришёл её слуга - голод, он начал готовить обречённых людей к встрече с ней.
   После нападения Ганьки, Гришка не мог больше спать, и даже если бы решился, ему бы не дал этого сделать голод. Встав на ноги, Гришка бродил вдоль стен. Мальчик всегда предусмотрительно уползал с его пути, заслышав Гришкины шаги. Вскоре Гришка изучил наизусть всю могилу и мог ходить по комнате и коридору, не держась за стены.
   Он закрывал глаза, и видел цветные круги... Он открывал глаза, но цветные круги не исчезали, а становились подвижными, меняли форму, и, увеличиваясь в размерах, становились, вдруг, страшными чудовищными пастями, в которых, вместо зубов, колыхались острые языки пламени. Страшные пасти разверзались больше, и Гришка видел огненную утробу чудовища, в которой роились такие же огненные пасти, которые тоже раскрывались, увеличиваясь и приближаясь... Так продолжалось до бесконечности, если Гришка просто стоял и смотрел перед собой - его раненное сознание порождало одну и ту же картину. Если бы блеснула хоть искорка света... Но искорки не было, и мозг, лишенный зрения, сотворял чудовищ. Тьма словно выела глаза. Сколько дней уже этой тьме? А от голода голова сходит с ума, в ней роятся безумные полумысли, которые даже невозможно уловить и осознать.
   Уже не было сил ходить, Гришка даже не заметил, что он просто ползает на коленях вдоль стен склепа. Цель этого бесконечного обхода не была понятна даже ему самому. Мальчик давно не попадался на его пути, должно быть, он выполз куда то на середину. В который раз Гришка добрался до треснувшей гробовой плиты, и собрался обползти гроб скифа вокруг, но вдруг его рука попала в щель между полом и стеной. Это было случайно, раньше он не попадал туда, но сейчас пальцы провалились в довольно широкое пространство между плитой пола и камнем стены. Он провёл рукой дальше - щель не заканчивалась на расстоянии вытянутой руки и продолжалась дальше. Она возникла при ударе от падения крышки гроба. Но Гришка этого не знал, он только понял, что это не просто промежуток между несколькими камнями, а именно пустое пространство между ними. В него пролазили только пальцы, даже не ладонь, но для обречённого человека эта щёлка казалась просто распахнутыми воротами. Гришка задрожал от возбуждения. Он прощупал всю щель вперёд и упёрся в упавшую плиту. Он отполз чуть назад, и нашёл, что щель заканчивается аккуратно на границе каменной плиты, прилегающей к основанию стены. Кроме того, он обнаружил, что эта самая плита просела почти на дюйм ниже соседней плиты, от чего, собственно, и возникла щель. Гришка ощупал всю плиту. Она была почти в аршин шириной, просел только тот её край, который заходил под стену, а противоположный край даже чуть приподнялся над смежной плитой. Гришка заполз на плиту коленями, и ему показалось, что она качнулась под ним. Впрочем, может быть, что его самого качает от голода. Он чуть привстал, упёрся в стену плечом, и толкнул ногой высокий край плиты - плита слабо качнулась. Неужели... Он ощупал всю плиту вокруг, убедился что она, действительно, шатается, и замер, в волнении. Неужели её можно вытащить? Гришка пробовал ухватиться за плиту и так и этак, но, всё же, толком поддеть её не мог - щель, в которую можно просунуть руку, была только под стеной. Гришка отыскал обломок меча и принялся расковыривать швы между половыми плитами. Лезвие меча оказалось не ржавым у самой рукоятки, от него осталась внутренняя середина, которая хоть и была вдвое тоньше самого меча, но всё же ещё достаточно прочная. Получился как бы коротенький нож. Он усердно работал, окрылённый надеждой. Препятствием ему виделись только камни, если там дальше земля, то он обязательно дороется до белого света. Он представил себе Селиванову морду, в тот момент, когда он увидит его снова... и теперь уже, точно, в последний раз, гнида! Гришка рыл и рыл, порой отдыхая, восстанавливая потерянные силы. В эти минуты он тихонько стонал от чувства голода, а потом снова хватался за обломок меча. Спустя продолжительное время, он обошёл по кругу всю плиту, на полную глубину лезвия. Теперь бы плиту поддеть и поднять. Он просунул пальцы в разрытые швы, и почувствовал, что плита не толще ширины его ладони. Её можно обхватить и поднять, если... иметь силы. Но его руки и ноги дрожат, его тело истощено. А мальчик? Где Ганька? Он не думал о нём уже много дней. Может, помер пацан.
   - Эй, - слабо сказал Гришка. Сухое горло неправдоподобно исказило его голос. Мальчик не ответил, но Гришка услышал другой звук: хруст и шорох где-то рядом, в этой камере. Он пополз на звук, и оказался в груде лошадиных костей. Потом он упёрся в каменный саркофаг. Кажется, звук доносится оттуда. Кроме хруста, он расслышал ещё и слабые звуки человеческого горла, как если бы тихо плакал человек, которому глубоко в рот заткнули кляп.
   - Эй!..
   Без ответа.
   Гришка пополз вокруг саркофага, и вдруг наткнулся на маленькое лёгкое существо из костей и кожи. Это был мальчик, стоящий на коленях. Его тело шаталось из стороны в сторону, он делал что-то непонятное, и, как бы рычал. И вдруг Гришка понял: мальчик ел!
   Быстро обхватив мальчика, он нашёл его руки, оторвал их от лица и нащупал то, что было в этих руках: длинный бесформенный кусок чего-то твёрдого, сухого и лёгкого, невозможно понять что это. Какая-то ветка. Он ощупал её всю. На конце ветки что-то торчало. Гришка обшарил пальцами. Это была костяная человеческая ладонь, стянутая засохшими тканями, отвалились только фаланги пальцев. Без ужаса Гришка понял - он держит руку мумии из саркофага. Между тем мальчик снова нашарил в темноте сухую руку и впился в неё зубами. Он мотнул головой, и его зубы оторвали изрядный кусок древней мертвечины. Давясь и всхлипывая, он начал жевать эту гадость.
   В потрясённом и шокированном Гришкином мозгу не появилось никакой мысли. Появился сразу готовый результат тех мыслей, которые могли бы взорваться в голове, будь всё происходящее в более благополучных условиях: не видя мальчика в темноте, он ударил наугад, со всего размаху, вложив все силы. Попал неизвестно во что, но мальчик ёкнул, и отлетел, стукнувшись всем своим скелетом в стену саркофага. Ненависть мутила Гришку. Он набросился на обмякшее тело и нашёл горло. Его пальцы сжались, и он почувствовал какую-то конвульсию маленького тела, сотрясающую его снизу. Почувствовав подступившую слабость, Гришка разжал пальцы, но мальчик продолжал биться в агонии. Слабый жалобный стон вырвался из груди мальчика. Страшные судороги рвали его желудок. Ослабевший организм пытался исторгнуть из себя ту падаль, которую он съел. Но она была сухая... И внутри всё было сухо... Мертвечина застряла в желудке. Через пять минут агонии мальчик затих. Гришка опять обшарил его и остановил свои руки на горле... Дыхания не было. Несчастный ребёнок умер. Но что Гришка хотел найти? Он сам не мог понять. Горло... Оно ещё тёплое. Кровь... Там кровь! Гришка не заметил, как его зубы впились в шею мальчика сбоку. Он вдруг обнаружил себя жадно сосущим прогрызенную ранку. Из рваной плоти в его рот текла густая солёная кровь, ещё не успевшая остановиться. С каждым глотком у Гришки прибавлялись силы. Первой унялась жажда, тёплая кровь увлажнила гортань. Потом сдался червь голода, терзающий его в животе. Дикое удовлетворение, не радость, не облегчение, а простое удовлетворение от восполнения нужды наполняло Гришку, как животное. Он сосал всё сильнее, но крови шло всё меньше. Остановившееся сердце не толкало уже кровь. Гришка сосал и сосал, а крови уже не было. Наконец он оторвался от трупа. Утолённая жажда, и, немного, голод, дали ему чувство силы, и даже породили мысль, что он непременно вылезет отсюда.
   Гришка ползком вернулся к разработанной каменной плите. Он снова поддел её пальцами и рванул её вверх. Сил у него оказалось меньше, чем ему казалось после еды, но плита качнулась так, как будто она не лежала на сплошной плоскости, а опиралась своей серединой на какую-то точку. Гришка попробовал ещё раз и убедился, что плита качается подозрительно легко. Хорошо бы её так же подтянуть с другого края, но там мешал обломок крышки саркофага, который упал на тот край плиты. Но, тем не менее, упавшая крышка не мешала плите шевелиться. Похоже, что под ней действительно была пустота. Гришка продолжал качать плиту, но поднять её не мог. Гришка уснул, обессиленный, упав на плиту...
   Но спал он не долго. Голод всё так же мучил его и не давал отдохнуть. Едва проснувшись, он сразу вспомнил про плиту и опять обшарил все разрытые щели. Должно быть, выпитая кровь, всё-таки придала ему сил: отчаянным рывком он смог выдернуть плиту из кладки пола за один конец, и она так и осталась торчать, провалившись куда-то другим концом. Образовалась большая щель, в которую Гришка немедленно засунул руку по самое плечо. Рука нащупала бесформенную каменную поверхность, вертикально уходящую почти вниз. Это уже не была каменная кладка, а, похоже, разлом породы. Гришка пошевелил рукой и достал до другой стороны этой пустоты - она была такая же изломанная и кривая. Уже много дней в полной темноте, отвыкнув видеть, Гришка научился хорошо представлять осязаемые предметы. Его рука, просунутая под плиту, словно видящий глаз, нарисовала ему вид широкой трещины в камне, которая уходит вертикально вниз, и дна её не видно...
   Сильный приступ голода, снова помутил его разум. Как хочется есть. Есть, и больше ничего не надо. Даже свободы...
   Как это бывает у сильно голодных, он надеялся, что, чудесным образом здесь где-то затерялась корочка хлеба. Он пополз по камере, и, в конце концов, приполз к саркофагу. В отличие от того голодного, который только надеется найти кроху еды, Гришка точно знал, что он здесь найдёт. Под его руками оказалось тело мальчика. Вот его костлявая рука. Предплечье... Гришкины зубы вонзились в остывшее мясо, прокусив кожу.
   ...Гришка снова возвратился к своей плите. Во рту отвратительный вкус. Даже голод - лучшая приправа к любой пище - не улучшил его. Он ел руку мальчика в одном месте, пока не добрался до кости.
   Борьба с плитой продолжилась. Он качал её во все стороны, в какие только было возможно, и плита потихоньку меняла своё положение. Но Гришка в темноте не мог этого замечать и ему все усилия казались бессмысленными. Он всё время хотел бросить это мучительное занятие, но стоило ему остановиться, как темнота начинала осязаемо облапывать его своими щупальцами, и ужас прошибал его как электричеством, и он снова, из последних сил, бросался на плиту, и возился с ней, словно бежал от этой темноты. Тогда темнота как бы расступалась вокруг него - у Гришки создавалось впечатление, что он видит - видит руками. И он снова и снова бессмысленно раскачивал плиту и ползал по ней. В один из моментов расслабления, когда ужас не успел охватить его, он опять заснул.
   После сна, потерянные силы снова заставили его искать еду. Его сон и сном назвать невозможно - какой-то провал в бездну. Находясь в этой чудовищной темноте, он словно всё время был во сне. Ему снился этот незримый кошмар. Поэтому к своей прежней пище, брошенной у саркофага, он возвращался без содрогания и протеста. Ведь это же сон.
   Первой он нашёл сухую руку мумии. Трогать мальчика он... постеснялся. Странная и единственная эмоция, которая возникла у него в этих безумных обстоятельствах - ему стало неловко перед мёртвым мальчиком. Он ведь откусил от него кусочек. И тот не возражал. Наверное, не надо злоупотреблять... Это был сброд мыслей выжившего из ума человека. Гришка откусил несколько кусков тысячелетнего мяса мумии. Оно было, как сухое дерево. Вкуса он не чувствовал. Его язык уже не интересовал никакой вкус. Превыше всего был голод. Древняя мертвечина не разжёвывалась и застревала в горле, у него заболели челюсти. Он отбросил руку мумии в сторону, и начал усиленно проглатывать откушенные куски. Это было мучительно...
   Извиваясь, как червь, пытаясь такими движениями протолкнуть внутри себя застрявшую падаль, Гришка приполз обратно к плите. Он снова принялся делать одно и тоже, повторяя это бесчисленное множество раз - расшатывать плиту и просовывать руку в щель между плитой и стеной, - он качался на плите, как маятник, потом ложился на неё, и засовывал в щель руку по самое плечё, потом снова качался, и снова лез в щель...
   Вскоре он мог уже втиснуться в этот провал не только по плечо, но и по самую лопатку, упираясь в стену головой - плита значительно выдвинулась из-под стены и щель стала шире, да и сам Гришка сделался тоньше. Потом в щель поместилась и голова. Но Гришка в тот момент не понял и не осознал этого. Голод в желудке отозвался тупой болью, его сверлила окаменевшая мертвечина, и он, ударяясь головой о камни, стал выбираться из щели обратно, чтобы опять вернуться к недоеденной мумии. Он снова грыз сухое мясо, но уже не смог откусить ни кусочка - предыдущий "обед" не дал ему никаких сил, это был просто неперевариваемый мусор.
   Он возвращался к своей дыре в полу, и, с каждым разом проваливался в неё всё больше и больше. Однажды он не смог вылезти из неё обратно, потому что торчал в ней уже по пояс, и у него не хватило сил вытащить себя оттуда. Ничего не понимая, Гришка стал двигаться туда, куда легче, то есть вниз, в щель. О своей цели - выбраться на свободу, из могилы - он уже забыл; то, что он делал, он делал автоматически, лишь бы делать, чтобы чувствовать себя живым. Теперь он оказался в каменной трещине, весь, полностью, вниз головой, и обратного пути уже не было. Слабо шевелясь, он постепенно проваливался вниз. Камни, между которыми он просачивался, терли и били его, иногда он резко проваливался вниз на фут, на два, и больно ударялся своими костями. Ему казалось, что он попал в глотку дьяволу, и тот проглатывает его, давясь, точно так же, как Гришка давился кусками мумии. Сам он стал земляным червём, самым настоящим. Он весь сросся с этой землёй, она набилась во все его поры. Он даже не замечал, как иногда ел каменную крошку... Глаза его теперь вообще ничего не видели, даже фантомные образы разверзающихся огненных пастей, как это было раньше. Он вообще не чувствовал, что у него есть глаза.
   ...Гришка понял, что висит в пустом пространстве. Руки свободно болтались внизу, и ни к чему не прикасались. Он слабо шевельнул всем телом и вдруг стремительно полетел вниз. Тут же сильный удар о камни остановил его падение, а несколько ударов сверху заставили его замереть в обмороке - то были несколько кусков камня, упавшие следом за Гришкой, прямо на него. Когда он очнулся, кругом ощутился простор и удивительная свежесть, от которой Гришка словно опьянел и даже взбодрился. Поверхность под ним была грубая и неровная. Он понял, что находится не в могиле скифского князя, а совершенно в другом месте, и сюда он попал через ту самую дыру, которую раскопал под плитой. Его потухающий разум не испытал от этого никаких эмоций, потому что его тело продолжало мучиться голодом и болью, кругом была всё та же чёрная темнота, и полная тишина. Он с трудом приподнялся и попытался сесть, но тут же упал навзничь. Так он пытался сделать несколько раз, пока его спина вдруг не нашла опору - грубую каменную стену. Оперевшись на неё, Гришка уснул.
   Проснулся он оттого, что по его правой руке что-то лезло. Какое-то маленькое тёплое существо тихонько ползло по рукаву его рубашки, поднимаясь к плечу. Гришка шевельнулся, и существо стало спускаться обратно, видимо, испугавшись. Гришка замер, не дыша. Маленькое тёплое тельце оказалось на его ладони... Не задумываясь, он сжал пальцы, и пойманное существо забилось в его руке. Несмотря на слабость, он сжимал пальцы всё сильнее и сильнее, пока не убедился, что зверушка схвачена надёжно. Потом он поднёс её ко рту. Это был маленький крысёнок. Он извивался в его руке, пытаясь вырваться. Тёплый, мягкий... Гришка вонзил в него свои зубы, и принялся есть крысу, даже не дав её умереть. Пожираемый зверь страшно орал, и все крысы, собравшиеся вокруг (Гришка об этом не знал), в ужасе разбежались от этого чудовища.
   Он опять потерялся во времени и пространстве, а когда очнулся, с трудом поднялся на ноги и побрёл по бесконечной пустоте, всё время натыкаясь на какие-то каменные стены по бокам.
   Долго ли, коротко ли, но впереди вдруг забрезжил слабый свет, впервые увиденный Гришкой, наверное, за вечность. На фоне этого света возникли несколько человеческих фигур, повергших Гришку в немой парализующий ужас, ибо, кроме демонов, он никого больше увидеть не ожидал. Но человеческие фигуры, приблизившись к нему, вдруг издали многоголосый вопль ужаса, и бросились бежать. Гришка тоже шарахнулся от них и снова оказался где-то в непроглядной тьме. Он опять брёл, спотыкаясь и натыкаясь на стены.
   Из подземелья он вышел ночью, через какой то забытый проход на поверхность. Место, из которого он выбрался, было лабиринтом подземных каменоломен. Здесь добывали строительный камень сотни лет, и под степью было множество заброшенных и запутанных коридоров. Когда-то давно один из них пробили недалеко от поверхности земли прямо под курганом скифского князя, о чем каменотёсы совершенно не подозревали. Но через сотню с лишним лет, под тяжестью кургана, каменный свод коридора просел, и образовалась та самая трещина, через которую выбрался Гришка из могилы. Упавшая гробовая плита открыла ему этот ход.
   Страшный, как смерть, он брёл по степи на полусогнутых ногах. Каждая звезда на небе колола ему глаза, как иголка - свет, от которого он отвык, причинял ему боль. И Гришка шёл с закрытыми глазами, падая иногда на колени, и снова, с трудом поднимаясь. Этот земляной червь шёл совершенно без цели, пытаясь движением притупить боль, которая мучила его изнутри. Бездумно он рвал любую траву на своём пути и запихивал её в рот. Но трава застревала в горле, его желудок был полон землёй и нечистотами. Он жевал траву, выжимая из неё сок, чтобы напиться.
   Он кружил по степи, потому что никакой дороги у него не было. Проблески человеческой мысли позволяли ему вспомнить, что было с ним в склепе, в котором он провёл около месяца. Но чем больше он вспоминал об этом, тем меньше оставалось в нём разума. Последняя его искра погасла, когда несчастного рвало землёй с мертвечиной...
   Гробокопатель был жестоко наказан за своё преступление - он превратился в животное, он мечтал есть с серебра дорогие яства, а стал пожирателем дохлятины.
  
  
  
   Сразу в двух местных газетах - "Полицейские Приморские Сведенiя" и "Портовские Ведомости Уезда" появилось это сообщение:
   "...июля, сего года конный раз'ездъ полицiи задержалъ въ окрестностяхъ нашега города невменяемога человека, который, по описаниямъ крестьянъ и горожанъ, сходенъ съ "хаджибурунскимъ призракомъ", коего начали замечать уже неделю въ степяхъ и лесистыхъ местахъ окрест нашега города. Ничего о себе человекъ сообщить не можетъ, какъ, впрочемъ, и не единога слова ни на какомъ языке. Человекъ сильно боленъ желудкомъ, и, похоже, смертельно. Главный врачь земской больницы утверждаетъ, что такое совмещение помешательства и болезней органовъ скорее всего закончится для несчастного летально.
   Въ командахъ иностранныхъ судовъ, стоящихъ въ нашемъ порту, коимъ человекъ былъ пред'явленъ въ первую очередь, сего несчастного за своего не признали. Посему обращаемся къ гражданамъ нашега города и уезда съ просьбою опознать этога человека на предметъ того не родственникъ ли онъ чей или знакомый. Приметы..."
   Сумасшедший человек-призрак, найденный полицией, находился в отдельной палате земской больницы. Его глаза были безумны, движения бессмысленны, и от него исходил ужасный запах, несмотря на то, что санитары мыли его с хлоркой. Вёл он себя тихо, и этим усыпил бдительность стерегущих его санитаров: однажды ночью он исчез из больницы.
   Не только сообщение в газетах, но и народная молва рассказала всем о том, что пойман человек, до икоты напугавший рабочих каменоломен. И вскоре в больницу пришли два человека, а потом ещё один. Первыми были престарелая мать с дочерью. Они искали своего сына и брата, исчезнувшего больше месяца назад. Спрашивали, не называл ли себя найденный человек Григорием Сениным. Но им сказали, что он никак себя не называл, и уже скрылся, сбежав. Словесный же портрет потерянного пациента был настолько ужасен, что в этом описании никогда никто не смог бы опознать никакого человека. Мать и дочь ушли в разочаровании и огорчении.
   Другой же человек, средних лет мужчина, пришедший позже, говорил, что подозревает в найденном сумасшедшем своего родственника, и тоже назвал его Григорием Сениным. В отличие от матери и дочери, он не просто расстроился, а прямо таки испугался, когда узнал, что тот сбежал. Так показалось врачам. Мужчина немедленно ушёл. А врачи сделали важный вывод: их сбежавший пациент, скорее всего, и был Григорием Сениным.
   А вскоре новое происшествие взбудоражило весь город. В своём доме был убит ремесленник Селиван Водников. Неизвестный убийца разворотил ему живот ножкой стула, до самого позвоночника, нанеся, по крайней мере, пол сотни колющих ударов. Когда тело привезли в больничный морг, врачи немедленно опознали в убитом того самого мужчину, который приходил за "хаджибурунским призраком", и страшно испугался, когда узнал, что тот сбежал. Маска ужаса запечатлелась и на мёртвом лице.
   Сопоставив факты, полицейский следователь выдвинул версию, что Селиван Водников был убит загадочным пациентом - Григорием Сениным, "хаджибурунским призраком", которого и след простыл.
   Он никогда не был найден. И что с ним случилось до и после, никто так и не узнал.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 2

  
  
   ~ начало новой жизни ~ Лерыч и дядя Валик ~ "А ты почему один?" ~ колбасит! ~ наши планы: Казантип и раскопки ~ сказка на ночь, или ужас в бетоне ~... и непонятно, при чём тут первая глава.
  
  
  
   На вокзале начинается новая жизнь. Она появляется вдалеке, в том месте, где ниточки рельсовых путей сходятся в одну точку, или убегают за поворот, скрываясь за углом вагонного депо. Новая жизнь прибывает с поездом, из которого выходят люди, некоторые из них встречаются именно с тобой, и - вот она! - началась новая жизнь.
   Или же ты сам садишься в поезд, прежде прождав его в сладком предвкушении; вагон трогается и с этой секунды ты - младенец, едва появившийся на свет, за окном поехали твои первые минуты пребывания в новом мире. Не знаю, как с кем, а со мной происходит именно это, если я куда-то еду или кого-то встречаю. Пусть кто-то скучает на вокзалах, маясь в ожидании, но для меня на вокзале интересна каждая минута, даже если мне совершенно нечего делать. Ведь я же жду! Мы все, в повседневной жизни, привыкли ждать конца чего-нибудь. Но я же жду не конца, а начала! Начала той самой новой жизни, которая приходит с людьми, приехавшими к тебе. Счастливы те, кому часто приходиться встречать кого-нибудь на вокзале - они каждый раз рождаются заново, они вечно молоды и не успевают стареть. Это эликсир бессмертия!
   Мне такая радость выпадает раз в год. В начале каждого лета, в течение июня (ну, редко, в июле) приезжают на отдых наши родственники из экс-Ленинграда, то есть, из Санкт-Питербурга. Их состав может быть разный, но среди них всегда неизменно присутствуют двоюродный брат моей мамы дядя Валик и его сын Валера, называемый просто Лерыч. Иногда только они, двое, и приезжали, как и в этом году. Дядя Валик возит к нам Лерыча отдыхать на море в летние каникулы. Сам дядя Валик человек не последний в своём деле: он сотрудник серьёзной радиохимической лаборатории, и, кроме того, он преподаёт химию радиоактивных элементов в университете. Его ценят, как разностороннего специалиста, всегда идут ему на встречу, и предоставляют отпуск, преимущественно, летом. Исключение с отпуском составляло лето 1986 года. Накануне, в апреле, взорвалась Чернобыльская атомная электростанция, и дядя Валик с утра до ночи не выходил из лаборатории, занимаясь анализами проб грунта, воды, воздуха, древесины, стройматериалов, и прочего, что привозилось во множестве оттуда, почти весь год. А так, вообще, Лерыч ежегодно доставляется к нам оздоравливаться, на Чёрное и Азовское море, так как с раннего детства Лерыч был очень болезненным, и отец решил навсегда избавить его от хилости, пока он ещё растёт и не поздно изменить все "настройки" его организма. В будущем он больше не будет маяться соплями и худосочностью. Главное - не забывать приезжать к нам летом. Из года в год Лерыч выглядел всё больше молодцом. Может быть, он просто вырастал, а может быть, и правда, ежегодные морские каникулы делали своё дело. Но главное то, что дядя Валик, видя результат, привозил Лерыча (и себя) снова и снова, и я этому был очень рад. Они - самая лучшая компания, которая может приехать из Питера.
   Пока мой дед читает газеты на лавочке, я меряю шагами перрон и поглядываю на часы. Мои нервы явно не на месте. Всё вокруг кажется особенным. Здание вокзала - фантастическое (40-х годов, с колоннами), все вокзальные детали (от скамеек до часов на столбе) - мистические принадлежности. Мусорные урны выстроились как почётный караул. Через пятнадцать минут я буду здесь рождаться заново. Хочешь, не хочешь, а приехавшие гости будут оценивать тебя такого, каким ты стал спустя год. И я, волей не волей, буду стремиться показывать в себе лучшее, что удалось за этот год в себе воспитать, буду следить за собой, и подавлять те повседневные недостатки, которым давал волю весь год, даже не обращая на это внимания. За месяц пребывания гостей это войдёт в привычку, и до их отъезда во мне умрёт ещё одна порция недостатков. Они уедут, а я останусь здесь немножечко новым человеком. В этом и заключаются мои ежегодные новорождения.
   Послышался гудок поезда, и моё сердце загудело в ответ. А вот появился и он сам. Рельсы, сияющие на солнце, протянулись от него к моим ногам, как два луча. Поезд всё ближе и ближе, а мне дышать всё труднее и труднее. На перроне стало вдруг многолюдно - это отовсюду повыходили встречающие, до того скрывавшиеся от солнца внутри вокзала и других местах. Рядом появился и мой дед.
   - Голову, - говорит, - не высовывай, как жирафа, а то тепловозом собьет. Кстати, какой там вагон с хвоста поезда?
   - Пятый, - отвечаю.
   Роды новой жизни состоялись ровно 18:52 - дядя Валик и Лерыч вышли из вагона. Оба вытащили по большой сумке с вещами. Впервые сумка Лерыча не уступала по размерам сумке отца. Раскабанел Лерыч! А дядя Валик всё такой-же - лицо в обрамлении бакенбардов и короткой бородки.
   Выкрикивая приветствия, мы все перехлопали друг друга по плечам и пережали друг другу руки. Лерыч жал не сильно, но профессионально. Крепчает!
   Классические вопросы: как доехали - отлично, как дома - холодина, но все здоровы, как работа и учёба - да ну их... мы отдыхать приехали. А как здоровье (это к деду) - то оно нас, то мы его...
   А потом дядя Валик посмотрел на меня серьёзно и спросил:
   - А ты почему один?
   Я нутром чувствую, что он собирается пошутить, но не пойму, как.
   - То есть, как, почему один? - отвечаю я, и смотрю на деда, с которым я, вроде как, не один.
   - Поссорились, наверное? - сочувственно спросил дядя Валик.
   - Да с кем, дядя Валик?
   - Как с кем? С девочкой.
   - Какой девочкой?
   - Со своей. У меня в твоём возрасте была девочка.
   Я растерялся.
   - Нет у меня никакой девочки.
   - Нет? Димыч, да тебе сколько лет?
   - Семнадцать.
   - Здоровый лось, выглядишь аж на восемнадцать! И нет девочки!
   Лерыч захихикал. В его возрасте 12-и лет сия тема была однозначно предметом насмешек.
   - Да нужны они сильно! - смущённо потупился я.
   - Что значит "нужны"? Их что, много? Я про одну говорю, а ты - нужны! Ого!
   - Да нет, я, в общем и целом.
   - Короче - демагогия! - обрубил дядя Валик. - В общем и целом! Оратор! Чтоб в следующем году была девочка!
   С дядей Валиком не соскучишься. И с Лерычем тоже. Сладко вспомнить, как в прошлом году, в последний день (до отъезда 6 часов) я выиграл у Лерыча сложнейшую шахматную партию. А Лерыч супротив меня шахматист сильный - на компьютере тренируется. Да и со мной тоже не загрустишь - я всегда готов участвовать в любых безобразиях с разумными рамками.
   Мы сели в такси и поехали, как короли. Ехать нам на другой конец города. А город у нас длинный, вытянутый полукольцом вокруг огромной морской бухты. Пока доедешь, много чего увидишь. Дорогою мы знакомимся с новым "крутым" словечком Лерыча. У него каждый год в лексиконе появляется этакое любимое слово, которое всё время вертится на языке, по поводу и без повода, означающее всё, что угодно, в зависимости от обстоятельств. В прошлом году он щеголял словом "забой!", выражая им любые крайности во всём. Уехал, кстати, со словом "амба!" - у меня набрался. Позапрошлым летом это был "улёт!". В иные годы были классические "ё-моё!" и "гаплык!". В этот раз у Лерыча новый перл: колбасить!
   От всего, что происходит сверх меры, Лерыча колбасит. В поезде, когда проехали Джанкой, его колбасило от жары. От мороженного на вокзале его тоже колбасит. А от планов на это лето его колбасит больше всего! ("Переколбасило" - поправил дядя Валик, ибо Лерыч просто бредил одним запланированным мероприятием.)
   Планы, действительно, были замечательные. Мы поедем на Казантип. Там ежегодно проводиться рок-фестиваль с одноимённым названием. Как утверждает одержимый Лерыч, нам предстоит выезд не иначе, как за границу, ведь Каzантип объявил себя передвижной республикой. Всякий человек, прибывающий на мыс с жёлтым чемоданом, автоматически становится гражданином этой республики. Это всё, конечно, летучая романтика, но увлекает. Лерыч уже привёз жёлтый рюкзачок - чемодана не нашлось.
   Но и это ещё не всё. В этом году, на летний сезон, в окрестности нашего древнего города, прибывает археологическая экспедиция из Санкт-Питербурга, на раскопки античных городищ. Это само по себе не удивительно. Каждый год у нас тут работает много археологов и из Питера, и из Москвы, и наши, украинские. Но ту экспедицию, о которой идёт речь, привозит друг дяди Валика, учёный из Питера - антрополог и археолог Андрей Данилович Садиков. С ним дядя Валик знаком на почве долгого сотрудничества. Садиков в своих экспедициях добывал много различных образцов древних костей и сопутствующих пород, а дядя Валик, методом радиоуглеродного анализа, определял их возраст. Дядя Валик с Садиковым не раз "перемывали кости" древним людям и вымершим ящерам в питерских лабораториях. Теперь же они имели возможность встретиться у Садикова "на работе" - первый раз Андрей Данилович приехал копать туда, где отдыхает дядя Валик. Когда он узнал об этом, то пригласил друга в гости, вместе со своими спутниками. Нас теперь ждут на настоящих раскопках. Новая жизнь в этом году насыщена, как никогда. Меня колбасит!
   Пока мы с Лерычем предвкушали предстоящие развлечения (мы, несомненно, откопаем древний горшок и возьмём автограф у группы "ВВ"), дядя Валик с моим дедом обсуждали более практичные вопросы:
   - Так что там ваши родственники из Полтавы, дядя Серёжа? - спросил деда дядя Валик. Дело в том, что этим летом к нам собирается приехать на отдых семья племянника моего деда, которая живёт у него на родине - под Полтавой. Их пять человек, они замечательные люди, я им тоже буду очень рад. Но приезжают они крайне редко (последний раз были пять лет назад) и дед их с волнением ждёт. Дядя Валик уже знал об этом, но никто ещё не знал сроков их приезда. Если бы случилось так, что они приедут вместе с питерцами, то размещаться будет негде.
   - Уже определились, - ответил дед, - они будут в конце августа.
   - Значит, мы можем размещаться у вас?
   - Несомненно! - железно утвердил дед.
   Дядя Валик, зная, что полтавчане - гости редкие, и среди них двое маленьких детей, готов был уступить им место в нашем домике, если бы получилась накладка. Куда же тогда собирались сами питерцы? Оказывается, в таком случае они намеревались снять квартиру в городе, одну из тех, что сдают на лето приезжим. Дядя Валик даже взял денег больше на такой случай. Квартиру, действительно, снять можно - на вокзале стоят люди с табличками "Сдам квартиру отдыхающим".
   Когда мы уже разместились в нашем двухкомнатном доме на Осинке, поужинали, наговорились и приготовились спать, я спросил у Лерыча:
   - Лерыч, вы, в самом деле, что-ли, сняли бы квартиру в городе?
   - Ну а как быть, если бы нас тут было много?
   Мы устроились на раскладушках, и я погасил свет.
   - Да уж мы бы потеснились, - говорю, - А то, знаешь, жить в неизвестной квартире, это что-то не то, всё-таки. Ладно, жить, а вот ночевать...
   - А что - ночевать? - насторожился Лерыч.
   - Да так... Ночь, понимаешь...
   Я перевернулся на другой бок, давая понять, что жалею о затронутой теме. Но Лерыч уже проглотил наживку.
   - Ну и что, что ночь? - недоумённо прошептал он.
   - Да так... Было как-то кое-что.
   - Что было?
   - Всякое может быть. - Я старательно изображал нежелание рассказывать, хотя меня так и распирало выложить всё сразу. Но здесь нужен такт и спокойствие. Помолчав, я снова повернулся к Лерычу.
   - Ладно, слушай. Я насчёт съёмных квартир. Остерегайтесь их, ос-те-ре-гай-тесь! Снял однажды один парень такую квартиру. С родителями жить надоело - он квартиру снял. Квартира нормальная - одинокому холостяку в самый раз. Хозяйка - бабуля тихая и уступчивая, торгуйся с ней хоть вообще до копеек за съём. Но наглеть парень не стал, согласился платить то, чего просят. А бабуля в другом месте жила, где-то в пригороде. И вот вселился туда парень и стал жить. Прожил немного, и стал замечать за собой какую-то странную забывчивость - положит что-нибудь куда-то, куда и не собирался положить, а потом об этом не помнит, конечно. Найдёт, и удивляется: чего это со мной? Вскоре стало ему понятно, что многого из этого он сделать не мог ни как, что вещи оказываются не там, где надо, без всякого его участия. Но только вот как это может быть, понять совсем невозможно. Стал он над этим задумываться, да как-то приглядываться и прислушиваться. И заметил он, что ночью у него в квартире бывает не совсем тихо. Что-то где-то зашевелиться, где-то скрипнет. Многие домашние звуки он уже знал наизусть. Слышит ночью: табуретка в кухне, вроде как ножками по полу чуть передвинулась; утром смотрит - а она не на том месте стоит, где он её оставил. В другой раз бы и внимания не обратил, а тут, уж если следить начал, заметил. Другой ночью вода в ванной зашумела, как из полностью открытого крана. Он уж думал: трубу прорвало; кинулся в ванную, и, пока добежал, слышит, кран закрывается, и вода утихает. Заходит в ванную, свет включил, и видит закрытый кран, из которого капают последние капли воды. Значит, кран действительно был открыт, а потом... опять закрыт! Но кем!?
   Постоял парень посреди тёмной квартиры, чувствует, он здесь не один. Может, шутит кто? Может спросить? Да что-то язык не поворачивается - сам себя боится. Лёг он спать под одеяло, с головой.
   Подобные странности в этой квартире повторялись и днём. Только днём он реже бывал там, но если бывал, то иногда замечал, например, как кухонный нож, оставленный на середине стола, через пять минут после этого оказывался на краю. Причём всё это происходило тогда, когда он отворачивался. Самодвижущиеся предметы парня, конечно, напугали. Он слышал когда-то о таких явлениях, но не знал их происхождения. Говорят, из такого места лучше уходить. И он стал уже думать о другой квартире. А пока, по ночам, прислушивался, даже если было тихо.
   И вот стал он слышать какой-то голос. Не понять его, не разобрать, то ли мужской, то ли женский, и что говорит, не понятно. Следующей ночью, после того, опять был голос. До парня дошло, что голос звучит у него в квартире, потому что, будь то соседи, голос был бы не один, а этот голос был, явно, совершенно один. Парню стало жутко. И вот только ему стало жутко, как стало ему понятно, что голос тихо так, как из-под земли, говорит: "Вытащи меня... Вытащи меня...". Парень свет включил, всю квартиру двухкомнатную обошёл - никого нет.
   Следующей ночью всё повторилось. Опять тот же голос просил вытащить его. Только вот откуда вытащить? Утром парень осмотрел всё, что мог, в вентиляцию заглядывал. Куда ещё можно попасть, чтобы просить о помощи? Он никого и ничего, конечно не нашёл.
   Спокойно спать теперь он не мог. Предметы в квартире продолжали двигаться и днём и ночью. Парень теперь был всегда начеку, и вот он услышал тот же голос уже днём. Днём - это не ночью; парень взбодрился, не всё так страшно, наверное, если голос звучит и днём. Хотя, если подумать, то какая разница, днём или ночью происходят такие явления, их суть от времени суток не меняется. Но парень не подумал, и ночью, опять услышав голос, он встал и начал внимательно обыскивать всю квартиру. Голос настойчиво повторял одно и тоже, словно маяк, дающий ориентир, куда двигаться. Так парень обнаружил, что голос яснее всего звучит в другой комнате, в которой он не спал, и понял, что искать надо здесь. Как уже говорилось, страх его прошёл накануне, днём, поэтому искал он тщательно, без опаски, даже ухо к стенам прикладывал. Ни в какую чертовщину он уже не верил, а думал что всё дело в каких-то особенностях этого дома, и очень хотел выяснить это любопытное явление. И вдруг он увидел...
   Я замолчал и прислушался к Лерычу. Он взволнованно дышал. Нормально, можно продолжать дальше. Но прежде я спросил:
   - Лерыч, ты слушаешь?
   Лерыч утвердительно шмыгнул носом и замер как мышь. Продолжаем:
   - Парень увидел что-то непонятное на стене, ясно видимое в темноте. Протерев глаза, он увидел, что из стены... торчат две человеческие руки. И двигаются, двигаются, шарят вокруг, ищут, за что бы ухватиться. Парень остолбенел от этого зрелища - прямо из бетонной стены - руки! Он бросился к выключателю, но свет не включился, квартира, почему-то оказалась обесточенной.
   А руки всё двигаются. А сами такие полупрозрачные, как медуза. И двигаются... И голос этот: "Вытащи меня..." И руки тянуться, тянуться... Парень в ужасе выскочил на лестничную площадку. Там свет был, вот странно. Хотел он соседей позвать, разобраться, что здесь за чертовщина такая; они то здесь давно живут, может быть знают. Но была ночь, и соседи открывать не захотели. Пришлось ему вернуться. Руки исчезли, а свет появился. Так он до утра и не спал, при включенном свете.
   На следующий день подумал он, что ему всё привиделось, ведь разве может быть такое? Спокойно лёг спать ночью. Вот как мы сейчас с тобой. И что? Снова его разбудил голос: "Вытащи меня... Вытащи меня...". А из стены - руки тянуться, просят вытащить, и даже как-то длиннее вытягиваются.
   Я смотрю, Лерыч одеялом с головой накрылся, один нос оставил. И ухо. Ну-ну! Продолжаю:
   - Не стал никому парень говорить об этом - на смех поднимут. И к тому же, он уже подыскал себе другую квартиру, на днях собирался перебираться. Там уж, наверное, всё нормально. Грядущий переезд несколько взбодрил парня, и он набрался храбрости окончательно разобраться со странным привидением.
   Наступила ночь, и опять из стены потянулись призрачные руки, и просят: "Вытащи меня...". Тут он не выдержал и... пошёл к ним. А парень вечером, для храбрости, водки выпил. Подходит он и протягивает руку, и говорит: "Кто ты?". А одна рука из стены к нему тянется и хватает его за руку. И тогда его словно пронзило, когда ледяная, полупрозрачная рука, схватила его! Он увидел... Он увидел в глубине стены человека! Со страшным лицом, весь страшный. Его ужасное лицо было неподвижно, но его руки двигались, протянувшись из стены, и вот, вторая рука схватила парня. Парень закричал так, что услышали все соседи, и упал без чувств.
   В общем, потом его лечили на "площадке".
   Я замолчал.
   - Где лечили? - испуганно переспросил Лерыч.
   - На "площадке". Это у нас так называется конечная остановка 5-го троллейбуса. Там находится психбольница. Лечили, думали алкоголик - водку в крови нашли. А потом выяснилось в чём дело.
   - В чём?
   - Ну, парень, конечно, всё рассказал, но ему не поверили, чуть опять лечить не начали. Парень рассказал всё бабуле-хозяйке. А бабуля та, ведь не хозяйкой оказалась, а сестрой хозяйки. А настоящая-то хозяйка, знаешь, где отдыхала? В дурдоме! И уже давно. Не правда ли, странно? А до того, всё время в этой квартире жила. Сестра пригласила попа. Батюшка пришёл с кадилом, со свечками и прочими принадлежностями. Начал квартиру освящать, или как это там называется... А ему возьми, да и явись этот же голос, с той же просьбой. Понял тогда батюшка, что это не просто освящение квартиры, а всё на самом деле, как ему и говорили. Отбросил тогда он все свои кадила и другие цацки, и стал натурально молиться. И прозрел тогда он и увидел то же, что и парень видел: труп в стене. А там дальше уже милицию привлекли. Выяснилось вот что. Тот дом из железобетонных панелей построен был. На железобетонном заводе, где их делали, пьяный рабочий упал в форму, и его залило бетоном. Потом этот панельный блок поставили в этот дом. А тот человек больше десяти лет в розыске значиться, пропал прямо с работы. Думали тогда, на обед ушёл и не вернулся. Вот так, вот. Привидение давно на волю просилось. Предыдущий хозяин квартиры, тот, что ещё до бабушки там жил, спился до чёртиков. Привидение довело. А бабуля была глуховата, слеповата, и забывчива - она так ничего и не поняла, что у неё происходит, но крыша всё равно уехала. Так что, Лерыч, осторожно с этими неизвестными квартирами.
   Лерыч посопел немножко.
   - Ведь врёшь, Димыч, - наконец сказал он.
   - А чего мне врать? Я же для вашей пользы.
   - Нет, на квартиру мы не пойдём, это точно. А ведь всё равно, врёшь!
   - Поверь, правда. Давай спать.
   - Давай.
   Я не вру. Я выдумываю. Ну, люблю я это дело, люблю. Я же говорил уже, что со мной не соскучишься. Вон и Лерыч, точно, не соскучился. Эк его колбасит - в одеяло кутается! Привидений боится. До утра хоть заснёт?
   - Не бойся, Лерыч. Мы же спим в простом каменном доме. Дед сам строил, камушек к камушку, ничего лишнего, честно.
   На том и уснули.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 3

  
   ~ я мудрый ~ рогатка с прицелом ~ выезд на Маяки ~ домик по
   проекту Ниф-Нифа ~ прелести загородного пляжа ~ цунами из пены - Лерыч в ужасе ~ ...и, по прежнему, никакой связи с первой главой ~
  
  
  
  
   Я в этом году мудрый. Точнее сказать, я теперь всегда буду мудрый, начиная с этого года. Нет, это не волевое решение, вроде "начинаю с понедельника новую жизнь". Это совсем другой случай. Так что прошу не воспринимать моё заявление, как нескромность.
   Да, раньше я был не такой. Теперь я это знаю. Теперь у меня появился жизненный опыт. Я пережил кое-что серьёзное. Душа - как васильковое поле после бомбёжки. Но я выжил. Поднял голову. Почему она не убелена сединами?! Странно! Такая же чёрная, как была. Хотя, после такого... Я словно целую жизнь прожил, и теперь ровня любым философам... и поэтам.
   В двух словах: я её любил, а она меня - нет!
   Кошмар! Как плугом по газону с цветами! Впрочем, добавлю ещё пару слов: она любила другого, а он... Правильно, а он её - нет! Вот это настоящая драма! Мясорубка жизни! Вы думаете, я радуюсь её поражению? Нет, я благородно ей сочувствую. Она пережила то же, что и я. Причинила мне боль, и сама пострадала от того же. Но я не злорадствую, а это... как его, сопереживаю. Ну, разве я не мудрый? И как это ещё Лерыч не удивился, почему я теперь не такой развесёлый безобразник, каким он меня всегда встречал, а серьёзный и вдумчивый молодой человек. Неужели не заметно? Ничего, я ещё его поучу уму-разуму. Опыта хватает. Ещё бы - такое пережить: я - её, она - его... в итоге - никто никого! Ох!
   А пока мы с Лерычем создаём мощную рогатку, с проектной дальнобойностью в 230 шагов. Не 200 и не 250 шагов, а именно 230. Такая некруглая точность должна производить впечатление реально возможной конструкции, и, стало быть, серьёзности всего дела. И Лерыч впечатлён, хотя я сам не знаю, будет ли она стрелять именно на 230 шагов. Самое главное, что я занимаюсь делом с толком и основательно, без подростковых эмоций, когда надо спорно решить какой-либо конструктивный вопрос. Я же теперь опытный и мудрый человек. Всё делаю толково. И сначала думаю. Когда-нибудь мы поговорим с Лерычем о чём-нибудь житейском, и он поймёт, какой я теперь умный. Только бы себя не перехвалить.
   Второй день уже мастерим рогатку. Лерыч бы её сляпал за два часа, но я рогатку делаю "по взрослому", как серьёзный человек, и поэтому она до сих пор не готова.
   И не надо думать, что рогатка - это пустое занятие, спровоцированное бездельем. Каждое лето у нас с Лерычем какое-нибудь новое увлечение. В позапрошлом году мы с ним учились фотографировать; весь процесс, от и до - от съёмки, до печати фотографий. Цветные снимки из салона - это хорошо, но, делая самостоятельно чёрно-белые, ты становишься настоящим фотохудожником.
   А в прошлом году мы строили деревянные макеты кораблей. Построили целую флотилию и, перед отъездом Лерыча, торжественно сожгли в морском бою. Оставили только два себе, самых лучших.
   В этом году, весной, я озадачился вопросом борьбы с наглыми воронами, которые огромными стаями стали оседать на окрестных деревьях и оглушительно орать. А когда в саду созреет урожай, тогда уж они точно будут там. И я начал сооружать вот эту самую грандиозную рогатку. Это будет мощное оружие, состоящее из тщательно выструганной и отполированной рогатины, и самой главной части - мощного резинового жгута из автомобильной аптечки. Рогатка практически готова, и Лерыч, под моим руководством, делает себе копию. Дядя Валик был от этого не в восторге, и, отведя меня в сторону, потребовал изложить цели и задачи, для которых это оружие предназначалось. Он особо напирал на то, что я старше, и на мне лежит ответственность за последствия использования этих вооружений. Я серьёзно обещал, что рогатки предназначены для разгона птиц на деревьях, и для тренировочных целей - прицельной стрельбы по консервным банкам за сараем. Дядя Валик, уповая на наше благоразумие, выразил надежду, что дальше двора мы свои рогатки не унесём, и стрелять будем только туда, куда обещали.
   Стрелки из нас, конечно, негодные. Ни в одну из ворон мы не попали, стреляя мелкой щебёнкой. А надо бы, иначе эти пернатые скандалисты просто ничего не боятся. Вот поэтому мы теперь модернизируем рогатку - делаем к ней сложнейший прицел, состоящий из невероятных подручных деталей, нашедшихся в сарае, и не поддающийся словесному описанию. В конце концов, у нас получилась конструкция, в которой просто так рогатку не заподозришь. Пользоваться ей было сложно, а меткости у неё не прибавилось. Консервные банки, с дистанции в 20 шагов, пробивались насквозь гайками на 17-ть, которые мы использовали как боеприпасы; но ни в одну ворону попасть до сих пор не удалось. И однажды я натянул жгут слишком низко, и заряженная гайка влепила прямо... в хитромудрый прицел, сорвав его с рожек. Все наши умные труды разбились в одно мгновение. Хорошо, что дядя Валик не видел, как гайка отрикошетила в сторону, просвистев у Лерыча над головой, иначе он бы уже отобрал у нас рогатки, а мой авторитет разумного человека упал бы ниже плинтуса, так сказать. Мы ему сказали, что просто разочаровались в прицеле, и решили его снять.
   А из простой рогатки стрелять, всё-таки, проще. Лучше пользоваться своими приборами - глазомером.
   Акклиматизация, на которую дядя Валик отвёл срок в четыре дня - до конца недели, завершилась. Теперь Лерыча, привыкшего к нашему солнцу, воде и микробам (не зря по три раза в день купался в море, на нашем городском пляже-лягушатнике) можно безопасно возить по степям. Именно по степи и будет лежать наша дорога. Нам предстоит заехать на раскопки к другу дяди Валика, а оттуда, наверное, автостопом, двигаться в Щёлкино, на Казантип.
   Наступил долгожданный понедельник - старт нашего активного отдыха, и мы встретили его на автобусной остановке. Всё было готово заранее: консервы, сухие продукты, вода и фрукты. У Лерыча - тайно спрятанная рогатка и фотоаппарат в жёлтом рюкзаке. У меня тоже рогатка, и ещё дневник. С некоторых пор я решил, что человеку, у которого в голове возникаю какие-то мысли, уже влияющие на его действия и жизнь - а это, как раз, про меня, не мешало бы записывать эти самые мысли, и всё с собой происходящее. Я уверен, что так надлежит поступать людям, знающим себе цену, и цену своим мыслям; их следует сохранять на бумаге для дальнейшего обдумывания и самосовершенствования. Сейчас эта тетрадка, пока, пустая. Но пройдёт время, и кто-то, уж не знаю кто, когда-то, будет ценить каждую её страницу. Пока же таких ценностей там только половина первого листа. Первая запись выглядит так:
   "22 июня. Собираемся в дорогу, в степи. Оружия не берём, поскольку, во-первых, у нас его нет, а во-вторых, лучшее оружие - это разум. Надеемся, его придётся применять только в мирных целях. Выходим на остановку..."
   Признаюсь, эту коротенькую запись я сделал просто потому, что очень уж не терпелось начать дневник.
   Ладно, что там у нас дальше? Дядя Валик взял с собой большую банку кофе - он заядлый кофеман. У каждого при себе перемена одежды. Продукты распределены между всеми поровну. Можно стартовать.
   Автобусом мы должны добраться до Маяков - так называется район береговой линии, протяжённостью около 15 километров между двух мысов с маяками. В этой полосе берега расположено несколько зон отдыха, с хорошими пляжами. Примерно в 10 километрах от берега, в глубь полуострова, стоит лагерь археологов, где работает команда друга дяди Валика. Дядя Валик предварительно созванивался с ним и уточнил где его искать. Точных ориентиров нет, но других экспедиций в этом районе тоже нет, поэтому отыскать их можно будет, если не лениться взбираться на высоты (рекомендация друга дяди Валика).
   Мы сели, точнее, вдавились в автобус N1. Автобус был забит людьми, словно он был единственный в городе, и в этом году, идущий на Маяки. Мы бурчали себе под нос что-то вроде: "неужели им надо ехать прямо сейчас, нельзя попозже!..", но любой из пассажиров имел право подумать то же самое и про нас. Мы были лучше только тем, что у нас была, пожалуй, самая маленькая ручная кладь. Все остальные тащили с собой огромные баулы, гружённые средствами отдыха: едой и палатками; и этот багаж занимал всё свободное место под ногами. Сами пассажиры тоже заполняли собою все свободные пространства в "Икарусе" - они сидели по трое на одном сиденье, стояли, и висели на поручнях, как гроздья бананов. Мы же оказались зажаты в угол, у задней двери, оперевшись на свои три сумки, поставленные друг на друга.
   Когда двери автобуса, наконец-то, смогли закрыться, автобус тронулся с места, и все привычно сгруппировались, приготовившись к тряске и качке.
   В салоне собрался настоящий интернационал: откуда-то доносился акающий говор москвичей и речь западноукраинцев, где-то слышались белорусы и переговаривались то ли чехи, то ли поляки. Кроме того, вся публика сильно отличалась по срокам пребывания на южном отдыхе. Одни были ещё бледно белые, недавно вылезшие из северной тени; другие слегка потемнее, из тех, что уже побегали несколько дней по городу; а другие были уже, так сказать, готовы, потому что дальше уже некуда загорать, дальше идёт только стадия золы и пепла.
   Проехав какое-то расстояние городом, мы выехали за его пределы, и автобус помчался по широкой загородной дороге, проезжая мимо дачных застроек и степных ферм. Со стороны моря мы могли видеть холмистую возвышенность, которая море от нас и закрывала. Проехали мимо телеретранслятора, миновали радиолокационную станцию на вершине холма, бензоколонку, и дорога круто побежала вниз. Возвышенность плавно пошла на понижение. Тут же перед нами открылось оно, серо-зелёное море. Местами оно как бы имело в себе голубые озёра, но и те, и другие, и прочие его цвета, разбросанные по всей видимой поверхности, весело рябили миллионами солнечных искорок. Причиной тому было солнце на чистом небе, и лёгкий ветер, волновавший не очень сильно воды нашего пролива, и создающий белые барашки на волнах. Дорога убегала вниз, незаметно уводясь ближе к морю, и вместе с ней, казалось, к морю стекалась вся окружающая степь, и впадала в него. Мы въезжали, словно в пологую чашу. Такое впечатление было оттого, что с двух сторон видимое сейчас пространство ограничивалось двумя возвышенностями, каждое масштабом с гору, но это были не горы. Это были поднятия местности, которые, доходя до моря, обрывались перед ним, образуя два мыса: Лисица и Хаджи-Бурун. На каждом мысе стоял маяк. Из-за них зоны отдыха, разместившиеся на этом участке берега, и получили своё название.
   Лисицу мы уже проехали. Мыс Хаджи-Бурун и белая свечка маяка на нём виднелся в дали.
   Как всегда это бывало из года в год, Лерыч задохнулся от восторга, увидев море во всю ширь, а не с уровня городского пляжа-лягушатника.
   Мы проехали ещё несколько остановок, и приехали на последнюю, которая, собственно и называлась "Маяки". Отсюда отдельная асфальтированная дорога вела к базам отдыха. По замыслу дяди Валика, мы должны будем снять номер или домик на одной из зон на неделю. А оттуда мы будем ходить в гости на раскопки к другу дяди Валика. Практичная мысль. Конечно, сами археологи живут прямо в степи, в палатках. Ну а нам где жить? Палатки у нас нет.
   Лагерь археологов находился достаточно далеко - за мысом Хаджи-Бурун, поэтому снимать себе жильё мы отправились на самую крайнюю базу - "Азовскую волну". От неё, как раз, и будут те самые 10 километров до лагеря - почти два часа ходу.
   Мы люди не притязательные, настроены на походно-кочевую жизнь, и потому жильё сняли самое не дорогое. Таковыми были старые дощатые домики, размером три шага на четыре, построенные, видимо, по проекту поросёнка Ниф-Нифа. Мы поселились в одном из них, недоумевая, зачем на его дверях висит замок, от которого нам дали ключ - домик можно разложить, как картонную коробку из-под телевизора, наверное, просто расшатав его стены. Внутри этого обиталища было три кровати и маленький стол. Общая кухня находилась где-то на территории базы. Быстро разобравшись с бытом, мы начали отдыхать.
   Купаться на песчаных пляжах открытого моря несравненно приятнее, чем в городских бухтах, закрытых со всех сторон постройками. Там песок похож на бог знает что, а не на песок, из-за мусора и морской травы, которой некуда деваться после штормов. Здесь же море здоровее и чище. Мы с Лерычем наплескались от души. Плавать Лерыч стал заметно лучше, но всё равно меня ему не обогнать.
   Ближе к вечеру мы с аппетитом съели наш ужин, и набили животы помидорами с яичницей до такой степени, что впервые за день почувствовали: в воду мы сегодня больше не хотим. С полным животом плавать - не то удовольствие. Теперь мы разместились на скамейке, недалеко от нашего домика N51, созерцая море, и дядя Валик рядом с нами устроился с чашкой ароматного кофе.
   - Колбасит! - сказал Лерыч, - совсем не то, что в городе. В городе что - много людей и мало моря. На пляж выйдешь - одни спины лежат.
   - И в воде, как в автобусе в час пик, - подтвердил дядя Валик, - напоминает общественную душевую, или солдатскую баню.
   В его голосе не было недовольства, которое следовало бы изобразить под сказанное. Его голос урчал по-кошачьи. Ещё бы - он пил кофе! Кофе делает дядю Валика добрейшим человеком и философом.
   - Да, - продолжил Лерыч, - а здесь всё наоборот: очень много моря и совсем мало людей.
   Людей, на самом деле, здесь было не мало, конец июня всё-таки, просто на огромных пляжах им всем предостаточно места, и нет нужды толкаться плотной кучей. Но я не стал возражать, а взялся развивать тему:
   - Их здесь мало не просто так. Тот, кто помнит события двухлетней давности, тот не рискнёт... здесь задерживаться. Особенно когда хоть малейшее волнение...
   И я задумчиво почесал ухо. Даже дядя Валик посмотрел на меня с настороженным любопытством.
   - А что было два года назад? - спросил Лерыч.
   - Это было где-то месяц спустя, после вашего отъезда. И, как раз, на этом берегу... До города не дошло.
   - Что не дошло, что?
   - Шторм был, - говорю.
   - Сильный?
   - Пять баллов. Да не в том дело. Видите, в проливе очень оживлённое судоходство.
   Действительно, этого нельзя было не заметить. Вдалеке, в синей дымке постоянно можно было видеть хоть один силуэт какого-нибудь судна. Здесь проходили сухогрузы, танкеры, рыболовные суда, иногда военные. Я продолжал:
   - Тогда был шторм, как я сказал, пять баллов. Такой шторм в нашем проливе - серьёзная опасность для неопытных капитанов. Через пролив шёл сирийский теплоход, название которого не помню. Капитан, видимо, потерял ориентировку в дождевой завесе, и напоролся на сухогруз, идущий в Новороссийск. Сухогруз выстоял, а сирийское судно перевернулось, и весь груз из него высыпался. Вот тогда и началась... большая стирка! Нет, просто огромная стирка! Знаете, что вёз пароход?
   Я сощурился, как бы вспоминая точные цифры, которые как будто бы знал.
   - Э-э... мыла 68 тонн, шампуня, около 1миллиона 300 тысяч литров, это в бутылках, стиральные порошки - около 400 тонн. Различных чистящих средств ещё тонн 150. Ещё, кажется, было жидкое мыло во флаконах - что-то около 230 тонн. И вот всё это высыпалось в штормящее море. А шторм и дождь усиливались, ветер - 20 метров в секунду. И вот, выпавший груз перемешался со всей этой стихией, и получилась такая пена! Очевидцы говорят, любой корабль накрывало полностью, выше мачт. Всё это было ночью. Огромный пенный вал, настоящее пенное цунами, наползло на берег, и накрыло всё пеной, более чем на километр, в глубь суши. Высота пенной горы достигала подножий маяков на обоих мысах! Представьте, что было со спящими людьми, которые оказались под этой волной!
   - Что? - прошептал Лерыч.
   - А ты попробуй себе на нос наложи пены, и подыши. Внутри пены нет воздуха, там мыльные испарения. Вся зона отдыха...
   - Такое невозможно! - возразил Лерыч.
   - Как, невозможно!? Считай: около 3млн. бутылок шампуня - полбутылки хватает, чтобы вспенить всю воду в ванной - три миллиона хватит на шесть миллионов ванн. Одна ванна - это 170 литров воды. То, что вылилось из парохода, в состоянии вспенить около 90 миллионов литров воды - это девять миллионов кубометров. Я уже молчу про мыло и стиральные порошки - тогда речь идёт почти о двадцати миллионах кубов! В проливе воды, поверь, не меньше. Шторм взбил всю эту смесь. Все, кто был на этом берегу, никуда не могли спастись от пены - она надвигалась со скоростью ветра. Представь: пена в носу, пена во рту, пена в глазах...
   Дядя Валик, отставив недопитую чашку кофе, начал тихо смеяться. Его смех всё больше переходил в хохот, с нарастающей громкостью. Он хлопал рукой меня по спине, и всё пытался остановиться. Когда ему это, наконец, удалось, он сказал:
   - Ну, Димыч, ты и мастер заливать... пеной, ха-ха-ха! А у Валерки глаза круглые, как восемь копеек, ха-ха-ха! Ты, Дмитрий, девчонкам своим, наверное, так лапшу на уши вешаешь, да?
   - Нет у меня никаких девчонок, - серьёзно ответил я.
   - Ага, опять признался! - девчонок нет, то есть значит, есть только одна!
   Я фыркнул.
   А дядя Валик, отхлебнув кофе, принялся нам объяснять, как профессиональный химик, что такое мыло и шампуни, из чего они состоят, и как пенятся в воде. Основным компонентом твёрдого мыла являются соли стеариновой кислоты - они, собственно, мылом и являются; для изготовления других моющих средств используются ещё соли пальмитиновой кислоты. В жесткой воде мыло пениться плохо. Жёсткая вода - это вода, насыщенная растворёнными солями и минералами. Морская вода, в таком случае - вода сверхжёсткая, и распенить в ней мыло крайне тяжело.
   Мы, конечно, немедленно взяли кусок туалетного мыло, шампунь, и отправились это проверять. Намылиться мне удалось, но с трудом. Пришлось приложить изрядные усилия, чтобы создать на воде какую-то пену. Дядя Валик, очень довольный результатами опытов, делал лицом "Ага!", резко разводя брови в стороны, а я сердито тёрся и взбивал воду, пытаясь произвести пены побольше. Результат получался, в общем, ничейный: пены выходило вдвое меньше, чем я обещал, но и не так мало, как думал дядя Валик.
   - Лучше бы ты про макароны чего-нибудь рассказал, - заключил дядя Валик, - их легче на уши вешать, чем мыльную пену.
   Но я так просто не сдался, и принялся утверждать, что современные моющие средства пенятся где угодно. И зловеще добавил:
   - Спросите у тех, кто так и не смог выбраться из пены...
   Дядя Валик махнул рукой и потрепал Лерыча по волосам. А Лерыч, похоже, всё-таки, внял моим россказням. Их, всё же, легче воспринять, чем научную лекцию о стеарине и пальмитине.
   - Лерыч, - сказал я пред сном, когда уже стемнело, - ты знаешь, как шуршит мыльная пена, когда она течёт и лопается?
   - Ну.
   - Прислушивайся на всякий случай...
   И я, довольный, уснул.
   А потом, ночью, мы с дядей Валиком были несколько раз разбужены вознёй Лерыча, который выбирался из кровати, и выглядывал в окно, когда сильные порывы ветра особо слышно шумели в листве деревьев.
   Наутро мы проснулись целые и невредимые. За ночь никакой сухогруз, доверху набитый зубной пастой и гелем для душа, так и не утонул. А значит, мы можем жить дальше, и двигаться в увлекательный поход - в степь, к археологам.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 4

  
  
  
   ~ через мыс Хаджи-Бурун - мошкара и жара ~ поиски лагеря. Мы ищем не одни ~ лагерь Садикова ~ о "чёрных археологах" ~ обед в полевой столовой ~ раскопки. План покорения кургана ~ "стоим над душой" ~ компьютерные горшечники ~ мы записались в археологи ~ сказка на ночь для Лерыча ~
  
  
  
  
   Ранним утром, пока не нагрянула жара, мы вышли из нашего домика и закрыли его на ключ. Свежий морской ветерок бодрил нас и настраивал на приятный поход. Мы быстро выкупались в море, зарядившись хорошей энергией проснувшейся воды, и отправились в путь. Заранее заготовленные бутерброды мы жевали на ходу - наше нетерпение было настолько сильным, что мы не хотели задерживаться и двух минут на завтрак. Только дядя Валик успел спокойно, за столом, выпить крепкого кофе, для чего он проснулся на 15 минут раньше нас с Лерычем.
   Чтобы попасть в лагерь питерских археологов, нам надлежало перейти через спину мыса Хаджи-Бурун. С той стороны, по словам Садикова, простирается широкая долина, где-то в которой и ведутся раскопки античного городища. Интересно было то, что нам не было дано никаких дорожных указаний, вроде налево-направо, по какой дороге. Дорог никаких! Вот это настоящая дичь! Во чистом поле, без всякой цивилизации. Чего ещё надо двоим таким застоявшимся романтикам, как мы с Лерычем?
   С собой, кроме необходимых вещей и продуктов, мы взяли по пятилитровой бутылке с водой. Тащить тяжело, но мы понимаем, что там, в степи, воды нет, и археологи её сами себе завозят. Не хорошо как-то присасываться к чужим запасам, если можешь принести своё. Как было бы легко каждому без этих пяти килограмм воды, когда мы поднимались по пологому склону Хаджи-Буруна. К тому же, нас слегка тревожили мелкие, ну прямо как точки, мошки. Это, наверное, просто жала с крылышками, больше ничего - их почти не видно, но каждая кусает ощутимо. Особенно противно, когда они залазят в волосы. Мы шли, и чесались беспрерывно. Но вот, наконец, мы поднялись на спину мыса, и попали под напор свежего ветра с Азовского моря. Мошки исчезли, а застрявших в волосах особей мы быстренько вычесали. Для этого нам пришлось остановиться, поставив на землю свою ношу, и тогда мы смогли оглядеться вокруг.
   Нас окружал очень неравномерный, но плавный пейзаж, не имеющий никаких резких и угловатых линий. Ровного горизонта не было нигде - его искажал горно-холмистый крымский рельеф, а по ту сторону пролива так же холмился плавными волнами Таманский берег. Мы оглянулись на свой путь, и увидели внизу постройки базы "Азовская волна"; дальше, по извилистой береговой линии тянулись группы домиков и корпусов других баз отдыха, до самого мыса Лисица. Долина, заключённая между двумя мысами, рассадник тех самых мошек, была кое-где исчерчена линиями дорог, и самая широкая, шоссейная, повторяла собой линию морского берега, позволяя по себе добраться до каждого пансионата. На ней были видны медленно движущиеся, разноцветные прямоугольники машин и автобусов.
   Повернёмся опять вперёд. По другую сторону Хаджи-Буруна открывался простор несравненно больший, и совершенно дикий. Неровная степь убегала в даль и заканчивалась голубоватой дымкой, которая не имела ни какой формы. Там, в дали, голубело Азовское море, и где-то западнее оно омывало мыс Казантип. В этой долине мы с трудом рассмотрели только одну единственную грунтовую дорогу, как попало вьющуюся по степи к далёкому морю. Это был путь к деревне Черкино. Мы полюбовались белой башней Хаджи-Бурунского маяка в лучах восходящего солнца, и начали спуск вниз.
   Здесь мошек не было. Зато, пока мы спустились вниз, уже достаточно высоко взошло солнце и начало припекать. По ориентировке Садикова, нам надо было пройти вглубь долины ещё километров на шесть, и тогда можно выискивать его лагерь. Этот путь, оценивая расстояние на глаз, мы быстро прошли по пыльной дороге минут за сорок. А потом стали действовать так, как нам и советовал Садиков: мы взобрались на один из холмов, и осмотрелись с его вершины. Не помешал бы бинокль, но у нас его не было. Ничего особенного с высоты мы не увидели, слезли с холма, обдираясь об колючки, и направились к ближайшему кургану, который нам показался выше холма.
   Лагерь должен находиться где-то западнее дороги, так что сектор наших поисков был ограничен ровно половиной окружающей природы.
   С кургана мы тоже пока ещё ничего не увидели. Лерыч, жаждущий славы следопыта, единолично полез на следующее возвышение, надеясь поискать в другом секторе обзора. Мы, с дядей Валиком, внимательно вглядывались в степные тени, пытаясь увидеть хоть дымок от костра, когда до нас донеслись крики Лерыча, уносимые ветром куда то в сторону. С такой жестикуляцией и мимикой, которую мы увидели, можно кричать только одно: нашёл! Нам пришлось слезть с кургана, и залезть к Лерычу на вершину, чтобы оттуда всё увидеть.
   Лерыч своими зоркими глазами действительно рассмотрел метрах в двухстах двоих людей. Они шли по степи, петляя по какой-то, только им видимой, дороге, и на их плечах были, кажется, лопаты. Никто здесь не сажает огороды, так что это, точно, археологи!
   Мы сбежали вниз со склона, мгновенно потеряв их из виду, но теперь мы уже знали направление. Очень скоро мы достигли того места, где проходили эти двое с лопатами, но их мы там, конечно, не застали. Теперь нам пришлось идти в ту сторону, куда шли они, когда мы их видели. Будь мы индейцы, мы бы, несомненно, нашли бы множество следов, которые бы, как по ниточке, повели бы нас прямо за прошедшими людьми. Но мы не индейцы, мы современные европейцы, которые без указателя не могут найти нужную дверь, не то, что след в степи. Что бы долго не петлять, мы опять взобрались на возвышенность, и огляделись в окрестностях пятиминутного пешего хода. Теперь их увидел дядя Валик:
   - А вот они, ребята, идут прямо по прямой, не взирая ни на какой рельеф местности!
   Действительно, двое с лопатами, взбирались на другой холм, совершенно не понятно, зачем. Никакого лагеря вокруг видно не было. Они не стали выбираться на самую вершину, а остановились, не доходя до макушки холма, и стали, как бы выглядывать из-за неё, словно из укрытия. В их действиях явно просматривалось поведение таящихся людей. Конечно, нас это заинтересовало, и мы стали сами наблюдать за ними. Теперь, будучи поближе, нам было видно, что у одного из мужчин была лопата с коротким черенком, а у другого просто палка. Тот, что владел этой отличной палкой, поднял к глазам бинокль, и стал наблюдать за чем-то в степи. Он прекрасно знал, куда смотреть, потому что не шарил биноклем по сторонам, а смотрел в одну точку. Мы знали точно: археологи так исторические ценности не выискивают, они их раскапывают.
   После коротких переговоров, оба мужчины слезли с вершины по той же стороне, по какой на неё залезли, но, обойдя холм, продолжили свой путь в ту же сторону, в какую смотрели с холма. Такое партизанское поведение нас удивило. Мы тоже решили не выдавать этим неизвестным товарищам своего присутствия. Едва они скрылись, мы быстро спустились со своего холма, и вскоре взобрались на ту высоту, с которой они осматривали степь. И опять мы увидели их, крадущихся в степных ковылях. Вглядевшись в ту сторону, в которую они шли, мы, кажется, тоже что-то разглядели. Похоже, это были силуэты палаток. Ничего подобного в степи больше не виднелось.
   - Вот, кажется, и лагерь, - сказал дядя Валик, - Но эти двое мне абсолютно непонятны: они, ясно, как и мы, ищут лагерь, но со странными предосторожностями. Вот что, ребятки, в контакт с ними вступать не надо. Если попадёмся друг другу на глаза, делаем вид, что увидели их в первый раз, понятно?
   Нам было понятно. Мы отправились в направлении виднеющихся палаток, за двумя подозрительными мужчинами. И то и другое мы сразу потеряли из виду, спустившись вниз, но, главное, мы знали в какую сторону идти.
   Мы прошли, должно быть, половину расстояния до лагеря, и оказались у основания ещё одного холма. Невозможно было на него не взобраться, чтобы как следует не осмотреться. С его вершины мы увидели группу разноцветных палаток и две машины среди них. Был заметен большой брезентовый навес, растянутый на нескольких столбах. Дальше, за лагерем, светлым песчаным пятном, выделялась разрытая земля. Раскопки. А чуть ближе к нам, мы снова увидели тех самых непонятных мужчин. Должно быть, они недавно слезли с этой же вершины, и теперь присели в траве, снова рассматривая лагерь в бинокль. Мы смотрели за ними, притаившись за выступами холма, и ждали, что же будет дальше. Как по мне, так это игра очень увлекательная, вот только, игра ли это?
   Наблюдатели не двигались, продолжая следить за лагерем. В лагере только иногда можно было видеть движение человеческих фигур.
   - Пожалуй, хватит, - сказал дядя Валик, - Спускаемся с бугра и идём в лагерь в обход. Не будем себя выдавать этим любопытным, они могут понять, что мы шли по их следу. Чёрт его знает, что это за люди.
   Мы спустились с холма, и, сделав большой крюк по степи, вышли к лагерю с другой стороны. Мы увидели восемь четырёхместных палаток, под брезентовым тентом - стол человек на двадцать, составленный из ящиков и досок, там же - пластиковый бак с краником - наверное, лагерный запас воды. Понятно, что под тентом располагалась столовая, поскольку рядом дымил простенький очаг, сложенный из камней. На камнях стояла большая блестящая кастрюля и пускала струйки пара. Рядом возился, с ножом и поварёшкой, молодой человек с цветастой бонданой на голове, голый по пояс. Понятно, дежурный. Ещё человека три ходили между палатками. Спины и головы остальных обитателей лагеря виднелись в разрытых ямах, метрах в пятидесяти от палаток.
   Дежурный оставил кастрюли и вышел нам на встречу.
   - Здравствуйте! - сказал дядя Валик.
   - Здравствуйте, - ответил дежурный, несколько вопросительным тоном.
   - А Садиков Андрей Данилович у себя в кабинете? - пошутил дядя Валик.
   - Андрей Данилыч? - усмехнулся дежурный, - Он у себя в цеху, а не в кабинете. А вы кто и почему?
   - А я Рыжаев Валентин, научный сотрудник из Питера. У меня у Андрея Данилыча назначено, так сказать. Совместно научно работали всегда по поводу радиохимических анализов ископаемых находок, а вот теперь пребываю на отдыхе, и договорился наведаться в гости.
   - А-а, упоминалось об этом, упоминалось! - дежурный закивал головой, - Ну, располагайтесь с вашими детьми в столовой, под навесом. А Андрея Данилыча сейчас мигом высвистим. Меня Игорь зовут. Скандинавское имя.
   И Игорь со всеми нами поздоровался за руку. Как это он про нас сказал? - С детьми... Ничего себе - дети! Особенно я. Обидно! Но виду не подам. Я такое пережил в прошедшем году! Любовь по полной программе! С отвержением! И на тебе - дитё! Обидно. Ну да ладно, Игорь просто много чего про меня не знает. Да и Лерыч уже не маленький. Его от мультиков уже не колбасит, как в прошлом году, поменялись интересы - книги любит.
   Мы уселись под тентом, отдыхая от долгих хождений по холмам, и оглядели лагерь уже изнутри. Кругом порядок, по деловому уютно. Между палатками, сидя на раскладных табуреточках, располагались две девушки; на расстеленном брезенте они внимательно рассматривали какие-то черепки, раскладывая их по коробкам. За их спинами висит на верёвках сохнущее бельё. Автомобиль в лагере, почему-то, остался только один - вездеход "Нива" белого цвета. Второго автомобиля не видно.
   А вот этот человек, который идёт к нам большими грузными шагами, верно, и есть Садиков. У него густые усы, чёрные и острые на концах. Трёхдневная щетина с ними вполне гармонирует, и его лицо вовсе не выглядит как у неряхи; к тому же, оно изрядно смуглое от загара, такие же его руки, почти по плечи, и шея. А под лёгкой рабочей жилеткой цвета выгоревшего хаки, тело белое, слабо загорелое. Он быстро подходил к нам, с каждым шагом улыбаясь всё шире, и, широко размахнувшись правой рукой, влепил со звоном свою ладонь в ладонь дяди Валика. Мощное рукопожатие сотрясло обоих мужчин, после чего их уста разверзлись, и они радостно прокричали друг другу:
   - Валентин!
   - Андрей!
   Такой голос, как у Садикова, должен быть у старого морского волка.
   - А ну, представляй свою молодёжь! - сказал Садиков, глядя на нас.
   - Сами представятся, - ответил дядя Валик.
   Мы представились.
   - Так. Валерий и Дмитрий, значит. Ладные молодцы! Ну, а я для вас тогда буду...
   -...Андрей Данилович! - категорически закончил за него дядя Валик, - Это чтобы без фамильярностей. Мы то на отдыхе, а ты, всё-таки, на работе, с подчинёнными.
   - Ну ладно, ладно, - согласился Садиков, пусть так. Ну, так что же, вы надолго?
   - К вам на денёк, чтобы ребята посмотрели на раскопки. Вообще, мы живём в пансионате "Азовская волна".
   - Тоже правильно, - одобрил Садиков, мы ведь тоже в "Азовской волне" номер снимаем на четыре человека.
   - Вот как! Мы и не знали.
   - Конечно. Целыми днями работать в степи, на жаре, трудновато. Поэтому у нас, по графику, назначаются выходные. Всего нас в экспедиции двадцать два человека. Постоянно присутствуют в лагере и работают восемнадцать человек. А очередные четыре человека, по двое суток, в порядке очереди, отдыхают в "Азовской волне". У нас две машины: "Нива" и "Волынь". Вот сейчас "Волынь" уехала с очередной четвёркой в пансионат. Вы её разве не видели? Она должна была пропылить по степи.
   - Нет, не видели, Андрей Данилович, - поспешил я вставить слово, - мы видели других, и всё время за ними наблюдали. Мы видели двоих неизвестных людей, которые следили за вашим лагерем...
   Я осёкся. Они ведь и сейчас, точно, следят в свой бинокль. Я медленно оглянулся в ту сторону, откуда они должны нас видеть. Вон тот холм... Лерыч немедленно толкнул меня ногой под столом:
   - Не оглядывайся, Димыч, а то они поймут, что мы говорим о них!
   - Да, Андрей, действительно, - сказал дядя Валик, - мы видели двоих типов, которых приняли за ваших археологов, и чуть не подошли к ним. Они нас не заметили, и наблюдали за вами в бинокль.
   Садиков нахмурился.
   - Что ж, этого и следовало ожидать, - сказал он, - мы тоже не один раз видели кого-то из них. Это чёрные археологи.
   - Как это, "чёрные"? - не поняли мы.
   - Это те, которые незаконно, варварски, раскапывают древности. Не для научных целей, а ради находок, имеющих реальную денежную ценность - уникальные древние предметы, и, конечно, самое главное - драгоценности. В этих степях они охотятся за скифским золотом. Копают сами, и воруют у научных экспедиций. Здесь, ближе к Черкино, работает ещё одна экспедиция, до них километров двадцать. Они были на том месте и в прошлом году, и в позапрошлом. Так вот, они рассказывают, что ни один раскоп, оставленный по завершению сезона, не оказался нетронутым на следующий год. Везде рылись чёрные археологи. Они и зимой могут рыться. Ведь им главное не сохранение культурного слоя, а добыча из него золота и древностей. Сколько мы из-за них потеряли ценных находок - неизвестно! Ведь у каждого раскопа охрану не поставишь, а надо бы. Работы варварскими методами ведутся гораздо продуктивнее, чем научными, Они ведь не кисточками и щётками, как мы, культурный слой разгребают, а ломами и лопатами действуют. А то, порой, и бульдозерами.
   - Преступление! - сказал я.
   - И очень доходное, - ответил Садиков, - На чёрном рынке скифские древности стоят не мало. Даже и не золотые. И в иностранных музеях они появляются регулярно - работа чёрных археологов кипит!
   - Всё чёрное! - сказал Лерыч, - чёрные археологи, чёрный рынок... А деньги им тоже чёрные дают?
   - Это точно, Валера, что деньги у них чёрные. Они ведь и силой не побрезгуют ради "товара" - у них называется "хабар" - случалось, между ними и разборки были: участки делят, как собственность. Один курган роет с одной стороны, а другой пригнал бульдозер с другой стороны! А за нами, значит, следят? Спасибо, ребята, что усмотрели, будем иметь ввиду.
   Дежурный грюкнул кастрюлей, сняв её с очага.
   - Ну что, Игорёк, звонить на обед? - спросил Садиков.
   - Звоните, Андрей Данилыч. Уже всё. Путём длительного нагревания в присутствии катализатора, полностью ликвидированы ядовитые свойства содержимого кастрюльной ёмкости, в результате чего процент условной съедобности доведён почти до ста!
   Садиков рассмеялся:
   - А что за катализатор?
   - Как всегда: соль и перец.
   - О! Годится!
   И Садиков, поднявшись, взялся за верёвку, на которой подвязан кусок рельса, а рядом с ним висела полупудовая гиря. Раздавшийся звон означал начало обеденного перерыва.
   - Располагайтесь с нами обедать, - радушно предложил Садиков, - Всякий человек, одолевший с утра десять километров по степи, с удовольствием съест наш скромный обед. Игорь, что там внутри?
   - Картошка с мясом, сэр.
   -О!
   - И сладкий крымский лук.
   - Отлично!
   - Компот готов ещё со вчерашнего дня. Стоит во льду. Но его не я варил, так что извините, если что.
   - Проглотим всё!
   Со стороны раскопа, отряхивая пыль с одежды, бодро шли чумазые археологи. Скоро они затарахтели мисками, ложками, и кружками; начали плескаться у бака с водой, отмывая руки.
   Мы выложили на общий стол свежую малосольную керченскую селёдку. В наших местах она считается самой замечательной рыбой из всех местных рыб. Археологи обрадовались несказанно.
   По правде говоря, многие из них отправились именно в эту экспедицию, прежде всего, для того, чтобы побывать на море бесплатно, вполне законно за государственный счёт. Я это знал точно, потому что это у нас всем известно. В наших краях все археологические экспедиции похожи на цыганские табора, из-за обилия женщин (жёны научных работников) и их детей. Здесь им и работа и курорт одновременно. Трудиться по бытовой части, так или иначе, всё равно придётся, и жёны археологов, конечно, занимаются в экспедициях кухней, стиркой и детьми. Но казённый проезд и питание значительно улучшают настроение. Нет того противного ощущения проматывания денег, которое часто возникает у людей низкого достатка, едва стоит такому человеку хоть куда то сдвинуться дальше своего города на много дней. А уж научных работников к богачам не отнесёшь. Поэтому выехать на раскопки для них - настоящая удача. Но экспедиция Садикова всё же отличалась от многих других тем, что здесь не было детей, и меньше женщин. Только две из них были чьими то жёнами, а ещё четыре девушки были студентками, приехавшими работать на раскопках так же, как все. Все - это, преимущественно, питерские студенты, и ещё несколько научных специалистов возраста Садикова и дяди Валика.
   Обед съедался с большим аппетитом. Казалось, минуя пищеварение, он немедленно рассасывался по всему организму, и хотелось ещё и ещё.
   За столом нам кратко объяснили, что здесь раскапывают. Предыдущая экспедиция в позапрошлом году начала, а Садиков в этом году продолжает, разрабатывать античное городище, название которого ещё не установлено. Раскопано несколько каменных кладок - стены разрушенных построек. Сейчас активно откапывают колодец, и, рядом, руины какого-то большого помещения, возможно, конюшня. Судя по культурному слою, здесь люди жили весьма долго; было найдено большое количество обломков глиняной посуды.
   После обеда мы, конечно, отправились посмотреть на раскопки. За разрытыми ямами, которые мы видели сразу, было как бы понижение долины, и в нем то мы и увидели главную работу археологов, сделанную на данный момент. В раскопе были видны несколько каменных кладок квадратной формы, с дверными проёмами. И между ними - дыра колодца, тоже выложенного камнем. Это был как бы маленький кусочек древнего города, квадратной формы, отобранный у земли. Дальше от этого места расходились во все стороны узкие шурфы, которые копали на месте предполагаемого продолжения раскопок. Садиков объяснил нам, для чего нужны шурфы, и как с их помощью планируется раскоп. Говоря в общем, копая такие шурфы, определяют, где стоит копать, а где нет. Они пересекают предполагаемую площадь раскопок в разных направлениях (клетками), и могут встречать на своём пути стены строений, погребённых под землёй, разные другие объекты, если такие имеются, и тогда становиться видно, где и в каком направлении, надо вести раскопки в первую очередь. Кроме того, шурф даёт представление о толщине и насыщенности культурного слоя - слоя грунта, в котором скрыты древние артефакты - следы прошлой человеческой жизни. Сравнивая данные соседних шурфов, можно планировать раскопки в каждой клеточке между ними, или же не копать зря там, где ничего нет.
   На наших глазах студенты-археологи щётками освобождали из земли кузнечный молоток, ржавый, но не потерявший форму. Им, знать, подковывали лошадей, здесь уже нашли несколько подков.
   - А оружие находили? - спросил Лерыч.
   - Нет, ещё не попадалось, - ответил Садиков, - но надеемся на это. Оружие - это всегда интересно. Кости животных есть - лошади, козы. Дальше - посмотрим. Я планирую нарыть траншеи вокруг раскопа, и определить границы этого городища, так как предполагаю у него не очень большие размеры. Возможно, его основа - это один, или два колодца. Так что здесь могла быть большая ферма, и несколько ремесленных мастерских, ну и все бытовые строения, конечно, тоже. Я сильно подозреваю, что ещё немного, и всё - культурная площадь закончится. Нет, это не значит, что в этом году раскопки будут исчерпаны. Копать можно долго, но границы не велики. А мы предполагаем выполнить ещё одну работу, если получиться, конечно.
   - Какую же?
   - Раскопать вон тот курган, - и Садиков показал нам на островерхий курган, виднеющийся в жарком мареве, метрах в ста отсюда. - Он был предварительно исследован несколькими предыдущими экспедициями, но они так и не решили вопрос о том, как его раскопать. Есть проблемы.
   Дядя Валик предположил:
   - Наверное, нужно много людей, чтобы за лето разрыть такую гору. Экскаватором ведь его трогать нельзя.
   - Не в том дело. Видите воронку от взрыва бомбы на его склоне?
   Один склон кургана был словно выгрызен огромными челюстями. Края воронки уже давно сгладились, обсыпавшись, и она вся заросла травой, но её глубина была очень заметна, и из неё торчали белые глыбы камней, словно кости из раны. Ещё когда мы ходили по высотам, выискивая лагерь археологов, я заметил по всей степи такие отметины - большие и маленькие воронки - степь активно бомбилась и обстреливалась во время последней войны.
   - С другой стороны кургана ещё две такие же воронки, - продолжал Садиков, - и одна из них почти у вершины. Он сильно пострадал при бомбёжке. Видимо, во время боёв, на кургане держали оборону наши войска, и курган прицельно бомбили с самолётов. Наши коллеги установили, что внутри кургана находится целое погребальное сооружение - склеп-усыпальница довольно больших размеров. Он сложен из камней. В результате бомбовых ударов стены склепа сильно пострадали, и находятся на грани обрушения. Они бы и рухнули, если бы не упирались в потолочный свод. А свод тоже сложен из камней, особым образом, и готов развалиться от малейших нарушений. А за ним рухнут и стены, усыпальница превратиться в руины. Кто знает, какие ценности при этом могут пострадать. Всё это может произойти, если раскапывать курган снаружи. Вся внутренняя конструкция, находящаяся на грани обрушения, как бы статически стабилизировалась. Давление земляных масс со всех сторон держит её в каком-то равновесии, но что произойдёт, если начать убирать десятки тонн грунта - никто не берётся предсказать.
   - А откуда вы знаете, что там произошло внутри? - спросил я.
   - В некоторых местах склоны кургана просели. Анализируя эти деформации, и сделав несколько контрольных бурений до касания стен склепа, наши коллеги нашли, что погребальная камера обрушивается, но этого ещё не произошло.
   - А что, внутри кургана уже кто-то был? - это спросил Лерыч.
   - Внутри этого - нет, но такой же курган, называемый Царский, был раскопан много лет назад недалеко от этого же мыса Хаджи-Бурун. Этот устроен если не так же, то подобным образом. В нём, возможно, похоронен другой скифский князь. И может так повезёт, что его в древности не разграбили. А чёрные археологи были всегда, так что, сомневаюсь. Но, всё равно, ценный материал там, несомненно, есть.
   - А как же вы, Андрей Данилыч, собираетесь в курган попасть?
   - Есть одна идея, ребятки, и она может оказаться вполне реальной. Из-под земли! Через каменоломни!
   - Каменоломни! - подпрыгнул Лерыч, - Они есть и здесь?
   - Есть, - авторитетно сказал я, опережая Садикова. Как местный житель, я не мог допустить, чтобы такой важный вопрос кто-то осветил раньше меня.
   - В них добывали камень для строительства сотни лет, - продолжал я, - Под землёй огромный лабиринт, и он протянулся далеко от города.
   - Верно, - сказал Садиков, - Я интересовался этим вопросом, и даже смог найти старую карту верхнего уровня Хаджи-Бурунского участка. Карте более ста лет, у меня ксерокопия. Карта сама рабочая, без координат и с неизвестными неточностями. Возможно, с неверным масштабом. Можно сказать, не карта, а схема. Она предназначалась чисто для текущей работы по добыче камня, для контроля и учёта забоев. Так что её точность мне не гарантировали. Но я предполагаю провести по ней уточняющую разведку, что бы выяснить, нет ли под курганом туннеля, из которого можно прокопаться прямо в склеп.
   Лерыч задохнулся от восхищения этим планом - похоже, он был уверен, что всё начнётся прямо завтра, ждали только нас.
   - А вы знаете, где находится вход? - спросил я. Ведь не будут же археологи пробираться на Хаджи-Бурун через главный вход за городом, в двух десятках километров отсюда, тот, у которого стоит монумент в честь подземных партизан.
   - На Хаджи-Бурунском участке есть несколько входов, - ответил Садиков, - но все они обрушены. Однако, кроме них, есть несколько больших наклонных шахт, которые остались целы, и их можно найти в степи. Но, сами по себе, эти шахты никакого представления о месте не дают. Чтобы знать, куда ты попадаешь через данную шахту, надо иметь привязку к главному входу. Места всех четырёх главных входов известны, один из них я уже нашёл в километре отсюда. Он, как я уже сказал, завален. По карте от него можно сделать ориентировку на Хаджи-Бурунский маяк и иметь представление о том, что у тебя сейчас под ногами. Таким образом, я смог сориентировать одну из вспомогательных шахт, которая имеется неподалёку, и привязать её к схеме уровня. Теперь, спускаясь в шахту, знаешь, в каком коридоре находишься.
   - Здорово! - сказали мы с Лерычем, - А шахту вы нам покажете?
   Этот вопрос тут же разрешил дядя Валик:
   - Шахта вам совершенно ни к чему! Подземелье не место для прогулок. Если там не ведутся работы, то и нам там делать нечего. Работы ведутся здесь, на поверхности, здесь мы и будем знакомиться с достопримечательностями.
   - Ну папа-а... - протянул Лерыч и осёкся. Детская привычка канючить всегда пробивается у него, когда дело доходит до таких интересностей. Дядя Валик сердито вскинул брови:
   - Я не понял, Лерыч! - строго сказал он, - это что за нытьё? Тебя что, развлекать обязаны?
   - Всё, не буду, - сразу серьёзно ответил Лерыч.
  
  
   Обед уже давно закончился, и археологи снова взялись за работу. Мы пошли вместе сними, они - работать, а мы - смотреть. Каждый из них снова устроился на своём участке работы и снова принялся за прерванное дело. Кто-то, лопатой, осторожно, снимая землю тонкой стружкой, подбирался к пласту культурного слоя. Кто-то, видимо, более опытный, кисточкой или щёткой расчищал грунт в разрытых местах. Так разрабатывался каждый квадратный метр раскопа. После каждого взмаха щётки мы ожидали увидеть блеск старинного металла, или кость давно умершего живого существа. Но, к нашему разочарованию, земля, под действием шанцевых инструментов, просто превращалась в рыхлую труху, горсть за горстью. Мы с Лерычем всё надеялись, что вот немедленно станем свидетелями отличной находки, но как бы не так. Не даром Садиков сказал, что 99% работы в раскопе приходится на простое перекладывание сотен килограммов и тонн грунта. Один из студентов, с помощью одноколёсной тачки, раз за разом, вывозил в сторону и высыпал землю - результат долгой работы всех остальных археологов. Работа шла, но всё только на те самые 99% - никакие находки нам на глаза не попадались. Да и к тому же, мы с Лерычем благоразумно старались, что называется, не стоять над душой, и не глазеть под руку работающим людям. По себе знаю, да и кто угодно подтвердит: не очень то приятно, когда кто-то внимательно следит за твоими действиями и что-то о них думает - это раздражает и выбивает из нормального делового настроения. Мы, обычно, прохаживались где-нибудь рядом с работающим археологом, как бы рассматривая что-то другое, и краешком глаза следили, как он орудует кисточкой. Так мы оказались возле парня по имени Олег, который скребком и жёсткой щёткой снимал слой земли с почти вертикальной стенки края раскопа. Его скребок вдруг звякнул обо что-то твёрдое, и Лерыч сразу выдал в себе наблюдателя, быстро поднявшись и бросившись к Олегу. Я же, до сей поры, и после, продолжал сохранять спокойствие, то наблюдая окрестности, то вдумчиво осматривая древнюю каменную кладку.
   - Димыч! Горшок! - крикнул Лерыч.
   Только тогда я соизволил направиться к месту находки. Олег, между тем, не обращая на нас внимания, ковырнул скребком грунт, и выдернул оттуда округлый серый черепок, бывший, судя по форме, пузатым боком какого-то сосуда.
   - Нашли! - радостно воскликнул Лерыч.
   Олег посмотрел на нас, как на ненормальных, и небрежно отбросил черепок на край раскопа.
   - Что нашли? - презрительно сказал он, - кусок горшка? Этого добра в любом раскопе полно. Где жили люди, там посуды бито-перебито... Этих черепков у нас вон сколько.
   И Олег указал на кучу обломков, которые лежали возле холмика выбранной из раскопа земли. Холмик земли был, конечно, повыше - в человеческий рост. Куча битых черепков была несравненно меньше, даже не куча, а россыпь.
   - Ничего себе! - возмутился Лерыч, - это же музейные ценности!
   Олег расхохотался:
   - Какие ценности? Это археологический мусор, а не ценности. В любом музее битых горшков полно. Они хоть и битые, но по форме - горшки, кувшины, амфоры и прочее. А это - черепки. Их и находят, в основном, кучно - на свалках древних городищ - жители туда выбрасывали свою битую посуду. Толку с этого черепка никакого, это же не целая амфора. Никакого представления о предмете. А вот если бы был целый сосуд, тогда другое дело - это, действительно, музейный экспонат. Если я сейчас не найду рядом других обломков, то этот я выброшу в ту же битую кучу. А если найду ещё несколько - соберу их вместе и отнесу вон в ту палатку.
   И Олег указал нам щёткой на жёлтую палатку, стоящую неподалёку от россыпи "археологического мусора". В этот момент из палатки вышла девушка с корзинкой, и направилась к черепкам. Особенно не разбирая, она набрала их полную корзину, и, накреняясь от тяжести, унесла её в палатку.
   - А вот и Маринка, как раз, за порцией "глины" вышла, - сообщил Олег, - Вон там, в этой палатке у нас, вроде как, и делают горшки.
   Мы изобразили на лицах удивление.
   - Собирают, как детский конструктор или мозаику - подбирают обломки друг к другу, - пояснил Олег.
   Понимая, что Олег, прежде всего, стремится избавиться от нашего любопытного общества, мы пошли надоедать другим людям - в палатке. По пути мы, на счастье, перехватили Садикова с кипой чертежей и планов, и попросили у него разрешения посмотреть, как из обломков собирают горшки. Садиков нас охотно проводил до палатки, объясняя, что это не главная работа экспедиции, а можно сказать, подработка. Вдруг, да получится, собрать несколько древних посудин. Они то, в отличие от черепков, действительно имеют ценность, и их можно продать в музей.
   Я заметил, что Андрею Даниловичу весьма льстит наш интерес к его работе.
   Садиков завёл нас в палатку, и в шутку сказал:
   - Покупатели пришли!
   Мужчина, сидящий на низкой табуретке, посреди палатки, как Будда в храме, поерошил короткую бороду, и ответил:
   - Гости? Ну, заходите, устраивайтесь в углу, по запчастям только не топчитесь.
   Запчастями были всё те же черепки, которые были аккуратно разложены по всей палатке, а под стенками палатки было наставлено много небольших картонных коробок. Мы осторожно обошли обломки, и присели на корточках в указанном углу. Бородатый деятель сидел перед компьютером "ноутбук", разложенном на деревянном ящике, и внимательно смотрел в монитор. По правую руку от него стоял такой же ящик, а на нём стояла стойка с кронштейном, вставленная в широкую пластиковую платформу белого цвета. На кронштейне была укреплена цифровая фотокамера, смотрящая вниз, на белую платформу. И вот как он пользовался всем этим нехитрым оборудованием. Он брал из корзинки черепок, и ложил его под фотокамеру, потом нажимал на камере кнопку, и после этого видел изображение черепка на экране компьютера. Затем он передавал сфотографированный черепок Марине, которая сидела по левую руку, и она ложила черепок на плоскую ровную доску перед собой, и измеряла его высоту с помощью линейки-рейсмуса. Высоту она сообщала бородатому, и он вносил её в компьютер. Затем Марина измеряла штангенциркулем толщину стенки черепка, и тоже докладывала бородатому, для занесения в компьютер. После этого он называл Марине номер, она его записывала карандашом на обмеренном черепке, и ложила его в одну из многочисленных коробок, или на пол палатки, смотря, как скажет бородатый командир после ответа компьютера.
   - Смотрите, молодые и любопытные, как всё происходит, - обратился он к нам, - Необходимо получить склеенный форменный горшок, или чашу, хоть кружку - это уже товар. На аукционе даже можно продать. Правда, только через государство. Содержимое недр, знаете ли, по закону - собственность государства. Да только вот в этих самых недрах горшки да амфоры лежат всё больше битые, и ценности не представляют. Они...
   - ...археологический мусор, - досказал я.
   - Правильно! Откуда знаешь?
   - Нам уже сказали.
   - Вот! Весь этот бой всегда выбрасывали. А ведь эти кучи состоят из сотен амфор, чаш, и других сосудов. Они разбиты и их части разрознены по всей свалке. Если перерыть такую кучу, наверняка найдёшь все части каждого горшка. Только для этого их надо всех перебрать и примерить друг к другу. Вариантов примерок - миллионы! - а из них надо найти только верные. Выполнить такую работу немыслимо! Вот тогда то наши ребята из института и разработали эту программу, которая сейчас подбирает черепки друг к другу. Берём, допустим, вот этот, и ложим его под камеру. Делаем снимок...
   Мы увидели этот же черепок на экране, только с наложением координатной сетки. Бородатый зафиксировал это изображение в базе данных компьютера, и в углу экрана появился его номер - 2633, и две пустые строчки, обозначенные "H" и "h". Марина измерила его высоту, от краёв до верха выпуклости:
   - 30 и 2, - сказала она.
   Компьютерный гончар занёс эту цифру в строку "Н" - 30.2
   - А теперь толщина, - попросил он.
   - 8 и 1, - ответила Марина после измерений штангенциркулем.
   "h - 8.1" - записал бородатый.
   - Готово, - сказал он, - пиши, Марина, номер - 2633.
   И Марина вывела этот номер на внутренней стороне черепка. А мы смотрели на экран и ждали от компьютера результата. Компьютер немного помолчал, потом пикнул, и убрал с экрана черепок N2633, освободив чистое поле для следующего обломка.
   - Ну вот, - сказал бородатый, - и к этому он не нашёл пару, не говоря уже про два или три смежных черепка. Но ничего, чем больше их заносишь в базу данных, тем больше шансов найти смежные осколки для каждого занесённого в компьютер черепка. Сейчас сфотографируем 2634, и так далее. А сейчас, смотрите, что у нас уже есть.
   Воскреситель горшков осторожно достал картонную коробку, и аккуратно её открыл.
   - Загляните!
   Мы заглянули. Там лежал кувшин "без талии", просто снизу широкий и круглый, и сужающийся к верху. У него были две обломанные ручки, на горловине не хватало хорошего куска, у днища тоже, и сбоку зияла дыра. А вообще кувшин был весь, как есть, только состоял он, пожалуй, из двух десятков кусков, подобранных один к другому, и склеенных вместе кусочками прозрачного скотча.
   - Окончательной склейкой займутся специалисты в мастерской, - пояснил реаниматор посуды, - Этот экземпляр нам повезло собрать в первую неделю работы. Просто обломки лежали все вместе в развалинах одного из строений. Там было разбито, всего то, с десяток разных сосудов. Выбор не велик, и мы немедленно все обломки занесли в компьютер. Из них программа отлично подобрала части одного из кувшинов, который вы сейчас и видите. Я полагаю, к концу экспедиции мы соберём ещё несколько сосудов. Вот это уже, действительно, экспонаты. А был мусор...
   - Вот здорово! - сказал я, - Ну, если мусор, так значит... и мы тоже, можем откапывать эти черепки?
   Эта идея мне пришла в голову неожиданно.
   - Да элементарно, - ответил горшечный доктор, - Если вам это нравиться, копайтесь на здоровье. На раскопе всегда работы хватит. Пусть вам Андрей Данилыч выделит участок, и ройтесь себе. Только у нас не платят.
   - Да и ладно, - сказал Лерыч, - зато интересно как!
   - Через два часа на солнце - не очень интересно, - сказала Марина.
   Мы, с большим интересом пронаблюдали сканирование ещё нескольких черепков, но компьютер ничего ещё так и не подобрал. А потом в палатку заглянул дядя Валик, вызвал нас наружу и строго сказал, что нечего надоедать занятым людям.
   Подошёл Садиков, сказал:
   - Ну, что, Славик нахвастался вам своей гончарной мастерской? Это ведь его идея - горшки собирать. А мысль ведь верная - в пределах одного объекта остаются все части одного сосуда. С чего бы его стали разносить по миру по осколкам? Вот теперь копают, собирают все черепки, и записывают в компьютер. Глядишь - вылезет красивая амфора. Иностранные музеи купят обязательно.
   - Андрей Данилыч, - обратился я, - а мы тоже можем поискать черепки?
   - Что, желаете поработать на раскопках? А как же море, пляж, отдых?
   - Желаем, желаем! - быстро встрял Лерыч, - А на море можно иногда сходить поколбаситься.
   Лерыч в тайне надеялся на то же самое, на что и я - на великое археологическое открытие. Одно дело дурачиться на пляже - друг друга в песок закапывать - дурацкая забава отдыхающих, явившихся из глубины континента, и другое дело - серьёзно рыться в земле, и потом оставить свой след в музеях мира. Чем не отдых? Тут уж будет, о чём вспомнить. В школьном сочинении на тему летних каникул у Лерыча будет не детский отчёт: "в этом году я уже доплыл до буйков", а взрослое сообщение: откапывал, де, древнюю жизнь, бок о бок с серьёзными учёными. Можно будет в тему приплести философскую мысль, вроде: "без прошлого нет будущего". Но даже без перспектив школьного сочинения, Лерыча колбасило от возможности так увлекательно провести время. Я заметил, что дядя Валик очень доволен нашим желанием. Идею трудотерапии по отношению к сыну он носит в себе всегда. Полагает, что расслабляться отпрыску вредно, и разгульный отдых считает вредным и разлагающим. Дядя Валик сторонник ленинской мысли о том, что отдых это смена деятельности. Но у Лерыча, по его мнению, отдых прочно мыслится с дуракавалянием и дармовыми забавами. А тут наследник вдруг сам изъявляет желание потрудиться ниже уровня грунта. Дядя Валик хитро улыбнулся в усы и спросил:
   - А как же, на Казантип, что ли не поедем уже?
   - Поедем, конечно, папа! Ведь через неделю уже начинается. Но поедем только на один день. Туда и... переночуем, и, обратно.
   - Ну, хорошо, Лерыч. Валяй! На Казантип уже человеком появишься.
   Звуки скребков и сапёрных лопат вдруг нарушил какофонический мотоциклетный стрекот. Он появился издалека, и, по мере приближения, всё больше выдавал собой двигатель "Запорожца". Наконец, волоча за собой шлейф пыли, появился маленький вездеход "Волынь" с крымскими номерами - вторая машина экспедиции. На ней приехали четыре молодых археолога, отдыхавших в "Азовской волне" предыдущие два дня. С собой они привезли десяток огромных, ярко-полосатых арбузов, и пятидесятилитровую пластиковую бочку пресной воды. С ними, так же, была пачка последних газет и журналов. По распоряжению Садикова, нас отвезли на "Волыни" обратно на базу. Там мы должны будем сдать домик Ниф-Нифа, чтобы не платить за него деньги в сумме "как за железобетонный дот", по выражению дяди Валика. А на следующий день мы своим ходом снова прибудем в лагерь Садикова. Места в палатках есть.
   В "Азовской волне" мы снова накупались в море, хорошо наелись, и встретили вечер на берегу, под шум набегающих волн. Солнце садилось прямо перед нами. Проводим его на покой, и, убаюканные волной, пойдём спать. Но Лерычу, пожалуй, ещё не помешает и выслушать сказку на ночь. Я его тихонько толкнул в бок.
   - Что? - спокойно спросил он, не отрывая глаз от накатывающей волны. Ну и вид у него сейчас: картина "Задумавшийся мальчик". Должно быть, пронзает мыслию пространство и время. Сейчас вернём его на землю.
   - Лерыч, я, того... боюсь, наверное... в смысле, опасаюсь копаться в этих древних культурных слоях.
   - Почему? - удивился он и оторвался от созерцания волны, уставившись на меня.
   - А вдруг мы там найдём человеческие останки, - говорю.
   - Ну и что? Замечательно, знаешь, какой это материал!
   - Да знаю, знаю. Это мы думаем: материал, исторический там, научный. А они думают по-другому.
   - Кто думает?
   - Да они, останки, так сказать. Никакой я, значит, не материал, сами вы материал!
   - Ты чего, Димыч, как это?
   - Однажды, один такой материал нашли в тундре, в вечной мерзлоте. Там, в древнем замёрзшем болоте, копали траншею под газовую трубу, и нашли замороженного утопленника - древнего якута, охотника. Якуты тогда, оказывается, были больше ростом, шире в плечах, не то, что сейчас - маленькие. Его оттуда вытащили в глыбе льда. Охотник, должно быть, утонул, и в вечной мерзлоте полностью сохранился. Рабочие, которые достали этот кусок льда, увидели внутри, с трудом узнаваемую, человеческую фигуру, одетую в звериные шкуры. Сквозь мутный, грязный лёд едва можно было разглядеть его лицо, но ледовая муть не мешала увидеть, что глаза его... открыты. Замороженную глыбу рассматривали при свете фонаря, и всем стало не по себе от этих глаз, которые словно двигались в глубине искажённых теней. Несомненно, охотник умер не добровольно, должно быть, он утонул в болоте, преследуя добычу; он долго и упорно боролся за свою жизнь до самого последнего момента, до самой смерти не веря в свою гибель. Эти открытые глаза... Он захлебнулся, ожидая, вот сейчас, снова увидеть белый свет. И ждал этого до сих пор... Его так, во льду, для сохранности, и отправили в ближайший холодильник - в морг местного бюро судмедэкспертизы. Временно, чтобы потом спецвертолётом вывезти его в центральный институт для изучения. Пока ждали вертолёт, в этом городке, где древний якут хранился, случился обрыв линии электропередачи. На два дня город без электричества остался. В морге выключился холодильник. Древний охотник оттаял. Первый, кто его тогда увидел последний раз в своей жизни...
   Я остановился. А классная фраза у меня выскочила! - "Первый, кто последний раз в жизни..."
   - ...Первый, кто последний раз в жизни его увидел, был санитар, который зашёл в морг, чтобы навесить на умерших какие-то бирки. Это был второй день без электричества, но электрики уже через два часа обещали дать свет. Санитар поставил на стол керосиновую лампу. В этот момент он ощутил липкую, холодную руку на своём плече, тяжёлую и текучую, как студень. Он замер от неожиданности, ещё ничего не понимая. Не оглядываясь, он ждал, что по его телу сейчас потечёт холодная жидкость. Но холодная рука не текла... Санитар оглянулся, и увидел перед собой мутные, вымерзшие глаза без зрачков. На его горе, он уже видел это лицо в ледяной глыбе, и потому понял, кто это перед ним. Его ужас длился не долго - его прекратил разрыв сердца... Потом древний охотник разделался ещё с несколькими работниками морга. Он считал, что окружён врагами. Ведь в тундре, где он жил, людей было - раз, два, и обчёлся - своя семья, да соседи за сто километров. А тут, вдруг, так много людей за окном - ну, точно, враги. Он не понимал топоров, пил, медицинских ножей и других инструментов, и не воспринимал их как оружие. Поэтому он оторвал себе левую руку по плечё и орудовал ею в правой руке, как дубиной. Город был в ужасе! На сбежавший труп устроили облаву. Но он был не уловим. Говорят, он не дышал, и потому мог спрятаться в любой холодной луже с головой. И сам он был холодный, как лёд. Он бродил по улицам города ночью, размахивая своей дубиной - левой рукой, и горе было тому, кто попадался на его пути. Самое интересное то, что никто никогда не слышал криков жертв, утром только находили погибших. Собаки его не чуяли - он был холоден и беззвучен. И хоронился он всё больше в холодных местах, а потому не распадался. Ведь он, всё-таки, труп. Учёные тогда сказали, что он не успел умереть до конца. Замерзание произошло очень быстро, причём без доступа воздуха. Скорее всего, его накрыла волна большого наводнения.
   - Его нашли? - спросил Лерыч, старательно удерживая руками дрожащие коленки.
   - Как бы не так! Он исчез в лесах. И, периодически, его видели не однажды. И, причём, говорят, не одного. Он собрал вокруг себя какой-то сброд, говорят, сумасшедших, которые почитали его за божество и слушались его.
   - А чем же он питался?
   Ой, как хорошо, что он спросил об этом!
   - Говорят, этими самыми почитателями и питался. Для них это как бы жертва идолу была - отдать себя на пожирание.
   - Неужели всё правда?
   Интересно, он верит, или подыгрывает мне?
   - Ты фотографию мамонта, добытого из вечной мерзлоты, видел? - спрашиваю я.
   - Видел, - отвечает Лерыч.
   - Ну что, правда?
   - Правда.
   Лерыч помолчал. Потом он сказал:
   - Но здесь нам это не грозит, здесь ведь нет вечной мерзлоты.
   - Ну и что? - ответил я, - Ты думаешь, мумии полностью мертвы? Египетскую мумию достаточно смочить водой, чтобы она вся промокла, и оставить в теплом месте. Тогда мумия оживает и идёт питаться энергией живых людей. Энергия смертельного ужаса - вот её пища, Лерыч! Слушай! Особенно опасны раскопки после летнего дождя. Вдруг там где-то в земле лежит мумия, до которой ещё не добрались археологи. Она промокнет... Сейчас лето, тепло... Однажды ночью в раскопе из земли появиться одна костлявая рука, потом вторая, потом череп, обтянутый сухой кожей... Зомби вылезет из земли. Ему надо покушать. Он не даст умереть во сне, он, обязательно, сначала разбудит...
   Вдруг у нас за спиной раздался жуткий утробный бас:
   - Просыпайся-а... А-а-а!
   Мы заорали дурными голосами и вскочили, как ошпаренные. За нами стоял дядя Валик, расставив коряво руки и скорчив ужасную гримасу.
   - Папа!
   - Дядя Валик!
   - Ха-ха-ха! Испугались? - разразился смехом дядя Валик и опустил руки, - Ну каких же глупостей я тут от вас наслушался за чашкой кофе. Кстати, я знаю, где живёт местный оживший зомби.
   И дядя Валик хитро сощурился.
   - Где? - трепетно поинтересовался Лерыч.
   - В туалете, в стоке.
   Удар в самую точку! Для домиков Ниф-Нифа был общий туалет, у забора, на две кабинки. Ночью, если приспичит, ходить надо туда.
   Бедный Лерыч ночью ходил в кусты напротив.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 5

  
  
   ~ уходим в степь ~ сейчас мы вам что-нибудь найдём! ~ фронт работы - 2 на 2 м. ~ гильзы и патроны - ух ты! ~ как определить возраст находки - сверхстарая мидия ~ подведение итогов за день ~ как пробраться в курган? ~ ужасы подземелий ~ возмездие грабителям могил ~
  
  
   Утром мы разбудили коменданта и сдали ему ключи. Он принял их с надменно-обиженным видом, говорящим: "ну и ладно!". Нагрузив на себя все свои вещи, мы отправились в лагерь Садикова той же дорогой. Теперь идти было несколько тяжелее - всё-таки с нами на этот раз было всё наше имущество. Ещё вчера мы узнали неприметную автомобильную тропу, по которой нас везли на "Волыни". Теперь мы уже не петляли между холмами в степи, а вышли к еле прокатанной дороге и пошли по ней к лагерю.
   Солнце своими острыми лучами уже жгло нас в затылки, когда мы добрались до Садикова. Оценив наш путь, мы нашли, что к морю можно бегать каждый день, затрачивая около часу на путь в одну сторону. Садиков сразу нам сказал, что нашу работу он по времени не лимитирует, и мы можем пропадать на море сколько захотим. Однако мы небыли намерены "пропадать" - уж коль скоро нам тут выделяют палатку, нам бы следовало хоть что-то и копать. И мы с Лерычем, ещё не измотанные рытьём на жаре, и не избавленные от болезненного энтузиазма, намеревались копать не "хоть что-то", а весьма много и основательно. Мы были железно уверены, что археологи Садикова ещё ничего не нашли особенного, потому что мы с Лерычем ещё здесь не копались. Ведь им, бедным, всего то двоих человек и не хватало! В том, что мы отроем что-то более существенное, чем черепки от горшков, мы не сомневались. Эта уверенность исходила не от жизненного опыта (копаясь в детстве в песочнице, мы ничего, кроме кошачьих отходов, не находили), эта уверенность была следствием глубокой веры в нашу судьбу. Никогда в жизни мы раньше этим не занимались, а тут вдруг довелось - не может быть, что бы это прошло просто так даром!
   Нам дали, на двоих, сапёрную лопату и проволочную щётку. Садиков отвёл для нас квадрат N56, размером 2 на 2 метра, как у всех. Рядом работал Олег, который сегодня нашёл ещё штук пять обломков посуды. Наверное, всё от того же сосуда. Он, как все, разрабатывает свой участок культурного слоя, а нам ещё только предстоит снять верхний грунт и до культурного слоя добраться. К нам присоединился дядя Валик, с большой штыковой лопатой, чтобы помочь в самой тяжёлой работе - снять верхний грунт с дёрном. Культурный слой достанется персонально нам с Лерычем, чтобы пожинать там лавры любых находок. Его уровень, ориентировочно, прочерчен зубилом на стенке шурфа. Так просто культурный слой трудно отличить от вышележащего грунта, только кое-где он просматривается тонкой прослойкой векового навоза или золы. На нашем участке ничего такого не видно, а до прочерченной метки не очень глубоко - чуть более полуметра. Получается, нам надо снять где-то два кубометра верхнего, "некультурного", слоя. Дядя Валик, не особо торопясь, принялся снимать верхний слой с дёрном, а я осторожно рыл сапёрной лопатой грунт сбоку, из шурфа. Лерыч, следом за мной, прочищал срез почвы щёткой, на случай, если там вдруг что-то окажется. До обеда дядя Валик снял весь верхний грунт, вместе с дёрном, жёстким, как та же щётка у Лерыча, а мы до сих пор ещё ничего не нашли. Конечно, в верхнем слое, кроме камешков, нам ожидать больше нечего. Вот доберёмся до культурного!.. И перевернём всю экспедицию! Ведь это же мы копаем, а не кто нибудь!
   - Ну, как тебе, Лерыч, не умаялся? - подзуживал дядя Валик.
   - Колбасит! - весело отвечал Лерыч.
   Но отрицать было нельзя - пот с нас катился ручьями, и к нему прилипала земляная пыль. Глядя на нас, дядя Валик смеялся, и называл нас "ископаемые".
   Вот уже по честному захотелось на обед. Мы с Лерычем уже успели два раза поменяться лопатой и щёткой, и на этот раз была снова моя очередь орудовать лопатой. Я срезал жёсткий грунт, как приловчился, "стружкой", и из-под лопаты посыпались чёрные гильзы и патроны.
   -Ух, ты! - воскликнули мы с Лерычем, - первая находка!
   Гильзы и патроны были одного калибра.
   - А, и вы боеприпасы отрыли! - крикнул Олег со своего участка. - У меня тут тоже были патроны. Их в верхнем слое, кое-где, полно.
   - Конечно, - сказал я, - здесь шли бои. А снаряды не попадались?
   - Слава Богу, нет. Если наткнётесь - ни в коем случае не трогайте. А патроны можете выкинуть. В них порох давно заржавел вместе с гильзой.
   Олег подошёл к нам, взял один патрон, и легко свернул ему пулю. Себе на ладонь он высыпал из гильзы чёрную пыльную труху. Я продолжал рыть дальше, и накопал целую горсть ржавых, рассыпающихся гильз, и несколько целых патронов. Олег сказал, что эти все патроны винтовочные, они же - пулемётные, от "максима". В этом месте, должно быть, действовал пулемёт - стреляные гильзы лежат кучно. Отыскать бы сам пулемёт - это тоже дело! Мы с Лерычем ушли на обед окрылённые.
   Пулемёт мы, конечно, не нашли. Но верхний грунт, не без помощи дяди Валика, мы сняли полностью, и свезли его на тележке в отвал. Что ж, значит, великие археологические открытия переносятся на завтра.
   Садиков посетил наш участок и одобрил сделанный объём работ. Предложил денёк отдохнуть у моря, обещал, что нашу "культуру" без нас никто не тронет. Но какой там отдых! Через неделю мы отлучимся на Казантип, а до этого мы намерены откопать нечто! Оно будет древним, как мир, и очень дорогим!
   - Папа, а как ты можешь определить возраст находки? - спросил Лерыч.
   - И не надейся, Лерыч! Я не буду по блату накидывать твоим находкам пару миллионов лет! - съязвил дядя Валик. И далее рассказал: - Мы это делаем в лаборатории, методом радиоуглеродного анализа. Это самый распространённый метод. Существуют и другие технологии, по другим радиоизотопам, но изотоп углерода С12 вездесущ - он находится в воздухе, и из него переходит в почву и живые организмы, накапливается в различных материалах. По его концентрации и оценивается возраст находки. При этом предполагается, что выработка изотопа С12 в природе всегда была стабильна - с какой интенсивностью он образуется в наше время, в таком же темпе это происходило и в допотопные времена. Это первое допущение, которое проверить ни как невозможно. Второе допущение, не поддающееся проверке - это темп поглощения изотопа исследуемым образцом. В общем, метод основан на допущениях. Его ошибочность, ребята, очень велика. Расхождения с истиной могут достигать нескольких тысяч лет. Поэтому, как ни странно, чем древнее образец, тем точнее он анализируется по возрасту, а чем моложе, тем точность ниже. Например, возраст мидий, выловленных в Чёрном море, был определён у нас в лаборатории в диапазоне от 500 до 3000 лет! Представляете себе - живая мидия! А мы с тобой, Лерыч, помнишь, считали годичные кольца на створках мидий, которых ели? Сколько у нас получилось? - лет 30 или 40. Такие сроки радиоизотопный метод никогда не покажет. Так что наши данные по образцам очень приблизительны.
   - А Андрей Данилыч думает, что вы ему выдавали точные цифры, - сказал Лерыч.
   - Нет, - ответил дядя Валик, - археологи всё это прекрасно знают. Но иного метода оценки ископаемых пород и останков не существует. Вот мы и врём. Сделай милость, Лерыч, выучись хорошо на умного человека, и изобрети метод, точный, хотя бы до десятка лет.
   - Надо подумать, - уклончиво ответил сын своего отца.
  
  
   Вечерело. Солнце приближалось к горизонту, и прибрало свою жару. Наступило такое время суток, когда работать, как раз, одно удовольствие - не жарко и не душно. Но именно это благодатное время все работники на земле предпочитают посвящать самому любимому занятию всех работников мира - отдыху. Действительно, как-то жалко плохое время посвящать хорошему делу. К примеру, на солнцепёке трудиться не приятно. Но трудиться - само по себе дело не приятное (крамольные вещи говорю!), так уж пусть тогда это и делается в такое же неприятное время. А отдыхать надо и во время хорошее. В общем, без многословия: работы на раскопе прекратились, едва до заката оставался час, или часа три до темноты. Мы бы с Лерычем ещё копали и копали, так как, кроме ржавых патронов ещё ничего не накопали, но со своим уставом в чужой монастырь не лезь, гласит народный этикет. Так здесь принято. И мы пошли умываться вместе со всеми.
   Ужинали арбузами и пловом. За столом подводили итог рабочего дня. Мы с Лерычем теперь внимали всему, как полноправные участники общего дела.
   Ну-ну, что там сегодня откопали? Лошадиную ногу с подковой. Очень интересно. А где вся лошадь? Гвозди нашли. Древние греческие гвозди. Нашли толстый слой золы. Немного поспорили, что это было - большой очаг или жертвенник. Какой жертвенник? - высмеял эту мысль Садиков, - где, на ферме? Дальнейшие раскопки всё покажут. Компьютер у горшечников подобрал фрагменты (шесть штук) для ещё одного горшка. Два молодых новобранца приступили к освоению квадрата N56 на шурфе N5. Это про нас. Лерыч сидит строгий и гордый. Ну, я ему сейчас расскажу на ночь!
   С ужина все разошлись заниматься бытовыми делами или просто отдыхать. На очаг взгромоздили огромный чайник. Любой желающий может вечером пить чай, сколько хочет. Дядя Валик вытащил из своего рюкзака банку кофе, и, довольный, подмигнул нам.
   Садиков сидел за общим столом, под тентом, и просматривал планы и схемы, пока позволяло солнечное освещение. Мы подсели к нему, и спросили:
   - Андрей Данилович, а когда же экспедиция будет разрабатывать скифский курган?
   И Садиков отвечал:
   - А для этого, ребятки, надо бы послать разведгруппу по туннелям каменоломен, чтобы они, с компасом, уточнили мне схему подземелий.
   - Ой, Андрей Данилыч, - пискнул Лерыч, - а можно и мы с разведгруппой пойдём?
   Ох, и Лерыч! Ну, никакой солидности. Сейчас Садиков точно думает: "Пришли тут пацаны в археологов играть!". Так и хочется теперь Лерыча по затылку стукнуть! А дядя Валик постучал ложкой по своей чашке и сказал:
   - Вот теперь, Валера, ты точно в каменоломни не пойдёшь.
   - Папа! Ну, я же именно спросил: "можно ли?".
   - Это то же самое, что напрашиваться: "ну, возьмите!", - ответил отец.
   Садиков снисходительно разулыбался.
   - Вообще то, ходить по этим туннелям небезопасно, - сказал он, - Известняки, сами по себе, не очень прочны, а часто бывают слоисты, и своды туннелей провисают. А после бомбовых ударов некоторые своды находятся на грани обвала. Бомбы здесь рвались чудовищные - вы посмотрите, какие воронки огромные есть в степи. Я, прежде всего, не рискую людьми. Пробраться под курган из-под земли - это только идея. Но воплотить её можно только при обеспеченной безопасности подземного прохода. А мы, к тому же, только приблизительно знаем куда идти. Если разведчики уйдут под землю, мы ещё и не будем толком знать, где они находятся.
   - А тут, вдруг, обвал, - сказал я, - Кто-нибудь кашлянёт, и - обвал! Путь закрыт, и надо идти другими ходами. Всё - группа заблудилась!
   Лерыч нахмурился и покачал головой.
   - Вот-вот, где-то так, - согласился со мной Садиков, и снова углубился в схемы раскопок.
   Я оттер Лерыча на другой край стола и зашептал громким страшным шёпотом:
   - Лерыч, тут десять раз подумать надо, прежде чем в каменоломни лезть...
   - А почему не одиннадцать? - пошутил Лерыч.
   - Ты слушай! Обвал обвалом - это тоже опасно - но, как бы... стихия, неживая природа. Хлоп! - и в лепёшку! Был человек, и нет. Хуже другое: сгинуть там же, но... медленно. Здесь, Лерыч, не просто подземелье - туннели лабиринта - они... живые, что ли. Несколько человек, которым посчастливилось выбраться, уверяют, что лабиринт сам меняет свои ходы. Заблудились, как-то, одни молодые люди. Студенты какие то. Петляли, петляли, видят - гиблое дело. Искать выход надо осмысленно. Студенты, они - умные: пошли от какой-то точки, составляя схему на обороте пивной этикетки (другой бумаги не нашлось). Если дойдут до тупика, то по схеме можно вернуться обратно. Шли они так, и дошли до огромного провала на второй, нижний, уровень. Повернули назад, идут по схеме. Спичками светят. Хорошо, что все курящие были - у каждого нашлось по коробку спичек. Идут. А лабиринт, через несколько поворотов, абсолютно изменился. Совсем другие туннели. А спички уже кончаются... Повезло им, выбрались, всё-таки. Четверо их было. Вышло трое. Четвёртый отбился... Сами не заметили, где. Просто молча пропал. Выбираются, вообще, не многие.
   Я горестно помолчал, глядя в розовеющую степную даль, и продолжил:
   - Лерыч, ты же был в каменоломнях!
   - Был. На экскурсию ходили, в подземный музей.
   Лерыч, я, и дядя Валик, пару лет назад посетили Мемориал Славы, поставленный на городской окраине, над главным входом в каменоломни. Через него, по специально оборудованной лестнице, можно спуститься вниз, и попасть, с экскурсией, в подземелье, где представлена жизнь партизан времён Отечественной Войны. Всё натуральное - и холод, и сырость.
   - Далеко мы ходили? - спросил я.
   - Не знаю. Кажется, по кругу обошли, и спустились к лестнице.
   - А дальше можно было ходить?
   - Нет, там же решётки стояли, что бы с маршрута не сбиться. Я туда, помню, фонариком посветил, в один такой ход. Смотрю, туннель дальше уходит, конца не видно, а от него - другие ходы во все стороны. Интересно!
   - Интересно!? А ты там кого-нибудь видел?
   - Кого?
   - Не видел, значит. А тебя оттуда видели.
   - Кто?
   - Кто? - я нахмурился, как от тяжкой думы, - Кто... призраки.
   - Какие призраки, Димыч? Призраков не бывает.
   - Сходим, проверим? - предложил я, угрожающе придвинувшись к Лерычу, - Ты знаешь, сколько народу заблудилось в подземельях, и никогда не вернулось? Искать их отправляли солдат из воинских частей. Искали, и даже тел не находили. Говорят, их съедали крысы. Ещё тогда, когда они только слабели от голода и жажды. Души несчастных до сих пор бродят по тёмным лабиринтам.
   В лице Лерыча, едва заметно, что-то переменилось. И я продолжил:
   - Призраки бывают разные, Лерыч. Бывает звуковой призрак - это голос погибшего человека, блуждающий, бесконечно, в камнях. Только это вовсе не эхо. Нет, это именно голос. Он может говорить и издавать звуки, какие посчитает нужным. Часто это жуткий плач, или проклятия. Если ты слышишь этот голос, это не значит что призрак где-то вдалеке, он может быть прямо возле тебя!
   Лерыча передёрнуло.
   - Бывает световой призрак. Это видение погибшего человека. Он бродит по туннелям, иногда оставляя следы в виде надписей и каких-то начертаний. А вот, слушай, как-то была история. Полезли в каменоломни три пацана, школьники, за оружием - его там можно найти. С собой взяли три факела и один аккумуляторный фонарь. Факела оставили на потом, если батарея сядет. Идут, фонарём светят. Схема у них там была, или что, не знаю, только остановились они в одном месте, что бы определиться, где они есть. Стоят, осматриваются. Тот, который фонарь держал, вдруг замечает: на стене тени от их фигур, только теней не три, а четыре. Сказал другим, те смотрят: и правда, четвёртая тень. Они по-своему двигаются, а четвёртая тень по-своему. И кроме них, троих, больше никого нет! И фонарь у них один - одна точка освещения. Пацанов затрясло от страха - призрак! Начали креститься, а один, вроде как, молитву читать. Толком он никаких молитв не знает, насобирал слов знакомых: "... иже, боже, аки на небеси, свят, свят, свят, Санта Мария, се гряду на облаках, аминь..." - ерунда всякая. Потом плюнул в призрака и сказал: "Сгинь!". Тут в лампе батарея, вдруг, резко подсела, и свет ослаб. Тени различать стало трудно. Пацаны быстро зажгли факел, он ярко разгорелся, и они осмотрелись вокруг. Видят: исчез призрак. Нет четвёртой тени. И... одной, из троих, тоже, нет! Тот пацан, что ерундовую молитву читал, без тени остался! Две тени есть, а третей нет. Заплакал пацан. Понял, что дело его пропащее. Его товарищи зажгли для него ещё один факел, но и тогда тени у него не прибавилось.
   Вышли они из подземелий сами, по тому же пути. А на третий день тот пацан умер. Забрал призрак у него что-то. Все три дня, перед смертью, ходил он без тени. Все в посёлке ходили смотреть: как же так, у человека на солнце тени нет! Вспоминали рассказы стариков, что, бывало, и в прошлом возвращались люди из подземелий без тени. А потом умирали. Так вот, это ещё один призрак - теневой. Человек в подземелье, порой, даже и не знал, что к нему подходил призрак. Просто возвращался наверх без тени, и всё. А через несколько дней умирал.
   На другом конце стола, сначала медленно, а потом с нарастающей скоростью, начал смеяться Андрей Данилович Садиков. При этом он оставался всё в той же позе, в какой уже давно слушал меня: подперев голову кулаком в щёку, уперевшись локтем в стол. Смеяться он перестал только тогда, когда его щека соскочила с кулака. Под смех Садикова лицо Лерыча стало меняться с тревожного, на расплывчато улыбающееся.
   - Да-а, Дима, занятные басни в ваших краях рассказывают. Но я вам расскажу быль настоящую. Верить будете?
   - Будем! - поклялись мы, и придвинулись к Садикову ближе.
   - На юго-восточной окраине вашего города есть археологический памятник, называемый Царский Курган, - начал Садиков, глядя, сощурившись, в степную даль, словно он там его и видел. - Раскопан он был 60 лет назад. Захоронение было найдено разграбленным и разорённым, но сам курган, при этом, совершенно цел. Что же произошло? А произошло, примерно два века назад, вот что. Два вора, - не думаю, что их было больше, - проникли внутрь Царского Кургана и ограбили его. Они разрыли верхушку, и добрались до каменной кладки свода; потом вытащили пару камней, и один из них спустился на верёвке вниз. Внутри был саркофаг с останками скифского князя и кости его коня. Вор открыл каменный гроб, и обнаружил там высохшую мумию, облачённую в дорогие доспехи, и другие ценности. Всё это он вытащил и снял, сложил в мешок, и его подельник на верху поднял награбленное на верёвке. Вытащить товарища он не потрудился. Жалко ему стало делиться, и решил он оставить мёртвому скифу компанию. Закрыл лаз камнем, и засыпал землёй. Замурованный вор долго выл внутри склепа, призывая помощь, но его никто, кроме мумии, не слышал. Он медленно сходил с ума от ужаса, голода и жажды. Его мучили страшные видения, ибо ничего другого в кромешной тьме увидеть невозможно. Каменные стены внутри гробницы были испещрены следами его ногтей. И когда разума в нём осталось совсем не много, голод превзошёл все мыслимые пределы, и он начал... есть мумию - древний труп, высохший, как тарань! Он набил себе полный живот мертвечиной, и умер в агонии. Об этом свидетельствуют исследования экспертов: внутри мумии несчастного они обнаружили куски другой мумии. То, что с ним произошло, даже смертью не назовёшь. Сдох! Жадность и алчность привели его к этому. Нет сомнений, он сам бы так поступил со своим товарищем, да не его это была доля. Я уверен, тот, кто бросил его в могиле, тоже нашёл свою поганую судьбу каким-то другим образом.
   - Меня сейчас вывернет! - трагически скривился Лерыч.
   Я и сам видел, что его не колбасит.
   - На, пососи конфетку, - и я протянул ему леденец.
  
  
   Наступила ночь. Звёзды густо посолили чёрное небо. Мы улеглись под открытым космосом на подстилках, и стали, не мигая, спокойно и расслаблено, созерцать эту красоту. Небо было живое и торжественное. Полчаса спустя уже казалось, что мы видим Вселенную объёмно, охватывая всю эту огромность своим сознанием. Мысль скользила между звёзд, и приближалась к границе этого пространства. Бесконечность вездесуща, она не имеет меры и отметки, но ощутима она становится там, где нечётко и гадательно проходит граница этой Вселенной. Сознание натыкается на этот незримый край, и сталкивается с тем, что осознать невозможно - с бесконечностью. На какое-то мгновение я даже почувствовал, что схожу с ума, и, в страхе, прекратил этот мысленный рейд в бесконечность. Я вернулся снова к ближней Вселенной - окрестностям нашей Галактики. Здесь было довольно суетно, как на людной улице. Периодически блистали метеориты, чертя небо короткими штрихами. Между звёзд иногда, очень быстро и очень прямо, пролетали маленькие светящиеся точки. Это спутники.
   Лёгкий ветер шевелил наши волосы, и нам казалось, что этот ветер веет по всей Вселенной, простёртой перед нами.
  
  
  
  
  

Глава 6

  
   ~ добыча! ~ мы в подземелье ~ простуженный призрак ~ подземный госпиталь ~ шайка лозоискателя ~ возвращение на поверхность без кроссовок ~ Садиков задумался ~
  
  
  
   Увы! Наши четыре квадратных метра работы на раскопе, на которые мы возлагали большие надежды, оказались совершенно безнадёжны. Кроме ржавых патронов в верхнем слое земли, мы ничего здесь не нашли, дорывшись до самых низов культурного слоя, пока нам не сказали, что дальше углубляться совершенно бессмысленно. Культурный слой здесь оказался, как выразился Лерыч, абсолютно бескультурным.
   Садиков предложил нам теперь другой вид работы: рытьё разведывательного шурфа - от заданного места шурфа N5 следует прорыть, перпендикулярно к нему, очередной шурф N28, на расстояние семь метров. Эта работа может оказаться даже более перспективной, чем разработка "квадратных метров". Прокладывая шурф, мы можем найти богатое "культурой" место, и уже точно знать, где можно продуктивно копать. Нам натянули шнур, для ориентира, и мы схватились за лопаты. Копали так: дядя Валик снимал верхний слой грунта, сражаясь с жёстким степным дёрном и всякими кореньями; следом за ним, отставая метра на два, двигался я, разрыхляя и выбрасывая землю, до глубины почти культурного слоя; в полутора метрах за мной работал Лерыч, достигая уже проектной глубины в 1.5 метра. Таким образом, шурф N28 продвигался тремя ступенями, каждая глубже предыдущей. За день мы прорвались вперёд метра на четыре. И ничего не нашли.
   А на следующий день дядя Валик сел на велосипед и укатил купаться на море. В лагере было два велосипеда, они принадлежали двоим украинским археологам из Симферополя, которые сопровождали питерцев. Один - это молодой водитель "Волыни". А другой, постарше - научный сотрудник, солидный мужчина - Сергей Дудко. Свои велосипеды они давали всем, кому надо - ведь не гонять же по мелочам автомобили. Дядя Валик сказал, что он приехал, прежде всего, купаться в море. Спросил разрешение и уехал на велосипеде Дудко.
   Уехал, а у нас вдруг такой триумф! Копаем мы с Лерычем вдвое медленнее без дяди Валика, я рою впереди, а он - за мной. И вдруг я натыкаюсь на камни. Копаем глубже, и обнаруживаем полуразвалившуюся стенную кладку, которая встречается с нашим шурфом под косым углом, градусов тридцать. Садиков жмёт нам руки, и, со словами: "Я так и рассчитывал, что здесь есть!", делает пометку на своём плане. Мало того, копая вдоль этой стены, мы наткнулись на какую-то пустоту в земле. Мы быстро, но аккуратно, разгребли эту полость, и - о, радость! - нашли в ней звенья ржавой цепи. Всю цепь мы откапывали осторожно, кисточкой, дрожа от понимания того, что она была сделана людьми, жившими до рождества Христова. Вся цепь оказалась длинною сантиметров 70. Мы так надеялись, что она будет к чему-то привязана, но это оказалась просто цепь сама по себе. Садиков внимательно всё осмотрел, и сказал, что та пустота, с которой началась цепь, видимо, раньше, была занята каким-то деревянным предметом, к которому была привязана цепь. Дерево истлело, оставив полость, а цепь осталась.
   - Вообще, обнаруженные полости правильнее заливать гипсом, а потом откапывать. Тогда можно узнать форму истлевшего предмета, - сказал Садиков, - Но у нас это, как-то, не предусмотрено.
   Но мы с Лерычем, что и говорить, были очень довольны. Цепь, конечно, не золотая, но её, тем не менее, аккуратно сложили в отдельную коробку.
   Когда дядя Валик вернулся, Лерыч, наигранно оттирая пот со лба, встретил его словами:
   - Ну что, папа, нагулялся? Молодец! А мы тут поработали немножко...
   Дядя Валик подмигнул мне, и сделал вид, что Лерыча не расслышал, и только ответил рассеяно-устало:
   - Здравствуй, здравствуй...
   Как Лерыч ни старался, невозмутимо, как бы невзначай, доложить о нашей находке, дядя Валик старательно изображал рассеянную невнимательность расслабленного человека, пропуская мимо ушей все его намёки. Наконец, Лерыч не выдержал, и его прорвало:
   - Папа! Я древность откопал!
   (Интересно, а я?)
   - Как!? - взорвался восторгом дядя Валик, - говоришь, Димыч древность откопал!?
   Лерыч сразу запнулся и поправился:
   - Ну, да, мы с Димычем... Цепь отрыли!
  
  
  
   Мечта попасть в каменоломни нас не оставляла. Даже не смотря на мои страшилки, Лерыч был готов пройти по таинственным подземным выработкам. Карту Хаджи-Бурунского участка мы уже несколько раз рассматривали на столе у Садикова. Он из неё секрета не делал, и она у него лежала в общей стопке технических документов. Как уже говорилось, поход в каменоломни для него был только идеей, и её реализацию в этой экспедиции он серьёзно не рассматривал.
   Схема выглядела вот как. Разработчики строительного камня вели выработки прямыми параллельными туннелями, пересекая их друг с другом поперёк. План ходов получался в виде аккуратных клеточек. Но, в зависимости от расположения каменной породы, стройный план каменоломен часто поворачивал в сторону под каким-либо углом. В таких местах клетчатая схема выработок нарушалась, создавая многоходовые перекрёстки и неожиданные тупики в самой гуще ходов. А дальше снова шла клеточная сетка плана. Получалось несколько чётких, клеточных, групп туннелей, состыкованных между собой, как попало. На краях схемы почти все ходы были недорисованы, и имели просто обрыв на рисунке. Значит, там были не тупики, а продолжения подземелий, неизвестной протяжённости и плана. Всю схему запомнить невозможно, но мы изучили, почти наизусть, самую главную её часть - расположение нескольких ходов, ведущих, по идее, под скифский курган. Когда, через четыре дня работы, мы взяли велосипеды и поехали на море, то на пляжном песке смогли, по памяти, восстановить рисунок этого участка. Мы друг друга взаимно проверили: Лерыч царапал схему сам, и я тоже сам, отдельно; потом мы сверили наши рисунки, и убедились, что они одинаковы. Это значит, что мы всё верно запомнили. И теперь мы уже не понимали, как можно туда не пойти? Схема Садикова стала для нас, как карта острова Сокровищ. Её наличие волновало нас. Нам казалось, что только мы обладаем этим сверхсекретным знанием, и только у нас есть шанс этим воспользоваться. Все признаки Великого Шанса были на лицо: ограниченное время доступности (мы здесь не надолго, и экспедиция тут не навсегда), малый круг посвящённых лиц, и большое количество всяких причин не делать этого.
   Обсыхая на пляже после купания, мы с Лерычем решили: завтра, обязательно сходим в каменоломни. Где вход - уже известно. Схему знаем. Завтра опять отпросимся на море, возьмём велосипеды, и сиганём, в объезд, к этому входу. Далеко ходить не будем, главное - увидеть, в каком состоянии туннели. Из чего сделать факел, я уже придумал. Неподалёку от пляжа, у мусорных контейнеров, я видел драную автомобильную камеру - порезать её на несколько частей, и намотать на палки - вот и будут факелы. Резина долго горит.
   Мы выкупались ещё раз, и поехали обратно. Подобрали на мусорке камеру, и разрезали её на четыре рукава, которые будет удобно надевать на палки.
   В эту ночь я Лерычу ничего не рассказывал из своей страхотеки - всё-таки завтра в тёмное подземелье идти. Надо бы без лишних нервов и обмороков при каждом шорохе. Лучше пусть Лерыч сам что-нибудь расскажет.
   Мы снова смотрели в звёздное небо, и Лерыч долго рассказывал и рассуждал о звёздах. Он много чего знал из астрономии, и особенно живо умел рисовать картину огромнейшей Вселенной, приводя интересные сравнительные примеры. Он рассуждал о внеземных цивилизациях и об их уровне развития. Проверить все эти догадки можно, конечно, только при непосредственном контакте. Лерыч спросил:
   - Димыч, а знаешь, какая температура тела будет у разумного инопланетянина, если с ним ещё удастся встретиться?
   - Градусов четыреста! - пошутил я.
   - Нет! Около сорока градусов! Почти как у нас!
   - Это с чего ты взял?
   - А потому, что если сделать разнообразную, многокомпонентную смесь разных органических и неорганических соединений, то наибольшее разнообразие химических реакций протекает при температуре от 30 до 40 градусов. Ты думаешь, почему у человека такая температура мозга - 40 градусов? Потому что мозг у нас мыслящий, мозг работает тысячами разных реакций, а для них всех нужны условия. Вот эта температура и является самой подходящей для большинства реакций. Таблица Менделеева одинакова по всей Вселенной, так что органический разум за 1000 парсеков отсюда имеет ту же температуру что и наш.
   Я с трудом переварил такую плотную научную информацию, а потом ответил:
   - Ну, разум может оказаться и не органическим, а, каким-нибудь, урано-силиконовым. А собака, выходит, разумное существо - у неё температура тела 40 градусов.
   Лерыч ещё порассуждал о космических расстояниях, и закончил всё странным замечанием:
   - Это неспроста, что человеку дано с земли видеть звёзды.
   Мы ушли спать очень довольные. У нас осталось ощущение хорошо проведённой, содержательной и плодотворной, научной дискуссии. Некоторые суждения я даже не поленился записать в дневник, а потом уснул.
  
  
   Следующим днём было воскресенье. Археологи отдыхали. Это означало, что в раскопе с самого утра работали только некоторые из них, кто хотел докопать какие-то детали, незаконченные вчера до темноты. С наступлением жары и они убрались из раскопа. Теперь все занимались или приведением в порядок добытых предметов, или хозяйственными делами. Как уже говорилось, выходные в экспедиции были по своему графику - каждые два дня отдыхали четыре археолога, поэтому воскресенье было в лагере днём рабочим, только работы велись самые лёгкие и в спокойном режиме. Не сбавляли темпов никогда только горшечники. Вчера компьютер Вячеслава скомплектовал ещё один кувшин! Правда, у него начисто отсутствует дно, но всё остальное есть. Дно, видимо, ещё валяется где-то в куче черепков, но Вячеслав решил, что посудину собрать можно уже сейчас, а дно состыковать потом. Мы с Лерычем не стали сбегать из лагеря с самого утра, что бы ещё чего не подумали (хотя что, вообще, могут подумать?), мы остались собирать кувшин. Найденные компьютером черепки уже лежали в отдельной коробке. На экране они были представлены собранные вместе и пронумерованные. В соответствии с этим трёхмерным рисунком, мы соединяли черепки между собой, и, с внутренней стороны, склеивали их скотчем. Действовали аккуратно, поэтому весь кувшин без дна собирали часа два. Получилось, - удивительно! - то же, что на компьютерной картинке. Вячеслав был очень доволен. Он сказал, что со временем подбор элементов битой посуды будет происходить всё быстрее и быстрее, так как база данных уже полным полна ими, и компьютер уже смог составить около десятка не полных групп черепков.
   Собрав кувшин, мы, с чувством людей, не шатавшихся праздно, отпросились на море. В этом нам, конечно, не отказали, и предложили поехать вместе с молодёжью на "Ниве", через час. Но у нас, как известно, были другие планы, и мы, вежливо отказавшись, взяли оба велосипеда. Четыре подходящих ветки, из дровяных запасов, мы приготовили ещё с вечера и припрятали недалеко от лагеря. Едва отъехав в сторону моря, мы их незаметно подобрали. Проехав ещё немного по автомобильной тропе, и убедившись, что нас не видно, свернули в степь. Велосипеды сразу потеряли скорость и проходимость. Степь оказалась не так ровна, как казалось глазу со стороны. Колёса постоянно находили мелкие кочки, камни и какие-то корни. В конце концов, мы слезли с сёдел, и пошли пешком, ведя велосипеды руками; только иногда мы могли проехать на колёсах несколько десятков метров.
   Спотыкаясь по неровной земле, я думал: не слишком ли мы безответственно себя ведём, в особенности я. Лерыч, в общем и целом, ведётся за мной, как за старшим и авторитетным человеком. И то, что он попадёт в каменоломни, это будет моя, или заслуга, или... вина. Это зависит от того, чем всё это закончится. На данный момент мы, пока, только лишь, всех обманули. Это, конечно, безответственно и нехорошо, но... какое бы такое "но" найти? Думаю, если бы среди людей не водилось такое безответственное поведение, то человечество, и по сей день, ютилось бы в пещерах. Зачастую, в истории, не бывало иной возможности достичь какого-либо прогресса, без всеобщего осуждения. Да и вообще, я полагаю, любые действия безответственны и предосудительны, если они заранее не обдуманы. Но мы то с Лерычем всё тщательно обдумали! И, только после этого, я повёл его в каменоломни - разве можно теперь назвать моё поведение неразумным? Нельзя. Но именно так оно и будет названо и осуждено, если всё откроется. Вот с такими нервными мыслями я и приближался к цели, ведя за собой Лерыча, и осознавая, насколько я теперь отвечаю за него.
   Где находится вход в подземелье, мы уже, предварительно, сориентировались, но сразу отыскать его не смогли. Мы держали в поле зрения скифский курган и обходили его стороной, зная, что где-то здесь должно быть нагромождение известковых глыб, среди которых есть вход в штольню, ведущую вниз. Мы шли по сухой степной траве, тревожа в ней тучи мошек и кузнечиков; наши ноги были в паутине, которой было много между стебельками трав. Наконец, мы добрались до небольшого холма, почти плоского бугра, из которого, кое-где торчали ноздреватые бока ракушечника. Обойдя бугор вокруг, мы увидели и вход. Он чернел перед нами, бесформенный, обросший какими-то колючими кустами; это было как бы щелеобразное расслоение двух пластов каменной породы: одна огромная каменная плита оказывалась под ногами, а другая висела над головой. Используя это естественное внедрение в глубину, здесь когда-то и начали пробивать штольню.
   - А она не захлопнется? - с опаской спросил Лерыч.
   - Не захлопнется, - ответил я, - Сто лет простояла, и не захлопнулась. Идём, не бойся. Сейчас зажжём факела.
   Велосипеды мы положили рядом, в кустах. Ни с какой стороны их не было видно
   На одну из припасённых палок мы надели кусок автокамеры. Приготовили второй такой же факел, но подожгли только один, для экономии. Когда факел разгорелся, мы осторожно шагнули в каменную темноту. Степная жара сразу осталась где-то за спиной, а на нас опустилась сырая прохлада подземелья. Над нашими головами навис низкий каменный свод, а под ногами захрустели обломки ракушечника. Мы перешагивали через большие каменные глыбы, продвигаясь вперёд, но метров через десять они перестали попадаться, и пошёл относительно ровный пол. Штольня плавно уходила вниз. Это немного пугало, и мы шли очень медленно, всматриваясь в темноту впереди нас, и в освещённые стены. Лерыч чихнул, и, тут же, за ним, чихнул я, два раза подряд.
   - Аллергическая реакция, - шёпотом пояснил Лерыч, - Резкая смена обстановки - сырость, холод, камень...
   Мы оглянулись назад, и увидели, что вход за нами превратился в далёкую, светящуюся щель, которая сейчас скроется за поворотом - штольня плавно поворачивала влево. Лицо Лерыча было тревожным. Я подумал, что он сейчас скажет что-нибудь очень веское, для того, что бы вернуться назад. Но, нет, Лерыч посмотрел, с сомнением, во тьму, и предложил зажечь ещё один факел. Тот, который был у меня в руках, освещал вокруг метров на 5-6, не больше. Я согласился, и мы подожгли второй факел. Стало светлее.
   Неожиданно стены с двух сторон от нас исчезли, провалившись в темноту. Мы замерли на месте, вытянув вперёд факела, а потом поняли, что попали на перекрёсток, и вышли в поперечный туннель. Я шагнул вперёд, и свет факела выхватил противоположную стену туннеля. Это был один из широких главных ходов, такой широкий, что в нём могли разминуться два грузовика; но потолок здесь нависал всё так же низко, а холод стал серьёзно ощутим.
   Согласно плану Садикова, который мы запомнили, нам надо было повернуть направо, что мы и сделали. Но, перед тем, я факелом накоптил чёрный круг на углу поворота, чтобы иметь его за ориентир при возвращении. Мы пошли дальше, молча, но уже быстрее. Вот появился первый поперечный туннель, пересекающий главный. На следующем пересечении нам надо будет опять повернуть направо. Мы дошли и до него. Здесь я опять выкоптил метку на потолке, и мы свернули в туннель, вдвое более узкий, чем главный. Неровные каменные стены опять близко окружили нас. Впереди ещё три пересечения, которые надо миновать, и тогда будет поворот уже налево. И, пока, никаких препятствий на нашем пути. А куда мы, собственно, идём? Неужели хотим добраться до самого кургана? От входа, до него, около 300 метров по прямой; подземными ходами идти ещё дальше. Мы ведь хотели только заглянуть и осмотреть туннели. Эта мысль, должно быть, поразила на с Лерычем одновременно, и мы остановились. Слишком много поворотов мы оставили за собой. Прекрасно помня план, Лерыч спросил полушёпотом:
   - А куда мы пойдём дальше?
   Понятно, что он имеет в виду: а когда мы уже не будем идти дальше?
   - Я думаю, Лерыч, - отвечаю таким же шёпотом, - дойдём до следующего поворота, помнишь, по схеме? - заглянем туда, и пойдём обратно. Скорее всего, остальные ходы от этих ничем не отличаются и находятся в таком же состоянии.
   Мы двинулись дальше. Вот опять перекрёсток, и мы снова остановились.
   - Смотри! - сказал Лерыч.
   Мы увидели на каменном потолке висящий пласт ракушечника, а на нём - ещё один, размерами поменьше. Словно слоёный торт, приклеенный к потолку.
   - Обрушится, - уверенно сказал Лерыч.
   Я ответил:
   - А мы его обойдём по боковым ходам.
   - Можно, - согласился он, - но только после этого - назад, слишком много поворотов уже будет сделано. Так и потеряться можно.
   - Ладно, Лерыч, не дрейфь, обходим, идём до намеченного поворота, заглядываем туда, и возвращаемся.
   Мы вернулись назад, и пошли в обход, по квадрату. Сейчас мы должны будем выйти с той стороны опасного перекрёстка. Да и с чего мы взяли, что эта глыба, прямо сейчас, прямо на нас, обрушится? Это Лерыча колбасит. Я с ним согласился, чтобы не нервировать его. А вдруг здесь ходы не прямоугольные? Хотя по схеме, вроде бы, клеточки, но вдруг? Да, вдруг, схема вообще не точная? Я ставлю копчёные метки на каждом повороте. Вот, вроде, вышли в тот же проход. Посмотрели - точно! - вот он, перекрёсток с глыбами на потолке. Отсюда они выглядят ещё ненадёжнее. Возможно, Лерыч и прав: здесь только кашлянуть достаточно, и всё это упадёт.
   Мы опять остановились. Нам было конкретно холодно. Изо рта шёл пар. Вход, через который мы вошли под землю, нам казался бесконечно далёким. Признаться честно, страшновато. Свет резиновых факелов не яркий, бледный и дымный. Пламя у них не ровное, дёргающееся, оно пляшет, как маленький злобный демон, на конце палки, и создаёт на стенах дёргающиеся тени. Эти тени шевелятся в темноте на некотором отдалении, и нам кажется, что там копошатся какие-то фигуры. Мы молча осматриваемся вокруг. Когда-то давно здесь гулко разносились голоса рабочих и стук инструментов. Горели масляные лампы. Здесь не было пусто и страшно - обычное производство. Но рабочие ушли в незапамятные времена, и тьма заполнила всё...
   Апчхи!..
   Что!?
   Мы вздрогнули и ахнули одновременно. Это не показалось! - из туннелей донёсся отчётливо, хотя и приглушённый расстоянием, чих. Это был басовитый, с шумным выдохом, настоящий чих! Мурашки не просто побежали по всему телу, а пронзили нас насквозь. Факела задрожали в наших руках. Мы дико переглянулись, и от этого перепугались ещё больше - вид испуганного соратника пугает, как известно, больше самого страха. Я почувствовал дрожь в коленях, а Лерыч зажал рот рукой, боясь вскрикнуть. Боже, что это было!
   - Лерыч, ты слышал? - выдавил я из себя.
   - Слышал, уходим!
   И Лерыч сам направился прямо через перекрёсток с нависающей с потолка глыбой. Глыба была не так страшна, как голос неизвестного существа, услышанного нами в подземелье. О том, что это было эхо нашего чиха, не могло быть и речи, этот вопрос мы даже не обсуждали. Даже чихая, каждый человек имеет свой голос. Этот голос был совершенно чужим, не похожим ни на мой чих, ни на чих Лерыча. Чихавшее существо, определённо - мужчина старшего возраста. В моей страхотеке, которой я развлекаю Лерыча на сон грядущий, правдивы только рассказы о бесследно заблудившихся людях. Но, неужели, байки о призраках воплотились в жизнь!?
   Мы шли назад, хотя и быстрее, но очень осторожно, чтобы не шуметь. Перекрёстки старались проходить ещё быстрее - ведь свет наших факелов видно далеко в конце каждого коридора, через который мы идём. Нам, вдруг, стало понятно, насколько мы открыты для всеобщего обозрения со своими факелами, и от этого было ещё страшнее, чем в полной темноте. Но без света мы не могли. Даже в переходах между перекрёстками мы не могли скрыться - чихающий призрак мог быть в туннеле позади нас. Или впереди... Но без света мы не могли обойтись.
   Сейчас должен быть поворот. Я поднял факел, и обомлел - как же я этого раньше не заметил? - весь потолок был густо зачернён многочисленными пятнами копоти. Понятно, что, кроме нас, здесь ещё бывало много всякого гулящего народу. Свод туннелей был закопчен везде, во всех переходах и перекрёстках. Теперь я не мог понять, есть ли здесь моя метка, или нет. Лерыч растеряно смотрел то на потолок, то на меня. Схема туннеля нам хорошо представлялась в направлении "туда", в обратном направлении голова путалась, особенно, после призрачного чиха, испуг от которого всё ещё не отпускал нас. Мне страшно было подумать, а тем более сказать, что я не понимаю, где мы находимся.
   - Надо повернуть, - сказал я Лерычу, - Если выйдем в большой туннель, значит мы на верном пути.
   В этот момент горящая резина сорвалась с моего факела, и я едва успел его бросить, чтобы резина не упала мне на руку. Резиновый рукав перегорел пополам и не мог держаться на палке. Света сразу стало меньше, а резиновая гарь сразу заполнила воздух вокруг нас. Я взял второй факел и присел, чтобы поджечь его от упавшего куска. Факел уже начал разгораться, когда раздался дрожащий голос Лерыча, и я увидел его трясущуюся руку, показывающую вдоль стены:
   - Смотри!
   Вдоль стены протянулась какая-то длинная бесформенная тень. Но эта тень шевелилась вовсе не в такт пламени факелов, а сама по себе, какими-то мелкими, рыскающими движениями: то замрёт влево, то замрёт вправо. Я вспотел, несмотря на подземный холод. Вокруг нас, прямо, одни воплощения моих страшилок.
   - Призрак, - прошептал Лерыч, призрак тень, - может быть, ему надо принести жертву? - Его голос звучал убито.
   - Лерыч, - говорю, - посмотри ниже.
   И я быстро полез в карман за рогаткой. Недалеко от стены, в трёх шагах от нас, сидела большая крыса, и нюхала издалека нашу гарь. Пламя на полу подсвечивало крысу снизу, отчего её тень поднималась вверх, по стене, при этом расширяясь, и превращаясь в изображение маленького чудовища.
   - Крыса! - взвизгнул Лерыч.
   Крыса вздрогнула, но не ушла. Я вставил в рогатку кусок ракушечника, и прицелился в серую зверушку. Щёлкнул жгут, и пущенный камешек в пыль расплющился об стенку. Не попал. Крыса подпрыгнула и бросилась в темноту. Я поднял свой факел.
   - Идём, Лерыч, налево! Они боятся огня!
   Мы сделали четыре шага, и остановились. Впереди, на границе света и тьмы, мы увидели таких крыс десятка полтора. Они неподвижно смотрели прямо на нас, иногда шевеля усами. Мы положили факела перед собой, как заграждение, и достали обе свои рогатки. Один из наших выстрелов был меткий - какая-то крыса с визгом перекувыркнулась, когда её сбил камень. Вся стая сразу шарахнулась в темноту. Но, нет сомнений, - там, дальше, их ещё больше. Сначала была одна крыса - разведчик, а за ней - все остальные, в бесчисленном количестве. И каждая хочет жрать. Крысиное логово!
   Теперь я совершенно не знал, что делать. Но, взяв себя в руки, я представил, что бы я делал, если бы крыс не было. Лерыч вопросительно смотрел на меня. По плану, едва забытому, надо идти вперёд. Может быть, снова обойти этот проход по параллельно-поперечным ходам, как мы уже это делали? По схеме, здесь кругом прямые туннели.
   - Идём, - сказал я Лерычу, и повёл его в проход направо, в обход. Четвёртый факел я держал наготове. Для крыс.
   Поворот направо. Прошли ещё немного, и туннель резко расширился. Мы оказались, кажется, не в туннеле, а в широкой пещере; она тянулась в том же направлении, что и проход, который нас к ней привёл. Сразу стало понятно, что мы попали не совсем туда, куда надо. Стены этого помещения были еле видны в свете факелов, настолько далеки они были в обе стороны.
   А что это впереди? Там, дальше, по обе стороны нашего пути, мы увидели какие-то, стоящие рядами, большие предметы. Подойдя ближе, можно было уже что-то различить. Это очень похоже на... железные кровати! Да вот же: дуги спинок, рамы, кое-где стоят составленные вместе ящики. Ряд кроватей тянется вдаль, видно, что многие завалились. На них лежат какие-то бело-серые свёртки. Логика подсказывает, что может лежать на кроватях, и ноги, от этого, становятся ватными, и дальше не несут. Но мы, всё же, подошли, и обмерли. В белых свёртках угадывались человеческие фигуры. Они лежали на ржавых сетках, и на ящиках, вытянутые в длину. Мертвецы. Они были, как в коконе, укутанные толстым слоем известкового налёта. Эта оболочка почти сгладила их фигуры, но, всё же, проступали контуры рук, если они лежали на теле, и, особенно, контуры лиц - ямочки глазниц, впадина рта, и бугорок носа. Такое можно увидеть только в ночном сюрреалистическом кошмаре. А потом писать с этого картину. Мы не могли вымолвить и слова, и готовы были упасть на месте. Вот куда нас загнал призрак и крысы! Не оставалось сомнений в их совместном, умышленном действии.
   Я оглянулся назад, на темнеющий провал туннеля, потом снова посмотрел вперёд, и, подняв факел на вытянутой руке, рассмотрел вдали продолжение этой страшной картины: там, дальше, всё также, рядами, стояли кровати и лежанки с покойниками, и конца этому не было видно. Бездумно, как влекомые магнитом, мы медленно пошли вперёд, между рядами кроватей. Мы спотыкались всякий раз, натыкаясь взглядом на новые подробности этого кладбища. Не все тела лежали прямо на своих местах, некоторые были согнуты, или перевёрнуты; иные свисали со своей лежанки, почти упав на каменный пол, и это свидетельствовало о том, как они умерли. Я понял, что это подземный госпиталь, погибший весь сразу, скорее всего, во время газовой атаки фашистов. Тела подземных партизан законсервировались в известняке, а их, до сих пор, ещё ни кто не нашёл. Моя догадка была, конечно, верна; но ужас от этого не проходил. Я думал: куда идти? - куда ещё можно забрести? - и так уже изрядно запутались. Позади крысы, неизвестно, в каком количестве. У Лерыча скоро тоже догорит факел. Я положил ему руку на плечо.
   - Лерыч... Это подземный госпиталь партизан. Теперь здесь их кладбище, и всё. Надо идти прямо, до следующего выхода.
   Лерыч молча кивнул головой, и мы медленно пошли между лежанками. Здесь были не только кровати, но и просто доски, сложенные вместе на полу, или поставленные на ящики. И все места были заняты... Мы, так же, увидели ещё несколько трупов в известняке, лежащих, раскинувшись, между ранеными. Это подтверждало мою догадку о газовой атаке. То были санитары и врачи, работавшие в госпитале; раненные погибли на своих местах, а они - рядом с ними. Под ногами валялись клочья бинтов, рассыпающихся в порох от прикосновения, и кое-какая посуда.
   У меня пересохло в горле от волнения, а Лерыч, удивительно, повёл себя совершенно необычно для такой ситуации. Его движения стали уверены, но очень спокойны, с лица исчез страх, уступив место холодному безличию, словно он наблюдал за каким-то миром по другую сторону толстого стекла... И тогда я понял, в чём дело: для доброй части людей подобное зрелище настолько необычно, что они престают воспринимать его как реальность, и воспринимают, как сюжет осознанного сна, когда, отбросив бессмысленный страх, человек просто смотрит на происходящее. То же произошло и с Лерычем. Эмоции перестали мучить его. Он спокойно подходил к лежанкам, и, подняв факел, освещал маску на лице покойного; слегка наклоняясь, он всматривался в черты лица, и шёл дальше. Он ничего не трогал и держался на деликатном расстоянии от умерших. Он был похож на монаха, совершающего службу над усопшими. У меня же, по прежнему, волосы шевелились на голове - я осознавал всю реальность того, что вижу. Так здесь было 65 лет назад, и так оставалось, и остаётся, до наших дней.
   Ряд кроватей и лежанок закончился, а вместе с ним и пещера. Перед нами оказалось сразу три узких проёма, ведущих в трёх направлениях - прямо, чуть налево, и чуть направо. Теперь я убедился, что дальнейшего пути я, окончательно, не знаю. Наше положение в подземелье теперь уже очень сильно отличалось от того, что было по бумажной схеме. И я решил идти в правый проход. Идти левее означало ещё больше удаляться в ту сторону, где на схеме были обрывы ходов, то есть, в неизвестное. Мы вошли в правый проход. Он был узкий, и мы шли друг за другом.
   Это что? Под ногами - большая истлевшая тряпка, похожая на одеяло. Мы перешагнули её, и свет факелов выхватил хаос из больших и мелких камней. Завал. Вот, наверное, здесь и ударила одна из многих бомб. А внизу, на камнях, лежало, невозможно понять, сколько, - то ли три, то ли четыре, скелета в остатках истлевшего обмундирования. Они лежали в разных позах, перемешавшись между собой. Боже, да что это такое! - мертвецы впереди, мертвецы позади! Среди костей мы увидели оружие - ржавые автоматы и боеприпасы. Это были не раненные, а здоровые бойцы. Они тоже погибли от газов.
   - Пошли назад, Лерыч.
   Лерыч горестно вздохнул, и мы, развернувшись, снова вышли в госпиталь. Здесь у Лерыча совался факел и погас. Пришлось зажигать последний, пока не погас и мой. Зажжение последнего факела придало нам прыти - если и он догорит, привидения, больные насморком, обступят нас со всех сторон. Мы сразу пошли в центральный проход. Он тянулся далеко, и вывел нас в просторные туннели. Кажется, мы снова попали в продольно-поперечный, чёткий, план. Здесь мы остановились в раздумьях. И я заметил, что пламя факела вытягивается от лёгкого сквозняка. Он тянулся с той стороны, куда нам подсказывало идти чутьё ориентира. И мы пошли. В одной руке факел, в другой - рогатка. Волосы на наших головах всё ещё стояли ёжиком, после похода по госпиталю-кладбищу.
   Мы шли и нам навстречу выныривали корявые камни кривых стен, которые отбрасывали самые невероятные тени. То и дело, мы резко останавливались, боясь нарваться на что-нибудь страшное. Вдруг, мы увидели, в левом боковом ходу, как нам показалось, стену в конце этого хода, подсвеченную нашим светом. Это значило, что этот ход был совсем коротким, и мы, не сговариваясь, шагнули туда, только посмотреть. Ведь очень хотелось хоть как-то осмотреться, а далеко ходить по туннелям во все стороны было некогда - у нас горели последние факела. Мы прошли шагов десять, и вышли прямо в широкий главный проход. Оказывается, мы сейчас шли всё время вдоль главного туннеля, и даже не знали об этом. К душе подкралась радость. Теперь, если по нему вернуться обратно, мы можем дойти до штольни, поднимающейся наверх.
   - Идём назад, и побыстрее, - заторопил Лерыч.
   Я был не против, но, посмотрев вдаль по туннелю, мне показалось, что я увидел там какой-то отсвет. Нельзя было быть в этом уверенным при свете факелов, которые подсвечивали красным резиновую копоть, висящую в воздухе.
   - Ну-ка, Лерыч, отойди в боковой проход, и возьми мой факел.
   - Кто там!? - испугался он.
   Я отодвинул его назад, туда, откуда мы вышли, отдал факел, и выглянул в темноту из-за угла. Вдали виднелся бледный свет, который невозможно было спутать с дневным.
   - Лерыч, кажется, там ещё один выход!
   - Тогда пошли скорее!
   Я снова взял свой факел, и мы быстро пошли на свет. Какое расстояние мы прошли, не знаю, но скоро дневной свет, падающий сверху, стал нам виден ясно. Откуда-то, из дырки в своде, в подземелье проникал белый день. Мы увидели нагромождение обвала, перекрывшее половину главного туннеля. Глыбы камней были обрушены сверху и открывали лаз на поверхность. Мы с Лерычем облегчённо вздохнули. Подойдя к обвалу, мы увидели бесформенную дыру и в ней - голубое небо, начинавшееся через несколько метров каменных нагромождений. Дыра была с некоторым уклоном, и над ней нависал большой каменный выступ.
   - Давай, Лерыч, лезь вперёд, - пропустил я его, как старший.
   Лерыч охотно ринулся вверх, по камням. Я полез следом. Но, вдруг, Лерыч шарахнулся в сторону и остановился. Его голова угодила в большую паутину, и он истерически замахал факелом, разгоняя её остатки. Выше, весь лаз, то тут, то там, был перегорожен здоровенными сетками с большущими пауками на каждой. Лерыч разил их пылающим факелом и лез дальше. На последних метрах, где лаз был шире, я уже догнал его. Темнота, оставшаяся позади, хватала меня за спину; я, казалось, чувствовал её лапы, и потому рвался наверх очень активно. Из лаза мы выглянули уже одновременно.
   Мы оказались в бомбовой воронке - это было понятно из её конической формы. Она была весьма большая, с пологими стенами. Бомба была не маленькая - её взрыв расколол каменный массив, ослабленный туннелем. Так образовалась эта спасительная щель. Но самое неприятное то, что воронка внутри была слегка загажена продуктами жизнедеятельности, то есть использовалась как туалет. И нам, вскоре, стало понятно, почему.
   Мы загасили факела, и взобрались на верхнюю кромку...
   Сразу, метрах в двадцати, мы увидели троих человек. Живых. Казалось бы, после тесного общения с мертвецами, мы должны были бы безумно обрадоваться, но, видимо, человек испуганный не вдаётся в подробности своего испуга - что страшно, а что нет; испугавшись одного, он боится и другого. Страх ещё не оставил своего действия в нас, и мы сразу присели за край воронки, едва увидели неизвестных. Как оказалось, не зря.
   Выставив глаза наверх, словно две улитки, мы, между камушками и травинками, стали наблюдать за тремя мужчинами, которые сидели, видимо, на краю какой-то ямы, и курили. То один, то другой, периодически, утирал пот. Одеты они были в пыльную, грязную одежду, какая может быть только на людях, которые действительно выкопали яму на жаре. Их головы покрывали одинаковые матерчатые шлемы камуфляжной раскраски. Это, и густая щетина на лицах, и было всем их сходством. В остальном, они отличались - один был в футболке, другой в рубашке, третий, самый загорелый (или грязный?), был голый по пояс. На всех были штаны, принявшие на себя цвет местного хаки, то есть грязи.
   Рядом с ними что-то торчало, похожее на черенки от лопат. Но в голову никак не приходила мысль, что они здесь копают огород, или занимаются строительством. Они разговаривали, и до нас долетали обрывки их фраз. Самыми узнаваемыми словами были нецензурные выражения. Люди были не интеллигентные, и идти к ним ещё больше расхотелось. Но даже если к ним не идти, всё равно, выходя из воронки, мы окажемся у них на виду, и очень их удивим своим появлением. А чем это обернётся, предположить трудно. Если они здесь что-то делают, то, наверное, продолжат этим заниматься, когда покурят. Вот тогда и посмотрим, что делать.
   Все трое докурили сигареты, но с места не сдвинулись. Продолжая переговариваться, они сидели, как и раньше, вглядываясь в степь. Так прошло около пятнадцати минут, когда из степи кто-то появился, кого они увидели раньше нас. А потом его увидели и мы. К ним шагал ещё один мужчина, в походной жилетке, накинутой на голое тело, с синим блейзером на голове. Ещё издалека он крикнул троим:
   - Ну, и чего сидим?
   В ответ на эти слова мужик в майке сплюнул в сторону, и дальнейший разговор теперь нам стал хорошо слышен:
   - Командиров не хватает, вот и сидим!
   - Ничего под этой стеной нет! - сказал другой.
   Пришедший ответил:
   - Здесь, рядом, была пустота, и не одна. Это могут быть могилы. А в могилах... Там может быть что угодно.
   - Кости там точно есть!
   - Там каменоломни под землёй, а не могилы! - злобно сказал по пояс голый
   - Нет! - замотал головой пришедший, - про каменоломни я знаю. Я отличаю каменоломни от других пустот. Я, когда с рамкой хожу, не только пустоту определяю, но и чувствую её размер. Я покажу вам, где туннель, а где другая пустота.
   - Может быть, там вода?
   - Нет, вода не там, и, вообще, вода здесь глубже. Мужики, вы же видели сами: когда мы колодцы рыли, я воду находил чётко. А вода от пустоты сильно отличается - рамка себя по-другому ведёт.
   - А может быть ивовым прутиком попробовать, а, Лёня?
   - Что-то у меня здесь прутиком не пробуется. Я к рамке привык. Как её сделал, так с тех пор и пользуюсь.
   - Экстрасенс хренов!
   - Бери, ищи сам! Я тоже сквозь землю не вижу. Вы что, думаете, если я могу под землёй дырку найти, так я вам ещё и нарисую какая она и что в ней? Умные вы, как со стороны! Сам факт установить могу, а дальше - я такой же слепой, как и вы.
   - Ну, ладно, - ответили примирительно трое мужиков, - так что там, говоришь?
   - Маленькие пустоты, - сказал Лёня, - небольшого размера, как захоронение.
   - А чего же мы тогда здесь роем?
   Лёня ответил:
   - Эту стенку мы в прошлом году раскидали. Хабара никакого. Но если есть стена, значит не одна. Думаю, это продолжение того, что отрыли те гаврики из экспедиции. Город какой-нибудь. Здесь, кроме черепков и железяк, хрен чего найдёшь. Но, тоже ценность...
   - Да-а, - сказал копатель в майке, и опять сплюнул, - могилы бомбить надо, могилы! А что делает экспедиция охренологов?
   Лёня присел рядом с троими товарищами:
   - Они роются немного не там. Могилы сюда ближе. Ну, это же археологи - их весь хлам интересует: черепки, там, костомахи всякие, и другая ерунда.
   - Вот, блин, заняли место, - сказал один из мужиков.
   - Они свалят оттуда к осени, деток в школу отводить. А до места они так и не докопаются.
   - Ага, а мы потом под дождём, по грязюке!
   - Так ведь могилы же!
   - А вдруг, нет!
   - Лёнька, колдун, ты там, точно, воду нашёл. Воду ты находишь, в этом мы убедились.
   - Сколько мы на колодцах зарабатывали? Если здесь ничего не окажется... Ну, Лёнька, тогда...
   - Пойдём опять колодцы рыть! - зло оборвал Лёнька, - я тоже вам не это самое... А найдём захоронение с золотом, сразу срубим во много раз больше, чем на колодцах.
   И спокойнее добавил:
   - Рискнуть надо. Если я нащупал, а больше никто, надо попробовать. Обидно будет и глупо, мужики: найти нашёл, а не попробовали. А теперь прикиньте: на следующий год опять объявляются те же самые гаврики, роют там, и - оп! - и в музей!
   - Да, да, надо попробовать! - дружно и серьёзно загалдели трое копателей, которые сразу изменили своё мнение, едва появилась возможность попадания шкуры неубитого медведя в чужие руки.
   - Значит, будем пасти их до осени, - сказал голый, - А как со стеной быть? Куда она, чёрт её, идёт?
   - Ладно, - сказал Лёня, - я её сейчас с рамкой прощупаю, чтобы мы знали, где она там. Только мне надо сначала настроиться на неё. Одно дело пустота, а другое - стена в земле. Сейчас...
   Лёня куда-то отошёл, и вернулся с металлической конструкцией в руках.
   Мы с Лерычем настолько были увлечены происходящим, что уже высунулись по плечи из воронки. Тогда мы увидели краешек древней каменной кладки, раскопанной в земле, такой же, как в раскопе Садикова.
   - Димыч! Это чёрные археологи! - прошептал Лерыч задохнувшимся голосом.
   - Я уже понял, - ответил я, точно так же втягивая в себя воздух.
   У Лёни в руках была трубчатая рамка, а внутри неё, на осях, свободно качалась другая, такая же, рамка, но размером меньше, вставленная в большую.
   - Лерыч, ты всё понял? Этот мужик умеет искать воду под землёй, и всякое другое!
   - Лозоискатель! - ответил Лерыч.
   - Точно. Они с ним колодцы рыли, а теперь ищут под землёй могилы.
   Лёня, держа рамку перед собой, начал осторожно ходить где-то неподалёку, начиная от разрытой стены. В начале своего пути он, немного, сосредоточенно постоял, и рамка, наконец, слабо качнулась. Лёня кивнул и пошёл дальше. Он ходил по довольно большому пространству, и мы не могли этого толком видеть. Его товарищи осторожно следовали за ним, и ставили метки там, где он им указывал. В некоторых местах его рамка, как живая, вдруг, делала несколько оборотов, и здесь он останавливался надолго; а потом там ставили метку - ложили кусок камня. Эта разведка недр продолжалась около получаса, а мы с Лерычем следили за этим с раскрытыми ртами.
   Наконец, Лёня опустил рамку и остановился.
   - Жрать хочу, - устало сказал он.
   Гробокопатели собрались вместе и осмотрели обследованный участок.
   - Чёрт знает что, получается! - сказал тот, что в майке.
   - Да, - ответил Лёня, - в линию метки не идут. Но, посмотрите, вся эта куча, как бы сходится углом.
   - Точно, точно!
   - Это, видать, и есть угол этой халабуды, только она у них, похоже, завалилась внутрь.
   - Ха, да! Молодец, Лёнька. Так, говоришь, ты могилы нашёл...
   - Жрать идём! - опять повторил Лёня.
   - Идём.
   И все четверо направились к нашей воронке. И весьма быстро.
   - Оп! Лерыч, они идут сюда! Нам надо дёргать обратно, в каменоломни!
   - Куда!? Меня уже колбасит от каменоломен!
   - Я знаю. Но, Лерыч, ещё немного: раз, два, три... и они нас... увидят!
   - О-о! - простонал он, - лезем...
   - Бери факел, Лерыч.
   И мы быстро, как могли, но, стараясь не шуметь, полезли обратно. С содроганием мы вернулись в мир темноты и холода, крыс и призраков. Мы присели под стеной туннеля, и стали слушать.
   - Мужики! - донеслось сверху; и мы с Лерычем вжались в шершавую каменную стену: было полное впечатление, что зовут нас.
   - Мужики, ну чёрт бы вас побрал! - жратву тут храните под камнями, и тут же гадите...
   Это, кажется, Лёня ругается.
   - Да ла-адно... Она вся в банках закрытая, - ответил кто-то.
   - Как свиньи!..
   Раздался стеклянный и металлический звон. Потом голоса чуть удалились, но мы поняли, что они расположились неподалёку от лаза.
   - Вот так вот, Лерыч, - и я положил свою руку ему на плечо, - нам здесь выхода нет. Мы здесь можем ждать до вечера, пока они спать не лягут.
   - А потом мы вылезем ночью, и найдём своих по свету костра! - жарко зашептал Лерыч. Он уже понял, к чему я клоню, и приготовился яростно возражать.
   - Лерыч, ты хочешь явиться к папе ночью, когда все будут искать нас в степи с фонарями, и поднимут на ноги всю базу отдыха?
   Лерыч подавлено сник.
   - Вот что, Лерыч, ты всё понял: нам надо быстро возвращаться по главному туннелю. В нём мы легко найдём нашу штольню. Факела ещё не выгорели. Если их не хватит, сожжём мои кроссовки, у них подошва тоже резиновая.
   Лерыч молча замотал головой, потом, подумав, закивал:
   - Да, да, придётся. Но это так страшно...
   - Лерыч, назовём всё, как есть. Как что называется, так и назовём. Мёртвые... они не ходят, Лерыч, не видят, и не слышат. Они никуда не сдвинутся со своего места.
   Лерыч кивнул. Я продолжал:
   - Призраки... Их не бывает, это выдумки. Крысы - они боятся огня и летящих камней. В наших руках важные сведения. Хорошо, что "чёрные" нас не увидели. Они не знают о том, что мы всё знаем. Мы должны передать информацию Садикову, и тогда экспедиция, может быть, тако-ое найдёт!
   Я уже доставал спички, и начинал поджигать остатки резины на факелах. Прожженная и сухая, она быстро вспыхнула. Факел мы зажгли один, для экономии, и быстро пошли по главному туннелю, никуда не сворачивая. Лерыч держал наготове рогатку, и, кажется, старательно внушал себе, что это оружие сродни гранатомёту.
   Мы проходили перекрёсток за перекрёстком. Мне пришлось поджечь уже второй факел. Я сложил их оба вместе, чтобы лучше выгорала резина. Лерыч взял факела, а я снял с себя кроссовки, чтобы можно было зажечь их в любой момент. Идти стало трудно - ноги кололи мелкие камни, но я героически это терпел, надеясь, что скоро будет выход. Но нашей штольни, которую можно узнать по подъёму вверх, всё не было. Только дремучая тьма одноглазо зыркала на нас из боковых туннелей. Я смотрел в каждый из них, и не мог не представить себе ходы, идущие дальше, в конце которых - мёртвые... Страшное подземелье не кончалось, низкий потолок, словно бросался на нас из темноты, когда очередной его кусок выхватывал свет факела. Мы, невольно, пригибались.
   - Димыч, факел догорает!
   - Вижу, Лерыч.
   Мы остановились; я достал нож, и сильным ударом пробил подошву одного кроссовка. Его я надел на первый факел, который уже догорел, воткнув палку в пробитую дыру. Мы быстро подожгли его, и замечательные кроссовки (пока только левый), купленные на это лето за 70 гривен, ярко и дымно запылали. Стало значительно светлей, и мы пошли дальше. Лерыч даже как-то повеселел.
   - Если твои догорят, будем жечь мои, - бодро сказал он.
   - А что ты папе скажешь? - возразил я на его широкий жест.
   - Папе? Гм... То же, что и ты, - просто ответил Лерыч.
   - Гм... - ответил я.
   Мы шли. Тьма убегала от нас впереди и наступала на пятки сзади. Мои ноги основательно замёрзли - камень был очень холодный. Страх перед подземельем несколько притупился: он стал, хотя и неприятным, но привычным чувством. Не скрою: случись сейчас что-нибудь неожиданное, и я бы совершенно растерялся.
   - Вот она! - вдруг воскликнул Лерыч.
   Я тоже увидел боковой ход слева, пол которого заметно поднимался вверх. Я осветил потолок возле него. Неужели это моя метка? Среди старой копоти она была более жирной. Это, действительно, искомая штольня! Немедленно мы направились в неё. Лерыч рвался бежать вперёд, но я этого сделать не мог - босиком было больно ступать по битым камням.
   Наконец, впереди ярко засветилась горизонтальная щель выхода. Мы чуть не закричали "ура!". Свет стал ярче, и, вот, совсем победил пламя горящего кроссовка. Я откинул догорающий факел. Мы вышли наружу, и степная жара обняла нас, замёрзших. Яркий свет, на время, слегка придавил глаза.
   - Прорвались, Лерыч! - сказал я.
   - Вот так разведка! - сказал он, - расскажи кому...
   - И не вздумай! Мы были на море! Что и как рассказать, сейчас обсудим. Где наши велосипеды?
   Они оказались на месте. Бродячие привидения их не украли. Я посмотрел на часы - в подземелье мы пробыли 5 часов.
   - Так много? - удивился Лерыч, - Я думал, всего-то... не знаю, сколько.
   - В таких местах время течёт по-другому, - серьёзно ответил я, - Аномалия. Пустоты в недрах - это всегда аномалия. Ты знаешь, почему лозоискатели могут находить пустоту под землёй? Они чувствуют аномалию. Чувствует: время как-то не так пошло - и рамка у него в руках завертелась, или прутик согнулся - это реакция противодействия изменениям. Физику учил? - всякое действие вызывает противодействие, вот. А сколько же здесь времени прошло на самом деле?
   - Вернёмся в лагерь, узнаем.
   Но возвращаться сразу в лагерь было бы опасно: вдруг окажется, что мы подозрительно мало отсутствовали; и, к тому же, у некоторых людей может даже возникнуть просто интуитивное чувство, что мы на море и небыли. Поэтому, выбравшись на автотропу, мы припустились во все колёса к мысу Хаджи-Бурун, а с него, под гору, к базе "Азовская волна". Дорогою мы, живо, болтливо, и смело, обсуждали миновавшую разведку подземелий.
   - И кто только нарыл там эти ходы? - спросил Лерыч, - ведь там же, наверное, их сотни километров.
   - Тысячи! - ответил я, - Каменоломни имеют три уровня, три этажа. Мы были только на первом. Что творится на нижних уровнях, уже никто не знает. Я думаю - настоящий кошмар. Там никогда не бывает света. А в таких условиях всегда заводится какая-нибудь чертовщина. Я слышал кое-что когда-то. Некоторые учёные утверждают, что у нас там, на нижних уровнях, куда больше ста лет не ступала нога человека, сформировалась крысиная цивилизация. Свободно развиваясь, без врагов, поколение за поколением, там вывелась порода разумных крыс. Там - их царство. И хотя эти твари и разумны, но это не люди; их обычаи и правила - другие. Каннибализм у них - норма жизни. Крысы, которых мы видели - это не те крысы. Это неразумная раса крыс, которая подчиняется нижним этажам. Их, собственно, и жрут нижние разумные крысы. А пастись их они отпускают наверх. Они и пасутся... В нашем городе тоже случаются исчезновения людей, но именно у нас это связывают с действиями крысиной цивилизации.
   Честно, я не хотел сегодня Лерычу ничего рассказывать из страхотеки, но меня как-то взяло и понесло.
   - Когда-нибудь крысы вылезут и на поверхность, когда им там станет тесно. Некоторых из них уже видели в системах канализации. Они отличаются от обычных тем, что понимают человеческую речь, хотя сами не говорят.
   Лерыч слушал, открыв рот.
   - А туннели выкопали рабочие, добывающие камень. Наш город, да и другие города в Крыму, строился из камня-известняка и ракушечника. Они долбили породу и пилили камень под землёй, опускаясь всё ниже. Вот и нарыли три уровня, а потом ушли. Камень стали добывать, и сейчас добывают, в карьерах, в открытую.
  
  
  
   Мы искупались в море, но валяться на солнышке нам было некогда. Садикову надо непременно скорее доложить то, что мы узнали. Но как мы это узнали, лучше бы скрыть.
   Вернулись в лагерь ещё по жаре - было около четырёх часов - и нашему раннему возвращению, всё-таки удивились. Дяди Валика в лагере не было. Он тоже уехал на море, на "Ниве", и, к тому же, он собирался на автостанции разобраться с автобусом, идущим на Щёлкино - мы завтра, всё-таки, едем на Казантип.
   Садиков был в лагере и пил холодный компот. Мы сразу подошли к нему, и сообщили, что у нас есть важный разговор. Мы рассказали, что, дорогою на море, отклонились от маршрута (истинная правда, кстати), чтобы посмотреть на курган, который Садиков мечтает раскопать (тут уже, каюсь, врём), и нарвались на чёрных археологов. Дальше рассказали всё, как было. И заключили тем, что, поехали дальше, на море купаться, и, вот, только сейчас вернулись. Тут я с опаской подумал: а не обратит ли он внимание на наши ободранные ноги? Куда делись мои кроссовки, я уже придумал, но есть ещё колени, побитые, когда мы снова спускались в лаз. Но Садиков ничего не заметил. Он нахмурился и спросил:
   - Они вас не видели?
   - Нет, Андрей Данилович.
   - Больше туда не ходите! И, значит, у них есть лозоискатель... вот это да! И он нашёл могилы возле нас? И они, наверняка, им отмечены.
   Мы обрадовались такому предположению:
   - И правда, Андрей Данилыч, а что, если да!
   - Но, скорее, нет. Он просто запомнил места. По их словам, выходит, могилы где-то возле наших раскопок, в направлении от нас к ним, в том секторе, что смотрит на наш курган. Да, но это десятки и сотни акров площади!
   - Скорее, ближе к нам, чем дальше от нас, - сказал я.
   - Да, Дима, ты, наверное, прав. Но, всё равно, площадь очень большая.
   Лицо Садикова стало каким-то алчным. Он стал похож на пирата, который хочет объегорить своего конкурента-разбойника.
   - Лозоискатель... А ведь это - находка - такой специалист! Конечно, говорить с ним об этом - без толку. Так он нам и покажет могилы! Ну, это ладно, пусть бы ещё чего-нибудь поискал, так ведь, обязательно, деньги заломит... фу ты, бешенные. Подземную воду они ведь не за так ищут. А что если... - И Садиков сощурился, причём не только глазами, а, как-то, всем лицом, - ...а если самим попробовать, а? Взять рамку... Я понимаю, надо способность иметь, экстрасенсорикой обладать. Но, я слышал, это дело можно развить и тренировкой. Попробую, - сказал он, и снова к нам:
   - Молодцы, парни, спасибо за бдительность! Но, ради бога, больше к ним не суйтесь. Вы сделали всё, что смогли, большего не надо для пользы экспедиции.
   Но у нас, насчёт пользы экспедиции, было другое мнение.
   - А ты, почему без обуви? - вдруг спросил меня Садиков.
   И я ответил то, что уже заранее придумал:
   - Дурака свалял, Андрей Данилович: поставил кроссовки у самой воды. Там штормит слегка. Мы с Лерычем вылезли из воды, а один уже смыло и унесло. Так и не нашли.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 7

  
  
   ~ короткий заезд на Казантип ~ все ходим с рамками ~ сапёры ищут снаряды, а мы перебираемся на место "чёрных" ~ как Садиков нашёл и потерял золото - исторический рассказ ~ гроза со стрельбой - газовый пистолет против дробовика ~ сияющий Лерыч ~
  
  
  
   Ничего, из пережитого днём, нам ночью не приснилось. Наши здоровые нервы благополучно пережили вчерашнее потрясение, но нарываться на те же приключения, почему-то, больше не хотелось.
   Дядя Валик обрадовал нас билетами на автобус до Щёлкино. Первый, утренний, отходит в 8:15 с автостанции на Маяках. К назначенному времени мы были уже там.
   Я, вместо кроссовок, обулся в свои пляжные шлёпанцы, которые догадался взять с собой. Обувь, конечно, чисто прогулочная. Случись в них лезть опять в подземелье, и я, скорее, опять пойду босиком - по каменным завалам в них не полазишь. Бегать в шлёпанцах вообще немыслимо - слетят с ног. Нет ничего удобнее кроссовок для человека, не избегающего ни одного приключения. А кроссовки, к тому же, отлично горят, и человека, любящего приключения, они выручают ещё и этим. Дядя Валик сочувственно посмеялся над единственным оставшимся экземпляром, и ласково постучал мне пальцем в лоб:
   - Следить надо за обувкой, не зевать. Семьдесят гривен - тю-тю! - в открытое море!
   Мы ему, разумеется, тоже рассказали легенду о набежавшей волне. И только в своём дневнике я не мог не написать правду. Теперь прячу его на самое дно рюкзака, чтобы, не дай бог, никто не прочитал. А сам, то и дело, возвращаюсь мысленно к подсчётам: сколько раз я сказал правду во всей этой истории с каменоломнями, а сколько раз соврал. Вынужденно соврал, но это сути дела не меняет. Врал, всё-таки, больше. А почему? Да по очень простой причине - что бы не влетело! Одно утешает: никому от этого вранья не стало хуже. Но ложь остаётся ложью, и даже, если бы правды я сказал больше в десять раз, чем лжи, моя единственная ложь перечеркнула бы все достижения моей правды. Чтобы не лгать, понял я, надо быть, действительно, сильным человеком. Копаясь, вот так, в себе, я нашёл, что мне - увы! - далеко до такого идеала. Я придумал для себя некий авторитет взрослого человека, и теперь боюсь его потерять. Как хочется, чтобы этого случая с каменоломнями никогда не было; и, в то же время, я рад, что это было.
  
  
   Автобус марки "ЛАЗ", который 8 часов вёз нас до Щёлкино, противоречил всем законам физики. Такое не может двигаться, такое не может издавать звук, это не может выделять энергию! Тем не мене это двигалось, гудело, грелось и пыхтело выхлопной трубой. Оно и довезло нас до места назначения. Автобус имел множество остановок в сёлах, и, кроме того, дорога сильно петляла по холмистой степи. Всё это, вместе взятое, забрало уйму времени. Но вот, наконец, мы вышли на пыльной, людной автостанции, и зашли перекусить в одну из кафешек. Яркие плакаты рок-фестиваля "Каzантип" были развешаны повсюду, и мы, уже без вопросов, знали, где да что. Осталось только прийти и... увидеть.
   Жильё нас не волновало. Новое увлечение археологией внесло свои правки в старые планы - Лерыч, теперь, не хотел задерживаться более суток на фестивале, и желал поскорее вернуться к зарытым артефактам и добыть себе славу. Кроме того, за наш самоотверженный труд на раскопках, экспедиция снабдила нас резервной палаткой. Её теперь тащил на спине дядя Валик. А мы с Лерычем несли всё остальное.
   Фестиваль ежегодно проводился у берега моря, в степи. Здесь уже была собрана сцена и несколько небольших трибун. Стояли вагончики технического обеспечения, и возилось много рабочего народу. Завтра открытие.
   Недалеко от концертного поля, тоже у морского берега, раскинулся стихийный палаточный городок, интереснее которого мы ещё ничего не видели. Здесь было полно самой колоритной молодёжи - начиная от байкеров, и заканчивая какими-то верующими некой загадочной религии. А в общем и целом - это весёлые люди, намеренные эффектно провести время. Мы выбрали себе место в общем ряду палаток, и Лерыч гордо ткнул в песок свой жёлтый рюкзак: место забито! Здесь мы и поставили палатку. После этого к нам, один за другим, стали ходить знакомиться соседи. Дядю Валика, с его питерским говором, приняли за старинного адепта русского рока, и он им всем подыгрывал, объясняя, что он - вымытый и подстриженный панк.
   На следующий день грянул фестиваль. На открытии было весело и здорово. Ночное небо озарилось ярчайшим фейерверком, от него сгорело несколько палаток в лагере. До утра гремела музыка - известнейшие группы чередовались с теми, кого ещё вообще никто не знает.
   Завтра мы уезжаем обратно, когда выспимся. Нас напутствовала знакомая молодёжь: оказывается, ездить на рейсовом автобусе - это "жлобство". Настоящий свободный человек и ездит свободно. Ему для проезда не нужны какие-то специальные разрешения в виде билетов. Сел! И поехал! Иначе говоря, свободный человек ездит автостопом. Лерыч немедленно загорелся этой идеей, а дядя Валик возражать не стал: попробуем! Однако это оказалось не так просто. Желающих куда-то уехать, несмотря на продолжение фестиваля, было много. Автостопщики охотились за попутным транспортом в сторону Симферополя и Джанкоя. Нам надо было совсем в другую сторону, но туда почти ничего не едет, кроме рейсового автобуса; да и тот оказался занят менее "свободными" людьми - пардон, жлобами.
   Мы смогли остановить вонючий бензовоз, идущий в нужную сторону. Но дальше городской окраины ему было не надо. Мы, всё равно, проехали на нём до выезда из города, для того, чтобы Лерыч мог сказать, что мы ездили автостопом. А нас, тем временем обогнал второй автобус, идущий в наши края, и на который мы могли бы сесть, если бы не автостоп. Дядя Валик давно решил приучать сына к ответственности за свои решения, и поэтому он только сказал ему: "Ну, пошли, Лерыч, домой...". И мы... просто побрели дорогой на восток. Лерыч, напросившийся на автостоп, теперь должен был на своей шкуре вкусить все возможные последствия своего решения, как хорошие, так и плохие. Дядя Валик приготовился стоически выдержать пеший путь до Маяков, который автобус безостановочно проходит часов за пять. Главное, чтобы воспитуемый, то есть Лерыч, сполна ощутил, что такое самостоятельные решения, и как далеко от них тянутся последствия. Но назидательная часть продолжалась не долго. По дороге ехали синие "Жигули". Скучающий водитель подбросил нас до ближайшего села. А из села, как раз, выезжал грузовик, который привозил какие-то стройматериалы из нашего города, и теперь направлялся обратно, прямо через Маяки. Всё складывалось удачно, только от настоящего автостопа отличалось тем, что водила грузовика запросил денег. В общем, получалось дешевле, чем билеты на автобус, и мы согласились. Устроились в кузове, на старых автопокрышках. Грузовик резво помчался по не очень хорошей дороге, и нас начало подбрасывать и бросать из стороны в сторону, так, что мы вынуждены были держаться, вцепившись в борта. Вокруг весело бежала и прыгала холмистая степь, а за грузовиком гналось плотное облако пыли, им же и поднятое. Когда водитель поддавал газу, облако отставало; когда же сбавлял скорость, преодолевая трудные места, оно догоняло нас, и грозило накрыть с головой. Вскоре, мы полностью сосредоточились на наблюдении за пылевым облаком, и, при каждом тормозе, с замиранием сердца, ожидали, что сейчас будем накрыты пылью. В конце концов, так и случилось, когда грузовик притормозил, пропуская отару овец. А через пятнадцать минут грузовик уже взобрался на мыс Хаджи-Бурун. Дядя Валик постучал в кабину, машина остановилась, и мы слезли.
   Похоже, собирался дождь. Стороною, южнее, скапливались тёмные тучи. Наверное, дождь будет ночью, над городом.
   Знакомой тропой мы дошли до лагеря. Здесь всё по-прежнему. А вот раскоп за два дня увеличился подозрительно сильно, словно сюда подбросили ещё двадцать студентов: мы увидели новую разработку, размером метров семь на семь, и в ней - какую-то зияющую дыру. Неужели нашли могилы?
   Нам на встречу вышел только дежурный. Спины остальных торчали из раскопов и шурфов. По всему видно - работа кипела ещё сильнее, чем раньше. Подошёл Садиков и пожал нам всем руки:
   - Погуляли? Молодцы! Вечером споёте всем, что вы там слышали.
   - Это надо слышать на натуре, - сказал я.
   - Тогда колбасит, - подтвердил Лерыч, - а так не колбасит.
   - Нас тут тоже колбасит, - в унисон ответил Садиков, - особенно, меня. Я здесь, с вашей подачи, занялся лозоискательством, и... ничего не нашёл.
   -А это что! - хором воскликнули мы, и указали на новую разработку.
   - А это совсем не то. Наши студенты рыли развед-шурф, и, вдруг, наткнулись на бревенчатую стену. А, каково!? Откопали вход. Это, оказывается, немецкий блиндаж с боеприпасами. Он почти пустой, там только несколько снарядов в хорошем состоянии, и два автомата. Наличие автоматов говорит о том, что блиндаж покинули в спешке, его, должно быть, завалило взрывом, а значит, здесь может остаться ещё много боеприпасов. Мы вызвали сапёров. Но здесь сапёры, как сантехники в ЖЭКе - вызывать надо за две недели. Поэтому, пока мы их дождёмся, в блиндаж не лазить, и вокруг ничего не рыть...
   Но пока Садиков это всё говорил, мы успели приблизиться к блиндажу достаточно близко, чтобы туда заглянуть. Блиндаж был наполовину засыпан грунтом и кусками брёвен, из которых он был сложен. Его раскапывали изнутри до тех пор, пока не нашли несколько снарядов. Тут же, у входа, стояли у стены два найденные автомата модели МП-40, в народе часто называемые по имени конструктора "шмайсер". Автоматы были в отличном состоянии, и не удивительно - вместе с ними нашли дырявые банки с германской тушёнкой - жир от тушёнки сберёг автоматы от коррозии.
   - В блиндаж, наверное, наши забросили гранату, - сказал Садиков, - Вся тушёнка нашпигована осколками, и стены, и потолок тоже.
   А патроны в автоматах есть? Оказывается есть. А как насчёт пострелять?
   - Ни в коем случае! - естественно, ответил Садиков, - Это не игрушка.
   Но как пользоваться автоматом показал, отстегнув магазин, хотя патроны из него он уже давно вытащил. Оружие всегда приятно держать в руках - такая уж натура у человека. Автомат тяжелит руку. Взводим затвор, снимаем с предохранителя, жмём на спуск - клац! Пальнуть бы один патрончик. Он стреляет пистолетными патронами - удобно - боеприпасы подходят и к пистолету, и к автомату. Та же идея заложена и в советском ППШ.
   Лерыч даже сфотографировался с автоматом у входа в блиндаж.
   - Андрей Данилыч, а как же могилы? - спросили мы, - Вы их так и не нашли?
   - Нет, но пытался, - признался Садиков. - Вот я с недоверием относился к Вячеславу Белокунову, с его идеей собирать горшки на компьютере, а теперь сам оказался, как он: соорудил себе техническое средство - рамку - и хожу тут, медитирую, концентрирую, колдую... или чёрт знает, что это я такое делаю, пока все работают в раскопе. Теперь и неудобно как-то - вроде, как ерундой занимаюсь. Ну, так ведь Белокунов, тоже, мы думали, ерундой страдал, а теперь, смотри-ка ты, уже четыре горшка собрал!
   - Уже четыре!?
   - Да! Так, думаю, может быть, и я не зря здесь опыты ставлю? И не только я пробовал. Все ребята наши пробовали с рамкой ходить. Не крутится нигде. Наверное, нет среди нас людей с такими склонностями... или развивать надо. Или, вообще, здесь ничего нет.
   Дядя Валик подумал, и сказал, вот что:
   - Не может быть, чтобы у археолога, рывшего землю много лет, не было этого особого чувства. Вспомни, Андрюха, ведь тебе никогда не приходилось так рыть, ну... чтобы совсем зря. Ведь, хотя бы рядом, но попадал, верно?
   - Ну, верно, Валик. Так ведь, перед тем, изучаются и анализируются все исторические источники и ссылки. Есть и явные признаки. Аэрофотосъёмка, например, порой, показывает контуры больших объектов.
   - А ты, Андрюха, попытайся припомнить то, вот такое, неуловимое чувство, за которым обычно не следят, но которое всегда есть, когда идёшь сквозь породу, через грунт, к цели. Вот ты рыл, рыл, и - раз! - нашёл что-то этакое; послал потом к нам в лабораторию, мол, сколько тысяч лет? Рыл, и ведь не знал, что оно сейчас из грунта покажется. Но чувство то было. Было! Только на него внимания не обращают. Оно там где-то дёргает ниточку, но его не слушают.
   - Я понял, Валик.
   - Ну, так вот, постарайся вспомнить это неуловимое чувство. Ты знаешь, эта рамка, конструктивно это - индуктор. Обе рамки - это две катушки, взаимодействующие друг с другом. Внешняя рамка воспринимает и проводит твоё чувство. Вспоминая нужное чувство, о чём я и толкую, ты создаёшь в этой рамке, что ли, ток этого чувства, или, я не знаю, как это обозвать, ну, в общем, оно там есть. А вторая рамка - это как вторичный контур трансформатора. Там наводится то же чувство от первой рамки - происходит индукция. Это, так сказать, образец. И вот, ты набрёл на то место, где такое же предчувствие тоже может возникать, - вот здесь, наверное, происходит резонанс с рамкой, и рамка поворачивается.
   - Откуда ты это всё знаешь, Валик?
   - Как-то, приходилось выпивать с ребятами из лаборатории по энергоинформационному обмену в природе, иначе говоря, с аномальщиками.
   А Лерыч сиял, как пятисотваттная лампочка, от гордости за папу.
   - Попробую воспользоваться твоим советом, Валик, - сказал Садиков, - Надо попробовать вспомнить это чувство, а то с меня уже Славик Белокунов смеяться начинает.
   - Так, а может быть, и мы попробуем? - предложил я.
   - А чего, попробуйте. Сами кашу заварили. А вы ничего не перепутали насчёт могил?
   - Нет, Андрей Данилыч, лозоискатель сам всё так и сказал, как мы говорили. Больше, чем он не ошибёмся. А они нас, точно, не видели. И он, скорее, не врёт.
   - Ты хоть рамку покажи, - попросил дядя Валик.
   - А это, вот, пожалуйста, - и Садиков скрылся у себя в палатке. Оттуда донёсся его голос: - Конструкция, конечно, халтурная, потому и не работает...
   Он вышел из палатки с этим не хитрым сооружением в руках. Внешняя рамка было сделана из обода проволочной корзины, а внутренняя - из двух квадратных ручек от вёдер для краски. Обе рамки были подвижно соединены двумя маленькими болтами с шайбами.
   - Ну, молодёжь, пробуйте вы!
   Я взял рамку из рук Садикова. Вспомнить чувство? А какое чувство? С недавних пор я знаю одно чувство - чувство замкнутого пространства. Впрочем, оно было не таким уж замкнутым, но ведь это же совсем иное дело, когда у тебя над головой не открытое небо, а метры земли. И темнота изо всех дырок... Чувство подземелья. Мне надо почувствовать пространство под землёй и темноту в нём. Но пусть... начнёт Лерыч. Он, тоже, всё это испытал, а начинают всегда с младших.
   - А ну-ка, Лерыч, давай ты.
   Дядя Валик с самого начала был недоволен тем, что мы нарвались на этих сталкеров. Мы его убедили, что всё произошло случайно, но он предупредил нас, что не следует отклоняться от избранного пути. Это был явный намёк на то, что именно мне бы следовало придерживаться дисциплины, и держать Лерыча в том же духе. Теперь же он скептически улыбнулся и сказал:
   - Это хорошо, что вы наткнулись на "чёрных" с лозоискателем, а не на каких-нибудь наркоманов. А то сейчас пришлось бы искать клады не рамкой, а с помощью глюков, происходящих от дозы конопли!
   - Папа, не сбивай меня! - ответил Лерыч, и стал очень важным.
   - Вы бы поели хоть...
   - Папа, на пустой желудок лучше сосредотачиваешься на... духе.
   Дядя Валик рассмеялся. А я тоже, есть ненамеревался. Хотя рамка и была у Лерыча, я уже усилено представлял себе подземелье под ногами; но у меня всё больше получалось, что не оно подо мной, а я - в нём. Тут уж не до еды. Да ещё и рядом это всем известное чувство "вот-вот..."
   Лерыч вытянул перед собой рамку, и торжественно пошёл от крайних палаток в сторону кургана. Мы не стали идти за ним, а присели на ящиках, и наблюдали. Садиков и дядя Валик закурили. Лерыч хаотично бродил в траве, иногда подолгу останавливаясь. Рамка покачивалась в такт его шагов, но не более того - она не вращалась. Дядя Валик докурил сигарету и встал, чтобы позвать сына. Но он увидел, что Лерыч, хоть и очень далеко, но повернул обратно, и потому звать его не стал. Наш лозоискатель ещё минут десять бродил по ковылям, и, наконец, добрёл до нас. Его терпение кончилось.
   - Что-то я не нашёл того чувства, от которого колбасит. Вот, чувствую, - здесь есть, ну, везде, то есть... А вот где?
   - У тебя на бороде, Лерыч, - сказал дядя Валик, - Ничего ты не чувствуешь. Хочешь только...
   - Ну, папа!
   Я взял у него рамку.
   Иду. Вижу, что по этому месту ходило уже не мало людей. Не надо этого замечать, иначе, просто пройду чужими путями, и ничего не найду.
   Закрыл глаза, и осторожно иду, рамку держу перед собой. Пытаюсь вызвать ощущение пустоты под ногами. Глаза бы надо открыть, я же так не увижу движения рамки. Открыл. Рамка повёрнута! Я остановился. Нет, это случайно, от колебаний шагов, она ведь не вертится.
   Я опять прикрыл глаза, и пошёл вперёд, рамку наблюдаю через щёлочки глаз. Она просто покачивается. И вдруг, под ногой камень, - раз! - и я просто упал. Прямо физиономией в колючую траву. Сзади раздался многоголосый хохот.
   Я поднялся, отряхнулся. Хохот очень быстро стих, усиленно задушенный самими же смеявшимися; видно - люди засмеялись непроизвольно. Я подобрал рамку и побрёл обратно. Дурацкий камень совершенно сбил меня с поискового настроя.
   Когда я подошёл к своим, дядя Валик мне сказал:
   - Вот именно на том месте, скорее, что-то и есть!
   - Там камень есть, дядя Валик, - ответил я, махнув рукой.
   Конечно, на месте моего падения никто не стал трудиться с лопатой, в том числе и я.
   На следующий день, то есть, спустя два дня после вызова, явились сапёры МНС; на двух машинах с надписью "Разминирование". Для сапёров, приехать через двое суток - то же самое, что для сантехников прийти через месяц: или всех зальёт, к чертям, или все успеют взлететь на воздух.
   Командир отряда - строгий капитан - велел всей экспедиции выселиться с места проведения опасной работы. Нас ждал неопределённо длинный простой работы - вдруг они найдут много боеприпасов, и будут их очень долго вывозить.
   - Земляки! - проникновенно сказал капитану Садиков, - только, по возможности, не подрывайте их на месте! Могут пострадать большие ценности.
   Капитан молча кивнул, и принялся громко командовать своими людьми, которые уже достали миноискатели.
   Садиков же решил перебросить личный состав экспедиции на старый участок, на котором мы с Лерычем застукали свинарей. Пока мы, по быстрому, собирали свой рабочий инструмент и палатки, сапёры успели уже услышать писк в наушниках миноискателей. Мы уходили, когда они, осторожно, начали рыть землю возле немецкого блиндажа.
   На старом раскопе, давно не посещаемом археологами, царил полный беспорядок. "Чёрные" рыли, как попало, лишь бы выбросить объём грунта.
   - Их бы на колхозное поле, вместо плуга! - злобно сказал Садиков, глядя на этот беспорядок.
   Все взялись дружно откапывать стену, часть которой уже была разработана. Стену отрывали сразу с двух сторон, и спорили, где у неё "улица", а где внутренняя сторона. Этот вопрос мог решить только откопанный угол. Но вместо угла сразу нашли дверной проём.
   - Двери, это всегда интересно, - сказал Садиков, - они ведь куда то ведут. Даже если вокруг ничего нет, они уже дают какое то направление. Теперь делимся на две группы, и вторая группа копает прямо от дверей в обе стороны.
   Мне лично, очень нравилось, что в археологии тоже нужна, вот такая, поисковая логика. Мы с Лерычем, конечно, сразу записались копать от дверей.
   Двери теперь были базовой точкой отсчёта на новом месте, и за обедом было много разговоров о всяких интересных случаях в археологии. Садиков, перейдя к десерту, в виде слив, рассказал нам свою быль, которая, пожалуй, сродни охотничьих и рыбацких рассказов про " во-о-от такую рыбу".
   - Был я, как-то, в экспедиции от ЮНЕСКО, в африканской стране, которая тогда называлась Берег Слоновой Кости. Такое название стране могло достаться только от пиратов и колонизаторов. И страна, надо сказать, была соответствующая. Нам даже "гробовые" платили, как на войне. О сохранении исторических ценностей в этой стране заботилось только мировое культурное сообщество, в лице археологического подразделения ЮНЕСКО. Самих аборигенов больше интересовал хлеб насущный, и как бы не быть убиенным за него своим соседом.
   И вот, нашли там, в джунглях, древний город. Со спутника сфотографировали. До нас, несколько интернациональных экспедиций там уже побывало. Они полагали, что это было древнее логовище доисторических пиратов. Наша экспедиция состояла из нас - русских, чехов, и немцев. Удобно: чехи знают русский, а немцы - почти ни слова, зато чехи неплохо соображают и в немецком. Через них мы с немцами всегда были в контакте.
   Добраться до города в джунглях, без проводников и носильщиков невозможно. Нас, археологов, было всего девять человек. Чтобы нанять людей, ушла почти половина бюджета экспедиции. И с нами, в джунгли, отправилось двадцать человек местных мужчин, биографию которых мы проверить никак не могли. В той стране даже паспорта не у всех есть.
   Через одиннадцать дней мы были на месте. Сразу приступили к раскопкам. Нанятые люди были послушны и старательно рыли там, где мы им указывали. По многим признакам, город когда-то пострадал от землетрясения. Мы откопали из рыхлого песка систему стен, построенных несложным лабиринтом, видимо, для целей обороны. Этот лабиринт заканчивался широким входом, приваленным обломком стены. Усилиями трёх десятков человек обломок был сразу отвален в сторону, и перед нами открылся чистый проход, с уклоном вниз, то есть в подземелье. Там было темно. Мы посветили фонарём, и не увидели конца. Сразу туда идти мы не стали. Это может быть очень опасно, там может оказаться, всё, что угодно. Потолок, лишившись подпоры обломка, может рухнуть. А вдруг там живёт йети? Он же - "снежный человек", леший африканский, обезьяна-мутант. Смешно! Но если это чудо природы одним махом сорвёт сразу три головы, будет не смешно. И мы принялись просто наблюдать за этой дырой. Несколько часов смотрели, что же будет. Ничего не происходило. Думали уже оставить всё до утра. Но было как-то не по себе - ложиться спать, имея рядом загадочную дыру. И, ближе к вечеру, мы решили, всё-таки, туда войти. Нас было трое: я, немец Стефан Штейн, и чех Владислав Манка. С нами было, так же, пятеро дюжих аборигенов, имена которых уже забыты.
   Мы стали спускаться вниз по раздолбанным каменным ступенькам. Потом медленно шли по длинному коридору, повернули направо - это был единственный поворот - и сразу оказались в просторной комнате. Мы осветили её фонарями... То, что я увидел, привело меня в отчаяние, если не в ужас. После таких находок, из всего отряда, обычно возвращается только один человек. Самый хитрый. Самый сильный. И, наверняка, это будем не мы, археологи... Попались! - подумал я. Угадайте, что мы увидели в подземной комнате?
   - Хитроумный механизм, который обрушит потолок, если вы повернёте обратно! - сказал кто-то.
   - Логово ядовитых пауков!
   - Потомков древних пиратов, каннибалов!
   - Лаборатория инопланетян!
   - Нет, - сказал Садиков, - в комнате было полно золота! Оно лежало несколькими кучами, под ними виднелись обломки развалившихся деревянных сундуков. Там были монеты, и ювелирные изделия. Кое-где сверкали камешки. Весь Берег Слоновой Кости можно одеть и накормить на эти средства.
   - Так что в этом ужасного? - удивились все.
   - Ужасно то, что мы находились в стране, где человеческая жизнь стоит дешевле куска хлеба, а тем более, дешевле золота. Криминал, и всякого рода насилие, здесь обычны и широко распространены. Едва прибыв в страну, мы сами уже были свидетелями нескольких инцидентов. И вот, здесь, посреди джунглей, лежит гора золота, и с нами - двадцать человек вечно голодных, и пожизненно нищих африканцев. Многие из них толком наелись, первый раз за всё своё существование, только в нашей экспедиции. За это золото они сожгут весь мир!
   Я покосился на пятерых аборигенов, которые держали фонари. Глаза их очень недобро блестели! И смотрели они, пока, только на золото. На нас они ещё не смотрели. Я тихонько толкнул Стефана и Владислава, и показал глазами на африканцев. Те тихонько кивнули. Они тоже поняли ситуацию. Теперь мы для них - враги. Претенденты на их золото. Даже если мы от золота откажемся, мы останемся свидетелями. Резня начнётся сегодня же, ночью, а может начаться и прямо сейчас! Останется только кто-то один, из них, ибо такого понятия, как делёж, у них, конечно, нет.
   Так долго стоять и смотреть невозможно. Аборигены сейчас начнут действовать. Но что мы можем предпринять? Сила тут бесполезна. Наши пистолеты нам не помогут. У наших африканских спутников тоже есть оружие. Здесь надо работать головой. Я сосредоточился на том, что пока имею дело только с этой пятёркой головорезов, и начал действовать. Не очень быстро, я подошёл к золотой куче (африканцы нервно дёрнулись), и взял несколько крупных золотых предметов. Потом я подошел прямо к ним, и вручил каждому, вложив прямо в руку, по две или три, увесистых золотых вещицы. Мол, на, это твоё! Здесь - психология! Имея много, очень много, человек, зачастую, боится потерять маленький кусочек этого многого. И все пятеро африканцев, стоя перед несколькими тоннами золота, принялись сосредоточенно рассовывать по карманам то, что я им дал. Делали они это тщательно, и основательно, словно другого у них и не было. А я, кивнув своим товарищам, бочком попятился к выходу. Немец Штейн сделал демонстративный жест - а ну его, это золото, разбирайтесь, мол, сами - и, вместе с чехом, пошёл за мной. Мы вышли наружу с независимым, спокойным видом. Аборигенам спокойно приказали заниматься текущими работами, а своим шестерым товарищам быстро и понятно всё объяснили. Пока те пятеро не показались из хранилища, мы быстро, но, по возможности, спокойно, собрали самое необходимое, и скрылись в лесной чаще под удивлёнными взглядами наших наёмников. Это всё произошло в течение, буквально, пяти минут с того момента, как мы вышли из подземелья. Хорошо, что наш маршрут был нанесён нами на карту. По ней мы и выбрались через семь дней из джунглей. Нас никто не преследовал. Что произошло потом в пиратском городе, мы не знаем. Уверен, что без жертв не обошлось. О находке золота местным властям мы не сообщали - это может привести к маленькой гражданской войне. Про золото мы сообщили только администрации ЮНЕСКО. Но, увы, добыть его, конечно, не удалось. К сожалению, мы нашли золото только для тамошних бандитов. Хорошо, что сами остались живы.
  
   После всех услышанных рассказов, я стал подумывать: а не податься ли и мне в профессиональные археологи? Жизнь интересная и не скучная. Проезд в другие страны за казённый счёт. А где надо учиться? Расспрошу потом у студентов. Лерыч, наверняка, о том же думает.
   Мы нашли тот провал, из которого недавно наблюдали за "чёрными". Жуткая дыра. И как нас угораздило вообще там оказаться? Мы показали её Садикову, не сообщая подробностей её обнаружения, и он тут же сверился со своей схемой.
   - Да, - говорит, - здесь должен быть проход.
   А мы с Лерычем опять брались за рамку, и пытались искать, укрытые под землёй, стены развалин, как это делал на наших глазах лозоискатель. Рамка вела себя просто убийственно адекватно: качалась, если спотыкаешься, и стояла мёртво, если спокойно идёшь. И никаких признаков аномальной реакции. Экстрасенсы мы никакие! А может быть мешает надвигающаяся гроза?
   С наступлением ночи, мы укрылись спать в палатке. Перед грозой обнаглели комары и мошки; они, наверное, искали укрытия, и лезли в палатки. Мы плотно зашторились и прыснули струйку антикомариного зелья с хвойным запахом, чтобы нокаутировать гнус. Яркие сполохи молний озаряли небо со стороны города, и просвечивали сквозь стенку палатки, освещая наше жилище мертвенным, ледяным светом. Дядя Валик, ожидая грозу, накрыл голову подушкой, и задремал.
   - Димыч! - зашептал Лерыч, - с рамкой не получается... Я всё думаю, какие ещё есть способы поиска подземных кладов.
   Ничего он, наверное, не думает, просто разговор завести хочет. Ладно, заведём!
   - Лерыч, если ты о какой-нибудь магии, то лучше оставь это! Выкинь и забудься!
   Лерыч взволнованно зашевелился:
   - А что, есть способы?
   - Есть, Лерыч, но лучше не связываться. Магия, конечно, бывает и белая, но от неё и до чёрной недалеко. Что такое спиритизм, знаешь? Общение с духами. У них можно спросить, где, что и когда. Но чего это будет стоить, никогда не угадаешь. Одна женщина хотела жениха выбрать из двух претендентов. Оба нравились, никак не могла определиться. И научили её, как духов вызывать, чтобы, значит, спросить у них, о чём надо. Вызванный дух будет отвечать, если захочет, - по азбуке выстукивать, всё равно, что писать. Надо только с духом определиться. И вот решила она вызвать дух царя Митридата. Был здесь в древности такой. Его убили. Отравить его было невозможно - он с детства яды на десерт кушал, - приучен был к отраве. Его мечём убили. И вот, вызвала она дух убиенного царя. Явился он к ней в комнату незримо, ночью, когда она этим делом занималась. Форточка вдруг хлопнула сама по себе - пришёл... Спросила она у него, что хотела. Он ответил. Ну, выбрала она себе жениха. Да только вместе с духом Митридата явились и другие духи. Они ведь только ищут, чтобы их позвали. Пусть не их, лишь бы позвали. Особенно рвутся в гости духи неприкаянные, то есть не похороненные, как положено. А в наших краях это кто? Правильно, духи утонувших моряков. Та дама уже замуж вышла, а к ней стали являться утопленники. Все, какие за сотни лет в нашем проливе сгинули. Каждую ночь во все окна стук, словно кто просит впустить. Дама то сразу поняла, в чём дело - духи это, которые с Митридатом явились; а муж её этого не знает, а она ему сказать боится. Всё надеется, что они сами отстанут. Но духи, они не такие. Им ничего не надоедает - у них есть целая вечность. Достали эти ночные стуки мужа, и он, как-то ночью, выскочил во двор, вооружившись монтировкой. А во дворе - утопленники стоят... Лиц нет - черепа, в морской траве, в ракушках. Выпала монтировка из рук, упал муж парализованный. Дар речи потерял, и не двигается. Ничего никому рассказать не может. Врачи ничего понять не могут, говорят, сильный психический шок; а женщина молчит, не рассказывает. Боится. И духов тоже боится. А они уже через окна лезут - задвижки по ночам шевелятся, вот-вот откроют. И тени их мелькают в окнах, в форточки чёрные руки просовываются. Стал дом прямо сумасшедший. Хотела она их отвадить: говорит, уходите. Наивная! Сказала раз: приходите, они и пришли. И это был не приказ, а приглашение. А как назад отправить? Решила опять Митридата вызвать, а он ей: я тут ни при чём. Меня вызывала - вот он я, а с этими сама разбирайся. Вот такая вот паршивая это штука - магия. Хочешь получить одно, а в довесок, если не вместо, получишь другое, причём неизвестно что. Помог бы нам какой-нибудь дух отыскать богатые захоронения, а потом бы нас всю жизнь преследовали тени погибших в подземельях.
   - А что с той женщиной стало?
   - Стали ей духи нашёптывать: это наш дом, мы здесь живём. И однажды, когда через окна уже стали лезть страшные фигуры, она, в отчаянии, выбежала из дома, и подожгла его. Сгорел дом. Только потом она спохватилась, что оставила в доме парализованного мужа.
   - Ужас!
   - Совсем из ума выжила. А духи её оставили. Получается, она духам в жертву мужа принесла. Они к ней теперь не являются. Только муж является...
   Лерыч вздрогнул от очередной молнии. Испугался!
   - Так что, Лерыч, ничего постороннего в свои дела привлекать нельзя. Только сами.
   - Да-а...
   Мы натянули на себя одеяла, и начали засыпать. Гроза подобралась ближе, и мы уже слышали раскаты грома. Люблю спать в грозу. Ещё бы шум ливня добавить...
   Мы уже заснули, когда гром усилился настолько, что разбудил нас. Но проснулись мы, скорее, не от него. Вместе с небесным грохотом, мы услышали громкие пистолетные выстрелы в лагере, и крики людей. Кричали наши археологи, причём в выражениях не стеснялись. Выстрел грянул где-то рядом. Наши сердца ёкнули и упали в животы! Что там ещё случилось!? Мгновенно скинув одеяла, мы высунулись из палатки. Нас тут же раздвинул проснувшийся дядя Валик, и весь вылез наружу. Было темно, по лагерю метались лучи фонариков, и в воздухе стоял непонятный резкий химический запах.
   - Назад, в палатку! - грозно скомандовал дядя Валик.
   Но мы и не подумали этого делать.
   Где-то рядом раздался крик Садикова:
   - Не разбегаться! Всем оставаться у своих палаток! Что бы по голове не дали!
   Молния озарила всё вокруг, и мы увидели Дудко, бегущего по лагерю. В его руке сверкал пистолет. Он вглядывался в темноту за пределами лагеря, подсвечивая фонариком. Потом он, вдруг, остановился и выстрелил туда, куда смотрел. Пистолет изверг большое белое облако, которое, тут же, широко расползлось во все стороны. Дудко побежал дальше, а на его место подъехала "Нива", и развернула включенные фары в степь. Опять сверкнула молния, но в том направлении мы никого не увидели.
   Кого-то искали! И вовсе не для того, чтобы поздороваться и пригласить на чай! На нас напали!? Нас ограбили!?
   Рядом появился Садиков:
   - Со своих мест не уходить! Перекличка и пересчёт! В лагерь проникли посторонние! С оружием! При стрельбе всем падать на землю!
   Опять грянул пистолетный выстрел Дудко. Что, падать на землю? Предыдущее облако выстрела почти рассеялось, и ветерок донёс до нас его обрывки. В нос резко ударил всё тот же едкий запах. Значит, Дудко стреляет газом, понял я.
   За нашей палаткой проехала "Волынь", тоже освещая степь фарами. Садиков ходил по лагерю, всех пересчитывая и проверяя. Возле своих палаток стояли студенты, вооружённые лопатами. Мимо прошёл Дудко с пистолетом; из его ствола вился лёгкий дымок. Кажется, самое интересное мы, всё-таки, пропустили. Осталось только узнать, - а что случилось?
   А произошло вот что. Около двух часов ночи, дежурный по лагерю был оглушён ударом по голове, и успел подать сигнал тревоги, опрокинув всю кухонную посуду. Одним из первых проснулся Дудко, который всегда спит в "Ниве" (машина на его ответственности). Он успел заметить троих неизвестных человек на территории лагеря; сколько их было на самом деле, установить невозможно. Он сразу выстрелил в них нервнопаралитическим газом, а те ответили выстрелом из обреза охотничьего ружья. Ситуация не шуточная! Но нападавшие, всё-таки, отступили. Дудко стрелял им уже в спины. Как он утверждает, одного нападавшего, всё-таки, накрыло газом, потому что его уволокли под руки. Значит, возможно, они ещё не ушли далеко от лагеря, но ловить их опасно - они будут отстреливаться боевыми патронами. Что им надо было в лагере? Если они успели похозяйничать в палатке Белокунова, значит они, во-первых, следили и знали, что это рабочая палатка, во-вторых, имели целью то, что в таких палатках находится. Нападавшие были, несомненно, джентльменами удачи по части древностей. У Белокунова, по причине временного переезда, весь рабочий материал был просто складирован в коробках стопками, и готовые экземпляры находились где-то внизу; так же, была не распакована и аппаратура. Поэтому, самое ценное не пострадало, бандиты успели порыться только в ящиках с черепками.
   Дудко, зажав пальцами нос, продул ствол пистолета, и мрачно сказал:
   - Не мы первые... Редкая экспедиция обходится без внимания свинарей. Скоро нам боевые автоматы надо будет выдавать. - И он презрительно посмотрел на свой газовый пистолет.
   Пистолет Дудко официально получил в Симферополе, как сопровождающий иностранную экспедицию, для защиты.
   Спать уже никто не собирался. К тому же, скоро начнёт светать. А молнии и гром не прекращались, и начинал накрапывать дождик. Все стали разбредаться по палаткам. Пострадавшему дежурному уже оказали помощь, и он был вне опасности - отделался шишкой на голове. Дождик усиливался, и мы с Лерычем скорее подошли к Садикову:
   - Андрей Данилович, можно не сомневаться: их было четверо. Это, точно, те самые, которых мы видели с лозоискателем. Они всегда следили за лагерем, и они здесь копали. Они, наверняка, видели, как мы с рамкой начали ходить, и испугались, что мы их находки найдём!
   - Не спорю, - ответил Садиков, - они, наверняка, и есть. Если они видели нас с рамками, и теперь волнуются, значит их колдун, действительно, что-то здесь нащупал. Теперь на испуг берут, прогнать хотят. Эх, здесь бы докопать! Да не могу я разорваться на две части; докапывать придётся по плану - на прежнем раскопе. Возвращаемся завтра - там саперы уже всё зачистили.
   Дождь усилился основательно, и в свою палатку мы вернулись хорошо промокшие. Дядя Валик полулёжа пил кофе.
   - Поймали хулиганов? - надменно спросил он.
  
  
   Едва рассвело, стали собираться на прежнее место работы. Сели завтракать, чтобы после завтрака, сразу же, отправиться назад. Садиков сделал всем общий выговор по поводу техники безопасности археолога:
   - Если стреляют, дорогие студенты, надо не бегать по лагерю, как по дискотеке, и не высматривать: а где? - а надо падать на землю, и хорониться от пули-дуры!
   Потом он сказал нам с Лерычем:
   - Без вас, парни, мы бы так и не узнали, что за нами следят, и кто на нас напал, и что, вообще, вокруг нас есть.
   Я скромно потупился в жареную картошку, а Лерыч засиял не просто, как пятисотваттная лампочка, а как та же лампочка, которая сейчас перегорит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 8
  
  
  
   ~ наша помощь милиции ~ вынужденный выходной ~ кутузка эллинов ~ Андрос и Квази ~ возлияния: каждый глоток ценою в миллион ~ завтра пятница, 13-е - но всё начинается сегодня... ~
  
  
  
  
   Жизнь продолжала обогащаться событиями. После ночной стрельбы, днём, прибыл наряд милиции, вызванный из города. Вместе с Дудко, они нашли одну гильзу от охотничьего ружья.
   В качестве первичной версии, было принято, что нападавшими были те самые люди, которых видели мы с Лерычем. Поэтому милиционеры попросили нас дать описание их внешности. Описывать человека, оказывается, не такая простая задача. Мы смогли детально описать всю одежду, но одежду можно и сменить, а вот лицо не поменяешь. Но именно с лицами, как раз, сложнее всего, здесь мы припомнили не много. Однако милиционеры остались довольны и этим. Скудные, но точные показания бывают полезнее, чем многословные и детальнейшие описания, состоящие на 90 процентов из вымыслов эмоционального воображения. Но ещё полезнее была подслушанная нами информация о том, что эта компания раньше копала колодцы. Такой деятельностью занимаются не многие редкие мастера, и, в основном, по сёлам. Будет не сложно, через местных участковых, опросить в окрестных сёлах людей, и выяснить, кто это такие были. Скоро их приведут на опознание! Что бы без нас делали!
   Сапёры завершили свою работу и сдали нам прежний участок. Вся экспедиция вернулась туда ещё до обеда.
   Конечно, сапёры преследовали свои цели, делая эту работу; но результаты их работы внешне очень напоминали деятельность чёрных археологов. Всё было разрыто самым безобразным образом. Перепуталась вся система шурфов, и некоторые раскопанные участки были полузасыпаны. Но зато они достали из земли два неразорвавшихся снаряда и пять миномётных мин. Всё это было найдено, в основном, в районе блиндажа, и говорит о том, что блиндаж прицельно обстреливался. Плохо немцы замаскировались. Сам блиндаж был теперь полностью разрыт, и возле него сапёры попутно обнаружили две каменные стены, сходящиеся углом. Если бы немцы окопались на несколько метров иначе, то наткнулись бы на эллинские древности! Удивительна археология в наших краях: в одном уровне можно откопать культуру древних колонистов и оружие второй мировой! Командир сапёров сказал, что неразорвавшийся снаряд и каменные жернова они нашли рядом и одновременно. Боеприпасы уже вывезли, а другие находки оставили на месте: восемь железных предметов, на которые среагировали металлоискатели.
   Садиков поблагодарил сапёров, а когда они уехали, схватился за голову. К сапёрам он был не в претензии, но на раскопе теперь надо наводить капитальный порядок.
   - Без ста грамм не разберёшься! - сказал он
   Андрею Даниловичу потребуется время, чтобы разобраться по схемам, где что, и определиться с дальнейшими работами. Поэтому он всем объявил выходной.
   Почти вся экспедиция, и мы - я, Лерыч и дядя Валик - провели весь день на пляже. Половина людей, включая нас с Лерычем, сожгли себе спины на солнце. Вот до чего безделье доводит.
   После ночной перестрелки дядя Валик вознамерился нас срочно эвакуировать из полевого лагеря, и туда уже не возвращаться. Однако нам удалось найти убедительные слова, сказанные скромно и без ребячества, и он уступил нам. Тем более что Садиков тоже как-то благодушно отнёсся к текущей обстановке, и у дяди Валика снова сложилось благополучное впечатление от этой жизни.
   На следующий день раскопки возобновились, и новые открытия не заставили себя ждать. Разрыли каменное основание довольно большого помещения. Тогда-то Садиков и заявил:
   - Народ, а вы знаете, что мы откопали? Тюрьму!
   Дудко согласился:
   - Точно - буцигарня!
   Об этом говорила толщина стен - почти метр, остатки железных решёток, и, наконец, главный атрибут учреждения: две ржавые цепи с кандалами.
   Мы с Лерычем снова разрабатывали выделенный нам участок, и нашли только два битых черепка. Опять мы пытались искать с рамкой, но сгоревшая спина, которая постоянно чесалась, мешала сосредоточиться.
   А тем временем, Садиков Андрей Данилович убедительно побеждал методы интуиции и магии методами логики и расчёта. Пока мы ходили с рамкой, он сопоставил схемы раскопов прошлых лет, схему раскопа этого года, и нашёл, что с места исчезло несколько квадратных метров разработки, вероятнее всего, прошлый развед-шурф. Куда, интересно, может исчезнуть яма в земле? Её можно только засыпать. Исчезнувшая часть разработки должна была внедряться в холмистое возвышение западнее лагеря. Предполагаемый шурф должен был обходить этот холм по северо-восточной его стороне. Если внимательно посмотреть, то именно там можно заметить проседание склона холма, и Садиков сделал вывод, что шурф и часть раскопок несколько лет назад накрыло оползнем. Старый шурф решили выкопать снова, и, оказалось, не напрасно. Вскоре были найдены камни разрушенных стен. Вдоль них начали копать боковые шурфы под холм, чтобы узнать, что там, в холме. Один из шурфов сразу дал интересную находку: под стеной нашли скелет. Он лежал в обрамлении кладки из тесаных камней, вытянутый во весь рост, то есть, находился в могиле. Откуда под стеной может быть могила? Такое может быть свойственно только храмовым сооружениям. Садиков обрадовался необычайно: неужели в холме остатки храма!? Это будет жирная находка! Храм - это всегда богатейший материал! Но разрабатывать холм в этом сезоне уже некогда - июль на дворе. А если начать и бросить, то дело, однозначно, довершат чёрные коллеги - разроют холм бульдозером и всё выгребут. Нет, холм надо оставить на следующий год, решил Садиков. А пока он решил прекратить подкоп холма, и только шурф со скелетом внедрить глубже, туннелем, не раскапывая в открытую, чтобы узнать, не похоронен ли там ещё кто.
   Найденный скелет собрали по косточкам и сложили в пакет. У археологов есть обыкновение давать условные имена человеческим останкам, если прижизненное имя не установлено. Этот назвали Андрос (по-гречески - мужчина).
   Прошёл день после обнаружения Андроса, и в том же шурфе, уже в подземной норе, выкопанной метра на три, опять под стеной, нашли второй скелет. Он лежал в такой же каменной могиле, что и первый, но выглядел намного целее, и, что ли, новее Андроса. Он очень удивлял Садикова. Андрей Данилович был антропологом, и находил во втором скелете нечто необычное.
   - Не могу понять: он, не иначе как, был забальзамирован долгое время, а потом всё-таки распался, оставив одни кости. От первого он отличается отличной сохранностью, хотя захоронен в точно такой же могиле, в одном месте.
   Садиков тщательно, как стоматолог, изучал зубы черепа.
   - Это был не бедный человек, - сделал он вывод, разобравшись с зубами.
   - С чего это ты взял? - спросил дядя Валик, - Зубы сработаны регулярным пережёвыванием обильной пищи?
   - Направление мысли верное, - ответил Садиков, - У этого человека на зубах следы кариеса. Для тех времён это очень редкое заболевание, практически, не известное вообще. Только обилие сладкой пищи может привести к этому. В наше время сладости легко доступны: шоколад, конфеты и прочее. В те времена люди питались иначе и имели здоровые зубы. Кариес мог заработать только сладкоежка. Здесь лежит явно не пастух, и не ремесленник, и не простой солдат. Этот человек скушал не мало десерта в своей жизни. Но похоронен весьма просто - при нём нет никаких предметов, даже самых дешёвых.
   Второй скелет, названный Квази (кажущийся), был оставлен в штольне, временно, для изучения на месте, и штольню было решено дальше не разрабатывать, а оставить всё до следующего сезона.
   Мы с Лерычем продолжали, его словами говоря, колбаситься на выделенных нам участках раскопа. Дядя Валик, обычно, снимал для нас верхнюю часть грунта, с которой бороться тяжелее всего из-за жёсткого дёрна. Всё остальное он предоставлял нам, дабы не обделить нас лаврами открытий. Только вот лавры что-то никак не попадались.
   По ночам у нас теперь всегда дежурило сразу трое дежурных. Нам с Лерычем такую миссию не доверяли, зато дядя Валик один раз побывал в дозоре, когда Садиков дежурил сам - разговаривали там о своём до утра.
  
  
   В среду к нам в гости приехали севастопольские коллеги питерцев - подводные археологи, четыре человека! Вот это люди! - они раскапывают на дне затонувшие корабли и ушедшие под землю города! Выглядят они особенно: широкие, мускулистые, упругая кожа на лицах, как удельфинов! И подарок они привезли особенный. Где-то в море, две недели назад, они раскопали в песке затонувший греческий корабль с грузом вина и пшеницы. Понятно, что от груза осталась одна только тара - битые амфоры. Но, не все - восемь амфор уцелело! И запечатаны они были отлично! Вино, залитое в них более двух тысяч лет назад, сохранилось. Оно стало густым, как мармелад, и просто так достать его оттуда невозможно. Для этого его нужно разводить тёплой водой.
   Можно, точнее, нельзя себе представить, сколько будет стоить глоток такого вина на аукционных торгах! Эту находку можно приравнять только к находке бриллиантового клада. Вино в амфорах собираются продать на аукционе "Кристи" или "Сотбис", уже ведутся переговоры. Но, для участников этой находки сделали подарок: из одной амфоры достали половину винного мармелада, размягчив его на водяной бане. Часть этого подарка - небольшой кусок, подводники привезли экспедиции Садикова, прихватив чистой горной воды, для получения жидкого вина.
   Родниковую воду нагрели, и опустили в неё кусочки вина. Когда оно растворилось, получилось около четырёх литров напитка. Его запах очаровал всех.
   Две банки с готовым вином опустили в колодец, раскопанный в поселении; там, на дне, всегда держали мешок льда, для того, что бы можно было охлаждать продукты и напитки. К вечеру вино было доведено до готовности.
   Просто так пить такой напиток нельзя. Нигде в мире больше такого нет - вина почти трёхтысячелетней выдержки. Сначала определили одноразовую порцию на человека - 50 грамм - и разлили её каждому в свои кружки. Нам с Лерычем налили по 30 грамм. Садиков сказал, что так будет по совести, по отношению к нам, ведь нам больше никогда в жизни не выпадет шанс ещё попробовать такой напиток.
   Все сидели в одном большом кругу, вокруг костра, и обоняли аромат, исходящий из кружек. Просто взять, и начать пить такое бесценное вино никто не решался. Тогда встал один из подводных археологов и, вместо тоста, рассказал историю этой находки. Амфоры были найдены в развалинах древнего корабля на глубине 8 метров под водой и ещё два метра под донным грунтом. Печати и надписи, найденные на обломках, свидетельствовали о том, что этот груз направлялся с тех берегов, где мы сейчас находимся, и, возможно, это вино было произведено на виноградниках этой местности, виноградарями, жившими в этом поселении.
   - Так пусть же их труд не пропадёт даром, и мы оценим его по достоинству! - провозгласил подводник.
   Только тогда все попробовали по глотку, и продолжали пить дальше, понемногу. Не могу найти в этом вкусе чего-то особенного; могу просто сказать, что это вкусно, а главное, очень ароматно. Возможно, тысячи лет назад, вкус этого вина был несколько другой. Время не могло не повлиять на этот напиток; но, говорят, вино от времени делается только лучше. А вот современная вода, хоть она и родниковая, конечно сделала его другим, но не могу казать, лучше или хуже, и никто не может сказать. Мы с Лерычем долго тянули свои 30 грамм, стараясь распробовать вино и что-то понять. К нам подсел дядя Валик и сказал:
   - Мужики, уж коль на свете существует алкоголь - от этого никуда не денешься - знайте, что вы пьёте уникальную вещь, о которой не забудете никогда. И я надеюсь, что зная этот вкус, во всём его благородстве, хотя бы из уважения к его древности, вы никогда не оцените так же высоко паршивую водку, пиво и низкосортные вина. Ваши языки, знакомые с этим вкусом, никогда не пожелают оскверняться всякой бормотухой и большим количеством градусов, за которыми ничего невозможно распробовать. Я надеюсь на это!
   Никогда не мог подумать, что алкоголь можно употреблять в воспитательных целях!
   Когда мы допили свои тридцать, я спросил у Лерыча:
   - Ну, как?
   - Колбасит потихоньку, - ответил тот, - а голова светлая.
   - Да? А что, тебе есть с чем сравнивать?
   - Гм... Нет.
   - Это что за "гм...", Лерыч? Что-то ты темнишь! Признавайся, что за "гм"?
   - Ну, как-то я выпил забродивший компот. Бабушка варила, остатки пять дней простояли.
   - Ух, ты! И что, чем отличается?
   - Ну, колбасить, не колбасило, но потом... пронесло.
   Вот это опыт у человека! - от древнего вина, до забродившего компота!
  
  
   Был четверг, 12-е число. Погода отличная, жара будет не слабая. Лучше всех сейчас Садикову - он всё время возится в штольне с Квази, обследует его могилу с кисточкой в руках. Там прохладно, не то, что в открытом раскопе. Вот и сегодня, с раннего утра он туда отправился. В лагере уже многие не спали - практически все, кроме нас с Лерычем. Кто-то уже потарахтел на "Ниве" за водой и продуктами.
   А потом до палаток донёсся вопль Марины:
   - Андрей Данилыч! Вы слышите!? Андрей Данилыч! А-а-а!
   Все в лагере стали "торчком", как степные суслики, а потом дружно бросились к Марине. Мы вылезли из своей палатки самые последние и увидели спины бегущих людей. Не долго думая, схватили рогатки и припустились следом.
   Марина стояла на краю шурфа N79, прямо напротив штольни, где был найден Квази. Но... штольни не было! Она была обрушена! Вместо отверстия там теперь был завал обрушенной породы.
   - Там Андрей Данилыч! - закричала опять Марина.
   - Рыть! Быстро! - заревел Дудко, - Все-е-е!!!
   Чёрт побери! Ведь теперь надо ещё сбегать за лопатами! Ну, кто же знал!
   На этот раз мы с Лерычем теперь бежали впереди всех. Схватили из пирамиды по две лопаты каждый и бросились обратно к шурфу.
   Вскоре весь мужской состав лагеря яростно расшвыривал землю, подрываясь к обвалу со всех сторон.
   - Осторожно! - кричал Дудко, - не зарубите Садикова.
   Я тоже колол лопатой куски земли, а кто-то, рядом со мной, их тут же отшвыривал в сторону. Яма стремительно углублялась. Боковым зрением я видел дядю Валика, который руками, без лопаты, выгребал землю, клянусь, быстрее чем кто угодно с лопатой; и при этом он орал на всех: "Потише лопатой, ..., не камни откапываешь!".
   Оставалось не много, разгребать начали руками. И, вскоре, наткнулись, на кости скелета. И больше ничего. А где же Садиков? Все посмотрели на Марину.
   - Я не знаю... Но, ведь он же был там.
   - Ты точно видела? - спросил Дудко.
   - Я видела раньше, что он полез в штольню.
   - Это понятно. А ты видела, как земля обвалилась?
   - Нет, не видела. Я подошла, и вот, вижу - завал. Но я знала, что там был Андрей Данилович.
   - Но его здесь нет, - сказал Дудко, - Это, конечно, хорошо, что его здесь нет. Но где же он тогда?
   Все огляделись вокруг. Кто-то уже пошёл в лагерь искать потерявшегося руководителя экспедиции. Вот сейчас придёт Садиков, упрёт руки в бока, и скажет: "Это что за балаган!"
   - А почему скелет перевёрнут? - удивился один из археологов, сидящий на дне ямы.
   Он сгрёб землю вокруг черепа, торчащего затылком вверх, и отскочил в сторону. И тут же Марина сорвалась заливистым визгом, ещё громче прежнего.
   Из-под слоя земли, сразу рядом с черепом Квази, показалось лицо Садикова! Он действительно был здесь! Мы все увидели его неподвижный открытый глаз, и рот, полный земли. Сомнений нет: Андрей Данилович был мёртв!
   Спешка теперь была неуместна. Мы стояли, как громом поражённые. Дудко схватился за голову, и громко прошептал:
   - Откапывайте его! Аккуратно!
   Археологи принесли капроновые щётки и начали быстро сметать куски земли со скелета и Андрея Даниловича. Странно и непонятно было то, что скелет оказался сверху, а Садиков под ним. Когда всё тело было разрыто, нам открылась жуткая в своей загадке картина: скелет навалился на Садикова, обхватив его за плечи. Всё выглядело так, как если бы скелет встал и набросился на археолога. Если посмотреть на лицо мёртвого Садикова, полное ужаса, то выходит, что так оно и было. А потом произошёл обвал. Неужели, мои дурацкие страшилки воплощаются в реальности?
   Лопаты выпали из рук. Все стояли вокруг, как загипнотизированные, и ждали, когда их избавят от внушённого видения и выведут из гипноза. Но это было не видение, и не гипноз; всё было так, как есть. Садиков мёртв, и его сейчас четыре археолога освобождают от земли. В полной тишине только всхлипывания Марины встречали солнечный рассвет.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 9

  
  
   ~ лопата в руке скелета ~ Женька-милиционер и моё тёмное прошлое ~ теория Лерыча о перемене имён ~ автомобильный след над штольней ~ Шатаев ездит правильно ~ подглядывание за фантомом ~
  
  
  
  
   Как потерянные, мы с Лерычем медленно ходили и собирали раскиданные вокруг лопаты. Почему-то никто не догадывался этого сделать. Люди тихо расходились, спотыкаясь об эти самые лопаты.
   Вызвали милицию и скорую помощь; до их приезда оставили всё, как есть, только натянули брезент над ямой. Это сделали Дудко и дядя Валик. Руки у дяди Валика дрожали, он был в шоке и выглядел просто страшно - фактически у него на глазах погиб его друг. Дудко чувствовал себя не лучше - в сопровождаемой им экспедиции произошло такое! Все остальные тоже не находили себе места, и стояли, кто где, опустив руки. И только когда Дудко управился с брезентом, все, по его распоряжению, собрались за общим столом. Как раз подошло время завтрака, и завтрак даже был роздан, но этого никто не заметил, все сидели и молчали, ничего не делая.
   Почему ему не делали искусственное дыхание!? - вдруг подумал я. Да какое там искусственное дыхание! Полный рот земли... Сколько времени прошло от момента обвала, и до того, как его откопали? Марина ведь не видела сам обвал. Скорее всего, достаточно много.
   Наряд милиции и бригада скорой помощи прибыли через два часа после вызова. Такое впечатление, что они, как автобусы, останавливаются на каждой остановке.
   Медики подтвердили смерть. Но прежде чем тело попало к ним в машину, оперативники осмотрели место происшествия, вместе с наличием тела в этом месте.
   Почему скелет оказался сверху, они предположили сразу: в момент обвала Садиков сидел над ним; заваленный, но ещё живой, он смог полностью перевернуться, а вместе с ним - и кости скелета.
   Но, получив ответ, получаешь и вопросы. Почему Квази практически цел? Ведь его кости, после переворота, должны быть разбросаны по всей штольне, а они целиком, "в сборе", лежат на трупе. Любой согласится, что такое, действительно невозможно.
   Впрочем, скелет оказался не совсем цел. Если его левая рука находилась на плече Садикова, то правая была закинута прямо, дальше его тела, и почти рассыпалась. Оперативники попросили откопать и эти кости, что археологи сразу и сделали. Всех ожидало ещё одно удивление: в направлении правой руки скелета нашли его кисть, оторванную, но сжимавшую рукоятку сапёрной лопаты. Теперь картина, несмотря на всё её безумие, выглядела так: Квази не просто напал на Садикова, он напал на него с сапёрной лопатой, которой он... Медики осмотрели голову погибшего, и обнаружили, ближе к затылку, рубленую рану, одна сторона которой была ровная, как обрезанная, а другая - рваная и бесформенная. Все признаки скользящего удара режущим предметом. Каким? Лопатой? Скорее всего. Но кто ударил? Скелет мёртвый, скелеты двигаться не могут. Все это прекрасно знают, но все видят одно: скелет на Садикове и лопата в костяной руке. Совершенно ничего невозможно объяснить.
   Оперативники стали выяснять, что могло произойти с шурфом. Подбираться к захоронениям таким способом решил сам Садиков. Он не собирался внедряться туда глубже, чем это было сделано на момент обвала. Хотел только, так сказать, заглянуть-полюбопытствовать, что там внутри. Земля оказалась достаточно плотной, и свод шурфа внушил доверие настолько, что креплением пренебрегли. А между тем сами же археологи предположили, что этот участок был когда-то засыпан в результате оползня. Если весь массив холма мог хоть немного пошевелиться, то сам холм вряд ли пострадал, а вот самое слабое звено - маленький шурф - не выдержал и обрушился. Жертвой своего легкомыслия стал сам начальник экспедиции. Если отбросить в сторону мистику со скелетом, то получается несчастный случай со смертельным исходом.
   К сожалению, свидетелей самого этого случая не нашлось. Садиков тогда был совершенно один. Марина была только первой, кто обнаружил обвал.
   Несчастный случай... А рана на голове? - удар обо что-либо при обвале. Он мог быть ещё жив, когда его завалило? Мог быть. А мог и не быть. У меня никто не спрашивал, но я полагаю, что без участия скелета, каким-то образом, здесь не обошлось.
   Садикова отнесли в "скорую", а скелет, конечно, оставили. Причём тут он? - полагаю, не одна голова в лагере думала над этим. На мёртвом лице Садикова, определённо, был ужас. Впрочем, я ещё никогда не видел мёртвых лиц, и могу ошибаться, но мне кажется я прав. Законсервированные в известь тела в каменоломнях и то выглядели спокойнее.
   Вдруг ко мне подошёл один из милиционеров и, протянув руку, сказал:
   - Ну, здравствуй!
   Я удивился: передо мной стоял Женька! Женька Краснов в милицейской форме, с какими-то погонами! Удивительны не сами погоны, а невероятно то, что на самом Женьке Краснове вообще была милицейская форма! Последний раз я видел Женьку лет одиннадцать назад, и в памяти остался тот человек, которого я видел тогда. Оставшийся в голове образ никак не вязался с тем, что я видел сейчас перед собой.
   История моих отношений с ним была вот какая.
   Женька старше меня на восемь лет. В детском возрасте это огромная разница. Мы не могли с ним меть никаких общих интересов, и не замечали бы друг друга, даже живя в одном дворе, если бы не одно дело. Когда Женьке было четырнадцать лет, он дружил с двумя парнями-сверстниками, с которыми можно было пошляться по дворам, покурить на чердаке, или поджечь в подвале какой-нибудь мусор, и потом наблюдать, как пожарники ищут там очаг возгорания.
   Но вот однажды они нашли в скалах нашей бухты просторную пещеру, и устроили там "пиратскую крепость". У пиратских капитанов появились даже свои корабли - самодельный плот и латанная-перелатанная резиновая лодка. Не было только команды.
   Команда нашлась во дворах улицы. Там было много ребят, возрастом помладше, которые охотно согласились пиратствовать в водах пролива. Команда получилась идеальная - они охотно подчинялись старшим флибустьерам, потому что такой интересной игры им никакие папы-мамы не предоставят. Среди новоявленных пиратов оказался и я.
   Мы все дружно обустраивали крепость-пещеру, таская туда всякие припасы и нужные вещи; ремонтировали плот и лодку. Но, самое главное и интересное - мы совершали пиратские вылазки! Для нас, самых маленьких, это была игра; нам и в голову не приходило, что мы совершаем правонарушение.
   Бывало, от лодочной станции на пляже отходил прогулочный катамаран с отдыхающими, и направлялся к скалам, что стоят в сотне метров от берега, напротив нашей пещеры. Часто это были такие же школьники, не старше Женьки. Они направлялись туда понырять, или полазить по камням, удивительно источенным водой и ветром. А мы выходили наперерез, подняв "Чёрного Роджера". Несчастные гуляющие, под угрозой избиения и затопления плавсредства, отдавали нам то, что у них было, и мы, довольные, возвращались назад с добычей. Несколько раз отбирали у пацанов улов мидий, собранных на скалах, и потом жарили их у себя в пещере. У кого-то отобрали глубоководные часы. Их потом по очереди носили капитаны. Как-то у двоих мальчишек, у которых ничего не было, просто отобрали плавки, чтобы не возвращаться без добычи. Совершали набеги и на берег. Здесь мы отбирали улов у ребят, удящих рыбу. Наши капитаны были щедры на похвалу, и жаловали нам всякие звания. Я стал боцманом резиновой лодки. Не трудно догадаться, что я, наверное, тоже активно участвовал в нападениях. Но мы, младшая школьная мелочь, были совершенно уверены, что наши жертвы это всё воспринимают так же, как и мы - как игру.
   Но вот однажды мы напали на очередной катамаран, на котором прогуливалось двое девчонок. Ничего ценного у них не было, и мы забрали у них их сандалии, а девчонки, со слезами, поплыли обратно. Нашим капитанам их обувь была совершенно не нужна, главное - добыча, трофей! Сандалии они прибили гвоздём на стене в пещере. А девчонки пожаловались взрослым о грабеже.
   В нашей пещере бывали и пленные, которым мы давали вволю наплакаться, а потом выпускали, якобы за полученный выкуп, - "Твои родители за тебя хорошо заплатили, валяй! Люби маму с папой!" В общем, наше местоположение было хорошо известно некоторым пострадавшим, и на нас скоро устроили облаву.
   Мы вышли однажды в море, увидев очередную жертву - группу мальчишек, плывущих на двух автомобильных камерах. Мы намеревались проколоть их камеры и взять мальчишек в плен. Едва мы отошли от берега, как из-за скал появилось сразу две моторные лодки со спасательной станции, а на берегу - взрослые люди. Тут то мы и струсили, как зайцы, мгновенно поняв, что творим! Я уже тогда плавал весьма быстро, и потому, не надеясь на скорость резиновой лодки, перегруженной перепуганной командой, бросился в воду. Самый первый. За мной - все остальные. Я и другие вовремя успели вернуться на берег и разбежаться. Капитанов всех поймали, а с ними ещё нескольких младших мальчишек. Все трое предводителей попали в милицию. Они, и Женька в том числе, были поставлены на учёт в комиссии по делам несовершеннолетних. За Женькиным поведением теперь регулярно наблюдал участковый. Влетело ему тогда везде: и дома, и в школе, и в училище поступал - косо смотрели. Мне тогда крупно повезло, что моё имя нигде в этой истории не упоминалось. Если бы дед узнал об этом, он бы меня, точно, беспощадно отлупил, и посадил бы в подвал до конца лета.
   Вот такая вот она, тёмная страница моей биографии.
   А этот Женька, хулиган, биография которого ещё темнее моей, работает в милиции! Я был так поражён, что спросил об этом прямо:
   - Женька, ты милиционер?! Да как тебя туда взяли?
   Он сразу не понял о чём речь, а потом до него дошло, и Женька сдержанно рассмеялся:
   - Ну, я же теперь не такой шалопай, какой был раньше. Из армии пришёл и - в милицию. Потом в академии учился - направили. А карточка, которую тогда на меня завели, у меня и хранится. На память.
   - Да, - говорю, - вот как бывает - не видишь человека сто лет, а он меняется до неузнаваемости. Одно только лицо то же остаётся, по нему и узнаёшь.
   - Да, согласен, - ответил Женька.
   - А что здесь произошло? - спросил я у него.
   Женька посмотрел на меня с огромным удивлением и ответил:
   - Это мы у вас хотим спросить, что здесь произошло. При вас ведь случилось.
   - Да нет, что случилось, это мы, конечно, знаем. Я про следы. Ну, то есть, про улики разные там. Вы же милиция, вы же там каждую мелочь должны отметить, анализ провести, экспертизу. Следствие, в общем.
   - Да ты смеёшься? Какое следствие? Мы только приехали и знаем не больше вашего. Обвал земли, вот и всё. Здесь оползневый участок, это же очевидно. Зря туда полез ваш начальник, опасно. А на его месте мог оказаться и любой из вас. И спросить тут не с кого - он же и начальник.
   - Вообще-то, там только он и работал, - ответил я, - но залезть в шурф, конечно, мог кто угодно из нас. Ну а как всё происходило, вы разве не установите?
   - Да чёрт его знает! Залез и не вылез. Только его землёй не сразу привалило. Обрушилось почти всё, но не до конца. Он там остался в небольшом пространстве. Это потом осела земля, особенно, когда вы копать начали.
   - Значит, мы его там и... задавили?
   У меня пересохло во рту от мысли, что Садиков был ещё жив, когда мы его откапывали.
   - Ну, не знаю, - сказал Женька, - это уже дело экспертизы. Но он, скорее, был мёртв, потому что голова разбита.
   - Но как же так? - он же тогда не мог перевернуться вместе со скелетом!
   Женька пожал погонами:
   - Насчёт скелета не знаю. Значит, он сначала перевернулся, а потом...
   - Получил удар по голове?
   - Ну, это будет совсем уже странно. В конце концов, вообще никто не знает, чем он там занимался.
   Информация, полученная мной, так сказать, по блату, меня поразила: значит, Садиков мог быть уже мёртв, когда обрушилась штольня. А раз он был мёртв, то скелет на нём появился не по его воле. Кажется, мои страшилки, которыми я пугаю Лерыча на сон грядущий, материализуются и оживают наяву: Квази схватил сапёрную лопату, и зарубал Садикова?
   Я изложил всё это Лерычу, и тот хмуро закусил губу.
   - Ну и задача, - сказал он, - колбасит не по детски.
   Медики увезли тело Садикова в город, в судебный морг. С ними поехали Дудко, и ещё двое сотрудников.
   Руководство над экспедицией принял заместитель Садикова, тоже заслуженный археолог, Борис Маркович Околесин. Он сразу распорядился сегодня в раскопе не работать, а заниматься добытыми материалами - готовить их, как для отправки - вдруг экспедицию придётся сворачивать. А завтра будет видно.
  
  
   Мы ждали, что решит дядя Валик. Наверняка он теперь точно увезёт нас из этого опасного места. Ночная перестрелка, бомбы и снаряды в культурном слое, и этот несчастный случай в штольне - это, конечно, уже слишком. Но дядя Валик подозвал нас, и строго-настрого запретил нам куда-либо отлучаться из лагеря без него. Он предпочёл бы теперь забрать нас отсюда, но он не мог позволить себе этого, пока не проясниться окончательно, что же произошло с одним из его лучших друзей. Скорее всего, мы останемся в лагере ещё на один день.
   Мы с Лерычем сегодня, конечно, уже не работали. Нам поручили чистить картошку и лук на кухне, мыть посуду. Мы делали это и постоянно смотрели в одну сторону - туда, где была гибельная штольня.
   - Димыч, я думаю, там проклятое место, - сказал мне Лерыч. - Там умер один человек, когда-то давно, а потом, там же, погиб другой - Андрей Данилыч.
   - Первый там не умер, - возразил я, его там похоронили.
   - Всё равно, мёртвый. Мёртвых нельзя тревожить. Ты слышал о проклятии египетских фараонов?
   - Слышал. Того, кто потревожит их гробницы, настигнет смерть.
   - Наверное, и здесь так же. Покойного заговорил шаман, или как он там назывался? Жрец.
   - Может быть, - ответил я, хотя в такое совершенно не верил. - Но, всё-таки, выходит, что кроме скелета, с Андреем Данилычем там никого не было.
   Лерыч оставил в покое картошку и поднял на меня глаза:
   - Димыч, а ведь есть ещё один скелет, которого откопали раньше. А если и он... Надо бы предупредить всех.
   - Лерыч, ну как ты думаешь, что про нас тогда скажут?
   - Но жизнь дороже!
   - Ну, это же всё сказки, Лерыч. Успокойся.
   Лерыч помолчал, потом сказал снова:
   - Димыч, а ты знаешь что-нибудь о влиянии имени на судьбу человека, или даже любого предмета, которому имя присвоено?
   - При чём здесь это?
   - Имя - это программа жизни и дальнейших событий. Имя или название влияет на того, кто носит это имя или название. Мы не знаем, как при жизни звали того покойного человека, которого откопали в шурфе, но, самое главное, он снова получил имя после смерти! Мы его назвали Кажущийся - Квази. И это могло на него повлиять! Из настоящего мёртвого он превратился в мнимого мёртвого, то есть, ожил! И не ожил в то же время! Он теперь мнимый в любом случае! - и как живой, и как мёртвый!
   Я вздохнул и ответил:
   - Дикость какая-то! Если отбросить из происшествия удар по голове - тогда ничего странного; если убрать скелет - тоже не будет ничего странного. Но если совместить всё вместе, тогда, конечно, странно. Вроде, как и правда... Мракобесие!
  
  
   Вернулся из города Дудко с представителем прокуратуры и ещё одним милиционером. Они ещё раз бегло осмотрели место происшествия, и сообщили, что экспедиции пока предписывается оставаться на месте до выяснения обстоятельств несчастного случая. Сюда должен будет прибыть представитель Российского консульства из Симферополя, чтобы составить отчёт с места событий. Итак, мы остаёмся здесь ещё на несколько дней, а может быть экспедиция продолжит работать и до конца сезона, делать этого пока не запрещают. А что решит дядя Валик? Он, по-прежнему, был намерен узнать всё до конца. Мы остаёмся в экспедиции! Но теперь никакого моря самостоятельно - программа по несчастьям и так перевыполнена! Впрочем, если мы хотим, то мы все можем собраться... Нет, нет, мы тоже будем ждать этих "выяснений обстоятельств".
   Милиционер забил четыре колышка и натянул вокруг места трагедии белую ленту с надписью "милиция"; а сверху натянули брезент, чтобы дожди не испортили изначальный вид места происшествия. Дудко была поручена сохранность огороженного места от вмешательства. Затем милиция и человек из прокуратуры уехали.
   Мы закончили чистить картошку. Я отложил нож и подумал: "Нет Садикова!". Только сейчас до меня дошло очень простое сопоставление: вот, он был с утра, а теперь его нет. Я видел его последний раз вчера вечером. А сегодня я его видел уже мёртвым! Шокирующий контраст: это, оказывается, так просто - перестать быть живым. Даже страшно становится.
   Картошку отправили вариться в кастрюлю, а мы с Лерычем снова пошли к разрытой штольне, посмотреть. Лезть туда мы, конечно, не собирались. Сразу увидели, что кто-то уже пристроил, у одного из колышков, букетик полевых цветов. Наш отдых и работа, увы, превратились в трагедию.
   Я осмотрелся вокруг, и увидел, продавленные в траве, две колеи от автомобильных колёс. Это, наверное, машина медиков подъезжала, чтобы забрать тело. Дальше трава вокруг ямы была вся сплошь затоптана ногами и забросана землёй.
   Мы подошли ближе. Теперь я увидел и траву с той стороны ямы. Она тоже была примята многими ногами, но дальше я увидел странную вещь, которая меня очень озадачила: в траве с другой стороны тоже были прокатаны две колеи. Между обеими парами следов было расстояние метров десять мятой травы с ямой, но мне сразу показалось, что они находятся на подозрительно прямой линии. Я отошёл назад, чтобы было виднее, и мысленно провёл соединительную линию между следом, что по эту сторону ямы, и следом с другой стороны. Лерыч с удивлением за мной наблюдал.
   - Смотри-ка, Лерыч, вот колея от машины. А вон с той стороны - её продолжение. Посмотри сам: ведь это один и тот-же след.
   - Вижу!
   - И проходит он через яму. Разве могла "скорая помощь" проехать через яму?
   - Конечно, нет. Мы же не на Луне.
   - Вот именно. Значит, машина здесь проехала, когда ямы ещё не было. Согласен?
   - Согласен. Только здесь ни какая машина не ездила, когда мы прибежали откапывать Андрея Данилыча.
   - А следы есть.
   - А следы есть, да...
   - А машины не было.
   - Не было...
   - Нет, так не бывает. Машина была, Лерыч, только она была до обвала.
   - До обвала! Правильно - машина проехала над шурфом, и он обвалился от её тяжести!
   Мы, поражённые, замолчали.
   - Вот и причина, Лерыч! Это, несомненно, машина! Надо всё немедленно выяснить по горячим следам.
   - Идём скорее, узнаем, кто здесь проехал на машине!
   - И что тогда, Лерыч?
   - И тогда, Димыч?
   - Да, и тогда? Согласись, ни кто не признается, что он сделал такую глупость.
   - Да, не признается.
   - А значит, мы должны сами это выяснить.
   - Но, как?
   - Сначала порассуждаем. В лагере только две машины. До этого случая другие машины сюда не заезжали. Теперь, вот, ещё странность: зачем здесь вообще ехала машина? Выезд на дорогу находится с другой стороны лагеря.
   - А давай пройдём по колее, и проследим, куда она ведёт, - предложил Лерыч.
   - Давай. Только дальше лагеря нам уходить нельзя.
   Я оглянулся на палатки. Дяде Валику, кажется, в голову не приходило нас контролировать, он был уверен в нашем послушании и сейчас где-то помогал археологам делать свои дела. Очень не хочется его огорчить. Хорошо бы, что бы он и не увидел, как мы пройдёмся немного дальше по степи.
   Но ходить далеко, как выяснилось, не понадобилось. Мы пошли в степь стороною, вдоль колеи - со стороны лучше видно. И вскоре обнаружили, что метров через 50-т колея заворачивает и, нет сомнений, выводит на автомобильную тропинку, по которой все в лагере двигаются во внешний мир, и обратно.
   - Вот так штука! - сказал я, - Машина или заехала в лагерь, или выехала из него, но непременно свернула, и проехала по штольне!
   - Это может быть сделано только специально! - сказал Лерыч.
   - Конечно. Случайно сюда не заедешь. Не проще ли ехать туда или обратно по накатанной дороге? Зачем понадобилось с неё сворачивать?
   - А если понадобилось... - Лерыч замер, - значит, это... убийство!
   Я посмотрел на него, как Жиглов на Шарапова, или, если угодно, как Холмс на Ватсона: мол, дошло, наконец-то.
   - Вот именно, Лерыч.
   - Но что же это была за машина?
   - Эта "за машина", - сказал я, - была какая-то из наших.
   Мы уже вернулись обратно к яме.
   - Давай-ка, Лерыч, посмотрим, может быть удастся разобрать след.
   Мы присели в траве, у примятой колёсами колеи. Никаких отпечатков на грунте, из-за травы, конечно, не осталось. Тогда мы пошли по следу до лагеря, и снова оказались в зоне затоптанной травы, уже возле палаток. Если мысленно продолжить направление следов, то машина должна была ехать прямо между вот этими двумя палатками. Но, нет, машины между палатками у нас никогда не разъезжали. Значит, она должна была свернуть - куда? - вправо, чтобы попасть на место стоянки. Мы повернули перед палатками направо, и пошли дальше. Ага, вот, кажется, и след - ровная такая, длинная вмятина на земле, где травы поменьше. Но ни рисунка протектора, ни ширины колеса определить не возможно. Просто вмятина, и всё.
   - Слушай, Димыч, - сказал Лерыч, - ну ведь можно же как-нибудь спросить, какая машина сегодня уезжала из лагеря?
   Можно, наверное. И мы задумались, как бы узнать об этом так, что бы нас не отругали за дурацкую игру в сыщиков.
   Отдыхающих в пансионате археологов сегодня сменять не должны, их срочно вернули только после трагедии. Но мало ли за чем ещё может ездить машина с раннего утра. Кстати, мы сегодня чистили картошку из нового мешка, только начатого. Был ли этот мешок в лагере вчера? Нам, конечно, вчера было не до того, а теперь, вот, не мешало бы знать. Очень может быть, что картошку привезли сегодня, с рынка. Если машина ездила за продуктами, то об этом точно знает дежурный по кухне. А машина ведь ездила - мы вспомнили шум мотора, услышанный утром сквозь сон. Это не было мотоциклетное тарахтение "Волыни", ехала "Нива". Этот факт надо только подтвердить, и узнать, кто был за рулём.
   - Давай-ка, Лерыч, - говорю, - опять сходим на кухню, может быть, там чем-нибудь помочь надо.
   - Давай. Глядишь, нам там что-нибудь расскажут.
   На кухне дежурили студенты: мой тёзка - Дима, по фамилии Сигаев, и Вера, фамилия которой нам не известна.
   - Вам помочь? - обратились мы.
   - Да не надо... - вяло ответил Сигаев, - само варится. Потом, может быть, попросим, если чего надо будет. Спасибо, конечно.
   - Все ищут, чем бы заняться, - покачала головой Вера, - Всё очень неприятно, на мозги давит, конечно... Надо же было такому случиться! В Африке копал, в Средней Азии копал, на Ближнем Востоке тоже копал... Это я про Андрея Данилыча.
   - В Тайге тоже - старинные русские поселения, - подсказал Сигаев.
   - Да. Всё в условиях более опасных, чем здесь. И, надо же - вот, вдруг!..
   - Не вдруг, - сказал Сигаев, - Элементарная неосторожность и беспечность. Обычный молоток может быть смертельно опасен, если не сделать элементарного - не забить клин.
   Я попробовал продвинуться ближе к теме, и сказал:
   - Наверное, свод штольни был очень тяжёлый.
   - Конечно тяжёлый, - согласился Сигаев.
   Я развивал мысль дальше:
   - Там достаточно было только человеку стать сверху, и он бы обрушился.
   - Может быть, - сказал Сигаев, - только стояли мы и сверху, а он не рушился
   - А почему? - осторожно спросил я, надеясь, что Сигаев сам сделает какой-то вывод. Но он ответил очень просто:
   - Да потому, что свод может обрушиться только один раз, а не 55! Если он упал, значит всё, второй раз он уже не упадёт - куда ещё? Так вот, совсем не обязательно, что этот один раз будет именно первым. Сегодня свод не упал, завтра свод не упал, а упал через неделю!
   - И почему-то именно тогда, когда туда залез Андрей Данилыч! - добавил я.
   На это Сигаев ответил:
   - Я думаю, что он там разрыл штольню шире, зачем-то, и тем увеличил площадь висящего свода - ну, тот и не выдержал.
   Версия Сигаева уходила в сторону от проезжей машины.
   - Сегодня, наверное, привезли что-нибудь вкусненькое из города... - сказал я, не зная как подступиться к интересующему нас вопросу.
   Сигаев посмотрел на нас, как на дураков и буркнул:
   - Да как обычно. Картошка, морковка, тушёнка, пуд соли...
   - "Нива" ездила? - скучающе спросил я. Чёрт с ним, пусть думает, что мне просто не о чем поболтать; буду слыть праздным болтуном.
   - "Нива", - ответил Сигаев.
   Я сощурился, делая вид, что ловлю ускользающее воспоминание, и опять спросил:
   - А кто сегодня ездил на "Ниве". Мы там просили кое-чего нам привезти, так у водителя, наверное...
   Меня уже мутило от смущения. Сейчас начнётся: а что привезти, а кого просили? А я ведь импровизирую на ходу.
   - Шатаев Юрка ездил, - просто ответил Сигаев.
   Так, имя уже узнали! Теперь надо выяснить, кто это такой, потому что мы в экспедиции знали только тех, кому довелось с нами знакомиться. К остальным мы в знакомство не навязывались, и если кого узнавали по именам, то только услышав имя со стороны. Шатаев нам, как-то, не попадался. Теперь бы надо где-то его подслушать.
   Но это оказалось не сложно (к сожалению, как ни странно!). Собрались мы с Лерычем уже отойти от кухни, так как логика ситуации велела нам теперь идти к Шатаеву, но Сигаев, вдруг, глянув мимо нас, сказал:
   - А вот и он сам. Эй, Юра! Что ты там пацанам должен был из города привезти?
   И мы увидели одного из старших археологов, который куда-то шёл, а теперь сменил направление, и подошёл к нам. На его лице, естественно, красовалось недоуменное удивление. Этого археолога мы, конечно, тоже видели раньше, а теперь узнали, что это Шатаев.
   - Что, что? - переспросил он, подходя.
   Неужели придётся молоть чушь!? И я начал:
   -Э-э... Извините, это же вы сегодня утром в город ездили?
   - Да, я.
   - А-а... дядя Валик, не передавал вам... ну, то есть, Валентин Викторович, Валеркин отец, чтобы вы привезли из города журнал... он должен был деньги дать...
   - Нет, - мотнул головой Шатаев, - какой ещё журнал?
   - Нет? А, ну нет, так нет. Мы думали, не прихватил бы кто нам в городе один журнал. Надо нам.
   - Да что за журнал? Чего утром не сказали? И вообще, сейчас уже не до журналов.
   - Да, теперь не до журнала...
   - А при чём тут ваш дядя Валик? Вам то самим надо.
   Рассуждение, конечно, верное, но что мне ответить?
   - Так деньги у него, - говорю, - он же ими распоряжается. Мы попросили, а он сказал: подумаю, тогда утром передам.
   - Нет, он ничего мне не передавал.
   - Всё ясно: нет, так нет - или забыл, или что. Разберёмся, извините.
   - Ну, разбирайтесь...
   А теперь нам ещё не хватало, чтобы в этот момент рядом проходил дядя Валик, и Шатаев его окликнул так же, как Шатаева только что окликнул Сигаев. Но именно это и произошло. Только Шатаев просто громко сказал:
   - А, вот он и есть, ваш дядя Валик!
   После чего он развернулся и пошёл своей дорогой. Этого оказалось достаточно, чтобы Лерыча отец услышал своё напоминание, и немедленно направился к нам.
   - Что, ребята? - серьёзно спросил он.
   Терпеть не могу отбрехиваться. Всё равно, что как отстреливаться: пока есть патроны - защищаешься, а когда они кончатся, тебя возьмут за жабры, и все твои труды по вранью окажутся напрасными, потому что всё равно выведут на чистую воду. И я повёл разговор иначе:
   - Дядя Валик, давайте, немного в сторонку.
   И мы отошли от кухни.
   - Дядя Валик, мы кое-что заметили, - тихо начал я.
   - Где?
   - Там... где штольня. Мы прошлись туда, и немного дальше, не очень далеко. Знаете, мы видели следы от автомобиля, проходящие прямо над штольней.
   И мы изложили ему свои подозрения, насчёт того, как штольня могла рухнуть от веса проехавшей машины.
   - Папа, - сказал Лерыч, - можешь сам пойти и посмотреть на эти следы.
   - Хорошо, допустим так. И что же ещё? Ведь это же не всё, что вы хотите сказать?
   - Не всё, - подтвердил я, - Сегодня с утра, на "Ниве", из лагеря уезжал Шатаев - вон тот археолог, с которым мы сейчас говорили. Это он проехал... мог проехать над штольней.
   - Он об этом сказал?
   - Нет, он этого, конечно, не сказал, но подтвердил, что утром он ездил в город на "Ниве".
   - Вы что, его допрашивали, что ли?
   - Нет, мы говорили о другом. Так, поинтересовались... как там, в городе. Извините, мы сослались на вас, что, мол, нам в городе кое-что от вас было надо. Понимаете, хотели убедиться, что он сегодня и ездил в город, и пришлось...
   - Импровизировать, - нашёл нужное слово дядя Валик.
   - Да, да!
   Вот, оказывается, как по-умному называется изысканное враньё. Аж на душе легче.
   Дядя Валик задумчиво пригладил волосы на затылке:
   - Так, ладно, короче - каков итог ваших домыслов?
   - Он проехал "Нивой" по штольне, и она рухнула, - сказал я, и мой голос тоже рухнул на последнем слове.
   Дядя Валик покачал головой, уперев руки в бока и глядя в сторону.
   - Ребята, а ведь туда ещё приезжала машина медиков и оперов, помните?
   - Помним. Но эти машины подъезжали вовсе не туда. А тот след, что мы видели - это след одной машины, посмотрите сами, он ведёт через то место, где провалилась штольня.
   - И кто это всё высмотрел?
   - Это я заметил, дядя Валик.
   - Папа! Ну и ты посмотри, тогда сам убедишься. Ведь всё так и есть.
   - Так, понятно, - кивнул головой дядя Валик, - Хорошо, посмотрим. Это, конечно, интересно, от чего рухнула штольня. Этим, наверняка, и консул будет интересоваться. Только не надо сразу тыкать пальцами, что вот такой-то и такой сделал то-то и то.
   - Мы вовсе и не тыкаем пальцами, папа, - сказал Лерыч, - Мы осторожно выясняем, и никому ещё ничего не сказали
   Дядя Валик прошёл вместе с нами к штольне, и увидел то, что видели и мы.
   - Ну, что ж, действительно, можно так и подумать, что здесь проехала машина, - согласился он, - Хотя всё видно не очень хорошо, но ничего другого и не видно... Но зачем? Нет никакого смысла. А скорая и милиция, действительно подъезжали в другом месте и подальше от штольни. Здесь же машина проехала раньше, чем штольня рухнула.
   - Папа! - возразил Лерыч, - На сколько раньше? На неделю? Смотри, след свежий.
   Я добавил:
   - И опять же: зачем?
   Дядя Валик вздохнул:
   - Я не знаю. Об этом надо сказать Дудко и Околесину. Может быть, кто-то проверял машину на ходу и проехал вдоль шурфа?
   Тут я подумал, что если мы скажем об этом начальникам, то всё, вдруг, может моментально выясниться, как-нибудь просто и элементарно, и мы с Лерычем окажемся в круглых дураках, которые по-детски играются в сыщиков, в то время, когда у всех такое горе. Но как возразить дяде Валику, я не придумал, и мы пошли к Околесину и Дудко. В конце концов, истина дороже.
   Околесин был в лагере, и, с рассеянным видом, осматривал находки, разложенные на брезенте. Их сейчас укладывали в транспортную тару. Дудко бродил по раскопу, заглядывая в какие-то бумаги.
   Мы подошли к Околесину и, коротко, без суетного многословия, выложили свои подозрения: не могла ли штольня рухнуть от прошедшей над ним машины. Околесин отнёсся к этому сообщению с большим вниманием, и прошёлся вместе с нами к обвалу.
   Я заметил, что трава, примятая ещё с утра, уже заметно поднялась, и обратил внимание всех на это обстоятельство. Если она поднимается так быстро, то она бы давно скрыла следы шин, проехавших даже сутки назад. А мы ещё можем видеть след, значит, он оставлен не ранее, как сегодня утром.
   Околесин внимательно посмотрел на меня, а потом снова на след в траве, который, кстати, он разглядел с трудом; правда, при этом он сослался на то, что у него нарушение цветопередачи зрения. А потом он подозвал к себе Шатаева. Шатаев очень подозрительно посмотрел на нас, и тревожно - на Околесина. А тут и Дудко подошёл.
   - Юра, ты сегодня машиной куда ездил? - спросил Шатаева новый начальник экспедиции.
   Шатаев странно скосился на нас с Лерычем, и ответил:
   - В город, за продуктами ездили, вместе с Генкой. Купили всё по списку.
   - А вокруг лагеря, или возле него утром не ездил?
   - Да зачем это? - спросил он, снова глядя на нас.
   - Над рухнувшей штольней следы автомобиля. Вот, молодые люди предполагают обвал от избыточного веса, наехавшего сверху, - сказал Околесин.
   Ну, всё! Пропало всё, что можно! Теперь весь лагерь будет знать нашу версию. И когда она окажется неправильная, нам не миновать бомбардировки гнилыми помидорами!
   - Тьфу ты, чёрт! - растеряно, но жёстко, сказал Шатаев, - Ещё чего мне не хватало! Где Гена? Геннадий!
   На зов подошёл другой археолог, с коротко стриженой бородой и усами, на голове фуражка пограничника. Мы знали, что его зовут Геннадий.
   - Мы с ним ездили, - сказал Шатаев, - Гена, какой дорогой мы ехали из лагеря?
   - Вон той, какой всегда и ездили, - отвечал Гена, - А что?
   Все взгляды сошлись на мне и на Лерыче. Стало ужасно неловко. Можно считать, что гнилые помидоры уже полетели. Надо было что-то ответить.
   - Значит, там проехала другая машина, - настойчиво сказал я, - но машина была.
   Я сказал это, хотя моей версии ещё никто не отрицал. На мои слова ответил Дудко, который уже вник в суть дела:
   - Утром единственная машина уехала в город, и уехала она обычным путём. А затем никаких больше машин здесь не было до самого обвала. Так что, если там и есть какие-то следы на траве, то к обвалу они отношения не имеют.
   - Но, как же так... - растеряно и тихо сказал я, - следы есть, обвал есть... И никакого отношения друг к другу?
   На этом разбор был закончен. Все разошлись, и Шатаев тоже пошёл по своим делам, оглядываясь на нас и качая головой. Он, конечно, понял, что мы его сразу взяли на подозрение, и морочили ему голову, расспрашивая про поездку в город. Но как можно на нас обижаться? - не более, как восемь часов назад здесь погиб человек, и мы хотим в этом разобраться! А разве другие не хотят? Хотят. Но они ради этого не подозревают, за спиной, своих товарищей, и не дурят их наводящими вопросами, как мы с Лерычем. Мне стало совсем неловко, до отвращения. Может быть, в самом деле, лучше уехать отсюда?
   К вечеру Околесин собрал всех на общее собрание. Он, так сказать, официально огласил то, о чём все знали воочию: погиб начальник экспедиции, а затем подвёл итоги прошедшего дня. Самый естественный вопрос был такой: что будет экспедиция делать дальше? Околесин сказал:
   - Случай страшный. Не для этого мы сюда ехали. Не каждый человек после этого будет настроен на работу. Так что, все, кто не в состоянии продолжать дальше, могут без проблем возвращаться домой. Но я считаю, что продолжение работы экспедиции будет лучшей данью памяти для Андрея Даниловича, погибшего, можно сказать, на своём посту. Он инициатор этого дела - он очень хотел привезти экспедицию именно сюда, в этот сезон: у него были свои прогнозы и расчёты именно по этому городищу - результат долгой аналитической работы, и мы можем продолжить его дело дальше. Если мы вернёмся домой не с пустыми руками, то это будет лучшим памятником для него!
   Все согласились с этими словами, и даже как-то взбодрились. Археологи надеялись, что экспедиция будет продолжена дальше, до намеченного срока. Мы с Лерычем тоже были этому рады, хотя и не надеялись, что дядя Валик согласится нас здесь оставить после визита российского консула.
   Ужинали тихо и немногословно. Все разговоры, естественно, шли вокруг Садикова, и того, что произошло. Каждый говорил: если бы... Если бы не копал так далеко, если бы не копал так широко, если бы не копал в этом месте, если бы вообще не копал...
   К нам, вдруг, подсел Шатаев. Совершенно спокойно и дружелюбно он нам сказал:
   - Я тоже думал над этими следами от автомобиля. Вы молодцы что заметили. А я сразу удивился вашим расспросам. Но машин, кроме "скорой" и милиции, там, действительно не было. Всё остальное может быть только совпадением. Вряд ли кто-то наблюдал, как они там маневрировали.
   Я молча кивнул. Но удивительная однолинейность обоих следов не давала мне покоя. Хватать каждого за руку, и водить его смотреть следы, было бы теперь глупостью. И я уже ничего не говорил об этом.
   Выяснилось, что покинуть экспедицию решила только слабонервная Марина. Она сможет это сделать после приезда консула.
   Вот такие дела. Мы ложились спать, и нас было на одного человека меньше. Дядя Валик спать не мог. Он сидел в столовой, за столом, и уже целый час пил одну чашку кофе, подперев голову рукой и хмуро глядя в темноту.
   Мы молча лежали в нашей палатке, но я не выдержал:
   - Лерыч!
   - А!
   - Не "А!", а слушай соображение. Душа человека после смерти девять дней находится в этом мире, на том месте, где он умер.
   - Значит, Андрей Данилыч сейчас...
   - Да, он точно с нами. И я уверен, ночью с раскопа можно будет услышать звук сапёрной лопаты и щётки. Андрей Данилыч очень любил своё дело...
   - Димыч, прекращай!
   - Лерыч, погоди! Он вернётся на место своей гибели, и тогда... Знаешь, я читал, что на местах больших битв, иногда возникают видения этих сражений. В атаку идут погибшие воины - это их фантомы - энергетические следы людей. Фантом может оставлять и живой человек, но погибший - тем более! - это следствие сильнейших психологических переживаний. Там, на штольне, можно будет просто увидеть, что там происходило! И разобраться, была машина, или нет.
   Не знаю как у Лерыча, а у меня побежали мурашки по спине. Для наблюдения за фантомами нужны особые условия: например, туман, или слабое освещение - тогда хорошо видны тонкие оптические эффекты. В большинстве случаев привидений можно видеть благодаря наличию чёрного фона, то есть ночью.
   Я тихо выглянул из палатки. Тьма тьмущая! Только у столовой горел маленький костер, и виднелась фигура дяди Валика за столом. Я вышел наружу и стал, раздумывая. За мной, конечно, выполз и Лерыч.
   - Так что, идём? - прошептал он.
   - Идём, - вздохнул я.
   И мы пошли между палаток, ступая осторожно и тихо, чтобы никому не пришло в голову выглянуть и посмотреть, кто это там ходит.
   Палатки кончились, свет костра за пределами лагеря уже практически ничего не освещал, и мы пошли в абсолютной темноте. Я шёл, непроизвольно вытянув руки вперёд, и Лерыч, должно быть, тоже; он шёл за мной. Мы обходили раскоп по краю, и прошли его благополучно, поскольку знали расположение всего, что там есть, напамять. А потом дальше пошли новые, недавние, развед-шурфы. Здесь, в темноте, всё было незнакомо. Мы шли, спотыкаясь, а потом я, в конце концов, провалился в одну из траншей. Чертыхаясь, я поднялся с колен, а рядом вдруг оказался Лерыч.
   - Лерыч, ты чего сюда слез? - спросил я тихо.
   - Ну, ты же сюда спрыгнул - и я за тобой, - ответил он.
   - Я не спрыгнул, я сюда упал, чёрт побери! А знаешь что? Давай пойдём по траншее и, в конце, выйдем прямо... туда.
   Теперь мы продвигались по плечи в земле, держась за стенки. Где-то споткнулись о забытую лопату. И вдруг, что-то заставило меня резко остановиться. Если мы будем так двигаться и дальше, то просто, в темноте, войдём прямо в эту... могилу.
   Я стоял и шарил глазами по темноте, пытаясь разобраться, где мы находимся. Лерыч сзади дышал мне в спину. Кажется, я разглядел холмистое возвышение. Привыкшие к темноте глаза смогли разглядеть впереди контуры какой-то конструкции. Это же ленточное ограждение на колышках, с брезентом!
   - Лерыч, пришли...
   Мы стояли в шурфе, прямо напротив обрушенной штольни. Я рассчитывал наблюдать за этим страшным местом с большего расстояния, но мы уже оказались здесь.
   - Тихо, Лерыч, стоим и смотрим...
   Звёзд на небе было не много - их закрывали облака. Со стороны холма была полная тьма, и только светлая разрытая земля просматривалась в темноте. Время не поддавалось ни какой оценке - возможно, мы простояли час, а может быть и десять минут, пока я не начал замечать какие-то изменения на разрытой штольне. То и дело, мне казалось, что там появляется какой-то контур, а потом исчезает, и появляется снова, немного в другом месте. Я толкнул Лерыча:
   - Ты что-нибудь видишь?
   - Вижу... - прошептал он.
   - Что?
   - Вон там, над э т и м местом, в воздухе, как бы полупрозрачная змея извивается.
   Я присмотрелся внимательнее, но ничего такого не увидел. Потом я сосредоточил взгляд на более дальней перспективе, и вдруг понял: Лерыч просматривает в темноте очертания холма, а я, скорее всего - детали ограждения. Я сосредоточил своё зрение на ближнем фокусе, а Лерыч - на дальнем. Вот почему мы увидели всё по-разному. Фантомов не было, это были просто ошибки зрения, вызванные недостатком зрительной информации.
   - Нет, Лерыч, ничего ты не видишь, - говорю, - и я ничего не вижу. Ты шарики перед глазами видишь?
   - Иногда.
   - Это эритроциты крови, оказавшиеся перед сетчаткой - оптический обман. То же самое и здесь - перед нами только холм и яма.
   Мы простояли ещё какое-то неопределённое время, и полностью убедились, что видим перед собой только вышеупомянутые объекты.
   - Ну, что? - спросил Лерыч.
   - Уходим, - ответил я.
   И мы побрели назад, не выбираясь на поверхность. Теперь Лерыч шёл впереди, а я сзади, и мне казалось, что сразу несколько пар глаз смотрит мне в спину. Наверное, это Андрос, Квази, и Садиков.
   Позади палаток, так, чтобы не попадать в свет костра, мы добрались до своей. К нам, из темноты, вдруг вышел дядя Валик, заставив нас остолбенеть.
   - Вы что, в туалет вместе ходите? - спросил он, - Для чего вас понесло на раскоп?
   Я ответил:
   - Мы обсудили кое-что с Лерычем, дядя Валик. В этом деле мало загадок - только одна - но очень большая. И мы немного прошлись в ту сторону... разговаривая об этом. Теперь идём спать.
   - С загадкой будем разбираться утром, - сказал он, - идём спать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 10

   ~ день "после" ~ Марина: ничего не видела, ничего не слышала... ~ работаем с Белокуновым ~ важная информация: под курганом точно есть туннель ~ чем был удивлён Садиков, и мы теперь тоже ~ страшная история из жизни, после которой нам потребовались серебряные пули ~
  
  
  
   Я проснулся утром в предвкушении очередного интересного рабочего дня. Сейчас мы умоемся, и, пока не жарко, переработаем кубометр культурного слоя, и даже что-нибудь найдём. А если и не найдём, то найдут другие, и мы с Лерычем будем этому рады не меньше. А Садиков расскажет что-нибудь интересное по этому поводу...
   Садиков!
   Я совершенно забыл о вчерашнем! Вчера произошло то, после чего все события стали называться "до" и "после". И этот новый день тоже - теперь он будет первый после гибели Андрея Даниловича. И другие дни будут исчислять также: "На пятый день после гибели Андрея Данилыча... Это было через две недели после Андрея Данилыча... За два дня до смерти Андрея Данилыча...". Смерть вводит свой календарь.
   Настроение моё упало. Почему это был не дурной сон, а реальность? Если бы Садиков погиб во сне, то, по народным приметам, это означало бы его долгую и здоровую жизнь. Но всё произошло наяву, и теперь Садикова можно будет увидеть живым только во сне.
   Проснулись Лерыч и дядя Валик; оба горестно вздохнули, помня о произошедшем, и мы все выбрались из палатки. Господи, как утро может быть таким хорошим, с ясным небом и лёгким ветерком, пахнущим морем, после того, что произошло? Тем не менее, оно таким и было, словно из другого мира, где никто не гибнет.
   Лагерь уже проснулся, и намеревался приступить к работе, как обычно; только лица у всех были не весёлые, и разговаривали на полтона тише и в два раза меньше. Мы с Лерычем отправились на свой участок.
   Наши вчерашние дознания, насчёт автомобиля, ездящего по степи, теперь мне казались особо глупыми. Ведь выяснилось, что там никто не ездил. Всё надо было делать не так, как я делал; не лезть ко всем с вопросами. Но мы особо и не лезли!
   Чёрт возьми, но своим глазам я, всё-таки, верю! След от колёс машины там, определённо, был! Ведь был же! Пусть это считают глупостью, но он там был! Это так же верно, как то, что Садиков мёртв. Уж это, наверное, не считают глупой выдумкой!?
   И откуда я знаю, что машины там не ездили? Оттуда, что мне об этом все сказали! Просто сказали. Сказали очень убедительно. Только и всего? Но мне сказали не то, что знали, а просто то, что думали сами. Знать и думать - это разные вещи!
   И тогда я вспомнил о Марине. Если она первая обнаружила обвал, то она могла и видеть что-нибудь, что происходило накануне, возле штольни. А Марина, кстати, сегодня уезжает. Она сейчас собирает вещи, и ждёт, когда в город поедет Дудко, по делу Садикова, и отвезёт её на вокзал.
   Я выглянул из раскопа. Вон она, сидит за общим столом, вместе с двумя подругами. Пойду, поговорю с ней.
   - Лерыч, слушай, я хочу побеседовать с Мариной. Опять, наверное, окажусь в дураках, но, надо. Понимаешь, она была последней, кто... Впрочем, не знаю, последней или не последней, но точно была первой, кто видел то место после трагедии. То есть, всё вокруг она одна видела ещё не тронутым - не затоптанным и не разрытым. Её спросить надо обязательно, пока она ещё здесь. Только, Лерыч, ты не иди со мной, я попробую сам. Если мы пойдём всей толпой, ну то есть вдвоём, это будет выглядеть, как праздное любопытство. А я тебе потом всё обязательно расскажу, тем более что я всё это собираюсь записать в дневник.
   - Ладно, Димыч, давай, - ответил Лерыч, - Только обязательно запиши. Через сто лет твои записи будут стоить миллионы!
   Интересно, кем Лерыч видит меня в будущем, что он уже сейчас оценивает мои писульки на вес золота?
   Я выбрался из раскопа и пошёл к столовой. Я увидел, что к девушкам добавился Белокунов. Провожает, наверное; Марина ведь ему ассистировала. Многовато слушателей, при таком их количестве я точно опять буду в дураках. Меня опять "засмотрят", как вчера Шатаев, и поставят на место.
   Я решил отозвать Марину в сторону, но, подойдя поближе, и найдя всех четверых беседующими между собой, понял, что это будет не очень удобно сделать. Но и говорить при всех о своих, всё ещё домыслах, тоже не хотелось. Ладно, пусть будет, как есть. Я сказал всем: "Доброе утро", и обратился к Марине:
   - Марина, я хочу кое-что спросить.
   - И что ты хочешь спросить?
   Все, конечно, посмотрели на меня.
   - Вчера мне кое-что показалось, и я хочу проверить, не ошибаюсь ли я.
   - Так, и что?
   - Ты ведь была первая, кто увидел обвал штольни?
   - Да, да!
   - А что было до обвала?
   - Как что? Туда отправился работать Андрей Данилыч.
   - Нет, я имею в виду, сразу перед обвалом.
   - Я не видела, как рухнула штольня. Я подошла туда, когда всё уже... о, ужас, было завалено! - и голос её дрогнул.
   - А время?
   - Что ты, какое время? Кто за этим смотрел? Тем более я.
   - То есть, ты даже не можешь сказать, за какое время до твоего прихода рухнула земля?
   - Конечно, нет.
   - А к чему ты всё это спрашиваешь? - спросил Белокунов.
   - Мне непонятен один момент, - ответил я, - Над штольней я видел следы автомобильных колёс. Прямо над ней. Получается, перед обвалом там проехала машина. Вот я и хочу узнать, не видела ли Марина машину, перед тем, как обнаружила обвал?
   Белокунов почесал подбородок.
   - Машина задавила штольню? - сказал он, - Думаю, такое возможно сделать. А было ли это сделано, или нет - это ещё вопрос.
   - Мне уже сказали, что наши машины там и близко не ездили, - ответил я, - но следы то есть!
   Марина покачала головой:
   - Машину в степи я не видела.
   - Тогда, значит, ты могла видеть готовые следы, оставленные машиной, - предположил я.
   - Но я даже не смотрела, были следы или нет. Может быть, и были, но зачем мне это было надо?
   В самом деле, ни к чему.
   Белокунов опять сказал:
   - Марина, а если вспомнить всё по времени?
   - Ой, Владислав Олегович, я на часы не смотрела.
   - Ничего, - сказал он, - давай по-другому. Что делал Андрей Данилыч и ты с утра и до обвала?
   - Ну, Андрей Данилыч взял инструменты, и пошёл туда, в свою штольню. Штольня на ночь была закрыта брезентом. Нашим брезентом, он его брал у нас, из нашей палатки.
   - Так, да, помню.
   - Ну, он и сказал мне, чтобы я потом подошла, и забрала этот кусок. Я же на нём наши черепки раскладываю. Ну, вот, немного позже я пошла за брезентом. Подхожу, смотрю, а там... уже всё.
   - И ни каких машин по пути? - спросил я, - Ни туда, ни обратно?
   - Ни каких. Ни туда, ни обратно.
   - Что ж, значит, машина проехала намного раньше, - сказал я тихо, и добавил: - Но машина вчера утром из лагеря, всё-таки, выезжала.
   - Хорошо, - сказал Белокунов, - попробуем вычислить. Когда Садиков пошёл в штольню? Он выбирается из палатки в пять часов утра. Часам к шести он мог быть уже там?
   - Не знаю, - ответила Марина, - Думаю, немного позже. По моему, было уже часов шесть, когда он мне сказал насчёт брезента.
   - И что сделал?
   - Сразу пошёл туда.
   - Так, значит в половине седьмого он, точно, был внутри. Надо узнать, когда из лагеря выехала наша машина. Они могли бы видеть другую машину.
   - Как же это узнать? - вздохнул я, - На меня вчера, наверное, обиделись, когда я узнавал о машинах. Решили, что я обвиняю кого-то в том, что произошло
   - А кто ездил? Юрка Шатаев, кажется.
   - Да, он.
   - И что он сказал?
   - Ну что? Что сел и поехал, как обычно. Привёз продукты. Вот и всё.
   - И он ничего не видел?
   - Вот этого я не спрашивал.
   - То есть, ты думал, что это наша машина наехала на штольню?
   Я угрюмо кивнул.
   - Ну, конечно, нет, - сказал Белокунов, - С чего бы наши машины там разъезжали. А когда он, всё-таки, выехал?
   - Этого он не говорил.
   - Скорее всего, Андрей Данилыч дал поручение, и тогда он поехал. Это значит, что машина уехала между пятью и шестью часами утра. А вернулся Шатаев уже после того, как Садикова откопали. Значит, машины там уже не было, когда Садиков пошёл в штольню, и её ещё не было, когда всё произошло.
   - Понятно, - сказал я, - машины не было. Но следы есть. И от этого никуда не денешься. Неужели их оставил НЛО, который оставляет круги на хлебных полях? Марина, может быть ты, всё-таки, видела следы, вспомни.
   - Нет, Дима, не вспомню. Раз они там есть, значит, они там уже были, только я на это не обращала внимание. Знаю о них только от тебя.
   Я пожал плечами и развёл руками
   - Дим! - сказал Белокунов, - вот Марина уезжает. Хочешь мне ассистировать на горшках? Вместе с Валерой.
   Я тут же ответил:
   - Хочу!
   - Тогда заходите ко мне в рабочую палатку, после обеда. И займёмся.
   Мы ударили по рукам.
   Дудко сообщил, что готов ехать в город. Мы попрощались с Мариной, и она пошла прощаться со всеми остальными. Вскоре "Нива" запылила по степи, и скрылась из виду.
   Я всё рассказал Лерычу, и сообщил, что мы теперь можем собирать горшки из черепков вместе с Белокуновым. Лерычу тоже эта идея понравилась.
   До обеда мы привели в порядок наш участок раскопа, вывезли всю пустую породу в отвал. А после обеда, сдав лопаты и щётки, мы пришли в рабочую палатку Белокунова, и принялись за работу. По очереди мы таскали черепки, и снимали с них обмеры - то я таскаю, а Лерыч меряет, то я меряю, а он таскает. Белокунов неизменно сидел за компьютером, и сам записывал номера на черепках. Разговор за работой, неизменно, ходил вокруг вчерашних необратимых событий.
   - Такое бывает, что археологи гибнут, - говорил Белокунов, - Те же самые обвалы и провалы. В стране пребывания могут быть экзотические болезни, поражающие неожиданно, и действующие быстро, как та же муха цеце. Региональные конфликты, вспыхивающие на ровном месте. Или враждебность аборигенов. Бывает, копаешь, не знаешь что - всё-таки, оно в земле, не видно. А потом оказывается, что это ты своими скверными, неверными ручищами разрывал какую-то туземную святыню. А они, между прочим, даже не знали, что она здесь покоится, пока археолог её не откопал. Фанаты в свирепости, и... А если бы не археологи, фиг бы они увидели этого своего идола! Или, вот, те же чёрные гробокапатели. Научные экспедиции нападениям подвергались уже не однократно. Потому Дудко и с пистолетом - это предписание для всех выездных научных групп. Что вам рассказывать, вы сами свидетели, какая стрельба была. Мы, кстати, те горшки, что уже собрали, отдадим на временное хранение в городской музей древностей. Там надёжнее. А один им подарим.
   - Владислав Олегович, - обратился Лерыч, - а как же теперь будет со скифским курганом? Андрей Данилыч собирался в него проникнуть.
   - Знаю, был у него такой план - подкоп, снизу, из каменоломен. У него схема есть, но схема требует проверки. Ходы могут быть завалены. Там, возле кургана есть лаз...
   - Есть лаз возле кургана?
   - Ну да, вроде вентиляционной штольни. Это значит, что там, под землёй, есть туннель, и его место совпадает со схемой. То есть, выходит, что под курганом, и в самом деле проходит туннель. Но эта штольня, - от кургана всего-то метров сто, - завалена изнутри - обрушение породы. Курган бомбили во время войны - всё вокруг тряслось - вот и ходы могут быть завалены. Значит, подойти под курган через эту штольню нельзя. Надо пробовать через дальний вход, идти по схеме, и смотреть, что там внутри творится.
   Наши языки зудели от желания сказать, что мы там были и всё видели. Я боялся за Лерыча, что он сейчас об этом ляпнет, а он боялся за меня. Но языки выдержали пытку. Зато мы получили важную информацию - схема Хаджи-Бурунского участка верна!
   Белокунов продолжал:
   - А вообще, у Садикова генеральный план был другой. Он собрал статистическую информацию по всем четырнадцати раскопанным городищам в этом районе, и установил, что нигде ещё не было обнаружено культовых, храмовых сооружений. А ведь где-то такое должно быть. Следовательно, с каждым сезоном возрастает шанс откопать храм где-нибудь. По многочисленным своим соображениям, он ожидал такую находку именно на этом городище. Не даром он так обрадовался захоронениям Андроса и Квази, которые нашли под стеной. В этом холме он ожидал найти руины храма. А храм в древности - это всегда сосредоточение культуры и науки. Я уже не говорю про материальные ценности.
   Я задумался. Как бы всё было, если бы Садиков получил от нас информацию о состоянии каменоломен, добытую нами запретным путём. Мы, конечно, получили бы по тыкве, а Садиков, может быть, не стал бы подкапываться под этот холм, а пошёл бы в поход под курган. И тогда бы его не завалило в штольне... А завалило бы в подземелье! Это же судьба.
   Когда мы остались наедине, Лерыч сразу сказал мне:
   - Димыч, ты слышал, что говорил новый начальник Околесин? - Дело Садикова надо продолжить! В память о нём.
   - Слышал.
   - Неужели никто так и не заглянет в курган?
   - Околесин не согласится.
   - Это понятно. Но мы то можем... я думаю.
   - Лерыч, ты же там дрожал, как осиновый лист.
   - А ты? Страшно, конечно. Но, представляешь, в кургане золото!
   - Лерыч, закрой глаза. Закрой!
   Он закрыл.
   - Вот такая там темнота, - говорю, - Везде. Вспомнил?
   - Вспомнил, - вздохнул он, - Факела нужны. И, хорошо бы, ещё кого-то с собой.
   - Вот это точно. Там даже вдвоём жутко. Надо быть, хотя бы, втроём.
   - Как бы нам подбросить эту мысль Околесину?
   - Эту мысль будет очень трудно подбросить, Лерыч, считай, невозможно. Руководитель экспедиции теперь не допустит никаких хождений по каменоломням. Тут человек погиб в штольне длинною не более трёх метров, и на глубине в человеческий рост, а что может произойти в бесчисленных подземных коридорах? Если бы на месте Садикова оказался кто-то другой, то Андрей Данилыч сейчас бы отвечал по закону за халатность и небрежение безопасностью. Околесин, конечно, не захочет такой ответственности, и на идее подкопа кургана можно ставить крест.
   К нам подошёл дядя Валик, спросил, как у нас дела и настроение. Дела у нас в порядке, говорим, - работаем с черепками, - а настроение решительно деловое. Раз экспедиция начала работать, она должна работать и дальше, ни смотря ни на что. Дядя Валик с этим согласился:
   - Мне, ребята, самому очень тяжко. Уж чего, а такого я не ожидал от нашего отдыха. И в голову не приходило, что приеду на смерть друга. Помните, сразу после того, я хотел взять, и увезти вас отсюда? А потом и подумал, что к друзьям можно ездить в гости отдыхать, или работать, помогать; но приехать, посмотреть, как он умрёт! - это уже... слова не найду. А ведь так и получилось бы, если бы мы съехали. Хотите работать на раскопках? Если хотите, то будем продолжать. Экспедиция остаётся здесь, и продолжает работать. Не зря же Андрей сюда её привёз.
   Стоит ли говорить, как мы с Лерычем обрадовались его словам?
   - Завтра, с Дудко, мы отвозим добытый материал в городской музей, на хранение, - сказал дядя Валик, - хотите с нами?
  
  
  
   Суббота, 14 число - второй день после гибели Садикова.
   Ещё с вечера ископаемые материалы были аккуратно погружены в обе машины, в том числе и кости обоих скелетов. Нам осталось только сесть в машину и отправится в путь. Ехали осторожно, чтобы не повредить хрупкие находки, и до Музея Древностей добрались только через час.
   Нас провели в реставрационную мастерскую музея, куда мы сразу начали выгружать то, что привезли. Более интересного места я ещё никогда не видел. А Лерыч сказал:
   - Машина времени в действии! Колбасит!
   Местные научные сотрудники уже готовы были нас принять, и сразу приступили к осмотру находок. Андроса и Квази разложили по косточкам на двух отдельных столах. Два специалиста музея тут же сосредоточились на втором из них, и принялись детально его рассматривать, удивлённо переглядываясь. Потом они подозвали всех нас, и один, постучав пальцем по черепу Квази, спросил:
   - Этого Садиков откопал в штольне?
   - Его, - подтвердил Дудко.
   - Говорите, рядом со вторым?
   - Да, а что?
   - Это удивительно, если это так.
   - Андрей Данилыч тоже чему-то удивлялся в этих костях. Ах, да, он говорил, что этот человек ел много сладкого.
   - Да, он не напрасно удивлялся, - ответил сотрудник музея, - С тем всё ясно, - он кивнул на Андроса, - он древний. А вот этот покойник был захоронен не раньше четырёх... - учёный выдержал паузу, - не раньше четырёх лет назад! Даже может быть, что только три года назад!
   - Как это так! - воскликнули мы.
   - А вот так. Этот человек был жив пару-тройку лет назад, и совсем недавно кушал сладкое, как и вы сейчас. На зубах следы пломбирования. Но зубы он не очень то лечил последние годы, и пломбы, сами по себе, уже отсутствуют.
   - Боже! - сказал Дудко, - Час от часу не легче! Как же он туда попал?
   - Не знаю, - ответил сотрудник музея, - но я уверен, что Андрей Данилович тоже знал, что это не древний человек, а... современный труп. Он ведь антрополог, и определил это сразу.
   Нас слегка прознобило: так мы имели дело с трупом! Ужас! Древние кости, жившие века назад, как-то не воспринимаются так трагично; иное дело - кости современника.
   - Думаю, что здесь теперь дело для криминалистов, - сказал музейный антрополог.
   Поражённые, мы все смотрели на кости Квази. Лерыч достал цифровую фотокамеру.
   - Можно? - осторожно спросил он.
   Музейные работники согласно кивнули. Лерыч склонился над столом, и сфотографировал, в упор, череп Квази. Мне это напомнило сцену, виданную мною в Хаджи-Бурунских подземельях - когда Лерыч, словно в трансе, склонялся и заглядывал в лица-маски покойных партизан.
   Все заглянули в дисплей камеры, посмотреть на снимок. Вышло чётко и крупно, во всех подробностях.
   - Это точно не древний грек, - сказал музейный учёный, - там что-то произошло, и, возможно, экспертиза останков сможет сказать, что же именно.
   Нас угостили кофе, и мы сели в машину.
   - Ну, что, будете оставаться в экспедиции? - опять спросил дядя Валик, доставая сигарету и вставляя её в рот.
   - Будем, - ответили мы, - Загадкой больше, загадкой меньше - нам не привыкать.
   - Ладно, - сказал он, чиркнул зажигалкой и выпустил табачный дым в открытое окно.
   Машина поехала обратно в лагерь.
   Загадкой больше, загадкой меньше... К следам над штольней добавилась ещё одна тайна - не такой давний покойник из этой самой штольни. Кто убил Садикова - он, или обрушившаяся земля? Первая версия звучит безумно, но милиция забрала на экспертизу сапёрную лопату, которая была зажата в руке скелета. Эксперты должны будут определить, от чего на голове Садикова появилась рубленая рана. Если от лопаты, то тогда надо разобраться со скелетом. Неужели он нанёс удар лопатой? Такой вопрос всерьёз могут задавать только люди средневековья, но не мы. Факты у нас только наглядные. Но вот появились теперь и другие - скелет, оказывается, очень молод. Неужели он может быть чуть живее древних костей, если сам умер всего года четыре назад? Это тоже вопрос для средневековья. Плюс есть другой вопрос: а как этот товарищ вообще туда попал? Лерыч хлопнул себя по колену и воскликнул:
   - Да очень просто: так же, как и Садиков! - рыл штольню, и его завалило! Там же оползневое место. Только его никто не доставал, так там и остался.
   - А вдруг и так, Лерыч, - согласился я, - Значит, он был один. Он - сталкер. Так, а где его инструмент?
   - Нет, не годится, - вдруг сказал Лерыч, - Вспомни, как он лежал. Как лежал? Как покойник - руки, ноги - прямо.
   - Да, - ответил я, - Садиков так не лежал. Он лежал... как попало. И скелет с ним тоже! Что же там с ними, чёрт возьми, произошло?
   В лагере многие думали, что в момент обвала Садиков был занят перекладыванием костей Квази, чтобы его вынести, потому и получилось всё вперемешку. Возможно. Но мы с Лерычем думали по-своему - дедуктивным методом: брали все версии подряд, и отбрасывали несостоявшиеся. Самой экстремальной из них была, конечно, версия о "живом трупе". Я сразу поставил крест на этой глупости, но перед тем решил Лерыча слегка напугать. Тем более что уже вечер.
   - Лерыч, нужно добросовестно взвешивать все имеющиеся факты, - говорю ему, - и не только наши, но и опыт других случаев. Вот, слушай. Только это не у нас на кладбище было...
   Я приостановился, чтобы проследить, как он отреагирует на такое начало. Интерес наблюдается!
   - ...У нас на кладбище нет склепов. А в том городе, в старину, жило семейство каких-то богатых господ, и хоронились они, упокоившись, в семейном склепе. Очень давно... Кладбищу тому было более трёх сот лет, и, по закону, его можно было снести. Вот и собрались тамошние власти что-то там построить.
   Сначала, с одной стороны кладбища, убрали забор и начали деревья пилить. Могилы ещё не трогали. Но, в первые же ночи, от начала работ, в одном старом склепе начало происходить нечто необъяснимое. Сторож, охранявший строй-технику, слышал громкий шум внутри, и, кажется, стук в железные двери. Сторожа подняли на смех, тем более что у него в бытовке позвякивали по углам пустые пивные бутылки.
   Бутылки сторож выбросил, а на следующее утро доложил, что в железные двери склепа снова били изнутри. Сторожу посоветовали поискать шутников, которые над ним издеваются, да и мало ли какое железо ещё может грохотать там, где, практически, ведутся строительные работы. Но сторож настаивал на своём: услышав глухой звук, он шёл на него, и всегда выходил к подозрительному склепу. Всё остальное железо - от стройтехники до металлолома - спокойно лежало и стояло на своих местах. Сторожу было страшно. Он утверждал, что чем ближе он приближается к склепу, тем настойчивее и громче стук изнутри.
   Поскольку кладбище всё равно собираются срыть, то склеп, так и быть, вскрыли. И что же там? Покойники, умершие полтора века назад и больше, всего шесть тел, были раскиданы по всему помещению. Один валялся на ступеньках, ведущих к двери. Никто не мог найти этому объяснения. Дверь склепа открыли с трудом - туда никто не проникал более ста лет.
   Покойников опять положили в гробы и закрыли их в том же склепе, до тех пор, пока их не заберут на перезахоронение в общей могиле на новом кладбище.
   Но на следующую ночь шабаш в склепе повторился. Шум был громче, а стук сильнее. Испуганный сторож просто убежал со своего поста.
   Утром склеп опять открыли, и снова нашли скелеты в дорогих одеждах разбросанными на полу, и гробы их открыты. Тогда решили перезахоронить их немедленно.
   Пришла машина из похоронного бюро и работники ритуальной службы погрузили в кузов все гробы с буйными мертвецами. Машина уехала, и больше её не видели. Я имею в виду, не видели не только в этом месте, а вообще нигде, никто, и никогда больше эту машину не видел. И людей, которые эвакуировали склеп - тоже. Они исчезли все - и покойники и живые, которые их везли.
   Так что вот так, Лерыч, покойники тоже, при определённых условиях, могут проявлять активность.
   Лерыч сидел, обняв себя за плечи - непроизвольное желание спрятаться.
   - При каких таких условиях? - спросил он.
   - Один антинаучный, по тем временам, товарищ разбирал этот случай. Прежде всего, он обратился к историческим материалам, и выяснил, что семейство, похороненное в этом склепе, из поколения в поколение, занималось колдовством. Из-за этого их души потеряли свою чистоту - что-то там нарушилось - и с душой после смерти не произошло то, что должно происходить. В общем, душа тогда, как тело со снятой шкурой - не может найти, куда ей влезть. А суть в том, что душу отягощают так называемые грехи. Грехи - это груз отрицательной, злой энергии, враждебной человеческому существу. Она накапливается, если человек взаимодействует с тем, с чем ему, по природе, не положено иметь дело. Испорченная душа тысячи лет избавляется от этой энергии, и всё это время сильно мучается. Душа ищет способ, как эту энергию израсходовать; и, очень часто, такие души прибегают к активизации собственных трупов. Вот так и случается, что древние кости и мумии встают и...
   - Димыч, - остановил меня Лерыч, - ты хочешь сказать, что Квази мог точно сам встать, взять лопату и заколбасить Садикова?
   - Я не знаю, Лерыч. Я просто знаю, что так может быть. Если он был колдуном, сектантом каким-нибудь, идолопоклонником, то очень может быть.
   - Чёрт возьми, как хорошо, что он сейчас не здесь!
   - Ну, он может и прийти, - подзадорил я Лерыча, и тот перекрестился.
   - Не дрейфь, Лерыч! Надо раздобыть где-нибудь хоть серебряную ложку.
   - Зачем?
   - Мы её порубим на кусочки, и у нас будут серебряные пули для рогаток. Только ими можно успокоить нечисть!
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 11

   ~ прибыл консул ~ вещественные "докопательства": спички и зажигалка ~ доигрались: вещдок сгорел ~ невесёлая история о трусости ~
  
  
   В воскресенье - это уже третий день после гибели Андрея Даниловича - приехал российский консул из Симферополя. С утра, в городе, он знакомился с выводами экспертов о причине смерти гражданина Садикова, а потом прибыл на место гибели археолога, чтобы иметь представление о том, как мог человек лишиться жизни во время археологических раскопок. С консулом приехал начальник городской милиции, ещё два милиционера, и журналист из местной газеты. Ещё были два парня - мощные и совершенно одинаковые - охранники консула.
   Консул осмотрел место трагедии и выслушал рассказ Околесина. Как мы слышали, речь шла о несчастном случае. Консул спрашивал, есть ли на раскопе предпосылки для других несчастных случаев. Околесин отвечал, что подобным образом, как это делал Садиков, работы в раскопе не велись и не ведутся; штольню прорыли только один раз к искомому объекту по инициативе самого Андрея Даниловича - он сам стал жертвой своей неосторожности.
   Консул прошёлся по раскопу, и узрел зияющий вход в немецкий блиндаж.
   - А это что такое? - удивился он, - Вы же сказали, что ничего подобного больше не разрабатывается!
   Околесин объяснил, что это откопанный блиндаж, стало быть, это подземелье существует само собой, а работы там никакие не ведутся.
   - Тогда засыпать! - решительно сказал консул, и предупредил об ответственности за безопасность подчинённых.
   Газетный журналист, тем временем, расспрашивал археологов об их работе и о подробностях трагедии.
   После того, как консул осмотрел всё, что его интересовало, мы все собрались за общим столом, под навесом. Консул выразил археологам свои соболезнования, и пообещал в отчёте представить действия А.Д. Садикова в более мягком виде, чем эти действия того заслуживают - честно говоря, руководитель экспедиции допустил грубое нарушение техники безопасности. Семье погибшего, несомненно, выделят некоторую компенсацию, тем более что Андрей Данилович учёный заслуженный, и забыт не будет. И, кстати, о семье. Семья, конечно, получит официальное сообщение о случившемся, но хотелось бы, чтобы кто-то, чисто душевно, сообщил вдове о том, что она, увы, вдова. Обсуждая этот вопрос, как-то, пришли к такому выводу, что этот человек не должен быть кем-то из коллег-археологов, так как Нина Ивановна иногда с недовольством относилась к работе мужа, по причине его длительных командировок. Сообщение о смерти из уст сотрудников может быть воспринято не совсем удачно, может быть, как некий приговор: он больше жил с нами, чем с вами, и, вот теперь, мы его от вас вообще забираем... Сообщить скорбную весть вызвались жёны двоих археологов, но их предложение отвергли - это совсем уже будет по базарному: звонит женщина, и говорит: твой муж погиб! Ладно, если бы они говорили в живую, но по телефону будет что-то не то. Позвонить должен мужчина. Чем мужчина, в этой ситуации, лучше женщины, никто толком объяснить не мог. Наверное, просто боялись, что обе дамы могут дружно разрыдаться на обоих концах провода - как тогда успокаивать вдову? В общем, выбор пал на мужчину, так сказать, на всякий случай. Скорбным вестником вызвался быть дядя Валик. Нина Ивановна его хорошо знала, и, к тому же, он не археолог. На том и порешили.
   Вместе с консулом, и всеми остальными, дядя Валик уехал в город, а там - на Главпочтамт - звонить в Питер. Ещё садясь в машину, он был уже бледен от волнения, и курил сигарету за сигаретой.
   Мы с Лерыч снова пошли помогать Белокунову реставрировать битую посуду. Приступив к работе, я тут же сказал:
   - Владислав Олегович, а вы знаете, что скелет из штольни умер только года три-четыре назад?
   - Да! - немедленно поддакнул Лерыч.
   - Кто сказал? - спросил Белокунов.
   - Специалист в музее, куда кости сдали на хранение. Что вы об этом скажете?
   - Что скажу? Скажу, что это тут у вас в степи криминал какой-то произошёл. А ведь Андрей Данилыч сам то антрополог - он бы это сам всё определил.
   - Так он и определил.
   - Он сказал об этом?
   - Нет, не говорил. Но очень уж придирчиво он эти кости изучал, и всё удивлялся. Владислав Олегович, вы лучше скажите, это могло быть убийство?
   - Убийство? Это ты всё про следы машины над штольней?
   - Да, и про следы тоже.
   - А ещё про что?
   - То захоронение - его, скорее всего, могли разведать до нас чёрные археологи, а мы его откопали.
   - Кто откопал, того и находка.
   - Это у вас так принято, а у них принято, видать, по другому.
   - Я вообще не верю, что могилу можно найти с помощью рамки. Найти можно действительно пустое пространство. Это должен быть саркофаг, например, или камера, а не просто засыпанная яма. А ты, значит, думаешь, его убили за откопанный скелет?
   - Но они же ожидали там найти золото.
   - Но золото ведь не нашли. За что же его тогда?
   - А может быть он рыл, да недорыл. Они его и... пока не докопался.
   - Интересная версия, - Белокунов повернулся ко мне, - ты думаешь, там стоит копнуть глубже?
   - А вдруг? Ведь установлено же: тело было похоронено не тысячи лет назад, а в наше время. Почему здесь? А я знаю почему! - маскировка!
   - Откуда ты знаешь?
   - Из книжки "Остров сокровищ". Там скелет служил указателем на клад.
   - Из книжки... Кто его знает, может быть и надо порыться вокруг. Если спец из музея не ошибается, то тогда, конечно, не зря в чистом поле зарыли человека. Из-за чего в наше время это бывает? Как всегда - из-за денег. Это и в не наше время было. Спрятано здесь золото, или нет, не знаю, скорее нет, а вот погиб он, наверняка, из-за него. Иначе, покоился бы сейчас на обычном кладбище, а не в степи.
   - Так может быть стоит, всё-таки, разрыть штольню Садикова шире и глубже?
   - Ей богу, нет там ничего, ребята. И Околесин не разрешит. Ну, кто сейчас золото закапывает в землю? Сейчас все стараются заставить средства работать, то есть производить себе подобные деньги, и на эти вот деньги жить.
  
  
   Вернулся из города дядя Валик. Вид у него не весёлый. К нему подошёл Околесин, и дядя Валик сразу кивнул головой:
   - Сделал.
   Что он говорил жене Садикова, никто допытываться не стал. Нина Ивановна, рассказал он, сама намерена приехать в Крым и забрать тело мужа.
  
  
   Перед сном дядя Валик пил кофе у костра. На него кофе имеет двойное действие, в зависимости от времени суток: утром - как бодрящее средство, а вечером - как успокаивающее и снотворное. Пока он употреблял любимый напиток, мы с Лерычем оказались в палатке одни.
   - А знаешь, Димыч, я про тот след от машины, - в мокрой траве след лучше получается, чем в сухой - влажная трава легче мнётся. Сухая - она упругая.
   К чему это он?
   - Я вот подумал, - продолжал Лерыч, - утром ведь роса бывает; след от машины, скорее всего, ещё по росе был сделан. Он и держался потом долго.
   - Хорошо, Лерыч, неплохое соображение, - похвалил я, - молодец. Учтём это на всякий случай.
  
  
   Утром мы проснулись пораньше, и пошли посмотреть на росу. Но, оказалось, ночью прошёл дождь, и трава была просто обильно промочена водой. На ней не было сверкающих капелек, на ней была просто блестящая влага. Собирая воду в обувь, мы прошли по траве до раскопанной штольни. За нами оставался чётко видимый след из примятой травы, чего действительно не происходит, когда трава сухая.
   Брезент над ямой был полон воды, и он низко провисал круглым пузом.
   - Глянь, Лерыч, воды полно, брезент так и оборваться может.
   Мы подошли близко к яме, и заглянули туда. Вспомнилось лицо Садикова, выглядывающее из рыхлой земли. И визг Марины. Нас передёрнуло. От сырости, наверное.
   - Смотри-ка, - сказал Лерыч, - тебе не кажется, что яма как-то изменилась? По-моему, она... разрыта шире.
   Я посмотрел внимательно, но особо напрягаться не пришлось.
   - Точно, - говорю, - шире. Внизу. Она подкопана внизу, по всему периметру! Это прекрасно видно! И кто же здесь копал?
   - Никаких следов, - сказал Лерыч, - просто кучи земли, кусками и россыпью.
   - Следы и замаскировать можно, - сказал я, - если лазить без спроса. Сюда ведь нельзя лазить - подследственная территория.
   - Но кто-то же полез! Мы помним, как выглядела яма, и её вид изменился: её копали шире, но только внизу, сверху всё осталось, как было.
   - Значит, кому-то надо было то, что внизу - не сама яма, а то, что в ней может быть. Лерыч, только недавно мы говорили с Белокуновым о том, чтобы разрыть яму шире, а это уже кто-то делал!
   - Значит, не одни мы так думали. Здесь все что-то ищут.
   - Интересно, нашли? Но такую работу проделать можно только ночью. И в темноте.
   - Нам затыкаю рот, когда мы хотим что-то разузнать по этому делу, - возмущённо сказал Лерыч, - а, между тем, здесь роются все, кому не лень.
   - Нет, Лерыч, не все. Здесь ещё кто-то действует за спиной у всех. Печёнкой, и всеми органами чувствую - не просто Садиков здесь рылся - не зря за ним кто-то докапывает яму. Вот только говорить об этом или нет?
   - Не надо! - сказал Лерыч, - об этом сразу услышит тот, кто копал яму ночью.
   - Ага! - его ещё можно будет попробовать подловить!
   - Точно, Димыч!
   Я ещё раз внимательно осмотрел яму. По-моему, её пытались расширять, как минимум, в пяти направлениях. Копнули в одну сторону - не то, копнули в другую - не там... А что - не то? Что - не там? Кто-то что-то ищет!
   Потом я заглянул в брезентовый навес. Как бы слить оттуда воду? Я попытался приподнять один край полотна, что бы вода пролилась с другой стороны. Этого оказалось достаточно... В брезентовом полотне собралось воды, наверное, ведра четыре. Лёгкие колья, держащие эту тяжесть, были на пределе; груз весом килограмм 30-40 стремился завалить их внутрь ямы. Когда я потянул брезент, колышек с другой стороны принял на себя всю нагрузку и рухнул. В одно мгновение брезент опорожнился, и мощный водопад обрушился на дно ямы. Вода заклокотала внизу и, стремительным потоком, вылилась из ущелья штольни в шурф. Мы только наблюдали за этим, раскрыв рты. Мутный поток дождевой воды вынес из ямы кучу всякого мусора, который оказался под слоем раскопанной земли.
   - Ой, что мы наделали! - только и сказал Лерыч.
   Последним вода вынесла поминальный букетик цветов, который тоже упал на дно ямы, вместе с колышками. Ленточки с надписью "милиция" свесились вниз.
   - Димыч, это же охраняемое место!
   Я понимал, что мы сделали нехорошо. Точнее, я сделал.
   - Да, Лерыч, неудачно получилось... Если мы прямо сейчас уйдём отсюда, то все будут считать, что брезент упал сам. Если допустят, что в нём собралась вода. А если не допустят - будут спрашивать у всех: почему? - тогда придётся рассказать...
   - Узнают - выгонят!
   - Думаю, не выгонят. Смотри-ка, Лерыч, какой отсюда хлам вынесло.
   Я обратил внимание на тот мусор, который вынес поток воды. Вода своим ударом размыла рыхлую землю в яме, и вымыла из неё то, чего раньше там никто не видел, с тех пор, как оттуда достали Садикова. Меня удивило большое количество горелых спичек. Я сказал об этом Лерычу, а он ответил:
   - Димыч, ну так мы колбасим отсюда, или нет?
   - Погоди, Лерыч, это настолько странно, что с этим надо обязательно разобраться, - И я спрыгнул в шурф. Лерыч огляделся, и последовал за мной.
   Спичек было много. Кто-то спалил не меньше половины коробка. Причём спичками явно не прикуривали. Прикурить - дело не долгое, и потому спичку тушат почти сразу, не дав ей полностью сгореть. Эти же огарки были почти полностью сгоревшие - белое дерево осталось только на самом конце. Я взял один из них. Чёрная, обгоревшая часть спички доходила до самых пальцев. Она горела, пока не начала жечь кому-то руку - и так все спички.
   - Лерыч, ты понимаешь? - Этими спичками ничего не поджигали - ими светили! Кто-то что-то себе освещал!
   - Ночью!
   - А вот и не ночью! Спички-то оказались под обсыпанной землёй - значит, ими светили до обвала. Ты понимаешь, Лерыч? Ими светили ещё в штольне, когда она ещё была цела.
   - Я, кажется, понимаю, о чём ты. У Садикова для работы в этой норе был аккумуляторный фонарь. Значит, спичками светил не он.
   - Правильно, Лерыч. Фонарь тогда и откопали, вместе с Андреем Данилычем. Он оказался разбит. Разбился он, понятно, при обвале. Спичками светил кто-то, у кого фонаря не было. И долго светил.
   - А где же был фонарь? И залез он туда не просто посмотреть!
   - Согласен, Лерыч! А что же он там делал? Во всяком случае, ясно, что могилой интересовался не только Садиков.
   - Причём, интересовался в его отсутствии, что странно, поскольку могилой интересуются все - археологи, всё-таки - но не тайком же друг от друга, - сказал Лерыч, и весьма правильно сказал. Это было существенное замечание.
   Лерыч продолжил дальше:
   - Что же там можно было искать со спичками? Работать, точно, нельзя. Не представляю: в одной руке спичка, а в другой - лопата.
   - Я тоже, Лерыч. Давай попробуем прикинуть, сколько времени там лазил этот, со спичками. Надо узнать время горения спички, и посчитать, сколько их тут.
   - Нам надо собрать все спички? - ужаснулся Лерыч.
   - Такова работа любого следователя, - ответил я ему.
   Я впервые произнёс это слово - следствие - с тех пор, как мы начали совать свои носы в это дело. Лерыч сразу серьёзно насупил брови и сказал коротко:
   - Ищем.
   Мы стали перебирать мокрую землю, и нашли уже 19 огарков, когда вдруг пальцы Лерыча наткнулись на маленький предмет в земле. Он был тяжелее спичек, и потому вода вынесла его последним, при этом, занеся грязью. Отерев землю, мы увидели дешёвую зажигалку, которую можно купить на базаре. Эта была с последней модной фишкой: внутри, в жидком газу, плавала какая-нибудь цветная безделушка. В данном случае внутри прозрачного корпуса была маленькая жёлтая рыбка в красную полосочку. Она всегда медленно всплывает вверх, когда зажигалку переворачиваешь. Для курильщиков из детского сада. Обнаглели эти сволочи - табачные компании! Так и вижу, как ребёнок тянет ручки к этой красивой цацке: "Да-ай!", а папа от неё прикуривает - вот пример, а!
   Садикову такая не принадлежала. Мы видели у него зажигалку в металлическом корпусе, с замысловатой гравировкой, наверное, очень дорогая. А эта чья? Ясно - того, кто был здесь. А зачем он её здесь оставил? Зажигалка и спички! Если это всё тот же неизвестный посетитель, то зачем он жёг спички, если есть зажигалка, полная газа? Спичек сжёг уйму!
   - Лерыч! Он же её искал!
   - Кого - её?
   - Да зажигалку! Светил ей и потерял. Искал со спичками и не нашёл. А зачем искал? Не хотел, чтобы её здесь нашли. Ясно?
   - Ясно, Димыч, я всё понял - в штольне кто-то был без приглашения.
   - Правильно. Хотя заходить, вроде, не воспрещалось, но этот кто-то зашёл так, чтобы вообще не засветиться.
   - Точно! И мы нашли тому вещественные докопательства...
   - Как ты сказал, Лерыч?
   - То есть, я хотел сказать, вещественные доказательства.
   - Нет, ты правильно сказал, Лерыч: вещественные докопательства! Гениально, Лерыч!
   Едва я это сказал, как вдруг рядом с нами, на стенах шурфа, возникло несколько длинных теней. Мы подняли головы и увидели на краю ямы троих людей, стоящих, как один, в одинаковых позах - уперев руки в бока. Среди них, пока к счастью, не было дяди Валика, а сии трое были: начальник экспедиции Околесин и двое археологов - Гена, и другой, нам знакомый только наглядно. Археологи смотрели на нас с удивлением, а Околесин - со злостью.
   - Это с какого перепугу вы здесь с утра лазите? - очень не по доброму спросил Околесин.
   Я взялся за объяснения:
   - Борис Маркович, мы пошли с утра посмотреть на это место, и увидели, что брезент оборвался под весом воды. Ночью ведь дождь шел, и вода набралась в брезент. Теперь она вся вылилась внутрь ямы. Мы увидели, что вода вынесла из земли много всякого мусора. Мы спустились сюда, чтобы его рассмотреть. Очень уж странный мусор: одни только горелые спички, много, и...
   Я не успел сказать про зажигалку.
   - Мусор или не мусор, - гневно сказал Околесин, - а рыться на месте происшествия нельзя! Сегодня в лагерь прибывает следственная группа. И что я им покажу? Проходной двор, теперь оказывается, где все, кому не лень, играют в песке?
   - Борис Маркович, мы не играемся... - попытался я оправдаться.
   - Да нет, вы как раз играетесь, молодые люди! Ваши выяснения "что" да "как" только тешат ваше любопытство и ни к чему, кроме беспорядка, не приводят! А я, между прочим, узнал, что экспертизой установлен факт физического насилия по отношению к Андрею Данилычу - его действительно ударили сапёрной лопатой, а потом произошёл обвал. Теперь приедет следственная группа, и будет разрабатывать версию убийства. А что мы здесь имеем!? А!? Место преступления перерыто двумя пацанами!
   По мере продолжения его речи, тон голоса начальника всё больше возрастал, и я уже начал бояться, что его могут услышать и в лагере. И тогда прибежит дядя Валик, и мы получим чертей по полной программе. Но, самое главное, наконец-то, прозвучало это слово - преступление!
   - Борис Маркович, но мы здесь, как раз, то и делаем, что будет нужно для следствия! Мы увидели эти спички, сгоревшие спички, собрали их... У вас есть спички?
   Околесин молча и свирепо смотрел на нас. Гена сразу похлопал себя по карману - инстинктивный жест курильщика, в уши которого попал вопрос о спичках. Там у него что-то зашелестело, и он сказал:
   - У меня есть.
   - Хорошо, - сказал я, - надо проверить, сколько времени горит спичка, и тогда мы сможем подсчитать, сколько времени здесь, в штольне, пробыл посторонний человек перед обвалом. Смотрите, он сжёг здесь кучу спичек, а у Андрея Даниловича, был рабочий фонарь. Это не Андрей Данилович жёг спички. Ночью кто-то лазил в штольню!
   Околесин скрестил руки на груди:
   - Сыщики! Вот это всё, что вы нашли, здесь должна найти следственная группа. Официально! Вам понятно! А собранные вами спички теперь ни к чёрту не годятся, потому что теперь непонятно, откуда они у вас взялись!
   Про зажигалку я теперь вообще забыл. В оправдание я сказал:
   - Борис Маркович, но мы же не знали, что будет, всё-таки, вестись следствие. Ведь было же сказано: несчастный случай.
   - А милицейское ограждение для чего было выставлено, а!? - почти крикнул Околесин, - До выяснения обстоятельств! Расследованию подлежат и несчастные случаи в том числе, тем более - со смертельным исходом! И потом, если сами додумались до того, что здесь совершено преступление, то уж милиция, точно, дойдёт до того же, и разберётся без сопливых! А что теперь будет? Украинская милиция напишет консулу, что российская научно-поисковая экспедиция препятствует следствию? Марш отсюда! Давайте сюда эти ваши спички, и идите в лагерь! Если тент упал, об этом надо было только сообщить, а не копаться там!
   Молча, я высыпал Околесину в ладонь 19 спичечных огарков, которые мы нашли. Околесин, скривившись, высыпал их в карман, и велел археологам восстановить ленточное ограждение, чем и принялся сам заниматься вместе с ними.
   А мы с Лерычем, грустные, побрели в лагерь. В расстроенных чувствах, но, не подавая виду, мы уселись за общий стол завтракать. Вернулся и Околесин с помощниками. Они привели в порядок место вероятного преступления, настолько, насколько это можно было сделать после нашего вмешательства. Я полагаю, что ничего мы там существенно не нарушили; мы рылись только в шурфе, при входе в бывшую штольню. Следственная группа сама будет вынуждена произвести в яме погром, ещё больший, так как единственное следственное действие, которое они там смогут делать, это копать. Околесин нам больше ничего не говорил, будто ничего не случилось. Он сам, видимо, понял, что мы не так уж сильно там всё нарушили. Поток воды всё сделал за нас. Дядя Валик был оставлен в неведении об инциденте. Как-то не хорошо получается с дядей Валиком - водим его вокруг пальца - как много он уже не знает: и как мы в каменоломни лазили, и как ночью к яме ходили, и как сейчас у начальника экспедиции проштрафились на этой же проклятой яме. А ведь он за нас головой отвечает. И при этом доверяет мне... Я его доверие оправдываю... путём того, что он от меня ничего не знает. Стыдно как-то...
   Я нащупал в кармане найденную зажигалку. Забыл отдать Околесину. Если отдам сразу милиции, Околесин совсем обидится. А если отдать ему? - по моему, он ещё очень сердит на нас. А если это увидит дядя Валик? Тогда он узнает о нашем самоуправстве и, точно, заберёт нас отсюда. Не зная, что делать, я оставил зажигалку у себя.
   Помыв свои миски, мы отдали их дежурному, и пошли в горшечную палатку Белокунова. По пути нас обогнал Гена, идущий к раскопу. Фуражка пограничника делала его похожим на товарища Сухова из фильма. Гена поправил её на голове и сказал доброжелательно:
   - Ну, искатели, что вы там нашли теперь? Околесин вон как на вас надулся. Вы ушли, а он там всё время говорил: мол, своё любопытство тешат, а тут трагедия, как ни как.
   - Так мы ведь вовсе не из любопытства, - пояснил Лерыч, - Так вышло, что тент с водой упал. А потом мы там эти спички увидели и...
   - ...и стали их собирать, - подхватил я, не давая Лерычу сказать про зажигалку. Отдам её лично следователям в руки. Всё равно им доложат, что мы там копались.
   - Не из любопытства? - насмешливо сказал Гена, - А как же вы тогда там появились?
   - Ну, что ж, это да, - согласился я, - это, конечно, просто из интереса, из любопытства то есть. Но спички-то мы специально не откапывали, их водой вымыло.
   - И что вам эти спички дались? - удивился Гена, - Околесин их даже, не знаю, может быть, и выбросил.
   - Нет, он их не должен выбросить, - возразил я, - сокрытие вещественных доказательств это называется. Там спички были, сгоревшие до пальцев. Это значит, ими не прикуривали, ими светили. В лагере есть аккумуляторные фонари, а человек спичками светил! Значит, влез не тот, кому положено, не тот, кто может свободно пойти и взять фонарь.
   - Вразумительно, - сказал Гена, - И, кроме спичек, вы больше ничего не нашли?
   - Не нашли. Мы специально не искали. Остальное уже пусть ищет милиция.
   - Зажигалку ещё нашли, - живо сказал Лерыч.
   Вот, болтун!
   - Ну, да, - вынужден был согласиться я, - Забыли про зажигалку.
   Дать бы Лерычу по шее!
   - Зажигалку? Так, может быть, она принадлежала Садикову, он же курил, - сказал Гена, - Посмотреть можно?
   Что можно было бы подумать, если бы я ответил "нет"? И я достал зажигалку.
   - У Садикова была другая, - говорю, - фирменная. Только Борису Марковичу не говорите, а то опять... наедет.
   Гена усмехнулся и взял зажигалку в руки.
   - Не скажу. Но он, вообще-то, прямо скажем, не зря там на вас... Всё-таки место, так сказать, режимное. Ну, ничего, он к вам уже не в претензии, пожурил, да и всё. А зажигалка, действительно, не Садикова, у него другая была, металлическая. А эту, может быть, кто-нибудь обронил вчера-позавчера.
   - Ну, не знаю, - сказал я, - как это можно её обронить именно в штольне, там не работая? Хорошо бы сначала выяснить, кому она принадлежала.
   - Мне кажется, ребята, здесь не только зажигалка, но и спички не при чём, - сказал Гена, - Помните следы от машины?
   Ещё бы не помнить - сами нашли!
   - Вот, все думали: в детективов играют! - продолжал он, - То же самое и с этими спичками будет.
   - Так ведь ситуация теперь изменилась! - возразил я, - Околесин же сказал: убийство! Экспертиза установила следы насилия! Случай, получается, не несчастный... Ну, не счастливый, конечно, но... не случай это, в общем, а умышленное действие.
   Гена пожал плечами.
   - Чёрт его знает, - сказал он, доставая сигарету.
   Я не курю, и очень этого не люблю. Поэтому все действия курильщиков мне всегда внутренне противны. Даже если курильщик и хороший человек, то, пусть он меня извинит, но все его курительные ритуалы меня всегда отвращают. Это относится даже к дяде Валику. Сейчас меня покоробило от распространённой среди курильщиков привычки прикуривать во время разговора с другим человеком, словно это важнее того, о чём говоришь. Гена воткнул в рот сигарету и начал щёлкать той же зажигалкой, пытаясь прикурить. Однако ничего у него не получилось.
   - Не работает, - задумчиво сказал он, и попытался подкрутить регулировку газа. Зажигалка всё равно бездействовала, только искры вылетали.
   - Она в грязи была, - сказал Лерыч.
   - Ага, вижу - грязь попала, всё забито, - и Гена, очень быстро, не успели наши возражения слететь с языков, выдернул из корпуса железную верхушку зажигалки, в которой был кремний.
   - Я такие зажигалки не один раз собирал-разбирал, - пояснил он свои действия, - Сейчас оживёт.
   И он принялся интенсивно что-то там дёргать. Раздался хруст.
   - Во! Теперь всё стало на место, - сказал Гена, и воткнул кремень обратно в корпус. Он резко нажал рычажок, и сразу взвился высокий огонёк. Гена прикурил и отдал мне зажигалку. Получив зажигалку в руки, я, конечно, тоже захотел её испытать...
   - Ну, ладно, - сказал Гена, выпустил тучу дыма, и пошёл к раскопу.
   ...Я резко нажал рычаг кремня. Только в последний момент я почувствовал, что ладонь у меня мокрая и кончики пальцев слегка холодит. Брызнули искры, взвился огонёк, и, вдруг, пламя клубком вырвалось прямо у меня из руки! Я тут же отбросил зажигалку в сторону, но разлитый газ продолжал гореть жёлто-прозрачным пламенем, охватив всю кисть правой руки - она превратилась в факел! Лерыч что-то пискнул, а я моментально упал на колени, и сунул руку в песок. Пламя задохнулось в пыли, и я даже не успел ощутить его жара. Зато сама зажигалка, развалившись на две части, жарко горела в пятне разлитого газа, превращаясь в бесформенный чёрный кусок. Гена услышал писк Лерыча, и вскоре снова стоял возле нас.
   - Не понял! - недоумённо сказал он, - что случилось?
   - Она развалилась! - возмущённо сказал я, вставая и рассматривая свою руку. Рука была цела, только сильно разило газом.
   - Вот те на! - сокрушённо сказал Гена, - Значит, я в корпусе бортики пообломал. Медведь! Ты не обжёгся?
   - Я то нет. А зажигалка сгорела!
   На песке дымился пепел сгоревшей пластмассы.
   - Вот так неудача, - покачал головой Гена, - Поспешишь - людей насмешишь. Это я нахимичил, ребята.
   - Сгорело вещественное доказательство, - сказал Лерыч гневно.
   - Да! - подтвердил я в том же тоне.
   Гена понурил голову.
   - Это я виноват... Но, ребята, в конце концов, почему вы не отдали зажигалку сразу Околесину, вместе со спичками?
   Наше возмущение сразу потухло. В самом деле, почему не отдали? Это элементарно небрежное отношение к вещдокам. Да, это мы её не отдали на хранение, а не кто-то другой. А Гена что? Гена бы её и в руки не взял, если бы мы сразу отдали зажигалку куда надо.
   - Ну, ладно, - говорю я, - тогда вы и про зажигалку хоть не говорите, а то, вообще получается, действительно, какое-то разорение места преступления.
   Гена кивнул, повздыхал, и снова пошёл на раскоп.
   - Как же так? - сказал я сам себе, - был вещдок, и нет вещдока! Какой же я дурак! Надо было сразу её отдать, а я просто о ней забыл. Потом можно было бы выяснить, кому она принадлежит.
   Теперь от остатков зажигалки только вился серый дымок. Обгоревший кремень я положил себе в карман.
  
  
   Едва мы приступили к работе, как приехала следственная группа. Они осмотрели разрытую штольню, сфотографировали со всех сторон, и внутри, хотя её фотографировали уже, когда забирали Садикова. Околесин рассказал о том, что было после ночного дождя, и отдал следователю жжёные спички. Следователь спрятал огарки в пластиковый пакетик, после чего группа, с лопатами и метёлками, спустилась в яму. О том, что они там нашли, нам, конечно, не докладывали. Знать хотелось всем, а нам с Лерычем - те более. И я, набравшись храбрости, решил использовать имеющиеся у нас остатки вещдока, чтобы попытаться хоть что-то услышать от следователя. Я понимал, что могу услышать, вообще, неприятные для себя слова, но рискнул. Я достал испорченный кремень от зажигалки, и пошёл к яме.
   Четыре человека в рабочих куртках аккуратно разметали землю метёлками, и выбрасывали лопатой ту, в которой ничего не оказалось. Сам следователь этой работой не занимался, - он что-то там рассматривал и обмерял, - а потому был не в рабочей одежде, а в лёгкой летней. К нему я и обратился:
   - Извините, это вы следователь?
   - Да, я - следователь Махмедов, - а что вы хотите, молодой человек?
   - Меня Дмитрий зовут. Борис Маркович вам спички передавал - горелые. Ерунда, конечно, но это я их... мы с товарищем их тут нашли.
   - Вы хотите погоны младшего лейтенанта за это? - усмехнулся следователь Махмедов, а четверо работающих засмеялись.
   - Да нет, конечно. Я хочу сказать, что мы ещё кое-что здесь нашли. Только мы, ей богу, как-то не подумали, что это тоже может пригодиться. Зажигалка. Думали, кто-то только вчера уронил её в яму. Она не работала, мы её разобрали и... сломали.
   - Так, ну, и где обломки?
   - Мы её не просто сломали - она загорелась и сгорела...
   Следователь досадливо хлопнул себя по бёдрам:
   - Ну, как всегда! Приезжаешь - половина всего уже уничтожена! Ну почему, объясните мне, вам вздумалось отдать мусор - горелые спички, но вы не додумались отдать зажигалку?
   - Просто сразу забыл её в кармане. А потом... как-то не подумали.
   Я достал из кармана кремень, чёрный, в гари, с расплавленной пластиковой кнопкой.
   - Вот, - говорю, - всё, что от неё осталось.
   Следователь взял это и покрутил в руках.
   - Полный шашлык, - определил он, - Да, толку от этого теперь не много. Может быть, и правда, кто-то обронил по запарке, когда раскапывали вашего шефа?
   - Нет, - говорю, - она была под слоем земли. Её никто не обронил. И не сейчас. Её тогда обронили - до обвала.
   - Попробуй, проверь. Опиши её.
   - Обычная зажигалка за 70 копеек, только внутри жёлтенькая рыбка плавала. Игрушка такая, знаете? Они разные бывают.
   - Знаю, знаю. Охрана места происшествия у вас тут ни к чёрту! Что, сюда надо было наряд милиции прислать на постоянное дежурство? Кроме вас тут ещё копались?
   - Нет, ни в коем случае, хотя... не знаю, откуда мне знать. Это мы с Лерычем первый раз, по случайности.
   - По случайности! Занимайтесь все своей работой, и больше здесь не показывайтесь. Я надеюсь, ты всё отдал, что вы здесь нашли?
   - Конечно, всё.
   - Тогда, конечно, спасибо. И можешь идти.
   Я вернулся к Лерычу, который продолжал сортировать черепки, и рассказал, как сдал следователю Махмедову последнюю улику.
   - Теперь нас Околесин точно съест, - говорю, - ведь это на него возложили ответственность за сохранность ямы. И на Дудко. Они, теперь, выходит, не выполнили свои обязанности, и навредили следствию. Из-за нас.
   Мне было очень неприятно от этих выкладок, и это было, очевидно, заметно по моему лицу, так, что Лерыч поспешил меня успокоить:
   - Ну, не так уж мы и навредили следствию. Просто один из вещдоков теперь известен только по описанию. В конце концов, что мешало следственной группе приехать сразу, а не три дня спустя? Всё было бы тогда на месте. Да, но кто там рылся кроме нас? И до чего бы он дорылся?
   - Да, это так, - ответил я, - И всё-таки, по дурацки всё пошло: мы хотели отдать зажигалку милиции, а отдали первому встречному, и, в результате, утратили её. А не отдать её милиции я не мог - у нас с тобой нет никакого интереса мешать раскрытию истины. А зажигалка - это, может быть, и есть путь к истине. Правильно Гена сказал: надо было сразу её Околесину отдать. А мы испугались, и чего? Того, что он нас отругает. В результате зажигалку увидели все, кому не лень, но только не следователь.
   - Как же это - все, кому не лень? - удивился Лерыч, - разве мы её показывали ещё кому-нибудь?
   - Мы её показали Гене. А если он расскажет? Впрочем, он обещал не рассказывать.
   Тут я засмеялся сам над собой:
   - Гену просили никому не рассказывать, а сами пошли, и рассказали всё следователю Махмедову!
   - Ну, тогда надо было молчать. Что толку, в самом деле, от этой зажигалки. Информацию о ней нельзя использовать, если не предъявить её саму. Вот найдут того, кто был в штольне, и спросят тех, кто его знает: была у него зажигалка? Была. - Какая? - А вот такая. А он скажет: а где она? Нет её! Привиделось свидетелям.
   - Да, Лерыч. Но, всё-таки, умолчать об улике просто из трусости нельзя. Порой, трусость перед наказанием может дорого для кого-нибудь обойтись, и может стоить чьей то жизни. Здесь у нас не тот случай: жизни уже, увы, не вернуть. Но есть кто-то, кто виноват в этом. И наша трусость перед выволочкой, могла бы спасти его от возмездия. Я тебе, Лерыч, расскажу одну историю про мелкую, мелкую такую трусость, и чего она стоила.
   - Расскажи.
   - Ещё не ночь, - ответил я ему.
   - Всё понятно, - вздохнул он, - опять кошмары будешь рассказывать.
   - Лерыч, эта история истинная, хотя и кошмарная.
  
  
   До вечера следственная группа основательно перекопала бывшую штольню, обнажив большой промежуток древней каменной кладки. О том, какие там были сделаны находки, никому не докладывали. Следователь после этого разговаривал с Околесиным и Дудко, но они потом нам с Лерычем ничего не говорили. Значит, наше вмешательство в эти раскопки следователь счёл незначительным, и о нём больше не упоминал.
   О следователе я могу сказать, что это полноватый, черноволосый мужчина невысокого роста, с округлым животиком, который нажит, явно, непосильным трудом сидения на стуле, а не беготнёй за преступниками. Для меня, это говорит о том, что он больше склонен к аналитической работе, а не к действиям мускулами, что я весьма уважаю - гоняясь за бандитом, его можно и не догнать, а вот мысль проникнет везьде. Аналитическая работа сильнее пистолета! Надеюсь, я не ошибаюсь в своих суждениях относительно следователя Махмедова.
   Вокруг ямы теперь больше ничего не ставили. Следственная группа исследовала всё, что надо, и уехала.
  
  
   Вечером поужинали перловкой с мясом. Эта перловка была выращена ещё, наверное, до Перестройки, и потому её смогли купить целый мешок по дешёвке. Но зато варить её пришлось с утра, что бы она не была твёрдая, как дробь. Варка удалась, и ни чьи зубы не пострадали от этой крупы.
   Наступила ночь. Мы закончили стирать свои грязные вещи, (вода для этого была в отдельной железной бочке), развесили их на верёвочке, а сами уселись у своей палатки. Дядя Валик крутил радиоприёмник, ища станцию с какими-нибудь новостями. Едва он нарывался на какую-либо музыку в эфире, тут же резко "сворачивал" с этой волны - на его душе был траур, как, впрочем, и у всех.
   А я начал рассказывать Лерычу обещанную быль:
   - Это было летом, в каникулы. Многих детей на лето родители куда-то как-то пристраивают: кого по дедушкам-бабушкам, кого с собой на отдых забирают, и другие варианты. Но всегда есть такие, которых ни чем не заняли, и никуда их не дели. Родители ходят каждый день на работу, а дети целый день сами себе предоставлены во дворе. И чем они там занимаются, зависит уже только от них.
   Был один такой двор, закатанный в асфальт, в квартале бетонных многоэтажек. По статистике, в такой архитектуре самый высокий процент противоправного поведения, которое, порой, перерастает в криминал. Игровые площадки с поломанными качелями, и песочницами, из которых песок растащили жильцы для ремонтных целей. Вечно открытый подвал и чердак.
   Во дворе, на лето, остались пятеро мальчишек 10-11 лет. В этом году они никуда не поехали, но это их не очень смущало: каждое утро они радовались тому, что сегодня не надо идти в школу.
   Весь свой двор, за долгие летние дни они уже изучили до последнего камешка, и всех дворовых собак знали в лицо, то есть в морду. Но скучать им пока не приходилось - пятерых голов хватало на то, чтобы постоянно придумывать какие-нибудь новые забавы. Был досконально обследован подвал, изучен чердак и крыша. Там было переиграно во всё, что угодно - и в карты, и в казаки-разбойники. Были покорены вершины всех дворовых деревьев. Два раза позабавились ложным вызовом пожарных в свой двор. На третий раз прикол не удался - никто не приехал. Специально что-то поджигать не рискнули. Чем ещё заняться? И, вот, кто-то из них вспомнил, что во всём доме есть ещё одно место, последнее, где не ступала нога смелого человека.
   Это был мусоропровод.
   Высокая труба - от верхнего этажа до нижнего - выходила своим жерлом прямо в мусорный контейнер на колёсиках. На каждом этаже есть люк. А не пролезть ли по мусоропроводу сверху вниз!? Мальчишки всегда любили потайные ходы. Нужна только длинная верёвка и первый доброволец. У одного из них нашлась дома бельевая верёвка, достаточной длинны, новая и прочная. Для вылазки выбрали мусоропровод 1-го подъезда. Отважным спелеологом вызвался быть автор идеи. Отвратительный запах из нутра трубы его не смутил, можно пережить; настоящие разведчики и не такое переживают.
   Он обвязался верёвкой, и влез в люк на 8-м этаже - выше не позволяла длинна верёвки. Он улыбнулся товарищам, и его лицо исчезло в квадратном проёме, в котором, обычно, исчезали очистки и всякий мусор. На расстоянии одного этажа они ещё перекликались друг с другом, а потом перестали. Вся операция проводилась в секрете, чтобы не увидел кто-нибудь из жильцов.
   Этажа через три натяжение верёвки, вдруг, ослабло - по какой-то причине юный экстремал остановился в трубе. Мальчишки долго ждали, пока он отзовётся, и, наконец, услышали его крик снизу: "Эй, тащите меня назад!". Голос был не радостный. Они потянули верёвку, но она не двигалась.
   "Тащите!" - "Не можем!" - "Я застрял!"
   В мусоропроводе, между 4-м и 5-м этажом застряли какие-то доски с гвоздями - в 36-и квартирном подъезде, как всегда, кто-то делал ремонт, и выбрасывал в мусоропровод то, что не положено. Мальчик втёрся между этими палками и надёжно там застрял. Как ни старались мальчишки, но вытащить своего товарища они не могли. А в самый разгар их стараний, вдруг, раздался лязг открываемой железной двери, и на площадку восьмого этажа вышел один из жильцов. В его руке было мусорное ведро, гружёное, преимущественно, битой кафельной плиткой. Это был один из тех, кто регулярно воровал песок из детской песочницы для своего хронического ремонта. В этот раз он обновлял свой туалет, и ободрал в нём весь старый кафель. Очередную порцию обломков он, как всегда, намеревался выбросить в мусоропровод, поэтому сразу направился к люку. Мальчишки успели только крикнуть в люк: "Жди, молчи, сюда идут!", и быстро убежали вниз. Больше всего, в тот момент, они боялись нагоняя за баловство. Если бы они обратились сразу к вышедшему жильцу, то помощь была бы организована немедленно. Но этого не случилось, и жилец спокойно высыпал куски кафеля в люк, а потом спокойно ушёл к себе в квартиру.
   Мальчишки вернулись, и обнаружили, что они теперь, вообще, потеряли контакт с товарищем - жилец выбросил в люк и конец верёвки, посчитав её за мусор, а сам товарищ не откликался. Что теперь делать? Нужна другая верёвка. Но... Но дело было под вечер - в подъезде стало появляться всё больше людей, возвращающихся домой, и, родители, конечно. В подъезде, где постоянно кто-то ходит, трусливые мальчишки не рискнули доставать своего друга. А он, между тем, даже не звал на помощь. Скорее всего, его оглушили обломки кафеля. Но мальчики об этом не думали. Они думали, что будет, если они позовут взрослых: взбучка от родителей, наказание, ругань, и лишение свободы в виде квартирного заключения на неопределённый срок. Самое главное - у каждого пострадает репутация благополучного мальчика. И тогда всё... Кому-то что-то не купят, кого-то куда-то не пустят. Взвесив эти доводы, пацаны решили молчать, и, при первом же удобном случае, продолжать выручать товарища. А первый такой случай представится завтра утром, сейчас же в подъезде полно людей.
   Они ещё не знали, как жестоко ошиблись в своих соображениях! Их успокоил слабый плач, доносившийся из утробы мусоропровода. Только труса может успокаивать чей-то плач: мол, жив ещё, славатебегосподи...
   А родители пропавшего мальчика, конечно, подняли тревогу. Они сразу обратились к его четверым друзьям, и те немедленно ответили, что "... он куда-то ушёл ещё днём". Милиция и родители, уже в сумерках рыскали по микрорайону, в поисках пропавшего. А четверо друзей только разводили руками: "Пошёл во-о-он туда... Сказал, придёт...". Тогда они были твёрдо уверены, что, по-дружески, покрывают своего товарища, спасая его от трёпки. Насколько узкими, всё-таки, становятся мозги, поражённые страхом! Неужели, торчать в вонючей трубе, без еды и воды, легче, чем перенести наказание от родителей? Но страх перед порицанием заставил их так думать.
   На следующий день весь дом был на ногах - пропал ребёнок! Его искали по улицам, но никому и в голову не приходило, что он здесь, в доме. Его друзья в этот день несколько раз подходили к мусоропроводу, но смывались при малейшем шорохе, как мыши. А из мусоропровода больше не доносилось ни звука. И они поняли, что случилось непоправимое. Теперь их одолел ещё больший страх, но это был всё тот же страх - страх перед наказанием. Они понимали, что теперь заслуживают ещё большего наказания, и даже не могли себе представить, какого; и, поэтому, молчали, как рыбы. Между собой они испуганно шептались, только для того, чтобы договориться молчать крепко-накрепко.
   Мусоропровод 1-го подъезда заполнялся мусором, и на третий день мусор стал вываливаться из люка 5-го этажа. Кто-то пытался его протолкнуть, и, после некоторых усилий, весь мусор рухнул вниз, в мусорный контейнер. На следующий день приехал мусоровоз, и забрал контейнер... Четыре пацана этого даже не видели. Они теперь сидели дома - родители их просили во двор не выходить, а те, на удивление, охотно согласились. Среди взрослых ходило мнение, что мальчика могли похитить, и они опасались за других детей.
   Эти четверо только иногда встречались возле подъезда. Никто не заметил, с каким ужасом они всегда проходили мимо люков мусоропровода. Понимая, что уже поздно что-то делать, они молчали от страха. Они и не знали, что их ждёт ещё больший страх.
   Прошло девять дней, с тех пор, как мальчик исчез. Была суббота. Один из них в этот день, вечером, мылся в ванной. Накануне, утром, его родители заметили, что он, вспомнив имя пропавшего друга, тихонько заплакал. Они успокоили его, как могли, по-своему понимая эти слёзы как проявление жалости.
   Сначала из ванной доносился обычный плеск, а потом он стих. Почти сразу же всю квартиру пронзил душераздирающий вопль; его слышали даже соседи за стенкой. Крик доносился из ванной. Он был такой силы и интонации, что родители сразу впали в шоковое оцепенение, а потом, опомнившись, бросились в ванную и нашли своего сына утонувшим. На его лице застыл страх, словно его заморозили. Ни каких физических повреждений на его теле не обнаружили. Патологоанатом заявил, что он умер от остановки сердца, вследствие сильнейшего психологического шока, иначе говоря, от очень сильного испуга. Что было причиной его ужаса, установить тогда не удалось. Милицейский следователь взял под подозрение родителей, и стал выяснять, как они обращались с ребёнком внутри своей семьи. Но родители были, конечно, не виноваты. Они только припомнили, что за час до смерти сына, домашний кот ходил по квартире с вздыбленной шерстью, и дикими глазами - он тоже чего-то боялся. Кот, конечно, остался безмолвен - он же кот.
   Похороны. Бабки заговорили о каком-то проклятии, павшем на их дом.
   Когда похороны прошли, за первым мальчиком последовал и второй.
   Он был сам дома. Кое-кто слышал какой-то крик, вроде бы, как крик ужаса. Случайные свидетели видели издалека вылетевшую с балкона 6-го этажа маленькую фигурку. А потом мальчика нашли, разбившегося, под этим самым балконом его квартиры.
   Всё тот же следователь, назовём его Иванов, снова взялся за это дело. В последовательности смертей начала прослеживаться определённая логика: все мальчики - пропавший и погибшие - были друзьями. Квартира второго погибшего была осмотрена, и установлено, что мальчик, должно быть, в страхе, бежал от чего-то на балкон - его путь был отмечен упавшей мебелью и домашними предметами. Страх был настолько силён, что он предпочёл прыгнуть с 6-го этажа, нежели остаться там. Следователь Иванов понял, что мальчиков кто-то преследует. Поняли это и мальчики, но они продолжали держать языки за зубами, скованные дурацким страхом. Из их молчания Иванов сделал ложный вывод, что преследователь с мальчиками в контакт не вступал, и следил за ними тайно, и продолжает следить сейчас. В те дни было задержано несколько мужчин, к которым возникло хоть малейшее подозрение в появлении во дворе.
   А потом сбежал третий мальчик. Он именно сбежал. Люди из другого дома видели, как утром он вышел из дома с сумкой, и быстро куда-то пошёл. Потом было обнаружено, что он собрал самое необходимое, и не больше. Он боялся оставаться жить в этом доме, а его поведение говорило о том, что он ни кому не может доверить свой страх, даже родителям. Следователь Иванов корил себя за нерасторопность, и теперь уже вплотную занялся оставшимся пацаном. Заявления "Я ничего не знаю!", он уже не принимал. Знают! Раз тот пацан умышленно сбежал из дома, значит, что-то знает. Оставшийся мальчик был вынужден во всех подробностях рассказывать об играх, в которые играла их компания. О мусоропроводе он ничего не говорил. Он, дурак, всё надеялся, что розыск сам придёт к выводу, что пропавший товарищ случайно попал в мусоропровод, и никто об этом не знал. После всех смертей своих друзей, он продолжал бояться сущей ерунды - родительского гнева. Он просто хотел, чтобы его не отругали. И его не отругали...
   Следователь заставил мальчика сводить его во все места, где они играли. Он искал следы пребывания бродяг, которые могли следить за детьми. Они побывали в подвале, а потом поднялись на чердак, то есть, на технический этаж. Это помещение с очень низким потолком, даже ребёнок задевает его головой. Они обошли весь чердак, и снова вышли на площадку машинного отделения лифта. Вдруг завыл электродвигатель. Мальчик вздрогнул, и его нервы сдали окончательно: разрыдавшись, он, сквозь слёзы, выдавил признание: "Он... упал в мусоропровод!"
   В этот момент скрипнула дверь. Иванов оглянулся и увидел нечто ужасное. Из чердака выходил маленький человек, ростом с тех же мальчиков, но в нём трудно было узнать человека: синее существо с мутными глазами, в драных лохмотьях. Сквозь него, как через плотный туман, была видна кирпичная стена... Следователь похолодел от ужаса, и совершенно оглох, поэтому он не слышал, кричал ли последний мальчик. Ужасное существо открыло рот и обнажило зубы. Его мутные глаза вперились прямо в глаза следователя... Иванов был мужественным человеком, но всему есть предел. И он упал без чувств.
   Люди из опергруппы, не дождавшись возвращения их обоих, поднялись за ними на технический этаж. Там они увидели следующее: следователь Иванов, белый как мел, лежал на полу; а рядом лежал последний мальчик, задушенный, с гримасой ужаса на лице, и на шее - большие синие следы от рук.
   Мгновенно милиция заблокировала весь район. Но экстренный поиск ничего не дал. В проклятом доме были даже обысканы все 144 квартиры, но там никого подозрительного не нашли; и тогда был задержан сам следователь Иванов, поскольку кроме него, получается, с мальчиком на чердаке никого больше не было. В Сизо Иванов рассказал всё, что видел, и поведал о последнем признании мальчика. В призрака погибшего сразу ни кто не поверил, но поиски произвели, и, через сутки тело мальчика нашли на загородной свалке. Выглядел он точно так же, как его описывал следователь. Однако Иванова этот факт не оправдывал - следы на шее задушенного идеально совпадали с ладонями самого следователя. Его обвинили в убийстве и осудили. Убийство остальных мальчиков на него повесить не смогли, а то, которое ему было приписано, определили, как совершённое в состоянии аффекта, на почве психоэмоциональной перегрузки. Только это спасло его от более сурового наказания. Так следователь Иванов получил 10 лет заключения общего режима. Как он мог доказать, что призрак, преследовавший своих живых друзей, вселился тогда в него и, его руками, задушил последнего неверного друга?
   Возмездие было совершено!
   Они бросили своего товарища умирать, из ерундового страха, и он подарил им настоящий ужас!
   Я замолчал. Лерыч уже давно съёжился в маленький комочек, с испуганными, блестящими глазками.
   - Страх, Лерыч, это самое подлое чувство!
   Лерыч молча кивнул.
   - Да-а, - медленно сказал дядя Валик, который, оказывается, сидел рядом.
   Кофе в его кружке уже давно остыл.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 12

  
  
   ~ приезд Садиковой ~ здесь где-то клад! ~ кто привёз свои кости из Питера в Крым? ~ мы думаем над фактами. И о н тоже ~ Квази исчез из музея ~
  
  
   В понедельник прилетела Нина Ивановна Садикова. Встречал её в Симферопольском аэропорту, опять же, дядя Валик, и жёны двоих археологов. К нам в город они приехали в тот же день, вечером, и, первым делом, побывали в морге, где Нина Ивановна смогла увидеть своего мужа. А затем она, по своему желанию, прибыла в наш лагерь. Не очень хорошо праздно глазеть на горюющего человека, поэтому все, едва в лагерь приехала "Нива", старались поменьше вертеть головой по сторонам, и больше заниматься своей работой. Я, в это время, возился на брезенте с черепками, и мог без труда видеть, как из машины вышел дядя Валик, и подал руку светловолосой моложавой женщине, с чёрным платком на голове. Это и была жена Садикова. Она сразу осмотрелась вокруг и, осмотревшись, вздохнула. То ли это было облегчение от трудной дороги, то ли сожаление о том, ради чего её муж отдал жизнь. Вид у неё был не весёлый, но, всё же основной пик неизбежного стресса от горя, видимо, миновал. Только когда ей показали разрытую штольню, она достала платок, и прижала его к лицу. Она хотела видеть всё, чем здесь занимался Андрей Данилович, и, по сути, ради чего он умер; ей показывали раскопки и найденные предметы. Говорят, она спросила: - Он нашёл, то, что искал? Околесин затруднился ответить: разве найденные экземпляры, это не то, что он хотел найти? Странный был вопрос.
   На ночлег она разместилась в палатке, вместе с Владой - женой археолога, которая ездила её встречать.
   Утром палатки блестят от росы. Когда кто-нибудь просыпается внутри и начинает своими движениями задевать полотно, струйки воды обильно стекают с него. Мы сидели возле своей палатки, и, по бегущей росе, угадывали, кто уже проснулся.
   Появилась Нина Ивановна. Она прохаживалась между палатками и осматривала широкую степь кругом. Увидев дядю Валика, она подошла к нам, и мы тут же встали ей навстречу. Она сказала нам: "Доброе утро", и мы ответили ей тем же. Дядя Валик справился, как спалось, и предложил ей походную чашку кофе. Садикова согласилась, и присела с чашкой возле нас, на одной из маленьких табуреток. Разговор зашёл о том, как организовать доставку Андрея Даниловича на родину. Дядя Валик обещал помочь своим организационным участием. А средства, необходимые для этого, выделяет государство.
   А потом тема разговора изменилась. Садикова сказала:
   - Он ведь в такую даль, бывало, ездил: был в Греции, в Египте, в Тунисе. Даже в Чили копал, на другой стороне земного шара. А то, один сезон был в Мангазее. Это знаете где? Далеко в Сибири. Старинный город в вечной мерзлоте. Крым - это совсем рядом, по сравнению с Мангазеей, а тем более, с Чили. И, надо же так - он погиб здесь, в этой недалёкой экспедиции! - пол дня самолётного пути от дома.
   Она горестно вздохнула и продолжила:
   - А ведь раньше он сюда никогда не ездил, ты же знаешь, Валик; это его первый рабочий выезд в Крым. Плановую экспедицию, совсем в другое место, он передал другому руководителю, а сам вывез свою группу именно сюда. Копать в этом месте, несколько лет назад, начала другая питерская экспедиция. Они что-то нашли, а потом не появлялись здесь года два. Андрей изучил данные их исследований, и решил продолжить эти раскопки. В институте он дал какое-то обоснование своей поездке, но я знаю, что он ни слова не сказал об одной причине, которая его действительно вынудила ехать сюда. Вы знаете, что в степях копают не только археологи, но и свинари - так он называл гробокопателей.
   - Охотники за похороненным золотом! - вставил я.
   - Да, они раскапывают могилы. Их интересует только добыча, то, что можно продать. Они работают быстрее, потому что они не ищут, а добывают; вот почему свинари часто обгоняют археологов. Андрей узнал об одной такой добыче. Где-то в этих местах есть схрон этих деятелей - там скифское золото, награбленное из могил и курганов. Этот схрон Андрей и хотел найти.
   - Но, всё-таки, он не знал точно, где его искать? - спросил дядя Валик.
   - У него были какие-то, не совсем чёткие, ориентиры, с вариантами, которые надо проверять. А я так думаю, что ему просто не позволили узнать до конца всю информацию, вот почему он не имел точных данных. Ведь о схроне он узнал не сам, а вместе с одним молодым человеком - какой-то студент-археолог, недоучка. Андрей, я думаю, не только не имел полной информации, но его могли и опередить. Этот парень уехал сюда ещё два года назад. Если он нашёл схрон, то возвращаться к нам ему совсем не обязательно. И он до сих пор не вернулся.
   - Извините, Нина Ивановна, - снова встрял я, - вы говорите, два года назад уехал и не вернулся?
   - Да.
   Я многозначительно глянул на Лерыча, но Лерыч ответил мне взглядом, лишённым понимания. Не догадывается!
   - Этот парень мог не вернуться и по другой причине, - сказал я, - Он мог погибнуть! И, даже, наверняка, так и произошло. Дядя Валик, эксперты сказали, что Квази умер только два, или три года назад, помните?
   - Верно! - живо отозвался дядя Валик.
   Я продолжил:
   - В этот период уехал тот парень - это во-первых, и, во-вторых, этот скелет найден там же, куда стремился за кладом Андрей Данилович. Два интересных совпадения. Они, больше чем на половину, гарантируют, что это и есть кости того самого парня.
   - Насчёт половины, не знаю, - сказал дядя Валик, - но мысль логичная. Но, может быть, это и не тот парень. Неизвестно, кто ещё знал об этом схроне.
   Я опять обратился к Садиковой:
   - Нина Ивановна, вы его знали?
   - Я его не знаю ни по имени, ни в лицо. Я его знаю только со слов Андрея. И этих слов было не очень много. Он больше заострялся на самой сути дела, без имён и фамилий.
   - Значит, - сказал я задумчиво, - найденные останки мы опознать не сможем. Ведь это можно было бы сделать, например, по зубам. Зубы есть. Образца нет.
   - Вот и в милиции объявили, что эти кости - висяк, - сказал дядя Валик.
   - Как это - висяк? - не понял я.
   - Это криминальное дело, настолько безнадёжное, что если ты за него возьмёшься, то оно на тебе будет "висеть", без всякой возможности завершиться каким-нибудь результатом.
   - Висяк, - повторил я, - А ведь сейчас мы узнали кое-что новое, после чего это дело, может быть, и перестанет быть висяком. Возможный адрес прописки этих костей - Питер.
   - А почему кости стали костями? - поставил вопрос Лерыч. - Его откопали с большой глубины - на два метра так просто не зароешься - значит, умер не сам.
   Дядя Валик ответил:
   - Если этот искатель приключений убит, то это говорит о том, что схрон был найден. Это логично. Он, скорее всего, поехал не один. Когда ценности ищут, людей требуется - чем больше, тем лучше; когда же ценности нашли, тогда людей, чем меньше, тем лучше - делиться-то не хочется. До их обнаружения не было смысла убивать несчастного. Я думаю, что Андрей Данилович как-то знал, что схрон уже пустой, поэтому он и занимался вплотную только раскопками древностей.
   - Но он же не мог, я думаю, в открытую заявлять: "Я ищу клад", и, ещё, у него был план проникнуть в тот скифский курган.
   - План, который он, по-моему, и не собирался воплощать, - ответил мне дядя Валик.
   - Хорошо, - говорю, - если он понял, что клада нет, то это ведь он понял в какой-то определённый момент. Экспедиция приехала, начала копать, и... вот он узнаёт, что клада нет. Никому, конечно, не говорит, но уже знает. Где и когда это произошло? - и я устремил задумчивый взор в степную даль, поскольку не придумал, кому поставить этот вопрос, так, чтобы это не звучало как допрос.
   - Да бог с ним, - сказала Нина Ивановна, - я не собираюсь отыскивать это золото. Оно мне ни к чему.
  
  
   Околесина в эти часы, до завтрака, можно было найти на раскопе. Как и Садиков, он начинал день с осмотра вчерашней проделанной работы. Это делается, конечно, и предыдущим вечером, но, утро вечера мудренее. Он увидал нас, идущих по верху, и сдержано поздоровался:
   - Доброе утро, Нина Ивановна. Как вам пришлась эта ночь?
   - Спасибо, не плохо. На свежем воздухе всегда хорошо спится. Это большое преимущество вашей профессии.
   - Да, действительно. А эта свита всё время с вами ходит? - и Околесин строго кивнул на меня с Лерычем, - Настырные ребята. Везде в курсе всего.
   - Хорошие ребята. Они мне нисколько не мешают. Знаете, я, после завтрака, вместе с Валентином Александровичем еду в город оформлять вывоз домой, а пока я хотела бы посмотреть, как ведутся раскопки. Представляете, я на раскопках ни разу не была, хотя Андрей и приглашал меня в экспедиции. Не хотела. И вот теперь его нет, а я только и добралась до его работы, - в её голосе появились слёзы. - Всю жизнь так и не понимала толком, чем он занят. Я и сама имею загадочную советскую специальность, суть которой трудно понять - экономист. И работаю даже по этой странной специальности.
   - Хорошо, Нина Ивановна, спускайтесь сюда, мы всё обойдём, и я вам всё расскажу. Свита! Держите Нину Ивановну!
   Бродя по раскопу, и задавая вопросы, мы узнали, как начинались археологические работы в этом районе приазовской степи.
   Уже упоминалось о том, что раньше здесь работали другие экспедиции, тоже из Питера. Последний раз они здесь были три года назад, и после себя оставили в разных местах несколько небольших раскопов - преимущественно, курганные захоронения. Работали они совместно с местной краеведческой экспедицией. Цель краеведов - ископаемые времён Отечественной и Гражданской войн. Прежде всего - захоронения неизвестных солдат с целью установить их личности. Мы уже успели убедиться, что оружие последней войны может лежать на одном уровне с остатками стен античных построек. Откапываешь древнюю амфору, и, тут же, рядом - 105-и миллиметровый снаряд. Бывало, что сначала краеведы раскапывали своё, а потом, за ними, глубже, копали питерские археологи. Но питерцы имели и свои, самостоятельные разработки, ориентированные по курганам. Только одна из разработок оказалась древним городищем - то, что мы сейчас и копаем. Всего в районе мыса Хаджи-Бурун имеется одиннадцать небольших раскопов. Самый заброшенный из них - это тот, где мы с Лерычем застали свинарей-лозоискателей за их трудами. Садиков осмотрел все раскопы, и выбрал для работы вот этот - в нём он видел наибольшую перспективу. Здесь был небольшой (а может быть, и большой) эллинский городок, а там где рылась шайка лозоискателя, была ферма. Но почему он, всё-таки, предварительно объездил все раскопы? Профессиональный интерес, или он искал какие-то ориентиры?
   - А где-нибудь, наново, он не пробовал копать? - осторожно спросил я, вклиниваясь в рассказы Околесина.
   - У него была только мысль попробовать раскопать известный вам курган, - ответил тот, - Данные о нём он получил ещё в Питере, из результатов другой экспедиции - они там что-то осмотрели, обмерили и пробурили. Он сказал, что если городище себя исчерпает, то можно попробовать и курган. Он потом где-то в городе скопировал карту каменоломен Хаджи-Бурунского участка. Но этот раскоп оказался весьма продуктивным. Так вот и роем. Кстати, вчера первый раз нашли деньги - медные монеты. Не золото, конечно, но, всё же, деньги. Главное, что они здесь водились. А там, может быть, и золото будет.
   После завтрака Нина Ивановна и дядя Валик уехали в город, оформлять вывоз Андрея Даниловича на родину. Мы же с Лерычем сразу взяли две корзины и принялись их нагружать черепками. За этим делом мы с ним живо обсудили полученную информацию.
   - Я сомневаюсь, что Околесин ну совсем ничего не знает, - сказал Лерыч.
   - Он, может быть, и слышал какие-то намёки и предположения, но всерьёз их не воспринял, а потому и не запомнил, - сказал я.
   - Где же, всё-таки, может быть клад?
   - Ого! Если, как говорит Садикова, у него были не очень точные ориентиры, и они имеют варианты, то тогда получается, что этих вариантов столько-же, сколько в степи раскопов. Если он, кроме раскопов, ничего больше не осматривал, то, значит, этот клад имеет привязку к раскопам, и он не знал точно, к какому именно из них. Но в раскопе он спрятан быть не может. Зная раскоп, надо ещё знать и какие-то координаты относительно этого раскопа, направления. И, Лерыч, подумай, ведь у клада есть хозяин - какой-то свинарь, который его зарыл. Почему он его не забрал, а зарыл в степи? Почему не продал? Садиков рассказывал, что скифское золото в ломбард не сдашь - сразу заметут. Его сбывают за границу преступные группировки. Значит, с ними надо контакт ещё иметь, и договориться. У свинаря таких возможностей не было, вот он и спрятал клад. О чём это говорит? Честно говоря, не знаю. Просто рассуждаю.
   - А, может быть, о кладе знают те "чёрные", которые за нами наблюдают?
   - Может быть. Но те, с которыми мы столкнулись, это, кажется, точно, артель копателей колодцев, которые решили сменить профиль. Они встрепенулись только тогда, когда мы добрались до разведанных ими могил, будь они не ладны, и набросились на нас с дробовиками. И вот ещё что: как себе Садиков представлял обнаружение клада? Копает кто-то из его археологов в яме, и, вдруг - во! Мы с тобой, например, ищем черепки, и тут - бац! - на тебе! Конечно, он собирался его самолично отыскать. Теперь, смотри, в раскопе он, практически, не работал, зато, когда нашли захоронение, участвовал в рытье штольни и откапывании могилы. Лерыч, я думаю, у него основной ориентир был - это могила. Клад в какой-то могиле. Свинари его по могилам насобирали, в последнюю и сложили, до лучших времён. Помнишь, как Садиков сразу взялся рамку вертеть, когда мы выведали у "чёрных" о захоронениях? Он, точно, подумал: нашёл! Откопал, а там... не иначе, тот его товарищ, что-то здесь делает.
   - Ничего себе: что-то делает! - сказал Лерыч, - совсем мёртвый лежит!
   - Ну, знаешь, как у Георгия Остёра:

Если вы утонете, и ко дну прилипнете -

Года два там полежите, а потом привыкнете.

   - Остёр, наверное, как ты, любит страшилки рассказывать.
   - Да, мы с ним братья по разуму.
   - Димыч, ну кто же, кроме Садикова, там, в штольне, ещё мог лазить и палить спички?
   - Вот, не знаю. Но это говорит о том, что он был на верном пути.
   - Правильно, - согласился Лерыч, - Но, значит, кто-то тоже топал по этому пути, прямо следом за ним.
   - И дышал рядом с нами, - закончил я.
   - Слежка за лагерем?
   - Слежка существует, само собой. За лагерем могут следить не только те "чёрные", с которыми мы познакомились.
   - Интересно, что же нашла милиция? Они теперь уверены, что Садикова убили.
   - Я, кстати, тоже. И кто убил? Скелет? Чушь!
   - Мистификация!
   - Верно. Он погиб утром, когда было светло. Тут, Лерыч, светится другая версия: это был кто-то из своих.
   Лерыч сдвинул брови:
   - Суровая версия, - сказал он, - Если он убил Садикова, а Садиков ещё ничего не нашёл, то, значит, убийца тоже имеет координаты клада и считает, что в состоянии найти его сам.
   - Вот именно! Он побоялся, что Садиков его опередит. Вот здесь, Лерыч, я догадываюсь, что Садикова могли убить прямо перед целью. Довёл, и... до свидания, спасибо за труд!
   - Чёрт! Значит, клад где-то в той могиле, в штольне?
   - Не зря её кто-то пытался раскапывать дальше! - напомнил я, - А так же штольня могла быть поводом для организации несчастного случая. Одно ясно: он чего-то достиг в своих поисках, чего конкуренту уже было достаточно для продолжения самостоятельной работы.
   Лерыч поерошил, в волнении, свои волосы и сказал:
   - Значит, отныне, нам надо поменьше болтать в лагере обо всём этом деле, если среди них всех колбасится возможный преступник. Димыч, ты никого не подозреваешь?
   - Логически, надо подозревать начальников, старших из археологов. Они ведь ближе к Садикову, в плане организации экспедиции. Остальные люди приглашённые и отобранные.
   - Значит, Околесин может быть номером один в этом списке?
   - Дело серьёзное - значит, может.
   - А помнишь, как он разозлился, когда застукал нас в яме?
   - Помню.
   - Хотя, конечно, это ещё ничего не значит. Как же нам его вычислить?
   - Наблюдать и анализировать, Лерыч. Я теперь буду думать над этим целый день. И он тоже.
   - Кто, он?
   - Тот, кто ищет клад следом за Садиковым. Уж он то, ей богу - все три руки на отсечение - думает об этом день и ночь! И его, между прочим, можно будет подловить на этом. Если он действительно среди нас.
   - Как подловить?
   - Во-первых, наблюдать. А вообще... будет нужна какая-то продуманная провокация. Вот об этом и стоит подумать. Идём, Лерыч, работать.
   Мы взяли обе корзины и потащили их в палатку Белокунова. Там Владислав Олегович доклеивал очередной кувшин, составленный компьютером. Теперь их будет уже шесть.
  
  
   Около пяти часов в лагерь вернулся дядя Валик, без Нины Ивановны. Она была размещена на жительство у нас дома, мой дед охотно её принял.
   Садиков Андрей Данилович будет отправлен в Санкт-Петербург уже завтра, вечерним рейсом. А утром запланировано прощание с покойным начальником экспедиции для всех, кто остаётся здесь работать дальше, ведь они его больше не увидят - через два дня Андрей Данилович будет похоронен на родине. Прощание состоится в ритуальном зале городского морга.
   Дядя Валик сделал себе кофе, и подошёл к нам.
   - Ну что, головоломы, что вы надумали из рассказов Околесина и Нины Ивановны?
   Поскольку дядя Валик не относится к числу подозреваемых, мы ему изложили все наши соображения, происходящие из последних новостей. Если речь идёт о кладе, то версия убийства выдвигается на первый план.
   - В милиции тоже работают вокруг этого, - сказал дядя Валик, - Завтра в лагерь привезут Марину. Её вернули назад, с полпути. Она ведь была последней, видевшей Садикова живым, и она же - первая, кто обнаружил завал. Так же установлено, что Андрея Даниловича ударили по голове лопатой, то есть, имело место покушение на жизнь. Милиция не взирает на лица, и Марина была взята под подозрение. Сейчас её допрашивает следователь в городе. Она сама это спровоцировала своим нервозным отъездом. А завтра её будут допрашивать здесь.
   - И это, конечно, не Марина! - уверенно заявил я, - дядя Валик, убийца остался здесь, потому что он знает о кладе. Зачем ему уезжать, оставив клад? И выделять себя этим, как Марина!
   Мы ему представили различные подробные сопоставления фактов в пользу того, что клад почти найден. Он слушал нас с видимым удовольствием - ему нравилось наше шевеление мозгами - а потом, вдруг сказал:
   - Кстати, вот вам факт для размышления. Был в музее, отвозил находки. Там лёгкая паника: скелет Квази исчез из хранилища.
   Мы оторопели.
   - Как, исчез!?
   - Вот так - исчез! Ни одной косточки не осталось. Как воскрес. Картина прямо легендарная: лежат развёрнутые пелена, ну, то есть, открытая коробка, а его костей - нет!
   - Во, блин! - выразился я.
   - Следов взлома не обнаружено, - добавил дядя Валик.
   - А когда же он исчез?
   - Пропажа обнаружена вчера. Мог вчера и уйти. Но, может быть, и раньше. Коробка ведь, как стояла на месте, так и стоит. В кладовую там никто из них не заходил, и не мог видеть, что она открыта. А вчера зашли - и его нет.
   - Какой беспокойный труп! - озабочено сказал я.
  
  

Глава 13

   ~ следственный эксперимент - я понятой ~ прощание с Садиковым ~ портрет Квази-Старшакова ~ в морге - опознали, в милиции - приняли к сведению ~ "Каково работать в морге?.. - вопрос на сон грядущий ~
  
  
  
  
   Утром следующего дня мы снова увидели Марину. Она была, слава богу, без наручников; как мы думали, её привезут в оковах. Следствие, к счастью, не причислило её к возможным убийцам, хотя, из рвения, можно было бы и подозревать - всё таки, одна была. Но следователь Махмедов рассматривал её исключительно как свидетеля.
   Махмедов вышел из машины вместе с ней. А с водительского места вышел мой старый знакомый - Женька-пират. Поздоровавшись с Околесиным и Дудко, все направились к проклятой яме. Мы с Лерычем, в это время, прохаживались по раскопу, настраиваясь на работу.
   Минут через пять на раскопе появился Женька. Он подошёл ко мне, поздоровался, спросил, как дела, и предложил:
   - Ну что, хочешь быть понятым?
   - Понятым? - переспросил я.
   - Ну да. Мы привезли вашу коллегу для проведения следственного эксперимента по результатам допроса. При сём должны быть понятые. Задача: смотреть и молчать. Вопросы не задавать. Если хочешь - давай, а то другого найдём, там двое надо.
   Уговаривать меня было бессмысленно. Просто пустое и смешное занятие. Совершенно глупая трата времени.
   В самом деле, зачем распинаться, упрашивать того, кто был согласен с полуслова, едва был задан вопрос!
   Конечно, я пойду понятым!
   Дурак был бы я, если бы отказался!
   Никогда бы себе не простил!
   Разве можно отказаться от такой возможности получить информацию?
   - И я тоже! - выдвинул свою кандидатуру Лерыч.
   - Нет, всё, - огорчил его Женька, - ещё один уже есть, - и сказал мне: - Идём.
   Мы подошли к милицейской машине. Там стояла Марина, с которой я поздоровался, и Гена - как всегда, со своей фуражкой пограничника. Он и был вторым понятым. Гена подмигнул мне:
   - Вплотную интересуемся делом, молодой человек?
   - Ага, - ответил я.
   Марине я не стал говорить сейчас, что мы собрали уже шесть сосудов - понятым и свидетелям, наверное, нельзя общаться друг с другом. Вдруг свидетель даст ложные показания (а это - статья!), а потом меня будут упрекать, что я сбил свидетеля с толку.
   Следователь усмехнулся, глянув на меня, а потом спросил фамилию, имя, отчество, дату рождения, адрес проживания, и записал всё это в протокол. Теперь моё имя навечно окажется в милицейской папке с надписью "Дело N...", и будет жить в архиве, рядом с полками, на которых стоят папки с домушниками, медвежатниками и карманниками.
   А потом началось самое интересное. Марина на натуре показывала то, о чём рассказывала на вчерашнем допросе, а следователь, с секундомером в руках, пытался установить какой период времени Садиков оставался без присмотра Марины. Так сказать, реконструкция событий.
   Получалось вот что. Рано утром Садиков заглянул в палатку Белокунова и предложил Марине сходить за брезентом. Она отправляется за брезентом минут через десять. Следователь Махмедов включил секундомер и мы пошл за Мариной от палатки Белокунова до штольни Садикова.
   Через 6 минут мы доходим до штольни. Если Садиков двигался так же, то, получается, что без внимания людей он был около 20 минут. Учитывая его проход по лагерю, пусть минут 17. Но почему проход? - проезд! Марина говорит, что он сел в "Ниву", и та увезла его в сторону штольни. Я заволновался - для меня это было полной неожиданностью - такой подробности я не знал. Садиков, оказывается, отойдя от палатки, увидел "Ниву", в которой кто-то был и собирался куда-то ехать. Садиков туда подсел и "Нива" вывезла его за территорию палаток, после чего, огибая лагерь по дуге, уехала на двухколейку, ведущую к шоссе, а Садиков пошёл дальше сам.
   Итак, от лагеря до штольни около 150 метров. По самому лагерю от палатки горшечников надо идти ещё метров 50. Эти 50 метров, или чуть больше, он проехал на машине, всего за несколько секунд.
   - А кто был за рулём? - спросил Махмедов.
   Я скосился на Гену, а Гена сказал:
   - Это я был тогда в "Ниве". Мы в то утро в город поехали за всем необходимым. Правильно: дал газу и, всё, из лагеря выехали. Он сошёл, а я - кругом палаток - и к дороге. Это была, оказывается, его последняя поездка. Не знал...
   Последующий тяжёлый вздох в протокол не записывали.
   Теперь надо было определить, за какое время Садиков прошёл эти 150 метров до штольни, если он шёл, скорее всего, быстрее, чем Марина. Любой из нас проходит это расстояние минуты за три. Если он сразу залез в штольню, то тогда он был в ней уже минут 16-17, когда Марина обнаружила обвал. Если учесть, что он снял перед тем брезент с дыры, и аккуратно его сложил, то время пребывания в штольне до прихода марины сокращается до 15-16 минут, или чуть меньше.
   А когда же произошёл обвал? Этого момента никто не видел. Но есть один факт, по которому это точно можно было бы вычислить, если бы тогда, хоть кто-нибудь в лагере, соизволил смотреть на часы. Оказывается, в то утро, на мобильный телефон Садикова звонил кто-то из института в Питере. Он не ответил и питерский сотрудник перезвонил Околесину. Тот сказал, что Андрей Данилович уже где-то роет культурный слой, и может оказаться "вне зоны". Он решил перезвонить позже.
   А Садиков не отвечал, потому что уже был завален в штольне. Время звонка на его телефоне было 5:23. Теперь бы данные секундомера, полученные на следственном эксперименте, да совместить бы с каким-нибудь точно замеченным временем, и тогда можно узнать, когда именно произошёл обвал.
   Точного времени никто не знал. Гена в машине тоже не обращал на это внимания. Спросили у Шатаева, который тоже ездил в город, но и ему тогда точное время тоже было ни к чему. Все остальные в лагере могли вспомнить только, допустим, половину чего-то, или без пятнадцати сколько-то, или, скажем, двадцать минут какого-то. Причём, без привязки к каким-либо событиям. Точность не ахти!
   Предварительно, за время обвала пришлось принять время звонка - 5:23.
   Закончив писать протокол, следователь Махмедов надолго задумался, прохаживаясь вдоль края раскопа, но своими мыслями он с нами поделиться не соизволил. Потом, решив, что выяснять у Марины больше нечего, он предложил нам расписаться в протоколе, и на этом наша с Геной миссия закончилась.
   Сегодня днём состоится церемония прощания с Садиковым, поэтому с утра никто не работал, все готовились к поездке в город: на раскопе никого не было, все были в лагере. Махмедов часа два ходил по лагерю и расспрашивал у археологов, не видели ли они в тот день каких-либо посторонних людей в окрестностях лагеря, накануне ночью, или вечером. Конечно, никто ничего не заметил. Махмедов вздохнул и сказал, что "не видел, и не знаю" - обычно, самые точные показания.
   Выяснив весь объём неизвестности, следователь Махмедов поблагодарил всех нас и Марину за содействие, и сказал, что вот теперь Марина может ехать домой. Марина махнула рукой и сказала, что останется в лагере до послезавтрашнего дня, когда будет следующий питерский поезд, если, конечно " вы не вернёте с полпути тот, который ушёл сегодня". Следователь пропустил подколку мимо ушей и уехал вместе с Женькой.
   Я тут же подступился к Марине с вопросом:
   - Марина, я извиняюсь, тебя, должно быть, уже этим достали, но, расскажи, что говорили в милиции об убийстве Садикова?
   Она посмотрела на меня, раздражённо нахмурившись.
   - Ничего не говорили, только спрашивали! - ответила она, - Да ещё и отругали за самовольную отлучку с места преступления. Чувствовала себя, как подросток-хулиган. Я говорю: куда хочу, туда и еду; а они: надо понимать, что свидетели должны быть под рукой. Откуда я знаю, что я свидетель? Оказывается свидетель. Вот, сняли с поезда, я уже почти приехала. Назад привезли быстрее, чем я ехала вперёд. В какую-то гостиницу определили, под подписку о невыезде! А в милиции спрашивали, что я видела, а что не видела, да в какое время. Где и зачем я была - помню, а сколько минут и секунд - хоть убейте! Вот и приехали ставить следственный эксперимент. Хорошо, что железная дорога восстанавливает билет по справке из милиции.
   И Марина принялась рассматривать имеющуюся у неё справку.
   - Ну, а ещё что? - осторожно спросил я.
   - А ещё следователь сказал, что ему надо или подтвердить, или опровергнуть версию убийства. Если она не подтвердится, значит это несчастный случай, и всё - дело закрыто. А если подтвердится, то тогда это висяк.
   - Он сказал: висяк?
   - Да. Оно повисит на них пару годиков, и спишется. Потому что, попробуй, найди убийцу, который заметал следы в дикой степи. И зацепиться не за что.
   - Так, - сказал я, - значит, выходит, если они убедятся, что это убийство, то будут уверены в его нераскрываемости, и расследовать его будут чисто формально. Лерыч, ты слышал? У них всё, что случилось в степи, за пределами жилых районов, оказывается - висяк. Скелет из штольни - висяк! И сам Андрей Данилыч - тоже висяк!
   Лерыч ответил словами детей подворотни:
   - Не хило они там колбасятся!
   - Да, да, - согласился я, - и колбасятся за зарплату, которая значительно выше прожиточного минимума.
   Из-за следственного эксперимента наш завтрак несколько сместился. Я успел рассказать Лерычу всё, что узнал, временно пребывая в составе следственной группы (понятым), и закончил радостным выводом:
   - Лерыч, машина, всё-таки, была! Ну не зря я эти следы от колёс заметил! Машины была - ездила вокруг лагеря наша "Нива". Туда, на штольню, она не ездила; но за ней, за её мотором, могла замаскироваться другая машина. Её шум был принят за шум нашей. Так вполне могло быть. Марина просто не заметила другую машину, не обратила внимания. Она видела ездящую "Ниву" и думала, что это она проезжала там, дальше. Точнее, она вообще не думала, как не думают о том, на что не обращают внимания. Нужно напрячь её память, и она вспомнит.
   - Напрячь - это как? - спросил Лерыч.
   - Ты знаешь, Лерыч, от чего мы забываем информацию? Просто оттого, что не обратили на неё внимания. Знаешь что такое забывание? - это размещение информации в подсознании, минуя сознание. В голове она остаётся обязательно, но она не осознана, а потому, забыта. Ты не владеешь гипнозом, Лерыч? Жаль. Под гипнозом всё можно вспомнить.
   - А под испугом? - выдвинул Лерыч альтернативный вариант штурма мозгов.
   - Под испугом можно, пожалуй, и забыть даже как себя зовут.
  
  
   После завтрака был объявлен отъезд в город на церемонию прощания с Андреем Даниловичем Садиковым.
   В лагере должны будут остаться четверо дежурных; остальные 20 человек (включая нас: дядю Валика, Лерыча и меня) уедут все сразу на заказном автобусе, который уже ждёт нас на грунтовке. К лагерю водитель не пожелал подгонять свой автобус, опасаясь за подвеску и другие нежные части машины.
   Все переоделись в городские выходные одежды. Хорошо, что я уже успел купить новые кроссовки в универмаге базы отдыха, за 30 гривен - иначе, как бы я пошёл на траурную церемонию в пляжных шлёпанцах?
   В автобус погрузили последние, недавно найденные предметы древности, и всю ценную аппаратуру: фотокамеры, компьютер и радиотехнику. Все расселись по местам, и автобус поехал в город.
   Мы остановились у скромных ворот с маленькой табличкой "Городской морг". Сюда надо заходить? Мы все пошли следом за дядей Валиком - он здесь уже был, взяв на себя хлопоты по организации отправки погибшего друга. Дядя Валик прошёл через калитку в воротах, и повёл нас вокруг небольшого одноэтажного здания, которое и было моргом. С обратной стороны здания был вход, а рядом с ним - большие широкие, двустворчатые двери, напротив которых стояла машина ритуальной службы, то есть, катафалк. Я сразу понял, что вот через эти двери и вывозят из морга покойников.
   Дядя Валик провёл нас в маленькие двери, и мы оказались в небольшом коридоре, в конце которого была дверь налево, и возле неё стоял ряд стульев.
   - Там ритуальный зал, - показал дядя Валик на эту дверь, - подождите возле него, туда пока не заходите, а я пойду, скажу, что мы уже пришли.
   И он ушёл в другую дверь - сразу возле входа, направо. Все разбрелись по коридору, кто-то сел на стулья, а мы с Лерычем, как-то непроизвольно, выглянули просто в те же двери, куда ушёл дядя Валик, и оказались сразу там, в другом помещении. Наверное, любопытство - это особый вид энергии, способный двигать предметы.
   Мы оказались в вестибюле морга. За окошком сидела администратор и что-то читала, книжку, наверное. Возле нас, вдруг появился пожилой мужчина в белом халате. У него на груди я успел заметить пластиковую карточку: "Зав. Гор. Моргом...". Завморгом проходил мимо, но удивлённо приостановился, увидев нас тут: молодые люди, и где - в морге! И живые!
   Мы с опаской посмотрели на него: как вести себя с начальником морга мы совершенно не знали. Как общаться, например, с генералом, каждый из нас, наверное, сообразил бы; как поговорить с директором завода, тоже, придумали бы; что сказать начальнику ЖЭКа или тренеру футбольной команды - тоже не проблема. Даже как поговорить с директором школы, и то было для нас не вопрос. Но как разговаривать с начальником такого заведения, как морг, об этом мы в своей жизни никогда не думали, и не предполагали такой ситуации. Для нас начальник морга находился в одном ряду с Вием, графом Дракулой и Бабой Ягой.
   Я почувствовал лёгкую неловкость момента, от чего возникла потребность, хоть что-нибудь, сказать; и у меня вырвалось:
   - Ну, как, Садиков готов?
   Завморгом остановился:
   - Готов, готов. А вы ему... кто?
   - Сотрудники по научно-археологической экспедиции
   - Ах, да. Приехали прощаться, - кивнул головой завморгом, - Вот ведь как интересно: ваш Садиков, в начале лета, сам сюда к нам заходил, и спрашивал неопознанное тело, приметы описывал...
   - Что!? - воскликнули мы с Лерычем одновременно, так, что завморгом даже отшатнулся.
   - Да, интересовался, не поступало ли к нам неопознанное тело, искал человека. А теперь, вот, сам сюда попал.
   Наше удивление не знало границ!
   - Какого человека? - спросил я.
   - Он назвал его, но такого покойного к нам не поступало. Есть неопознанные, без документов, и каких-либо связей. Он осмотрел и их, но нужного человека там не нашлось. И не удивительно: его искомый человек, по его словам, мог сюда попасть от двух лет назад, до сих дней.
   Я толкнул Лерыча в бок: вот это информация! Не зря нас сюда занесло!
   - Неопознанных мы хороним, - продолжал завморгом, - если ложить уже некуда, и их никто не забрал.
   - Вы сказали: неопознанное тело, два года назад? - уточнил я в волнении.
   - До двух лет назад он мог преставиться - так следует по догадкам вашего Садикова, - ответил зав, - Он дал его словесное описание, довольно подробно, но я уже точно не помню его. А что, вы тоже его ищете?
   - Ищем! Ну, а имя? Имя какое он назвал?
   Я боялся, что не услышу ответа - так гулко билось сердце, отдаваясь в голове. Мы сейчас узнаем сразу полтайны!
   - Имя? - переспросил зав, - Как же вы тогда его искать можете, не зная имени? Имя я помню, я же его ещё по картотеке искал, и звонил по больницам. Имя Владимир, а фамилия Старшаков. Михайлович. Да, Михайлович.
   - Старшаков Владимир Михайлович, - повторил я, - Скажите, а откуда Садиков ожидал его поступления? - его тела.
   - Старшакова? Не знаю. Только он думал, что тот ещё два года назад мог оказаться среди мёртвых, или позже. Но не раньше.
   - Среди мёртвых. Но почему?
   - Потому, что не нашёл его среди живых. Говорил, ему было 34 года, сейчас, значит, 36. Думаю, он где-то жив.
   - Нет! - сказал я, - совсем не жив! Это его Садиков нашёл в штольне. Его нашли в степи, на месте древнего захоронения. Одни кости! Всё сходится: костям не больше 2-х лет, а Садиков ориентировался на те же сроки, когда искал его здесь. Возраст скелета от 30 до 40 лет, как сказали специалисты, и Садиков это тоже определил.
   - Простите, молодой человек, - остановил меня завморгом, - а где эти кости находятся сейчас?
   - А сейчас... Они исчезли из хранилища музея, на днях. И это всё очень странно.
   - Эй, ребята! - позвали нас из коридора.
   Мы вышли в коридор, спотыкаясь от возбуждения. Там все уже стояли, ожидая, когда пустят в ритуальный зал; должно быть, всё уже было готово.
   Я склонился к Лерычу, и зашептал ему в ухо:
   - Лерыч! Ты понял, кого нашёл Садиков в штольне?
   - Конечно! - тоже шёпотом ответил Лерыч, - Всё понятно, всё совпадает. И ещё одно: это и есть тот человек, который уехал впереди Садикова искать клад в этой степи - Владимир Старшаков.
   - Да, Лерыч. Только об этом я и не сказал завморгом - о кладе надо поменьше болтать. Вот, оказывается, кто он! Нам не хватает только наличия его останков. Тогда это уже было бы дело техники, то есть милиции. Никакой это не висяк!
   - Но костей-то нет! Их, ей богу, Димыч, украли! Они сами не ушли.
   - Чёрт его знает, Лерыч, может быть и ушли...
   В этот момент всех пригласили в ритуальный зал.
   Медленно, друг за другом, мы вошли туда.
   Небольшой зал был оформлен, похоже, под стиль готического собора: по четыре колонны под каждой стеной, отделка стен под тёмное дерево, и два стрельчатых окна с витражами, изображающими поникшие тёмные цветы.
   На постаменте, посреди зала, уже стоял гроб с Андреем Даниловичем.
   Я пережил лёгкий шок, увидев его уже в гробу: я заново осознал, что Садиков не жив. И хотя Андрей Данилович выглядел теперь гораздо лучше, чем сразу после смерти, от этого было ещё страшнее.
   Я стоял и смотрел на него, ничего не замечая вокруг. Я, вдруг, начал примерять к себе его нынешнее положение: каково это - быть мёртвым.
   Какая несуразная сентенция: быть мёртвым. Мёртвым нельзя быть. Мёртвым - это значит, не быть. Но я не мог поверить, и представить себе, что такое возможно: не быть. Можно лишиться тела, как это медленно происходит с Андреем Даниловичем, но не возможно перестать "быть".
   Из динамиков на стенах лилась тихая траурная музыка. Мы все стояли вокруг гроба, на почтительном расстоянии. Околесин что-то говорил. Потом ещё кто-то говорил. Я не слышал этого. Я думал о том, где сейчас Садиков после смерти. Если он остался "быть", то есть его сознание сохранилось, то должна сохраниться и память - ведь память, это часть сознания. Где-то в ноосфере есть память о том, что с ним произошло, и кто его убил. Я, вдруг, понял, что всё хорошо известно, только мы не умеем это читать. Должно прийти какое-то озарение, которое раскроет всё. Эта информация уже не принадлежит лично кому-то, потому что этот мозг - лично чей-то, хранивший в себе эту информацию - уже мёртв. Теперь информация, полученная в последние секунды жизни, свободно витает в мировом пространстве, и принадлежит всем...
   Люди подходили к гробу и ложили в него букетики полевых цветов, собранных вокруг лагеря.
   Потом четверо работников похоронного бюро закрыли гроб крышкой и, взяв его за ручки, вынесли в открытые большие двери, за которыми, во дворе, в ярком свете летнего дня, стояла та самая похоронная машина. Её задние двери были открыты, и в них занесли гроб. Затем двери закрыли, и микроавтобус уехал. Казалось, что Андрей Данилович просто сел в него и поехал по своим делам.
   Сегодня он улетает в Питер. Нина Ивановна уже ждёт его в Симферопольском аэропорту.
   Все вышли на улицу. Околесин объявил, что сегодняшний день будет нерабочим, и все могут гулять в городе.
   Мы с Лерычем решили распечатать снимки, хранящиеся в памяти его цифровой фотокамеры, и я повёл его в фотосалон, который знал.
   Дядя Валик решил уединиться и посидеть в одиночестве на набережной. Мы договорились, что подойдём туда к нему.
   Сотрудники фотосалона с большим интересом рассматривали получившиеся фотографии. Такие интересные материалы им редко приносят. Изо дня в день им приходится печатать одно и то же - сюжеты, одинаковые, как братья-близнецы: домашние застолья и фотографии "на память". Такие снимки, словно сделанные под трафарет, можно найти в любом семейном фотоальбоме, там только подставлены разные лица. Сюжет один и тот же: стол с объедками и люди за этим столом (это какой-то праздник); или же другой вариант - так называемый "забор". Это когда на фоне какой-нибудь достопримечательности располагается толпа туристов - чаще всего в ряд (забором), и закрывает собой большую часть этой достопримечательности. Никакой художественности, никакого сюжета.
   Снимки, сделанные Лерычем, ничего общего с этим "искусством" не имели. Лерыч умеет хорошо и продуманно снимать. Он талантливо берёт ракурсы, оживляя кадр, заставляя зрителя его рассматривать. Он снимал археологов в работе, не заставляя их позировать, как это делают фотографы-лентяи, а сам трудился над каждым кадром, выжидая удачную ситуацию. Он снял много разных артефактов, составив их в оригинальные композиции; и даже наш скелет Квази был снят весьма живописно. Как раз эти снимки скелета нам и были нужны больше всего. Единственно, нам было пока не понятно, что с ними делать.
   Мы были уверены, что это и есть Владимир Старшаков. Но в таких делах, кроме уверенности, нужны и твёрдые доказательства. Завморгом говорил, что если бы ему предъявили целое тело, он бы опознал Старшакова по подробному описанию Садикова, но у нас на снимке только череп.
   Выход нашёлся неожиданно. В каждом деле, обязательно, хоть раз, найдётся какой-нибудь "рояль в кустах".
   В лагере мы всем показали наши фотографии. Археологам понравились, прежде всего, жанровые снимки из работы на раскопе, но мы с Лерычем уже просто затаскали три фотографии скелета Старшакова, всматриваясь в них снова и снова, и пытаясь что-то увидеть в этом черепе. Эти снимки заметил и Белокунов:
   - Хорошо снято, Валера! - сказал он, - Ты снимал его, как живого: и так, и этак - и фас, и профиль, и проекция в три четверти.
   - Он вполне мог бы быть сейчас живым, - ответил Лерыч, - если бы его не убили.
   Белокунов постучал пальцем по фотографии и, вдруг, сказал:
   - А ведь у меня, блин дырявый, есть кое-что для этого!
   - Что?
   - Программа.
   - Программа?
   - Да, компьютерная программа: реконструкция лица и тела по черепу и скелету.
   - Владислав Олегович! - вскричал я, - да это же то, что надо!
   Рояль оказался компьютером, и не в кустах, а в палатке Белокунова.
   - Для этого нужна только фотография? - спросил Лерыч.
   - Да, но только качественная.
   - Владислав Олегович, включайте программу, сейчас мы увидим того, кого потерял Андрей Данилыч два года назад!
   - Ну, идёмте, - согласился он.
   К ноутбуку мы подключили цифровую камеру Лерыча, и списали с неё все три портрета Квази-Старшакова. Белокунов запустил программу, и выбрал пункт меню "Реконструкция лица". Получив файл изображения, компьютер потребовал указать ему линию ДП (диаметральной плоскости) черепа, и исходную точку привязки, например, макушку этого самого черепа. Белокунов сделал это, и процесс пошёл.
   Это продолжалось около получаса. Затаив дыхание, мы наблюдали, как начинает появляться сетчатая маска лица; потом сетка превращалась в рельеф плоти. Перед нами возникло лицо без выражения, без эмоций - абсолютно ничего, у манекена лицо, и то, осмысленнее. По умолчанию, состояние кожи идеальное - без морщин и складок. Состояние волос неизвестно, поэтому они тоже не рисуются.
   Перед нами возникло лицо молодого мужчины, как мы и ожидали, европеоидного типа. Подбородок у него был заострённый, и выступал несколько вперёд. Линия губ была не ровна, она плавно очерчивалась двумя волнами. Среднего размера нос обычного, для нас, типа. Глаза под высоким лбом, уши расположены чуть выше линии глаз (речь идёт о верхних кончиках ушей), что говорит о возможном хорошем интеллекте, как заметил Белокунов.
   Мы, восхищённые, смотрели на готовый портрет человека. Его современный типаж лица не вызывал ни каких сомнений. То, что это не древний грек, не скиф, и не сармат мог понять кто угодно. На вид ему было лет 25. Перед нами был типичный европейский человек конца второго тысячелетия. И Белокунов тоже был с этим согласен.
   - Почему Андрей Данилыч не воспользовался этой программой? - спросил я.
   - А он, кажется, и не знал о ней, - ответил Белокунов, - потому, что я сам о ней забыл. Когда мы собирались в экспедицию, мне в ноутбук загрузили "Трещину", чтобы горшки восстанавливать, точнее, мне загрузили всю папку, а в ней была и эта программа: "3D - Воскресение". Вообще, эта программа предназначена для судебно-медицинских экспертиз. Ребята с кафедры антропологии, вместе с программистами, делали её для милиции.
   - Молодцы, ничего не скажешь! - похвалил я, - Владислав Олегович, нам нужен этот портрет. Как бы нам его распечатать?
   - Принтера у нас нет. Я вам скину всё это на дискету, а в городе вам всё это отпечатают. В милицию отнесёте? Попробуйте. У них есть картотека пропавших без вести по всему Союзу. Может быть, найдётся и этот.
   - Спасибо, Владислав Олегович, это очень ценный материал!
   - Значит, вы уверены, что этот симпатяга был знаком с Андреем Данилычем?
   - Конечно! И, я думаю, неспроста Андрей Данилыч не стал привлекать кого-то ещё к опознанию этого черепа: он сам всё понял. Конечно, это просто картинка. Чтобы это стало доказательством, надо чтобы снимок совпал с портретом пропавшего Старшакова в картотеке пропавших без вести. Или предъявить реальные кости. Кости украли. Но, зато, есть фотографии этих костей. Не знаю, подойдёт ли это всё. У них там этот Процессуальный Кодекс: это можно, это нельзя; об одном надо вот так узнавать, а о другом - иначе... Сойдут ли фотографии за настоящие кости, которые украли из музея?
   - Но кто их утащил! - воскликнул Белокунов, - Ума не приложу! Зачем?
   - Я тоже ничего не знаю. Знаю только точно: их украл тот, кто знает об их существовании.
   - Железная логика! - иронично сказал Белокунов, - Конечно, кто бы их взял, если бы о них не знал?
   "Не так уж и смешно насчёт логики, - подумал я, - Правильно: тот, кто знал! А это сужает круг вероятных похитителей до состава экспедиции и работников музея. Хотя, конечно, не возможно знать, как далеко эта информация распространилась из наших рядов".
   Вслух я сказал:
   - Я могу сделать ещё один логический вывод: скелет украли для того, что бы нельзя было им воспользоваться. То есть: с него можно получить какую-то информацию. Не пугайся, Лерыч, скелет нем, и, вообще, мёртв. Он сам из себя является каким-то фактом. Возможно, таким, какой мы только что получили.
   - Короче, - сказал Белокунов, - его не должны были опознать.
   - Верно, Владислав Олегович!
  
  
   На следующий день, с утра, мы составили себе план действий. Нам необходимо будет съездить в город, и распечатать фоторобот Квази-Старшакова в нескольких экземплярах, затем отнести это в Третье отделение милиции, где ведётся дело Садикова, отдать следователю Махмедову, а потом - в морг, на опознание заведующему. Это, конечно, может сделать и следователь, но нам, почему-то, показалось, что этого он делать не будет. Потому что - висяк.
   - Берём выходной, дядя Валик, - сказал я, - Хотим распечатать снимки, которые мы вчера получили на компьютере, и сдать их в милицию на опознание пропавших без вести.
   - Ну, что ж, дерзайте, - ответил он, - поедете с "Нивой". На остановке в городе будьте в то время, в какое вам укажут.
   - Хорошо, дядя Валик, будем.
   - И не давай этому типу сильно там колбаситься, - сказал мне дядя Валик, указывая глазами на Лерыча.
   За рулём машины опять был Гена. Мы уселись на задних сидениях и поехали.
   - Ну, сыщики, как идут дела? - сдержано спросил он нас.
   - Да всё так же - висяк, как говорит милиция, - я ответил так, заведомо пресекая разговор о восстановленном облике Квази, поскольку мы с Лерычем решили об этом не распространяться. Нас к этому принуждала страшная мысль о том, что убийца Садикова может оказаться в курсе дела наших расследований, если он кто-то из наших, или имеет какой-то контакт с археологами. Гробокопатели-свинари не зря следят за лагерем. Об этом я и повёл речь:
   - Мы тут всё думаем, насколько интересна наша деятельность чёрным археологам, которые за нами наблюдают. Вы их тут никогда не видели?
   - Мне на глаза не попадались, - ответил Гена, круто закладывая поворот, так, что мы прижались к левой двери, - А деятельность наша им весьма интересна. Их интересует ясно что: наши ископаемые. Наши находки могут немало стоить. В мире есть коллекционеры, которым можно эти вещи продать по неплохой цене. Если они засекли, что Садиков нашёл захоронение, то они могли ожидать, что там есть и золото. Это погребальный обычай скифов, и не только их - хоронить умерших со своими драгоценностями. Они могли это проверить, опасаясь, что золото уплывёт в хранилище, и полезли за Садиковым.
   - И штольня от этого упала?
   - Внутри, наверняка, шла борьба. Вспомните: скелет был перевёрнут. А вообще, убийство даже милиция на сто процентов не утверждает. Судмедэкспертиза, говорят, определила смерть от удушения, и отметила предварительный удар по голове. Штольня могла просто рухнуть. Садиков пытался тут же выбраться, но в тесноте и панике нанёс сам себе ранение. Это опять версия.
   Я вспомнил, что яма на месте штольни была кем-то разрыта со всех сторон спустя день после гибели Садикова, и подумал: "Возможно, кто-то пытался утвердить версию самообрушения штольни, и для этого увеличивал её площадь до таких размеров, когда свод может просто не удержаться под своим весом"
   - Ладно, - говорю, - но если его всё-таки убили, то, как могли к нему незаметно подобраться, и также незаметно убраться? На машине это можно сделать?
   - Ну, не знаю. Хотя, всё может быть. Он ведь, по сути, был один в чистом поле, хотя и лагерь не далеко. Сомневаюсь я в машине - больно видно и шумно. Вы лучше скажите, что это вы с этим скелетом так возитесь: даже фотопортрет его сделали, как на паспорт.
   Я не стал говорить о настоящей догадке, и уж, конечно, о том, что поведала Нина Ивановна.
   - Скелет, - говорю, - получается, единственное, ради чего злоумышленник полез в штольню. За несколько дней раскопок этой могилы, наблюдатель должен был бы узнать, что кроме костей там ничего больше нет. Значит, для него был ценен сам скелет? Вот мы и думаем: а какая реальная стоимость этого скелета. Всё-таки, скифские мощи. Частные коллекционеры и такое не против заиметь.
   - Не против, - согласился Гена, - Тем более, что его украли из музея. Слышали? Околесин говорил.
   - Слышали.
   - Так я думаю, что свинари уследили, как его собрали из могилы и увезли в город, в музей. Они туда проникли и стащили кости. Музей, всё же, не банк, хоть и охраняется. Хорошо там охраняется только отдел особо ценных вещей, сам видел, а кости к таковым не причисляются.
   Машина доехала до городского рынка. Здесь мы с Лерычем вышли, а Гена нам сказал, чтобы мы прибыли на остановку у "Азовской волны" к 17:00 - в это время оттуда заберут отдыхающих археологов.
   Гена отправился за покупками, а мы пошли в фотосалон распечатывать отреставрированного Старшакова. Там мы предъявили нашу дискету, и нам сделали три отличные фотографии. После этого мы отправились в Третье отделение милиции.
   Мы проехали четыре остановки на 22-м автобусе, и, перейдя улицу, оказались перед нужным нам зданием с государственным флагом на крыше.
   Войдя в широкие двери, мы оказались перед стеклянной перегородкой с надписью "Дежурное отделение" за которой сидели четыре милиционера, трое из которых смотрели телевизор, а четвёртый, в этот момент, смотрел, как раз, на нас.
   "Видеонаблюдение, - подумал я, - увидел нас на входе".
   Конечно, мы подошли, и я обратился к нему:
   - Добрый день, нам необходимо встретиться со следователем Махмедовым.
   - Махмедов на выезде, - ответил дежурный, - А по какому делу?
   Он что, все дела знает, каждого следователя?
   - По делу Садикова Андрея Даниловича, - ответил я.
   Естественно, он об этом ничего не знал.
   - И что это за дело? - спросил он. На нас уже смотрели остальные трое дежурных.
   - Садиков погиб на археологических раскопках, - ответил я.
   Дежурный вопросительно посмотрел на своих коллег. Один из них кивнул:
   - Да, есть такой. У археологов погиб человек.
   Дежурный молча поднял трубку телефона и набрал номер. Трубка что-то ответила, и дежурный сказал:
   - К вам два молодых человека по делу Садикова. Когда будете?
   Трубка что-то буркнула.
   - Хорошо, - сказал дежурный, положил трубку и сказал нам: - Подождите часик, он подъедет. Посидите у 28 кабинета, на втором этаже.
   У 28 кабинета мы сидели, действительно, около часа - 48 минут. Потом появился Махмедов, и сказал:
   - А, легки на помине! Сейчас я вам кое-что покажу, - и стал открывать ключом свой кабинет.
   - А потом мы вам кое-что покажем, ладно? - сказал я.
   - Хорошо, - сказал Махмедов, - заходите.
   Мы присели на стульях перед его столом, а следователь достал из шкафа папку, а из неё достал большой конверт. Его он положил на стол, и вынул оттуда несколько фотографий. На фотографиях были разные мужчины в профиль и фас.
   - Ну-ка, посмотрите, кого из них вы узнаёте, - и следователь подвинул к нам фотографии.
   Мы с Лерычем переглянулись:
   - Да это же те, кого мы в степи видели! Вот, эти, четверо. Других троих мы никогда не видели. Правда, Лерыч? А вот этот - у них главный, он лозоискатель. Это они в степи древности копали.
   - Не только они, - сказал Махмедов, - эти, другие, трое - они тоже, только не с этими четверыми. А эту четвёрку мы по вашей наводке вычислили, опросив селян, где были пробурены колодцы. Они ведь раньше, действительно, искали водичку под землёй, силами этого экстрасенса, и бурили скважины. Потом переключились на древние могилы.
   - Вы их взяли? - спросил я.
   - Задержали, - поправил Махмедов, - никаких древностей у них не обнаружено. То есть, улик нет. Послезавтра истекает законный срок задержания. Если вы подпишите протокол опознания по фотоснимкам, то мы будем разбираться с ними дальше, и, может быть, в чём-нибудь разберёмся.
   Махмедов сел, и принялся писать протокол.
   - А у вас там что? - спросил он, не поднимая головы и заполняя чистый лист первыми строчками протокола.
   Я выложил на стол одну фотографию и принялся объяснять историю её появления, и какое отношение она имеет к делу Садикова. Махмедов продолжал писать, иногда кивая головой.
   Дописав, он взял в руки фотографию и задал удивительно странный вопрос:
   - И кто это?
   Странность вопроса была в том, что он был задан после подробных и детальных объяснений, со всеми логическими выкладками. Я понял, что Махмедов не очень-то меня слушал, увлечённый своим протоколом. Мне пришлось повторить всё более кратко и в обратном порядке, начиная с того, что это Владимир Старшаков - знакомый Садикова. Мои пояснения он тоже записал в протокол, и присовокупил к нему этот снимок. Затем мы подписали протокол. Я раньше никогда не видел, как расписывается Лерыч. Он долго целился ручкой в указанное Махмедовым место, а потом изобразил замысловатый вензель немыслимой длинны - вдвое длиннее, чем его собственная фамилия.
   Следователь Махмедов проводил нас до дверей кабинета, пожал нам руки и поблагодарил за содействие.
   Мы вышли на улицу. Перед подъездом отделения теперь стоял милицейский УАЗ с решётками, и из него двое дюжих Омоновца вытаскивали вяло упирающегося мужика в рваной рубашке.
   - Одно дело сделано, Лерыч, - сказал я, - Теперь идём в морг.
   Где он находится, мы уже знали, и были там через полчаса. Мы зашли в знакомые нам двери с обратной стороны и прошли в вестибюль. Там мы поинтересовались у скучающей дежурной, где можно увидеть завморгом. Её ответ опередил окрик за спиной: "Посторонись!"
   Мы шарахнулись в сторону, и мимо нас, с ржавым скрипом, прокатилась четырёхколёсная тележка, толкаемая двумя санитарами. Свято место пусто не бывает - на тележке лежал покойник, кое-как прикрытый простынёй. Это был старый дед, у которого вся левая часть лица представляла собой один сплошной синяк. Нас передёрнуло, как от удара электрического ската, и мы отскочили ещё дальше. Тележка уехала прямо, по коридору. Чёрт, откуда его вывезли!? Мы увидели распахнутые двери грузового лифта, и поняли: его подняли снизу. Морг был одноэтажный, значит, он приехал из подвала.
   - Вам завморгом нужен? - переспросила дежурная, подперев щёку кулаком, - А для чего, молодые люди?
   - Нам, э-э, на опознание, - сказал я, и взмахнул перед ней фотографиями.
   - А, он занят в манипуляционной. Но я сейчас позвоню.
   Она сняла трубку и набрала номер:
   - Григорьевич! К вам два пацана на опознание. А? Да нет, нет! Не пацанов опознавать, они живые, это они будут опознавать. Ага.
   Она положила трубку и сказала:
   - Идём.
   Мы шагнули следом за ней по коридору, как, вдруг, сбоку выскочила опять эта же скрипучая тележка, всё с тем же пассажиром - покойным дедом. Те же два санитара тихо чертыхались:
   - Туда-сюда! - Везите обратно! Он скоро рассыплется от постоянного перетаскивания!
   Мы остановились в столбняке, а дежурная, нас не видя, пошла дальше.
   - Ну, что, так и будем стоять? - рассердились санитары. - Или туда, или сюда! - Мы объезжать вас не будем!
   На ватных ногах, пятясь подальше, мы обошли изголовье покойного и быстро припустились за дежурной. За нашими спинами послышался скрип тележки. Казалось, что она едет за нами.
   По лестнице мы спустились в подвальный этаж. Чистенько кругом, хлоркой пахнет, всё плиткой выложено - белой и зелёной; кругом тусклые лампочки горят. Дежурная заглянула в какую-то дверь:
   - Григорьевич! Вот они, - и нам: - Заходите.
   Она отстранилась от двери и пропустила нас туда.
   Как положено старшему, прожившему больше, и, для дальнейшей жизни менее ценному, я вошёл первый.
   Передо мной возник эпизод фильма ужасов.
   Посреди комнаты, облицованной белым кафелем, стоит железный стол. На столе лежит покойник. Он накрыт серой простынёй, из-под которой торчат его босые ноги. Судя по ногам, покойник лежит на животе.
   Но с другой стороны простыни видна его голова. Она лежит лицом вверх, как если бы он лежал на спине.
   Прямо над головой покойного стояли искомый завморгом и ещё один медик. Оба озадачено смотрели на эту голову.
   - Так было? - спрашивал другой медик.
   - Ну, явно не так, - отвечал завморгом.
   - Да, но по-другому и не получается! - удивлялся медик.
   - Да, гм, нестыковка. Но постараться надо. А кто виноват?
   - Да санитары. Уронили, наверняка.
   - Понапиваются вечно, заразы!
   Завморга поднял голову и увидел нас.
   - Вы ко мне?
   Я молча кивнул.
   - Ну, подойдите сюда.
   - А мы вам не помешаем... работать? - робко спросил я.
   - Как это вы помешаете? Да подходите, ёлки-палки, он не кусается!
   С дрожью в коленях, мы приблизились. Тут только я увидел, что завморгом обеими руками в резиновых перчатках запросто удерживает голову покойного.
   - Ну, что у вас?
   - Мы уже у вас были... - начал я.
   - А, помню - Садикова забирали, археолога.
   - Да. Вы говорили, что Садиков не так давно искал одного человека, предполагая, что он, этот человек, мог попасть и сюда.
   - Да, да.
   - И он вам описал его.
   - Да, очень подробно описал.
   Я посмотрел на карточку, приколотую к его халату. "Иван Григорьевич Чугуй".
   - Иван Григорьевич, мы нашли фотографию человека, которого мог искать Садиков. Его мы и хотим опознать. Не могли бы вы сначала сами его описать, как помните, а потом мы вам покажем фотографии.
   - Ну, что ж, в памяти сохранилось. Значит так, лицо...
   И завморгом дал нам на редкость точный портрет человека, изображённого на нашей реконструкции.
   - А теперь взгляните вот на это лицо, - сказал я, и протянул ему обе фотографии.
   - Сейчас. Ну-ка, Владимир Дмитрич, перехватите.
   Владимир Дмитриевич взялся за голову покойного, и только тогда завморгом отпустил её. И не думая снимать перчатки, он взял фотографии и стал их внимательно рассматривать.
   - Это что, фоторобот? - спросил он.
   - В общем, да. Реконструкция по черепу. Компьютерная работа.
   - Ух, ты! Молодцы буржуи - чего придумали!
   - Это отечественная программа! - обиделся я.
   - Ну, тогда молодцы наши буржуи! Да! Да, это он! Так его и описывал Садиков, царство ему небесное.
   - Это точно?
   - Точно, точно, ребята. Я же дал вам описание. Это он.
   - Итак, это Старшаков Владимир Михайлович? - снова спросил я.
   - Со слов Садикова, земля ему пухом, да - ответил завморгом, и протянул мне фотографии обратно.
   Я смотрел, не мигая, на его руку в резиновой перчатке и косился на мёртвую голову. Наконец, я взял фотографии за другой конец.
   - Спасибо, - говорю, - вы нам очень помогли, - До свидания, в смысле, всего хорошего, удачи...
   Мы развернулись выходить и остолбенели.
   Сразу мы, конечно, этого не заметили.
   С обеих сторон двери стояли, как часовые, две каталки с покойниками, укрытыми всё теми же серыми простынями. Их лица, чётко и рельефно проступали сквозь старую ткань. Рты у обоих были чуть приоткрыты. Они сейчас съедутся вместе поперёк двери, стоит нам только сделать шаг!
   Лерыч жалобно оглянулся на врачей. Я тоже. Они уже опять склонились над свёрнутой головой, и на нас - ноль внимания.
   - До свидания, - сказал я, чтобы привлечь их внимание.
   - До свидания, - ответили оба, не разгибаясь.
   Они бросили нас на произвол судьбы!
   Я снова повернулся к дверям, и, не дыша, шагнул вперёд. Лерыч за мной. Мы проскочили между каталками с телами, и оказались в подвальном коридоре. На спине было целое стадо огромных мурашек. В морге надо быть внимательнее - здесь покойники могут прикорнуть где угодно.
   Прикрывая за собой дверь, мы услышали глухой и тяжёлый стук, и, тут же, крик завморга за дверями:
   - Ну, аккуратнее же надо, Владимир Дмитрич! Поднимайте теперь!
   Мы представили себе это зрелище за дверями и вздрогнули.
   Но это ещё не всё. Мы заблудились. Каким-то образом мы попали на другую лестницу и поднялись по ней на первый этаж, но в другое отделение здания. Мы это сразу поняли, но подумали, что на первом этаже все ходы сходятся к главному выходу и пошли просто по коридору, не желая снова спускаться в подвал.
   Но сегодня в морге, наверное, переучёт, или инвентаризация, или как это здесь должно называться? Едва мы дошли до последних дверей, как они распахнулись, и мы увидели всё ту же мертвецкую повозку, прущуюся в двери, нам на встречу. Железное ложе теперь было занято совершенно голым мужским телом, едва прикрытым простынёй. Шокированные, мы, с разгону, прилипли спинами к стене, пропуская тележку, и наши затылки громко стукнулись о штукатурку. Мы думали, что тележка сейчас быстренько мимо нас проедет, но - как бы не так! - она, вдруг, остановилась прямо возле нас. Если протянуть руку, можно достать до...
   Санитар, который катил покойного, между тем, стоял в дверях, долго что-то высматривая в смежном коридоре. Наконец он крикнул:
   - Ну, ты скоро?
   - Да иду! - отозвался оттуда другой санитар - он завязывал шнурки на кроссовках. Теперь он догнал коллегу, и тележка, наконец, двинулась дальше.
   - А где выход? - прошептал я.
   - Там, - санитар махнул рукой туда, откуда приехал с трупом.
   Не зная, чего дальше ожидать, мы пошли в указанном направлении.
   Слава богу, мёртвые нам больше не встретились. Мы вышли в фойе, где сидела всё та же дежурная, и читала газету.
   - Прощайте! - демонстративно сказал я, и мы выскочили во двор.
   - Пока, - автоматически сказала дежурная, - Заходите, если что.
   Лерыч истово перекрестился и сказал:
   - Колбасит меня к вам заходить! Даже если что!
   Ой, какое блаженство кругом! Деревья, птички, живые люди! Мир, я тебя люблю!
   Мы бодро прошли по двору морга, и вышли через ворота на улицу.
   - Ну, как впечатления? - спросил я у Лерыча, оглядываясь на покинутое здание.
   - Колбасит! - повторил он.
   Мы пошли по улице, в произвольном направлении, просто, чтобы поговорить.
   - Смотри, Лерыч, какая красота перед нами открывается. Садиков ехал за кладом. Он приехал сюда и, первым делом, начал искать что? Клад? Нет - Старшакова. И нашёл его мёртвого; уже года два или три, как мёртвого. И, главное, нашёл там, где искал клад. Это значит, что Старшаков там искал то же самое, и поплатился за это. Тот парень, которого откопали под именем Квази, действительно и есть Старшаков. Вот такой вот вывод. Ну, как, Лерыч?
   - Здорово мы накопали! - ответил Лерыч, - А что мы теперь будем делать с этой информацией?
   - А это, Лерыч, зависит от поставленной цели. Что мы хотим? - узнать, кто убил Садикова и... найти клад.
   - Верно, утверждаю! - поддержал Лерыч.
   - Тогда так: где найти клад, можно было узнать у двух покойных - у Старшакова и у Садикова. Причём, Старшаков имел приоритет - это от него Садиков узнал про клад. Значит, Старшаков знал также и источник этих данных. Он ведь тоже откуда-то узнал о нычке чёрных. Надеюсь, этот источник жив; хотелось бы его найти. А что касается убийства Садиков, то здесь, по-моему, тёмный лес. Но мне думается, он убит также, и потому-же, почему убит Старшаков. А теперь, Лерыч, мотай на ус: прикасаться к этому делу смертельно опасно - двое уже поплатились!
   - Колбасит! - намотал поражённый Лерыч. - Но, Димыч, если мы найдём клад, то мы найдём и убийцу Садикова. Узнав источник знаний о кладе, мы можем найти и других знатоков, один из которых - убийца.
   - Не обязательно так, Лерыч. Ты что, думаешь, они там организовались в клуб знатоков о кладе? Ха! Каждый стремиться сделать вид, что он ничего и ни кого не знает и, вообще, здесь ни при чём. На самом деле, каждый, знающий о кладе, понятия не имеет, кто ещё об этом знает. А мы, Лерыч, думаю, последние, кто вошёл в этот неведомый круг знающих, и все остальные - далеко впереди нас. Но, ничего. Нам теперь, думаю, надо взяться за изучение личности Старшакова, чтобы выяснить его прижизненные связи. А для этого нам придётся опять вернуться в милицию, и доложить о том, что мы выяснили.
   Съев по мороженному (нервы, всё-таки!) мы опять отправились в Третье отделение.
   Четверо дежурных, по-прежнему смотрели телевизор. Мне пришлось поздороваться, чтобы они отвлеклись и посмотрели на нас.
   - Извините, - сказал я, - нам нужно ещё раз увидеть следователя Махмедова.
   - Если просто увидеть, то это можно на доске почёта! - весело ответил один из них.
   - Ну, нам бы ещё и поговорить.
   - Махмедов на выезде, - сказал другой милиционер, - и сегодня он уже не появиться - далеко заехал.
   - Ну, тогда, может быть, можно найти лейтенанта Краснова?
   - А Краснов-то вам зачем?
   - Ну, как я понял, он работает с Махмедовым, потому что они вместе приезжали к нам, на место преступления.
   - Они дежурили в одну смену, вот он его и взял с собой.
   - Так, или иначе, но получается, что Краснов в курсе дела, и я смог бы ему передать информацию, которую мы хотим передать следователю Махмедову.
   Третий милиционер подумал и сказал:
   - Краснов сегодня, кажеться на "обезьяннике" дежурит. Пройдите по коридору до конца и поверните налево. Там войдёте в железную дверь, а дальше увидите.
   Мы проследовали по указанному маршруту и, войдя в железную дверь, оказались в комнате с решёткой. Решётка делила комнату на две половины; с той стороны, на лавке под стенкой, сидели два задумчивых человека, со следами борьбы на одежде; а по эту сторону, за столом с лампой, сидел Женька Краснов и разговаривал по мобильному телефону. Увидев нас, он указал глазами на стулья, и продолжил разговор, полный нежных интонаций и таинственных недоговорок.
   Когда разговор с дамой закончился, я, после всех приветствий и "какделов", предельно кратко рассказал:
   - Садиков погиб в штольне, где он нашёл останки человека. Мы восстановили лицо этого человека с помощью компьютера и выяснили в морге, что это Старшаков Владимир Михайлович. Его Садиков искал там в начале лета. В морге помнят его описание и опознали реконструированное лицо, названное Садиковым Старшаковым. Короче, Садиков и Старшаков приехали в Крым по одному и тому-же поводу. Возможно, от этого же оба и погибли. Но Старшаков преставился на два-три года раньше. Женя, если так, то в Питере его, наверное, уже кто-то искал: родственники, семья... Необходимо сделать запрос и узнать, кто его искал. Мы были с утра у следователя Махмедова, а потом были в морге. Наше предположение подтвердилось, поэтому мы снова здесь. Надо делать запрос...
   Женька взял фотографию Старшакова, внимательно рассмотрел её, и набросал на листке бумаги то, что я ему коротко рассказал.
   - Запрос будет обязательно! - сказал он. - А эту информацию я передам Махмедову, когда он появится. А, вообще, молодцы! Хорошо соображаете!
   Окрылённый похвалой, я почувствовал, что имею какое-то право влезть в тайны следствия, и спросил:
   - Женька, а сколько спичек вы тогда нашли в штольне?
   - Всего двадцать две, - ответил он.
   - Ага, так. Мы установили, что спичка горит 20 секунд; значит, все спички горели 440 секунд, а это где-то минут семь с половиной. Ими ещё чиркать надо - зажигать; значит, в общей сложности, неизвестный занимался освещением в штольне минут десять.
   - Да, довольно долго, - согласился Женька. - Кроме спичек он мог пользоваться и зажигалкой.
   - Зажигалку мы тоже нашли и, с дуру, её проворонили! В ней было полно газа. Скорее всего, он её потерял, и потом пользовался спичками. А для чего? А для того, чтобы найти потерянную зажигалку!
   - Удивительно! - только и сказал Женька. - Что значит, люди не на работе, а на отдыхе - на каникулах! - всё делается и думается с увлечением и энтузиазмом!
   На прощание мы получили по мощному рукопожатию, и отбыли из отделения.
   Мы опять вознаградили себя мороженным, и потом сделали это ещё два раза.
   К 17:00 мы были на автобусной остановке базы отдыха "Азовская волна". В лагерь, нас и четыре археолога с базы, привёз на "Ниве" уже не Гена.
   Сидя на ящиках, мы взирали на чудеснейший закат над степью. Солнечный диск, как раз пересекал шлейф фиолетовых облаков. Облака вспыхнули по краям золотым пламенем. В небе над горизонтом началось настоящее торжество.
   На фоне этой идиллии у Лерыча созрел совсем не подходящий вопрос:
   - Вот, думаю: каково это - работать в морге, а? Каждый день вот эти... Это ужас!
   Лерыч нарывался на неприятности. Как раз до заката солнца он их и получит.
   - Да, Лерыч... Я тебе расскажу, что значит работать в морге.
   Как-то в одном городе начали гибнуть люди в самых разных местах: и дома, и на улице, и в общественном транспорте, и где угодно. Главное условие: человек оставался один - хоть в лифте! И анализы у всех получались одинаковые: полно адреналина в крови, самой крови мало, а на теле - несколько маленьких дырочек. По всем признакам: вампир! Вампиров, конечно, не бывает, но признаки были.
   Он нападал ночью, парализуя жертву страхом. После себя он оставлял людей в состоянии летаргического сна. Если такого несчастного похоронить, то он проснётся потом в гробу, глубоко под землёй. Только две жертвы умерли сразу от зубов вампира. Остальные, лишённые половины крови, с гемоглобином 30-40, всего-навсего, лежали в больнице, и выживали там не все.
   Следствие предположило, что в городе действует банда торговцев органами, которые получили заказ на донорскую кровь, возможно, для "горячих точек". Спрос на неё, наверняка, есть у террористических организаций, которые своих раненых боевиков могут лечить только в полевых условиях.
   За условным вампиром день и ночь охотилась следственная группа, и смогла-таки напасть на его след. То, что это демоническое существо, опера убедились очень скоро, когда, в процессе слежки, столкнулись с такими невероятными свойствами объекта, как способность проходить сквозь стены, исчезать, и превращаться в животных. И, к тому же, его невозможно было сфотографировать: его просто не было на фотоснимках!
   Но опера не сдавались. Им удалось вычислить место, где вампир прячется днём, когда он не может действовать - это был городской морг.
   Постоянных "клиентов" в морге нет - рано или поздно их хоронят. Но, надо обратить внимание на то, что в то время там всегда имелся хотя бы один труп - жертва вампира, или другие неопознанные, погибшие при неизвестных обстоятельствах. Горд был большой, и этого добра, увы, хватало. "Население" морга постоянно менялось, но, тем не менее, вампир всегда был среди них. Как это может быть? Здесь надо вспомнить, что вампиры передают свои вампирские свойства своим жертвам, то есть, делают их самими вампирами, если не убили их сразу. Приняв это за истину, можно допустить, что преступник не один, а их много, и они передают эстафету друг другу, при этом, погибая; постоянно в действии находится только один из них. И это тот, кто, в данный момент, находится в морге.
   За моргом, и тем, что происходит внутри, было установлено наблюдение. Не сбрасывалась со счетов и версия о банде торговцев органами. Это они могли работать "под вампира", мороча всем голову; так что, возможно, в морге и нечего ловить; но отрабатывать надо все версии, даже самые невероятные.
   С первых же дней наблюдения начались проблемы. Вампир был хитрее. Неожиданно гас свет, заклинивало замки, выходило из строя видеонаблюдение, сотрудники засыпали мертвецким сном и видели во сне кошмары. Но сами наблюдатели, дежурившие в морге, оставались, всё же, невредимы, хотя вампир имел все возможности сделать с ними что угодно. Он действительно был хитёр: если сделает он что-нибудь с наблюдателями, то он, тем самым, подтвердит вампирскую версию! - и он их не трогал. Только снился в наваждениях, являясь снами, которые потом невозможно пересказать.
   А новые жертвы продолжали появляться.
   Милиция действовала в рамках следственных правил, регламентированных Процессуальным Кодексом; но работники морга Процессуального Кодекса не имели; они имели свой опыт, и знали, что в мире мёртвых действуют свои энергии (не будем называть это жизнью), и мощность этих энергий порой не уступает атомному реактору. Если человек умер не по-доброму, вокруг него крутиться вихрь негатива, способный на многое. За время своей работы они видели и приведений, и случаи воскрешения; случай вампиризма был у них впервые, но они его восприняли, как должное, и решили действовать по-своему.
   Они спилили осину в лесополосе и настрогали кольев.
   Утром, когда начало светать, двое из них вошли в помещения, где лежали покойники. Один нёс большую охапку осиновых кольев, а другой - большую тяжёлую кувалду.
   Подозреваемых в вампиризме было шестеро: трое из них накануне были найдены мёртвыми с признаками нападения вампира, и их личности установлены; а трое других погибли неизвестным образом, и их личности не определены. "Биографии" других покойников чисты - образ их смерти установлен врачами и записан в соответствующих свидетельствах с подписями и печатями.
   Отважные борцы с нечистью приступили к делу. Один приставлял кол к груди подозреваемого, а второй загонял его навылет одним ударом тяжёлой кувалды. Только хруст рёбер раздавался в утренней тишине.
   Наконец, всё было закончено. С покойниками ничего не происходило, все лежали, как прежде, как им и положено. И вдруг, пришла дежурная машина, и привезла из больницы ещё двоих, умерших сегодня ночью от потери крови. Неделю назад эти люди тоже подверглись нападению вампира; потеряли много крови, испытали сильнейшее нервное потрясение и до самой смерти находились в полубредовом состоянии, не в силах что-либо рассказать. Санитары, немедленно, забили колья и в них.
   Потом один из них вздумал поверхностно осмотреть всех остальных, кто был в морге и, вдруг, обнаружил на одном "добропорядочном" трупе следы укуса от вампирских зубов! Вот тебе и на! А как же свидетельство о смерти?! "...инсульт, обширный инфаркт, острая почечная недостаточность... на фоне хронической...", или что там ещё было написано в документах.
   Санитары в ужасе огляделись, а потом сказали друг другу:
   - Бьём всех!
   И начали загонять осиновые колья всем подряд. Заколотив половину, они остановились передохнуть. Кольев уже поубавилось. Сомневаясь, хватит ли их на всех, санитары пересчитали оставшиеся колья, и оставшихся без кола покойников. Не хватало ровно одного кола.
   Это всегда подозрительно, когда не хватает одной штуки чего-нибудь. Особенно в таких делах. Не два, не три, не одной трети, а именно ровно одного. В мире нет ничего случайного. Единица - это всегда признак точности; единица выводит на правильную цель.
   Но санитары не задумались над этой подозрительной точностью. Было бы лучше, если бы не хватало двух кольев. Но санитары решили прикинуть, кто, из оставшихся, вампиром быть просто не может. Смешное допущение! Неужели не понятно, что вампир именно на это и рассчитывает?!
   Старенькую бабушку, скончавшуюся вчера, у себя дома, посчитали за совершенно безопасного покойника, и оставили её без кола. Остальные были забиты.
   Весь день потом четыре человека спиливали торчащие концы кольев - ведь в таком виде покойников не отдашь на похороны.
   А на следующий день исчезла покойная бабушка, которой не удостоили кола. Никто не мог понять, куда она делась из морга. Родственники, приехавшие забирать её для похорон, были возмущены. Но пропавшего покойника так и не нашли. Как же его найдёшь, если он сам встал и ушёл. Ушёл, что бы скрыться. Хитрый вампир спрятался в другое тело, в то, которое было вне подозрений, и благополучно улизнул от преследования.
   Странные жертвы в городе сразу прекратились, милиция потеряла след аномального убийцы - вампир исчез.
   - Куда же он делся? - спросил Лерыч.
   - Наелся, - ответил я, - выпитой крови ему хватит надолго. Теперь, наверное, спит в земле. Нашёл нору и спит, до поры до времени. Когда-нибудь проснётся и вылезет, голодный, как чёрт.
   Так закончился этот день, как всегда - сказкой на ночь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 14

  
  
   ~ следственный эксперимент: Женька Краснов зарабатывает погоны, а мы убедились, что машина была! ~ к нам приехал "ревизор", то есть, заместитель мэра ~ краеведы - конкуренты археологов? ~ Кузьев и его команда: завтра идут в каменоломни ~
  
  
  
   У нас с Лерычем на подозрении теперь был каждый камушек, каждая кочка, и каждая травинка в окружающей степи. Мы подозревали их в сокрытии сокровищ. Клад мог быть спрятан где угодно, и, вполне, мог быть до сих пор не найден. Так же, Садиков и Старшаков могли ошибаться в своих ориентирах, и тогда ареол поисков расширяется до районов десятка других раскопов. По сути, у нас нет ни каких шансов. В любом регионе страны где-то есть клады; что даёт это знание? - ничего! Наше знание о кладе Садикова-Старшакова ничем не отличается от этого. Оба погибших были осведомлены лучше, но, возможно, ошибочно. Тогда, выходит, Садиков погиб напрасно, спешно раскапывая штольню, не тратя время на то, чтобы разрыть её в открытую. Его нет, и клада тоже нет. Не хотелось верить, что такой человек пропал просто так. И мы решили, что надо найти, хотя бы дулю с маком, но непременно убедиться, что вот здесь, где сейчас кукиш, был когда-то клад!
   Никаких возможностей что-то предпринимать дальш, у нас больше не было. Перерыть всю степь мы не в состоянии. Но события продолжали развиваться и без нашей помощи.
   Опять приехала следственная группа, под руководством следователя Махмедова. На этот раз они решили провести другой следственный эксперимент, являющийся продолжением предыдущего. Если в первый раз определялось, сколько времени Садиков передвигался по местности, прежде чем попал в штольню, то теперь предполагалось смоделировать события в самой штольне. Махмедов решился повторить обвал штольни и проверить, как человек может действовать, попав под такой обвал.
   Эксперимент должен был показать, погиб ли Садиков сам, или его, всё же, убили. Если он сам себя зацепил сапёрной лопатой, то нужно было узнать, можно ли под обвалом хоть как-то свободно двигаться.
   Для выполнения задуманного необходимы были две вещи: новая штольня - копия обрушенной, и человек, который туда полезет, под обвал.
   Отважным добровольцем выдвинулся Женька Краснов. В водолазном панцире, в каске, и с регенеративным дыхательным аппаратом он будет погребён под искусственным обвалом, о чём он выразил своё согласие в официальной расписке. Но это ещё не всё. Там, под землёй, он должен будет попытаться перевернуться хотя бы на бок, и попробовать поработать сапёрной лопатой. Только через пять минут его начнут откапывать. Женьке за это, наверное, дадут очередное звание.
   Но сначала надо выкопать штольню. За это взялись немедленно. Копали и опера и археологи. Копали в десяти метрах от разрушенного оригинала - в такой же породе грунта, и на том же уклоне холма - все должно быть в точности, как у Садикова. Размеры, естественно, выдерживались те же, что были обмеряны опергруппой сразу после трагедии: длина до конца - 3 метра, размер камеры в конце - около 2 метров в длину, 1,3 метра в ширину и 1,5 метра в высоту. Свод штольни временно подпирали досками.
   Я подошёл к следователю Махмедову и рассказал ему, что, два дня спустя, после обвала, геометрия разрытой ямы изменилась: кто-то раскопал её значительно шире. Если бы мы теперь копали по таким размерам, то свод мог бы обрушиться от одного чиха!
   Махмедов прошёлся к яме и обмерил её рулеткой. Убедившись в моих словах, он почесал затылок, и покачал головой. Никаких комментариев из его уст не прозвучало.
   Женька Краснов был освобождён от рытья штольни, в связи с важной и опасной миссией. Походив вокруг работающих, он подошёл к нам с Лерычем. В его лице я ожидал увидеть обречённость и дрожь в губах (ещё бы! - повторить путь покойника!), но он был спокоен и невозмутим.
   - Сыщики, танцуйте! - бодро сказал он. - Что танцевать? Ну, хотя бы, сиртаки. Или танец маленьких лебедей. Почему танцевать? Потому, что вам письмо! Точнее, не вам, но пришла обещанная информация из Питера. Внимание! - даю "утечку"! Это о Старшакове. Сделали запрос в Питер: не знаете ли такого-то? Оказалось, знают. Там был такой прописан, и он исчез. Его искали родственники ещё два года назад. Родственники дали ориентировку на Крым, мол, мог уехать сюда. Но тогда его здесь не нашли, и нигде не нашли. Но здесь, в Крыму, оказывается, есть у него очень дальние родственные связи, в нашем городе - какое-то поколение прадедушек, которое уже давно умерло. Питерские родственники об этом что-то слышали, и ориентировались на прародительскую фамилию Водниковых; от этих Водниковых произошёл кто-то из предков Старшакова. Но таковых здесь уже давно нет. Они не уехали, они просто давно умерли, о чём говорят архивные документы. Старшакову ехать было не к кому. Он приехал за чем-то другим.
   - Конечно, - сказал я. - Удивительно, что там знают предков до пятого колена, да ещё и с другой фамилией - в наше время это невероятно! Сейчас, дальше дедушки с бабушкой, никого не знают. А здесь, вдруг, такая осведомлённость! Причиной может быть только какая-то уникальная информация, переходящая из поколения в поколение. Без этой информации Старшаков сюда бы не явился.
   Женька продолжал:
   - Мы переслали в Питер ваш фоторобот, и он отлично совпал с фотографиями пропавшего, которые были предоставлены родственниками для розыска. Фактически, его нашли. Но опять потеряли. - Куда делись кости? Доумились же засунуть их в музей!
   - Женя, их приняли за кости древнего человека.
   - Понятно. В общем, Старшакова искали жена и её родители. Они сказали, что никто никуда его не приглашал, он сам задумал поездку в Крым. Объяснял это научной работой и в подробности вдавался поверхностно. Родственники самого Старшакова не питерские - он из Краснодара; в Питере он учился в институте, там женился и остался. В Краснодаре же им никто не интересовался, и его пребывание там не отмечено.
   - Больше ничего, Женя?
   - Больше ничего. Хватит с вас "утечки"! Языки - на морской узел! Ясно?!
   - Ясно. Спасибо, Женя.
   Женька ушёл облачаться в доспехи, а мы с Лерычем остались переваривать полученную информацию. Новая её порция была обработана вот как:
   - Лерыч, - сказал я, - теперь мы знаем тех, от кого Старшаков мог узнать о кладе. Правильнее сказать, мы их не знаем вовсе; но знаем, что Старшаков мог всё узнать от них. Хорошо бы и нам у них узнать то же самое.
   - Мечтать не вредно, - сказал Лерыч. - Водниковы уже давно не живут.
   - Да. Давно. Старшаков сам узнал о кладе, конечно, не от них. А от кого? Если Водниковы его далёкие предки, то, скорее всего, о кладе он узнал от каких-то промежуточных предков. А таковые, скорее всего, находятся где-то в Краснодаре. Наверное, предки Старшакова когда-то перебрались на Кубань из Крыма. Но кого там спрашивать? Заметь, на Кубани его никто не искал; сделали запрос - нет ответа.
   - По словам жены Старшакова, он собирался съездить в Крым сам, без приглашений, - вспомнил Лерыч, - отмазывался научной работой. Это значит, что он не просто, вдруг, что-то узнал и поехал, а знал это давно, даже очень давно и намеревался когда-то осуществить некий план. А раз он поделился этим с Садиковым, значит, ему нужна была помощь. Но Садиков несколько подзадержался, и он рванул сам.
   У Лерыча, определённо, проснулся вкус к аналитической работе.
   - Правильно, Лерыч Валикович, - похвалил я его. - Старшаков хотел найти клад с помощью целой археологической экспедиции. Ему нужны были силы не только могущие копать, но и могущие искать. Но вдруг... Вдруг, он узнал что-то новое, уточнились подробности, наверное - он стал знать достаточно, и необходимость в поисковой помощи отпала. Появился, скажем так, точный прицел. Тогда-то он и удрал, не взяв с собой Андрея Данилыча.
   Я думаю, выход Старшакова на клад происходил в два этапа. Старшаков знал о кладе, в общих чертах, давно, ещё с юности. А более точные подробности, делающие клад реальностью, а не семейной легендой, он узнал совсем недавно, после чего и уехал, когда подробности обострились дополнительными фактами. Интересно, от кого он их узнал? От кого он узнал первый раз о кладе? Если знает давно, то, должно быть, как семейную тайну, от дедушки-бабушки. А как он узнал подробности, побудившие его действовать? Другие родственники?
   Последний вопрос остался, пока, без ответа.
   Новая, опытная, штольня была готова к эксперименту. Мы немедленно поспешили туда.
   Женька уже был в водолазном панцире, в водолазном же шлеме, с регенератором на боку, и с сапёрной лопатой в руках; он стоял перед входом в штольню - полностью готовый к допросу Смерти по делу Садикова. Вокруг пояса он был обвязан прочной верёвкой, конец которой должен будет остаться снаружи.
   Над штольней стояла группа археологов и оперов с ломами и лопатами, задача которых была, сначала, штольню обрушить, а потом быстро откопать.
   - Значит так! - строго обратился к ним следователь Махмедов, - Дыхательный аппарат-самоспасатель, новой модели, обеспечивает автономное дыхание в течение 30 минут. Знайте это! Копать быстро, но нежно! Засекаю время!
   И он махнул Женьке рукой. Женька тут же дёрнул чеку самоспасателя и, сделав несколько вдохов-выдохов, скрылся в темноте штольни. Там он должен будет лечь на живот и ждать. Следователь посветил ему в след фонариком и, убедившись, что Женька на месте, махнул массовке с лопатами.
   С криком "И-эх!", они дружно подпрыгнули, и опустились на землю. Лишь несколько крошек земли отвалилось со свода. Свой прыжок они повторили ещё три раза, но толща земли всё выдержала.
   Ну, какой здесь может быть случайный обвал?!
   Я подскочил к следователю:
   - Возьмите машину, и поставьте её сверху! - предложил я
   - Не-ет! - испугался следователь.
   - Машине надо просто проехать над штольней.
   Если бы он согласился, то это была бы отличная возможность проверить автомобильную версию обвала!
   Махмедов дёрнул за верёвку и вызвал Женьку назад. Тот вышел, как астронавт на Луну из космического корабля - вразвалочку, осторожным шагом. Махмедов сам заглянул в штольню, потом минут пять ходил сверху, и, вдруг решил:
   - Заводите машину! Пусть проедет сверху!
   Подъехал милицейский УАЗ. Его зацепили длинным тросом за нашу "Ниву", чтобы сразу стащить со штольни, если он вдруг застрянет на обвале. Махмедов проверил Женьку и вернул его на исходную позицию.
   Заурчала "Нива" и потянула трос. Сразу тронулся УАЗ и прополз над штольней. Команда спасателей с лопатами замерла в стороне.
   Когда задние колёса УАЗа оказались над штольней, земля под ними, вдруг, просела и быстро ушла вниз. Из штольни вылетела туча пыли, и вход обрушился с глухим шумом.
   - Газуй! - заорали сразу все.
   "Нива" взревела и сдёрнула УАЗ, задравший фары к верху. Едва он откатился, все бросились к штольне. Но их остановил окрик следователя Махмедова:
   - Стоять! Пять минут выдержка!
   Все остановились, и следователь напряжённо уставился в секундомер. Наступила тишина, и только урчали моторы обеих машин.
   Первый не выдержал следователь - главный затейник всего этого. Прошло только три минуты, а он уже крикнул:
   - Давайте!
   Заработали лопаты, и яма стала стремительно углубляться. Потом кто-то что-то зацепил, и все стали копать медленнее.
   Наконец, извлекли грязного и мятого Женьку. Он лежал в земле в исходном положении - на животе. Женька стал на ноги и размялся. С него стащили водолазный шлем и дыхательный аппарат. Кто-то из оперов раскрыл аптечку и достал целый набор пузырьков и ампул со средствами, могущими привести в чувство хоть слона. Женькино лицо было белым, как свежепиленный известняк.
   - Ничего не вышло, - доложил Женька, не сходя с места. - Меня там так припечатало - не дай бог! Нечего и думать там ворочаться. И лопатой махать, тоже не выйдет.
   Я был, можно сказать счастливый: чего только не подтвердилось из того, что мы предполагали! Штольня обрушилась от проехавшей машины - это раз; Садиков был убит - это два; и, наконец - найденный скелет - это Старшаков!
   Штольню можно обрушить, вообще, как угодно. Её можно подрыть, подмыть, можно, наконец, полдня прыгать сверху. Но быстро, сразу, без возни, штольню можно обрушить только так, как это сейчас и было сделано.
   Женька доказал, что двигаться под обвалом вообще не возможно. Значит, Садиков не мог перевернуться на спину после обрушения; он уже был на спине, когда свод упал. В таком положении, понятно, он не мог работать; он уже был оглушён и без сознания.
   Происхождение скелета Квази мы уже доказали Махмедову. В том, как погиб Садиков он сам убедился только что. Осталось донести до него последнюю информацию, с которой раньше и надо было начинать.
   Я подошёл к следователю и спросил:
   - Извините, а вы не разбирали вопрос, почему штольня обрушилась тогда?
   - Разбирать было нечего, - ответил он, - всё было разрыто и размыто.
   Тогда я рассказал ему об автомобильных следах, замеченных над штольней сразу после трагедии. За эти следы нас с Лерычем тогда высмеяли.
   Махмедов это записал в блокнот, и сказал:
   - Ну, что ж, вместе с результатами следственного эксперимента, это важная информация.
   - А что вы теперь будете делать? - спросил я.
   Вопрос, несколько, дурацкий, но другого вопроса я не придумал, а знать хотелось всё.
   Следователь Махмедов подумал и ответил:
   - Тайна следствия. А следствие ещё не закончилось.
   И опергруппа уехала в город, работать с фактами; а Женька получит три дня отгулов за подопытную роль в следственном эксперименте.
  
  
   После отбытия милиционеров события не остановились. В полдень, того же дня, на дороге появился маленький кортеж из трёх машин. Они неловко петляли по кривой грунтовке, поднимая массу пыли, как пять грузовиков. Сразу было видно, что ездить они привыкли больше по городскому асфальту. Все три машины были "Волгами" последней модели, цвета "электрик"; и у всех машин номера отличались только на одну цифру.
   - Из одной конюшни, - сказал Дудко, - Это из горсовета.
   Машины остановились у палаток, и из них стали выходить люди следующим образом: - Сначала из первой машины вышли быстрые, шустрые мужчины в аккуратных костюмах, и бросились ко второй машине; тем временем из последней машины вышли четыре человека самого разнообразного вида, - один, даже, в лёгкой камуфляжной форме, - и остались стоять у этой машины, оглядываясь вокруг. Когда все оказались снаружи, из средней машины, двери которой открыл один из шустрых, вышел солидный человек в солнцезащитных очках и дорогом костюме. Стало ясно, что вся кавалькада, пробравшаяся к нам, везла сюда, собственно, этого солидного человека.
   Околесин и Дудко немедленно подошли к нему, пожали руки и принялись о чем-то разговаривать. Свита важной персоны, при этом, соблюдала строгую дисциплину - никто никуда не расходился.
   С такой помпой к нам не приезжал даже консул Российской Федерации - он был тогда на одной машине и вёл себя проще. А это кто такой?
   Вскоре - из уст в уста - стало известно, что к нам пожаловал, как и следовало ожидать, местный городской "шишка". Чем мельче чиновник, тем больше он пыжится, пытаясь придать себе солидный вес - отсюда и эта автоколонна с целым отрядом людей. Таким манером к нам пожаловал заместитель мэра по вопросам культуры и развития туризма - господин Проходько.
   Со своей свитой, и в сопровождении Околесина и Дудко, заместитель мэра ходил по улицам раскопанного городища и осматривал всё вокруг. Его интересовало, как идут дела после случившейся трагедии, и какая работа будет проделана до конца сезона. Начальство экспедиции всё подробно ему объясняло.
   Немного погодя, слушая старших археологов, мы узнали интересную вещь. Оказывается, в этом сезоне, археологическая экспедиция в районе Хаджи-Буруна финансировалось, большей частью, из городского бюджета. Причина такой щедрости была в далеко идущих планах по развитию туризма в нашем регионе. Четыре года назад наш город получил статус курортного. Удивительно, но раньше он не имел этого статуса, находясь на двух морях; сразу после войны здесь сосредоточились на развитии промышленности и флота. Теперь же у нас активно строятся пансионаты и санатории, в аэропорту удлинили взлетно-посадочную полосу для приёма больших самолётов. И что ещё нужно, так это больше экскурсионных объектов. Они есть, но маленькие, и в разных местах; экскурсионные маршруты не удобные. В мэрии хотели бы иметь что-то масштабное и впечатляющее. Построить что-то большое трудно, а вот откопать можно. И, тогда, была поставлена задача раскопать несколько больших городищ, желательно в одном месте, чтобы получался единый исторический комплекс, куда можно автобусами привозить туристов. Под эту идею были выделены некоторые, не малые, деньги. И, конечно, скоро, появился не один, а несколько претендентов на эти средства. Кроме археологов, улучшить экскурсионные возможности нашего города взялись яхтсмены и краеведы.
   Яхтсмены предлагали обзавестись несколькими вместительными яхтами, колоритно оформить их под старину, и возить туристов, с ветерком, вокруг наших многочисленных живописных мысов. Эта идея оказалась слишком дорогой, даже если приобретать только одну яхту.
   Другое дело - краеведы. Краеведы, как их называют, это историко-патриотический краеведческий клуб, который снаряжает отряды на поиски исторических материалов на местах боёв Отечественной войны, и поиски останков погибших бойцов. Они предложили разведать обширные участки Хаджи-Бурунских каменоломен, в которых воевали партизаны, и проложить там длинный экскурсионный маршрут под землёй. Такой подземный музей уже есть на Карантине. Но краеведы предложили здесь сделать другой, чтобы он был рядом с раскопками городищ. Должно было быть удобно - одним заездом можно посетить оба экскурсионных объекта.
   Но краеведам отказали, в пользу археологов, потому что их разработки более доступны; лежат, так сказать, на поверхности и видны сразу. Выделенные средства сосредоточили на раскопках, что бы в кратчайшие сроки иметь объект наподобие руин Херсонеса, оградить его оградой и поставить под охрану. Немаловажно и то, что для археологии и требовалось меньше средств - в основном только оплата труда и транспорта, ибо оснащение для этих работ не хитрое - лопаты и тачки.
   Средства для работы получил один из лучших археологических отрядов, под руководством А. Д. Садикова. Впервые его экспедиция в Крым финансировалась не по программе Академии Наук, а из местного бюджета, почти на 90%. Белокунов рассказывал:
   - В первые дни, когда мы здесь только начали, к нам шесть раз машину пригоняли, чтобы вывезти лишний обсыпанный грунт. А наши студенты, которые в экспедиции участвуют, получат 150-процентную надбавку к стипендии на весь первый семестр. Да и здесь мы не плохо устроились: на базе отдыха номер снимаем для выходных; и кормимся, как видите, не дурно. Один раз только мешок старой перловки хапнули на оптовом складе; ошиблись, сэкономить хотели.
   Но после гибели Садикова ситуация несколько изменилась. О произошедшем уже знали все в городе, кто читает местные газеты. Краеведы опять предложили свои услуги, уже, наверное, в надежде получить весь заказ. Для общественной организации, живущей на энтузиазме, это была бы редкая удача: получить государственное финансирование. Вон тот человек, в камуфляже, с множеством значков на груди - это товарищ Кузьев, руководитель клуба "Факел". Это они хотят разведать каменоломни.
   Городские власти теперь, конечно, задумались, и послали, для выяснения обстоятельств, чиновника по туризму, чтобы установить, может ли археологическая экспедиция работать дальше.
   Проходько продолжал ходить среди руин древнего поселения, кивая головой, а за ним ходила вся его команда, щёлкая фотоаппаратом, и что-то записывая в блокноты. Последними в этой веренице ходили краеведы; Кузьев ходил, засунув руки в карманы широких штанов, с травинкой в зубах, и поверхностно осматривал камни. Проходько задержался у немецкого блиндажа, удивившись его наличию здесь, а Кузьев, так даже залез внутрь.
   - Не плохая композиция! - сказал зам. Мэра по туризму. - Перекрёсток веков! Здесь, для эффекта, надо воткнуть несколько разряженных мин и бомб, и получится вообще здорово! Отсюда можно будет сразу переходить в партизанские катакомбы.
   Итак, власти, после трагедии на раскопках, избрали компромиссный, союзнический вариант, предложенный с самого начала краеведами: разрабатывать историю и на земле и под землёй. Отныне, часть средств получит исторический клуб, для ведения исследований в Хаджи-Бурунских подземельях. Об этом сообщил всем господин Проходько по завершении осмотра, и представил, за одно, товарища Кузьева, уж, коль скоро он здесь.
   Потом Кузьев беседовал с Околесиным и Дудко, договариваясь о размещении рядом лагеря своих следопытов.
   А я задумался над новыми обстоятельствами и сказал Лерычу:
   - Знаешь, Садиков мог погибнуть и не из-за клада. Клад, тот ещё найти надо, а средства из бюджета, хоть они и скромнее клада, можно законно получить прямо в руки, и ничего не искать при этом. Как говорится: лучше синица в руке, чем журавль в небе. На эти деньги было несколько претендентов, а тендер выиграли только археологи. Что тут можно сделать? А что, если устроить трагический несчастный случай на раскопках? Под этим предлогом можно свернуть экспедицию, тем более, погиб не кто-нибудь, а именно руководитель!
   - Ты что, думаешь, его краеведы грохнули? - спросил Лерыч.
   - Лерыч, мы обязаны и это предполагать. Старшаков, тот, точно, из-за золота погиб; а вот Садиков мог быть убит и по другой причине.
   Проходько и его команда, вместе с краеведами, снова погрузились в машины и отбыли из лагеря. Мы вернулись к своей работе.
  
  
   Долго ждать не пришлось. На следующий день, с утра, на дороге к лагерю появился грузовик "полуторка", - знаменитая модель ЗИЛа, какую можно видеть в музеях и фильмах про войну. Раритет ехал с немалой скоростью, подрыгивая на буграх. В кузове сидели люди, а сзади к машине была прицеплена жёлтая двухколёсная цистерна-пивовозка.
   - Пиво! Пиво везут! - закричали весёлые археологи
   Полуторка въехала в расположение лагеря и остановилась. Из кабины вышел Кузьев, всё в том же камуфляже. После него из кузова начали спрыгивать на землю молодые ребята в такой же одежде. Всего их было семеро, как в сказках, плюс Кузьев. Они вытаскивали из кузова свёрнутые палатки, шанцевые инструменты и какие-то ящики.
   Кузьев представил своих следопытов, и Околесин предложил располагаться им, где понравится. Они решили утроиться тут же, в имеющемся лагере, и поставить три палатки. В цистерне оказалось 800 литров родниковой воды.
   Полуторка была настоящей военной машиной, ходившей на фронте, отреставрированная в наше время. Ей заменили двигатель на современный, от УАЗа, заменили резину и рессоры, а всё остальное осталось родное. Машина десяток раз снималась в кино и участвовала в автопарадах.
   Когда следопыты поставили палатки, Кузьев, Околесин и Дудко уселись за стол, посовещаться.
   Новый отряд прибыл во всеоружии. На выделенные средства уже было закуплено альпинистское и горноспасательное оборудование (всё это и было в ящиках). Краеведы были готовы отправляться в катакомбы уже завтра. Но, сначала, надо бы разобраться куда идти. Кузьев изучал схемы и карты, оставленные Садиковым, и, сразу отправил своих ребят, разделив их на группы, осмотреть ближайшие входы в подземелья.
   Мы бы с Лерычем могли рассказать, в каком районе можно отыскать подземный госпиталь, например, но этим мы бы выдали себя. Пришлось промолчать.
   А краеведы уже проверяли новую рацию и шахтёрские фонари. На завтра у них назначен первый выход в подземелье.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 15

   ~ первая вылазка индейцев Кузьева ~ вторая вылазка индейцев. Мы на море ~ индейцы пошли по нашей наводке - и заблудились ~ все ищут индейцев ~ одинокий человек с автоматом в подземных туннелях ~ мы с Лерычем тоже заблудились ~
  
  
  
  
   - Эй, индейцы, утро уже! - крикнул Дудко, проходя мимо палаток краеведов.
   Был седьмой час утра, и все археологи уже давно проснулись; умывались и готовились к завтраку. Только следопыты Кузьева ещё спали, включая самого Кузьева.
   Наконец, они выбрались на свет божий, аккурат к самому завтраку, открыли свою тушёнку и присоединились к нам за общим столом. Здесь их можно было детально рассмотреть и познакомиться.
   Камуфляжная куртка Кузьева была увешана десятком значков разных организаций и мероприятий. Здесь были и памятные знаки всяких военно-патриотических сборов, вроде розыгрыша Бородинского сражения, и значки всяких организаций, занимающихся отечественной историей. У его подопечных следопытов, у каждого на шее, висел самодельный посмертный медальон.
   После завтрака Кузьев собрал своих "индейцев" у своих палаток и принялся их инструктировать по вопросам похода в подземелье. Основная идея инструктажа была такая: если видишь оружие - не трогай!
   Лерыч сказал мне:
   - Димыч, может их насчёт призраков предупредить. Рассказать им, то да сё.
   Я не понял, шутит Лерыч или нет, но рассмеялся и ответил:
   - Лерыч, призраки их не тронут, если они сами их не создадут.
   - Как это? - не понял тот.
   - Да так! Призрак, он ведь как электрическая лампочка. Лампочке что надо, чтобы она горела? Электричество, то есть, питание. Призраку тоже. Если о нём думают, то его этим и питают, если его бояться, то этим он и живёт - энергией страха. Или любой другой энергией. Энергией любви, например. Да! На этом и строились поклонения языческим духам. Они существовали реально! Если большое племя, или народ дружно верят в какого-нибудь Ваала, испытывая к нему определённые чувства - чаще всего страх и уважение - то он реально воплощается в духовное существо и проявляет себя. Лерыч, есть такие вещи, которые существуют на самом деле только потому, что о них думают. Если эти ребята не собираются там встречать никаких призраков, то они их там и не встретят. Я бы им лучше посоветовал взять с собой факела - мало ли что с фонарями случится - техника всегда подводит. Но с таким гордым видом, как у них, попробуй что-нибудь посоветуй - ещё на дуэль вызовут!
   Индейцы, прозванные так с лёгкой руки Дудко, уже приготовились к выходу. Они надели рюкзаки с какими-то принадлежностями, шахтёрские каски с фонарями, взяли в руки сапёрные лопаты, тесаки и мотки верёвок. Кузьев тщательно осмотрел всю семёрку и не нашёл изъяна.
   Перекрестясь, как воины в бой, краеведы выдвинулись в поход. Вид у семерых парней был серьёзный до предела. Настолько серьёзный, что не мог не вызывать улыбку. Впрочем, конкурирующие силы всегда иронично относятся друг к другу; и краеведы, должно быть, тоже, сравнивают нас с дачниками, копающими картошку; мол, эллины посадили, а выкопать забыли, а мы теперь собираем.
   Они направились к тому самому лазу, через который мы с Лерычем проникли туда, поскольку он был самым ближним.
   А что же мы? А мы собирались на море. Дядя Валик решил, что нам следует посетить то, ради чего они с Лерычем сюда изначально и приехали.
   - Пора бы и поплавать уже, - сказал он, - а то совсем заработались. Это хорошо, конечно, но тебя, Лерыч, положено и в море вымочить в течение лета.
   Нам было очень интересно, чем закончится вылазка индейцев, и отбытие на пляжи было сегодня "не в тему". Лерыч пытался ненавязчиво убедить папу, что не плохо бы остаться, и как бы помочь, что ли, индейцам-краеведам.
   - Может, проведём их туда, а пап? Поможем чем!
   - Это чем же?! - удивился дядя Валик.
   - Ну, подсказать чего-нибудь.
   - И что ты им подсказать можешь?! - ещё больше удивился дядя Валик.
   - Ну, я же был когда-то на экскурсии в каменоломнях.
   - Да? А справка есть? Нет справки!
   На этом разговор был окончен, и мы отправились в "Азовскую волну".
   Там мы провели целый день, купаясь и загорая на песке.
   К семи часам вечера мы вернулись в лагерь.
   Индейцы были уже там - они вернулись на два часа раньше нас. С собой они притащили три солдатские каски, фрагменты ржавой пулемётной ленты, обломок штык-ножа и килограмм пять стреляных пулемётных гильз. На схеме они показали место, где всё это нашли. Там был заваленный лаз, через который снаружи никто не мог проникнуть; возле него всё это и обнаружили, вместе, в одном проходе. Следопыты были очень довольны; они уже обсуждали, как сделают в этом месте экспозицию "Огневая точка. Момент боя", с манекенами солдат и настоящим оружием.
   Кузьев тоже был доволен. Он рассудил, что если здесь была огневая точка, то следы пребывания партизан следует искать где-то в ближних направлениях от этого места; и нарисовал на завтра схемы нескольких маршрутов поиска, идущие от "огневой точки N1", как они теперь называли место первой находки. Мы заглянули в схемы предводителя следопытов и обнаружили, что их район поиска ушёл совершенно в сторону от подземного госпиталя. Как бы их туда сориентировать? Может быть, соблазнить их предполагаемым золотом в кургане? - К нему надо идти в другую сторону. Но Кузьев уже был наслышан об этой идее Садикова и ответил:
   - Мы авантюрами не занимаемся! Мы берём в разработку ясную и чёткую цель, которую можно достигнуть, если потрудиться!
   Нам с Лерычем было жалко наших трудов и пережитого страха, и мы решили расколоться перед Кузьевым. Оказавшись с ним один на один, я сказал:
   - Иван Витальевич, у нас для вас есть важная и опасная информация!
   Кузьев нахмурился:
   - Любая информация всегда важная, - сказал он, - но чем же ваша информация ещё и опасная?
   - Он опасна, во-первых, для археологической экспедиции, - ответил я, - потому что, результаты ваших поисков могут намного превзойти результаты археологов, и тогда, не дай бог, всё финансирование отдадут вам. А во-вторых, она опасна лично для нас с Лерычем. В случае её разглашения, Леркин папа нас восемь раз линчует, а Дудко и Околесин будут помогать. Поэтому мы хотим, что бы всё осталось между нами.
   - Криминала нет? - спросил Кузьев.
   - Нет.
   - Тогда я буду нем, как камни! Рассказывайте.
   И я рассказал Кузьеву всё, как было, про наш нелегальный поход в каменоломни, и наши находки.
   - Не перевелись ещё смелые естествоиспытатели на Руси! - восхитился Кузьев.
   Предводитель "индейцев" ещё раз заверил нас в своём гробовом молчании, и немедленно достал свои схемы подземелий. Мы показали ему район, в котором был обнаружен подземный госпиталь, но точное место, к сожалению, дать не могли.
   - Значит так, - сказал Кузьев, - завтра мы продолжим разведку сегодняшнего направления поисков, оно тоже продуктивное; а позже сходим по вашей ориентировке.
   На следующий день индейцы позориться не стали и проснулись рано. Собрались и, вереницей, ушли в подземный поход.
   Мы с Лерычем продолжали раскапывать улицу древнего городища, всё так же надеясь на великие находки; склейка горшков, пока, надоела. Но наши мысли теперь раздвоились и были одновременно и здесь, и там, в каменоломнях. Вот уж ни как не ожидал, что после такого страшного несчастья с Садиковым, работа здесь не свернётся, а наоборот, возрастёт вдвое.
   Индейцы вернулись около пяти часов вечера. Они разведали район вчерашней находки и не нашли больше ничего, кроме останков четверых партизан - их они принесли в специальных пластиковых пакетах. Все ходы вокруг, в этом районе, в основном, завалены - скорее всего, в результате подрывов. Если там была огневая точка, то немцы пытались её уничтожить, взрывая бомбы; так же и наши, после войны, часто подрывали ходы, что бы никто, вроде нас с Лерычем, туда не лазил за оружием.
   Кузьев, как и обещал, на следующий день повёл свой отряд в другом направлении, то есть туда, куда мы указали. Шли они не по памяти, как мы, а по нарисованной схеме, так что им будет намного легче. Один из них, как всегда, остался в лагере, дежурным, готовить обед и держать связь по рации.
   А мы с Лерычем сегодня откопали три каменные ступеньки, ведущие к дверному проёму. А дядя Валик сегодня вызвался быть поваром и нынче сотворял деруны из картошки и кабачков; одновременно у него варился суп.
  
  
   - Индейцы заблудились! - услышали мы голос Дудко, который проходил где-то рядом.
   Мы оставили свои лопаты и щётки, и выбрались из своих ям, что бы узнать, что случилось.
   Отряд индейцев сообщал по рации, что они не знают, где находятся. Околесин развернул свои схемы, и стал сопоставлять номера ходов, которые сообщал ему в эфире Кузьев, с тем, что он видит перед собой. Получалось нечто странное - многие номера были просто недоступны, если предварительно не пройти другие номера, по которым ещё даже и не ступала нога индейцев!
   - Очень странно! - Околесин почесал висок. - У него же копия этой схемы! Что произошло со схемой?
   - Тогда пусть немедленно возвращаются назад по своей схеме! - сказал Дудко. - Скорее всего, схема не соответствует ходам в этом районе. Надо идти назад по своему чертежу и оставленным меткам.
   - Они так и делают, - сказал оставшийся дежурный индеец, который держал связь по рации.
   Мне стало холодно: это же мы их сагитировали идти в тот район! Сейчас Кузьев обязательно запросит нашу консультацию, как у первопроходцев, и тогда всё раскроется! Но Кузьев пока только сообщал, что вместо идеальной клеточной структуры ходов, как на схеме, они попали в настоящий лабиринт, и теперь идут в обратном направлении, на какую-то "исходную точку".
   - Лерыч, чувствую я, что здесь назревает катавасия - так просто они оттуда не выйдут.
   - Меня тоже интуитивно колбасит, - выдал Лерыч. Я закашлялся от смеха.
   А потом дежурный индеец доложил:
   - У них фонари выходят из строя! Гаснут один за другим!
   - Что за чертовщина! - рассердился Дудко. - Пусть зажигают факела и идут назад! У вас что, батареи не заряжены?!
   - Да в том-то и дело, что заряжены, - ответил индеец, - мы их от генератора полуторки заряжаем, у нас для этого, специально, бочка дизтоплива имеется.
   Спустя час Околесин собрал вместе всю археологическую экспедицию.
   - Наши соратники-краеведы благополучно заблудились! - сообщил он. - Сейчас мы их попробуем оттуда вывести. Для этого им предписано стоять там, где стоят, а мы все сделаем следующее: разыщем все ходы в подземелье в районе большого восточного кургана и будем их звать во всё горло через эти ходы. Через какой-нибудь, ближайший к ним, ход они могут нас услышать и выйти на голос. Задача ясна? Тогда по машинам!
   Археологи сели в "Ниву", "Волынь" и полуторку. Мы с Лерычем предложили отправить нас к тому провалу, через который мы сами когда-то выбрались. Почему сюда? Потому что мы знали: здесь проходит главный ход, и если отряд держался схемы, то, хотя они и заблудились, они находятся где-то в районе этого хода. Больше вероятность, что именно мы их выведем на поверхность. Лавры спасителей нас тоже прельщают.
   Из полуторки нас высадили возле этого лаза, и дядя Валик, конечно с нами. Недоваренный суп он оставил жёнам археологов.
   Мы добрались до провала и заглянули туда. Он выглядел совершенно запущено: между камней опять появились здоровенные паутины, перекрывшие всё пространство. Ясно, что со времени нашего посещения, здесь больше никого не было. Лерыч сразу выхватил рогатку и начал простреливать паутины камнями, как мишени. При этом он громко орал вниз, то, что было велено орать: "Отряд! Отряд! Мы степь! Идите на голос!" А потом я выкрикивал имена и фамилии индейцев. Известно, что человек своё собственное имя различает лучше всего, поэтому всем раздали списки с именами людей, ушедших под землю. Итак, Лерыч кричал "Отряд!..", а я после него оглашал список, громко и чётко. Потом меня сменил дядя Валик.
   Так прошло около часа. Мимо нас проехала "Нива"
   - Ну, что? - выглянул из машины Дудко.
   - Ничего, - ответили мы, - никто не появляется.
   - Продолжайте! - сказал он. - Они исчезли из эфира! Вот уже полчаса на связь не выходят!
   - Батарейки сели?
   - Врядли. Связь оборвалась вдруг, сразу. Они с Околесиным обсуждали схему и, вдруг - всё! Кстати, схема - полная туфта! Она правильная только до половины. Полностью правильная. Но дальше... Это даже не ошибка, а просто приделана другая схема. Они сначала вышли за пределы правильной схемы, а потом обнаружили ошибку. На обратном пути вождь индейцев Кузьев зачем-то растянул свой отряд на дистанцию нескольких боковых ходов, и когда у них начали гаснуть фонари, в этой ситуации они где-то что-то перепутали, и вот тогда и заблудились окончательно. Они теперь не видят своих меток!
   - А что за метки? - спросил дядя Валик
   - Двухсотые гвозди с ленточками, забитые в стены, от прохода до прохода. Если мы их не дозовёмся, будем вызывать МЧС.
   Я подумал, что Кузьев, когда выберется, обязательно сожрёт нас с Лерычем. За идею. Больше мы ни в чём не виноваты.
   Дудко укатил дальше, осматривать другие посты.
   - Дядя Валик, - сказал я, - так не пойдёт! Нас, скорее всего, там плохо слышно. Смотрите, какая узкая дыра. Нам нужно спуститься туда, до туннеля и вызывать их там, внизу.
   - Ладно, - согласился он, немного подумав. - Думаю, ты прав, Димыч. Фонарик и батарейка у нас есть. Лерыч остаётся наверху! - строго приказал он. - Для поддержания связи с поверхностью.
   - Есть, - ответил Лерыч с очень умеренным энтузиазмом.
   Мы с дядей Валиком начали осторожно спускаться вниз. Вокруг становилось меньше света и больше холода. Висящую кругом паутину, я разгонял подобранным наверху прутиком.
   Под нами раздвинулось пространство туннеля; дядя Валик зажёг фонарь, и луч света выхватил кривую поверхность стен. Мы стали на каменный пол. Кругом всё та же сырость и мрак. Сверху проникал дневной свет, но он, почему-то, начал медленно тускнеть. Мы догадались, что это сгущаются дождевые тучи, которые бродили по небу по близости, и тащили большие тяжёлые тени.
   Наш крик, выпускаемый в темноту туннеля, возвращался многоголосым эхом. Кроме этого, ничего больше не доходило до наших ушей - нам никто не отвечал.
   А наверху Лерыч поймал носом первые капли дождя. Мы продолжали кричать в туннеле, когда сверху, по обвалу, покатились мелкие камни, а за ними появился, слегка спрыснутый дождём, Рыжаев-младший.
   - Не понял! - возмутился дядя Валик. - Ты зачем сюда залез? Я тебе, где сказал быть?
   - Папа, там дождь шпарит! Меня совсем не колбасит мокнуть! А спрятаться негде. Неприкольно это!
   Слова Лерыча отозвались слабым эхом, сразу после которого мы услышали ещё какой-то звук, донёсшийся из глубины тёмных коридоров.
   - Замрите! - шикнул дядя Валик.
   Мы замолчали и прислушались. Далёкий звук напоминал какое-то движение по камням, возможно, человеческие шаги. Звук улавливался с другой стороны от обвала, то есть не из той части туннеля, из которой мы с Лерычем выбрались тогда из подземелья, а с противоположной.
   - Ходят! - сказал дядя Валик и закричал: - Отряд! Сюда! Индейцы!
   Мы дождались, пока эхо его голоса перестанет метаться в камнях, и снова прислушались. Теперь была тишина, словно нас испугались.
   - Они прислушиваются, - сказал дядя Валик и снова закричал: - Индейцы, мы здесь!
   И снова не последовало ответа. Дядя Валик сказал:
   - Скорее всего, они прошли то место где есть слышимость от нас. Соответственно, мы тоже могли их слышать только из того места, где они могли слышать нас. Здесь может быть сложная акустика - зайдёшь за угол и уже не слышишь ничего, что было за этим углом слышно. Они где-то недалеко отсюда, и сюда надо срочно вести спасателей. Может быть, они уже приехали. Мы должны выбраться на поверхность и предупредить всех, что мы их слышим. Напрасно я мобильник в лагере оставил!
   - По-моему, их надо продолжать вызывать, - сказал я. - Они могут уйти в ещё большую глухомань, пока мы будем звать спасателей.
   - Наверное, ты прав. Лерыч, как тебе тут, боишься? Если боишься...
   - Да ты что, папа!
   - А ты, Димыч?
   - Дядя Валик, ничего страшного здесь нет!
   - Ладно, тогда держите фонарь и кричите. А я сбегаю наверх.
   Дядя Валик быстро взобрался по камням и скрылся из виду. Мы с Лерычем остались вдвоём и снова начали кричать в ту сторону, откуда слышался далёкий звук. Там мы с Лерычем раньше небыли и не знали, что там, по другую сторону груды камней. Теперь мы посветили туда фонариком и увидели, что туннель продолжается дальше, всё так же прямо.
   Лерыч, наверное, тоже хотел это предложить, но я его опередил:
   - Надо пройти дальше по туннелю и покричать там.
   - Правильно, Димыч, и никуда не сворачивать. Только покричать в боковые ходы. Может быть они, действительно, перестали нас слышать.
   Мы перебрались через груду камней, обходя обвал, и оказались по ту сторону. Светя под ноги, мы пошли вперёд. В этот раз мы твёрдо не намеревались никуда сворачивать, и были совершенно уверены в своей безопасности. Нам было теперь не страшно - мы чувствовали себя людьми, спасающими других людей, и это нам подсказывало, что страшно им, а не нам. Вот почему теперь мы шли очень быстро, почти бежали, стремясь зайти как можно дальше по прямой, чтобы наш призыв можно было лучше услышать. Туннель, как и прежде, уклонялся немного вправо. Ни тупиков, ни поворотов у него, пока, не было, только боковые ходы.
   - Стой, Лерыч, мы забежали достаточно далеко. Надо бы и покричать.
   Мы остановились, перевели дух и прислушались.
   Тьма обняла нас ласково, но крепко. Фонарик это не факел. Факел давал хоть и слабый свет, но равномерно вокруг, и с ним не чувствуешь тьму на своих плечах. Луч фонарика освещал только большой круг в той стороне, куда он направлен. Я посветил им вдаль, по коридору и увидел самые дальние проёмы боковых ходов.
   - Слушай, Димыч, - шепнул вдруг Лерыч и дёрнул меня за рукав.
   Мы услышали какой-то звук, настолько тихий, что его можно принять, скорее, за некое экстрасенсорное ощущение, чем за звук. И услышали мы его за своей спиной, то есть оттуда, откуда пришли. Звук был тайный и скрытный, и мы ответили тем же: ни один из нас больше не проронил ни слова. Мы слушали.
   Если бы это был дядя Валик, он вернулся бы с громким шумом, и, прежде всего, стал бы звать нас. Но зова никакого не было. Я вспомнил самое странное происшествие, которое с нами произошло во время первого нашего посещения подземелья: загадочный чих, который привёл нас в ужас. Его мы потом приписали чёрным археологам, которых встретили на поверхности, у лаза. Но ещё не факт, что это были они.
   Теперь же кто-то прошёл у нас за спиной где-то недалеко. Я быстро сообразил одну логически простую вещь: если тогда кто-то громко чихал в подземелье, не заботясь о тишине, значит, он не знал о нашем присутствии; теперь же некто маскируется, стараясь не шуметь, а это значит... Я погасил фонарь и оттёр Лерыча к стене.
   - Лерыч, - шепнул я ему, - постоим в темноте, понаблюдаем. С фонарём мы выдаём себя.
   Лерыч замер.
   Полная темнота дезориентировала нас. Ещё немного, и, казалось, мы перестанем различать, где верх, а где низ. И вдруг...
   Слабый шум появился снова. Что это? - Не похоже ни на что.
   - Это прямо перед нами, - прошептал Лерыч.
   Чуть левее был боковой ход. Я взял Лерыча за руку и, в полной темноте, пошёл, наугад туда, выставив другую руку вперёд. Вскоре я упёрся в противоположную стенку и, вдоль неё прошёл левее, пока не нашёл боковой ход. Здесь звук был яснее, но всё такой же непонятный. Мы тихо пошли вперёд, и звук становился всё отчётливее и громче. Уже можно было понять, что это совсем рядом, и оно от нас не таится. Я включил фонарь. Мы увидели, что, чуть впереди, по стене струится вода; её капли срываются с выступающих камней, падают вниз и создают слабый плеск. Вода сочилась откуда-то сверху, с потолка; внизу же собралась небольшая лужица, а вокруг было сухо.
   - Это дождь идёт, Лерыч, - понял я. - Здесь трещина в земле и через неё вода попадает внутрь во время каждого дождя. Смотри, в этом месте камень размыт потоком. Вот что это шумело.
   Я сказал, и сам не поверил. Шумело, всё-таки не так. Мы посмотрели друг на друга, и я молча выключил фонарик.
   Мы опять стояли в темноте, рядом шуршал по камням поток воды.
   Далеко от нас, прямо, по этому проходу, вдруг слабо осветился круглым пятном один из боковых ходов, так, как будто там горела свеча или слабый фонарик. За светом не последовало ни малейшего звука. Мы затаили дыхание, и я снова прижал Лерыча к стене. Свет пропал. Мы ждали дальше. Вдруг светом озарился, похоже, следующий проём, не понятно, ближе или дальше прежнего. Затем свет так же исчез. Не иначе, кто-то шёл по параллельному коридору, и освещал смежные ходы своим источником света, один за другим, проходя мимо них. Всё это происходило совершенно бесшумно, и невозможно было понять, приближается он или удаляется - глазомер в темноте работал плохо и не мог правильно оценивать расстояния.
   Свечение в проходах прекратилось. Мы долго ждали, пока это повторится снова, но света всё не было; только цветные пятна и круги будоражили в темноте наше зрение - порождение наших неработающих глаз.
   И вдруг... Опять - вдруг! Теперь у нас всё будет - вдруг!
   Вдруг раздался шорох спотыкающихся шагов, но не возле нас, и не в нашем туннеле, а где-то в боковых ходах, недалеко от нас. Тут же этот шум стих. Прошло немерянное время - то ли много, то ли мало, - и эти шаги раздались уже с другой стороны от нас, и опять без всякого света. Мы сразу повернулись в ту сторону и, конечно, что-то задели. Зашуршали камни и мы, в страхе, присели на колени. Так мы сидели, пока опять не увидели пятно слабого света, очень далеко впереди по проходу, получается, уже по ту сторону главного туннеля. Этот свет появился медленно, постепенно разгораясь, а потом так же медленно затух, словно кто-то осторожно выглядывал из-за поворота и осматривался.
   Кто там может таиться? Это, конечно, не индейцы. Они бы подавали голос и отзывались на зов. Кто там бродит в подземелье? Он не хочет себя выдавать, но наши крики он слышал, несомненно. А знает ли оно, что мы рискнули забраться далеко в тоннель?
   Мы ещё долго сидели в темноте, слушая тишину; наконец, Лерыч нащупал меня рукой и прошептал:
   - Надо возвращаться назад, Димыч. Это не индейцы...
   - Надо, Лерыч. От греха подальше. Здесь кошки-мышки какие-то происходят. Идём назад, и быстро! Он должен понять, что мы ему не помешали...
   "Он" прозвучало как-то зловеще, словно святое имя, на которое наложено табу. Я засветил фонарик, и мы быстро пошли назад. Настроение спасателей, которые ничего не боятся, куда-то исчезло.
   Луч скользит по стенам... Когда смотришь на облака небесные, всегда находишь в их формах образы самых невероятных предметов и существ. Порой их можно увидеть в самом необычном сочетании друг с другом. Ломаная поверхность каменных стен давала просто неожиданные тени от прямого света фонаря. Один за другим на камнях возникали силуэты горбатых чудовищ. Каждый каменный выступ образовывал дёргающуюся тень каких-то корявых фигур, которые словно вылазили из щелей к нам навстречу. Они были похожи на кривые лапы, на гигантских насекомых, или на уродливые головы, выглядывающие из стен. Мы вздрагивали от каждого движения этих угрюмых фигур.
   Но мы шли быстро и были уверены, что скоро дойдём до места нашего обвала и там сможем в любой момент оказаться наверху. Лерыч даже стал тихонько напевать песенку ди-джея Ёкла "Про зайцев" - хулиганская версия знаменитого хита из фильма "Бриллиантовая рука". Я начал ему помогать:
  
   А нам всё равно, а нам всё равно!
   Хоть боимся мы волка и сову!
   Дело есть у нас - в самый жуткий час
   Мы волшебную косим трын-траву!
  
   В конце концов, с аранжировки Ёкла мы перешли на вариант оригинала. Мы старались подражать голосу Юрия Владимировича Никулина, и нам казалось, что у нас это получается.
   Сделали поворот в главный туннель.
   А где же наш обвал? Словно ответ - нет вашего обвала! - перед нами открылся не обвал, а... провал! Мы увидели перед собой крутой спуск вниз, такой же широкий, как сам туннель. Перед нами получилась отвесная стена, по сути - тупик, а под эту стену нырял наш туннель.
   Мы остановились в полном недоумении, проглотив слова песни. Никаких слов, кроме обалделого сопения, мы долго не могли найти. Наконец, Лерыч выдавил из себя:
   - Какой... дурак это сделал!? Где наш выход!?
   Я посветил фонарём вокруг. Это совсем другое место! И перед нами, - да, точно! - спуск на второй уровень. Милости просим!
   - Это мы с тобой дураки, Лерыч. Куда мы с тобой пошли?
   - Назад, - ответил он.
   - А как мы определили, где "назад", а где "вперёд", после того, как опять зажгли фонарь?
   - Не знаю! - Лерыч закусил губу. - Неужели мы пошли в другую сторону?
   - Да, Лерыч. Шарахаясь в темноте от стенки к стенке, мы запутались всего в двух вариантах.
   Конечно, когда ОНО обошло нас за спиной, мы забыли об этом, и сменили направление на противоположное.
   - Чёрт возьми, обколбасились совсем! - сказал Лерыч и посмотрел в глубину спуска. - Крысиная цивилизация! Это они нас манят! Нет, уж, дудки! Разворачиваемся, и идём назад!
   - И побыстрее, Лерыч. У тебя есть спички?
   - У папы есть.
   - Папы нет.
   - У меня нет спичек.
   - Тогда мои кроссовки ничем не помогут, если сядут батарейки. Добывать огонь трением мы будем до японской пасхи.
   - А когда японская пасха?
   - Японская пасха, Лерыч, отмечается в первое воскресенье, после того, как рак на горе свистнет!
   - Понятно! Идём!
   Мы развернулись и пошли, теперь уже действительно, назад. Всё те же страшные тени выскакивали нам навстречу. К тому же мы помнили, что оставили за собой таинственные шаркающие огоньки и теперь, получается, шли им навстречу. А за нашей спиной зиял чёрным холодом спуск на нижний уровень каменоломен...
   Мы шли молча, без песен. Периодически мы останавливались и выключали фонарик, чтобы остановиться и прислушаться. Полная темнота нам давала больше информации, чем свет фонаря.
   И вот, в темноте, метрах в 50-и перед собой, мы опять увидели свечение. Оно подрагивало точно в ритме медленной ходьбы. Мы снова увидели освещённый боковой ход, и из него молча вышел направленный луч света. Он становился ярче, и вот появился сам фонарь. Кто его нёс, видно не было. Мы присели. Но фонарь пересёк туннель прямо поперёк, и сразу скрылся в противоположном боковом проходе. Кто-то перешёл туннель, словно улицу.
   - Лерыч, крадёмся вдоль стены, без света.
   Наш фонарь уже начал бледнеть, и следовало бы поберечь батареи. Держась за стену, мы продолжали тихо продвигаться вперёд. Добрались до бокового хода и, перейдя его, пошли дальше. Снова боковой ход. Мы сразу отшатнулись назад. В конце этого хода, в параллельном туннеле, брезжил тусклый свет. Мы остановились и стали ждать: может быть, он выйдет на нас
   - Пора бы уже познакомиться, - прошептал я. Действительно, было острое желание выйти навстречу и увидеть в лицо того, кто там так смело бродит. Но увидеть его хотелось раньше, чем он увидит нас. Кто знает, может быть с ним не стоит знакомиться.
   Свет мерцал, но не приближался. Тогда мы пошли по боковому проходу и добрались до его конца. Очень осторожно я выглянул в ту сторону, из которой исходил свет. Вдалеке я увидел человеческую фигуру. Человек шёл под стеной; свет от фонаря подсвечивал камень, и на его фоне можно было видеть мужскую фигуру. Человек шёл медленно, в нашу сторону, и подолгу светил во все боковые проходы. Замерев, мы ждали. Он приближался. До него оставался один переход между ходами. Он становился всё виднее и виднее. Но ни на кого из индейцев он не похож - мужчина, явно, зрелого возраста, а индейцы - те все молодые, не старше 25-и лет. Но это и не Кузьев, на него тоже не похож. И самое главное, этот человек, похоже, что-то ищет, но только не выход.
   Мы не стали бросаться ему навстречу, а тихо, как кошки вернулись к главному туннелю и спрятались там за углом. В кромешной тьме это стоило нам побитых коленей и локтей, но мы терпели.
   Вот он появился. В просвете бокового хода мы увидели его фигуру и, какой-то странный профиль лица. Потом мне стало понятно, что его голова чем-то обмотана. И, кроме того, я сразу поймал себя на том, что его фигура и походка мне показалась знакома, и у меня даже возникло желание тихонько подать голос, чтобы заставить его остановиться и дать себя рассмотреть. Но это желание возникло лишь на мгновение и тут же погасло. Даже если он нам знаком, почему таится? Значит, это не наш человек, мне всё показалось.
   Он бросил луч света в нашу сторону, но мы уже ждали этого и быстро спрятались за камни. Луч дрожал, ощупывая стены, потом резко исчез. Мы сразу выглянули и увидели его чёрный силуэт. Он смотрел в нашу сторону; он не мог видеть нас в темноте, но, почему-то смотрел сюда.
   Он отвернулся и пошёл дальше, показав нам свою спину. Мы впервые увидели его со спины. И увидели одну интересную, ну, очень интересную, деталь: за спиной, перекинутый через плечо, у него висел немецкий автомат МП-40! Я слышал, как у меня над ухом Лерыч громко проглотил слюни. Но вооружённый человек скрылся из виду и ничего не услышал.
   Снова дремучая тьма.
   - Ох, ничего себе! - тихо сказал Лерыч.
   Я быстро представил себе обратный путь и, с тревогой, понял, что ничего не представляю. Лево-право, право-лево, и где теперь вперёд, а где назад?
   - Лерыч, - говорю, - быстро крадёмся за ним! Он здесь так неспроста гуляет!
   - Ты что, у него же автомат!
   - Лерыч, я не знаю куда идти! - признался я.
   - Я тоже, - ответил он.
   Держась за стену, мы вышли в тот проход, где прошёл неизвестный.
   Вот он - впереди его фигура в пятне света; он идёт дальше. У нас с Лерычем мягкая обувь, мы идём бесшумно. Человек не спешит, и только благодаря этому мы можем не спешить и не шуметь. Он всё так же светит во все проходы, а иногда что-то смотрит у себя в руках.
   Где-то далеко послышался неясный звук. Человек остановился и прислушался. Это, точно, наши шумят. Наверняка, дядя Валик вернулся. Да, нас ждёт жестокая публичная порка! Если этот мужик нас не застрелит.
   Он опять остановился у бокового хода и долго смотрел в него, а потом шагнул туда и исчез. Мы видели теперь только светящееся пятно. Теперь бы нам следовало его догонять, но перед нами встала опасная ситуация: а вдруг ему вздумается вернуться оттуда, когда мы будем на полпути! Мы не успеем спрятаться, а у него, зачем-то, автомат!
   Свет в проёме становился всё слабее, он удалялся. Тогда я дёрнул Лерыча, и мы пошли, осторожно, на свет. Я подобрал камень, подвернувшийся под руку, - тоже оружие.
   Добрались до освещённого поворота, и я, придержав Лерыча у себя за спиной, заглянул туда. Я сразу отшатнулся обратно, но потом выглянул снова. Я не ожидал увидеть его так близко, всего метрах в 20-и. по тусклому свету я думал, что он далеко, но причина слабого света была в другом. Внутри этого коридора тоже был боковой ход, возможно, тупик - его фонарь горел там. Он вынес из этого тупика камень, положил его на пол и ушёл в тупик опять. Оттуда послышался стук камней. А потом свет, вдруг, плавно исчез до полной темноты. Вот тебе и на! Но я продолжал слышать звуки его шагов. Они становились всё тише и тише. Я изо всех сил напрягал слух, что бы слышать его до последнего; как идти дальше без света я не представлял.
   Звук шагов стих совсем. Всё, мы его потеряли. И сами окончательно потерялись!
   Но не успели мы толком испугаться, как бледный свет появился в конце этого коридора. Понятно, что тот тупик был не тупиком, но как он, всё-таки, попал теперь в параллельный туннель?
   Свет усиливался и, наконец, загадочный человек прошёл у нас в виду, и скрылся за поворотом. Мы увидели, что теперь его сильно отягощает белый мешок на спине, перевязанный плотно верёвками; он шёл с трудом, спотыкаясь. Я потащил за собой Лерыча, и мы быстро добрались до того места, где он таскал камни. Я посветил туда, и мы увидели узкий ход, только сделан он был под большим углом к этому проходу и так же косо выходил в параллельный туннель. Здесь же лежало несколько больших камней. Зачем он их таскал? У него после этого появился мешок за плечами. Он что, камни собирал?
   Мы быстро пробрались до конца прохода и выглянули в параллельный туннель. Человек с автоматом заметно прибавил ходу - он теперь никуда не заглядывал, а шёл быстро и прямо, сгибаясь под тяжестью мешка. Он уже ничего не ищет! Он всё нашёл!
   Теперь он был довольно далеко. Он повернул направо и скрылся за поворотом. Свет его фонаря почти исчез.
   - Лерыч! - я поймал его за руку. - Быстро, но тихо - за ним! Держись за меня! Другого проводника у нас нет!
   Мы бросились вперёд, к исчезающему свету.
   Откуда-то донеслось едва слышно: "Димыч! Лерыч!". Горе нам! Дядя Валик вернулся!
   Мы повернули туда, куда исчез этот тип. Фонарь светил где-то далеко впереди. Едва мы вошли в этот коридор, как луч его фонаря немедленно повернулся назад, словно услышал нас, и осветил стены в нашем направлении. Мы присели и замерли. Немного погодя луч отвернулся, и мы услышали, как он пошёл дальше. Мы крались за ним, держа хорошую дистанцию, но он вдруг повернул налево, и его фонарь сразу погас - он просто выключил свет! Между тем, мы продолжали слышать его удаляющиеся шаги. Он знал куда идти и без света! - должно быть, он здесь не в первый раз.
   Спустя не долгое время мы перестали его слышать. Сидя в полной темноте, мы потеряли его полностью, и не знали куда идти, если не зажечь свет. А зажигать свет теперь было очень опасно. Мы потеряли всё своё преимущество перед ним, когда мы его видели, а он нас - нет. Стоит нам включить фонарь, и мы, наверняка, окажемся у него на мушке.
   Столкнувшись лбами, что бы можно было говорить тишайшим шёпотом, мы решили с Лерычем, что подождём ещё минут 10 и тогда включим фонарь, что бы поскорее убраться отсюда. Отойдя подальше, мы сможем докричаться до своих. И тогда нас ждёт большая позорная трёпка от дяди Валика и других, но другого выхода нет.
  
  
  
  
  

Глава 16

  
  
   ~ лицом к лицу с врагом - в нас летят гранаты и пули ~ Лерыч потерян ~ я нашёл оружие и Лерыча ~ бег по лабиринту ~ тупик и прорыв ~ кто нас преследовал? Успокоительный рассказ про оборотней ~ вежливые спецназовцы ~
  
  
  
  
  
   Снова наступила издевательская неизвестность. Я держу палец на кнопке фонаря. Что будет, если я его включу? Нас сразу расстреляют, или мы ещё успеем убежать?
   "Димыч... ыч! Лерыч... ыч!" - слабо доносится издалека.
   Надо выходить к своим. Мы хорошо определяем, откуда доносится звук - туда и надо идти. Как они отреагируют, если мы расскажем про человека с автоматом? Наверное, сочтут за мальчишескую выдумку с целью скрыть свою самовольную отлучку. Я уже здесь чувствовал, как доверие ко мне тает, словно кусок сливочного масла на сковородке. Я вздохнул и шепнул:
   - Идём, Лерыч.
   Я нажал кнопку, и круг света возник у нас под ногами. Я осветился вокруг - никого нет, кроме всё тех же теней на стенах, напоминающих ползучих чудовищ. Мы пошли на звук голосов. Кажется, я слышу музыку. Должно быть, они включили приёмник, что бы слышно было всегда. Звук ведет нас вот в этот проход. Мы идём по нему, но звук, почему-то, затух. Я сразу не понял, и мы прошли половину этого хода, прежде чем рассмотрели, что он тупиковый. Сюрприз, однако. Молча, мы повернули назад, вышли на прежнее место, услышали звук и пошли дальше. Дойдя до следующего поворота, я посветил назад. Никого нет.
   Но, вдруг, перед нами раздался подозрительный шорох, близкий настолько, что он мог исходить только из ближайшего поворота. Я погасил фонарь, схватил Лерыча в охапку и быстро потащил его назад, к оставленному повороту - оставаться между двумя перекрёстками было опасно: некуда скрыться. Мы отступали со страшным шумом, пока не свалились в боковой проход.
   - Слушай, - зашептал я Лерычу на ухо, - пусть он уходит к чёртовой матери отсюда подальше! А мы пока подождём.
   Но ждать я решил не здесь, а отступить назад на ещё один переход. Я посветил фонарём в туннель, назад, то есть туда, откуда мы пришли. Луч света скользнул по стенам, и я обмер...
   Когда я здесь последний раз оглядывался назад, я очень внимательно посмотрел в туннель. Кроме безобразных теней ничего не могло больше привлечь моё внимание. В тенях-то всё и дело!
   - Лерыч, я очень хорошо помню...
   - Что, Димыч?
   - Я хорошо помню: вон у того поворота, прямо от него, по стене шла большая тень от камня. Теперь этой тени нет!
   - Значит, камня нет!
   - Камни научились бегать?
   - Нет, Димыч... это не камни бегают...
   Мне стало страшно: кажется, мы поменялись местами с вооружённым человеком.
   - Гром и молния, Лерыч! Как мы ошибались! - Он вовсе не думает, что его никто не видит. Он давно заметил нашу слежку, но не подал виду. А потом он скрылся в темноте и следил за нами. Теперь он, конечно, поджидает нас в главном туннеле с распростёртыми объятиями!
   - Что же нам делать?
   - Я только знаю, что он не хочет, чтобы мы отсюда вышли.
   Лерыч решительно достал рогатку и поднял камень.
   - А я хочу! - заявил он.
   - Я тоже, Лерыч! И предлагаю вот что: давай быстро и очень шумно пройдём по туннелю, как можно дальше вперёд, чтобы обогнать его. Надо, чтобы он нас услышал, и тогда, может быть, он выйдет следом за нами и снова попадёт под наше наблюдение. Если мы будем его видеть, нам будет проще от него уйти. Ну, как?
   - Годится!
   - Тогда бежим! За мной!
   И мы быстро побежали вперёд, не заботясь о тишине. Мы одолели бегом, думаю, метров 200, и, наверное, уже обошли неизвестного человека, таящегося в главном туннеле. Я остановился, и Лерыч тоже.
   - Вот здесь мы и будем его ждать, - говорю.
   В проходе, направо, я поставил горящий фонарь, спрятав его за выступом камня. Мы же сами отступили в темноту, дальше, по тому же туннелю, и притаились в двух десятках метров от поворота.
   - Димыч, это же наш единственный фонарь!
   - Наши жизни тоже единственные, - отвечаю, - пусть он идёт на фонарь, а не на нас.
   Конечно, мы могли бы ждать и напрасно, но всё оказалось не так. Сначала появилась крыса - большая, усатая и хвостатая. Она вышла из бокового хода напротив того, где мы оставили фонарь. Крыса понюхала свет шевелящимися усами, а потом посмотрела на нас. Крыса пискнула и пошла к нашему фонарю. Мы увидели её огромную тень, выросшую на стене, а потом она исчезла.
   В далёкой тьме туннеля что-то блеснуло. Потом ещё раз. Какой-то блестящий предмет отражал наш свет. Я понял, что это блестит круглое стекло погашенного фонаря в руках у таинственного человека - он приближался к нам! Он приближался бесшумно. Стекло уже больше не блестело, должно быть, он спрятал свой фонарь.
   В какой-то момент в ближней тьме показался призрак его фигуры, с трудом различимый. Фигура сделала какое-то резкое движение, и в пятно света тут же упал небольшой камень, с кулак размером. Он ударился в низ стены, откатился и...
   Я не знал, что с камнями такое может быть!
   Камень вдруг сверкнул жёлтым пламенем, и прямо перед нами грохнул взрыв такой силы, что аж в ушах лязгнуло, словно в голове ударили молотом по наковальне!
   Всё содрогнулось, заполнило громом; этот гром поверг нас на пол. Пыль забила всё пространство вокруг, и я почувствовал жжение в правом глазу. На нас посыпались мелкие обломки камней; мы закрыли головы руками. Хруст - и рядом упал большой булыжник, отвалившийся с потолка. К удушливой пыли примешивается какой-то странный перегоревший запах.
   - Лерыч!
   Я нащупал его там, где он и должен быть. Лерыч медленно поднял голову.
   - Ты как, Лерыч?
   Я не слышу сам себя. Но есть свет: сквозь густую тучу пыли пробивается прыгающий, мечущийся луч фонаря, прямо против нас. Благодаря этому я вижу Лерыча левым глазом. Его губы говорят: "Что это было?"
   - Граната, Лерыч!
   В подсвеченной пылевой завесе возникает ЕГО фигура. Мы снова упали на пол.
   Что у меня с правым глазом? Я чувствую, что туда попала целая горсть известкового песка. Теперь глаз залит слезами и ничего не видит.
   ОН встал напротив бокового хода, где наш фонарь, и вскинул автомат. Я вижу, что его голова замотана каким-то мешком, и не могу видеть его лица - он скрыл его!
   Автомат в его руках задрожал, и из ствола тугими струйками ударило пламя. Наши оглохшие уши слышали только обрывок звука: к-к... к-к... к-к...
   Он старательно простреливал всё пространство хода. Это предназначалось для нас. Было жутко видеть со стороны то, что делают с тобой.
   У него кончились патроны. Он отсоединил магазин от автомата и полез в карман за другим. Он будет стрелять ещё!
   Лерыч был прав: мы бросили наш единственный фонарь, и, если ОН перезарядит автомат, то мы фонарь уже не получим. Он пойдёт в проход, увидит, что нас там нет, и, конечно, фонарь нам не оставит.
   Пока не поздно, надо действовать!
   Я схватил камень и швырнул его в нашего убийцу, целясь в голову. Единственным глазом я успел заметить, что Лерыч уже стоит на одном колене в боевой стойке и целится из рогатки.
   Мой камень ударил ЕГО в плечо. Отшатнувшись, он повернулся в нашу сторону. Лерыч отпустил жгут... Наши тренировки в стрельбе не пропали даром: камень, размером с орех, угодил ему прямо в живот, где висел его фонарь, и во все стороны брызнуло разбитое стекло. Он остался без света! Что-то крикнув, он провалился во тьму, как чёрт в преисподнюю. Магазин с патронами он достать ещё не успел.
   Безвыходная отчаянность заставила меня броситься вперёд. Я только дёрнул Лерыча за собой и уже больше не оглядывался, надеясь, что он от меня не отстаёт. Я влетел в боковой проход и бросился к фонарю. Слава богу, за камнем он не пострадал от взрыва и пуль. Я схватил фонарь и заметил, что Лерыч мчится за мной, не отставая.
   Опять грохнул взрыв в начале прохода, и нас окотило мелкой и крупной каменной щебёнкой. Нас словно поддало под зад пинком, и мы помчались быстрее.
   Мы выскочили в главный туннель и снова услышали автоматную очередь. Несколько пуль ударно вонзились в стену, создав маленькие брызгающие взрывы. Во весь опор мы помчались в ту сторону, из которой, по последней памяти, доносились крики наших людей.
   Спустя несколько секунд опять раздались выстрелы и пули срикошетили по стене. Туннель был не прямой, а слегка загибался дугой; это и спасало нас - ОН не мог стрелять в нас прямой наводкой - мы оторвались на столько далеко, что выгиб стены закрывал нас.
   Мы увидели пляшущий свет, бегущий за нами. ОН догонял нас. Периодически он давал короткие очереди и пули бились в стены всё ближе к нам. Можно шмыгнуть в любой поворот, но тогда снова начнётся эта игра в кошки-мышки. Лучше быстрее добежать до своих, туда он не сунется.
   Вдруг мы услышали позади нас стук падающего камня. Граната это, или нет, я гадать не собирался - я сразу упал на пол, крикнул: "Падай!", и Лерыч, споткнувшись об меня, грохнулся рядом. На миг, жёлтая вспышка озарила туннель, и снова грохот заполнил всю вселенную...
   После этого взрыва мы, оглушенные, поднялись не сразу, пережидая, пока закончится дождь из дроблёного известняка.
   Догнать он нас не мог, и поэтому швырнул гранату. Как бы мы не бегали, но граната летит в десятеро быстрее нас, и не догнала нас всего на несколько метров.
   Когда мы подняли головы, свет его фонаря светил прямо над нами. У него ещё один фонарь?
   Я нашарил камень под рукой - буду отбиваться до последнего! Но я вижу, что он вовсе не рядом с нами. Это густая пыль светится от света лампочки, и от этого кажется, что источник света здесь, рядом. У нас ещё есть шанс! Рядом со мной лицо Лерыча. Я ору:
   - В боковой ход!
   Но не ору, в какой.
   Я бросаюсь в левый ход, а Лерыч в противоположный, в правый. В следующее мгновение между нами оказался ОН. Поздно что-то менять. Со всех ног я добегаю до конца этого хода и тушу фонарь. Мне в след раздаются выстрелы, свистят пули и долбят стену. Всё для меня! И для Лерыча! За что!?
   Я выглянул из-за поворота, присев на корточки. Вижу горящую лампочку фонаря, но без направленного луча. Кажется, понятно: стекло и отражатель разбиты метким выстрелом Лерыча, а лампочку он вкрутил новую. Я вижу, как он приближается ко мне. Лерыч остался где-то там, в полной темноте, бедняга.
   ОН всё ближе. Я поведу его за собой, подальше от Лерыча, а Лерыча обязательно потом найдут спасатели. Только бы он не вздумал сейчас орать.
   - Димыч! - донёсся голос Лерыча, троекратно продублированный эхом. А я только подумал! Он хочет отвлечь ЕГО на себя?
   Но ОН непоколебимо идёт ко мне. Он и гранату может бросить. И я начинаю быстро уходить вдоль стены. Под руками, вдруг, пустота. Ага, это поворот, он ведёт опять в сторону главного. Быстро в него! Я зажигаю фонарь - скорость передвижения теперь важнее маскировки, а без света быстро двигаться невозможно. Со светом я быстро добегаю до большого туннеля. Бросаюсь в проход на другой стороне и выключаю свет.
   Вижу вдалеке мерцание ЕГО фонарика. Я отступаю вглубь хода, вдоль стены, пятясь задом, чтобы видеть его. А Лерыч где-то на этой стороне, вот бы найти его!
   Опять пустота, под ногами... Я провалился, словно в какую-то шахту. Острые камни кругом. Я грохнулся на спину. Уклон, ведущий вниз, очень крут, и я не удержался на нём. Вокруг себя нашариваю стены какой-то ямы. А где фонарь? Я долго его искал и нашёл. Работает ли он? Если я его включу, и лампочка загорится, меня может заметить ОН. В полнейшей дремучей тьме я выбираюсь наверх. Ощупью я обхожу странную яму, в которую упал. Так же, осязательно, я нахожу, что и ход этот не совсем прямой - он идёт немного криво. А это ещё что? Провод? Да, точно, провод! Он свободно лежит под стенкой, и тянется вдоль хода. Он очень старый - я чувствую на нём лохмотья старой изоляции, которые осыпаются под моими руками, я чувствую ржавую поверхность проволоки. Что это за нить Ариадны такая? Я взял провод и, перебирая руками, пошёл за ним по проходу. Несколько раз я стукался головой об стены, и, наконец, почувствовал, что камней под ногами стало больше. Наверное, куда-то пришёл. Тишина. Думаю, ОН не крадётся за мной, и я включил свет.
   Тупик. Я в 10-и метрах от тупика. Тупик был образован завалом камней, под самый потолок. ЕМУ стоит только зайти сюда, и я попался! Мне стало дико страшно.
   Провод ведёт к какому-то серому хламу. Я вижу деревянный ящик, а на нём стоит старый военно-полевой телефонный аппарат. Рядом валяется ещё какая-то аппаратура в состоянии, близком к молекулярному распаду. Вот это, кажется, был аккумулятор... Партизанский узел связи, не иначе.
   Что делать, если ОН сюда зайдёт!? Зарыться в камни...
   Чуть выше, на камнях, я вижу что-то похожее на свёрток тряпок, и уже догадываюсь, что это. Поднявшись выше, я вижу человеческий скелет в остатках шинели. Партизаны умирали на своих постах.
   Я увидел костяную кисть руки, которая лежала на ржавом автомате ППШ. Деревянный приклад разбит, словно им кололи камни. Я взял автомат за ствол и выдернул его к себе. Кисть руки рассыпалась.
   Автомат не плохо сохранился. Его спасла, видимо, шинель партизана, под которой он был долгое время, пока сама шинель не прохудилась. Сверху его, конечно, покрывала ржавчина, но что внутри? Вот это должен быть рычаг затвора. Я потянул его, и мне на руку пролилась струйка масла. Автомат был отлично смазан. Я передёрнул затвор до конца, потом ещё раз - выскочил жёлтый патрон. Патроны, в круглом магазине, похожем на консервную банку, тоже есть! Кажется, ситуация меняется! Ну, теперь, дорогой незнакомец, можешь заходить и сюда!
   Я осмотрел камни и нашёл холщёвый подсумок, который тут же рассыпался, едва я его поднял. Из него выпало ещё два автоматных диска. Они были тяжёлые, с патронами. В каждом, я знал, помещается 71 патрон. Я быстро обшарил всё вокруг, но больше оружия не нашёл.
   Прощай, неизвестный партизан. Ты, может быть, думал, что после твоей смерти, там, наверху, наступит полный мир? Увы, нет! У нас ещё полно всякого сброда, с которым надо воевать. И один из них бродит где-то рядом.
   Я сжал автомат обеими руками, и пошёл навстречу противнику. Фонарь висел через плечо и отсвечивал в стенку.
   Через два десятка шагов я вздрогнул: под стеной лежало два скелета в остатках военной формы. Боже, за это лето, трупов и костей я видел не меньше, чем живых людей! Возле одного из них я увидел кобуру. Я отставил автомат, наклонился и взял её. Тяжёлая. Ржавый замок сразу отвалился и я достал оттуда револьвер. На нём был небольшой налёт ржавчины - кобура его отлично сохранила. Я откинул барабан, и увидел жёлтые пятачки гильз. Вот теперь я во всеоружии! Где там ОН!
   Вот и конец хода. Я погасил фонарь и высунул голову. Очень далеко я различил блики света в дальней стороне туннеля. Ты хочешь меня найти? - Так я здесь!
   Я взял камень и швырнул его изо всей силы в стену. Камень громко ударился, и я закричал, как ушибленный: "А-а!"
   Потом я залёг с автоматом на шершавом полу и стал ждать. Я чувствовал, что руки мои дрожат - нервы и усталость делали своё дело. Животу холодно. Спине жарко.
   Когда появилась светящаяся лампочка, я вдруг подумал, что автомат может и не сработать. Почему я сразу об этом не подумал? Теперь уже поздно - противник предо мной. Что, если не сработает? Это не шутка - пролежать в камнях 60 лет.
   ОН крадётся вдоль стены.
   Большой привет от Хаджи-Бурунских партизан! Я навёл ствол и нажал спусковой крючок. Автомат затрясся в моих руках и громко загремел очередью. Жёлтые язычки пламени рвались из ствола на четыре стороны. Я не знаю, куда попал. Обломки приклада вонзились мне в плечо. Вражеский фонарь упал.
   Передо мной клубился пороховой дым, застилая обзор. Я видел бледный свет, идущий от пола - фонарь лежал на камнях. Но тут же, из ближайшего от него прохода, застрочил немецкий автомат. Я увидел вспышки его выстрелов, и успел заметить, в каком проходе ОН спрятался. Все его пули прошли у меня над головой. Едва он закончил стрелять, как я ответил ему беспорядочной очередью. Ствол дёргался во все стороны, и я, наверное, попал куда угодно, но только не в его укрытие.
   Он не ответил.
   Я вскочил и быстро пробежал вперёд, бухнулся на одно колено и снова выпустил очередь в темнеющий проём.
   - Лерыч! - заорал я, - Лерыч! Беги быстро на мой голос! Лерыч! Я его держу под прицелом! Лерыч! Беги ко мне! У меня автомат! Я ему дам, гаду!
   Я подскочил ещё на пять шагов вперёд и дал очередь почти в самую глубину прохода. Оттуда, издалека, затрещал автомат, и стена, в пяти метрах от меня, взбуравилась множеством злых пуль.
   Он удрал в темноту, бросив свой фонарь!
   - Лерыч!
   И вдруг впереди далёкий голос: - Димыч!
   - Лерыч, рули сюда, на свет!
   Я подскочил к повороту, где скрылся враг, и, резко выбросившись из-за угла, дал в темноту очередь.
   - Лерыч!
   В туннеле послышалось шарканье и, вдалеке, на границе слабого света и полной тьмы, появилась его фигура.
   У Лерыча был вид мученика. Но я был рад ему в любом виде. В руках, обняв, он нёс что-то тяжёлое. Камень? Нет. Что это? Ваза? Амфора? Откуда она тут?
   Лерыч подошёл ближе. Теперь я смог увидеть его глаза - глаза человека, плюнувшего на всё.
   - Димыч, это ты тут из автомата колбасишь? Одобряю, - спокойно сказал он. В его руках покоилась большущая миномётная мина. Это её я принял за амфору.
   - Ну, ты, Лерыч, прибарахлился, однако! А я тебе револьвер припас. Ложи бомбочку и драпаем отсюда!
   Едва Лерыч опустился на колени, чтобы положить мину, как пули защёлкали по стенам, и со стороны, так сказать, выхода, затарахтели знакомые выстрелы. Мы опять упали на пол. Этот нехороший человек с автоматом, определённо, хорошо знает каменоломни. Пока мы с Лерычем здоровались, он по темноте обошёл нас окольными ходами и зашёл со спины. Возврат назад, получается, отрезан.
   Я вытащил из кармана револьвер и сунул его Лерычу в руки.
   - На, Лерыч, только аккуратно, не подстрелись.
   Наш преследователь дал очередь. Я ответил тем же.
   - Здорово, а, Лерыч!?
   Лерыч утёр кулаком нос.
   - У тебя патронов много? - спросил он.
   Опять очередь из темноты - уже ближе. Я нажал на курок - автомат дал два выстрела и замолк. Лерыч как пророк. Патроны кончились. Надо менять магазин. Где он здесь отстёгивается?
   - Лерыч, держи его!
   Лерыч по-ковбойски вскинул револьвер и пальнул в темноту. Я смог отсоединить пустую коробку, но никак не мог вставить полную.
   - Хватай его фонарик, и бежим! - крикнул я.
   Лерыч схватил вражеский фонарь, и он... погас! Чёрт, что-то там оборвалось!
   Я зажёг наш, и мы, со всех ног, бросились бежать по туннелю.
   - Лерыч! - говорю на бегу, - ты где свои бомбы нашёл?
   - В зале.
   - В каком зале?
   - Там зал есть.
   - Показывай.
   - Сюда, - он затащил меня в боковой проход, слева по курсу. - С этой стороны все проходы в зал выходят.
   Мы добежали, как я и думал, до ещё одного параллельного и широкого туннеля. В темноте Лерыч не нашёл противоположной стенки, и счёл это помещение за огромный подземный зал. В этом туннеле все боковые ходы были только с одной стороны. Мы немного прошли, и я увидел кучу миномётных мин, лежащих вповалку, вместе с обломками деревянных ящиков.
   - Вот. Вот здесь я их и нашёл, - сказал он.
   - Смотри кругом внимательно, Лерыч - оружия нет?
   Но, кроме мин, здесь больше ничего не было.
   С трудом мне удалось установить магазин на автомат. Не знаю только, будет ли стрелять. Фонарь наш горит уже совсем слабо. Я вытер пот со лба, и сказал:
   - Так, Лерыч, уходим отсюда подальше, насколько можно. Спасатели нас всё равно найдут. Главное, от НЕГО оторваться, не знаю, что это за чёрт такой!
   Теперь дрожали не только мои руки, но и мой голос. Наверное, я выйду отсюда седой, как старый дед. В меня ещё никто никогда не стрелял! Даже случайно, а уж, тем более, умышленно!
   Мы присели на камни и выключили свет. Слушаем темноту. Темнота молчит.
   Потом мы встали, включили фонарик, и пошли, по нашей ориентировке, в глубину каменоломен. Несколько раз мы слышали далёкие автоматные очереди. Это ОН пугается. Не ждал, видать, от нас такого отпора!
   Перед нами возникла развилка из трёх ходов. Значит, мы добрались до окраины клеточного порядка ходов - далеко уже зашли! Но куда теперь идти? А раньше я разве знал куда идти? Мы пошли в левый коридор, уводящий подальше от НЕГО.
   Потолок здесь был ниже, проход уже, и заканчивался он ещё одной, но только двойной, развилкой.
   - Ну, куда теперь пойдём? - спросил Лерыч.
   Из этой логической ловушки только один выход - просто решить, и всё!
   - Направо! - жёстко сказал я, поскольку налево мы уже поворачивали.
   И мы побежали в правый проход. Сколько мы будем так бежать, уходя всё дальше в лабиринт? Если мы встретим туннель с боковыми ходами, то там и остановимся - в нем меньше вероятность попасть в тупик, - и будем там ждать помощь.
   Стоило мне об этом подумать, как мы тут же увидели перед собой то, о чём я, собственно, и подумал: тупик! Но это был не просто тупик, это была каменная кладка!
   - Смотри, Димыч, замурованный ход!
   Мы остановились, тяжело дыша. Пока не поздно - бежать назад! Но тут мой взгляд упал на каменный потолок и я увидел тонкие корни, свисающие сверху, из трещин.
   - Лерыч, ты посмотри на это! Корни! Здесь до поверхности - рукой подать! А выход замурован! Это же, точно, был выход. Его специально заложили, что бы люди сюда не ходили.
   - Или не выходили! - сказал Лерыч.
   Я опустил голову.
   - Понятно, - говорю, - что другого выхода здесь рядом нет.
   - Димыч!
   - А?
   - А давай его... миной подорвём! - и Лерыч ткнул в тупик стволом револьвера, словно собирался этой миной из него выстрелить.
   - Хорошая идея, Лерыч! Я даже знаю, как эту мину активизировать! Не тормозим - бежим за миной!
   Добежать обратно мы смогли гораздо быстрее - пройденный путь был не сложный, и мы его запомнили. По пути я обдумывал, как подорвать мину без угрозы для здоровья.
   При помощи Лерыча, я взял одну мину на плечо, и мы пошли обратно. Лерыч тащил охапку досок от ящиков. Наш фонарь должен был погаснуть минут через десять.
   Наконец мы добрались снова до заложенного выхода. Я опустил мину на камни и внимательно её осмотрел. Корпус у неё ржавый, но целый. Внизу у мины, в хвосте, метательный заряд; в голове у мины должен быть взрыватель, который срабатывает от удара при падении. Метательный заряд подрывается элементарно - ударом между стабилизаторами. Но нам это не подходит. Я хорошо знал, что старые боеприпасы никогда не взрываются тогда, когда от них этого хотят, и взрываются всегда, когда от них этого не ждут. В общем, отвыкнув от военной службы, теряют дисциплину. Нужен надёжный принудительный способ. Для этого мы и принесли дрова - обломки ящиков - я решил бросить мину в костёр! Говорят, всегда помогает.
   Никогда не пытайтесь делать с миной то, что мы делали! Умоляю! Если вы найдёте мину, вызывайте сапёров. Просто у нас сапёров поблизости не было, зато рядом был человек с автоматом и гранатами.
   - Сейчас, Лерыч, всё сделаем! Молись Кришне, Иегове и Зараструте!
   Мину мы аккуратно положили на два камня, как шашлык над очагом, в двух метрах от каменной кладки. Под мину мы сложили дрова. Теперь шашлык надо зажарить.
   Я снял с себя свою драную о камни футболку - опять приходится жертвовать одеждой. Прошлый раз на алтарь свободы от каменного плена легли мои кроссовки. Теперь на заклание идёт футболка.
   - Лерыч, дай пистолет.
   Я взял у него револьвер, откинул барабан и вытащил два патрона. Один патрон я сунул Лерычу в руку.
   - Лерыч, делай, как я!
   Я сжал зубами пулю и начал расшатывать её в гильзе. С мучением на лице, Лерыч делал то же самое. Не иначе, после этой эпопеи придётся идти к стоматологу. Но лучше сидеть в кресле у зубного врача, чем лежать на столе у судмедэксперта.
   Зубы, пока, на месте, а пуля в моём патроне уже зашаталась. Я расшатал её сильнее руками и смог, наконец, вытащить. Пулю я выкинул, а вместо неё заткнул в гильзу скатанный в шарик фантик от леденца (у меня в кармане всегда валяется какая-нибудь бумажка от конфеты). Теперь порох из гильзы не высыпится, и я вставил её обратно в барабан пистолета.
   А вот и Лерыч справился со своей пулей. Я взял у него гильзу и высыпал серый порошок на свою футболку. Футболку с порохом я засунул под обломки досок, которые должны будут гореть под миной.
   - Лерыч, ты ещё молишься святому Бертольду Шварцу? Приготовься, сейчас будем убегать вон по тому туннелю. Можешь уже убегать.
   Я встал, и навёл револьвер на мою футболку под дровами.
   Нажимаю на курок - щелчок, хлопок, и из ствола вырвался сноп жёлтого пламени. Футболка сразу запылала, вспыхнула шипящим жёлтым огнём и мгновенно подожгла дрова. Они затрещали, разгораясь, и огонь стал лизать мину со всех сторон.
   - Бежим! - крикнул я Лерычу, и мы с ним припустились по туннелю.
   Мы выбежали из развилки, добежали до тройной развилки, и я затащил Лерыча в правый поворот. Там мы побежали дальше, но тут...
   Шарахнуло!
   От взрыва вздрогнули камни и ходы наполнились воющим гулом. Мы упали и накрыли головы руками. Ударная волна пронеслась над нами и, казалось, даже протащила вперёд. Вместе с ней прилетела плотная густая пыль, и мы закашлялись, давясь известковой взвесью. Мой глаз мучительно зудел.
   Так мы лежали некоторое время, ожидая, когда стихнут шорохи, удары и звуки каменных обвалов. Потом я нащупал возле себя автомат, фонарик и Лерыча. Он приподнялся на руках и простонал:
   - Све-ет!
   Я зажёг фонарь. Вокруг нас роилась пыль, так, что стен не было видно. Мысленно я представил себе путь назад: всё на месте, всё осталось в памяти.
   - Лерыч, давай-ка, кхе, назад тоже... бегом, кха... батареи садятся.
   Мы побежали обратно, но, всё же медленнее - пылевая завеса ухудшала видимость. Когда, по нашей памяти, должен был быть конец - тупик - мы нашли у себя под ногами гору камней, которая, чем дальше, тем становилась выше. Мы полезли по каменному завалу, уже совершенно не понимая, что вокруг нас, но, вдруг ощутили сильное движение воздуха, которое гнало пыль в одном направлении - сквозняк. Впереди, как-то вдруг, возник сноп белого света, идущий сбоку, справа. Мы ринулись туда и обнаружили перед собой удивительно правильную дыру арочной формы. Камней вдруг стало меньше, мы словно вырвались в какое-то небольшое помещение, на другом конце которого было это отверстие, и, ничего не разбирая, бросились к свету. Свет ударил нам по глазам, ослепил нас; а потом мы оказались в мокрой колючей траве, под синим, темнеющим небом. Был вечер, и мы до него дожили!
   Я увидел, что мы находимся под огромной каменной стеной, в основании которой имелось это самое арочное окошко, которое нам светило внутри. Я осмотрелся - старая стена тянулась во все стороны довольно далеко, и я понял, где мы находимся:
   - Лерыч, это Старотурецкая крепость! Боже, мы оказались аж за маяком!
   Выход, который мы нашли, оказался лазом крепости, построенной ещё турками. Лаз заложили камнем, чтобы не лазили нежелательные туристы. Но мы выбрались, благодаря мине!
   Перед нами зияет чернотой окно в стене, из которого выползает клубами дым и пыль. Мы сидим в мокрой траве и напряжённо смотрим на это окно, не появится ли ещё кто, хотя и так понятно, что уже не появится. Над нами, в небе, расплывается жёлто-бурое дымо-пылевое облако, поднятое взрывом, трава вокруг усеяна белой известковой крошкой.
   Мы сидим, прислонившись друг к другу, сжимаем в руках оружие. За спиной у нас, на двадцать метров ниже обрыва, шумит море, но мы не смотрим на него, мы смотрим на дыру. Этот человек с автоматом остался ТАМ. Если он сейчас оттуда выскочит, прятаться от него будет некуда и придётся вступить в прямое единоборство, поэтому я крепко держу в руках автомат. Лерыч сидит, обхватив колени, его мелко трясёт; я это вижу по тому, как дрожит ствол револьвера в его руке.
   - Димыч, - говорит он, - когда я остался один в темноте... Тогда, когда мы разбежались...
   - Да, Лерыч, извини, Лерыч, так получилось...
   - Да, когда так получилось... Ничего - a la guerre comme a la guerre! Я тогда остался в темноте совсем один, в полнейшей темноте. Без связи, без ничего, ничего не зная - совершенно беспомощный. Мир, как будто исчез. И вот тогда я понял, как сходят с ума - у меня там были все условия для этого, чтобы сойти с ума. Мира нет, вместо него только один страх. Моё сознание просто не имело никакого выбора: кроме страха, ему нечего было воспринимать.
   Страх сразу подступил ко мне. Со всех сторон. Меня здесь не должно было быть, это не моё место, я попал не туда, куда положено, и страх подкрался ко мне. И тогда я подумал: а что с него толку? Светлее от него не станет, он меня не спасёт, а погубит. Совершенно не нужное чувство. Но это чувство стремилось заменить все отсутствующие чувства: зрение, слух, нюх... Страх - он пропадёт только тогда, когда я сойду с ума! Нет! Я решил отрешиться от всего, плюнуть на этот страх: он сам по себе, а я сам по себе. Если окружающий мир исчез вокруг меня, то мир остался внутри меня: я сам себе - мир. И тогда для меня исчезло всё - каменный лабиринт в темноте, все эти крысы, привидения и мертвецы - ничего нет. Я успокоился, мне стало просто всё равно. И я обнаружил, что бояться нечего. Крысы и призраки - они ещё не пришли; я спокойно сижу в темноте на камнях. Я был равнодушен ко всему, ушёл сам в себя. И я избавился от первой стадии...
   Знаешь, древние люди делили страх на шесть разновидностей, шесть стадий страха, так как страх растёт от меньшего к большему. Но эти виды страха могут возникать и сами по себе, отдельно - всё зависит от обстоятельств. Первый, самый нижний уровень этого явления - это страх, просто страх; и его наивысшее, последнее проявление - это ужас. Между ними находятся их промежуточные фазы. Что такое страх? Страх - это опасение или ожидание чего-то плохого. Заметь: оно ещё не случилось - оно ещё только предполагается, что это случится; даже просто допускается, что это может произойти. Но это ещё не значит, что оно произойдёт. Но этого уже боятся! Отсюда получается, что страх - самое смешное, по своей бессмысленности чувство; ведь это острое эмоционально-психологическое переживание по отношению к тому, чего нет! Нет вообще! Как я могу чувствовать того, чего нет!? Это свойство психов! И, поняв это, я перестал чувствовать, я перестал бояться.
   Вторая стадия страха, это страх более глубокого рода - это переживание, связанное с тем, что уже реально происходит, когда происходит, действительно, что-то плохое. В этом случае, такой страх имеет смысл, как неверие в избавление от происходящей неприятности - это уже опасение плохого финала. Если человек верит и видит выход из положения, исчезает и этот страх. Но, даже если ничего не происходит, первый страх ожидания может перерасти во второй страх жертвы. Надумывая себе неприятность, человек начинает верить в её реальность, и вскоре уже боится её, как происходящую по настоящему. Но я уже был избавлен и от этого, - я перестал бояться с самого начала. Несуществующие привидения уже не могли образоваться силою моего воображения. И, вот, сижу я себе в темноте, спокойно так сижу...
   А последняя стадия страха - это ужас. От чего бы он ни происходил, ужас - это чувство страха до того сильное, что оно вызывает необратимые последствия в организме на физическом уровне - идёт разрушение клеток головного мозга. Тот, кто когда-нибудь переживал ужас, помнит это ощущение - оно где-то там, в голове. Я однажды пережил несколько мгновений ужаса, когда мой дядя Коля вёз нас на "Запорожце" и чуть не опрокинулся с обрыва; я тогда был совсем маленький. Тогда у меня в голове возникло какое-то помутнение, словами передать не могу. То, что я тогда чувствовал - это было разрушение клеток мозга. Я их потерял, наверное, тысяч сто, в общем, ерунда, не много. Но когда человек испытывает ужас не мгновения, а несколько секунд, мозг успевает разрушиться настолько, что человек уже перестаёт быть человеком - он сходит с ума и превращается в животное. Многие люди, пережившие сильный ужас, не выдержали этого и стали сумасшедшими. На то у них были причины. Но причин может и не быть. Всё может начаться просто со страха, и, если не взять себя в руки, человек доведёт себя до ужаса. Так вот, если бы я поддался страху в катакомбах, то есть боязни того, чего ещё нет, я дошёл бы до ужаса в этой темноте и, непременно сошёл бы с ума. А потом меня бы, обязательно, отыскали спасатели, целого и невредимого, но... чокнутого! Представляешь, Димыч!? Ничего плохого, всё-таки, не произошло, а я сошёл с ума! Получается, я с ума сошёл просто так! И всё это началось бы со страха. Я как подумал об этом - мне страх стал противен до рвоты. Гадкое и подлое чувство! Да, вокруг темно, я ничего не вижу. Там бродят крысы, они меня чуют, а я их - нет. Где-то лежат мертвецы. Я всё это знаю. Но я не боюсь. Потому что не намерен сходить с ума. Вот так я избавился от страха.
   А потом встал и пошёл по туннелю, подальше от... не знаю, чего. Дальше знаешь.
   Я положил руку Лерычу на плечо.
   - Я в тебе никогда не сомневался, Лерыч. И уж кому-кому, а тебе, точно, не грозит сойти с ума. Ты не из тех людей, Лерыч, которые теряют свой разум - ты ведь им пользуешься, разумом. Страх испытывают все. И мы с тобой испытаем его ещё не однажды; но уж ты, точно, не дашь ему сесть тебе на голову.
   И мы пожали руки, сурово глядя в крепостную стену, а не друг на друга.
   Здесь, под стеной, было некоторое углубление под её основание, и ветра здесь почти не было. От этого здесь роились тучи мошек. Мы, то и дело, хлопали себя по лбу и по рукам. Я, оставшийся без футболки, страдал больше - они мне грызли и спину и плечи. Так и хотелось пальнуть в этот рой из автомата, но это глупо, и я сидел и вздрагивал от укусов и раздёрганных нервов.
   Я думал над словами Лерыча и находил, что страх нас, всё-таки, достал, но... потом, когда всё уже завершилось, когда всё, действительно страшное, осталось позади. Мы прошли через всё, а испугались потом. И вот я дрожу, как Лерыч, и сильнее сжимаю автомат, и не думаю, что теперь делать дальше, не хочу думать.
   - Димыч, а кто это был?
   - Кто это был? - я задумался. Понятно о ком он говорит - о НЁМ, о том, кто был в подземелье. - Кто это был? Это был... это... это крыса-оборотень, Лерыч.
   - Ну, вот, об оборотнях ты ещё не врал!
   - А это и не враньё, Лерыч! Вот, я тебе расскажу кое-что. У меня в школе был один товарищ, от него и знаю.
   Он, как-то зимой, поехал со своим батей на похороны, куда то в Полесье. Похоронили они там родственника и собрались назад. А тут, как раз, циклон какой-то налетел - всю Европу снегом завалило - и там тоже. Из той деревни так просто не выбраться, и застряли они там на недельку - при печах и керосинках жили - всё электричество снега оборвали. Зато в бане парились при свечах - романтика!
   Так вот, насчёт этой бани. Там банщик был - странный мужик - нелюдимый, жил один и обособленно, но, вроде не злой. И говорили про него, что как-то он, вот такой же зимой, где-то в поле, на волков нарвался, и жив остался. Без единой царапины. Как это было, никто не видел, потому что всё знали только со слов двух человек, которые тогда еле ноги унесли. А он не смог унести. Остался. Думали - конец ему, бедному. Собрались все охотники, и отправились его косточки искать, а нашли его живого, по полю бредущего. С тех пор, как он чудом гибели избежал - никто не видел, как это было - стал он таким нелюдимым и скрытным. Так люди думали, мол, натерпелся ужаса до беспамятства. Но как же волки его не сожрали? И пошли потом чудные слухи, такие, что только диву даёшься! Мол, в лесу у него жена есть - волчица! Тогда, в волчьей стае, была самка, одна на всех, и волки ей повиновались. И стала волчица на защиту того мужика, и голодные волки не посмели ей возразить. А волчица принудила мужика стать её мужем! И он стал! Иначе - смерть в волчьих зубах! Теперь, говорят, ходил он время от времени в лес, к своей жене, волчице; и волки его теперь никогда не трогают. А ещё слух был такой, что иногда замечали у него женщину. И когда она появлялась, он растапливал баню ночью, и они там парились. Стали думать, кто-то из сельских баб мужика прижалел, но все бабы истово божились, что они тут ни при чём. И тогда стали говорить, что та волчица - оборотень!
   Конечно, мой друг в такую чушь не верил. Но странный банщик, всё-таки, интерес вызывал. В бане, когда он их обслуживал, на его теле, в самом деле, никаких шрамов от волчьих зубов и когтей не было. Но факт столкновения с волками был единственно верным фактом, среди всех вымыслов. Тем более было интересно, как же он с голодными зверями поладил? Сам банщик, - только одон раз! - кому-то ответил на этот вопрос: что в поле, на его счастье, оказался труп замёрзшего человека, и волки кинулись на него. Но в это мало верилось, почему-то.
   И вот, спустя пару дней, мой любопытный товарищ оказался ночью на улице. Был хороший мороз, чистое небо, ярко сверкающие звёзды. Вдруг вдали завыли волки, целая стая - их голоса то сменяли друг друга разными тембрами, то вступали вместе одновременно. Раньше он никогда не слышал волчьего воя, и стоял, слушал, как заворожённый.
   Вспомнив о сказках про банщика, он пошёл к бане и, к своему удивлению, увидел там еле заметный свет. Подобравшись к бане, он остановился за углом и стал ждать. Прошло немало времени, он уже совсем замёрз. Из банной трубы шёл дым - баня топилась. Становилось совсем интересно. И, вот, наконец, дверь открылась, и из дверей выбежал, разбежался и нырнул в снег сам банщик, в чём мать родила, а за ним - совершенно обнажённая молодая женщина, которая тоже нырнула в снег и принялась там кататься, постанывая и... рыча. Витьку, друга моего, бросило в жар. Такого зрелища он никогда в своей жизни не видел!
   А потом они натёрли друг друга снегом, обнялись... поцеловались... и женщина ушла... Она пошла прямо в чисто поле, в ночь, обнажённая полностью, и скрылась в темноте. А банщик немедленно шмыгнул в баню. Волчий вой поднялся на самую высокую ноту всем множеством голосом - выла уже вся стая. Но через десять минут все волки вдруг стихли и больше уже не выли.
   Нельзя и передать, как мой друг Витька был удивлён увиденным. Странная и таинственная женщина была, не иначе, героиней тех самых слухов, которые ходили про банщика. И Витька всё видел своими глазами: она, совершенно голая, в двадцатиградусный мороз, ночью, ушла в лес и не вернулась. Человеку такое не мыслимо! И врядли ему поверят, если он расскажет об увиденном, поэтому он рассказывать и не стал, а решил за банщиком наблюдать дальше.
   Следующей ночью он снова наблюдал за баней, но там всё было тихо.
   Днём он узнал, что странный банщик сегодня куда-то ушёл из деревни, и думал, что этой ночью уж точно не стоит наблюдать за "объектом". Но ночью опять завыли волки.
   И Витька, тайком выбравшись из дома, снова подкрался к бане. Никакого света там не наблюдалось, была полная тишина внутри. Он заглянул в окошко, желая что-то там увидеть, но внутри была непроглядная темнота.
   Вдруг, он услышал какое-то движение с другой стороны бани - сюда кто-то приближался. Он выглянул за угол сруба и обмер от ужаса: к бане приближались два огромных волка, только один был чуть поменьше другого. Глаза их светились холодным зеленоватым светом. Тот, что крупнее, тащил в зубах что-то большое, размером почти с него самого. Скоро стало видно, что в волчьих зубах - убитая косуля. Волки тащили к бане свою добычу!
   Витька зажал рот перчаткой, чтобы пар от дыхания не выдавал его, так как он, словно загипнотизированный, не мог оторваться от наблюдения за волками. Он уже слышал их хриплое дыхание.
   Волки подбежали к дверям и меньший волк, привстав на задние лапы, мощным ударом сбил задвижку. Двери открылись, и волки ринулись внутрь, затащив туда и добычу. Витька дрожал от страха. Судя по их действиям, он понимал, что здесь они чувствуют себя хозяевами.
   Что будет, если он сейчас бросится бежать за людьми? Звери, наверняка, услышат его, бегущего по хрустящему снегу, выскочат, и мгновенно настигнут его! Баня была несколько на отшибе от других домов. Он не успеет добежать. Холодный пот струйками потёк у него из-под шапки и замерзал на лице. Ему придётся стоять под баней и ждать, что произойдёт.
   Поскольку ничего другого не оставалось, Витька, утомлённый страхом, снова подобрался к окошку и заглянул внутрь. Теперь, через приоткрытые двери пробивалось сколько-нибудь света, и, к тому же, глаза уже привыкли к темноте, и Витька увидел всё.
   Волки, с хрустом и треском, жрали тушу косули, растаскивая её в разные стороны. В темноте сверкали белые волчьи зубы. Запах крови и внутренностей шибанул даже через оконную раму. Витьку затошнило и чуть не вывернуло.
   Волки быстро управились с добычей, осталась только голова. Они теперь принялись жадно слизывать кровь с дощатого пола. С пола, как-то постепенно, они переключились друг на друга, и вскоре стало ясно, что кровь уже давно слизана, и сытые волки лижут не кровь, а заигрывают друг с другом. Это были волк и волчица.
   Потом волчица страшно зарычала, широко разинула пасть, поднимаясь на задние лапы, и... с ней произошло такое, что можно увидеть только в страшном сне! - из её пасти высунулась женская голова, а вся шкура сползла вниз, и из шкуры вывернулась в полный рост та самая молодая женщина, которую Витька уже видел! Она была так же обнажена и дрожала от возбуждении, издавая рычание, уже больше похожее на человеческое. Тогда и волк встал на задние лапы. Он был таким огромным, что стоя доставал почти до потолка. Он тоже разинул страшную пасть, шкура с него сползла таким же манером. И из неё вылез обнажённый банщик! Такого народная молва не ведала: что банщик - тоже оборотень!
   Банщик зажёг свечу. Стало светло, как в прошлый раз. Женщина-волчица сделала какое-то движение рукой, и в очаге сразу вспыхнул огонь, словно он был уже давно разожжён. Настоящее колдовство!
   А потом они бросились друг к другу, и началось такое, что есть зрелище не для слабонервных. Кроме всего прочего, они прокусывали друг другу кожу в разных местах и слизывали кровь, получая от этого чудовищное удовольствие.
   У Витьки перехватило дыхание от всего этого. Уже ничего не боясь, он бросился, сломя голову, к дому. Будить людей некогда - надо действовать! Он схватил в сарае канистру бензина и побежал обратно, к бане. Спички в кармане у него были всегда. В условиях отсутствия электричества, все всегда ходили со спичками, чтобы можно было в любой момент зажечь свечу.
   Добежав до бани, он сообразил сначала закрыть задвижку на двери, а потом принялся поливать бензином деревянные стены, обходя баню вокруг. Закончил он с обратной стороны бани. Выплеснул последний бензин под самую крышу и достал спички. Отступил чуть назад, чтобы огнём не опалило, и попал ногой в большой сугроб. Там что-то захрустело. Витька зажёг спичку и бросил её на стену. Она вспыхнула вся сразу. Огонь окутал деревянную баню, и она жарко запылала.
   Витька бросился от неё подальше, споткнулся и упал в снег: его нога в сугробе за что-то зацепилась. Он потянул ногу - она в чём-то запуталась! В сугробе оказался большой куст ежевики. Её длинные, перепутанные стебли с колючками опутали Витькину ногу, как колючая проволока. Словно петли-удавки затянулись на Витькиной ноге: как он ни тянул - запутывался ещё больше.
   А баня жарко, с треском, пылала. Жар обдавал Витьку, и плавил снег вокруг. Затрещали и стебли ежевики. А Витька не мог вырваться!
   Вдруг, изнутри пылающей бани раздался злой и свирепый волчий вопль. Затем, несколько досок на горящей крыше, с треском оторвались и оттуда, из пламени, вылетели два волка. Их шкуры горели. Как два метеорита они рухнули в снег. С диким воем, как демоны, они кувыркались в снегу, сбивая огонь, пока не потушили его.
   Витька, охваченный паникой, рвался изо всех сил, но гибкие, колючие плети ежевики не пускали его.
   Волки, стонущие от боли, появились прямо перед его лицом. Их обожжённая кожа дымилась, и от неё шёл ужасный горелый запах. С обнажённых клыков стекали струйки крови. Витька понял, что это его смертный час: за спиной пылает баня, а перед ним - два чудовища с человеческим разумом.
   Волки приближались... И тогда он, из последних сил, вокруг себя, очертил на снегу круг. Волки остановились и зло захрипели: переступить защитный круг они не смели. А в это время, видимо, появились люди. Оборотни взвыли и бросились бежать в сторону леса. Витька упал лицом в снег и лишился чувств. На нём уже тлела одежда.
   Люди подоспели вовремя: едва его оттащили от бани, как рухнула горящая стена, прямо на то место, где он лежал.
   Двое суток он проспал в беспамятстве. Кто поджёг баню, люди определили сразу - там нашли канистру из своего сарая. Витька, когда проснулся, рассказал всё, как было. Поверить ему было трудно, но, в подтверждение его слов, на пожарище нашли череп косули, и - самое главное - банщик бесследно исчез. Его больше никогда и нигде не видели.
   А Витька, с тех пор, совсем с тормозов сорвался: темноты боится, а кроме того, боится всяких резкостей: ударов, звонков телефона, даже если выключателем щёлкнешь - и то, пугается... Вот такие, Лерыч, последствия ужаса.
   Лерыч медленно покачал головой, задумчиво глядя в траву. Кажется, рассказ подействовал: ствол револьвера перестал дрожать. Я тоже уже не чувствовал напряжения. Вот только правый глаз продолжал мучить - от раздражения его заливало густой мутной слезой, и я этим глазом почти ничего не видел.
   - И, всё-таки, кто это был? - опять спросил Лерыч. - Сдаётся мне, нам придётся теперь вести два дела: Дело А.Д. Садикова, и Дело Подземного Сталкера.
   Лерыч поморщился и чихнул.
   - Во, правду говорю!
   - БУДЬ ЗДОРОВ! - раздалось у нас за спиной.
   Мы подпрыгнули так, будто под нами взорвалась граната, и, развернувшись в воздухе, выставили вперёд своё оружие.
   Но, нам в упор, зло смотрели три ствола автоматов Калашникова и оскаленная собачья морда - один в один такая, какую я представлял себе, когда рассказывал про волков-оборотней. Автоматы казались игрушечными в огромных руках троих бойцов спецназа. Их глаза холодно смотрели на нас из-под сфер, сквозь прорези масок. С собачьих клыков стекала слюна. Мы замерли, как парализованные.
   - Оружие бросаем, или засовываем его себе в задницу!? - прорычал один из них. Собака щёлкнула зубами.
   Я тут же выронил автомат. Лерыч бросил в траву пистолет. Я выкинул диск с патронами, а Лерыч достал и выкинул свою рогатку.
   Последнее действие просто изумило спецназовцев: рогатка - это оружие!? - и они разразились хохотом. Собака растерялась и завиляла хвостом. Хохот раздался со всех сторон, и мы увидели, что вокруг, из травы, поднимаются такие же богатыри в сферах, бронежилетах и с автоматами. Оказывается, пока мы тут расслаблялись, нас окружили со всех сторон.
   - Наверное, это те два пацана, которые пропали в каменоломнях, - сказал командир.
   Но наручники на нас всё равно надели.
  
  
  
  
  

Глава 17

   ~ после боя. Мой авторитет убит ~ перестрелка с Геннадием Лугаевским? Многое проясняется! ~ осторожный разговор с Геной ~ мы у следователя Махмедова: обмен собранными данными. Опять есть над чем подумать ~ с нервами не шутят: сказка о неадекватном поведении ~
  
  
  
  
   - Ну и задницы у вас, ребята! - процедил сквозь зубы дядя Валик, и выпустил изо рта тучу табачного дыма, как огнедышащий дракон.
   Мы с Лерычем недоумённо переглянулись.
   - Просто о-огромные задницы! - зло повторил он. Его глаза были подобны двум огнемётам, от них хотелось увернуться.
   - А... при чём тут задницы... папа? - осторожно спросил Лерыч.
   - При чём!? Чтобы найти столько приключений на свою задницу, надо чтобы эта самая задница была просто о-очень большой!
  
  
   Отругал нас дядя Валик беспощадно. Для этого, не скупясь, он употребил массу неприятных слов, за исключением упоминаний близких родственников, в силу своей врождённой интеллигентности и присутствия прямого наследника.
   Мне досталось больше всего, как старшему и не оправдавшему доверия. Я был для дяди Валика гарантом дисциплины, образцом благоразумия для Лерыча, но я его, по сути, обманул. И дядя Валик несколько раз повторил это слово: обманул; повторил в разных вариантах, так, что я был вынужден возразить: мол, не обманул, а повёл себя, безусловно, не совсем разумно. И вот тогда дядя Валик опустил руку в пластиковый жёлтый пакет, лежавший рядом, на который мы не обратили никакого внимания, и вытащил оттуда, двумя пальцами, как гадость, некий предмет, не поддающийся опознанию на первый взгляд. Но на второй взгляд в нём узнавался сильно обгоревший ботинок, а на третий - так и вообще, мой кроссовок, который мы сожгли в качестве факела во время нашего первого посещения каменоломен. Я тогда его просто выбросил где-то в той штольне.
   Дядя Валик поднял улику на уровень своего лица и отхлебнул кофе. Он пил уже третью чашку, закуривая кофе сигаретами. Мы, всё это время, стояли перед ним, а он сидел на табуретке. Дело происходило за нашей палаткой - с обратной стороны от входа. Очень стыдно было думать, что кто-то всё это может слышать.
   - Это Омоновцы нашли в штольне, - сказал он по поводу кроссовка, - они всё находят. Мы бы внимания не обратили, а у них служба такая.
   Горящий напалм вспыхнул в его глазах-огнемётах.
   - Так, говоришь, кроссовки в море утонули!?
   Я понимал, что подойдёт только прямой и честный ответ.
   - Дядя Валик, мы там уже были, ещё до гибели Андрея Даниловича. У нас выгорели факела, и я сжёг свои кроссовки.
   И я рассказал всё, как было, признав, что это было неразумно, но закончилось, слава Богу, благополучно.
   - Господи, неужели не понятно: под землёй - это не на земле! - вскричал дядя Валик, - там можно заблудиться на ровном месте! Всякий, кто идёт под землю, непременно, теряют ориентацию в самых элементарных ситуациях. Вот и индейцы тоже!..
   Про индейцев надо сказать, что их благополучно нашли целых и невредимых, несколько позже нас. Но обстоятельства их пропажи были несколько странными.
   Во-первых, их фонари начали выходить из строя почти одновременно. Позже, уже выбравшись на поверхность, выяснили, что всё дело в аккумуляторах - они все имели дефект одного рода. Это можно списать, скорее, на заводской брак, но, почему-то, было больше похоже на умышленное повреждение. Зачем?
   - Кажется, нас хотят выжить из этой программы! - уверенно заявил Кузьев, имея в виду бюджетное финансирование экспедиций и конкурентную борьбу, которая, вроде как, незаметно, велась вокруг этого.
   Его мысль подогревало ещё одно обстоятельство - загадочная подмена схемы каменоломен. Перед выходом, за день до того, схема была одна, а когда они ушли под землю, схема оказалась, на половину, другая. Схема, которую они вынесли с собой, изображала почти абсолютную клеточную структуру ходов, лишь кое-где имеющую косые отклонения от этого правила. В реальности, клетки простирались лишь на половину того пространства, что умещалось на листе, а дальше шёл неопределённый лабиринт. И не мудрено - где-то с того места начинался подъём породы на гребень мыса Хаджи-Бурун, и это не позволило добытчикам камня делать прямые ходы, из-за расслоений породы. Так вот, индейцы с Кузьевым запутались в этом лабиринте и потеряли свои ориентиры, которыми служили двухсотые гвозди с белыми ленточками, вбитые в стены. Их забивали, друг за другом, на расстоянии видимости прямого света фонаря. Но, оказалось, что гвоздь, без белой ленточки, на серой, шершавой стене найти практически невозможно. Но, куда же делись ленточки? Совершенно случайно, оглянувшись назад, индейцы узнали, что происходит с их метками. В луче света они увидели, как ловкая крыса взбегает вверх по стене, отгрызает ленточку и уносит её с собой.
   А потом вышла из строя рация. С её аккумулятором произошло то же самое, что с батареями фонарей. А ведь источники питания у них были разных производителей! - это, точно, говорило об умышленном повреждении!
   Наши призывы индейцы сначала не слышали, а потом стали слышать. Но из-за сложной акустики подземелья не могли понять, откуда их зовут. Они сами тоже отзывались, но их услышали только спасатели МНС, когда спустились вниз. А потом послышалась стрельба и взрывы. Это мы воевали. К тому времени подоспел спецназ и ОМОН. Когда в Старотурецкой крепости громыхнул взрыв и поднялся столб дыма, они все устремились туда. А дальше известно - нас с Лерычем взяли, так сказать, с поличным.
   Потом был оперативный допрос в машине милиции. Мы рассказали всё. А по ходу допроса узнали интересное дело: точно так же, как и мы, в каменоломнях потерялся археолог Геннадий Лугаевский.
   Он, вместе с одним студентом-археологом, дежурил у какого-то лаза, где-то в том районе, где были и мы с дядей Валиком. Они там тоже вызывали индейцев. Кричали почти час, а потом Гена оставил студента, а сам пошёл покричать в какую-то дыру, замеченную неподалёку, что бы эффективнее было. Ушёл и пропал.
   Его стали искать самого последнего, после нас и индейцев, поскольку о его исчезновении сообразили позже всего. Та дыра, действительно, оказалась лазом в подземелье, очень плохим, почти заваленным. На камнях была обнаружена только его фуражка.
   Наш правдивый рассказ о перестрелке все сочли за оправдательную выдумку: мол, нашли оружие, и давай развлекаться, стрелять, а потом всё свалили на какого-то Подземного Сталкера. Однако, грандиозный взрыв в Старотурецкой крепости говорил об обратном - о том, что мы, действительно были в отчаянии, и рвались на свободу всеми силами.
   Прибыли, кстати, и сапёры. Они расспрашивали нас, где лежат боеприпасы, и каким способом мы подорвали мину. Когда они услышали, как мы это сделали, то схватились за голову и, без всякой нашей просьбы, пообещали нам, что ничего не расскажут "вашему папе", то есть, дяде Валику, а то его "кондрашка хватит", если он это услышит.
   Но даже без этих подробностей дядя Валик растерзал нас в клочья. Морально, он не оставил от нас камня на камне, низведя нас до уровня годовалых детей, за которыми нужен глаз да глаз на каждом шагу, и которым запрещена всякая самостоятельность.
   На наших глазах свирепый дядя Валик выкурил, безостановочно, целую пачку сигарет, начиная с первой и до последней. Он выбросил пустую пачку и заявил, что забирает нас отсюда. И даже адрес назвал: к чёртовой матери! Мы же вынуждены были изрекать только тяжкие вздохи.
   Наконец, его гневный заряд иссяк, и огнемёты в глазах потухли. Он молча смотрел на нас усталым взглядом. Так сказать, приговорённому даётся последнее слово.
   Мне было, конечно, неловко, после этой головомойки; я ещё никогда не представал перед дядей Валиком в таком свете. Поэтому понятно моё желание оправдаться, и я сказал:
   - Дядя Валик, конечно, мы вам попортили немало нервов, хотя и не желали этого делать. Я вам всё рассказал правдиво, сами видите, значит, и дальше тоже расскажу правду. Вообще-то, мы всё уже рассказали, о той перестрелке. Но теперь я только добавлю новые соображения...
   Теперь я должен рассказать о тех новых обстоятельствах, возникших на этот момент, которые привели к новым соображениям.
   Геннадий Лугаевский нашёлся сам. Его искали, но безрезультатно. Он, вдруг, пришёл из степи - оборванный, поцарапанный, уставший, и, даже, испуганный. Он рассказал, что с ним произошло.
   Сначала он кричал в ту дыру, которую нашёл в степи. Потом ему показалось, что он услышал оттуда далёкие голоса. Тогда он, немедленно, спустился вниз, чтобы его было лучше слышно. Там он услышал далёкие голоса более отчётливо, и прошёл немного дальше по проходу, чтобы докричаться до индейцев. Но, вдруг, был атакован неизвестным человеком с автоматом. Не имея возможности защищаться, он бежал, куда глаза глядят и тоже заблудился в подземелье. Он слышал стрельбу и взрывы, при этом сидел в полной темноте и не знал, что делать. Когда всё стихло, рискнул выбраться на поверхность. Выход нашёл с трудом, думал: всё, крышка, пропал он здесь навеки.
   Когда я всё это узнал, меня озарила новая догадка: мы сражались в подземелье с Геной Лугаевским!
   Почему мне сразу привиделась знакомая фигура и походка? Только замаскированное лицо - оно, несомненно, было замотано тканью! - не позволило нам сразу узнать знакомого человека. Кроме того, по вине Гены сгорела зажигалка, найденная нами на месте гибели Садикова. Все эти факты сразу всплыли в памяти и связались воедино, поскольку они были связаны все с одним человеком - с Геной Лугаевским.
   Я сразу всё это выложил дяде Валику, и начал плести логическую паутину для ловли истины.
   - Вы ведь знаете, дядя Валик, что мы с Лерычем провели, по сути, своё собственное расследование по делу Садикова, в ходе которого установили, что: Садикова Андрея Даниловича убили - вероятность 90%, и что вместе с Садиковым ещё кто-то искал некий клад - это 100%.
   Дядя Валик впервые усмехнулся. Но только моим процентам. Я продолжил:
   - Естественно было бы узнать, кто это сделал. О насильственной смерти Садикова говорит экспертиза, следственный эксперимент и следы машины над штольней, которые мы обнаружили спустя несколько часов после смерти Садикова. Потом мы выяснили, что в могиле, найденной Садиковым, покоился Старшаков из Питера - знакомый Андрея Даниловича. Почему он здесь погиб? И ведь об этом кто-то знает - он же не сам себя зарыл! В это же место приезжает Садиков с экспедицией, причём так точно, что умудряется найти могилу Старшакова. Значит, они оба ехали на точно известное место, только с разницей в два года. И, конечно, мы узнали, что Садиков, едва приехав сюда, выясняет в морге, не попадал ли к ним Старшаков. Они оба искали одно и тоже! Они оба искали клад! И тот, кто убил Старшакова, несомненно, тоже искал клад. Смерть Садикова заставила нас подозревать, что дело с кладом, всё-же, ещё не было покончено, и за кладом продолжается охота. Впрочем, без его смерти, мы бы обо всём этом не знали. Так вот, у нас давно возникло подозрение, что в отряде есть кто-то, кто ищет тот же клад. И этот человек вполне может быть его убийцей. Старшакова нет - а он был главным знатоком и претендентом на этот клад. Здесь у него были далёкие родственники - Водниковы, от которых и происходило это знание о кладе. После гибели Старшакова, Садиков становился искателем, наиболее близким к цели. И его тоже убрали, потому что кто-то, из-за него, не мог дотянуться до клада, место положения которого, видимо, уже было достаточно хорошо определено. Мы думаем, что это человек из экспедиции, потому что они всегда были друг у друга на глазах - Садиков и его конкурент. Только Садиков не знал о наличии конкурента. Но стоило бы тому сделать хоть какое-то движение, и Садиков бы сразу всё понял.
   Клад был спрятан, или перепрятан в каменоломнях! За ним надо было только сходить один раз. Наверное, поэтому Садиков задумал подземный поход под скифский курган - операция прикрытия! Не знаю, он собирался сам взять клад, или найти его официально. Андрей Данилович честный человек был; думаю, он скрывал само это дело, дабы оно не попало в головы тёмных людей - клад, всё-таки!
   Но второй охотник не мог этого допустить - клад он собирался присвоить лично себе. И убрал Садикова! Но, вдруг, появились эти индейцы - следопыты-краеведы, то есть. Клад был спрятан где-то на их маршруте, и они могли его запросто обнаружить. Вот тогда то все их батареи, вдруг, и оказались испорченными, а схема была подменена. В результате индейцы попали в беду, и начался весь этот ералаш. Появилась возможность, под шумок, попасть в каменоломни, и забрать клад. Когда мы видели ЕГО, у него за спиной был не только автомат, но ещё и тяжёлый мешок с чем-то. Правда, Лерыч? Он забрал клад! А теперь мы узнаём, что Лугаевский был в каменоломнях. Так это он и был! Посудите сами: он водит экспедиционную машину, и разбирается в автотехнике, а значит, и в аккумуляторах. Он испортил зажигалку-улику, которую мы нашли в разрушенной штольне...
   Я понизил голос до шёпота: - Это он, дядя Валик, он!
   - Почему же, по-вашему, он не смылся с найденным кладом, а явился в расположение лагеря? - спросил дядя Валик, уже успокоенный гипнотизмом моего рассказа.
   - Потому, что он не сможет реализовать сокровища, если исчезнет, - ответил я. - Его тогда будут искать по всему миру. И найдут. Разумнее оставаться на виду и слыть человеком, живущим на одну зарплату. Как бухгалтер Корейко.
   По моему, я убедительно всё объяснял. Не мешало бы ещё и выглядеть также убедительно - хотелось смотреть на дядю Валика прямо и уверенно. Но правый глаз портил всё дело. Я морщился от зуда и смотрел косо; глаз заплыл и покраснел. Медики МНС оказали мне первую помощь в виде промывания и капель, а также дали специальную мазь. В общем, мы отсюда, конечно, уезжаем - без медицинской помощи моему глазу не обойтись. Но причина отъезда, понятно, прежде всего - в нашем поведении.
   Немного подумав над моим рассказом - ровно столько, сколько нужно, чтобы открыть пачку сигарет, - дядя Валик сказал:
   - Вы сейчас не сидите в КПЗ, молодые люди, только под моё поручительство. И под слово Бориса Марковича тоже. Мы сказали, что вы говорите правду. Я, например, верю, что всё так и было. А как всё выглядит для спецорганов? С оружием поймали только вас! И больше никого. Вы нашли оружие, устроили развлекательную стрельбу, а потом свалили всё на вымышленного сталкера. Или, другой вариант: встретили в подземелье Лугаевского и принялись его пугать пулями и гранатами. Но для этого надо быть совсем дураками. Спасает то, что Лугаевский сообщает о нападении человека-одиночки, на вас не похожего.
   - Тогда это, точно, Гена! - сказал я. - Стрельба велась только по нам, и другой мы не слышали.
   - А Гена говорит, что он сначала услышал стрельбу, а потом напали и на него! - ответил дядя Валик. - Кому верить? Вам, с оружием, или безоружному Гене?
   Я промолчал.
   - Собирайтесь, завтра уезжаем отсюда!
   Мы потоптались с ноги на ногу и медленно пошли к своей палатке.
   - Кстати, - сказал дядя Валик, вставая с табуретки, - мне за вами ходить надо? И присматривать? Или вы сами ничего не натворите?
   - Папа, нам хватило всего, - ответил Лерыч.
   - А сейчас вы что будете делать, когда соберётесь - пойдёте разбираться с Лугаевским?
   Меня немного передёрнуло - я теперь, вообще, не представлял, как нам с ним видеться, не то что разговаривать. И он был здесь, в лагере, пришёл невинной, пострадавшей овечкой. Для меня это теперь был подозреваемый номер один. Нас он, конечно, узнал, там, в подземелье. Но догадался ли он, что и мы его узнали? Он может это только предполагать. И что же он тогда сделает? А нашим догадкам, как всегда - грош цена, потому что мы, как всегда, не имеем доказательств. И пока мы их не имеем, он имеет шанс что-то предпринять. Но только не на виду у всех. То, что Подземный Сталкер может быть для нас по-прежнему опасен, это - несомненно, и нас спасает именно его нераскрытость - он дорожит ею, и, чтобы остаться неизвестным, не будет нам ничего делать. Если мы его не спровоцируем.
   Я немного прошёлся по лагерю. Вот он, Гена - стоит в кругу коллег-археологов. Должно быть, эту историю он рассказал уже не один раз, начиная с милиции:
   - ...я думал, что убегаю от стрельбы, но, оказывается, я ошибся. Звук в этих подземных ходах путается и сбивает с толку - я бежал навстречу! Выбегаю, вдруг, в один коридор, и чуть не оглох: именно в нём, оказывается, и стреляли! Вижу свет фонаря и человека. Он светит этим фонарём во все стороны, как в панике. Луч задевает и меня. Он успел меня заметить, рассматривать не стал, а стал сразу, без подсветки, лупить в мою сторону из автомата. Я чуть с ума не сошёл! Бросился бежать в другую сторону, обратно. А позади меня - несколько взрывов прогремело! Это ужас!
   Я вспомнил, что когда мы убегали от подземного человека и не видели его, то продолжали где-то слышать его стрельбу. Даже с нашей точки зрения, получается, рассказ Гены похож на правду. Но я ему, всё равно, не верю.
   Вместе с археологами, Лугаевский, прихрамывая, двинулся к общему столу - наступал час ужина. Я прищурил глаз, чтобы видеть его фигуру контурно, без деталей, и увидел ту же походку, которую я узнал в подземелье. Мамой клянусь, и зрячим левым глазом - это он!
   Тут возле меня оказалось ещё несколько археологов.
   - Ну, а вы то, как выбрались, авантюристы? - сразу пристали они. - Вы видели этого стрелка? Узнать его смогли бы?
   Я слышал, как Гена описывал вид ТОГО человека. Голова замотана тканью, как у террориста из видеохроники. И другие подробности, которые мы тоже уже сообщили милиции. Хотя бы эти совпадения нас оправдали. Но как им объяснить, что Гена, с лёгкостью, описывал самого себя?
   - Знаете, - ответил я, - это тяжело вспоминать... В меня раньше никогда не стреляли...
   Мне просто не хотелось говорить. Археологи сочувственно покачали головами.
   Индейцы Кузьева попали под большую раздачу. Какой-то милицейский лейтенант с удовольствием пользовался своей властью, распекая их за легкомыслие и неосторожность, и безжалостно писал всё в протокол, каждая строчка которого может поставить крест на их дальнейшей работе в каменоломнях.
  
  
   В этот вечер все ужинали не вместе сразу, а у кого, когда получится. Мы, с дядей Валиком, ели почти последними. Гены с нами за столом не оказалось.
   Я осторожно крутил головой, пытаясь его где-то высмотреть. Главное, не выдать себя, не дать понять, что мы его узнали. И лучший способ это сделать, подумал я: самим пойти на контакт. Если мы начнём его избегать, это будет выглядеть очень подозрительно для него. Было бы странно не подойти и не пообщаться с человеком, который попал в такую же переделку, как и ты, не спросить, что да как. Это может быть только в одном случае - когда ты про него ВСЁ знаешь! И он может это понять. Но, чёрт возьми, я не представлял себе, как взять, и просто подойти к Гене и что-то ему сказать. Любое изменение в поведении может выдать нас. Он, наверняка, за этим внимательно следит. А может быть, он сам пойдёт на контакт? - из тех же соображений - чтобы не казаться скрывающимся от нас.
   Благодаря показаниям Гены, а вовсе не нашим, в каменоломнях ОМОН и спецназ продолжали искать неизвестного стрелка - вдруг Гена прав, и в него стреляли, действительно, не мы, а другой человек. Поэтому в лагере теперь было полно машин и несколько бойцов с автоматами - подмена тех, кто сейчас бродил по ходам. С ними как-то спокойнее, но завтра, не плохо было бы уже съехать - я почувствовал, что хочу этого - стрельба по нам произвела на меня неизгладимое впечатление. Я чувствовал себя жертвой на охоте. Очень неприятное, должен сказать, чувство.
   Мы умывались перед сном из бака с водой. Вдруг подошёл Гена. Он, тоже, только что умылся, и теперь вытирал руки полотенцем. Так и подошёл, продолжая тщательно обтирать руки полотенцем. Выглядело это многозначительно.
   Я вздрогнул, и от того сильнее плеснул себе в лицо, что бы замаскировать это непроизвольное движение. Гена продолжал обтирать руки, как вивисектор перед процедурой.
   - Ребята, вас не зацепило? - тихо спросил он.
   - Нет, - тихо ответил я. Лерыч шумно фыркнул.
   - Как же вас угораздило туда попасть? - спросил он.
   - А вас?
   - Я услышал стрельбу и, дурень, спустился вниз. Скорее всего, в какой-то момент, я отвлёк огонь на себя. А то бы с вами неизвестно что сейчас было.
   "Ого! - подумал я. - Наш спаситель!"
   Он продолжал вытирать сухие руки, как заведённый. Нервничает.
   У меня по спине бегали большие мурашки - попробуй, поговори с тем, кто хотел тебя убить, и, может быть, до сих пор хочет. Сейчас главное - пройти проверку убийцы - показать ему, что мы ничего не заметили и не поняли. Тогда ему ни к чему будет нас убивать.
   - А сколько их было-то? - спросил я и опять плеснул себе воды на лицо.
   Пожалуй, хватит умываться, а то я с водой буду, как Гена сейчас с полотенцем.
   - Так, вроде, один, - ответил Гена.
   - Нет, их было, кажется, двое. Правда, Лерыч?
   - Да, двое, определённо, - ответил Лерыч и принялся намыливать лицо мылом, чего он никогда раньше не делал.
   - Один всё время стрелял, - продолжил я, - а другой ещё и гранаты бросал.
   - В меня тоже гранаты бросали, - сказал Гена, продолжая терзать полотенце. - Но я заметил только одного.
   - Кто же это может быть?
   - Не знаю, - тяжело выдохнул Гена.
   - Ладно, пойдём мы спать, - сказал я, поскольку не знал, как дальше разговаривать. Лерыч быстро смыл мыло с лица и начал спешно вытираться.
   - Ну, спокойной ночи, - сказал Гена и ушёл, всё так же полируя руки полотенцем.
   Надеюсь, он убедился, что мы ничего не поняли?
  
  
   Спать этой ночью я не мог. Мне всё казалось, что Гена сейчас опять придёт с каким-нибудь вопросом. Я крутился с боку на бок, прислушивался к каждому шороху, и пытался думать вместо Гены. В самом деле, что он теперь думает? Если он испугался, что мы его узнали, что тогда он сделает? А если нет, то, что он будет делать дальше? Если всё оставить, как есть, то ему остаётся только ждать, когда всё утихнет, и про него забудут. Если же он что-то понял, то ему ничего не стоит просто поднять нас на смех - у нас нет никаких доказательств против него. А потом он будет искать случая, как бы нас незаметно успокоить? Это уже хуже.
   Утром по лагерю прохаживались люди в камуфляжной форме и с автоматами.
   Милиция и спецназ продолжали поиски в подземелье даже ночью - ведь там, по нашим данным, скрывается вооруженный разбойник, и они обязаны отреагировать на подобную информацию. Утром они стали возвращаться обратно в лагерь. Никого, конечно, они не нашли. Нашли только место недавней перестрелки, и установили, что стрельба велась из двух стволов - из автомата ППШ, который забрали у нас, и из немецкого МП-40, который не нашли.
   - А вы шмайсер куда выбросили? - спросил, как бы между прочим, командир ОМОНа, подойдя к нам утром.
   Проверяют. Не верят. Всё думают, что это мы с Лерычем баловались. Я им уже объяснял, что второй автомат был в руках у человека, очень похожего на Геннадия Лугаевского. Но всё осложнялось тем, что на Лугаевского я сослался только после того, как узнал, что он тоже заблудился в подземелье. Больше похоже на оговор человека, чтобы выгородить себя. Нас даже предупредили об ответственности за дачу ложных показаний. А пока они проверяют все показания, всех участников инцидента. Против Лугаевского, кроме рассказа двоих хулиганов, то есть, нас с Лерычем, никаких улик больше не было.
   Дядя Валик подозвал нас к себе и сказал:
   - Значит так, план такой. Сейчас мы едем домой, и, первым делом, везём тебя в больницу, лечить глаз, - он показал на меня. - А потом мы едем в милицию. Если по вам стреляли, то, значит, действительно стреляли. А это просто так оставить нельзя.
   Мы попрощались со всеми, кто подвернулся под руку и сели в машину. Нас вёз Дудко.
   - В ссылку! - сказал он, глянув на нас с Лерычем.
   Вездеход "Волынь" поскакал по горбатой колее. Мимо полетели посохшие степные травы и пучки чертополоха, возвышающиеся над всеми. Потом "Волынь" свернула на грунтовку и, задорно тарахтя двигателем, помчалась в город.
  
  
   Дома нас встретил устойчивый запах скипидарки. Мой дед всегда и от всего лечится только скипидарной мазью, других лекарств не признаёт. Будь то простуда или боли в сердце - он всегда намажется этой гадостью. На этот раз были нервы. Когда он узнал по телефону о нашем возвращении и его причинах, то сразу извёл целый тюбик этой мази. Даже во дворе теперь разит скипидаркой.
   Приехав домой, мы оставили там походные вещи, и сразу пошли в больницу. Там мой глаз "заморозили" и обследовали. Нашли и вытащили ещё одну песчинку, которую не смогли достать в полевых условиях. Потом мне выписали капли и мазь, которую следует накладывать на глаз и носить так несколько часов под пластырем или повязкой. Я оплатил всё из своих карманных денег, и мне тут же сделали этот компресс из мази, заклеив глаз пластырем. Вид у меня теперь был специфический. Я разыскал дома солнцезащитные очки, и мы пошли в милицию, к следователю Махмедову. Я настаивал на Махмедове, поскольку был убеждён, что Дело Садикова и Подземного Сталкера теперь объединяются в одно дело, и Лугаевский может иметь отношение к смерти Андрея Даниловича. Всё это мне и предстояло рассказать Махмедову.
   Махмедов, на этот раз, оказался на месте. Он сидел в своём кабинете и листал толстое дело с подклеенными в него фотографиями людей, совершенно нам не знакомых. Да, я знаю, следователи ведут по нескольку дел сразу. Встретив нас, он отложил это дело и достал Дело Садикова.
   Я ему рассказал всё, что произошло, и разъяснил свои соображения по поводу случившегося. На это Махмедов ответил:
   - Вы, ребята, конечно, порядочные раздолбаи. Ведёте себя опасно, нарываетесь, надо сказать. Но, должен признать, что вы просто мастерски добыли многие сведения.
   Сердце зашевелилось в груди. Природная скромность наша зажмурилась от ярких лучей славы.
   - Драть их надо, - спокойно сказал дядя Валик.
   - И это можно, - согласился следователь и продолжил: - Уж поскольку вы внесли свой вклад в следствие, я вам расскажу кое-что любопытное. По вашим данным мы поинтересовались Старшаковым. Оказывается, такой человек, из Санкт-Питербурга, гражданин России, регистрировал своё пребывание в гостинице "Лазурная" два года назад, зимой. Был он здесь довольно долго, десять дней. Был он один. Потом уехал, но в Россию не вернулся - погранслужба не отметила пересечения границы. Дома он теперь в розыске, как пропавший без вести. В данный момент он считается погибшим, но его найденные кости тоже, вдруг, пропали. Что он здесь делал при жизни, понятно, не известно.
   - Он искал клад, - уверенно сказал я. - Или выяснял информацию о кладе. Здесь жили родственники Старшакова - Водниковы. Это дальние родственники. А здесь, в городе, есть кто-то, кто владеет или владел этой информацией. Думаю, что ещё один человек знал об этом, и тоже хотел всё выяснить. Случившиеся происшествия заставляют нас думать, пока только, о Лугаевском. А кости Старшакова были похищены, чтобы скрыть факт его смерти. Вам, обязательно, надо выяснить всё и о Лугаевском, не приезжал ли он сюда раньше, как Старшаков.
   - Спасибо за ценные указания, - усмехнулся следователь, - мы проследим и это. А вот что касается Водниковых, к которым мог приезжать Старшаков, мы навели справки о таких людях. Подозреваю, что подробнее о них можно узнать только на кладбище. Судя по метрическим записям, они поумирали до войны, почти все. Но кто-то из них оставался и потом эвакуировался за пролив; а после окончания войны вернулся сюда. Жил здесь не долго и, вскоре, уехал обратно, в Ставрополье. Если у Водниковых здесь и остались родственники, то только под другими фамилиями. Если Старшаков приезжал к ним, то он должен был их знать
   - А что сейчас будет с Лугаевским? - спросил я, - Он тоже, думаю, должен их знать.
   - Сейчас - ничего, - ответил Махмедов, - мы не можем его задержать - не за что. Но можем опросить.
   - Он не должен знать о наших подозрениях, - сказал я.
   - И не узнает, - заверил Махмедов. - Его опросят другие опера на предмет опознания того, кто в него, якобы, стрелял. И ещё одна интересная деталь. Неделю назад, на имя Садикова прибыл груз из Питера. Понятно, что Садиков теперь получить груз не может, и Трансагенство должно было вернуть его назад. Но мы, на основании своих полномочий, вскрыли груз - большой деревянный ящик - и обнаружили там полный комплект альпинистской экипировки на восемь персон, плюс, фонари и аккумуляторы. Приблизительно так же оснащена группа краеведов, которая сейчас работает в том районе каменоломен. В общем, Садиков выписывал из Питера для своей экспедиции всё, что нужно для работы в подземельях.
   Мы с Лерычем многозначительно переглянулись.
   - Значит он, всё-таки, собирался лезть в каменоломни, - сказал я, - но не объявлял об этом до поры до времени. Понятно, речь идёт о поиске больших ценностей, и вокруг этого мог возникнуть нездоровый интерес. А в том, что он найдёт эти ценности, он был уже железно уверен. Он знал, где они лежат, так же, как знал и тот человек, который унёс их в мешке за спиной. Но Садиков собирался найти клад официально, и сдать его по закону, в отличие от того грабителя; потому он и готовил организованную вылазку силами нескольких человек - вот, оборудование выписал. Конечно, были приближённые люди в экспедиции, которые знали об этом. Околесин и Дудко - несомненно. А ещё, я думаю, Лугаевский. В любой момент клад мог быть уже найден Садиковым, и сдан государству. С этой точки зрения становится понятно, почему убийце было мало просто знать, где лежит клад, и ждать, когда все уберутся домой. Он стремился пресечь вылазку в подземелье, которая, как он знал, была неизбежна.
   Махмедов слушал очень внимательно. По-моему, с таким видом он слушал бы своего напарника.
   - И он пресёк её! - продолжал я. - А потом в подземелье двинулись индейцы, краеведы, извиняюсь. Теперь они, уже случайно, могли найти клад. И он сделал так, что бы они заблудились, а у него появился повод случайно оказаться в подземелье. Он там и оказался, забрал клад и перепрятал.
   - Ну и кино! - сказал Махмедов. - К этому бы ещё и доказательства.
   - Придётся колоть Лугаевского, - подсказал я.
   - С этим мы разберёмся своими методами, - усмехнулся следователь. - Колоть! Здесь надо как-то ловить его на мелочах. Если это, конечно, он.
  
  
   Дома, вечером, я отклеил пластырь, и закапал глаз каплями. Дед осмотрел мой глаз и заявил:
   - Скипидаркой надо мазать!
   - Дед, - говорю, - ты бы ещё горчичник предложил на глаз налепить!
   - Горчичник я предложу тебе на язык налепить! - ответствовал дед.
  
  
   Мы легли спать. Но мне не спалось, а всё думалось об одном: что сейчас думает Гена Лугаевский? Он, конечно, тоже не спит, и думает о нас. Узнали мы его, или не узнали? - думает он. Я пытаюсь представить ход его мыслей и не могу.
   Лерыч тоже не спит, ворочается.
   - Ты о чём думаешь, Лерыч?
   - Я думаю, не проберётся ли Гена к нам сюда.
   - Не думай, Лерыч. Мысли, имеют свойство материализовываться. И хорошие и плохие. Давай, я лучше тебе одну историю расскажу.
   Ты знаешь, что происходит в закрытых помещениях, где долго не бывает людей? Почему после долгой отлучки, человек, вернувшись в свою квартиру, чувствует... что-то? В заброшенных домах, замечено, одни помещения быстро ветшают и разрушаются, а другие ещё долго остаются в нормальном состоянии. Так же, и в заброшенных деревнях одни дома быстро разваливаются, а другие долго стоят невредимые. Буд-то там кто-то живёт. Что происходит в человеческом жилище, в котором нет человека?
   Однажды две студентки сняли комнату в двухкомнатной квартире. Вторую комнату хозяйка закрыла на замок. Там осталась вся обстановка и ещё некоторые домашние вещи, которые хозяйка перенесла туда.
   Девушки спокойно прожили в этой квартире довольно долгое время, пока, однажды, не произошло нечто странное.
   Они затеяли генеральную уборку. Всё вымыли и вычистили до блеска, и добрались даже до таких уголков, где, наверное, лежала ещё хозяйская пыль. Только они вытерли последнюю пыль на цветах, как вдруг, одна из них, видит на стене, внизу, серый такой след от пятерни, словно кто-то грязной рукой шлёпнул. Вот досада - кто-то из них неосторожно запачкал стену. Взяли щётку, тряпку, и стёрли отпечаток.
   На следующий день они обнаружили два таких же следа от грязных рук на комнатной двери, причём, внутри комнаты. Это их, конечно, уже сильно удивило. Подруги поклялись друг другу, что никто из них так не шутил. Следы на дверях смыли.
   Потом следы грязных рук появились опять - на шторах и на батарее. Их было уже больше, это были отпечатки или всей ладони, или отдельных пальцев. Откуда они берутся? Мужчина на их месте стал бы ловить наглого шутника, устроив засаду. Но девушки поняли сразу: это домовой. Что делать дальше, их мнения на этот счёт разделились. Одна считала, что домового надо изгонять, как демоническую силу, а другая считала, что его, наоборот, надо задобрить.
   Следы продолжали появляться. Причём, где угодно, без всяких препятствий: то внутри шкафа, то на оконном стекле, то на потолке. Сторонница борьбы с нечистью тщательно их вытирала, и всё грозилась, как-нибудь, "очистить" квартиру. Другая девушка предлагала попробовать следы не вытирать и посмотреть, что из этого выйдет.
   - Нет, - ответила её подруга, - никаких поблажек! А то он совсем на голову сядет!
   Следы от рук старались появляться в тех местах, за которые девушки сами берут руками: на дверной ручке - обязательно, на вентилях кранов, на спинках стульев. Но когда залапанными оказались ещё и ложки, противница домового не выдержала и стала осыпать его градом проклятий. Но поскольку самого адресата видно не было, она бродила по всей доступной жилплощади и ругала его самым гадостным образом.
   Через день девушки обнаружили следы у себя в постелях - прямо на простынях. Вот теперь им совсем стало страшно.
   - Ты, Ирка, как хочешь, а я своё бельё стирать не буду, - решительно сказала та, которая была за дружбу с домовым. - Мы же его злим, понимаешь?
   - Это он меня злит, понимаешь!? - ответила воинственная Ирка, и отправила свою простыню в стирку.
   Утром просыпается Ирка, смотрит вокруг: нет следов, всё, вроде, чисто.
   Спускает она ноги с постели и, с ужасом, видит эти следы на своих же ногах, ниже колен. ОН трогал её ночью! От Иркиного визга проснулась и её подруга. У подруги никаких следов на теле не было. И во всей квартире тоже, нигде следов не было, даже на чашках и ложках.
   - Не смывай! - решительно заявила подруга.
   Но Ирка не послушала. Как же так - не смывай! На ногах-то! Вымыла она ноги.
   А на следующее утро обнаружила она такие же следы у себя на животе. Ирка сразу бросилась в душ и, дрожащими руками, всё с себя смыла. В тот же день она приволокла откуда-то книжку по белой магии. Книжка была зачитана до дыр в такой степени, что у неё даже обложка отсутствовала. Эта потрёпанность придавала книжке ещё больший авторитет в глазах Ирки. И вот Ирка принялась жечь соль в сковородке и читать заклинания на непонятном языке, которые были в книжке написаны. Эти действия должны были, якобы, изгнать непрошенного духа. Когда Ирка почувствовала, что сама впадает в некий транс, она решила, что призванные на помощь магические силы подействовали, и можно остановиться. Тогда она пошла спать. Сон быстро сморил её.
   Проснулась она рано и сразу осмотрела себя. То, что она увидела в зеркале, ужаснуло её: следы от грязных рук были у неё на груди и на спине! Но как такое возможно!? Как она могла ничего не почувствовать?
   - Оставь его в покое. Наиграется и перестанет, - посоветовала подруга.
   - Что!? Тебя когда-нибудь лапал чёрт знает кто, без твоего ведома, когда ты спишь!? - вспылила Ирка. - Я с ним разделаюсь!
   И она снова принялась читать заклятия на непонятном языке.
   Вечером она выпила кофе и приготовилась ночью бодрствовать, что бы выследить негодяя.
   - Может, давай съедем отсюда? - предложила ей подруга, засыпая.
   - Сначала я выкурю его отсюда! - ответила Ирка.
   И вот, наступило утро. Следы от грязных рук снова оказались на Иркином теле, естественно, ещё выше - на шее. Вся шея в чёрных пальцах. Только она этого уже не видела. Подруга видела. Соседи видели. Потом милиция видела. Очень уж сильно кто-то захватал её шею грязными руками, прямо до смерти - она была задушена.
   Чёрные следы рук - последний раз - были обнаружены ещё только на страницах книги, которую притащила Ирка. Книга была по чёрной магии, а не по белой. Но как это узнаешь, без обложки-то? Не те заклинания Ирка читала.
   Но милицию такие объяснения не устраивали. Они просто провели экспертизу, и установили, что на Иркиной шее, равно как и на страницах дурацкой книжки, находятся отпечатки рук её доброй подруги, пытавшейся дружить с домовым.
   Подруга всё отрицала, да она и не могла иначе - она этого не делала! Она не делала, а делала... она. Совсем не понятно? Психиатрическая экспертиза установила: подруга страдает раздвоением личности. В своей второй ипостаси она какой-то тёмный человек, вроде как, ниндзя-убийца. Вот почему она умудрялась мастерски, бесшумно, перемещаться ночью по квартире и, так же бесшумно, подбираться к спящему человеку. Раздвоение личности, как было установлено, возникло в результате сильного стресса, пережитого в ранней юности. Так вот, Лерыч, я хочу спросить: ты как, после каменоломен, мандраж прошёл?
   - Прошёл, Димыч, и следа не осталось.
   - А у меня, Лерыч, знаешь, не очень...
   - Димыч, ты шутишь.
   - Ты, Лерыч, того, следи за мной...
   - Да ну тебя! Пугаешь вечно...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 18

  
   ~ если не мы, то кто же: по следам мёртвых - ищем на кладбищах ~ ...и находим ~ затерянное кладбище, где упокоился Водников ~ Ивановы - родственники Водниковых ~ следствие на листе бумаги ~ скзка-быль на сон грядущий ~
  
  
   От моего деда и дяди Валика мы с Лерычем получили "последнее китайское предупреждение". Это значило, что малейшие дисциплинарные недоразумения с нашей стороны повлекут за собой крупнейшие, для нас, неприятности. Лерыч будет немедленно увезён отсюда, и дома ответит за испорченный папин отпуск, а я останусь один на один со своим суровым дедом и угрызениями совести, опять же, за испорченный отпуск дяди Валика и каникулы Лерыча.
   Дядя Валик ещё раз потребовал подробный отчёт о нашей деятельности в экспедиции после гибели Садиков, и ещё раз внимательно выслушал, в спокойной домашней обстановке, наш рассказ о проведённом следствии. После этого он предложил нам оставить это дело в покое и предоставить всё милиции.
   - Мы и так предоставили всё милиции, - ответил я. - Вы же сами слышали, дядя Валик, мы всё рассказали Махмедову.
   - Вот и достаточно. А что, вообще, вы собирались делать дальше?
   - Последовать совету следователя.
   - То есть?
   - Сходить на кладбище и поискать там Водниковых.
   - О, Боже!
   - Дядя Валик, кладбище - тихое и спокойное место.
   - Вы что, получили задание от следователя?
   - Нет.
   - Тогда пусть следователь этим и занимается.
   - Но он не собирается это делать! Почему всю, действительно важную информацию, добыли именно мы? Потому, что никто больше этим не занимался. Для следствия, с самого начала, это был "висяк". После нас они только справочные, документальные данные подняли.
   - Может, отстраним Махмедова? - усмехнулся дядя Валик. - Что вы будете делать, если найдёте Водниковых?
   - Сообщим результаты Махмедову. Пусть устанавливает родственные связи для выяснения живых родственников Старшакова.
   Дядя Валик думал некоторое время, то и дело, поглядывая на нас из-под руки, подпирающей чело.
   - Хорошо, - наконец сказал он. - Посетим могилы родственников. Завтра сходим на кладбище. Ну и отпуск!
  
   Распорядок следующего дня был такой: съездить на кладбище и посетить могилу бабушки и дедова брата, привести их в порядок; попробовать отыскать могилы Водниковых (время ограничено); потом заехать на рынок и набрать продуктов на неделю; затем, вернуться домой и заняться ремонтом и стиркой личной одежды.
   Мне предписывалось продолжать лечить свой глаз, ибо, пока он не будет здоров, выезда к морю не состоится. А ведь оставалось только тринадцать дней до конца отпуска дяди Валика. И я пошёл на эту жертву - согласился, чтобы дядя Валик и Лерыч отправились к морю без меня. Но Лерыч, от такого предложения, обрёл настолько выразительный кислый вид, что стало ясно - без меня ему отдых не мил. Я чуть не прослезился единственным глазом. И оба Рыжаевых остались отдыхать во дворе.
   Итак, мы едем на кладбище. По дороге я объясняю дяде Валику, что использование внештатных добровольных сотрудников и осведомителей - это обычная практика полицейских сил во всём мире. А дядя Валик мне объяснял, что боевые действия с использованием огнестрельного оружия - это обычная практика сил специального назначения, вроде ОМОНа, а не таких, как я.
   На кладбище мы, довольно долго, искали могилу бабушки и дедова брата, поскольку на наших кладбищах это дело не простое. Порядок расположения могил, сплошь и рядом, нарушен совершенно произвольным расположением оградок, деревьев, и столиков с лавочками, из-за чего кладбище превращается в лабиринт. Но мы своих, всё же, нашли, и привели в порядок.
   - Ну, как вы теперь будете искать этих Водниковых? - спросил дядя Валик, когда всё было закончено, - и, самое интересное, зачем?
   - Если мы узнаем их более полные метрические данные, то можно попытаться установить их современные родственные связи, - ответил я. - А искать их будем логически. Умерли они давно. Известно, что последние из них после войны здесь не умирали, а просто уехали отсюда, значит искать нам нужно довоенные могилы предыдущего поколения.
   - Ну, что ж, попытайтесь воспользоваться этой логикой, - ответил дядя Валик.
   И мы начали.
   Кладбище было не маленькое, и делилось на новое и старое. Новое было по одну сторону главных ворот, а старое по другую. Сейчас мы находились на территории нового кладбища и теперь отправились в старую его часть. Мы вышли на широкую дорогу, разделяющую кладбище на две исторические половины, и по ней вернулись к главным воротам, чтобы от них начать поиск.
   У ворот сидело несколько бабулек, торгующих цветочками, и несколько, ещё не старых, мужиков упадочного вида, побирающихся милостыней. Эти товарищи, как говорят, угощаются с могил поминальными закусками. Значит, они могут не плохо знать кладбище. Эх, с кем только не приходится общаться следователю! И я спросил у них, где находится довоенное кладбище. Они принялись подробно объяснять мне, где было кладбище "при Сталине". Оказывается, это довольно далеко отсюда - там, где виднеются трубы и краны промзоны. Надо миновать мемориальный участок с военной братской могилой - это и есть граница 45-го года - а дальше, получается, идут довоенные захоронения.
   Всё понимая, я полез в карман и достал три гривны, которые вручил мужикам, за информацию. Деньги были, конечно, из моего личного бюджета, который и так уже солидно похудел, компенсируя утрату кроссовок и футболки.
   - Вам на разведку даю час, - сказал нам дядя Валик. - На рынок ещё заехать надо. И без глупостей! Жду вас у ворот.
   И дядя Валик отправился отдыхать на лавочку возле мастерской по изготовлению памятников.
   Мы немедленно двинулись в указанном нам направлении. Вскоре мы добрались до военного мемориала, пересекли его, и попали в самую глушь. Здесь, действительно были могилы очень старые, датированные 45-м, 46-м, и 47-м годами. Ещё дальше кладбище просто заканчивалось почти разрушенным каменным забором и пустырём.
   Мы осматривали все могилы, с трудом читая надписи на них, и Водниковых не находили. Да их здесь и не должно было быть, но искать больше было негде. Я посматривал на часы, помня о "последнем китайском предупреждении" и о том, что ещё нужно время, что бы вернуться назад. Отпущенный нам час подходил к концу.
   Куда же делось довоенное кладбище, неужели его снесли? По закону, оно должно просуществовать ещё более сотни лет, так как срок службы кладбища установлен в 200 лет. Может быть, оно было уничтожено во время войны? Промзона уже рядом, но, всё же, до неё, от этих могил, простирается не маленький пустырь, поросший густым кустарником. Неужели, здесь оно и было.
   Время возвращаться назад, а мы ещё не осмотрели даже половины доступных здесь могил. И я даже не вижу, где они заканчиваются. Что бы разобраться в этом, я сделал то, чего никогда бы не сделал при посторонних свидетелях, ибо на кладбище это сочтут за кощунство - поведение подобного рода. Я влез на дерево. Солнцезащитные очки я поднял на лоб, чтобы лучше видеть своим одним глазом, и осмотрелся вокруг.
   Послевоенные могилы тянулись далеко в обе стороны. За пустырём я разглядел заборы и постройки промзоны. Там торчали вышки, столбы, краны, горы щебня и, замерший на веки, ковш экскаватора. Дальше я увидел опять деревья и, снова, старые технические постройки с выбитыми стёклами. В стороне я разглядел овраг, о котором упоминали убогие мужики, дающие справку за трояк. Они говорили, что довоенное кладбище упирается в овраг. Мысленно, я соединил воедино все их ориентиры и обнаружил, что оно должно находиться, получается, на территории промзоны. Что же это за деревья там виднеются?
   Я слез с дерева.
   - Лерыч, я, кажется, нашёл старинное кладбище, но в этом не уверен. Нам надо возвращаться назад, и подумать, как туда попасть опять.
   Мы вернулись к воротам кладбища вовремя. Я рассказал дяде Валику о том, что мы ничего не успели найти, и что довоенное кладбище должно находиться на территории промзоны. Он ответил, что его там уже, конечно, нет. Действительно, было бы странным, если бы среди мастерских и складов располагалось кладбище, или, наоборот - промзона находилась посреди него. Суждения верные, но без проверки неполноценные. Хорошо бы, хотя бы, заглянуть, и убедиться в этом. Тем более что ничего другого нам и не остаётся.
   Мы побывали на рынке, закупили продукты, и вернулись домой.
   Я абсолютно не сомневался, что Лугаевский, всё время, и в данный момент в частности, думает только о том, что произошло и как с этим быть. Он, обязательно, что-то предпримет, когда придумает что, если уже не придумал. Ему надо решить две задачи: что делать с найденным золотом, если он уже это не решил, и выяснить вопрос, узнали ли мы его в подземелье, или нет. И он будет действовать, пока мы тут лечим мой глаз! Но действовать он вынужден осторожно, незаметно и не спеша, что бы не выдать себя излишней активностью. Значит, мы ещё имеем шанс успеть что-то выяснить, что поможет продвинуть следствие в направлении к преступнику. Нам надо найти Водниковых, и попытаться выйти на их родственников. Старшаков контактировал с ними и знал где искать клад. Гена тоже знал, где искать клад, а значит, может быть, он тоже встречался с этими родственниками. Вот тогда-то они и смогут показать, он это или не он! Очень зыбкая следственная нить. Но другой у нас нет. И придётся дёргать за неё.
   Эти соображения я изложил Лерычу, и заявил, что нам, как угодно, но надо попасть в промзону и что-нибудь узнать.
   - Папа не пустит, - сказал Лерыч.
   - Знаю, - вздохнул я.
   Как же не легко вести дело с таким грузом на хвосте! - дядя Валик с моим дедом, и другие контролирующие лица, вроде начальства экспедиции. Все над тобой старшие, и все за тебя отвечают! Теперь надо как-то отпрашиваться у деда и дяди Валика. Я тщательно обдумал свою просьбу, и пришёл к самому простому её варианту, который не напоминает о недавних провинностях - то есть, без вопроса "можно?".
   - Мы с Лерычем хотим по городу прогуляться, - сказал я им. - Как всегда: посмотреть достопримечательности, на Пику подняться, и прочее.
   Просьба вполне обычная, мы каждый год гуляли с Лерычем по городу, это был обязательный пункт ежегодного летнего отдыха. И последние годы, поскольку Лерыч уже не маленький, в город мы ходили сами, без дяди Валика. На это я и рассчитывал. Дядя Валик обратился к деду:
   - Дядя Серёжа, что с ними делать? Огород копать отправить?
   Дед упёр руки в бока, подумал, и сказал:
   - Ну, в город пусть сходят, как всегда. Только без этого "и прочее"! Возьмёте две десятилитровые канистры и наберёте воды из источника под Пикой. Это будет ваше "прочее". Понятно?
   - Отправитесь после полудня. Сначала хозяйственными делами позанимаемся, - определил дядя Валик
  
  
   Наступило утро следующего дня, и мы занялись хозяйственным делом - той самой прополкой огорода. Дядя Валик решил нас сначала уморить работой, прежде чем отпускать на прогулку, чтобы нас не потянуло на приключения. Работа, с перерывами, затянулась до двух часов дня. Свободны мы оказались около четырёх. Нам дали время до девяти часов (начало темноты), и обязали принести двадцать литров минеральной воды.
   И, вот, мы с Лерычем выбрались на автобусную остановку. Что дальше делать? Гора Пика и кладбище находятся в разных углах города. Прямых автобусных маршрутов между ними нет, и попасть из одной точки в другую можно только с пересадкой. Значит, в первую очередь, придётся выполнить обязательную программу - съездить за водой. И мы отправились на Пику.
   В летний сезон здесь полно туристов и они всегда создают очередь у источника. Они все знают, что эту воду пили ещё древние здешние цари. Для туристов она как музейный экспонат. Нам пришлось провести ещё минут сорок в очереди - почти все туристы набирали "экспонат" десятками литров, а напор у источника не велик - около 25-и литров в минуту (все уже давно подсчитали). Мы набрали воду, по десять литров каждый, и, с этим грузом, отправились на кладбище, точнее, в район промзоны.
   Промзона представляла собой часть городской окраины, где располагалось несколько разношёрстных предприятий. Мы вышли на остановке, которая называлась "Канатная фабрика". Это предприятие давно пришло в упадок, и было закрыто по простому поводу: пеньковые канаты делают из конопли, и здесь всегда паслись наркоманы. Так же были закрыты и большинство других предприятий, скорее из-за старости и ненужности. На безымянной улице промзоны, раздолбанной большегрузным транспортом, было тихо и пустынно.
   Мы отправились в ту сторону, где должно было быть городское кладбище. Проходя мимо каких-то ворот, мы увидели в будке сторожа. На воротах было написано: "Мех. участок Металстройтреста". Через дырки в воротах было видно, что "мехучасток" - это свалка списанной строительной автотехники, которую потихоньку разбирают на запчасти. Занимаются этим четыре пьяных слесаря, шатающихся туда-сюда по территории.
   Мы подошли к сторожу металлолома и спросили, где тут довоенное кладбище. Сторож принялся объяснять нам, что за два квартала отсюда надо сесть на автобус и ехать восемь остановок. В общем, он понятия не имел, что кладбище, оказывается, здесь рядом.
   Мы прошли дальше, и подошли к воротам с надписью, сделанной краской во всю ширь "Песок. Щебень. Уголь". Здесь тоже сидел сторож. Он был постарше предыдущего, и кое-что знал.
   - Здесь давно нет кладбища, пацаны, - сказал он, - исчезло. Тут всё застроили.
   Это было последнее предприятие на этом конце промзоны, называлось оно "Склад РСУ-20". Дальше виднелись какие-то огороды и старые постройки.
   - Ладно, Лерыч, - сказал я, - попробуем обойти этот склад РСУ вокруг. Бери канистру.
   Мы завернули за угол, и пошли по густой высохшей траве вдоль старого, щербатого, каменного забора, за которым возвышались горы щебня и песка. Дошли до следующего угла и повернули за него. Здесь густой кустарник торчал ветками-палками во все стороны, мешая идти, но мы упорно шли дальше. Теперь мы были строго позади склада. Вот и следующий угол. Он выходил на самый край неглубокого оврага, который тянулся по тылам промзоны. Обойти угол было невозможно, если не спуститься в овраг.
   Я поставил свою канистру на землю и быстро взобрался на забор.
   По ту сторону забора я увидел две горы: гору песка и гору щебёнки, склоны которых поросли травой и лопухами. Песок и щебень из них выбирали с той стороны, а до тылов никогда не добирались, благодаря чему здесь и обосновалась эта флора. Прежде всего, я огляделся вокруг: не видит ли меня кто-нибудь, но ни одной живой души я нигде не заметил. После этого я рассмотрел планировку местности и обнаружил, что вторая стена, примыкающая к углу, тянется далеко в даль, и где-то метрах в двадцати впереди к ней примыкает ещё один такой же каменный забор, образуя вторую ограждённую половину той же территории. Там виднелось скопище старых ржавых вагончиков, какие ставят на стройках для строителей. Окна в них были, или наглухо заколочены, или выбиты настежь. Дальше были видны густые заросли деревьев, и, правее, и ещё дальше, просматривалась другая территория. Там я увидел воздетый к небу, словно застрявший в параличе, ковш экскаватора, тот самый, что я видел вчера с кладбища.
   Молча, я сделал Лерычу знак рукой стоять, и осторожно, чтобы не свалиться, прошел по стене вперёд, до второго забора. Другая половина территории РСУ тоже была безлюдна, а забор так же тянулся, должно быть, до самого оврага.
   Я вгляделся в заросли деревьев, опутанные паутиной гусеницы американской бабочки. Там, неожиданно, я увидел застывшую человеческую фигуру, настолько застывшую, что я понял: это статуя. Я видел только верхнюю её часть - склонённую голову и плечи, но, нет сомнений: это была статуя! В другом месте мне удалось разглядеть верхушку какой-то каменной плиты, стоящей ребром. Теперь я понял, что вижу надгробные памятники. В другой раз я, обязательно, бурно обрадовал бы Лерыча этим открытием, но сейчас мы находились на чужой незнакомой территории, и необходимо было соблюдать секретность. Поэтому я молча вернулся обратно и слез с забора.
   - Кладбище там, - сказал я Лерычу. - Но чтобы добраться туда, необходимо спуститься в овраг и пройти по нему до тех зарослей в паутине. Берём канистры и действуем!
   Овраг был не глубок - не более трёх метров, с пологими склонами, поэтому мы легко скатились вниз и пошли вперёд. По всему было видно, что человек не появлялся в этом месте пару десятилетий, точно. В овраге было удивительно чисто: здесь лежали только обломанные с деревьев сухие ветки и опавшие листья, что мусором считать, в общем-то, нельзя, это - природа. Зато, здесь не было, даже, ни одного окурка или пивной пробки. Там, где появляется гомо сапиенс, всегда полно бумажек, пакетов, пачек, коробок, банок, бутылок и предметов гигиены. Здесь всего этого не было. Мы были первыми людьми, появившимися здесь за, бог знает сколько, лет.
   Наконец, мы очутились напротив массива зарослей. Здесь мы увидели, на краю оврага, остатки стены с окнами, которая тянулась довольно далеко. Обломки одноэтажного строения, которое некогда здесь стояло, обсыпались на дно оврага и едва виднелись из-под земли. Склон здесь был более пологий, чем в начале, и мы стали подниматься по нему вверх. Поднявшись, мы оказались перед густыми дебрями кустов, которые переплелись между собой ветками и образовали живую ограду, на которую, в отличие от забора, невозможно взобраться. Тогда мы пробрались к углу каменной стены, который не смогли обойти сверху, и стали продвигаться дальше, в глубину, вдоль этой стены. Я впереди, а Лерыч за мной.
   Вдруг, перед нами оказались могилы. Много могил. Они были перед нами, вперемешку с кустами, полузасыпанные листьями и увитые полющем. Могилы виднелись вдали, между стволов деревьев. Где кончалось это пространство с могилами, видно не было из-за густой растительности.
   Почти все надгробия были полуразрушены, многие могилы провалились, и памятники торчали из земли на половину, иные, упавшие, просто лежали. Я приблизился к ближайшей надгробной плите и с трудом разобрал имя: "Пётр Левцов...". Дата, то ли рождения, то ли смерти, была 188... год.
   - Лерыч, вот оно, старинное кладбище!
   - Здесь и надо искать Водникова? - спросил он.
   - Да.
   - Но, как?
   Я окинул взглядом весь этот безразмерный хаос. Он прав: как?
   - Лерыч, значит так: мы обойдём, для начала, всё это вокруг, под стеной. И сможем как-то определиться с положением. А по пути будем читать надписи на могилах. Это уже поиск.
   Канистры мы оставили под стеной за кустом - с ними тяжело передвигаться - и отправились на разведку. Я, по-прежнему, впереди, а Лерыч за мной.
   Мы шли вдоль стены, осматривая только крайние могилы. Надо сказать, это было нелегко - и двигаться и осматривать. Здесь было жутковато. Из-за густых, сильно разросшихся деревьев, которые здесь повырастали, где им угодно, над кладбищем стоял полумрак, даже в дневное время. Ещё темнее было от множества вороньих гнёзд, которых было по десятку, точно, на каждом дереве. Но самое страшное - это паутина, которая густо заплела все кроны, с верху, до низу. Деревья выглядели, словно высохшие мумии в бинтах. Вредительская гусеница, называемая в народе американская бабочка, обожрала все листья и запутала ветки паутиной. Выглядело это ужасно, и под этим всем - покосившиеся могилы.
   Мы добрались до угла кладбища, который был образован каменной стеной и кирпичным забором, ограждающим, по-видимому, металлолом Металстройтреста, или, как там его. С этого забора свисали обрывки колючей проволоки, перевитые с полющем. Мы шли дальше, с трудом разбирая эпитафии на могилах, а на некоторых вовсе ничего не разбирая. Памятники все были дореволюционные, сейчас таких не ставят. Кроме надгробных плит, это были, в основном, статуи, изображающие какой-нибудь скорбный символ. Женщина, горестно склонившая голову, стоящая на коленях, или сложившая молитвенно руки. Памятник, в виде ствола дерева с обрубленными ветками. И, опять, та же горюющая женская фигура, обнявшая тот же ствол без веток. Два голубя на камне - один мёртвый, а другой стоит над ним. Фотографий не было ни на одном памятнике.
   Мы добрались до следующей стены - бетонной - огородившей кладбище с третьей стороны. Все три стены, для меня, как для аналитика, теперь были словно три написанные строчки на листе бумаги. Из них я узнал, как кладбище спряталось от мира. Сначала, очень давно, здесь построили РСУ. Его территория достигла кладбища, и предприятие отгородилось от него каменной стеной. Позже, рядом с РСУ, расположился Трест. Он просто примкнул своим кирпичным забором к уже имеющейся стене РСУ. И кладбище оказалось отрезано с другой стороны тоже. Ещё позже, к тресту присоседилось другое предприятие со своим, более современным, забором, бетонным. Сзади кладбище ограждал овраг и густые заросли. На предприятиях сменилось три поколения работников, и никто из них уже не знал, что находится по ту сторону запущенных заборов. Они думали, что там территория какого-нибудь соседнего "Шараш-монтаж-треста" или РСУ-КУКУ-МУМУ. Кладбище, в тайне, продолжало существовать в полном глухом окружении. Это был необитаемый остров на суше.
   Вдоль бетона мы шли дольше всего, пока не добрались до развалин стены, которая стояла над оврагом. Подобраться к самой стене было почти невозможно из-за густых кустов. Теперь мы имели представление о размерах кладбища. Островок был не очень большой, примерно, метров сто на сто. Но представлял он собой сплошные заросшие джунгли, и, просто так, здесь не пройдёшься, осматривая всё подряд. В отчаянии, я не знал, что делать, и потащил Лерыча в обратный путь, опять вдоль стены.
   Мы не дошли ещё до кирпичного забора, когда стал виден низкий, просевший в землю, склеп, с крестом на крыше. Он был чуть в глубине, за рядами могил, при первом проходе мы его не увидели. С этой стороны у склепа была железная дверь. И она была чуть приоткрыта. Маленькая такая, чернеющая щель. Если бы это был не склеп, то на подобную деталь никто бы не обратил внимания. Он, получается, был вскрыт. Я смотрел на эту щель, и подумал, что на склепе, тоже, должны быть надгробные надписи...
   Вдруг, под действием моего пристального взгляда... Нет, такого не может быть!.. Дверь, сама, начала медленно открываться внутрь. Я почувствовал прилив крови к голове и сухость во рту. Я остановился, боясь издать хоть звук. Лерыч ещё ничего не заметил и упёрся в меня.
   Дверь провалилась в темноту склепа почти полностью, и я увидел... светящийся красный глаз, смотрящий на меня из темноты. Я был близок к обмороку. Остатки трезвомыслия пытались нарисовать какое-то объяснение этому. Но, поскольку, я сам был одноглаз, мне представился клыкастый вурдалак с вытекшим глазом. Я забыл, что надо дышать. Лерыч толкнул меня в спину, и я снова схватил ртом воздух.
   - Димыч, ты чего?
   Красный глаз медленно двигался в разные стороны. А потом, вдруг, он превратился в зажжённую сигарету, зажатую в грязной руке. Из склепа вышел потрёпанный, заросший мужик, в драной коричневой робе, такого вида, словно на ней разворачивался танк. Да и сам по себе он выглядел так, словно по нему пробежало стадо бизонов. Текстура кожи на его пропитом лице мало чем отличалась от каменных лиц статуй.
   Теперь и Лерыч увидел его.
   - Димыч, Димыч, Димыч... - застонал он тихонько, - бежим отсюда...
   Мужик уставился на нас. Мы были очень близко.
   - Шо? - сказал он.
   Ничего не придумав, я пожал плечами.
   - Курить есть? - спросил он хриплым голосом.
   Столбняк уже оставил нас и я спросил:
   - Ты кто?
   - Ё-моё! - был ответ, - ну... блин... растудыть её в качель. Ну, каждый - ты кто? Шо, менты, что ли? Ну, как не человек я, или как? Выйдешь ночью за спичками, а тебе - ты кто! Шо, у меня рожа другая?
   Другая, конечно. Я уже понял, что это товарищ без определённого места жительства - б.о.м.ж. - определённо живущий на кладбище, в тиши и покое.
   За его спиной, вдруг, возникла другая фигура, долговязая, в остатках спортивного костюма. Он тоже выбрался из склепа. Интересно, а где покойники?
   - У-у, какой шалман собрался, - сказал второй, обходя первого и пробираясь к нам. Самогонный перегар достиг наших носов. Если он подойдёт ближе, мы впадём в анестезический обморок.
   - И шо, курить есть? - спросил он тоже.
   - Нет у нас курить. Не курим мы, - ответил я.
   - Да пацаны бродят... - сказал первый бомж, - лазят тут, чего-то ищут.
   Я, вдруг, подумал, что они могут знать все могилы, и сказал:
   - Мы Водниковых ищем, покойных, может быть, знаете?
   - Знаем, - сразу ответил первый бомж. Настолько сразу и уверенно, насколько можно говорить о том, чего не знаешь. Ведь если человек что-то знает, то ему приходиться, всё-таки, хоть немного, это припоминать. А если не знает, то и вспоминать нечего - ответ получается мгновенный. Понятно, что бомж про Водниковых слышал впервые. Только хочет чего-то. Ну, некоторая мелочь у меня в кармане была.
   - Вы что, их всех знаете? - я кивнул на могилы.
   - Конечно? - ответили оба. - Всегда поминаем, каждого в свой день. Вот сегодня у нас... - долговязый достал из кармана затасканный отрывной календарь за позапрошлый год, - сегодня у нас ... июля. Сейчас найдём упокойных в сей день, сядем, помянём. Только помянуть надо...
   - Нам надо Водниковых найти, - повторил я.
   - Помянём Водниковых, братан, какие разговоры! - убеждённо заявили бичи.
   - Их ещё найти надо.
   - Найдём. Они там, - сказал первый, который испугал меня сигаретой, и обвёл рукой некоторое пространство кладбища, в котором могло помещаться около сотни могил.
   - Ну, чё, бежим за бутылкой? - спросил второй.
   - Нет, - сказал я, - сначала найдём усопших.
   - Ладно, идём, - согласился первый, и направился в дебри из заваленных могил и старых деревьев.
   Мы двинулись за ним. Идти было страшно. То и дело, попадались проваленные могилы, в которые можно было, оступившись, свалиться. Мы переступали через упавшие памятники, и спотыкались о надгробные плиты, укрытые слоем листьев. Нам на головы свисали ветки, густо увитые паутиной с гусеницами, и мы всё время наклонялись, чтобы не попасть головой в неё. Как, всё-таки, природа порой грубо себя проявляет!
   Перед нами мелькала роба нашего провожатого, на спине были видны полуистлевшие буквы РСУ; вот, оказывается, где он её добыл. Я оглянулся: долговязый бомж куда-то исчез, он за нами не шёл.
   Путь нам преградило упавшее дерево. Его ствол завалил пять или шесть надгробий. Мы, с трудом, перебрались через этот бурелом, и пошли дальше. Уже стала видна каменная стена, от которой мы начали наш обход, и, вскоре, бомж остановился.
   - Вот, Водников, - сказал он и показал нам на кучу вьющегося плюща, у корявого дерева.
   Я подошёл ближе и раздвинул плющ руками. Под ним оказался небольшой памятник в виде вертикально поставленной каменной плиты, на которой, сверху, стоял толстопузый ангелочек со скорбным лицом и трагически заломленными ручками. Сам памятник давно бы упал, если бы не ствол дерева, который не дал ему завалиться полностью. Я сорвал плющ и увидел плохо различимую надпись:
  

Невинно убиенный

рабъ Божий

Водниковъ

Селифанъ Прохорович

18.. - 1872

Премнога скорбимъ

Упокой Господи

его душу

Амiнь

  
   Из моей груди вырвался вздох облегчения. Честно говоря, я не ожидал такого достижения.
   - Где ещё лежат Водниковы? - спросил я у провожатого, доставая из кармана пятёрку.
   - Всё, один только, - с сожалением сказал бич, и забрал у меня деньги. Он не врал, это ясно, он был бы рад показать нам ещё кучу Водниковых, за деньги.
   - Может, еще, кого помянуть надо? - спросил мужик с надеждой.
   - Нет, - ответил я, - поминайте одного Водникова.
   Теперь мне надо было избавиться от этого жителя склепа. И он, услышав мои слова, бодро кивнул, кинулся в кусты, и растворился в неизвестном направлении. Мы с Лерычем остались одни среди мёртвого кладбища.
   - Лерыч, быстро срисуй эпитафию! - скомандовал я.
   Он достал из кармана блокнот и списал все надписи на плите, как они есть, со всеми "ятями" и "ерами".
   - Что дальше? - спросил он.
   Я думал над этим.
   - Теперь нужно искать родственников, Лерыч. Это будут или Водниковы, или какие-нибудь Селивановичи, по отчеству. Сейчас, я считаю, нам просто повезло. Вдруг, у Селивана не было детей, зато были братья или сёстры? Тогда никаких Селивановичей не будет. Селиван Водников тогда только дядя родственников Старшакова, и в именах этих родственников он ни как отражён не будет. Если у него была дочка, то фамилия потеряется при замужестве, а отчество пропадёт в следующем поколении. Хорошо, что он оказался не Вася и не Петя, редкое имя - Селиван. Если мы найдём его детей, то это, наверняка, будут они, точно. Вопрос теперь: как их найти. Здесь их нет, говорит бомж. Значит, нам надо искать в старом секторе действующего кладбища. Но это немыслимая работа! Тем не менее, Лерыч, вперёд!
   И я двинулся туда, где виднелась каменная стена РСУ. Ободравшись об колючие ветки, мы выбрались к стене, и пошли вдоль неё в обратном направлении.
   А, вот и снова наши знакомые бомжи! Они стояли под стенкой и, оба, держали за ручку одну из наших канистр с минеральной водой. Вторая ещё стояла под кустом.
   - Мужики, это наша вода! - сказал я, холодея внутри, поскольку нарываться на конфликт я не планировал, тем более что они на своей территории.
   - Как ваша? - удивился долговязый в спортивном костюме, - я самый первый нашёл.
   - А я самый второй! - поддакнул другой бомж, - а вы потом пришли. Курить есть?
   - Мы её здесь оставили, - сказал я.
   - Не-е, пацаны, у нас тут так не принято! - возразили они.
   Я повернулся к Лерычу, подмигнул, и сказал со вздохом:
   - Лерыч, вызывай!
   Лерыч шмыгнул носом, достал из кармана блокнот, выставил из него ручку, на манер антенны, и начал нажимать несуществующие кнопки.
   Бомжи тут же поставили канистру на землю:
   - Ну, ладно, ладно, из колонки попьём. Мы пошли за чекушкой, Водникова поминать, земля ему пухом, - и оба бича неловко перекрестились.
   - Подождите минутку, - попросил я, - а здесь нет могил с отчеством Селиванович?
   Мужики уже поняли, что прежде вознаграждения, надо будет показать, поэтому ответили честно:
   - Нет таких, - и отбыли за водкой, скатившись в овраг.
   Мы тоже спустились вниз. Теперь нам надо было попасть на городское кладбище.
   - Ты хочешь сегодня всё выяснить? - с тревогой спросил Лерыч. - А время? Ты помнишь про последнее китайское предупреждение?
   - Про ПКП я помню, - ответил я, глядя на часы, - быстрее, Лерыч, не разговаривай!
   Мы бежали по дну оврага - он вёл, как раз, в направлении городского кладбища. У каждого из нас в руках была канистра с водой. Вес десять килограмм не кажется таким уж большим, когда с ним не долго стоишь, но когда идёшь с этим грузом, он кажется тяжелее на центнер с каждым километром.
   Обливаясь потом, мы добрались до железнодорожной насыпи, на которой овраг и заканчивался. Здесь мы выбрались наверх и, левее, увидели кварталы старого кладбища, что узнавалось по большим деревьям, кустам, и хаосу в расположении могил. Немного вдалеке к нему примыкали новые кварталы, совершенно без растительности. Этот контраст уже помогал нам, позволяя определиться, где искать не стоит. А как искать там, где стоит, я уже подумал, пока мы мучались, шагая по оврагу. На этом кладбище тоже есть свои постоянные жители, а у меня в кармане ещё есть немного денег.
   Поиски чего-либо на наших кладбищах - дело почти невозможное, поскольку они, часто, немного организованнее, чем городская свалка. Это позор для любого общества, но у нас с этим мирятся, методом замалчивания. О расположении захоронений часто не знает даже кладбищенская администрация. Поэтому нам помогут только местные аборигены, спутники мёртвых в их городе. Эту мысль мне подсказал наш предыдущий опыт на затерянном кладбище. Где-то здесь есть такие-же бомжи, и собиратели мусора; и мы с Лерычем отправились искать не Водниковых, а неизвестно кого, кто всегда околачивается на погостах.
   Я сверился со временем, и определился, когда нам надо будет бросать всё и срываться домой, чтобы иметь тридцать минут, необходимые на дорогу до нашей калитки.
   Вскоре мы увидели двоих затрепанных мужиков, сидящих на перевёрнутом мусорном контейнере. Они разговаривали, болтая ногами. Значит, у себя дома.
   Мы подошли ближе, и я понял, что это могильщики: рядом стояли две лопаты и лежал моток толстого каната. Я спросил у них, не знают ли они могил с фамилией Водников, или отчеством Селиванович. Они спокойно ответили, что такое, на таком большом кладбище знать невозможно. В коротком разговоре мы выяснили, где можно найти тех, кто готов с этим разобраться: у часовни, которая была здесь неподалёку. Туда мы и направились.
   Возле часовни, на перевёрнутых вёдрах и сломанных табуретках сидело человек десять людей разного пола и возраста, от лет десяти, до лет шестидесяти. Сегодня отпевание было только одно, милостыни насобирали мало, и, потому, задание отыскать нужные нам могилы в пределах старого кладбища они восприняли с энтузиазмом. Вскоре, двое мальчишек и четверо мужчин, разбежались по кладбищу во все стороны.
   Оставалось полтора часа до намеченной границы времени. Мы с Лерычем, тоже, не ждали результатов, а искали их. Мы продвигались вдоль могил у дорожки, что вела от часовни, старательно прочитывая все надписи на памятниках. Время шло, и я всё меньше верил в успех предприятия.
   Вдруг, к нам прибежал один из мальчишек.
   - Я нашёл! - кричал он, - Идёмте за мной!
   И мы побежали за ним, петляя между могил. Вёл он нас далеко и путано. Должно быть, они там гвоздём где-то прицарапали фамилию, что бы получить от нас за труды.
   Вскоре мы увидели могилу, у которой топтался один из мужиков-попрошаек. Увидев нас, он тоже закричал: - Я нашёл!
   - Это я нашёл! - гневно возразил мальчишка, и добавил пару комментариев.
   Мужик ответил такими же комментариями, и заорал, что его, сопляка, тут небыло, когда он нашёл это. Мальчишка заорал, что его не было, потому что он побежал за нами. Комментарии становились всё подробнее.
   Я посмотрел на могилу и прочитал:

Иванова

Степанида Селифановна

18.. - 1949

   Неужели нашли!?
   Рядом покоился муж, Иванов Михаил Львович
   - Стоп! - сказал я. - Получите деньги и успокойтесь!
   Я полез в карман и достал, чёрт возьми, десятку. Мелкие деньги кончились.
   - Кто нашёл, забирайте.
   Мужик тут же сгрёб всей пятернёй деньгу и сунул под панамку. За ним, тут же, подошёл мальчишка.
   - Я тоже нашёл, - спокойно сказал он.
   Я опять полез в карман и достал вторую десятку, пока не появился кто-нибудь третий и четвёртый. Мои сбережения, накопленные за год подработками и шабашками, таяли на глазах. Почему я должен вести следствие за свой счёт!?
   - Лерыч, запиши данные с могил, - сказал я, тяжело вздыхая.
   Лерыч записал.
   Потом мы подождали у часовни, пока вернулись все искатели, убедились, что никого нужного больше нет, и побрели на остановку. Мы страшно устали, словно вскопали весь огород. Не устали только мозги, и продолжали думать.
   Мы нашли дочку Селивана Водникова, "невинно убиенного"? Метод поиска, который мы применили, полагаю, вполне позволяет достигнуть такой результат. Его достоинство в том, что он почти исключает ошибку в поиске: отряд материально заинтересованных лиц стремиться найти именно то, что надо, а не что угодно, так как оплачивается только одна премия за одну находку, и между ними происходит, таким образом, конкуренция. Значит, можно верить, что других Селивановичей они, действительно, не нашли.
   Далее, если сопоставить даты смерти и рождения на обеих могилах, то получается, что Селиван умер, когда Ивановой (Водниковой) было восемь лет, в 1872 году, то есть, она вполне может быть его дочерью. Плохо, что девичья фамилия на могиле не указана, такое иногда пишут.
   Мы пришли на автобусную остановку и сели на скамейку. По времени вписываемся в лимит, если автобус подойдёт вовремя.
   - Думаю, Лерыч, что Ивановы могут быть той ниточкой, по которой информация о кладе дошла до наших дней. Может быть, их фамилия осталась в городе, и Старшаков имел контакт с ними. Теперь нам надо искать по кладбищу Ивановых и всех Михайловичей, что уже нереально - Михайловичей море! Значит, только Ивановых, если они тоже успели умереть. На это понадобится уйма времени и денег на гонорары бомжам!
   - А что, если посмотреть такую фамилию в телефонном справочнике? - подсказал Лерыч.
   Молодец, Лерыч, сразу виден опыт обитателя огромного города.
   - Правильно! - говорю, - дома в него и заглянем.
   Подошёл автобус, и мы уехали.
   Дорогою я всё думал над собранными данными. И додумался.
   - Лерыч, - говорю я, - нам сказочно "повезло"!
   - Это как? - не понял он.
   - У Селивановны-то фамилия Иванова!
   - Ну?
   - Что, ну? Иванов - жутко "редкая" фамилия на Руси! У вас в Питере сколько Ивановых?
   - Тьма, - кивнул головой Лерыч.
   - Их везде тьма. Доискались! И угораздило же Водниковых породниться именно с Ивановыми, как будто других не было!
   Мысль зашла в тупик.
  
  
   Домой мы прибыли вовремя. На стол сразу же бухнули канистры с минеральной водой, как доказательство того, что время мы провели в соответствии с пожеланиями старших.
   - Вот и молодцы, - сказал дед. - А ты, циклоп одноглазый, делай из этой воды компресс на глаз, - сказал он мне. - Историки говорят, что ещё царь Митридат приезжал лечить раны этой водой.
   - Чего такие заморенные? - спросил дядя Валик.
   - По пути заехали на кладбище, - ответил я, и рассказал суть наших поисков, исключая рассказ о вылазке на затерянное кладбище, поскольку это выходит за пределы того, что позволяет ПКП.
   В ответ дядя Валик только вздохнул.
   Я взял телефонный справочник и открыл на букву И. В нашем городе проживает 150 000 человек; сколько у нас Ивановых на душу населения?
   Вот они, Ивановы. Полторы страницы! Мы пересчитали весь список: 142 телефона! А сколько ещё Ивановых без городского телефона, среди которых могут оказаться, именно, нужные нам!
   - Это невозможно! - сокрушённо сказал Лерыч.
   - Съесть слона целиком - невозможно, - согласился я, - но не будем опускать руки - слона можно съесть по кусочкам. Сделаем то, что нам сейчас доступно, и тогда станет ясно, что можно сделать ещё. Это хороший справочник, его подарили деду от Горадминистрации к 60-летию Победы. Здесь все фамилии с именами и отчествами, а так же, с адресами. Смотри, что мы можем сделать. Мы можем определить теоретические родственные группы. Вот, например, Иванов Василий Константинович и Иванов Геннадий Васильевич: Геннадий Васильевич может быть сыном Василия Константиновича. Ивановы с одинаковыми отчествами могут оказаться братьями и сёстрами. Теперь мы можем определить, кого относить к старшему поколению, а кого к младшему. Нам, скорее, понадобится старшее поколение. Кроме того, в справочнике, наверняка нет Ивановых, состоящих между собой в супружеских отношениях, поскольку, обычно, у мужа и жены всегда один городской телефон на двоих. Давай-ка произведём такой анализ, и у нас, хоть что-нибудь, прояснится.
   Ужинали мы над справочником, не глядя в тарелки. На большом листе бумаги мы рисовали огромную таблицу со списками наших многочисленных Ивановых. В итоге, через два часа, у нас получилось 24 теоретические родственные группы, для которых были определены возможные главы семейств. Их телефоны нам понадобятся в первую очередь. Если же они не окажутся нужными нам людьми, то тогда, опускаясь вниз по родству, нам понадобятся 67 телефонов младшего поколения. Плюс 19 Ивановых, для которых мы не смогли установить предполагаемой родственной связи, и которых считаем живущими одиночками в мире. Вся надежда на эти 24 персоны первого списка - это, всё-таки, не 142 человека.
   - И что, теперь нам надо позвонить им и узнать, не родственники ли они Водникова? - спросил Лерыч.
   - Они могут это знать, а могут и не знать, - ответил я, - нам нужно узнать, не приходилось ли им встречаться с Владимиром Старшаковым или с Геной. Для этого, конечно, надо, как-то, с ними говорить. Не будешь ведь, спрашивать об этом прямо в лоб, мы же совершенно чужие люди. Надо подумать над телефонным звонком. Кстати, посмотри в справочнике Старшаковых.
   Лерыч посмотрел, и Старшаковых в нашем городе не обнаружил.
   Когда мы ложились спать, у меня уже был готов сценарий телефонного разговора для Ивановых, осталось уточнить детали. Но, утро вечера мудренее, займёмся этим завтра.
   Лерычу, пока, не спится. Он тоже что-то обдумывает.
   - Если бы не эти хмыри с кладбища, мы бы ничего не нашли, колбасились бы до бесконечности, - сказал он
   - Конечно, не нашли, - согласился я, - это же лабиринт на нескольких гектарах. И даже на заброшенном кладбище ничего бы не нашли.
   - Ты видел, где они живут? В склепе! Там же покойники в гробах! А может быть, их там уже и нет - разграбили во время революции.
   - Лерыч, а ты уверен, что мы разговаривали с простыми алкашами на старинном кладбище? Я, допустим, нет. И эта драная роба на нем... То ли в масле, то ли... в крови. Это они, Лерыч...
   - Кто?
   - Да они, покойники из склепа.
   - С чего ты взял?
   - Из жизненного опыта. Слушай, чего расскажу...
   Лерыч немедленно натянул одеяло на голову, а я начал:
   - Как-то тут, неподалёку, в сельской местности, ехал дед на подводе. Нагоняет он дорогой какого-то мужчину, идущего пешком. По всему видно, что идёт он из очень далёкого далека, и идёт давно. Дед, конечно, к нему обратился, мол, чего в такую даль, да не попутным транспортом. А тот ему отвечает: а не подвезёшь ли, дед, до своей деревни. Ну, говорит дед, подвезу.
   Усадил его к себе на подводу. Заметил, что мужчина тот такого виду особенного: одежда простая, не парадная конечно, но выглядит, вроде как, сильно заношенная. Дорогою он и говорит деду: ночлег мне нужен, не устроишь ли, дед, на ночь? Дед, не отказал, и, конечно, спросил, отчего такая нужда возникла - топать по белу свету, и заставать ночь в чужих местах. Тот тяжело вздохнул и ответил что-то очень простое, мол, так получилось. Дед в душу лезть не стал, он уже думал о стаканчике самогона, который теперь есть с кем пропустить.
   Так всё и состоялось. Был осенний вечер, в деревню к деду заехали, когда уже стемнело, дело шло к ночи. Выпили, закусили, немного о чём-то поговорили, и дед устроил прохожего в другой комнате на диване.
   Ночью дед поднялся выпить кружку воды - после самогона напал сушняк. Смотрит, гостя на диване нет. Глянул везде по дому - тоже нет. Значит, во двор вышел, тоже, наверное, от самогона жарко стало.
   Выглянул дед во двор - и там его тоже нет. Осмотрелся дед в темноте и увидел, что дверь в сарае приоткрыта. Взял дед фонарик и пошёл смотреть... Идёт, и всё хуже у него внутри делается, чувствует - что-то здесь не так...
   Зашёл внутрь и видит: гость его под потолком, на верёвке висит. У деда ноги подкосились, сердце чуть не остановилось. Но опомнился он, выскочил из сарая, и - в дом, за ножом. Схватил нож, прибегает обратно, хотел верёвку перерезать. А висящее тело, медленно так, на верёвке, к нему лицом разворачивается. Дед совсем потерял самообладание и шарахнулся вон из сарая. А на лице мёртвого такое особенное благодушие и даже удовольствие заметно, словно он спит.
   Дед разбудил кого-то из соседей и побежал за участковым. Участковый сегодня был на именинах, и нашёлся не сразу. В общем, только утром дед привёл к себе во двор несколько человек односельчан и искомого участкового. Заходят они в сарай, а повешенного там нет! Вообще нет, и верёвки тоже. Тут учуяли от деда самогонный перегар и подняли его на смех; от участкового влетело за беспокойство. Дед в полной растерянности, ведь всё было натурально точно! Вот, и на столе в кухне два стакана пустых стоят, а не один...
   Эта история имела продолжение, только тогда ещё некому было связать всё воедино.
   Однажды утром, ремонтник-лифтёр, обнаружил на чердаке 9-этажного дома повешенного мужчину. Он сразу помчался к своей служебной машине вызывать милицию. Вызвал, и снова поднялся наверх, чтобы контролировать ситуацию, как его попросили. Поднимаясь по лестнице, он встретил мужчину, спускавшегося вниз. На мужчине, кажется, была такая же одежда, как на висящем. Но взволнованный лифтёр не принял это во внимание и пошёл дальше.
   На чердаке он не обнаружил ни висевшего тела, ни верёвки, и был весьма удивлён. Прибывшая милиция потребовала объяснений. Вот тогда лифтёр, попавший в неловкое положение, и вспомнил того мужчину, которого встретил на лестнице, после чего попал в ещё более неловкое положение, поскольку сказанное им причисляется к разряду вообще полного бреда. Сравнить лица обоих мужчин - и живого и мёртвого - он затруднялся, поскольку особо их не разглядывал. Однако, хотя бы приблизительное описание загадочной особы милиционеры выслушали, и это пригодилось. Одна из бабок, живущая в этом доме, узнала в описании мужчину, который вошёл в подъезд вчера вечером.
   Эти две истории нашли друг друга, когда произошла третья история.
   Дело было так. Однажды, мальчишки, игравшие на запущенной стройке, наткнулись там на мужика с верёвкой, который входил в подвал. Дело было вечером, и они подумали, что он полез воровать трубы или кирпичи, и решили подсмотреть за ним.
   Они тихонько заглянули в подвал и увидели, как мужик прилаживает к трубе под потолком верёвочную петлю и просовывает туда голову. Не успели они сообразить, какой ужас здесь происходит, как он уже повесился, спрыгнув со старого ящика. Перепуганные мальчишки помчались домой и всё рассказали взрослым. Те им не очень поверили, да и не рискнули идти ночью на стройку, в подвал. Только утром несколько человек отправились туда, чтобы проверить слова мальчишек.
   Подходя к недостроенному дому, они увидели того самого человека, спокойно выходящего из подвала и сматывающего верёвку. Он потирал затёкшую шею, с глубоким синим следом на ней. Молча, он ушёл в неизвестном направлении.
   После этого случая из двух разных милицейских архивов была поднята информация по двум первым случаям, сопоставлены описания, и определено, что речь идёт об одном и том же висельнике. Тогда припомнили и несколько неподтверждённых сообщений о повесившихся людях, в разное время и в разных местах, которые потом бесследно исчезали, словно сами уходили. И уж совсем было удивительно, когда один из очевидцев видел жертву где-то среди живых.
   Один дотошный оперативник нанёс на карту все места, где встречался ходячий висельник - так определился некоторый район обитания живого трупа. Выяснилось, что в этом районе, много лет назад, произошла другая история, которую даже не занесли в протокол, потому что дело было так. В одном сарае повесился мужчина. Первым на место события прибыл криминалист с фотоаппаратом, поскольку он на тот момент был свободен. Пока подъедут оперативники с врачом, он ждать не стал, и сфотографировал погибшего со всех сторон, но снимать его, конечно, не стал.
   Он вышел из сарая покурить, а когда зашёл снова, то оторопел от увиденного. Труп стоял на полу и отвязывал верёвку от потолочной балки. Он смотал верёвку и спокойно вышел на улицу, парализовав криминалиста одним взглядом мутных, стеклянных глаз с лопнувшими сосудами...
   На фотоплёнке ничего не оказалось! Там был потолок с лохмотьями паутины, дощатые стены сарая, а трупа не было! И верёвки, даже, не было! Однако, не поверить криминалисту было трудно. Это же не экзальтированный обыватель, а специалист, повидавший много на своём веку. Как описать всё это в протоколе, было не ясно, потому протокол и не составляли, решив считать дело не имевшим место быть.
   Однако теперь было ясно, что это не коллективная галлюцинация, как считали психиатры, а нечто реальное; коллективные глюки не могут распространяться так широко в пространстве и времени.
   А потом вспомнили одну местную легенду.
   Зимой 1942 года партизаны и селяне схватили одного мужика, который был узнан, как предатель, работающий на немцев и полицаев, виновный в гибели нескольких человек. Партизаны его повесили на дереве, немцам на любование, и ушли. Немцы, конечно, устроили "следствие" - как же так: повесили кого-то без их ведома, даже посмотреть не пригласили, безобразие! Немецкий офицер, на паршивом русском, читал селянам лекцию, прямо возле трупа, что это не предатель, а прогрессивный сознательный человек, участвующий в общем деле установления "нового порядка". А какой-то старик, чьи родные погибли все по вине этого гада, вышел и заявил, что он предатель и есть, и проклял его вместе с Гитлером, пожелав обоим "вечно спать в петле, а не в земле". Старика расстреляли, ибо другого варианта в этой конфузной ситуации немцы не видели; а предателя оставили висеть в петле, потому что им самим это, наверное, нравилось.
   А утром немецкие патрульные в ужасе палили из автоматов по висельнику, который удалялся по дороге вместе со своей верёвкой. Но пули ему были ни по чём - он уже был мёртв...
   С тех пор по району бродит повешенный, и каждую ночь спит в своей петле, как ему и пожелали.
   - Ты понял, Лерыч?
   - Угу, - ответил он из-под одеяла.
   - Я тогда, на кладбище, заметил... Те, двое... Я думал, мы не выберемся оттуда! У тех двоих не было тени! Ты заметил? Они не отбрасывали тень, как положено всем живым существам, да и, вообще, любым предметам из этого мира. Мы тогда стояли у стены, я видел наши с тобой тени, а от них теней не было! Я уверен, они и в зеркале не отражаются! Ты видел это?
   Лерыч молчал. А потом, вдруг, сказал:
   - Димыч, ну как мы с тобой могли отбрасывать тень, если сами были в тени этой стены? И они тоже. Солнце в то время было по другую сторону забора!
   Я тихо захохотал, уткнувшись в подушку. Лерыч тоже. Молодец он! - отлично развивает аналитическое мышление!
   Мы посмеялись и уснули.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 19

   ~ без нас в экспедиции не скучно: воруют, болеют... ~ целая рота Ивановых! ~ один из всех - Иванов с улицы Бончь-Бруевича ~ Лугаевский-Эдуард ~ телефон Старшакова издаёт обнадёживающие гудки ~
  
  
  
   Ночью мне снился телефонный справочник, весь на букву И. я переворачивал страницу, и обнаруживал, что на следующей странице всё напечатано вверх ногами. Я переворачивал саму книгу, снова листал страницы, и снова находил, что на следующих страницах снова всё вверх ногами... Я мучался долго, пытаясь прочитать справочник, пока не проснулся.
   Был ещё утренний полумрак. Я лежал в постели, обдумывая в тишине, как и что надо говорить многочисленным Ивановым, чтобы найти среди них нужных нам.
   - Ну, что? - спросил Лерыч, проснувшись. - Звонить будем?
   - Думаю, - ответил я. - Звонить будем, только хорошо подумав.
   За завтраком не думалось - еда и мысль у меня плохо совмещаются.
   А после завтрака мы услышали шум мотора, и увидели возле нашей калитки экспедиционную "Ниву". Из неё вышел Дудко, отёр лоб рукой, и направился к нам.
   - Доброе утро, - он поздоровался со всеми, и представился деду: - Сергей Дудко, археолог. - Потом спросил у всех: - Как здоровье? Ни чем не болеете?
   - Ничего, нормально, - ответил дядя Валик, - не болеем.
   - А глаз как? - и Дудко показал на меня.
   - Прозревает потихоньку, - ответил я. - А как у вас дела?
   - Вот про дела-то я и заехал рассказать. И не только про дела.
   Теперь Дудко достал платок, чтобы утереть лоб. Мы присели на веранде.
   - Я думал, что ералаш только с вами бывает, - сказал он, - однако, оказалось, ваше присутствие вовсе не обязательно. Вы уехали, но приключения нас не покинули. Сначала, у нас пропал один ископаемый предмет: обломок античного меча. Хороший экземпляр - рукоятка не плохо сохранилась, только лезвие обломано более чем на половину, и истлело. Так вот, меч пропал. А потом его случайно обнаружили у индейцев, у одного из них! Пацаны любят историческое оружие, собирают его, а здесь - такой экземпляр! - ну, и позарились. Скандал, конечно, грандиозный. Кузьев устроил, чуть ли не военно-полевой трибунал. Сказал индейцам: или вы сами решите, что с ним делать, с вором этим, или я сам решу, что делать со всеми вами! Это он, опрометчиво, конечно, заявил. А Околесин сказал: вон отсюда, все! Индейцы устроили разбирательство, потом выстроились все, как на расстрел, и заявили: никто из нас меч не крал! - Его подбросили! Клялись чем угодно: от родины, до своих частей тела, готовы были кровь пускать. В общем, я не знаю, что и думать.
   - Их выгнали? - спросил дядя Валик.
   - Нас всех оттуда выгнали! Продолжаю историю. Сразу после похищения меча Кузьев передвинул свой лагерь подальше от нашего, ближе к подземельям, а у нас в экспедиции, вдруг, началась... эпидемия! Заболело сразу несколько человек, по всем признакам, каким-то инфекционным заболевание. Высокая температура, рвота, больная голова и потери сознания. Мы их отвезли в больницу, и там установили, что это некий кромо- или сомо- не помню, что дальше, -маноз или -биоз. Инфекция, которой в наше время давно никто не болеет. Болели ею последний раз веке в 19-м. А мы прививки делали, когда ехали в экспедицию, только от туляремии. Этот, -маноз, говорит врач, может долго спать в порах, а потом проснуться, если его достать. И ещё "успокоил", что умереть от него можно, только если сильно запустить болезнь. Но болезнь заразная, легко передаётся от человека к человеку. Наших больных госпитализировали, нас всех обследовали. Кроме тех восьмерых, что в больнице, никто заражён не оказался. Надеюсь, и вы тоже, я к вам потому и приехал. Вам надо будет срочно сходить в больницу и обследоваться. Люди заразились не просто так, тому есть странные причины. Слушайте дальше. В лагерь приехала комиссия санэпидемстанции, обследовала рабочие и бытовые условия, взяли пробы грунта и пищевых отходов. То есть, из нашей помойной ямы достали все кости. Отправили всё в лабораторию, и нашли этот "маноз" именно в наших пищевых отходах! Так это ещё не всё. Среди бараньих костей, которые мы недавно объели - вас уже не было - нашёлся кусок... человеческой кости, - Дудко перевернул платок другой стороной, и вытер лоб, - правая плечевая... У неё возраст - до рождества Христова, слава Богу. Она и есть источник этого "маноза". Но как она попала в наш котёл!? Перепутать не возможно бараньи кости с мясом и старую кость без мяса! Её можно только подбросить!
   - И что дальше? - спросил я.
   - Работать на раскопе нам запретили и приказали свернуть экспедицию, в связи с эпидемиологической опасностью распространения инфекции. Раскоп оцепили ленточным ограждением, теперь его обследуют лабораторные работники. Охранять его потом, конечно не будут. Поставят предупреждающие таблички и, говорят, закопают всё бульдозером. Всё, экспедиция закрыта! Мы уезжаем. Старшие археологи могут ехать уже сейчас. Мы ждём выздоровления наших больных, и, вместе со студентами, отправляем их домой.
   - Сергей Петрович, кто-нибудь уже уехал? - спросил я, не выдавая волнения.
   - Борисов с женой уехал в Ялту на недельку, а оттуда - в Питер. Картаев сразу уехал домой. Другие пока собираются. Мы же теперь на базе "Азовская волна" находимся. Кто хотел, сняли домики или комнаты; остальные разместились в палатках на пляже.
   - А Лугаевский уехал?
   - Нет, собирается только. Рыбалкой занялся. Лечит пережитый стресс. Взял резиновую лодку, плавает на скалы и ловит оттуда рыбу. Поймал два больших пеленгаса. Вкусная рыба. А что - Лугаевский? Вы всё так же уверены, что это он в вас стрелял? Зачем? Ну, разве что, с перепугу. Всё-таки, оказался один в тёмном подземелье - угораздило же его! Как и вас! А оружия там полно. Индейцы ещё несколько стволов вынесли.
   - Сергей Петрович! - говорю, - Лугаевского просто так отпускать нельзя! За ним обязательно надо следить! Он мог найти скифское золото и перепрятать его. Вся нынешняя ситуация ему очень выгодна: он может уехать из экспедиции независимо ни от кого, сам, без свидетелей, и спокойно разобраться с этим золотом. Сдал дела, упаковал экспонаты, и - свободен. Второй раз, специально за золотом, в страну ехать не придётся, и отмечаться на границе тоже не придётся. Никаких подозрений и улик! Один раз въехал с экспедицией - один раз выехал домой, и всё. Заражённую кость - в общий котёл - подбросили! Меч, тоже, украли и подбросили индейцам, можете не сомневаться. Всё это с целью сделать работу экспедиции невозможной, и спровоцировать её выезд. А до этого - один шаг - в активе уже есть гибель начальника экспедиции. Подумайте, кому и зачем это может быть нужно?
   Дудко опять вытерся платком.
   - Мы, с Околесиным тоже думали над этим. Нас, явно, выживают. У нашей экспедиции, в этом сезоне, совсем другая финансовая база. Городские власти мечтают создать здесь маленькую туристическую Мекку, и для этого ищут новые экскурсионные объекты, ещё не затасканные по открыткам и фотографиям. Кроме раскопок были и другие идеи. В этом сезоне, для работы, мы получаем деньги, на которые претендовали многие. Те же краеведы, например. Но с ними мы пришли к соглашению, и копали вместе, каждый свою культуру. Так что, похищение меча можно было совершить, разве что, по глупости. Но конфликтную ситуацию эта кража, несомненно, создала, так что произошедшее можно рассматривать и как диверсию. А заражение экспедиции болезнью - это, вообще, неотразимый удар! Кому это нужно? Конкурентам?
   - Может быть, - ответил я. - А вы не знаете, когда собирается уезжать Лугаевский?
   - Он взял билеты на пятницу.
   - Через три дня! - ужаснулся я. - Нет, так просто его задерживать нет смысла, но за ним надо проследить, что он будет делать эти три дня, и уедет ли он на самом деле.
   - Мы за ним должны следить?
   - Да! - уверенно ответил я.
   - И как за ним следить? Он или сидит на скалах - ловит рыбу, или отдыхает в палатке - вот и все его занятия.
   - Рано или поздно он что-то сделает. В пятницу - точно! Он уже решил, что будет делать.
   - Ладно, - сказал Дудко, - садитесь в машину, я вас в больницу отвезу, на обследование.
   - На сборы - пять минут! - строго сказал дядя Валик.
   Мы были готовы через минуту. Дудко повёз нас в областную больницу, там лежали больные археологи, и проходили обследование все остальные.
   В экспедиции завелась "крыса"! - я в этом был уверен. Это она украла меч и заразила еду. И она - это он, пардон за каламбур, он, Геннадий Лугаевский. За ним нужно следить и следить. И немедленно отыскать все концы покойного Старшакова - вдруг там есть люди, способные узнать Лугаевского.
   Дудко привёл нас в инфекционное отделение больницы. Нас осмотрели врачи, и заявили, что для полёта в космос осталось только долечить мой подбитый глаз. В общем, здоровы мы; но анализ крови у нас взяли обязательно - мы можем оказаться носителями инфекции. Результат будет известен через два дня. Потом Дудко отвёз нас домой, попрощался и уехал на "Азовскую Волну". Поскорее бы мне вылечить глаз - мы бы тогда снова поехали отдыхать на ту же базу. Поближе к Лугаевскому. За ним ведь глаз да глаз нужен.
   Дома я сразу схватил телефон и разложил перед собой приготовленные вчера списки Ивановых. Лерыч, с блокнотом и ручкой, сидел рядом, готовый в любой момент записать под диктовку что угодно.
   Универсальный текс приветственной речи был уже готов. Я набрал первый номер из 24 первого списка.
   Мужской голос в трубке сказал: "Да?"
   - Здравствуйте, - сказал я. - Вы меня не знаете, и я вас нашёл, возможно, ошибочно, по словам одного человека, который вам должен быть знаком...
   Имя Старшакова я называть сразу не стал - если это те люди, которых мы ищем, то не известно, с чем это имя у них связано, и как они к нему относятся. Для нас оно связано со смертельно опасным делом кладоискательства. А для них? Дело настолько щекотливое, что, услышав имя Старшакова, Иванов может ответить что, де, не знаю такого и вы, действительно, ошиблись, уважаемый. Поэтому дальше, по плану разговора, шёл другой ход:
   - ... это же вы - Михаил Петрович? - продолжал я, заглядывая в список.
   - Да, это я.
   - Тогда я не ошибся. Я от Владимира Старшакова.
   - А это кто такой?
   - Гм... Вы не знаете Владимира?
   - Нет, такого Владимира не знаю. А по какому вопросу?
   - Э... Я сам его хочу найти. Думал, вы знаете.
   - А он сам кто?
   - Он приезжал сюда в гости, когда-то давно, и, должно быть у вас останавливался, или заходил к вам. Он тогда дал мне, кажется, ваши координаты, если я не ошибаюсь, что бы я мог его найти, но он тогда мне не понадобился...
   - А, нет - у нас такого не было, что-то вы напутали.
   - Ну, может быть. Может быть, я перепутал имена - вы ведь тоже Иванов.
   - Да, нас таких много. А кто вам дал мой номер - ваш Владимир?
   - Нет, другой Иванов, к которому мы тоже попали ошибочно.
   - И какой другой Иванов?
   Я назвал ему Иванова, который мог быть его сыном.
   - Не знаю такого, - удивлённо ответил Иванов.
   - Значит, и он что-то напутал, - сказал я. - Ну, извините, до свидания.
   Я перевёл дух, и набрал номер другого Иванова. Состоялся разговор по тому же сценарию. Этот Иванов, тоже, оказался не тот. Я выпил стакан воды, и набрал другой номер. Лерыч, немедленно, подлил мне минералки, и снова схватился за блокнот.
   Первый список мы обзванивали около двух часов. Семь номеров нам не ответило. Их мы оставили на вечер или утро следующего дня - всё-таки, уже полдень, людей может не быть дома. Остальные Ивановы, оказались, скорее всего, не теми, кто нам нужен. Но, при этом, нам дали одиннадцать ссылок на других Ивановых, из них пятеро оказались из второго списка. Этому я очень обрадовался, так как радоваться больше было нечему:
   - Лерыч, как говорят: один раз - это случайность, второй раз - совпадение, третий - закономерность. Мы с тобой дошли, хотя бы, до уровня совпадения - а это уже, всё-таки, не случайность!
   Отработку второго списка я начал с этих пятерых. Но они оказались не они. Другие шесть Ивановых, из тех, которых нам подсказали, были из свободной группы, для которой мы не нашли никаких родственных связей. Теперь я звонил им, повторяя всё ту же схему разговора.
   В списке отмеченных разговоров уже было 33 номера, 28 номеров не ответило - впереди ещё сотня с лишним номеров! По предварительным прикидкам, нам понадобится около шести-семи часов, что бы я сам, один, их опросил! Все Ивановы разговаривают по-разному: кто быстро, а кто, любитель поболтать, долго тянет резину, что-то вспоминая и расспрашивая. А на часах уже около двух.
   На 62-м звонке, после долгого ожидания, нам ответил женский голос. Я спросил, согласно справочника, хозяина - Иванова Леонида Олеговича. Женщина обещала пригласить его и надолго удалилась. Всё это время в трубке слышались какие-то технические звуки и удалённые голоса. Должно быть, хозяин весь в делах - так просто не оторваться. Наконец, он взял трубку. Я повёл с ним тот же разговор, что и со всеми, и спросил про Владимира Старшакова. Вместо ответа, хозяин замолчал. А потом спросил:
   - От Владимира Старшакова? А где он сам?
   Я повернулся к Лерычу и сделал "страшные" глаза - сигнал полной боевой готовности! Лерыч вцепился в карандаш и нацелился в блокнот.
   Неужели мы его нашли!? У меня пересохло в горле, но пить следующий стакан воды было некогда: надо отвечать на дельный вопрос: где он сам?
   - В данный момент? - спросил я. - Не знаю. Я думал, может быть, вы знаете, потому и звоню.
   - А для чего он вам нужен?
   - Мы, просто, с ним давно не виделись, вот я ищу его, как могу.
   - А как давно вы с ним не виделись? - спросил Иванов с подозрением в голосе.
   Я понял, что это тестовый вопрос: он анализирует меня на честность.
   - Около двух лет назад мы с ним встречались последний раз, - ответил я.
   - Да. Мы его тоже видели давно.
   У меня забилось сердце! Нет, оно у меня всегда бьётся, но сейчас я это отчётливо ощутил, что бывает редко.
   - Куда же он мог деться... - сказал я, изображая задумчивость.
   - А что, Эдуард тоже его не нашёл? - спросил Иванов.
   - Эдуард? Это кто?
   - После приезда Владимира, к нам приходил Эдуард, которого мы тоже не знали, так же, как и вас, Дмитрий. И он, тоже, предварительно нам позвонил.
   - Извините, Леонид Олегович, но Эдуарда я не знаю.
   - Так, но вы все знаете Владимира. Интересно.
   - Простите, Леонид Олегович, за нескромный вопрос, но вы не знаете, зачем...
   - Зачем он приезжал? Искал могилу бабушки. Его семья сильно разбросана по стране и разделилась на многие фамилии. Многие друг друга даже просто не знают. Мы с ним, тоже, дальние родственники, и его бабушку плохо знаем, просто мы с ней оказались в одном городе. Это сложно объяснить, эту запутанную родственную алгебру; ну, в общем, бабушку мы ему нашли, царство ей небесное...
   Ни с чем не сравнимое ощущение лапши на ушах возникло у меня в ходе этой речи. Даже, если бы я не знал, что Старшаков искал золото, а не бабушку, я всё равно бы это почувствовал. Надо как-то продолжать разговор, и я спросил:
   - А что было надо Эдуарду? Он, вообще, кто такой? Может быть, я его знаю.
   - Кто он такой? Тот же, кто и вы: человек, который, зачем-то, искал Владимира. И почему Владимир сказал всем, что едет к нам? Он пробыл часа три и ушёл от нас.
   - Часа три?
   - Ну, или четыре. Мы съездили на кладбище.
   Я понял, что мне ничего говорить не собираются. Пока я не надоел Иванову, надо хоть что-то выяснить.
   - Вас удивляет, Леонид Олегович, что я ищу Вас и Владимира? Я не знаю, для чего искал его Эдуард, но свои причины я могу объяснить. Владимир обещал меня ждать и позвонить мне, но вот уже два года от него ничего не слышно. И где же он? Да, я знал, он что-то ищет...
   - Бабушку! - Иванов услужливо подкинул целую вилку длинных спагетти на мои ушки.
   - ...и, может быть, Эдуард, тоже, - продолжил я.
   - А может быть это и бабушка Эдуарда тоже, - охотно согласился хитрый Иванов.
   - Это понятно, Леонид Олегович, но дело в том, что Владимир намеревался сообщить мне о результатах поиска.
   У Иванова воцарилось молчание. Наконец, он спросил:
   - Результат? Но зачем? Это, тоже, ваша бабушка?
   - Но ведь Владимир искал не только могилу бабушки, - сказал я.
   - Да, действительно... - растеряно согласился Иванов.
   - Бабушка мне не нужна, Леонид Олегович. Я должен был узнать от него результат другого поиска.
   - Вы!? Господи, да что он!.. По секрету - всему свету!
   - Не беспокойтесь, Леонид Олегович. Я, конечно, знаю об этом, и вы тоже. И вы, должно быть, так же ожидаете результатов поиска, которые ведёт Владимир.
   - Не только я и вы. А Эдуард? Он тогда только интересовался, где Владимир; но теперь то я понимаю, что его интересовало то же, что и вас. Теперь я не удивлюсь, если таких интересующихся окажется ещё несколько.
   "Не просто несколько, а целое МВД или СБУ, Леонид Олегович" - подумал я.
   - Право, не знаю, Леонид Олегович. Не думаю. Как я уже сказал, и Эдуарда я тоже не знаю. Но если он спрашивал только о том, где найти Владимира, и больше ни о чём, то, я догадываюсь, вы ему об этом и сказали.
   - Железная логика, уважаемый. И у меня она тоже железная - я догадываюсь, что вы у меня сейчас спросите, куда я направил Эдуарда.
   - Вы кристально правы!
   - Вот что, Дмитрий, хватит! Вы можете прийти к нам, и мы договорим. Больше, чем я сказал Эдуарду, я вам сказать не смогу. Почему? Потому, что просто не знаю. Но по телефону это говорить не надо. Адрес знаете?
   - Нет, - соврал я. Чрезмерная осведомлённость настораживает людей.
   - Бончь-Бруевича, 35, квартира 48. Можете прийти сегодня.
   - Спасибо, Леонид Олегович, я загляну к вам, до свидания.
   Я положил трубку.
   - Всё, Лерыч! Бончь-Бруевича, 35, квартира 48! Выходим на контакт с первоисточником!
   Деду и дяде Валику я доложил о результатах телефонной разведки и отпросился, вместе с Лерычем, в гости к Иванову. Я оставил им его адрес и телефон, подтвердив эти данные строкой в телефонном справочнике, где было написано то же самое. Точные координаты сделали предков благосклонными, и они согласились.
  
  
   Улицу Бончь-Бруевича я знал плохо. Поэтому мы сначала попали на Римского-Корсакова, а там нам объяснили, что по улице Миклухо-Маклая можно попасть туда, куда нам надо.
   Пластырь с глаза я снял, что бы не шокировать людей, к которым мы идём. Глаз уже чувствовал себя вполне не плохо, и, под солнцезащитными очками, совсем не раздражался от света.
   Мы нашли дом N35 - это была пятиэтажка, на первом этаже которой находился магазин строительных материалов. В третьем подъезде, на втором этаже, мы нашли 48-ю квартиру. Обычные двери, обитые старинным дерматином. Я нажал кнопку звонка.
   Долго ждать не пришлось. Сначала на нас посмотрели в глазок - было видно, как закрылся свет в окуляре - а потом открыли дверь. На пороге стоял мужчина, лет, около 60-и, но вида крепкого и безболезненного. Седоватые волосы были коротко подстрижены.
   Нас с Лерычем он встретил удивлённым взглядом, особенно, когда мы спросили, не Иванов ли он Леонид Олегович. После утвердительного ответа я тоже представился.
   - И сколько же это вам лет, молодой человек? - спросил он у меня, и покосился на Лерыча.
   - Восемнадцать, - ответил я. - А это Валерий, мой друг. Мы оба интересуемся Владимиром.
   - Эх, вот я так и знал: много вас таких будет на самом деле. Ну, проходите.
   Прежде чем мы прошли в гостиную, к нам вышла из кухни жена Иванова, в кухонном переднике, и тоже поздоровалась с нами. Из других комнат выглянули ещё два человека: из одной - молодой мужчина, а из другой - молодая женщина, и тоже поспешили с нами поздороваться. Иванова тут же, почему-то, пояснила нам, что это Маша и Витя, и они тоже тут живут.
   Мы сели на предложенный нам диван. Иванов сел в кресло напротив нас. Его жена просто стала в дверях, торопясь вернуться на кухню, и удивлённо спросила:
   - Вы друзья Владимира?
   - Ну, можно сказать, знакомые, - ответил я. - А вас как называть, извините?
   - Лидия Васильевна. Вот уж, действительно, по секрету всему свету!
   Я понял, что она в курсе всего происходящего.
   - Угостить вас квасом? - предложила она. - Рисовый, очень полезный.
   - Ну, что вы, мы, думаю, не надолго.
   - Значит, согласны, - и она ушла на кухню.
   Из другой комнаты появилась Маша с тряпкой, и проследовала в прихожую, где принялась вытирать зеркало. Теперь я заметил, что Маша и Витя одеты, несколько, не по-домашнему. Из домашнего на них, пожалуй, только тапочки. Я сразу понял, что они здесь, на самом деле, не живут. Это группа поддержки, срочно вызванная Ивановым к нашему приходу. Они изображают домочадцев, чтобы мы думали, что в доме полно народу. Да, любит Иванов лапшу, но она у него вся прокисшая, я её сразу чувствую.
   Иванов внимательно осмотрел нас с лёгкой улыбкой на устах, и сказал:
   - Я удивлён, что вы - друзья Владимира. Хотя, конечно, я вас не знаю, да и Владимира, кстати, тоже. Наверное, вы, всё-таки, не друзья?
   - Вы правильно догадываетесь, Леонид Олегович, - ответил я, - мы, конечно, не друзья. Если в двух словах, то мы - знакомые знакомого. Мы, лично, знаем человека, который знаком с Владимиром, - и добавил: - Ну, и мы с Владимиром, получается, тоже знакомы. Но не он с нами.
   - Мудрёное объяснение! - усмехнулся Иванов.
   - Короче, мы никогда не видели Владимира, только на фотографиях, а он нас вообще не знал. А тот человек, которого мы знаем лично, друг Владимира, должен был содействовать ему в его поисках.
   - Боже! - вздохнул Иванов. - Ведь я же говорил: по секрету - всему свету! После каждого слова я узнаю о новых "соратниках" Владимира. Он что, совсем дурак?
   - Наверное, - сказала Лидия Васильевна, которая внесла поднос с кружками, в которых была прозрачная, слегка мутноватая жидкость. Внешне напиток напоминал низкосортный самогон. Мы поблагодарили её, и я продолжил:
   - Тот человек, к сожалению, умер, и мы теперь не можем найти Владимира.
   - Та-ак... - Иванов почесал подбородок. - А вам Владимир нужен, значит, для того, что бы узнать у него... результаты поисков? - он наклонился вперёд, к нам, - Зачем?
   - Эти результаты должен был знать умерший, его звали Андрей Данилович.
   Имя Садикова я сказал на всякий случай. Вдруг, Иванову оно знакомо, и это поможет в выяснениях.
   - Про Андрея Даниловича я не знаю, - ответил Иванов, - но он то какое отношение имеет к поискам Владимира?
   - Без него Владимиру трудно было найти то, что он искал.
   Начинается игра в недомолвки, подумал я. Но это нам не нужно, карты, всё равно, придётся раскрывать. Что скажет Иванов?
   - Хорошо, продолжайте дальше, - сказал он.
   Хитрый ход! Теперья могу сказать, всё, что угодно, и это будет высмеяно, как чушь. Ладно, другого хода на этой доске у меня нет.
   - Он искал драгоценности своих предков, - сказал я.
   Иванов молча, без всякой реакции, смотрел на меня.
   - Андрей Данилович был археологом, и Владимир хотел отыскать их с его профессиональной помощью.
   Иванов, всё так же молча, кивнул головой. Я вынужден был продолжать:
   - Андрею Даниловичу он должен был сообщить какие-то данные об этом... кладе.
   Иванов резко вскинул голову:
   - И, теперь, эти данные интересуют вас!?
   - Нельзя сказать, что не интересуют, но нас, не меньше, интересует - где Владимир?
   В наступившем молчании мы отпили по глотку холодного белого кваса. Освежающий кисло-сладкий напиток.
   Из прихожей вернулась Маша-охранница, с тряпкой, и прошла в комнату, где сидел Витя-охранник. Демонстрация силы, елки-палки!
   Мы поставили кружки обратно на поднос, и хозяин сказал:
   - Можете сразу верить: то, что я знаю о кладе - это просто знание о том, что он есть. Владимиру я ничего полезного сказать не мог, кроме того, что клад зарыт в степи. Как я понял, о месте клада он знает всё, кроме некоторых деталей, которых ему не хватало. В итоге, он просто получил от меня подтверждение, что клад есть, и его можно искать.
   Я понял, что сейчас он нам многое недоговаривает, но я не имел ни какой возможности заставить его сказать всё.
   - И, всё-таки, он не разумен, - продолжил Иванов, - в наше время за это и убить могут, а Владимир посвятил в свои поиски уже столько людей!
   Как он прав! Только ещё не знает, что его предположение уже сбылось. Прибережём это сообщение на потом.
   - Да, действительно, Леонид Олегович. Особенно удивляет этот Эдуард - он то кто такой? И что же, он только спросил, как найти Владимира?
   - Да. И больше ничего. О кладе - ни слова, в отличие от вас.
   - Если больше ничего, значит, вы ему дали координаты Владимира?
   - Какие координаты? Это его номер мобильного телефона, и больше ничего. Это всё, что он нам оставил о себе, на всякий случай. Думал, наверное, может быть, чего-нибудь вспомним. Но мне вспомнить нечего.
   - Так, мобильник. А вы сами звонили Владимиру?
   - Пробовал один раз, после визита Эдуарда. Но он не ответил. С тех пор больше не звонил.
   - Леонид Олегович, а вы не могли бы нам дать его номер мобильного телефона?
   - Что, тоже хотите отыскать клад? В таком случае предупреждаю: я буду давать этот номер всем подряд, кто попросит, если уже дал Эдуарду, потому что не хочу, что бы из меня его выколачивали насильно какие-нибудь бандиты! Так что, имейте в виду: через этот номер круг ваших странных знакомств может неожиданно сильно и неприятно расшириться! Хотя, конечно, если не спросят, я его говорить не буду. Да и, вообще, я бы не рекомендовал вам связываться с такими делами.
   - Мы трезво смотрим на вещи, Леонид Олегович! - ответил я фразой, которой, обычно, политики, обещают многое, но не понятно, что именно.
   Иванов усмехнулся:
   - Ну, ладно, трезвенники, сейчас я дам вам номер.
   Он полистал потрёпанный блокнот, и Лерыч, в своём блокноте, записал номер телефона Старшакова.
   - Кстати, а как вы меня нашли? - спросил Иванов.
   - Покойный Андрей Данилович знал, что у Владимира здесь есть дальние родственники, он ему говорил об этом. Всё остальное - работа со справочными материалами...
   - Господи, мы сами-то не знали, что у нас есть такой дальний родственник! - сказал Иванов. - А почему вы сказали, что вас интересует не только клад, но и сам Владимир?
   Пора бы перейти ко второй части дознания. Я ответил:
   - Потому, что Андрей Данилович, не просто умер, а погиб во время археологической экспедиции, в результате несчастного случая, в середине этого месяца. Мы сами - участники этой экспедиции. После его гибели выяснилось, - от его жены, - что одной из целей его экспедиции был поиск клада, на который его вывел Владимир Старшаков - ваш дальний родственник. Если о кладе знали и другие люди, то его гибель могла быть не совсем случайна, иначе говоря, он мог быть убит.
   Иванов изменился в лице.
   - Вот так новости! - сказал он, - С чем мы связались, на свою голову! Но, тогда, и Владимира могли убить, и... нас!
   - Вас - нет, - ответил я, - вы же клад не ищете. А захоронение Владимира Андрей Данилович нашёл накануне своей гибели.
   - Захоронение кого!? О, Боже!
   - Да, Леонид Олегович, в клубе знатоков клада стало на два человека меньше. А вы говорите: всему свету...
   - Но почему этим занимаетесь вы, а не милиция?
   - Милиция тоже этим занимается. Хотите, дам вам телефон следователя Махмедова Вадима Каримовича? Позвоните ему, если захотите что-то сказать по поводу Владимира. Милиция больше сосредоточилась на технической стороне дела: экспертизы, следственные эксперименты, наведение справок. Это, тоже, кстати, необходимо. У них, понимаете, всё официально. Есть какое-то подозрение - его надо доказывать экспертизами и другими процедурами. Они скованы процессуальным кодексом.
   - А вы?
   - А мы - нет. Мы начинали с того, что мы сами себе свидетели - всё произошло на наших глазах. А дальше - работа мозгов и - результаты!
   - Какие? Вы нашли убийцу?
   - Нет. Но мы подозреваем, что это крыса из экспедиции. Не могли бы вы взглянуть на несколько снимков? Лерыч, готовь камеру.
   Лерыч достал свою цифровую фотокамеру, а я достал фоторобот Старшакова и протянул его Иванову.
   - Узнаёте этого человека?
   Иванов взял фотографию и долго смотрел на неё, рассматривая с разным поворотом головы, словно хотел поддеть взглядом. Потом сказал:
   - Так это, вроде как... Владимир? А почему он так выглядит?
   - Это фоторобот, - ответил я. - В России он разыскивается, как пропавший без вести. Следователь Махмедов запросил на него розыскные данные, и получил их. Там есть его фотография, и фоторобот, составленный здесь, ей соответствует. Это, действительно, Владимир Старшаков. А теперь, пожалуйста, посмотрите ещё несколько снимков, может быть, вы узнаете кого-то. Давай, Лерыч.
   Лерыч повернул к Иванову экран фотокамеры и стал последовательно демонстрировать ему кадры, сделанные в экспедиции. Натюрморты и прочие красоты мы, заранее отбросили, и оставили только людей из экспедиции.
   Иванов долго просматривал снимки, вглядываясь в каждое лицо, потом попросил вернуться к одному из них.
   - Вот этот человек, только без бороды - это же Эдуард! Правда?
   Мы с Лерычем посмотрели друг на друга, огромными, как восемь копеек, глазами.
   - Его зовут Гена, - сказали мы одновременно, повернувшись к Иванову, - Геннадий Лугаевский!
   Я готов был прыгать до потолка! Попался, гад!
   Мы с Ивановым тщательно просмотрели все кадры с Лугаевским, и он окончательно убедился, что это тот самый Эдуард, который шёл по следам Владимира.
   - Вы сможете его опознать, если это понадобится? - спросил я у Иванова.
   Тот развёл руками и растеряно сказал:
   - Думаю, да... если надо.
   - Тогда, Лерыч, запиши Леониду Олеговичу телефон Махмедова и наш телефон тоже.
   Лерыч немедленно это сделал, и даже поставил на листике собственную замысловатую подпись.
   - Спасибо, Леонид Олегович, за содействие! За квас тоже спасибо, очень вкусно, - мы поставили кружки обратно на поднос, - если вам нечего больше сказать, то мы пошли.
   Теперь я нарочно изображал поспешное завершение встречи, чтобы спровоцировать у собеседника желание сказать недосказанное. Но Иванов на это не повёлся. Он кивнул головой и встал с кресла. Мы тоже встали и прошли в прихожую. Нас обогнал Витя и скрылся в туалете. У него там что, наблюдательный пункт?
   Когда мы выходили из дверей, нас провожали все: Иванов, его жена, и Витя с Машей.
   - Если что - звоните, - напомнил я Иванову.
   Мы вышли на улицу и остановились. Мне надо было оглядеться вокруг.
   - Что будем делать дальше? - весело спросил Лерыч.
   - Сейчас съедим по мороженному, а потом попробуем позвонить на мобильный Старшакову.
   - Но Старшаков мёртв!
   - Я понимаю, но почему бы не сделать простое, доступное действие, за которое никто в лоб не даст?
   - В самом деле, что нам ещё остаётся, - согласился Лерыч.
   Мы съели эскимо "Ретро" с чувством глубокого удовлетворения, и направились к телефону-автомату. Я вставил карточку и набрал номер, который нам дал Иванов.
   Станция должна ответить: "Абонент не доступен...", но вместо этого пошли прерывистые сигналы вызова.
   - Лерыч! Телефон отзывается! - сказал я громким шёпотом.
   Лерыч немедленно, как оружие из ножен, выхватил свой блокнот и ручку.
   Сигналы вызова продолжали идти. Это значило, что номер активен и "труба" абонента действует - станция нашла его и установила с ним связь! Теперь должны снять трубку... Но никто не отзывался. Вызов продолжал идти, но на него не отзывались. За два года бездействия телефон должен был выйти из строя, но он работал. Значит, он был в руках живого человека.
   Прошло много времени, и сигнал вызова прервался сигналом "отбой", после чего последовал бесконечный монотонный зуммер режима ожидания. Станция перестала вызывать абонента.
   Я ещё раз набрал этот номер, но всё повторилось точно так же.
   - Я догадываюсь, Лерыч, в чём дело: у него высвечивается незнакомый номер телефона, к тому же - из автомата, и он не хочет на него отвечать. Когда мы вернёмся домой, я попробую позвонить со своего мобильного. Может быть, он ответит, ведь он теперь будет иметь возможность перезвонить мне.
  
  
   Мы вернулись домой в отличном настроении. По сути, мы одержали победу: Лугаевский опознан, как "хвост" Старшакова и Садикова, и это может подтвердить Иванов. Сейчас я, ещё раз, попробую позвонить на мобильный Владимира. Если там никто не ответит, тогда передам всё Махмедову: пусть берёт Иванова и выясняет, почему Лугаевский, под чужим именем, шёл по следу, ныне покойных, Старшакова и Садикова.
   У меня есть старый, убитый мобильный телефон. У него такой аккумулятор, что он не держит заряд больше шести часов, поэтому я им не пользуюсь. Я включил его через блок питания и набрал номер Старшакова.
   Опять пошли сигналы вызова - телефон был, по-прежнему, на связи. Но прошло три или четыре сигнала, и прозвучал "отбой".
   - Лерыч, он сам скинул! - воскликнул я. - Автоматическая станция вызывала бы долго. Отбой дал сам хозяин телефона! Значит, он видел мой вызов! Там реальный живой человек!
   Теперь я был твёрдо намерен лично с ним побеседовать. Мне нужно будет снова обдумать ход беседы, и я отложил новую попытку до следующего утра.
  
  
   Едва я упал в постель, меня одолела жуткая дремота. Лерыч мелодично зевнул и сказал:
   - Ну, Димыч, давай, затрави какую-нибудь байку.
   Но мне лень было шевелить языком. Никогда в своей жизни я ещё так много не разговаривал, как сегодня: более полусотни телефонных разговоров с разными людьми и беседа с Ивановым, не считая мелких расспросов на улицах. В другой раз я бы, обязательно, рассказал Лерычу какую-нибудь морозную жуть про маньяка - пожирателя почек, но сейчас мне было не до того. И я начал, сонным уставшим голосом:
   - Один маленький мальчик был большим неряхой. Каждое утро мама находила в его комнате страшный беспорядок: одежда была раскидана, где попало. Мама его ругала. Мальчик каждый вечер всё аккуратно складывал перед сном. А утром всё было, опять, в беспорядке. Бедный мальчик думал, что он всё забыл, и опять не убрал за собой. Мама опять его ругала. И так каждый день.
   Но, однажды, мальчик съел большой арбуз, и проснулся среди ночи, потому что захотел писать. И тогда он увидел, что творится ночью в его комнате.
   Его штаны ходили по комнате сами собой. А его рубашка расправила рукава, и летала по воздуху, махая рукавами, как крыльями. Носки ползали по полу, как мыши. Мальчик испугался и не мог вымолвить и слова. Он сидел на постели, замерев, пока не уписался. И тогда под ним зашевелилась его простыня: "Это что за безобразие! - зарычала она. - Прямо на меня!". Тогда рубашка подлетела к нему и страшным шёпотом сказала: "Как ты посмел проснуться и увидеть нас!?". И протянула к нему свои рукава... Её пуговицы дрожали от возмущения. Из шкафа, как змея, выполз шарфик и обвился вокруг его горла...
   Я прервался, чтобы широко зевнуть.
   - Тьфу, безколбасный порожняк! - фыркнул Лерыч и отвернулся к стенке.
   - Ну, вот и спи, не приставай со сказками, - ответил я. - Знал бы ты, как мне надоело разговаривать за весь день!
   Я тоже отвернулся к стенке и, без всяких мыслей, провалился в сон.
  
  
  
   Я проснулся, где-то, в полночь. Хотел перевернуться на другой бок и снова уснуть, но не вышло. Мою голову занимала только одна мысль, не дающая мне покоя: кто там, на телефоне Старшакова?
   Я тихонько встал, взял в руки свой мобильник и подошёл к окну. Я нажал кнопку, и экран засветился. Заряда батареи оставалось ещё на час.
   Тихо, чтобы никого не потревожить, я вышел на двор.
   Тихая летняя ночь радовала тишиной, прохладой и высокими звёздочками в небе. Я немного походил по двору, раздумывая, и, наконец, набрал заветный номер.
   Время было: 00:24.
   В телефоне я снова услышал сигналы вызова. Один, второй, третий...
   - Алло! - вдруг услышал я мужской голос.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 20

   ~ ночной разговор ~ на ловца и зверь бежит ~ схватка с чудовищем ~ лёгкое сотрясение мозга и его лечение с помощью канализационных стоков ~ протокол - всё, что осталось следователю Махмедову ~
  
  
  
   - Алло, - повторил голос в трубке, - слушаю.
   У меня мороз по коже пробежал: я разговариваю с загробным миром!?
   - Здравствуйте, - сказал я тихо, боясь нарушить ночную тишину.
   - Да, я слушаю! - ответил голос.
   Меня как током дёрнуло: он меня слышит и отвечает мне! А что я ожидал?
   - Вы - Владимир? - спросил я медленно.
   - Да... Это я, - так же медленно ответил он.
   Я нашарил ногой скамейку и сел на неё. Как и о чём с ним разговаривать? Я был совершенно не готов к этому странному разговору, да и не мог быть готов.
   - Где вас можно найти? - спросил я, опять, медленным и монотонным голосом. Теперь я решил: буду разговаривать в стиле начальника с подчинённым, буду демонстрировать равнодушие к результатам разговора. Может быть, он сам побеспокоиться о том, что бы довести беседу до конца. Я ведь не знаю, о чём говорить!
   - А кто вы, и для чего я вам нужен.
   - Ну, вы, допустим, может быть и не нужны, - ответил я, - но... что-то может быть нужно от вас...
   Я начинаю заворачивать в какие-то глупости.
   - Вам ничего не может быть нужно, если я вас не знаю, - ответил он.
   Это, конечно, не Старшаков. Старшаков мёртв. Но этот человек знает, что телефон принадлежал Старшакову, если он выдаёт себя за Владимира. Что я могу извлечь из этого вывода? Пока, только, нужно изображать, что я ему верю.
   - Вы не заметили одну маленькую деталь? - спросил я.
   - Какую?
   - Я знаю ваш номер телефона.
   - Да.
   - Вы что, раздавали его всему городу?
   - Нет.
   - Но, я же его знаю
   - Ну, да.
   - Значит, о нас вы тоже знаете. Хотелось бы прейти поближе к делу: что у вас?
   Может быть, он принимает меня за Иванова? Это не Владимир, но он должен знать о связях Владимира, если у него его телефон. Я соображал, какие ещё связи могли быть у Старшакова. Думаю, скорее всего, с подельниками, если таковые были в поисках клада. А они, вполне, могли быть - его же кто-то убил.
   Человек пока молчал, что-то соображая. Потом сказал:
   - У меня есть кое-что. А почему вы позвонили только сейчас?
   - Потому, что вас теперь ищет местная милиция. Это притом, что ваша домашняя уже давно перестала это делать, списав вас в архив. Что случилось? Будете опять спрашивать, кто мы такие?
   Он замолчал.
   - Нет, не буду, - ответил он.
   - Вы нашли что-нибудь? - Если я верю, что он Старшаков, то я должен знать о его поисках. Наверняка, этот человек тоже знает об этом, и его неопределённые ответы, кажется, касаются именно этого.
   - Я нашёл, - ответил он. - Но... скажем, не решил ещё, что мне делать.
   - Вот это и надо обсудить, - сказал я.
   - Я предпочитаю не спешить.
   - А мы и не спешим. Прошло уже столько времени, а я позвонил только сейчас, когда вами, почему-то, заинтересовались посторонние. Но если для вас это спешка, значит, вы... стали готовы... совсем недавно.
   Чёрт, надо старательно выбирать слова.
   - Да, вы правы, - ответил он.
   Интересно о чём мы разговариваем? Вот удивительно: один собеседник знает, о чём идёт речь, а другой - нет!
   - Ну, так что будем делать? - спросил я.
   - Если я вам что-то предложу при встрече, я могу рассчитывать на... решение этого вопроса?
   Это уже интересно! Если речь идёт о каком-то предложении, то, ясно как день, оно должно быть оплачено. Теперь остаётся, только, обещать всё подряд.
   - Вы можете рассчитывать на всё, - ответил я. - Надеюсь, мы говорим о том, о чём надо?
   - Ну, мы не будем это уточнять по телефону.
   Тихо, как тень, из дома выскользнул Лерыч. Он, наверное, проснулся, увидел, что меня нет...
   - Тогда как? - спросил я.
   - Что? - тихо спросил Лерыч.
   Я вскочил, и показал ему кулак. Только теперь он заметил, что я говорю по телефону.
   - Ну, так что? - повторил я в трубу.
   - Мы встретимся, - ответил голос. - Назначьте день.
   - Завтра, - сказал я жёстко.
   - Почему так быстро?
   - А вы хотите что-то подготовить? - спросил я с ярко выраженным подозрением. Я уже понял, что меня принимают за человека не совсем законных занятий. Если со мной, с таким, хотят идти на контакт, то я должен поддерживать этот образ.
   - Нет, совсем нет... - ответил голос, кажется, растеряно, - но я хочу назначить место встречи на свой выбор, и я не знаю, как быстро вы сможете туда добраться.
   - Какое место?
   - А где вы находитесь?
   - В этом городе.
   - Ну, что ж, тогда, возможно, и завтра.
   Он замолчал. Я ждал. Он, должно быть, думает. Наконец, он сказал:
   - Конец улицы Десантников Гвардейцев. Она начинается от перекрёстка с Парковой, а на другом конце она заканчивается пустырём.
   - Что, встретимся просто на улице?
   - Да, на улице. Я так хочу. Время - 11:00. И будьте всегда на связи.
   - Это вы будьте на связи - до вас не дозвонишься, - ответил я.
   - Я просто так по телефону не болтаю. И, кроме того, имейте в виду: я приду только поговорить. Ничего приносить я не собираюсь. Это будет только разговор.
   - Хорошо, - ответил я. - Что-нибудь ещё иметь в виду?
   - Нет, это всё.
   Несколько секунд мы молчали. Потом он отключился.
   Я крепко сжал телефон в руке, словно боялся отпустить того, кто со мной сейчас разговаривал.
   - Лерыч, я с ним говорил! - сказал я шёпотом безмолвной фигуре, которая сидела рядом со мной.
   - С кем?
   - Не знаю! Он выдаёт себя за Владимира Старшакова, но это не он! Он держит у себя его телефон, чтобы вступить в связь с теми, кто мог звонить Старшакову. Меня он и принял за такового.
   - За кого?
   - Не знаю, но он назначил встречу, завтра, в 11:00, на улице Гвардейцев Десантников. Пошли, Лерыч, спать - утро вечера мудренее - завтра разберёмся во всём. И мне надо поставить телефон на зарядку.
  
  
   Утром я заглянул в карту города и нашёл Гвардейцев Десантников в восточном районе города. Своё название улица носила не даром - она располагалась недалеко от береговой линии; начиналась от Парковой и заканчивалась пустырём, который простирался до каких-то технических построек на берегу моря.
   Я рассказал дяде Валику, что мне удалось дозвониться до человека, который знаком с Владимиром Старшаковым; я не стал упоминать, что я сделал это ночью, и что этот человек за Владимира себя и выдаёт. Я спросил дозволения пойти на встречу с ним, назначенную в указанном месте в указанное время. Дед спросил:
   - И что вам от него надо?
   - Хотим узнать у него про Старшакова. Когда и как он его видел, чем занимались. В конце концов, человек погиб при невыясненных обстоятельствах, а до сих пор нет данных, когда и где последний раз он был живым.
   Дядя Валик покачал головой:
   - Ну, вы, молодёжь, даёте! Каникулы у вас интересные: другие на дискотеку отпрашиваются, а вы на какие-то встречи и кладбища.
   - У вас, дядя Валик, тоже, отпуск не совсем нормальный: ехали отдыхать, а попали на смерть друга.
   - Да, правильно говоришь...
   - Вот, вокруг этого всё и вертится.
   - Ладно, мы сходим на эту встречу, и посмотрим, что это за человек. Надеюсь, приключения уже закончились?
   Наивный дядя Валик! Ещё осталось поймать преступника и найти клад. Правда, я не думаю, что мы сможем это сделать, но мы сможем передать следствию все добытые данные; и чем больше их будет, тем больше следствие поверит в положительный результат этого дела.
   Кстати, надо позвонить Махмедову.
   - Вадим Каримович, здравствуйте, это Дмитрий Семёнов. Мы достали телефон Старшакова и дозвонились до него...
   Дальше я, некоторое время, слушал комментарии о своей деятельности, которая морочит людям головы: то Старшаков доказано мёртв, то мы к нему, вдруг, дозвонились... Я вежливо всё выслушал, а потом разъяснил подробности.
   - Вадим Каримович, поскольку он выдаёт себя за Старшакова, то есть маскируется, думаю, не мешало бы выяснить, откуда он звонит? Не могли бы у вас его запеленговать во время очередного звонка? Думаю, он темнит не с проста.
   - Я спрошу в техотделе, - ответил Махмедов. - Технически, такая задача уже давно решается. Но я не знаю, как у нас. В нашем захудалом городишке...
   - Городишко у нас, конечно, захудалый, - говорю, - но, всё-таки, пограничный, и здесь должны быть какие-то специализированные средства для этого. Кроме того, телефонные компании, которые поставили здесь свои ретрансляторы, обязаны содействовать органам в таких делах.
   - Ладно, ладно, умник, - засмеялся Махмедов, - я с этим разберусь. Давай телефон этого призрака.
   Я продиктовал ему телефон.
   - Хорошо, - сказал Махмедов, - но я бы не советовал вам идти на встречу, неизвестно с кем и неизвестно для чего. Во всяком случае, я не даю своего согласия.
   - Вадим Каримович, согласитесь, во многих случаях следствие пользуется показаниями свидетелей и внештатных сотрудников; и без этого бывает просто не возможно что-либо узнать.
   - Это правда, но я не могу посылать таких молодых ребят на рискованную встречу.
   - Да? Признайтесь: ваши коллеги иногда использовали мальчишек из интерната, которые шляются по улицам, для таких дел: что-то подсмотреть, что-то узнать. Мы знаем такие истории - от самих же интернатовцев. Для вас это шалопаи, которые, всё равно, бегут на улицу, как их не корми; получается, их можно посылать на разведку, хотя они на много моложе меня!
   - Я вас предупредил! - сказал Махмедов.
  
  
   Мы приехали на Парковую, и нашли перекрёсток с Гвардейцами Десантниками. В начале этой улицы была многоэтажная жилая застройка, а дальше шли старые двухэтажные дома; в конце улицы были частные дворы с одноэтажными домами и гаражами. Заканчивались Гвардейцы пустырём, на котором стояли несколько вышек ЛЭП и трансформаторная будка. Дальше были видны здания очистных сооружений. Я их узнал, потому что раньше видел с другой стороны, издалека, когда проезжал по этому району на автобусе. Правее был спуск к морю, до которого было метров 100-150. Там, внизу, было видно много лодочных гаражей, которые лепились друг к другу, стенка к стенке, заполняя весь морской берег.
   - Это и есть место встречи? - спросил дядя Валик.
   Я кивнул и посмотрел на часы: 10:55 - всё точно.
   Вскоре у меня зазвонил телефон. Это был он.
   - Вы пришли? - спросил тот же голос.
   - Да, мы на месте, о котором договаривались.
   - Если вы действительно там, то вы сможете через 20 минут попасть туда, куда надо. Спуститесь вниз, к гаражам - это кооператив "Космос", там найдёте причал Водоканала.
   - Причал Водоканала?
   - Да, причал Водоканала. Там и встретимся. Сколько вас человек?
   - Это имеет значение?
   - Вы сказали: мы пришли!
   - Нас... двое.
   - Хорошо. Вы мне звонили?
   Это, наверное, Махмедов ему звонил.
   - Да. Только с другого телефона, - ответил я.
   - Не стоит. Я буду звонить только сам, и только на ваш.
   Он отключился.
   - Это что за кошки-мышки!? - возмутился дядя Валик. - Назначил место встречи, а потом куда-то убегает!
   - Наверное, он не успевает сюда... - попытался я оправдаться. - В конце концов, мы сами попросили встречи.
   Обрывистый спуск имел множество народных тропинок, по которым оказалось не сложно спуститься к гаражам. Там мы оказались перед лабиринтом из бетонных коробок с воротами, между которыми петляла одна, главная, дорога. В этих гаражах люди держали свои лодки. У нас в городе ещё два таких гаражных кооператива: "Кипарис" и "Мировой океан"; только они гордо именуют себя яхт-клубами. Они расположены в лучшем месте, и люди там статусом повыше: всякая городская элита и зажиточные граждане. У них есть не только лодки, но и яхты. В "Кипарисе" я подрабатывал зимой и весной на ремонте яхт, и всё видел. Там почти каждый гараж имеет сверху достройку второго, а то и третьего этажа, с роскошными комнатами. Это уже, по сути, дачи. Иные гаражи, вообще, полностью оборудованы под жилые помещения, потому что у хозяина нет лодки - у него яхта; а яхту в гараж не засунешь - она стоит у причала. В "Космосе" гнездилось простонародье, со своими лодками для рыбалки. Место здесь было совсем не элитарное - вон, над гаражами, возвышаются ёмкости очистных сооружений; где-то здесь сливаются в море очищенные стоки.
   По дороге, нам на встречу, шёл мужчина, согнутый под тяжестью большой сетки, набитой огромными мокрыми мидиями.
   - Извините, - обратился я к нему, - вы не подскажете, как найти причал Водоканала?
   Мужчина бухнул сетку на асфальт.
   - Подскажу. За одно, отдохну. Это вон там, - и он показал рукой в определённом направлении. - А вообще, идите по мокрому следу, и выйдете прямо на причал - я сам оттуда иду. С уловом! - и он снова взвалил на себя сетку.
   Из неё струйками лилась вода, и за ним, действительно, тянулась мокрая дорожка. По ней, петляя по переулкам, мы быстро вышли к причалу.
   Здесь был небольшой пирс, вдоль которого тянулась большая труба и исчезала в морской глубине. Несомненно, это и есть та труба, по которой стоки попадают в море. Очистные сооружения находятся как раз напротив этого места. И запах здесь специфический. Последние годы, я читал, наши очистные работают по принципу биотуалета: всё перерабатывается и разлагается на элементарные продукты, сами по себе безвредные, после чего все разбавляют водой и сливают в море.
   Когда мы пришли, от пирса отчалила лодка с двумя рыбаками, которые, работая вёслами, направились прямиком в открытое море. Там, дальше, в трёх сотнях метров от берега, виднелось множество каких-то коротеньких столбов, торчащих из воды. Вспомнив мужика с мидиями, я догадался:
   - Смотрите, вон там, далеко: это наши устричные плантации - там мидий выращивают. Я теперь понял, как их кормят: здесь сливается городская канализация, а мидии фильтруют грязную воду.
   - Это здорово? Или плохо? - спросил дядя Валик.
   - Воду они очищают, точно. Но можно ли их есть, после очистной химии - не знаю.
   На причале была какие-то трубы с множеством вентилей; эти вентили завинчивал пожилой мужчина в рабочей одежде с надписью на спине "Водоканал".
   - Простите, это причал Водоканала? - спросил я.
   - Да, а что?
   - Спасибо. Мы здесь ждём человека.
   - Так ваш человек мог уже уплыть. Или уйти, если он, наоборот, приплыл.
   - Как это: уплыл или приплыл?
   - На барже.
   - Какой барже?
   - На ассинизаторной, иначе говоря: на дерьмовозке. Сюда пару раз в неделю приходит самоходная наливная баржа, которая привозит стоки из зон отдыха и деревень. В море-то сливать нельзя: экологическая служба в миг пансионат закроет. Вот, всё сливают в баржу, а она завозит это сюда, на очистные. А на той барже капитан подкалымливает: людей из деревень подвозит до города. Людям на автобусе дорого, если везут на базар большие сумки и мешки. Капитан за багаж не берёт - на палубе места полно. Даже с людей берёт меньше, чем на автобусе. Им ведь что надо - их там, команда, четыре человека - им на сто грамм с закуской каждый день хватит. Вот и сегодня людей привёз - они уже разошлись давно. Стоки скачать уже успели, и баржа ушла; тоже, людей взяли. Вон она, далеко, - и он показал рукой в море, вдоль берега.
   Мы увидели только маленькую точку.
   Я достал из кармана конфету-леденец в простой бумажной обёртке. Такие делали полвека назад, и где-то делают до сих пор: простая бумажка намертво прилипает к леденцу, и её невозможно полностью ободрать - приходится так и ложить в рот, а потом выплёвывать бумагу. Я предложил конфеты всем, но оба Рыжаевых отказались. Придётся плеваться бумажками самому.
   Опять зазвонил мой телефон.
   - Вы где? - спросил он.
   - Мы здесь, на причале.
   - Вы, наверное, на другом пирсе. Пройдите через гаражи к другому пирсу.
   - Минутку, - я осмотрелся, и увидел слева, где-то через двадцать гаражей, ещё один такой же пирс.
   - Хорошо, - говорю, - мы пройдём туда.
   Он опять отключился.
   - Мы что, в казаки-разбойники играем!? - ещё больше возмутился дядя Валик.
   - Дядя Валик, это последний шаг.
   Мы пошли между гаражами, и дошли до второго пирса. Там никого не было, это было видно издалека.
   - Стойте! - сказал я, - он просто хочет понаблюдать за нами. Мне это тоже не нравится. Давайте станем в этом переулке и подождём.
   Мы зашли в щель между двумя гаражами и стали оттуда наблюдать за дорожкой, ведущей к пирсу. Вскоре он позвонил:
   - Какие-то проблемы? - спросил он.
   - Кажется, мы не туда зашли.
   - Я, кажется, тоже. Сейчас я сам выйду на пирс, а потом выбирайтесь вы.
   Мы продолжали стоять и наблюдать, но никто не появлялся. Не может быть, что бы он заблудился, сидит где-то в засаде, и ждёт, когда мы появимся ему на глаза.
   - Может быть, пройдёмся туда, - недовольно предложил дядя Валик.
   И мы пошли между гаражами в сторону пирса, не очень торопясь, заглядывая во все переулки. Лерыч не только заглядывал, но и забегал туда дальше, но нигде никого не было. Мне это надоело, и я набрал его номер. Едва в моей трубке раздался сигнал вызова, как мы услышали, где-то неподалёку, мелодию мобильного телефона.
   - Он там! Должен быть за тем поворотом!
   Мы с дядей Валиком пошли на звук телефона, Лерыч от нас отстал - он только вышел из очередного переулка. Но телефон быстро отключился, а через секунду заиграл мой.
   - Ну? - сказал он.
   - Мы вас слышали! - сказал я.
   - А я слышал вас. Выходим друг другу на встречу.
   - Выходим.
   Мы двинулись к переулку, что был впереди...
   Вскоре из-за угла показалась человеческая тень. Мы остановились. Ещё мгновение - и нам на встречу вышел человек. Увидев нас, он остановился. Мужчина среднего роста, с короткой бородкой и усами, через плечо висит сумка-рюкзак с множеством карманов. Самое главное: в руке он держал мобильный телефон.
   Конечно, это был не Старшаков. Даже с бородой и усами было видно, что это не Старшаков. Даже сомневаясь, я был бы уверен, что это не Старшаков.
   Потому что, это был Эдуард.
   - Гена!? - удивился дядя Валик.
   Ну, конечно, дядя Валик знает его только под этим именем - Геннадий Лугаевский!
   Собственной персоной!
   Стоит прямо перед нами!
   Его лицо было сильно изменено глубоким удивлением: глаза почти на выкате, и рот открыт. Стоит ли говорить, что и мы были не мало удивлены? Мы смотрели друг на друга, и не находили слов. Наконец, он выговорил:
   - Вы!? Как вы сюда пришли?
   - Созвонились с вами, - почти радостно сказал я, и подумал: - "Попался!"
   - Откуда вы можете знать номер телефона?
   - От Владимира. Он его оставил родственникам!
   - Значит, вы были у них... Ну вы даёте...
   Лицо его потухло. Он понял, что его теперь опознает полмира. Кажется, в нашей истории поставлена большая жирная точка!
   Лугаевский тяжело вздохнул и медленно положил телефон в карман своего рюкзака.
   Потом он вытащил руку из кармана, но в ней был пистолет.
   Он передёрнул затвор.
   Вот она - большая жирная точка!
   Это только в детективных фильмах преступник, прежде чем убить жертву, будет долго с ней объясняться, философствуя и что-нибудь рассказывая; на самом деле, так не бывает... В нашем распоряжении осталось всего несколько секунд, мы даже испугаться не успеем.
   Дядя Валик выбежал вперёд.
   - Брось! - жёстко сказал он.
   - А у кого это вы были в гостях? - спросил Лугаевский хриплым от волнения голосом, держа нас под прицелом.
   На наше счастье, у него к нам есть, действительно существенный, вопрос - ему надо узнать, кого надо ещё убить... Нам осталось только правильно этим "счастьем" воспользоваться.
   - Мы были... у одного человека, - начал я, и стал пятиться к левой стене, увеличивая расстояние между собой и дядей Валиком. Мы не должны быть на одной линии огня - так ему будет труднее нас расстрелять.
   - Этот человек... отправил нас к другому человеку... - продолжал я. Мне уже становилось страшно.
   Лугаевский вытянул руку с пистолетом. Он уже понял, что я тяну время; нет смысла нас допрашивать - все, что мы скажем, мы скажем только чтобы протянуть время...
   В этот момент сзади вышел Лерыч.
   - Ты успеешь убить только одного из нас... - услышали мы его дрожащий голос. - Другие двое убегут... И тебе крышка!
   Храбрый Лерыч! Он вышел откуда-то из переулков, по которым рыскал, и отвлёк Гену вправо. Лугаевский стал водить стволом то на меня, то на дядю Валика, то на Лерыча. Перед ним оказались три рассеянные цели, которые он, действительно, не может накрыть все сразу. Лицо его стало растерянным.
   - Успею! - свирепо сказал он, - и навёл ствол на самое больное место - на Лерыча.
   - Лерыч, назад! - сказал дядя Валик. - Нет! Не двигайся!
   Я заметил, как Гена метнул взгляд поверх наших голов. Конечно, там, на верху - открытые ёмкости очистных сооружений; в них бурлят канализационные стоки с реактивами, которые разлагают любую органику. Через сутки от нас ничего не останется. Даже одежды не останется - на нас нет никакой синтетики - значит, точно, и одежды не останется.
   Я не знал что делать. Положение казалось безвыходным. Мне хотелось громко - будь что будет! - заорать: "Помогите!". Но во рту мешал леденец. Я просто выплюнул его, и он полетел далеко, прямо Лугаевскому под ноги.
   Должно быть, его напряжённые нервы не выдержали такой неожиданности: пистолет метнулся в мою сторону, и, на некоторое мгновение, оказался нацелен ни в кого. Тут же, дядя Валик быстро присел и что-то схватил с земли.
   Лугаевский мгновенно выстрелил, туда, куда смог. Пуля влетела куда-то в стену, далеко позади нас.
   В следующий момент дядя Валик метнул в него обломок кирпича - этого добра здесь валяется много. Он, конечно, не попал, но Лугаевский непроизвольно увернулся и снова выстрелил в пустое пространство.
   Я, не тормозя себя мыслями, бросился к Лугаевскому; и, не успел он навести на меня ствол, таранил его головой в подбородок.
   Я слышал, как щёлкнули его челюсти от моего удара, рядом грохнул выстрел, и, в этот момент, долетел до цели второй камень, брошенный дядей Валиком, и угодил мне прямо в затылок.
   Белый свет для меня стал чёрным. Последним отключился вестибулярный аппарат: я помню, как падал на землю...
  
  
  
   Я очнулся, лёжа на спине, в тени, под стеной гаража. Я лежал просто на земле, и мелкие камешки кололи мне спину. Под головой у меня лежало что-то мягкое и мокрое. Я сам был весь мокрый - меня поливали из ведра морской водой какие-то люди. Запах у воды был, гм, не совсем морской - меня отхаживали, сильно разбавленными в воде, канализационными стоками, которые черпали ведром тут же, с пирса.
   Я повернул голову - затылок сильно болит! Вот, стоят Лерыч и дядя Валик - живые и здоровые!
   - Димыч, живой! - сказал кто-то из них.
   - Живой, - сказал я и приподнялся на локтях.
   Недалеко от себя, под стеной другого гаража, я увидел сидящего на земле Лугаевского, со связанными за спиной руками. Лицо его опять сильно видоизменилось: многочисленные ссадины с кровоподтёками и толстый слой пыли на бороде и усах. Били его, наверное, сильно. Думаю, он не сам себе расколотил бровь, губу и нос. Кто-то подошёл и вылил на него ведро воды - пыль смылась с лица, и мокрый Лугаевский издал моржиное фырканье, отплёвываясь невкусной водой.
   Я встал на ноги. Чувствую лёгкое головокружение и усилившуюся боль в затылке. Вокруг ходят ещё человек семь мужчин - хозяева лодочных гаражей. Дядя Валик и кто-то из них сразу осмотрели сзади мою голову. Послали кого-то за пластырем, что бы заклеить рану; а тем временем, раздался гул моторов, и к нам подъехали два милицейских микроавтобуса. У них распахнулись одновременно все двери, и из них, как яблоки из мешка, высыпались омоновцы с автоматами. Впереди всех выскочил следователь Махмедов и бросился к нам, с очень не добрым лицом.
   - Что, самые умные!? - заорал он. - Умнее всех на свете!? Сказано - не лезть! - значит надо не лезть!
   Дядя Валик развёл руками, и сказал громко, с досадой:
   - Знал бы - держал на цепи! Им же не пять лет - обдурят кого угодно!
   - Подождите, - сказал я, - вы не заметили: мы задержали Лугаевского с пистолетом. Вы бы его задержали сегодня, Вадим Каримович!?
   Я был спокойным, как облака над морем. Я знал самое главное: дело сделано, а победителей не судят... Я чувствовал себя победителем, и не меньше.
   Сначала Махмедов молча смотрел на меня, а потом спросил у дяди Валика:
   - Где оружие?
   - А вот здесь.
   Посреди дороги лежала кепка дяди Валика, а под ней - пистолет. Дядя Валик убрал кепку и Махмедов поднял мизинцем оружие.
   - Парабеллум, - сказал он, - немецкий. По всему видно: долго провалялся где-то в земле.
   Пистолет он спрятал в пластиковый пакет, Лугаевского "переодел" в наручники и посадил в микроавтобус, под охрану омоновцев. Те уже успели обыскать вокруг все переулки между гаражами, на случай наличия оружия или других людей с таковым.
   - Ну, что, - сказал Махмедов, уже мягче, - поехали. После вас остаётся только протоколы составлять - ничего больше не успеешь!
   Приехала ещё одна машина - УАЗ с решётками - в неё и посадили Лугаевского. Мы, и ещё двое мужчин из гаражей - те, которые пришли на помощь дяде Валику, пока я валялся, - сели в микроавтобус с омоновцами и поехали в отделение к Махмедову. По пути омоновцы достали из своей боевой аптечки какой-то волшебный охлаждающий пластырь, и прилепили его мне на затылок, от чего боль сразу утихла, и мне стало легче. Вернувшись к жизни, благодаря такому лечению, я сразу спросил:
   - Дядя Валик, что было дальше, когда я вырубился?
   - Заткнись, - тихо и ласково ответил он усталым голосом.
   В отделении Махмедов усадил нас в своём кабинете за стол и раздал чистые листы бумаги.
   - Пишем объяснения, - сказал он. - "Шапку" потом продиктую, а сейчас описываем всё подробно, со всеми объяснениями и своими соображениями.
   Я всё напишу, всё, как было: от и до! И всё поясню, всё разъясню - ясно станет, как днём! Все концы сведу с концами! Дайте мне толстую тетрадь!..
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 21

   ~ обсуждение допроса Лугаевского ~ золото на верёвочке ~ мы признаны победителями! ~
  
  
   Деду мы решили ничего не говорить, а то старику не хватит и вагона скипидарной мази, чтобы успокоиться. Сказали, что встретились с нужным человеком и узнали нужную информацию.
   На следующий день, утром, нам позвонил Махмедов, и пригласил к себе, на беседу. Он, наверняка, уже допросил Лугаевского!
   Дядя Валик нервничал:
   - А что если этого Лугаевского отпустят через три дня? - за отсутствием улик! Что нам тогда делать? Уходить в партизаны? В каменоломни?
   - Папа, какое такое - отсутствие улик!? - ответил Лерыч. - Он напал на нас с пистолетом!
   - Сейчас мы узнаем, что он объяснил милиции по этому поводу, - сказал я.
   - Так тебе и расскажут, что он там им объяснял! - ответил дядя Валик.
   Но дядя Валик ошибался.
  
  
   В кабинете у Махмедова никого не было. Он предложил нам сесть и сказал:
   - Надеюсь, вы отдохнули? Хорошо. Вчера, пока вы отдыхали, я допросил всех, кого надо. Предварительно. Это, вообще то, не в наших правилах, но я посчитал нужным посвятить вас в результаты предварительных дознаний, поскольку вы, надо признать, своей настырностью продвинули большую часть, гм... оперативной работы. У вас есть, конечно, какие-то соображения и наблюдения, появившиеся в ходе этого дела - большинство из них я прочитал в ваших объяснениях - но, возможно, вы добавите что-то ещё, если будете знать результаты дознания.
   Итак, я допросил Геннадия Лугаевского, старшего научного сотрудника, археолога. Первый вопрос к нему: почему он напал на вас с оружием и откуда у него это оружие? Он ответил - надо же было что-то отвечать - что он опасался нападения на него с вашей стороны: вас трое, а он один. Интересный ответ! А почему он так думал? Нервы, говорит, после стрельбы в каменоломнях. И пистолет он, говорит, прихватил там же, когда заблудился. Эксперт подтверждает, что в таком состоянии оружие у нас находят только в катакомбах. Почему он не сдал оружие, а незаконно его носит? Он теперь боится всех, кого больше одного? В общем, вопросов было ещё несколько, и, отвечая на них, он должен был признать, что, действительно, вёл с вами перестрелку в подземельях. У нас есть ваши объяснения, а он понял, что вам мы верим больше, чем ему.
   Следующий вопрос: почему он вступил с вами в бой в каменоломнях? Потому, что вы на него напали. Это его ответ.
   Ладно. Как и зачем вы встретились в лодочном гаражном кооперативе "Космос"? Он признал, что вы созвонились по телефону, и он вас туда пригласил на встречу. Вы знали, что это Геннадий Лугаевский? - спросил у нас Махмедов.
   - Вадим Каримович, я не смог узнать по телефону его голос, - ответил я. - В экспедиции мы тесно с ним не общались, поэтому я не мог его узнать, тем более, по телефону.
   - Хорошо. Он тоже сказал, что не узнал вас. Тогда возникают следующие вопросы: за кого он вас принял, если пригласил на встречу, и какова была цель встречи? Он ведь ответил на ваш звонок по номеру Владимира Старшакова. И откуда у него номер Старшакова? Телефон, кстати, у Лугаевского хороший: современная модель на две карточки. У него в нём была своя сим-карта - этот номер знают все его коллеги, и вторая карточка, о которой ни кто не подозревал - номер Старшакова. Где он её взял?
   Поделюсь профессиональным секретом: этот комплекс вопросов я задал не по одному, а все сразу. Получается интересный эффект - человек, как бы, сам себя "колет".
   Он ответил, что принял вас, конечно, за знакомого Владимира Старшакова - связи с Владимиром он теперь не может отрицать - и хотел узнать о его судьбе, поскольку потерял его из виду три года назад. Карточку он получил от самого Владимира, когда у того сломался телефон. Супруги Ивановы, с Бончь-Бруевича, опознали Лугаевского на очной ставке, и сказали, что они сами дали ему номер Владимира. Лугаевский тогда сказал, что он созвонился с Владимиром и встретился с ним, а потом получил от него сим-карту. Но зачем? - даже если телефон сломался? Владимир, якобы, не хотел, что бы ему кто-то звонил, собирался поменять номер, и отдал карту Лугаевскому.
   - И ему кто-то звонил на этот номер? - спросил я.
   - Дельный вопрос. Лугаевский говорит, что нет. Не врёт - мы проверили через телефонную компанию. За прошедшие три года, начиная с какого-то там летнего месяца, ему никто не позвонил ни разу. Но сам номер периодически делал звонки на служебные номера - справочные и диспетчерские - по всей видимости, для того, чтобы номер оставался активным - ведь номер аннулируется, если он не используется больше года. Можно предположить, что Лугаевский ждал какого-то звонка. Вы подробно описали телефонные переговоры с ним?
   - Да. В объяснении - почти слово в слово, - ответил я. - Вы правы - он нас за кого-то принял - за того, от кого он ожидал звонок. Я так думаю, этот звонок должен был ожидать Старшаков.
   Махмедов налил всем по стакану минеральной воды, сам отпил два глотка, и продолжил, расхаживая по кабинету:
   - Вот так вот... А вы оказались не те, кто надо. Вы оказались, даже, нежелательными свидетелями, и он выхватил пистолет. Свидетели чего? Его работы в экспедиции? Нет, конечно. Вы свидетели его связей, никому не известных; вы, так сказать, "спалили" его с номером Старшакова. Что это за связи? Мы знаем только супругов Ивановых. Он понял, что вы их знаете. Тогда, интересно, что знают они? Они только знают, что Владимир хотел отыскать старинный семейный клад. А Лугаевский, представившийся Эдуардом, клад не искал, а заглянул к ним - отыскать Владимира. Нашёл он их, якобы, по случайным упоминаниям Владимира, и зашёл спросить. Взял номер и ушёл. Ничего криминального, кроме подозрительной подмены имени. Если Владимир, допустим, вернётся к Ивановым, те ему скажут, что за ним заходил какой-то Эдуард, и он не узнает, что это был Лугаевский.
   Махмедов закурил, и дядя Валик последовал его примеру.
   - Лугаевский не может объяснить, зачем он появился здесь три года назад, сам, один, если в то время Садиков ещё и не думал ни о какой экспедиции сюда. Пограничники дали справку, что он въехал в страну в конце мая 20.. года и выехал в начале июня. Всего он пробыл у нас 11 дней. Говорит, отдыхал у моря. Да, в нашем городе всегда можно этим оправдаться. А Старшакова искал, потому, что случайно узнал о том, что он здесь. Каким образом они все знакомы - Лугаевский, Старшаков и Садиков - это мы уточняем. Лугаевский и Садиков - это понятно как, а вот Старшаков - узнаем.
   Зазвонил телефон; Махмедов присел к столу, посмотрел на определитель номера и поднял трубку:
   - Да, Юрий? Вы уже там? Назад выйдете? Ха-ха! Показал? Нашли? Три ствола. И больше ничего? Спроси, ненавязчиво, про музейные экспонаты, назовём так. Ребята утверждают, что он нашёл золото скифов из могил. Они у меня сидят, беседуем. Вчерашние пострадавшие, если их так можно назвать; от них самих кто угодно пострадает, палец в рот не клади! Ладно, составляйте протокол и возвращайтесь.
   Махмедов положил трубку.
   - Это майор Калинко. Повёз Лугаевского в каменоломни, смотреть его склад с оружием. Лугаевский сам выдал свой арсенал. Ведь если он толком не может объяснить, откуда и зачем у него оружие, то на него можно запросто навесить какой-нибудь нераскрытый огнестрельный криминал. Он это понимает, и предпочитает показать безобидное происхождение своих вооружений. В его запасах оказалось всего ничего: два автомата с патронами, винтовка и три гранаты. Всё военное, отрытое в подземельях. Находку золота Лугаевский отрицал, а свою причастность к оружию признал целиком и полностью. Люблю, мол, оружие - хобби у меня такое. И в доказательство своей болезненной страсти даже признался, что похитил обломок меча, а потом спохватился и подсунул его краеведам-любителям, или, как вы их называете, индейцам.
   - Золото он нашёл точно! - уверено сказал я. - Мы видели у него мешок!
   - Вот это место из ваших объяснений я ему и зачитал. Он ответил, что в мешке было оружие, и он нёс его прятать в свой схрон.
   - Это не могло быть оружие, мешок выглядел, как куча мелких предметов, - пояснил я, - и никаких стволов.
   - Лугаевский предпочитает валить всё на оружие - ему ведь всё равно предстоит гарантировано сесть за незаконное хранение и покушение на ваше убийство. Другие версии пока не доказаны.
   На это я сказал:
   - Но он же признаёт, что знал Старшакова; и, получается, был последним, кто его видел, из тех, кого мы знаем. А Старшаков убит.
   - Это ещё не доказывает, что его убил Лугаевский; но он признаёт, что был в курсе поисков Старшакова. Но своё участие в поисках отрицает.
   - Надо заметить, что все, знающие про клад и где его искать, уже мертвы, а только Лугаевский жив. - Я продолжал рассуждать: - Если мы найдём клад, который он спрятал, то это сразу докажет, кто убил конкурентов - Старшакова и Садикова.
   - Вообще-то, само по себе это не доказательство, - ответил Махмедов, - пока он сам не признает это на основании полученных фактов.
   - Вот тебе и на! - огорчился я, - мы добыли столько информации, и она ничего не доказывает?
   - Добытая вами информация - это серьёзная основа! Из неё получилась цепочка, по которой мы вышли на Лугаевского, как на человека, замешанного в чём-то... но, пока только, в хранении и использовании оружия. Знаете, это только в детективной книжке в конце выясняется всё-всё-всё, и разоблачаются все-все-все. В настоящей жизни всё по-другому. В моей практике, во многих случаях уголовных дел, преступники бывали осуждены только по части предъявленных им обвинений. Хотя для меня были очевидны и другие криминальные эпизоды, но для суда они были недостаточно доказаны. Преступник старается скрыть всё, что можно, что бы смягчить своё наказание. В других случаях, с той же целью - смягчить наказание, преступник выкладывает всё подряд, что бы за ним значилось чистосердечное признание и содействие следствию. Многие идут на это, особенно, если по первому разу, и если на них не висит ничего серьёзного, убийство, например. Лугаевский ранее не судим, и ему бы пошло на пользу сразу всё выложить, вот он и выкладывает сразу всё, на первом же допросе - про оружие. Я думаю, он имитирует полное чистосердечное признание, чтобы мы не пытались выяснять что-то ещё. Даже, мне кажется, под дурачка косит: мол, слабость к оружию у него болезненная - любит собирать и любит пострелять; меч украл, и сам не понял, зачем.
   У нас с вами есть ещё версия убийства Старшакова и убийства Садикова. После покушения на вас это теперь передовые версии. Его ещё допросит Калинко. Мы попробуем метод "хороший - плохой". На неопытных подследственных это действует. Я буду "плохой" следователь, а Калинко - "хороший". В народе про это рассказывают так: один следователь на допросе морду бьет, а другой, на следующий день, угощает кофе и сигаретами, а вопросы задают одни и те же. Но у нас без крайностей - всё по закону. Тут дело в психологии.
   Какие ещё будут замечания, господа сыщики?
   - Надеюсь, нам больше не придётся ездить на задержания! - сказал дядя Валик.
   Меня же волновало другое:
   - Вадим Каримович, я, кажется, знаю, куда он мог спрятать золото.
   - Неужели?
   - В каменоломнях его нет. Там начали лазить индейцы с миноискателями и могли его обнаружить. Он испугался этого, устроил индейцам проблемы, что бы они заблудились, и перепрятал золото, когда все искали индейцев. Он же устроил эпидемию в экспедиции. Он ведь старший научный сотрудник, и, думаю, знал, что эллинские поселения в этих местах пришли когда-то в упадок и были покинуты в результате последствий эпидемии этой заразы. Об этом написано в древних хрониках. Он нашёл кость и попробовал подсунуть её в общий обед. В результате экспедиция приведена в нерабочее состояние и все теперь разъезжаются. А золото он спрятал в море! Дудко рассказывал, что Лугаевский на базе отдыха постоянно ходит на рыбалку: взял резиновую лодку, снасти, и плавает на скалы. Сам!
   - И как мы его будем оттуда вылавливать? - спросил Махмедов.
   - Надо осмотреться на месте и разобраться, - ответил я, - так не скажешь. Нам надо ехать туда!
   - Ну, вот, пожалуйста! - хлопнул по колену дядя Валик.
   Махмедов задумался. Потом попросил подождать немного и вышел из кабинета. Минут через пять он вернулся и сообщил:
   - Сейчас Калинко приедет с Лугаевским. Пока другие не перехватили машину, на ней же можно будет вернуться на Хаджи-Бурун и побеседовать с археологами в "Азовской волне". У меня теперь к ним сформировались новые вопросы. Так что если ехать, то сейчас; иначе другие оперативники уведут машину по своим делам. Поедете сейчас?
   Я не мог иметь наглость ответить сам, и посмотрел на дядю Валика.
   - Ну, чего смотришь, Димыч, - грустно сказал он, - мало я угадал кирпичом тебе по голове? Опять ищем приключения? Ладно уж, поехали!
   Махмедов позвонил Калинко:
   - Юра, ты уже на обратном пути? Приедешь - машину сразу сдавай нам, мы туда обратно поедем, сразу. Надо быстро разобраться, чем Лугаевский занимался последние несколько дней, пока археологи были в пансионате. Есть подозрения, что он где-то что-то припрятал. Тащи его сразу на допрос и занимайся им, как знаешь; только ни в коем случае не намекни ему, что мы поехали выяснять что-то ещё; пусть он думает, что следствие полностью удовлетворилось раскрытием оружия и на этом сосредоточилось.
   Минут через десять приехал майор Калинко - в кабинет вошёл и представился высокий мужчина широкой комплекции с бритой головой. При таком виде ему проще быть "плохим" следователем, а не "хорошим".
   - Значит так: стволы привёз, машина у подъезда, - сказал он, - берите, пока Харин куда-нибудь не укатил. Это вы в катакомбах перестреливались? - он посмотрел на нас с Лерычем. - Тогда, молодые люди, вам надо сдать ваши пальчики. Будем проверять отпечатки на изъятом оружии. Знаете, мало ли чего... Порядок такой.
   Возражать мы не могли. В кабинете эксперта-криминалиста мы откатали наши пальцы на специальных бланках, после чего криминалист дал нам какую-то жидкость, чтобы отмыть чернила.
   Управившись, мы вышли на улицу. У подъезда нас ждали Махмедов, дядя Валик и машина УАЗ. Мы сели в машину и увидели за рулём Женьку Краснова.
   - Здравствуйте, археологи! - бодро поздоровался он. - Всё копаем? Везде, где можно? Как преступный мир? - Трепещет?
   - Преступный мир и плачет и смеётся! - ответил дядя Валик, - и мы вместе с ним! Ну и отпуск!
   - Женька, а тебя повысили за следственный эксперимент? - спросил я.
   Краснов молча скосил глаза на правое плечо и постучал пальцем по звёздочкам. Я ничего не соображаю в этих звёздочках, и не понял, кто Женька теперь такой, но сделал вид, что мне всё ясно, и восхищённо сказал: - О-о!
   А потом добавил:
   - Женька, а ты когда нибудь участвовал в задержании вооружённого преступника?
   Женька рассмеялся и сказал Махмедову:
   - Каримович, пришейте и ему несколько звёздочек.
   - Я ему рекомендательное письмо напишу, - ответил Махмедов, - начальник отделения подпишет направление, и пусть поступает в академию милиции без экзаменов; только физподготовку, всё равно, сдавать придётся. А потом я тебя на практику к себе заберу. А? Вместе раскроем что-нибудь.
   - Спасибо, - говорю, - заманчивое предложение. Подумаю.
   И мы поехали. Почти сразу Махмедову кто-то позвонил.
   - Андрюха, успокойся! - отвечал он в трубку, наш выезд ещё не закончился. На троллейбусе съездишь...
   - Знаете кто это? Это Харин. Ему, видите ли, надо выезжать на какую-то бытовую драку, - сообщил Махмедов, - а мы машину увели! Пока он приедет, там все, как всегда, умудряться помириться, туда можно даже и не ездить. Нет - орёт: давай машину!
   Мы быстро добрались до "Азовской волны" и вскоре увидели наших археологов, которые расположились на пляже в девяти палатках. Дудко и Околесин были вида весьма не весёлого: случай с Лугаевским, со вчерашнего дня, поверг их в полное изумление.
   Первым делом Махмедов попросил показать для осмотра вещи Лугаевского. Они были в одной из палаток. Мы тщательно осмотрели их и отложили то, что заслуживает наибольшего внимания, с нашей точки зрения: это все принадлежности, которые относятся к рыбалке. Часть из них ничего особенного и удивительного не представляла: лески, крючки, грузила, поплавки и "закидушки". Резиновая лодка была на лодочной станции, где её можно было брать на прокат за 15 гривен в час.
   Другая часть предметов вызывала интерес. Их мы отложили отдельно, и у нас получился вот какой набор: большой кольцевой магнит от мощного звукового динамика; два мотка тонкой капроновой верёвки, новой; и, сложенный вчетверо, белый мешок из полимерной нити, с надписью "сахар. 50 кг."
   Мы расположились с этими вещами под пляжным навесом-грибком.
   Верёвки, можно было понять, предназначались для плавания на резиновой лодке - чтобы можно было закрепиться к чему-нибудь. В мешке Лугаевский привозил пойманную рыбу, так как подходящей сети у него не было. В нём мы, действительно, обнаружили остатки рыбьей чешуи и во много раз большее количество песка, который застрял в швах мешка. Откуда, вместе с рыбой, там могло оказаться столько песка? Только если этот мешок когда-то был набит песком полностью. Самая странная вещь - это магнит от динамика. Какое отношение он может иметь к рыбалке?
   Махмедов рассуждал:
   - Использовать его, как кусок железа, нет смысла - магнит ещё надо где-то достать, проще добыть кусок рельса и использовать его, допустим, как якорь. Значит, магнит был нужен, действительно, как магнит. Очень, кстати, сильный магнит: железную кружку притягивает с расстояния 15 сантиметров, а потом попробуй, оторви.
   - Значит, он его использовал совместно с каким-то железом, - вставил я, - надо искать железо.
   - А золото ведь не магнитится, - сказал Лерыч, - правда, папа?
   - Нет, не магнитится, - ответил дядя Валик и приложил к магниту своё обручальное кольцо, - вот, видишь, не притягивается.
   - И не ржавеет?
   - Ржавеет, Лерыч, - вздохнул дядя Валик. - У него ржавчина из засохшей человеческой крови.
   - Да... Философская мысль... - пробормотал Махмедов.
   Мы стали рассматривать верёвки, размотав оба мотка. На одной из них были хорошо заметны, кое-где, какие-то тёмные вкрапления, которых на другой верёвке не было. Махмедов открыл свою сумку, похожую на маленький чемоданчик, и достал оттуда одну классическую вещь, незаменимую в руках всех сыщиков прошлых времён: толстую круглую лупу с ручкой. Как-то не приходило в голову, что в наш век сложных анализов, могут ещё пользоваться таким простым инструментом. Заметив лёгкие улыбки на наших лицах, Махмедов сказал:
   - Что, нравится? Классная вещь: вооружает глаз в четыре раза!
   Он стал рассматривать верёвку через лупу и скоро сообщил:
   - Да это водоросли. Это волокна тонких водорослей, похожих на мох. Знаете, растут такие, под водой на зелёную вату похожи. Вот это - они. Эта верёвка была в воде и таскалась по дну. У него на ней якорь, должно быть, был. Якорь есть? - спросил он у Дудко.
   Тот пожал плечами:
   - Не знаю, может быть, он камень привязывал.
   - Скорее всего.
   - Что-то он привязывал, точно, к обеим верёвкам, - сказал я, - смотрите: концы каждой из них имеют перегнутые волокна, словно их вязали узлом. На таких верёвках, из синтетики, перегибы остаются на некоторое время, и их видно.
   - К одной из них он привязывал, допустим, магнит, - сказал Махмедов, - должен же он был его к чему-то привязывать. А к другой? Камень? И как этим всем пользоваться?
   Между тем я продолжал разматывать верёвки дальше.
   - Смотрите, - сказал я, - вот ещё чёткие перегибы волокон, дальше, по верёвке. Идут друг за другом на некотором расстоянии. Они так круто загнуты, что здесь, похоже, мог быть только узел.
   Эти следы я нашёл на той верёвке, на которой были остатки водорослей. Мы просмотрели её всю, и нашли на ней четыре таких следа от узлов.
   - Вам не кажется, что они расположены на одинаковом расстоянии? - сказал Махмедов, - сейчас проверим.
   Он отметил маркером места всех узлов, потом взялся обеими руками за первую и третью метку и сложил их вместе. Как и следовало ожидать, вторая - средняя метка, оказалась в точке перегиба.
   - Так и есть: между ними одинаковая дистанция, - сказал следователь. - Сейчас измерим.
   Он снова открыл свою сумку и достал другой инструмент: рулетку.
   - Отличная рулетка, для измерения длинны ширины и высоты! - сказал Махмедов рекламным тоном. - Пять метров! Плюс бонус: три сантиметра бесплатно!
   Мы засмеялись. Потом обмерили верёвку, и нашли, что расстояние между узлами ровно по одному метру, кроме последнего - между третьим и четвертым узлом было 43 сантиметра.
   - Так, понятно, - сказал Махмедов, - это мерная верёвка. И, поскольку она была в воде, то ею мерялась глубина. Зачем, интересно, ему нужна была глубина 3 метра 43 сантиметра?
   - И магнит! - вставил Лерыч.
   - И, заметьте, - добавил я, - узлы он не оставил, а развязал, чтобы никто не увидел. Золото, точно, в море.
   Мы осмотрели вторую верёвку, и на ней, тоже, нашли следы узлов. Их было всего два: один на расстоянии 4 метра 57 сантиметров от конца, а второй на расстоянии 8,5 метров от первого. Эти узлы не могли быть произвольными, они тоже вязались для каких-то целей, в определённых условиях.
   - Послушайте, - сказал дядя Валик, - если первая верёвка - это глубина, то есть координата по вертикали, то вторая верёвка должна быть второй координатой, по горизонтали.
   - Правильно мыслите! - одобрил Махмедов. - В таком случае нам нужен ноль - точка отсчёта этих координат. А вот это может знать только Лугаевский.
   - Мы можем сориентироваться по глубине, - сказал я.
   - Что, промерять всю акваторию? Нет, карта с глубинами должна где-то быть. И я даже знаю, где. Евгений, а ну, сгоняй на Хаджи-Бурунскую заставу, попроси у погранцов топографию дна у пляжей. Ты же там служил. Прапор знакомый есть?
   - Есть! - ответил Женька, то ли соглашаясь с наличием знакомого прапорщика, то ли отвечая по уставу на отданный приказ. После этого он сел в машину и уехал.
   Махмедов спросил у Дудко:
   - Скажите, а где Лугаевский обычно ловил рыбу?
   - На скалах, вон тех, но мы за ним специально не наблюдали.
   Скалы возвышались из воды метрах в ста от берега, и представляли собой несколько каменных башен, высотою метров по десять и ниже. Вокруг них наблюдалось множество торчащих из воды камней, от метра и меньше - результат постепенного разрушения скал. В том районе было видно несколько рыбачьих лодок.
   Махмедов продолжал расспрашивать Околесина и Дудко об особенностях поведения Лугаевского, но те ничего странного в его поведении припомнить не могли, кроме того, что он иногда совершал одиночные выезды в город, если это можно считать подозрительным фактом; другие археологи тоже сами ездили в город, но они сейчас не сидят в КПЗ.
   Женька вернулся очень скоро и привёз ксерокопию глубин морского дна в прибрежной зоне Хаджи-Бурунской бухты. Пограничники, по долгу службы, всегда ожидают высадки вражеского десанта; поэтому им надо знать, где высаживаться удобнее всего - вот для этого у них и есть такие карты. Секретом они не являются, поскольку здесь, всё равно, курортная зона.
   Мы внимательно рассмотрели карту, и Махмедов очертил карандашом зоны морского дна с глубиною от трёх до четырёх метров. Территория получилась не маленькая, просто огромная! Сами скалы, на которых рыбачил Лугаевский, стояли на глубинах 1-2.5 метров, чуть дальше, метрах в десяти шли глубины 3, 4, и более метров.
   - Посмотрите вот на это, - сказал Женька, и постучал пальцем по карте, - вот вам кусок железа для магнита - целая баржа!
   На карте была отмечена, почти полностью затопленная, баржа, метрах в 150 от берега, севернее скал метров на 300. Мы посмотрели в ту сторону и увидели вдали, торчащую из воды серую конструкцию - похоже, нос затопленной посудины.
   - Да, к ней можно примагнититься на резиновой лодке, - согласился Махмедов. - Но что-то прятать там глупо: туда могут залезть водолазы, её могут вытащить на металлолом, и мало ли ещё чего. Но к сведению надо принять: другого железа нигде больше нет, а магнит есть.
   - Знаете что, - сказал вдруг я, - первый узел на второй верёвке - это не расстояние, это обхват!
   - Какой обхват? - не поняли все.
   - Периметр. Конец верёвки был обвязан вокруг чего-то, в обхват, и затянут петлёй удавкой. Первый след на верёвке - просто одиночный перегиб: явно, самозатяжной узел-удавка. Что может иметь в обхвате 4 с половиной метра?
   - Камень! - воскликнул Лерыч.
   - Вот! Тогда второй узел у нас остаётся один-одинёшенек: дальше на верёвке нет ничего. Вот это и будет координата по горизонтали!
   - Но куда эту координату направить? - поставил вопрос дядя Валик, - мы же живём в трёхмерном пространстве, земляне.
   - А выбор не очень большой, - ответил Лерыч, - нужная точка будет находиться на окружности, которую описывает длинна этой верёвки.
   - Молодец, Лерыч, - серьёзно сказал дядя Валик, - по-другому и быть не может.
   - На вас просто приятно смотреть, - похвалил Махмедов, - теперь надо только найти начало координат. А для магнита остаётся место только на конце мерной верёвки. Может быть Лугаевский, опять, спрятал оружие. Оно ведь железное.
   - Для начала координат у нас есть шаблон, - сказал я, - обхват от конца верёвки до первого узла. Надо сделать петлю и примерить её ко всем камням.
   - Так, значит, у нас две версии: баржа и камни у скал. Нам нужна лодка, - сказал Махмедов, - идём на лодочную станцию.
   На лодочной станции, под большим пляжным зонтиком четыре спасателя забивали козла на затёртом пластике старого стола. Их домино было чёрного цвета, и дырочки на камнях можно было различить с трудом из-за грязи, набившейся в них.
   - Здравствуйте! - поздоровался Махмедов.
   - Рыба! - гаркнул, вместо приветствия, загорелый и обветренный спасатель в одних шортах, и грохнул об стол доминошной фишкой. На обоих концах выложенной цепочки сразу возникло одинаковое число. Тогда игроки принялись считать свои "камни" и выяснять, у кого меньше.
   - Капитан Махмедов! - представился следователь, демонстрируя своё удостоверение.
   - Тогда не рыба! - сразу сказал победитель, и все повернулись, наконец, к нам. - Ну что это такое: из-за маленькой мухлёвки уже милицию вызывают? - заскулил финалист партии.
   - Так ты жульничал!? - загалдели все.
   - Милиция! - повторил Махмедов, и все замолчали. - Нам необходимо ваше содействие. У вас лодка на ходу?
   - На ходу, - ответил другой спасатель, в белой панамке, - а что надо?
   - Надо сходить к скалам и обратно. У скал придётся походить на вёслах, малым ходом, и осмотреться на месте. Думаю, это много горючего не потребует.
   - Всё понятно, - сказал другой спасатель, в майке с Микки-Маусом, - опять труп ищут, как в прошлом году. Нет, я не могу на такое смотреть, это без меня, я не могу!
   - Нет никакого трупа, - успокоил Махмедов, - мы ищем вещественные доказательства - несколько металлических предметов.
   - Обманываете, наверное, - не поверил Микки-Маус, - но я, честно, не могу, это зрелища не для меня!
   - Как вы можете работать спасателем, если не в состоянии видеть труп!? - возмутился Махмедов.
   - Я моторист, - ответил тот, - лодку вожу.
   - И трупа там никакого нет! - ещё раз повторил следователь. - Кто может управлять лодкой вместо него? Нам хватит два человека, чтобы на вёслах подгребать.
   Моторист, всё-таки, согласился, и с ним вызвался отправиться доминошный шулер, который сделал "рыбу". Вся четвёрка была, явно, навеселе, но боязнь трупов говорила о том, что они скорее трезвы, чем пьяны.
   - Евгений, принеси им десять литров бензина, - попросил Махмедов, и Женька, вскоре, принёс канистру.
   В большой моторной лодке, с крытой кабиной, нас оказалось шестеро: два спасателя, следователь, и мы трое: я и оба Рыжаевых.
   Лодка отправилась к скалам. За пару десятков метров до них мотор заглушили и подобрались к первым камням по инерции движения. Дальше маневрировали вёслами.
   Я взял верёвку с двумя узлами, и сделал на ней большую петлю, по метке первого узла. Эта петля имела диаметр около полутора метров; такой камень, или что-то ещё, нам надо было найти, чтобы набросить на это верёвку. Мы подходили к разным камням, торчащим из воды, и пытались приладить к ним петлю. Многие камни были слишком велики в поперечнике, или высоки на столько, что петлю невозможно было закинуть. Наконец мы нашли подходящий камень, но петля на нём толком не держалась, а соскальзывала - он был замысловатой формы, не поддающейся описанию. Мы прошли ещё несколько камней, обогнули вокруг большого столба-скалы и оказались мористее всей группы скал. Здесь, дальше, из воды торчали только восемь каменных верхушек. На пятой из них, к которой мы подошли, петля затянулась благополучно, не соскальзывая. Мы натянули верёвку, и маркерная метка оказалась, почти точно, на перегибе удавки.
   - Ух, ты! - сказал Махмедов. - Всё подозрительно просто! А теперь магнит в воду - будим тралить дно. Ниже последнего узла не опускать! Отходим от камня до второго узла, в натяжку. Узел вяжите за уключину.
   Магнит, привязанный к мерной верёвке, мы сбросили за борт. Дядя Валик держал эту верёвку возле уключины, где был второй узел дистанционной верёвки. Оба спасателя, совершенно заинтригованные, медленно гребли вёслами, а мы с Лерычем и Махмедовым смотрели через стёкла водолазных масок на дно, наблюдая за магнитом, который волочился по камням. Мы двигались по окружности, глубина под нами постепенно увеличивалась; кроме камней, поросших травой и ракушками, мы ничего не видели. Вдруг камни кончились, и начался песок. Магнит, вообще, исчез из виду; он пропал в поднятой мути, или погрузился в песок под действием своего веса.
   - Достигли отмеченной глубины! - сообщил дядя Валик.
   Мы прошли над песками ещё метров двадцать или тридцать, и снова вернулись к зоне каменных развалин. Здесь глубина опять резко уменьшилась, и снова стал виден магнит.
   - На нём что-то есть, - сказал Лерыч.
   Я и Махмедов тоже заметили что-то непонятное. Мы стали вытаскивать глубиномерную верёвку и увидели на магните обтрёпанный кусок сетки-рабицы, размером около метра на полметра.
   - Мусор какой-то зацепили, - разочарованно сказал Махмедов.
   Мы подняли магнит на борт, и следователь оторвал от него сетку.
   - А это что?
   К сетке, хорошим узлом, был привязан тонкий металлический трос; он уходил под воду, опускаясь под собственной тяжестью. Махмедов потянул за него:
   - Кажется, продолжение следует!
   Он вытянул метра четыре троса, после чего тот натянулся, косо уходя в воду, в сторону, ещё дальше от камней. Мы попытались тянуть трос, но он не тянулся - вместо этого за ним тянулась лодка. Так мы подошли к тому месту, где трос начинался - метрах в пятнадцати от круга поиска. Здесь трос уходил на дно вертикально вниз. Было видно, что глубина здесь значительно меньше, около двух метров.
   Мы все потянули за трос; лодка накренилась; но, вдруг, трос дёрнулся и оторвался от дна, пошёл вверх. В мутной воде мы увидели какой-то белый контур и, вскоре на поверхности показался большой груз. Я не мог поверить своим глазам: это ни на что не похоже, кроме...
   - Мешок! - воскликнул Лерыч.
   Белый синтетический мешок из-под сахара или муки, туго перевязанный пластиковыми бечёвками вдоль и поперёк, выглядел так же, как в каменоломнях. Он его, наверное, даже не развязывал с тех пор.
   - Это он, Вадим Каримович! - крикнул я, - мешок Лугаевского.
   Все, кто мог достать, свесились через борт и вцепились руками в мешок. Он оказался чудовищно тяжёл. Мы, с трудом, перевалили его через борт и свалили на дно лодки. Он ударил нас по ногам и громыхнул металлическим звоном. Мы принялись ощупывать его со всех сторон. Руки чувствовали внутри какие-то округлые и прямые предметы. Совершенно чётко прощупывалась посуда, вроде чашек.
   - Кажется, вы правы, пацаны, - сказал Махмедов, - врядли на морском дне будут прятать обыкновенные кружки.
   - Ну, что, открываем! - предложил я.
   - Нет, везём на берег, в помещение. Мужики, заводите мотор, возвращаемся.
   Мы добрались до лодочной станции, Махмедов первый вышел на пирс и мы подали ему мешок.
   - Что это вы привезли? - спросили спасатели, остававшиеся на станции.
   - Труп! - решительно ответил моторист.
   - Мужики, вы всё равно свидетели, поэтому пойдёте все с нами, будете понятыми, - сказал Махмедов.
   И мы все отправились в главный корпус пансионата, к заведующему. Махмедов и Женька несли вместе мешок. Он был не очень большой, но их ноги сгибались под его тяжестью. Мои ноги тоже подкашивались, от волнения.
   Мы вошли к заведующему без стука - руки заняты, и Махмедов скомандовал:
   - Отворачивайте ковёр под стенку, тут вода льётся. Сейчас будем вскрывать.
   Мешок положили у дверей, Махмедов вытер об штаны мокрые руки и показал ошарашенной заведующей своё удостоверение.
   - Закрывайте дверь на ключ, - скомандовал он, - будем смотреть, что там внутри.
   Заведующая закрыла двери, и Махмедов взял ножницы. Вместе с Женькой они стали перерезать бечёвки, одну за другой. По мере того, как мешок освобождался от пут, он всё больше и больше разваливался во все стороны под тяжестью своего содержимого. Последний узел держал горловину мешка; когда и он был срезан, мешок раскрылся и внутри блеснул жёлтый металл.
   - Нет, это не игрушки! - сказал Махмедов, и вместе с Женькой они стянули мешок с груза.
   На пол вывалились, большие и маленькие чаши, тускло блестя золотыми боками, из них посыпались монеты и мелкие украшения. Другие украшения, и большие золотые блюда были компактно сложены между собой, так, что вместе они занимали не много места; но, развалившись на полу, золота оказалось очень много.
   У всех остановилось дыхание, в полной тишине все стояли и ждали, когда пройдёт эта галлюцинация, но она не проходила, золото было реальным. Заведующая готова была упасть в обморок; если бы не удостоверение Махмедова, она бы подумала, что к ней на постой заехала шайка пиратов с добычей.
   Наконец, мы снова начали дышать.
   - Нашли, прямо как по инструкции, - восхищённо сказал следователь. - Это не вы сами его припрятали на дне? - спросил он у нас с Лерычем.
   - Вадим Каримович... - укоризненно сказал я. - Тогда, может быть, мы и над Садиковым проехали машиной, если следы от колёс заметили?
   - А что, может быть. Преступники, иногда, так и маскируются: выдвигаются первыми в свидетели. Ладно, я шучу. Никому ничего не трогать! Находка является тайной следствия, поэтому все будете давать подписку о неразглашении!
   Потом Махмедов позвонил по телефону и попросил усиленную охрану для перевозки очень дорогого груза огромной материальной и культурной ценности.
   Отряд спецподразделения "Беркут" - двенадцать стволов - прибыл очень скоро; они находились на дежурстве в курортной зоне, в посёлке Несторово, на мысе Лисица. Командир отряда, увидев груз, спросил:
   - А вы уверены, что это золото? Золота сразу столько не бывает.
   Для перевозки груза вызвали инкассаторскую бронемашину. Пока её ждали, Махмедов составлял протокол, "беркут" снимал золото на видео, а я, по поручению следователя, описывал технологию обнаружения клада золота "по Лугаевскому". Спасатели, литрами, пили газировку из холодильника заведующей, а дядя Валик непрерывно курил. Потом приехал броневик: интересная машина - похожа на квадратный железный сундук на колёсах, с маленькими окошками. За бронемашиной приехали два микроавтобуса с милицейским начальством. Махмедов им обрадовался:
   - Вот и хорошо: на этом транспорте заберём в отделение всех археологов на собеседование.
   Из бронемашины вышел один охранник, вооружённый до зубов; открылась боковая дверка, и охранник стал туда перекладывать золотые предметы, которые ему приносили по одному или по два. Он их ложил, и не мог поверить, что "это ещё не всё". Грузились почти час. За это время собрали всех археологов и сообщили им, что они едут в отделении милиции для важной беседы, по делу их коллеги, Геннадия Лугаевского.
   Когда золото погрузили, все сели по машинам, и из ворот пансионата выехала длинная процессия: впереди ехала машина "Беркута", за ней машина милиции, на которой мы все приехали; за нами ехал броневик с золотом; за ним шла вторая машина "Беркута"; и, последними, ехали два микроавтобуса с начальством и археологами. При въезде в город, нас встретила патрульная машина ГАИ, и пошла впереди нас с сиреной, освобождая нам дорогу. Это было уже настолько торжественно, что Лерыч толкнул меня в бок и сказал радостно:
   - Димыч, это полная победа!
   Я сразу не расслышал его, потому что, всё ещё не мог прийти в себя; но когда его слова, наконец, дошли до меня, я ответил:
   - Полная победа, Лерыч, в победе истины. Осталось ещё утвердить, кто же убил Старшакова и Садикова.
   Золото привезли в следственный отдел городской прокуратуры; там было подходящее помещение в подвальном этаже, с бронированными дверями - туда его и перенесли для описи, криминалистической экспертизы и временного хранения. Мы, как свидетели и понятые, тоже были допущены туда для участия в описи.
   Два эксперта-криминалиста осматривали каждый предмет по поводу каких-нибудь отпечатков и, если таковых не обнаруживалось, протирали предмет ветошью со спиртом, фотографировали и откладывали на другой стол.
   Зашёл майор Калинко:
   - Фу! Вы что, тут выпиваете? Денатурат...
   Калинко увидел золото и онемел. Он долго пытался подобрать слова к увиденному, но так и не подобрал. Наконец, он сказал:
   - Ну, ничего себе! Я думал, пару чашек, горсть монет... Махмедов, только не говори, что это ты всё нашёл!
   - Я ещё совесть не потерял, - ответил Махмедов, разглядывая золотую монету, - весь путь протоптали вот эти ребята, не могу этого не признать. На мою долю пришлась только техническая помощь: наведение справок и развоз на машине. Несмотря на все "нельзя", они плевали на всё, и лезли везде, получали при этом по голове, но, вот - результат.
   Лерыч победно посмотрел на отца.
   - Вас могли похвалить и посмертно, - мрачно ответил дядя Валик на взгляд сына.
   - Скажи Харину, пусть забирает машину и едет куда хочет, - сказал Махмедов майору Калинко.
   - Он уже съездил на свой бытовой мордобой. Мордобой, кстати, серьёзный: четыре ножевых ранения на троих из шести участвовавших... Господи, золотища то сколько! А сколько кровищи пролилось из-за него, за многие-то века!
   - А вы знаете, - сказал Лерыч, - что золото совершенно не ржавеет. Оно ржавеет только от крови. Если на золото попадёт кровь...
   - Лерыч, - остановил его дядя Валик, - ты совсем перепутал мои слова. От крови золото не ржавеет. Это люди от него ржавеют. Если угодно, то золото, пусть будет так, тоже ржавеет, но при этом оно не разрушается, как железо, а разрушаются те, кто рядом с ним. Я говорил, что его ржавчина - это кровь и трупы.
   - Эту мысль надо гравировать на золотых изделиях! - сказал Калинко. - Тут вот что, пришли снова супруги Ивановы, они очень обеспокоены после того, что произошло с Лугаевским. Они хотят поднапрячься и вспомнить ещё что-нибудь о своих дальних родственных связях, и просят оказать им помощь в наведении архивных справок. Они бояться, что в мире могут быть ещё другие люди, знающие о кладе прародителя Водникова, и эти люди могут к ним заявиться с вопросами, как Старшаков и Лугаевский.
   - Обязательно посодействуем в наведении справок, - ответил Махмедов. - Можешь их успокоить и сказать, что клад обнаружен. Когда закончится следствие, об этом, я думаю, сообщат в прессе, как об уникальной научной находке, и тогда претенденты на это золото узнают, что искать уже нечего и отстанут от всех родственников. Теперь, я думаю, золото надо предъявить на опознание Лугаевскому.
   - Он скажет: это не моё!
   - Это само собой. Надо, хотя бы, посмотреть на его реакцию, предварительно его подготовив. Подбери-ка, Юрий, в хранилище вещдоков, что-нибудь подобное, для процедуры вещественного опознания.
   - Ты смеёшься!? Ничего подобного у нас в кладовке сроду не было! Это же золото!
   - Да это понятно, но что делать. Подбери какие-то комплекты металлических вещей. А с Лугаевским, предварительно, побеседуем.
   - Думаю, расколоть его окончательно будет теперь не очень сложно, - сказал Калинко, - при условии, что он, действительно, имеет отношение к этому золоту. Ему отсидка светит за оружие. Если у него припрятаны такие сокровища, то можно и отсидеть лет пять, ради того чтобы потом жить припеваючи. А если сокровища накрылись... то сидеть будет, ха-ха, за просто так! Ему останется только искать смягчающие обстоятельства, вроде чистосердечного признания и полного содействия следствию.
   - А уж над этим мы поработаем! - заключил Махмедов.
   Кажется, Лерыч был прав: это победа!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 22

   ~ философское надувательство ~ почти всё-всё-всё о всех-всех-всех ~ и, наконец, понятно, при чём тут первая глава ~ наша награда - 25% ~ миф о страшном последнем вагоне ~ они уехали в предпоследнем ~ грустный конец ~
  
  
  
   Осталось, как выражается дядя Валик, расставить все точки над "ё".
   Теперь всё идёт и без нас, а мы можем расслабиться и отдохнуть, чем мы сейчас и занимаемся. Сегодня идёт дождь, и мы сидим дома, пускаем мыльные пузыри. Лерыч смастерил из проволоки колечки и составил какую-то мыльную смесь; она ему не понравилась - пузыри получаются маленькие! - и он начал экспериментировать с рецептами. Вскоре он вывел некую универсальную формулу этого состава и приступил к опытам с пропорциями компонентов. Говорит, чем больше глицерина, тем лучше получаются пузыри. Лерыч поставил себе цель надуть пузырь размером с голову; я себе такой цели не ставлю, а просто испытываю составы Лерыча. Если посмотреть сейчас на меня со стороны, то можно подумать, что попадание кирпича в голову не прошло без последствий. Лерыч говорит, что надувание мыльных пузырей способствует развитию верхних дыхательных путей и философского мышления. Наверное, он прав: вот я дую, наблюдаю за шариками - увлекательное занятие - и в голове приятное такое бездумье создаётся, никакие мысли не задерживаются. От этого освобождаются некие глубины, из которых всплывают всякие масштабные размышления. Я смотрю на пузырь, и думаю: а что там внутри? А, может быть, там целый мир, который живёт своей жизнью, в своём времени! Может быть, за время жизни пузыря, там, внутри, проходят миллиарды лет! И последнее мгновение, когда пузырь лопается - это тысячелетия коллапса целой вселенной. Я думаю, а может быть, и наш мир кто-то надул. Мы здесь живём, тянем время, а для кого-то это пролетает, как одно мгновение. А потом всё это лопнет... Но даже здесь, у нас, внутри пузыря, часто всё наше лопается очень быстро. Люди строят планы на свою короткую жизнь, на даже это не сбывается, или, натурально, лопается. Вот я, тоже, надул когда-то мыльный пузырь... Для неё... А он лопнул... Наверное, этот кто-то, добавил слишком мало глицерина в наш пузырь...
   После того, как золото доставили в прокуратуру, нас, на следующий день, опять возили в "Азовскую волну", что бы мы официально, с видеосъёмкой, продемонстрировали, как можно было найти клад на дне моря с помощью предметов, найденных среди вещей Геннадия Лугаевского.
   Потом у нас была очная ставка с Ивановыми. Требовалось, чтобы Ивановы определили, что это мы приходили к ним, а не кто-то ещё другой. Тогда же, Махмедов показал нам видеозапись вещественного опознания с участием Геннадия Лугаевского. Калинко подобрал кое-что из "кладовки" - хранилища вещдоков, и получилась довольно весёлая композиция. Натюрморт, так сказать. На полу большой комнаты были разложены следующие предметы:
   Несколько покорёженных навесных замков и монтировка (вещьдок по краже с взломом),
   Мятый автомобильный бампер (вещественное доказательство по угону с аварией);
   Станина от пулемёта "максим" и два винтовочных штыка (изъято у какого-то любителя оружия);
   Три эмалированные кастрюли и чайник с пулевыми отверстиями (!?),
   И, между всем этим - сверкающая куча золота, весом 67 кг. 798грамм! Лугаевскому было предложено ответить, не узнаёт ли он что-нибудь из этих предметов. Комедия!
   Лугаевский изменился в лице, потускнел, и закрыл глаза. Он ничего не отвечал, а медленно отошёл к стене и сел на стул. Он продолжал молчать, опустив голову и тяжело дыша.
   "Вы узнаёте что-нибудь из этих предметов?" - "Да" - наконец ответил он.
   "Что именно?" - "Всё".
   Шутки обречённых бывают, порой, странными. Но ему шутить не дали. Чтобы узнать, что было потом, мне пришлось зайти ещё раз в отделение милиции под благовидным предлогом: узнать у Махмедова, действительно ли мне помогут поступить в академию милиции, если я захочу.
   - Конечно, поможем, - ответил Махмедов, - только, сначала, в армии придётся отслужить. Но службу можно пройти и здесь, в милиции, по нашему запросу.
   - Хорошо, спасибо, буду иметь в виду. Знаете, Вадим Каримович, меня сейчас больше всего заинтересовала технология допросов. Удивительно: как это можно убедить человека говорить то, чего он говорить не хочет...
   Завязался разговор и Махмедов, постепенно, мне всё рассказал.
   Золото Лугаевский признал своим. Да, он совсем не ожидал, что его возможно найти. Но ему продемонстрировали поиск с помощью вещей, найденных у него и Лугаевскому некуда было деваться.
   Далее, ему пришлось объясниться и по поводу происхождения этого золота. Оно было найдено Владимиром Старшаковым три года назад, в таком месте, о котором знает только Владимир и, возможно, Садиков. Лугаевский утверждает, что в первой находке клада он участия не пронимал; но помогал Старшакову прятать золото в новый схрон. А потом Старшаков был убит чёрными археологами, которые тоже шли по следу этого золота. Лугаевский тогда поспешил бросить всё и скрыться. Где был убит Старшаков, он точно не знал, знал только, что в степи, там, где раскапывают городища и могилы.
   Почему Лугаевский не сообщил об убийстве в милицию? И кто убийцы? В милицию заявлять испугался, а кто убил Старшакова, он точно знать не может. С такими ответами остаётся открытой версия, что Лугаевский сам и убил Владимира. Тем более что его останки пропали из такого места, где могли бывать только археологи - из хранилища музея. Сотрудники музея подтвердили, что Лугаевский бывал у них неоднократно - завозил на хранение различные артефакты и бывал в хранилище без всякого контроля. Останки Квази, естественно, не охранялись, а были просто сложены в небольшую коробку, которая стояла на полке. Потом коробка оказалась пуста. Кости легко можно было пересыпать в пакет и унести с собой в другой коробке, в которой что-нибудь привозили. Но это всё, по-прежнему, версии. Лугаевскому, пока, оставалось отсидка за оружие и сокрытие ценностей, найденных на территории государства.
   Как Лугаевский был связан с Владимиром? Раньше они учились вместе в политехническом институте - это первое образование Лугаевского; потом он пошёл в археологи, а Старшаков стал инженером. Владимир был знаком с Андреем Даниловичем Садиковым, с которым потом работал и Лугаевский. Когда Старшаков обратился к Садикову с предложением найти клад, он, случайно, столкнулся и с Геной. Давнее знакомство вызывало доверие, и Старшаков проговорился Лугаевскому о кладе. Так Гена включился в поиски золота, которые продолжил самостоятельно, когда Владимира убили. Всё, описанное выше - со слов Лугаевского, и требует, конечно, проверки.
   А теперь - о гибели старшего научного сотрудника Института Материальной Культуры РАН, заслуженного археолога Садикова Андрея Даниловича. Версия о его умышленном убийстве теперь была выдвинута на первый план. Начали с того, с чего мы с Лерычем и начинали: со следов автомобильных колёс.
   Итак, над штольней проехала машина. Установлено, что кроме экспедиционной "Нивы" ничего в лагере тогда не ездило. Но на момент обнаружения происшествия в лагере отсутствовали шесть человек: четыре археолога, отдыхающие в "Азовской" и ещё двое - отбывшие в город за покупками и другими делами. Это были Геннадий Лугаевский и Юрий Шатаев. Шатаева, конечно, допросили во всех подробностях, а так же и других участников экспедиции, и достоверно установили один простой факт: во время поездки Шатаев просто спал в машине, начиная с выезда из лагеря. Почему он заснул? Тут всё дело в древнем вине - подарке подводных археологов, которым вся экспедиция угощалась накануне вечером. Этот уникальный напиток разлили всем, порциями по 50 грамм; и нам с Лерычем дали по 30 грамм, поскольку такой уникальный случай - отведать вино, которому более 2000 лет от роду - больше никогда, никому из всех, наверняка, не выпадет. Оставшееся вино поделили так: женщин угостили ещё одной порцией по 50, а то, что осталось (около двух литров), мужчины разыгрывали в шашки: победитель партии получал ту же порцию в 50 грамм. Геннадий Лугаевский пил только одну единственную порцию, поскольку ему было поручено завтра ехать на машине в город. Юрий Шатаев должен был его сопровождать в качестве помощника-экспедитора, и за руль ему садиться было не обязательно, поэтому он играл в шашки вместе со всеми, и смог выиграть целых три раза! Таким образом, Шатаев выпил 400 грамм этого вина за вечер. Если бы это было пол-литра какого-нибудь плодово-ягодного... Но это было древнее вино, проспавшее в амфорах, на дне моря, тысячи лет! Те археологи, которые тоже смогли выпить его более 50 грамм, рассказали следователю о его уникальном эффекте. При ясной голове, в лёгком хмелю и в хорошем настроении, все легли спать. На следующее утро все, с лёгкостью, просыпаются в обычное время, как привык организм, а потом... нападает дремота и нестерпимо клонит в сон. И это после крепкого, здорового ночного сна! Вот почему в то утро было в лагере не так оживлённо, как обычно. А Шатаев сел в машину, и просто уснул. Проснулся он только на подъезде к городу. Где они ездили во время его сна он сказать не может.
   Этот вопрос пришлось ещё раз задать Геннадию Лугаевскому. Вот здесь скрыто от меня самое интересное, не зря я говорил, что меня очень занимает процедура допроса. Дело в том, что Лугаевский просто признался, что он, действительно, проехал на машине над штольней, когда там был Садиков. Сумма собранных фактов поставила его в сложный логический тупик, и он раскололся! Я даже смутился, услышав эту новость - ну должен же я, хоть раз, в чём-то ошибиться! - но не ошибся!
   По рассказу Лугаевского, он заехал наверх, ожидая обвала земли, и немедленно уехал, как только это произошло. Теперь ему надо было ответить на вопрос, почему в штольне оказалась его зажигалка, которая сгорела у меня в руках. То, что у Гены была зажигалка с игрушкой, подтвердили многие курильщики из экспедиции - видели на перекурах. В штольню он полез, конечно, чтобы убить Андрея Даниловича - ни больше, ни меньше (куда уже - "ни больше"!). Оглушил его сапёрной лопатой и устроил небольшой беспорядок, переложив скелет особым образом, для того, что бы сбить следствие с толку; но потерял зажигалку, и искал её при свете спичек, да так и не нашёл, торопился очень. Скорее сел в машину и проехал по хрупкому своду, а потом уехал в город. Всё это время Шатаев крепко спал на заднем сидении.
   Зачем Лугаевскому была нужна эта смерть? О положении клада он, тогда, знал уже не меньше, чем знал Старшаков, и даже, наверное, больше, чем Садиков. Это навело его на мысль, что он может завладеть сокровищем самостоятельно и ни с кем не делиться. Как известно, это ему удалось. Только сначала пришлось устранить Андрея Даниловича, который был уже готов сделать вылазку в нужное место с группой помощников и найти схрон по закону. Захоронение Старшакова (которого антрополог Садиков мог вот-вот опознать) находилось в районе расположения клада, и, конечно, могло навести на мысль о правильном пути. Садиков мог опередить Лугаевского и забрать золото. И Лугаевский поспешил избавиться от него при первой же возможности.
   Прошлая история у этого золота такая же тёмная, как и современная. Знание об этом кладе исходят от старинной семьи Водниковых, жившей в нашем городе. Ныне таковых здесь не живёт. Последний из Водниковых приезжал в город сразу после войны, скорее всего, как раз, для поиска клада. Тогда он имел контакты со своими второстепенными родственниками других фамилий, и вот они-то и знают от него сам факт укрытия здесь клада, но помочь ему ни чем не смогли. Известно, что того Водникова, кто-то из побочных родственников сдал НКВД. Чекисты пытались найти клад сами, но не нашли - у Водникова не хватало нужной информации. А тот, кто его сдал, должно быть, ею владел. Вот почему информация о кладе, должно быть, по частям, дошла до наших дней, и была, наконец, собрана Старшаковым в единый целый материал. Но не сразу. На каком-то этапе Владимир попросил помощи у Садикова, рассказав ему всё, и, тем самым, подписав ему смертный приговор. Он же сам, потом, оторвался от Андрея Даниловича, узнав последний нюанс, который довёл его до цели. Садиков об этом не знал, и продолжал планировать поиски. А что же узнал Старшаков у супругов Ивановых с улицы Бончь-Бруевича? Оказывается, разные люди знали разные части информации точного характера, вроде "сто шагов норд-норд-ост, и влево на четырнадцать локтей..." Старшаков знал уже признаки, так сказать, точки отсчёта; но где она находилась? Ивановы знали от дедушки меньше всех: " в степи, за курганами..." Для кого-то это не ориентир, а слова из песни, можно сказать. Но для Старшакова, и Садикова, с их точными деталями, это и был лист, на котором осталось нарисовать схему поиска и попасть в нужную точку. Так Старшаков узнал, что его знания надо приложить в степной местности, за мысом Хаджи-Бурун. Он появился там и нашёл все необходимые ориентиры.
   Золото Водиковых грязное. Удалось узнать о старинных рассказах, будто ремесленник Водников промышлял тайно грабежом древних могил. И это золото он нашёл в курганах вместе с подельником. Но подельника он обманул каким-то образом, и тот его убил. Перед смертью Водников успел спрятать золото, оставив о нём лишь какую-то информацию. Не исключено, что после того золото находили и перепрятывали, и Старшаков нашёл его совсем не там, где его спрятал "невинно убиенный" Водников - это, должно быть, и есть тот самый Селиван, могилу которого мы нашли.
   Теперь, кажется, всё. Может быть, ещё удастся узнать у Лугаевского что-нибудь по поводу смерти Владимира Старшакова, но и этого пока достаточно.
   Да, кстати, маленькая мелочь: исходя из милицейских протоколов, нам полагается 25-и процентное вознаграждение за найденные ценности. Следователь Махмедов постарался: расписал наше участие в этом деле во всех подробностях. Эксперты ещё долго будут определять стоимость находки, но уже ясно, что цена её фантастическая. Я всё никак не могу представить себя обладателем огромного состояния, а Лерыч уже строит планы: он хочет выучиться на астрофизика и открыть собственную обсерваторию с радиотелескопами.
   Мы решили, что каждый из нас перечислит по 20% от полученных денег вдове Андрея Даниловича Садикова. Спасателям с лодочной станции "Азовской волны" мы накрыли шикарную "поляну", за их помощь в обнаружении клада; а Махмедову, во внеслужебное время, подарили дорогущий мобильный телефон. Когда ему звонят, телефон говорит голосом Глеба Жеглова: " А ТЕПЕР-Р-РЬ - ГОР-Р-РБАТЫЙ! Я СКАЗАЛ-Л-Л: ГОР-Р-РБАТЫЙ!!!".
  
  
   Экспедиция Садикова, под руководством Околесина, перебралась на другой раскоп, в той же степи, и намерена там работать до конца сезона. На прежнем раскопе объявлен карантин, и их туда не пускают, но раскоп обещают не зарывать.
   Индейцы остались на прежнем месте, и нашли, всё-таки, подземный госпиталь, о чём нам и сообщил Кузьев телефонным звонком; пригласил на торжественное перезахоронение.
   В общем, всё идёт путём. Только без Андрея Даниловича...
  
  
   Почему они уезжают? Зачем?
   Они, теперь, не просто родственники, они - соратники. С ними пройден путь под пулями и гранатами, мы испытали друг друга в различных испытаниях - как можно расставаться?
   Лето в разгаре, море ещё долго будет тёплым, дни длинными, а ночи - короткими, ещё долго не переведутся овощи-фрукты, а они уезжают. Где логика? Я смотрю на них и удивляюсь: такие умные люди, а поступают так легкомысленно - взяли билеты, стоят, вот, ждут поезда. Впрочем, при чём тут логика? У дяди Валика кончился отпуск - он и так продлил его на четыре дня, чтобы уладить формальности с получением вознаграждения за найденное золото. И, вот, они увозят с собой кусочек моей жизни. В память об этих днях мы обменялись с Лерычем рогатками.
   Мороженное мы не едим - нет никакого прикола глотать его большими кусками - а иначе оно быстро тает и растекается; поэтому мы пьём холодную газировку.
   Дядя Валик изучает билеты:
   - Шестнадцатый вагон, боковые места. Но зато в середине вагона, не возле туалета.
   Лерыч спрашивает:
   - А откуда счёт: с головы или с хвоста поезда?
   - С головы хвоста, - отвечает дядя Валик. - Не знаю, Лерыч.
   А я говорю:
   - Самое главное, чтобы это был не последний вагон.
   - А какая разница?
   - К последнему вагону могут прицепить добавочный вагон.
   - Ну и что?
   - Ты знаешь, последние несколько лет у нас боятся добавочных вагонов.
   - А что такое?
   Я сосредоточенно засопел, глядя в асфальт и хмуря брови, словно соображая: рассказывать или нет?
   - На железных дорогах появился вагон-призрак. Тихо, без возражений!
   Вагон-призрак. И в нём есть пассажиры. Вот слушай. Как-то ехал поезд дальнего следования - Симферополь-Екатеринбург. Двадцать вагонов. Была ночь. Проводник последнего вагона обходит свой вагон и доходит до заднего тамбура. В окне наружной тамбурной двери всегда маячили убегающие рельсы, а ночью - тьма, с огоньками дороги. А тут он видит... дверь тамбура следующего вагона! Откуда он взялся? Дополнительного вагона нигде не цепляли, это проводник помнит совершенно точно, поскольку он сегодня ещё не выпивал с коллегами, и память не утратил.
   Он, конечно, идёт прямо туда. В вагоне обычный полумрак, его освещает только дежурный свет; вагон плацкартный, на полках лежат отдыхающие пассажиры. Он заглянул в купе проводника, но никого там не нашёл. Он прошёл в другой конец вагона и тоже не встретил проводника. Заглянул в туалет. В туалете царило странное запустение, словно там десять лет никого не было.
   - Вы кого-то ищете? - раздался голос у него за спиной.
   Проводник обернулся и увидел в полумраке мужчину измождённого вида, который стоял, держась за поручень одной рукой.
   - А где ваш проводник?
   - У нас нет проводника, - ответил пассажир, - нас некуда провожать. Мы едем, и никогда не приедем.
   Проводник ничего не понял.
   - Как называется ваш маршрут? Вы тоже на Екатеринбург?
   - Мы куда-нибудь, - ответил пассажир и, повернувшись, пошёл по проходу. А его рука... она осталась висеть на поручне, отделившись от плеча.
   Проводник остолбенел.
   Пассажир вернулся и пробормотал:
   - Забыл...
   Взял руку и прикрепил её снова к плечу. Проводника прошиб холодный пот; пятясь, он пошёл назад. А следом за ним, вставая с полок, медленно выходили проснувшиеся пассажиры...
   О, что это были за пассажиры! Они несли с собой свои отрезанные конечности: кто руку, кто ногу. Все они имели вид истерзанных, перебитых людей, словно их давили автомобилем. С одной полки привстал человек, разделённый пополам поперёк груди. Нижняя его половина осталась лежать...
   - Кто вы!? - в ужасе закричал проводник.
   - Мы пленники вагона, - ответили ему воющие голоса, - и мы умрём, если покинем вагон.
   Проводник бросился в тамбур, а из него - в свой вагон. Но своего вагона... уже не было. Его огни удалялись далеко в ночной темноте. Вагон-призрак оказался отцепленным и продолжал мчаться по рельсам уже сам по себе. Проводник не удержался и сорвался на рельсы, прямо под колёса бегущего вагона...
   В следующий раз этот вагон видели уже с проводником.
   Он появлялся всегда незаметно в хвосте пассажирских поездов и следовал за ними. Откуда он брался, никто не знал
   Как-то ехал поезд Керчь-Москва. В одном из вагонов ехали два подвыпивших друга. Вечерком они решили добрать недостающие градусы в вагоне-ресторане. Они пошли совсем не в ту сторону, где был ресторан, и достигли последнего вагона.
   - Эй, мужики, вы куда? - спросил проводник, увидев, что они идут в самый конец, - это последний вагон.
   Но друзья не придали его словам особого значения, потому что видели через стеклянную дверь - дальше есть ещё один вагон, и продолжили свой путь. Вагон, в который они попали, был не купейный, а плацкартный. Друзья прошли весь этот вагон, и увидели в конце пустую дверь и темнеющее небо за ней.
   - Во - последний! Мы не в ту сторону пошли, земляк. Идём обратно.
   Они повернули и наткнулись на какого-то пассажира на одной ноге. Инвалид.
   - Э, дружок, что же ты без костыля? Тебе помочь пройти?
   - Ну, помогите. Мне вон до того места.
   - А ну, давай... А мы в ресторан... А тут последний... Садись, братан. О-о! Да тут компания!
   В полутьме, за столиком, сидело четыре человека.
   - Садитесь, садитесь, - пригласили их четыре голоса дружно.
   И они охотно подсели.
   - Чего во тьме сидите, ребята?
   Ребята не ответили. А на верхней полке послышалось шевеление, и сверху свесились две ноги.
   - Привет, - и сверху показалась голова.
   - Привет, - оба друга посмотрели вверх, и не поверили своим глазам... а один из них даже потрогал это рукой. Так и есть: сверху свисали не ноги, а только их часть, по колено...
   Некоторые железнодорожники знают об этом вагоне, и боятся его. Иногда, бывает, на станциях появляется какой-то пассажирский вагон, нигде не отмеченный, никому не принадлежащий. Это он и есть - призрак. Составители спешат пристыковать его в хвост кому-нибудь, чтобы он уехал со станции.
   В этом вагоне ездят жертвы, погибшие в железнодорожных катастрофах, и все, попавшие под колёса поездов. Они вечно ездят в нём. Иногда они выходят в последний вагон, на людей посмотреть... Ночью... Но это только если кто-то откроет там дверь снаружи. Поэтому следите за последним вагоном! Следите!
   Лерыч озадачено посмотрел на пассажирский состав, стоящий на третьем пути.
   - Что, Лерыч, жутко? - усмехнулся дядя Валик.
   - Колбасит мелкой дрожью, - насмешливо ответил тот.
   - Посмотрим, какого размера будет твоя дрожь, когда ночью кто-нибудь хлопнет тамбурной дверью.
   Из вокзального динамика раздался категорический женский голос:
   "На первый путь прибывает поезд Симферополь-Санкт-Питербург. Нумерация вагонов с головы поезда. Подаётся дополнительный вагон на Москву. Будьте осторожны!"
   Последние слова заставили Лерыча вздрогнуть.
   - Уф-ф, - выдохнул в усы дядя Валик, - ну где ты такую чушь набираешь?
   - В моей страхотеке, дядя Валик. Кстати, это не чушь. Про вагон я рассказал вам правду. На наших железных дорогах где-то есть такой неуловимый вагон. Он появился в результате секретных опытов по исследованию действия сверхсильных физических полей.
   Дядя Валик изломил бровь дугой и наморщил лоб.
   - Это советский аналог Филадельфийского эксперимента. Слышали про такой? Наши, где-то в 80-е годы, ставили опыты, подобные опытам американцев в Филадельфии. Только американцы экспериментировали с оптической невидимостью военных кораблей, а наши то же самое делали с железнодорожными вагонами. В результате этих опытов пропал один вагон с людьми и специальной аппаратурой. Он потерялся во времени и пространстве. Периодически он материализуется, стремительно мчащийся по рельсам; и вот тогда на его пути могут оказаться люди, совершенно ничего не подозревающие... Представьте, переходил человек через рельсы, на километр в обе стороны - ни одной дрезины не видно, а тут, вдруг - едущий вагон! Люди попадали под его колёса и гибли. Но не все. Экипаж секретного вагона подбирал перерезанных людей, и тогда пострадавшие, ещё живые, оказывались как бы в остановившемся времени, и продолжают, можно сказать, жить. Каждый из них живёт в той секунде, когда его переехал вагон, но он ещё не успел умереть! Вот их и видели те немногие люди, которым довелось оказаться там, внутри...
   - Слушай, приезжай ты теперь к нам, - сказал дядя Валик. - Ты же теперь парень при деньгах - клад нашёл! А мы тебя в Кунсткамеру сводим, любитель ты ужасов.
   Поезд Симферополь-Санкт-Питербург, с добавочным вагоном на Москву - это их поезд, и они сели в свой шестнадцатый вагон. В добавочный вагон сели обычные люди с чемоданами.
   Поезд поехал. Лерыч и дядя Валик выглянули в окно и на прощание подняли победно сжатые кулаки. Дядя Валик улыбался, а его глаза - нет. Он потерял друга этим летом - тут радоваться нечему.
   Они уехали, и часть моей жизни скрылась за горизонтом. Эту жизнь пытались отобрать у меня некоторые люди и разные обстоятельства, но я свою жизнь не отдал; а они, вот так, просто, взяли, и отобрали у меня её кусок, увезли с собой...
   Мы победители, мы раскрыли дело Садикова, нашли скифское золото, нам светит огромное вознаграждение. Но я ушёл грустный.
  
  
  
  

Конец

Керчь.

2008

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   16
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"