Этот цикл, сформировался стихийно из рассказов, написанных в разные годы. Изначально я даже не думал, что они составят что-то целое. Поскольку город со временем меняется, и сведения устаревают, я указал время написания каждого рассказа. Получилось одна из самых "долгих" книг в моём творчестве. Но такова Кострома - если уж она берёт тебя в свои руки в первый приезд, ты будешь возвращаться в неё снова и снова, даже через очень большие промежутки времени.
Буду рад, если эта книга поможет туристам, паломникам и всем интересующимся историей.
Оглавление.
Свечи над Волгой (2006 г.)
Церковь Воскресения на Дебре (2006 г.)
Ипатьевский монастырь (2012 г.)
Деревянное царство "Костромской слободы" (2024 г.)
Нерукотворная фреска: город с колокольни (2024 г.)
Свечи над Волгой.
Знаете, где находится одно из самых живописных и светлых мест на Волге? По-моему - там, где в нее впадает речка Кострома, чуть размыкая дугу левого берега. Плавный изгиб Волги образует в устье Костромы подобие площади, только не асфальтовой, а водной... почти как в Венеции. И "на перекрестке" этой площади с улицей-речкой ярко горит вынырнувший из большой-большой зелени пятисвечник Троицкого собора. Это он так выныривает из лесов, если плыть по Волге сверху вниз. Если же, наоборот, плывёшь снизу, то он так же резко выныривает из-за оборванного рекой городского амфитеатра.
Это настоящий классически-былинный силуэт - более былинного не найти даже в соседнем Ярославле! Когда произносят само слово "древнерусский", в глазах моей памяти (или, наоборот, в памяти моих глаз?) сразу зажигаются жарким золотом толстые пузатые маковки над богатырскими белыми стенами. Здесь я вижу - иллюстрацию к самому слову...
Троицкий собор - это главный храм Ипатьевского монастыря, пожалуй, одного из нескольких самых легендарных в русской истории. Монастырские стены окружают его белым кремлем, тоже словно вылезшим из настоящего сусанинского леса. Зеленеют, как листва, колпачки круглых башен. Еле-еле выглядывает возле собора маленький зеленый шатерчик звонницы, а другой шатер, такой же зеленый, высится под церковью Хрисанфа и Дарии уже по самой-самой кромке берега - смотрится в реку и волнисто отражается в ней.
Какие-то минуты, пока плывешь, кажется: это никакой не монастырь - это и есть самый настоящий древнерусский город из летописи и живут здесь одни богатыри, расселившись, как и положено, у подножия золотых богатырских шлемов... А все то, что мы сейчас называем Костромой - это только так, позднейшая пристройка, сделанная, вроде как, даже непонятно зачем... Зачем эти кучи бревен на другом берегу, как россыпи спичек? Зачем - фабрики и трубы, неопрятные крыши и серые стены? Зачем Красота не может быть одна, сама по себе, без такого вот соседства?
Как короткие просветы настоящего почему-то никак не могут существовать в нашей жизни без обрамления суеты.
* * *
Я помню Ипатьевский монастырь еще по тем временам, когда его целиком, не делясь ни с кем, занимал музей-заповедник. Когда экскурсоводы деловито, как по доске, водили лазерными указками по фрескам и иконам Троицкого собора: "А вот эта композиция изображает...", и красные точки-светлячки прыгали до самых сводов, плясали хороводами вокруг ликов и нимбов... Когда в "Палатах Романовых" размещалась, - почему-то? - выставка колокольчиков, а в монашеских кельях встречали всех мишки на задних лапах, скалились волки, лиса держала зайчика в зубах... Когда "избушки на курьих ножках" (баньки на сваях из затопленных водохранилищем деревень) толпой заполняли монастырский двор, как букашки, а настоящие букашки, из коллекции Рубинского, навеки упокоились под стёклами стеллажей.
Здесь была обычная для "Золотого кольца" картинка - настолько обычная, что даже непонятно было: ну, чем здешний Ипатьевский монастырь отличался, скажем, от Спасского в соседнем Ярославле или от Суздаля... или от...
А все равно Красоту никуда не спрятать, и никто не погасит в небе эти купола, раз уж их сразу не снесли. Хорошо сказал Шмелев про соборные луковки в лазури. "Пухлые купола клубятся. За ними - синь. Будто не купола: стоят золотые облака - клубятся. Тлеют кресты на них темным и дымным золотом..."
Это "темное и дымное золото" - чудо древних-древних церквей. То ли это оно темнеет от времени, принимая на себя, как громоотвод, дым, кровь... отпечатывая века на пленке своего негатива... То ли... А мало это "темного и дымного золота" осталось. Оно уже скоро попадёт в Красную книгу. Не золото как материал, а золото "пухлых облаков", освещающих и освящающих города. Они - светила, которые почти все погасли: это было затмение двадцатого века. Никакие дюралевые сплавы современных куполов "под золото" его не заменят, как Луна не заменит Солнце.
Кострома вся освещена из-за реки этими пятью древними свечами. В этом ей повезло от Бога. В Ярославле сохранилось куда больше церквей, но почти все его бесчисленные задумчивые луковки - зеленые, как июньская листва. Об этой невыразимой троицкой зелени, раздвигающей небо, как росток раздвигает асфальт, тоже можно было бы писать целые книги... Если б только знать тот язык, который выражает невыразимое. Но таких свечей, как здесь, в Ярославле почти что и нет - впрочем, как и во всем "Золотом кольце" золотые маковки как раз наперечет.
Поклонимся этим огням, зажженным под небом еще при первых Романовых. А когда ещё и знаешь вдобавок, что скрыто под этими куполами, тогда начинает казаться, будто они горят изнутри: от того, что под ними, а не от видимого солнца, которое, вроде бы, над... Под ними, внутри - Господь и Его Пречистая Мать, Архангелы и Херувимы, огнекрылые и белокрылые... Страшный суд - и те, кто на суд не идут... пророки и святые, писанные все Гурием Никитиным да Силой Савиным - теми самыми, что украсили Ильинский храм Ярославля: и фрески эти настолько схожи, что кое-где отдельные сюжеты в двух храмах совпадают до малейшего движения головы или руки.
Вот, кажется, будто от всего этого и зажглись сами по себе свечи. И не могли не зажечься...
А еще они зажглись - по нам; по крови и гари всей нашей истории, по всем убиенным, по праведным и грешникам. Собственно, такие клубки истории целой страны не так уж часто завязываются в столь малой точке на карте - притом, в провинции. Да еще и переплетаясь с историей священной: нитка земная и нитка небесная, и опять земная, и опять небесная... Годуновы и Романовы считали этот монастырь в равной степени "своим", - у тех и у других были на то причины. Основал обитель в 1330 году внезапно обратившийся ко Христу татарский мурза Чет, ездивший на Русь собирать дань... в крещении Захария... тот, кого Годуновы считали основателем своего рода. Говорят, ему явилась и исцелила от болезни Божия Матерь, а с Ней были апостол Филипп и мученик Ипатий Гангрский... в его и назван монастырь. Укрывался здесь от поляков в 1613 году 16-летний Михаил Романов с матерью, инокиней Марфой. Сюда прибыла депутация от Земского Собора звать его на царство. Здесь отмечал 300-летие своей династии Николай II... чтобы через пять лет принять мученическую смерть - правда, не в Ипатьевском монастыре, зато в Ипатьевском доме...
Так как же не гореть этим свечам?
* * *
Помню, в 1990 году мы с мамой купили в Костроме огромный настенный календарь - да, огромный, величиной с окно, - и на нем был Троицкий собор, и так же ярко, как наяву, горели купола... но на календаре их можно было даже потрогать.
Долго - даже когда указанный под собором год давно прошел, - календарь все висел и висел у нас в коридоре. И когда мне бывало плохо на душе, я смотрел на него, и мне становилось чуть лучше.
Где-то в дальнем углу у нас до сих пор, кажется, лежит этот старый-старый и истрепавшийся по краям календарь. С нестареющими и никогда не сгорающими свечами куполов.
Церковь Воскресения на Дебре.
Первый раз я увидел эту церковь в 1999 году. Но была осень, было плохо (не стоит сейчас рассказывать, чего стоил для меня тот, недоброй памяти, 99-й год), и по-настоящему я открыл для себя "Воскресение на Дебре" лишь 7 лет спустя.
Первое вИ́́дение... или даже виде́ние подобного храма - всегда открытие. Покровский собор в Москве, храм Покрова на Нерли, или Илии Пророка в Ярославле... эти церкви могли видеть до тебя миллионы людей со всего света - но нельзя обольщаться и думать, будто бы мы их знаем по чужим рассказам, описаниям или фотографиям - мы должны узнать их сами, только сами... как сами в младенчестве делаем первый шаг, произносим первое слово, пишем первую в своей жизни букву. Это открытие жизненное, бытийное, а не туристическое и даже не историческое.
Господь дал людям сотворить несколько шедевров на Земле (хоть шедевр - и не то слово...), по которым мы, как по камешкам и дощечкам, перекинутым через мутную лужу, можем помаленьку пройти к Нему. Если, конечно, захотим. Не от мира сего - "Троица" Рублёва, не от мира сего - очертания и узоры Иоанно-Предтеченской церкви в Толчкове...
Не от мира и костромская церковь Воскресения на Дебре. Дебря - это глушь, чащоба, лес.
И вдруг этот лес срубили, а на его месте выросла самая красивая в Костроме церковь, посвящённая тому единственному, что только и наполняет смыслом дебри нашей жизни - Воскресению Христову.
Да, поэтичны сами названия таких вот мест: Боголюбово, Нерль, Дебря, Радонеж, Маковец, Киржач, Саров, Дивеево, Оптина, Валдай, Валаам...
Они все словно обозначены на карте какой-то видимо-невидимой, знакомо-незнакомой страны. Более родной, чем земная и здешняя Россия... хоть они сами тоже, вроде, в России находятся...
Проходишь по набережной, под начальными пролётами огромного моста через Волгу - и вот под самыми пролётами, вернее, за ними, виднеются среди зелени большие серые купола.
Здешние луковки когда-то были зелёными, а сейчас крыты чешуйчатым листовым железом и кажутся матово-серебристыми. Пять... нет, если подходишь ближе - уже шесть, считая купол над приделом... нет, если ещё ближе, то ещё три - над тремя крылечками и ещё три - над воротами ограды. Все столбы ограды похожи на пузатые кувшины и увенчаны шариками с крестами, а над воротами - три маленьких кирпичных шатра, будто там тоже поместилась какая-то церковка, только крошечная: наверное, для кукол. И все три крыльца вокруг Воскресенского храма - шатровые. Жарко горят над зеленью ажурные кресты, а "черепичинки" на всех луковках топорщатся фигурными краешками, как у расшелушённой шишки. Ну и сад!
Воздух знойно колышется, и даже зарево крестов в нём кажется дрожащим... 38 градусов в Костроме - как сейчас помню!.. по-моему, самый жаркий день того года, да и вообще последних нескольких лет.
Хочется укрыться в тени храма и его сада. А внутри, под сводами, наверное, и вовсе прохладно и даже можно дышать. Здесь дышать почти нечем. Красноватая церковь кажется цветком, выросшим на жаре и даже из жары.
Справа от входа, чуть поодаль, возвышается огромная бело-голубая колокольня с ажурными ярусами. Смутно-смутно, с удивлением, вспоминаю, что, по-моему, в прошлый раз, в 99-м, я её не видел?.. да... неужели такой пробел в памяти, что я мог её не запомнить, хотя она - намного выше самой церкви.
Только позже из беседы я узнал, что тогда её, действительно, не было и, стало быть, запоминать было нечего. Колокольню XIX века снесли после революции как "не представляющую никакой ценности" и восстановили только в 2001 году.
В церковном дворике ещё стоит беседка - временная звонница той эпохи, когда, похоже, вообще ничто Божье "не представляло никакой ценности".
Сам храм всё-таки уцелел - как "памятник мирового значения". Его даже почти и не трогали. Закрыт он был всего несколько лет, но уже после Войны, в 1946-м, службы в нём возобновились. Пытались закрыть ещё раз при Хрущёве якобы "по просьбам верующих", но верующие почему-то воспротивились и отстояли храм ("верующие просят закрыть церковь", согласно советским донесениям - это примерно, как у гоголевских чиновников "вдова сама себя высекла").
Почти не трогали - это, впрочем, относительно: то есть - по сравнению с другими. По воспоминаниям очевидцев, когда храм вернули в 46-м, в нём "не было полов, рам, отсутствовали иконы местного ряда и царские врата, резьба иконостаса была варварски поломана". Но сейчас об этом уже ничто не напоминает. Здесь стоит одна из тех немногих церквей России, которую будто бы никогда и не разоряли - так она выглядит сейчас.
Почему ей так повезло? Кострома-то в целом опустошена гораздо страшней, чем Ярославль - в ней куда меньше всего осталось. Может, красота спасла - если не весь мир сразу, то хотя бы церковь на Дебре? И потом через неё спасёт кого-нибудь из нас.
Возвели это чудо костромской архитектуры в 1645 г. А история постройки - одна из самых курьёзных и в чём-то даже забавных. Костромской купец Кирилл Григорьевич Исаков был очень богат и торговал со многими странами, в том числе с Англией. Товары доставлялись через Архангельск. Однажды среди бочек с краской в партии груза невесть как затесался... бочонок золотых монет. Купец был честный и порядочный, он отправил своим английским партнёрам извещение: вы, мол, ошиблись и прислали вместо краски золото. В Англии тоже были люди порядочные. Они не помнили никакого бочонка золота и очень удивились. Ответили, что это не их, чужого им не надо, ну а если уж так получилось, что бочонок откуда-то вдруг взялся, то "употребите это неизвестное золото на богоугодное дело".
Самым богоугодным делом была, конечно же, постройка церкви. Недаром почти все храмы Ярославля и Костромы в XVII веке возведены на купеческие деньги. И вот "Кирилко сын Григорьев Исаков" возвёл большой кирпичный узорочный храм на месте ветхого деревянного. На воротах его лев и единорог (символы английского королевского дома) соседствуют с русским двуглавым орлом, Сириным и таинственной "неясытью пустынной". Освятили его в 1645 году, а в 1652 - расписали фресками: кстати, всё те же Гурий Никитин и Сила Савин, что работали в Ипатьевском монастыре. Левый придел назвали в честь святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, а правый - в честь великомученицы Екатерины: Григорий Богослов был небесным покровителем отца, а святая Екатерина - матери Кирилла Григорьевича. Давно уж нет никого в живых, забылись былые купеческие дела: кто, когда, чем и с кем торговал?.. но есть Храм - стало быть, есть память. Стало быть, жизнь на Земле прожита не зря.
Когда-то храм выглядел ещё наряднее - весь многоцветно-расписной, как ларец. Сейчас остались лишь фрагменты того ковра красок на внешних стенах. Я немало читал прежде о всемирно известных "узорных нарядах" этой церкви и потому первым делом решил обойти её по кругу - благо, спешить было некуда да и незачем.
Весь церковный садик утопал в цветах - они будто соревновались с цветами кирпичными. На углу, под голубой ёлкой, так пышно и разлаписто раскинулся розовый куст, что чудилось - это букет стоит перед иконой. А икона - сам храм. Куст весь алел, как единая вспышка, и распространял вокруг себя нимб огневого сияния: больно глазам смотреть на него! Башенками вытянулись голубые ели, дополняя шатры храма. Окна, похожие на иконы, соседствовали с иконами, похожими на окна, а узорные кирпичные колонки - с изящными водосточными трубами и гнёздышками фонарей. Алтарные выступы от пёстрых красок казались волнами расписного ситца или шёлка. Они были отделаны под "бриллиантовый руст". Квадратики разделены по диагоналям - каждый на четыре треугольника, а каждый треугольник выкрашен в свой цвет. Краски казались игрой теней, будто плоская расписная стена вся состояла из объёмных разноцветных кристаллов. "Рустованным", кристаллическим когда-то был весь храм, но сейчас он видится таким только со стороны алтаря. Ниши, арки, раковины, лики святых... всё дышит, всё живое. Отсюда невозможно уйти, не впитав в себя это Живое... отсюда и не хочется уходить, как Адаму из того Сада, что позже открылся на фресках внутри. Это обязательно, обязательно надо унести с собой. Не из жадности, а чтоб раздать потом всем, кто хочет. Неужели мне удалось почти не заметить всё это 7 лет назад! В бедах и болезнях человек - слепой... как и в суете.
Сейчас я стараюсь уже ничего не пропустить. Медленно подхожу с противоположной стороны к западному крыльцу, от которого начинал своё круговое путешествие. Само крыльцо - игрушечный кирпичный домик под шатром. Причём, домик без окон. Зато с двумя дверьми - по бокам. Сейчас они открыты обе, и я уже издали вижу крыльцо как бы пронзённым насквозь тёмным туннелем. В конце "туннеля" - свет и сад. Игрушечная горка с куполом как бы пробурена понизу, внутри неё - густая-густая тень. Хочется, вроде, поскорее туда зайти, но по дороге то одно, то другое притягивает взгляд. Кажется, будто свечки поставлены в маленьких нишах крыльца: так простенько, уютно, почти по-деревенски белеют в них каменные кресты-вставки - на каменных же "куполах".
Крыльцо похоже на часовню. Если б его чудесно перенести и поставить отдельно, где-нибудь в лесу, оно и стало бы самой настоящей часовней. Когда-то оно было открыто с трёх сторон, - стояло воздушно-арочное, как и вся галерея вокруг храма. Заметно, что эти двойные арки с "гирьками", навешенными, как каменные серёжки, заложены более поздней кладкой. Почти все открытые русские галереи позже стали закрытыми - Зима постаралась.
Захожу внутрь. Крыльцо - лишь один маленький узел большой расписной галереи. Одним концом она уходит к тем трёхшатровым воротам ограды, другим подымается к храму и, разветвляясь, обнимает его. Она связывает всё, эта галерея. Она берёт путника под свои своды и ведёт его по всей церкви. Здесь чувствуешь себя именно как-то... под Покровом. Хорошее русское слово - Покров!..
Говорят, традиция соединять разные помещения в один собор (слово-то какое - собрать, соборность...) впервые пошла от храма Гроба Господня в Иерусалиме, где объединены под сводами и Голгофа, и Кувуклия, и Камень Миропомазания, и пещера Обретения Креста... В православной традиции иерусалимский Храм Гроба Господня чаще именуют Храмом Воскресения Христова. Так же называется и здешний, костромской.
Главное помещение внутри - серебряно-голубое. Оно открывается сиянием за огромным порталом из семи "вдетых" друг в друга арок, уменьшающихся в размерах. Интересно: снаружи храм кирпично-розовый, а здесь - тёмно-голубой, с небесным иконостасом. Чем-то внутри - этой лазурью, что ли? или, скорее, непередаваемым духом намоленности? - он неуловимо напоминает нашу казанскую церковь Ярославских Чудотворцев. Да, это не прямое сходство, а какое-то духовное.
Здесь и росписи, и иконостас - всё "молодое", XIX века. Все древние фрески остались в галерее и боковых приделах. Но само дыхание древности не делось никуда! Воскресенский храм - не из тех, где оно выветрилось.
Иконы, иконы... множество местночтимых святынь - и собственно "дебринских", и спасённых в советское время из других храмов... мне самому не разобраться во всём этом - я прошу одного из служителей храма, с которым мы познакомились, показать и рассказать хотя бы немножко. Он и сам не против, этот храм для него родной. Ни один экскурсовод так не расскажет.
- Вот наша Фёдоровская икона Божией Матери - правда, список, но список чудотворный... Вы не были у нас в Богоявленском монастыре?
- Был. Как же! Два раза - ещё когда в те годы приезжал в Кострому.
- А, значит, видели Фёдоровскую Божью Матерь! Это главная святыня Костромы... Ну, историю-то эту знаете, наверное - она явилась сначала в Городце, ещё до татарского нашествия, потом, в само нашествие, Бог её чудесно сокрыл - а потом она у нас, в Костроме, явилась на древе в столбе света... Покровительница царского рода Романовых - ею первого Государя Михаила Фёдоровича благословили на царство... В советское время её спрятали-спасли здесь, в нашей церкви - вот тут вот она и висела. А потом, когда открылся Богоявленский монастырь, в 91 году, наш Владыка благословил её туда перенести. А у нас на этом месте теперь вот стоит в киоте копия-список...
Мы перешли к другому киоту.
- А это почитаемый список с Толгской иконы Божией Матери. Сама икона - в Толгской обители под Ярославлем...
- ...А вот - чудотворная икона "Никола Бабаевский". "Бабайками" раньше назывались такие брёвна-вёселки - с их помощью сплавляли лес по реке. Почему так назывались - не знаю. И вот - плыла такая бабайка по Волге, мужики её увидели, выловили - она около берега плыла... перевернули - а и оказалось, там лик Николая Чудотворца, прямо на бабайке - она ликом вниз плыла... И на этом месте, где её выловили, основали огромный Николо-Бабаевский монастырь.
- Да, я слышал про этот монастырь - он ведь, кажется... один из самых знаменитых в Костромской земле?
- Да, совершенно верно. Он там - чуть выше по Волге... И тоже, когда монастырь разорили, икона Угодника оказалась у нас.
"Приют спасённых святынь" - подумал я, как-то по-новому оглядев эту церковь: чем дальше, тем больше она становилась родной... было такое странное чувство, будто я сейчас не столько узнавал впервые, сколько вспоминал всё, что мне в ней показывали.
- А вот новая святыня - уже в наше время привезённая: ковчежец с частицами мощей шести преподобных отцев Киево-Печерских, и вот над ним - их икона, всех шести. Здесь - святитель Нифонт Новгородский, который сначала был монахом в Киево-Печерской лавре; преподобный Марк Гробокопатель, - очень известный печерский святой... Дамиан Целебник, - врач-монах, который молитвой исцелял; Спиридон Просфорник, который просфоры для монастыря пёк... Прохор Лебедник - он так постился, что долгое время одной только лебедой питался... И вот самый известный: преподобный Илья Муромец - ведь настоящий такой святой был, это уже потом о его чудесной силе стали в народе былины слагать... силу Бог ему дал по молитве, исцелил после того как он 33 года в расслаблении пролежал - парализованный на ноги от рождения... с 33-х лет в княжеской дружине служил, потом удалился в Киево-Печерский монастырь - в Лавру... погиб, защищая Лавру от нападения разбойников... там, в Лавре, теперь его мощи и почивают - в открытой раке, совершенно нетленные.
- А у нас в Казани, в Зилантовом монастыре, есть частицы 84-х святых Киево-Печерских, - добавил я. - И у нас там тоже есть частичка мощей преподобного Илии Муромца!
- Надо же! Интересно бы как-нибудь побывать... да всё дела и денег мало, никуда в паломничества не получается поехать - даже вот в соседнем Ярославле давным-давно не был.
Через дверку, что справа от иконостаса, мы вышли в боковой Екатерининский придел. Это был тупик правой галереи, упиравшейся в маленький иконостас - настолько маленький, что он был похож, скорее, на крупный киот, чем на алтарную преграду. Но и тут была своя тайна - сокрытая за углом святыня:
- Вот посмотрите, пройдите сюда - это обязательно вам надо показать... Этот закуток обычно не все даже замечают. Здесь чудотворная икона-фреска, прямо в стене - Знаменская Божия Матерь. Очень редко так бывает, что фреска почитается как икона!.. Она у нас даже мироточила. Тут, в галерее, сохранилась часть первоначальных фресок - не записанных маслом в XIX веке... я потом ещё другие покажу: там дальше - Адам и Ева в райском саду, Откровение Иоанна Богослова... расписывал знаменитый костромской живописец Гурий Никитин. А вот эта Знаменская икона-фреска - она давно почитаема в народе. Когда Государь-мученик Николай II и вся семья, все Царственные Страстотерпцы... когда они приезжали в Кострому на празднование 300-летия Дома Романовых... так вот, они посетили тогда нашу церковь - и очевидцы вспоминают, что Государь особенно долго и горячо молился именно почему-то перед этой иконой - и Государыня, и все великие княжны...
В сумраке едва-едва видно, что там, на стене Золотым светлячком мерцает одна -единственная неугасимая лампадка. В этом закутке - будто бы всегда вечер, но вечер предпраздничный, потому что светится огонёк, и в нём - вечное обещание Праздника.
Такое ощущение, будто эту икону-фреску специально укрыли от постороних глаз - найти её можно тому, кто уже знает, что она здесь...
- А вот на видном месте - киот с храмовой иконой великомученицы Екатерины: говорят, даже XVI века - ещё из той деревянной церкви, которая стояла на месте нашей каменной. Икона тоже - чудотворная.
Через всю-всю длинную галерею мы медленно прошли в противоположный придел - Трёх Святителей. Придел очень тёмный... кажется почему-то, что в такой темноте и тесноте, наверное, и не может быть ничего особенного? Но стоит включить свет - и всё оживает, тайна расцветает... а тайна состоит в том, что нет во всём огромном Воскресенском храме более красивого уголка! Это - настоящая расписная палата. Но Палата Божьего дворца, а не человеческого. Если б сказали, что здесь живут Три Святителя, что здесь они молятся и сами служат... в это совсем нетрудно было бы поверить.
Как на дне сосуда, сужающегося к куполу, чувствуешь себя в этом тесном приделе - но вдруг ощущаешь, что тесноты никакой нет: её раздвинули фрески. Это единственное место в храме, где они сохранились не фрагментами, а все целиком - и оттого-то чувствуешь себя гостем в доме у Святителей, которые приготовили для тебя этот подарок. Они и сами - на этих фресках: их житие, их деяния. Три стены с фресками, а четвёртая - иконостас.
Иконостас здесь тоже гораздо древнее, чем в главной церкви. Он стоит тут изначальный, словно сама темнота его укрыла в себе, сохранила.
Царские врата состоят из тончайшей резьбы, вспыхивающей под люстрой тысячью искринок. Золото, синь и пурпур... Это - не густая объёмная резьба храма Ильи Пророка или нашего Петропавловского собора. Это - плоская поверхность, чуть подёрнутая паутинкой самого прихотливого узора, какой только можно себе представить. Чуть выступают лишь крошечные куполки над каждой из шести икон маленьких воротных створок: Пресвятой Девы, Архангела Гавриила и четырёх Евангелистов. Каждая икона - как бы в окошке маленькой-маленькой церкви. А вокруг вьются золотистые листья и стебли, закручиваются и раскручиваются остановившимися, как в стоп-кадре, вихрями.
Колонки под деисусным чином завершаются не капителями, а... кистями рук: деревянные руки колонн словно держат на кончиках пальцев все верхние ряды иконостаса.
Древняя-древняя икона "Единородный Сын Божий" - как раз между двумя такими руками, - словно силясь донести невыразимое, изображает Христа одномоментно и сидящим в темнице, и распятым, и при этом пребывающим на троне в круге Неприступного Света вместе с Отцом и Духом Святым. Такие "символические иконы", уже полузабытые нами, были самыми обычными для той эпохи, когда появилась Дебринская церковь.
Я вдруг понял, что всё находящееся в этой церкви - живая иллюстрация истории Костромской епархии. Что неслучайно меня "привело" в эту церковь - побывав в ней, я как бы побывал одновременно во многих-многих других. Почти вся священная история края в сжатом виде, в основных своих событиях, явственно виделась здесь. Фёдоровская икона и Николо-Бабаевский монастырь, Гурий Никитин и Сила Савин, Романовы, эпоха советского разорения... время, когда Воскресенская церковь до 91 года была кафедральным собором всей епархии... возрождение, приезд Патриарха к 850-летию Костромы, служба его в этом храме...
Дебря - это колыбель самой красивой церкви города, стоящей чуть на отшибе от центра.
Реже, чем в Ипатьев, заезжают сюда большие экскурсии, тихо течёт молитвенная жизнь прихода.
Стоит светильник... вроде, и не сказать - под спудом, но и не сказать - на виду. Кто знает о нём - приходит, а кто не знает... узнаёт рано или поздно от других - от тех, кто видел и свидетельствует.
Ипатьевский монастырь.
I. История.
Много я повидал сокровищниц церковного зодчества и живописи, но если уж непроизвольно выбирать самые любимые, то, пожалуй, мало найдётся равных Ипатьевскому Костромскому монастырю! Он ещё с детства сыграл огромную роль в моей жизни... во всём моём становлении как историка и художника (в широком смысле - видящего, не рисующего).
В советское время это был главный музей города-музея. Я посетил его впервые в 14 лет, потом - через десятилетие... и наконец душа позвала уже в действующий Ипатьевский монастырь. Таковым я увидел его лишь в июне 2012-го, ровно через 22 года после первого детского посещения.
История и весь облик монастыря неразрывно связан с историей и обликом Костромы. В древности это была пригородная обитель - обитель-спутник. Сейчас она давно уже в черте города и как бы "исполняет обязанности" здешнего кремля (настоящий костромской кремль, к сожалению, не сохранился).
Не только Ипатьевский монастырь, но и окружающая его одноимённая слобода - настоящий оазис древнерусского зодчества: и каменного, и деревянного. Кострома в советское время лишилась примерно трёх четвертей своих церквей. Тем удивительней, что здесь, за рекой, сформировался... будто какой-то особый город! Он настолько не похож на всю советскую Кострому, что, кажется, переезжая мост, попадаешь в другой мир. И есть лишь считанные секунды на то, чтоб этот контрастный переход осознать - пока бело-златоглавое видение ещё отделено полоской воды. Оно уже ворвалось в твою жизнь раз и навсегда - но ещё не захлестнуло с головой... пока ты не ступил на священно-заповедный берег.
Сочетание золотых куполов, зелёных, как свежие шишки, шатров и белых стен над зеркалом реки - бесподобно. Монастырь стоит на самом устье и великолепно виден и с Волги, и с Костромы. Его не назовёшь особо высоким, но открывается он за несколько километров. Много ли таких молитвенных крепостей увидишь сейчас на берегах Волги после страшных экспериментов ХХ века? Толгский, Ипатьевский, Нижегородский Печерский, Макарьевский Желтоводский монастыри, Свияжск - вот, собственно, и всё... по крайней мере, из великих обителей.
Но даже на фоне других знаменитых монастырей Ипатьевский обладает беспримерно богатой историей. Беспримерной - по её вписанности в историю общерусскую. Есть монастыри, похожие на тихие молитвенные лампады, а есть... могучие колокола - пробуждающие, зовущие, благовествующие! Нужны и те, и другие (и не нам, а одному Богу судить, какие важнее). И всё же - как бы мы прожили без колоколов! Именно такие монастыри, как Ипатьевский, служат некими особыми ориентирами.
В своё время Пушкин, видевший во всём живые литературные сюжеты (за авторством Самого Бога), назвал Смуту начала XVII века "величественной драмой, начавшейся в Угличе и закончившейся в Ипатьевском монастыре". А я вдруг подумал, что именно ощущение причастности к Драме (нашей общей биографии!) и влечёт в эти непостижимые, легендарные места! Здесь просыпаются особые отношения с Историей: я здесь, я присутствую, это всё - со мной... А где особые отношения с Историей, там особые отношения и с Тем, Кто выше истории и времени.
Жизнь Костромы слишком тесно связана с развитием русской государственности. Интересно, что не только в Смутное время, но и в XIII веке она показала всей Руси прецедент, по которому в дальнейшем молодая Москва в обход "старших" городов сделалась столицей. Костромской князь Василий Ярославич, один из младших братьев Александра Невского, в 1272 г. стал великим князем Владимирским. Но во Владимир не поехал, оставшись на всё своё короткое правление (до смерти в 1276 г.) в Костроме. С того момента титул "Владимирский" в отношении великого князя становится чисто номинальным, и закладывается новый принцип: "Где князь - там и столица". Кострома, создав этот прецедент, столицей так и не стала. Зато Тверь и Москва уверенно "подхватили эстафету". Вот он, переходный - пусть и чисто символический, - рубеж от Руси Владимирской к Московской.
Ипатьевский же монастырь, как ни один другой, тесно связан с историей сразу двух династий: сначала Годуновых, потом Романовых. Основателем его около 1330 г. считается татарский мурза Чет. По преданию, проезжая по Руси, он тяжко заболел в дороге. В видении ему явилась Божия Матерь в сопровождении апостола Филиппа и мученика Ипатия Гангрского. Богородица и святые исцелили Чета, он крестился с именем Захария и в благодарение основал обитель во имя св. Ипатия. Здесь упокоился и он, и десятки его потомков. Годуновы считали Захарию-Чета основоположником своего рода и особо благоволили к монастырю.
Современные историки подвергают сомнению такую родословную, однако тут важна вера Годуновых. Это примерно по аналогии: если ребёнок считает приёмных родителей настоящими, значит, духовно так оно и есть!
По другой версии, монастырь был основан раньше - в 60-70-х годах XIII века, в правление уже упомянутого костромского князя Василия Ярославича. Эта версия была высказана ещё С. Б. Веселовским - одним из крупнейших русских историков. Есть предположения о ещё более древнем происхождении обители. Возможно, все эти версии... даже не противоречат друг другу. В истории многих русских монастырей было несколько оснований. Та или иная обитель приходила в запустение, разорялась врагами, пожарами, чумой... или же о ней просто до поры до времени никто не знал, не встречалось упоминаний ни в одном документе. Потом приходил возобновитель, монастырь воскресал, начиналась его новая жизнь. Сколько раз появлялась и исчезала обитель на Валааме? Какие тайны связаны с историей основания (оснований?) Оптиной пустыни, Святогорской и Почаевской лавр, многих древнейших монастырей Крыма!..
Несомненно, что Захария-Чет был если не первооснователем, то, по крайней мере, главным обновителем Ипатьевского монастыря.
Первые два века обитель оставалась деревянной. Каменное строительство началось в XVI веке - с возведением сначала собора, а затем и крепостных стен.
Ипатьевская обитель - одна из тех твердынь, укрепления которой формировались в два этапа, составив Старый и Новый город. Стены Старого города возвёл в 1576 г. Гурий Ступишин. Средневековое искусство вообще преимущественно анонимно - тем ценнее для нас этот пример, когда имя зодчего сохранилось в письменных источниках. Надо же, два великих Гурия в истории Ипатьевского монастыря: архитектор и изограф, один творил в XVI, другой в XVII веке.
Стены Старого города опоясали монастырь, составив довольно традиционную форму - что-то среднее между четырёх- и пятиугольником (Спасский монастырь в соседнем Ярославле или Раифский монастырь под Казанью в плане - точно такие же!)(1). Периметр составил чуть больше полукилометра: 558 м.
Стены Нового города (зодчий Андрей Кузнец) были пристроены с запада в 1642-45 гг.: прямоугольник прильнул к прежнему пятиугольнику и расширил территорию монастыря почти вдвое. Но на момент осады Смутного времени Нового города не было и в помине.
В 1609 г. Ипатьевскому монастырю единственный раз в истории пришлось сыграть роль крепости. По всей стране шла беспримерная по взаимной жестокости резня сторонников "Тушинского вора" (Лжедмитрия II) и царя Василия Шуйского. Кострома, как и большинство городов, ранее присягнувшая "царю Дмитрию", в марте 1609 г. восстала и избавилась от власти его воевод. Но тушинцы и поляки во главе с Вельяминовым заперлись в пригородном Ипатьевском монастыре, ожидая прихода подкреплений. Костромское и галичское ополчение во главе с Давидом Жеребцовым осадило их и... простояло под монастырём-крепостью целых полгода! Пожалуй, это был единственный в России пример такой долгой обороны не от тушинцев, а самих тушинцев. Учитывая, что около двухсот их сторонников в Костроме было страшно замучено восставшей чернью вместе с жёнами и детьми, терять им было нечего и они держались до последнего. В мае-июне самому отчаянному из польско-тушинских полководцев пану Лисовскому так и не удалось прорваться к ним на выручку. От Костромы до Кинешмы происходили в те дни сухопутные и водные сражения, и потеряв почти все суда, Лисовский вынужден был отказаться от попыток форсировать Волгу. Простояв довольно долго на Селище (ныне это заволжская часть Костромы), польский полководец наконец отступил.
Блокада Ипатьевского монастыря несколько месяцев не давала результата и наконец решено было взять его штурмом. В ночь на 24 сентября служилые люди Константин Мезенцев и Николай Костыгин совершили подвиг: подорвав крепостную стену, сами погибли, но открыли путь ополчению. Это поразительно напоминает современный им подвиг Слоты и Шилова в Троице-Сергиевой лавре - только с точностью до наоборот: там защитники погибли, подрывая вражеский подкоп и тем спасая монастырь от взрыва.
Интересно, что Давид Жеребцов, окончательно победив под Костромой, первым из всех русских воевод прорвался к Лавре и привёл защитникам подкрепление в 900 человек. Так сложно переплетались события: осаждающие в одном месте были осаждёнными в другом... Что и говорить - Смутное время!
События в Костроме 1609 г. кажутся маленькой копией последующего освобождения Москвы Мининым и Пожарским - после долгой, изнурительной осады Кремля, где, как и здесь, кроме поляков, засели и свои бояре-изменники.
История Ипатьевского монастыря вообще очень символична: то и дело она являет какой-то прообраз всей России!
II. Зодчество.
XVII век - мой любимый в истории русской архитектуры. Всякий раз, встречая в поездках что-то, относящееся к этой эпохе, испытываешь непередаваемый прилив сил - чувство возвращения на родину. Будто, побродив среди чего-то красивого, но другого, наконец со вздохом облегчения возвращаешься к исконно своему!
Ипатьевский монастырь - это ансамбль почти целиком XVII века. Троицкий собор, многоарочная звонница, стены и башни, жилые корпуса... - всё из той эпохи! Разве что церковь Хрисанфа и Дарии - XIX века, но и она своими пропорциями довольно умело стилизована под XVII столетие. Рядом, в слободе, можно разглядеть пятиглавие и колокольню церкви Иоанна Богослова 1680-х годов... все они вместе - настоящий допетровский древнерусский град!
Я приехал в Ипатьев на литургию ранним утром 14 июня (оказалось, это второй день памяти Иоанна Кронштадтского - прежде я знал только один праздник в его честь, 2 января).
Тенькал, шуршал тихий, ненавязчивый дождик. Весь мир стоял - как мокрая икона. В истории Церкви много икон, прибывших по воде - в том числе, плававших ликом вниз и не утративших от этого свежесть красок. Мерцающий образ Ипатьевского монастыря, в кисее июньских брызг, над мокрыми мостовыми, вплыл в мою душу, видимо, уже навсегда.
Вдруг в этом пейзаже началось... обновление иконы.
В мутном небе первым, чуть заметным отблеском проплыл матовый диск солнца, а в лужице на мостовой уже плавало отражение сияющего треугольника над Екатерининскими вратами XVIII века. Символ этот считается "масонским" - но масоны лишь позаимствовали его, и он, конечно, полноправно церковный: прообразует Святую Троицу.
Величественный златоглавый Троицкий собор сразу же вырисовывается во весь рост в арке ворот. Маленький шатёр звонницы и большой - церкви Хрисанфа и Дарии, - живописно обрамляют его. Они очень гармонично перекликаются, хотя не только размеры у них разные, но и возраст различается на два с лишним века. Вот что значит целостный ансамбль: логика красоты подчинила себе всё и соединила столетия.
Массивный и в то же время изящный собор освещает своими золотыми "пучинистыми" главами все окрестности. Хотя, конечно, лучший вид на него открывается именно отсюда - с внутреннего двора обители. Над галереей и высоким крыльцом царит почти во всю стену огромный аркатурный "пояс"... хотя, если знать секрет, поясом его не назовёшь. Он украшает лишь северный фасад - главный, обращённый ко входу в монастырь. С других сторон стены простые, гладкие. Ведь там, можно сказать - обратная сторона иконы.
У собора богатейшая история. Первый каменный храм на этом месте был построен ещё в 1560 г. Именно в нём 14 марта 1613 г. состоялось торжество призвания на царство Михаила Романова. Об этом мы ещё поговорим. Собор XVI века успешно выдержал Смутное время, но не пережил обыкновенной халатности. В его подклете хранился порох, и 29 января 1649 г., по неосторожности "трапезных робят", храм взлетел на воздух от страшного взрыва.
На следующий же год закладывается новый, ныне стоящий собор - больше предыдущего. Удивительно, что строительство грандиозного по тем временам храма заняло всего два года: 1650-52 гг. Говорят, за образец был взят только что возведённый Успенский собор соседнего Ярославля. Но ярославский собор, скопированный, в свою очередь, с одноимённого ростовского (а тот - с московского), вытянулся прямоугольником и имел традиционное 4-частное деление боковых фасадов. Костромской же - 3-частный со всех сторон и почти идеально квадратный в плане. Это уже относительно новая форма в русском зодчестве (тогда как ярославский собор строился нарочито архаично - чтоб стать в один ряд с древними, кафедральными).
Сразу после постройки собор взялась расписывать артель костромских изографов во главе с Василием Запокровским. Они начали свои труды с галереи. Успели создать сохранившуюся доныне слева от входа величественную и грозную фреску Страшного Суда. Опустошительная эпидемия чумы 1654 года прервала эти работы: она прибрала невидимой косой и мастеров, и заказчиков. На треть века интерьер храма остался почти пустым... с одним Страшным Судом!
Лишь в 1684 г. новая артель взялась за роспись - и всего за один летний сезон родилось то чудо, которое мы созерцаем сейчас. Один из ярчайших ансамблей монументальной живописи, когда-либо сотворённых на Руси! Главные его авторы, руководители артели - Гурий Никитин и Сила Савин. Всего же в памятной надписи перечислены 19 мастеров.
Я хочу сказать сейчас о сугубо внутреннем ощущении. Любые наши оценки субъективны, и всё же... Признаюсь: здешний храмовый интерьер, наравне с церковью Ильи Пророка в Ярославле - самый красивый и совершенный из всех, какие я когда-либо видел. А учитывая, что в церкви Ильи Пророка до сих пор музей, из действующих Троицкому Ипатьевскому собору пожалуй, нет равных... Я говорю не о внешнем виде, а только об интерьере: о неразрывном сочетании фресок, иконостаса, всех пропорций, красок... и чего-то неуловимого, непередаваемого, что, наверно, и именуется благодатью Божией. Для неё у нас нет "весов", критериев - мы просто плывём, как рыбы к чистой воде, повинуясь какому-то чутью. И на этом пути что-то находим. Каждый - своё.
Итак, поговорим на языке фресок...
Нижний пояс, "травчатый" (его украшают густые растительные узоры) символизирует привычный нам земной мир. Высотой он как раз в рост человека - в нём мы все пребываем. Ярусы сюжетных росписей начинаются выше: они посвящены миру святых. "Святость" дословно - "отделённость" от мира сего. Отделённость не полная - ведь и в интерьере никаких перегородок нет, - но сама идея замечательная: надо стать выше себя самого, чтобы туда войти.
Пока что мы находимся на дне бесконечно светлого Божьего мира. Храмовая вселенная приняла нас, впустила, но мы ещё слишком тяжелы...
От того, что ярусы фресок ровно разлиновали не только стены, но и столпы, кажется, что находишься на дне бывшего озера-моря - древнего, священного... уровень которого непрерывно за всю историю человечества убывал. И теперь от каждой эпохи его снижения остались яркие, чёткие, как по линейке проведённые следы. Преобладание среди множества красок неподражаемой, бездонной, светящейся лазури только усиливает ассоциацию.
Богословская программа верхних ярусов одновременно и глубока, и проста. Собор посвящён не Божией Матери, не какому-либо святому, а Самому Господу во Святой Троице. Потому здесь нет житийных циклов, а присутствуют лишь самые величественные иллюстрации основных моментов Святого Писания - от Книги Бытия до Деяний Апостолов. Как обычно, то, что дальше от нас по времени, расположено выше: фрески, как книга, "читаются" сверху вниз (и слева направо: циклы начинаются на южной стене, продолжаются на западной и кончаются на северной). Верхний ярус посвящён деяниям Св. Троицы. Он ветхозаветный, но с упором на главное событие: явление Троицы Аврааму. Второй ярус сверху - евангельский: события земной жизни Христа до Его Страстей. Третий сверху (второй снизу) - Страстной. Наконец, самый близкий к нам ряд (не считая "травчатого пояса" над полом) - Деяния свв. Апостолов. Здесь же, после бросания Павлом змеи в огонь (Деян., гл. 28) - неожиданный "перескок" на ветхозаветную "Песнь Песней" в её новозаветном осмыслении: брак Христа и Церкви. Но неожиданный он - лишь на первый взгляд. Действительно, в других храмах "Песнь Песней" чаще всего иллюстрировалась в галерее, как и прочие ветхозаветные книги. Но здесь программа росписей подчёркивает создание Церкви как итог всего "домостроительства нашего спасения". Потому и "Деяния Апостолов" (книга о создании Церкви) логично переходят в прославление Невесты.
Восхищает, насколько в программе росписей всё на своём месте: и в художественном смысле, и в богословском. Само расположение сюжетов, сочетание и соотношение их друг с другом, продумано до мелочей. Множество ассоциаций рождается не только от того, что изображено, но как и в какой диспозиции. Это словно поэма: красивы и отдельно взятые строчки, но главное - их ритмическое сочетание, рождающее мелодику Целого. Здесь тоже на каждом шагу - и "размер" и "рифма". Этими рифмованными сюжетами полон весь храм.
Например, в самых заметных местах не раз повторяется образ пира, священной трапезы брачного торжества. В верхнем ярусе южной стены - Авраам и Сарра угощают под Мамврийским дубом св. Троицу: храмовый сюжет. Прямо под ним, в третьем ярусе - новозаветный брак в Кане Галилейской, положивший начало чудесам Иисуса Христа. Ровно напротив него - на северной стене, - притча о мудрых и неразумных девах: опять-таки символический брачный пир. Чтоб не было ошибки в понимании, ЧТО это за пир, что за брак, его изображение помещено точно над сюжетом Распятия Христова (соответственно, притча - в третьем ярусе, Распятие - во втором). В самом же Страстном цикле Распятие слева "рифмуется" со сценой в Гефсиманском саду справа: вооружённая толпа падает ниц перед Христом, когда он произносит простые и священные слова: "Аз есмь"(2).
И такими символическими перекличками важнейших сюжетов полон весь огромный храмовый интерьер! Говорят, сохранившийся здесь фресковый ансамбль - один из нескольких крупнейших, дошедших до нас от Древней Руси (около 3,5 тысяч кв. метров, считая алтарь и галерею)(3).
Выше травчатого пояса тянется фресковая надпись, в которой есть такие слова: "Всем же изографное воображение в духовное наслаждение во вечныя века".
Как точно выражена самая суть! До каждого слова, до буквы... Красоте фресок соответствует красота, подлинность и краткость того, что о них сказано. Духовный мир в красках - и духовный мир в Слове.
"Воображение" на церковнославянском - это "изображение". Но насколько от одной приставки, слово наполняется неизмеримо большей глубиной, духом Истины! Становится в чём-то сродни "воплощению", "вочеловечению" - приобщает нас к величайшей тайне Сына Божия. Ведь раз Сын Божий истинно воплотился, то и иконопись ("изографное воображение") - оправданна и даже необходима, в отличие от эпохи Ветхого Завета.
Сравните эту надпись, например, с величанием празднику Нерукотворного образа Спаса (16/29 августа): "Величаем Тя, Живодавче Христе, и почитаем пречистого лика Твоего преславное воображение".
После фресок больше всего запоминается роскошный 5-ярусный иконостас 1756 года (но с иконами, в основном, XVII века), увенчанный по центру распятием в кольце узоров, как бы в золочёном венке. Это великолепное произведение деревянной резьбы в стиле русского барокко.
Смотришь из бокового придела Михаила Малеина - сотни огоньков на нескольких подсвечниках в ряд будто образуют таинственный мерцающий крестный ход, утекающий вдоль иконостаса куда-то в сумеречную глубину. От этого главный храм кажется огромным, как ночное небо - и ты словно выглядываешь из маленькой церковки в бездонную пасхальную ночь.
Но чем ближе - тем больше иконостас наливается алым, словно начинает пламенеть. Рамки для икон с внутренней стороны выкрашены красным, и когда они тебя осеняют, кажется, весь иконостас из золотого превращается в огненно-заревой.
В соборе - несколько чудотворных икон. Самые известные из них: Тихвинская, Иерусалимская и два образа св. Ипатия. В любом иконостасе слева от Царских врат стоит Богородичная икона. Здесь их - сразу две. Та, что дальше от врат - Тихвинская. Она старше собора, в котором находится. Это дар царя Михаила Фёдоровича 1619 года - в благодарность обители, где 6 лет назад он нашёл прибежище и спасение. А рядом с Царскими вратами - Иерусалимская икона Божией Матери. Она на век моложе и принадлежит кисти юрьевецкого изографа и подвижника начала XVIII в. Кирилла Уланова.
Что мне особо понравилось: в Ипатьевском монастыре нет мощевиков, которые так страстно собирают в наше время во многих других обителях. Мощи святого или уж есть, или нет - и к тому и к другому стоит относиться как к промыслу Божьему. В Ипатьевском монастыре (как и в моей любимой Раифе), за все века не довелось упокоиться ни одному канонизированному святому - значит, так надо... и ни там, ни здесь не собирают по всему свету частички мощей, чтоб задним числом "компенсировать недостачу". По-моему, это показатель здравого устроения духовной жизни - самодостаточности того, что дал Господь. Здесь нет ажиотажа: "А у нас 80 частиц мощей!.. А у нас - 300!.. А у нас - 400! У кого больше?" Монашеская жизнь - не в том, чтоб превратить храмы в "антропологические музеи" (как жёстко, но точно выразился один знакомый священник). Где-то собраны сотни частиц, да не знаешь, кому помолиться: несчётные имена мелькают под стеклом, как этикетки. А где-то и частиц нет, зато есть Целое по имени Господь. Приедешь - и вот Его незримое присутствие... и ничего больше не надо!
Впрочем, в Троицком соборе (но в алтаре, а не на виду!) хранится одна из величайших святынь христианского мира - часть Ризы Господней. В 1625 г. Риза, захваченная персами в Грузии, была подарена государю Михаилу Фёдоровичу шахом Аббасом. Через считанные годы частицы Ризы были пожертвованы царской семьёй в родной для всех Романовых Ипатьевский монастырь и церковь Ильи Пророка в Ярославле (ещё один удивительный мостик между двумя великими храмами в истории русского искусства!).
К западу от собора, в нескольких шагах, стоит узкая и длинная, многоарочная звонница. Это - не привычная нам высотная колокольня, а скорее, "колокольный дом": более древняя форма. Таких звонниц сохранилось лишь несколько на всю Россию. Самые известные: Успенская в Московском Кремле (она примыкает к столпу "Ивана Великого") и Ростовская. Поскольку ни одна из них не копирует другую целиком, каждая по-своему является уникальной. Основная часть здешней звонницы была возведена в 1605 г. на средства государя Бориса Годунова. Северная башенная пристройка с маленьким черепичным шатром появилась в 1640-е гг. - на пожертвования царя Михаила Романова.
В противоположном от собора углу монастырского двора стоит ещё более древняя двухэтажная постройка, ярко раскрашенная "под бриллиантовый руст". На фоне остальных зданий, белоснежных, она сразу выделяется своими пламенными тонами. В этом бывшем келейном корпусе (1583 г. постройки) в 1613 году жил будущий царь Михаил со своей матерью инокиней Марфой - отчего здание и вошло в историю как Палаты Романовых. Корпус же, замыкающий двор с юга, известен как Палаты Годуновых. И в том, и в другом размещается ценнейший исторический музей, вполне неплохо уживающийся с действующим монастырём.
Экспозиция посвящена истории боярского рода Романовых до Михаила Фёдоровича - и, конечно, самому событию его призвания на царство в марте 1613 г.
Здешние палаты были капитально реконструированы в 1856 г. - тогда и обрели свой нынешний мемориальный вид. Поскольку очень трудно было определить изначальный облик здания, до всех перестроек, за образец взяли палаты бояр Романовых (тогда они ещё не были царской династией) в Москве, в Зарядье.
Надо признать, что и внешний вид, и интерьер производят сильнейшее впечатление!
В разных старинных палатах-музеях я повидал немало печей с роскошными изразцами, но столько, сколько здесь - не встречал нигде! Весь второй этаж здания - это длинная анфилада невысоких сводчатых комнат. И в каждой стоит печь. И ни одна не похожа на другую по рисунку своих изразцов! Какое-то нарочитое великолепие печей в белой, нерасписанной анфиладе. Они - как сокровища, хранимые в простеньких сундуках (каждая комната внутри по форме напоминает ларец).
И хотя понимаешь, что всё это - стилизация XIX века, но стилизация настолько искусная (все изразцы скопированы с сохранившихся в России образцов XVII столетия), что возникает эффект полного погружения в эпоху. Будто ты... в гости пришёл к первым Романовым. И на дворе - конец Смутного времени.
Ипатьевский монастырь во все века был крупным центром просвещения. Он располагал одной из богатейших в Древней Руси библиотек. Знаменитая Ипатьевская летопись начала XV века - бесценный источник по русской истории, - была найдена Н. М. Карамзиным в 1814 г. именно здесь (хотя по происхождению рукопись, как полагают, псковская).
В конце XVII века здесь работали знаменитые просветители братья Лихуды - находясь уже в ссылке, смогли закончить работу над "Грамматикой".
В 1744 г. была официально учреждена Костромская епархия. Архиерейская резиденция разместилась именно в Ипатьевском монастыре. Здесь же всего через 3 года открылась Костромская духовная семинария. Пожалуй, немного найдётся учебных заведений, давших столько знаменитых имён! Здесь учились крупнейшие русские церковные историки XIX века Александр Горский и Евгений Голубинский; однофамилец последнего, крупный богослов Фёдор Голубинский; устроитель Русской духовной миссии в Иерусалиме епископ Порфирий (Успенский); епископ Феодор (Поздеевский); наконец... маршал Василевский.
Величию монастыря соответствует красота его окружения. Белый "кремль" окаймляют музей деревянного зодчества "Ипатьевская слобода" с юга и Иоанно-Богословский храм с севера. Последний некоторое время действовал как монастырское подворье и лишь недавно стал самостоятельным приходом. Небольшой, но окружённый величественной оградой и густыми деревьями, Иоанно-Богословский храм (1681-87 гг.) занял своим обширным двором целый квартал. Главные ворота находятся на западе, но и с других сторон по периметру стоят изысканные надвратные башенки-часовни: ни одна не похожа на другую. Если вы - фотограф, художник или просто любитель старины, советую не полениться и обойти весь комплекс. Церковь XVII века - это почти всегда ансамбль. Колокольня, ограда, часовни являются в нём органичным дополнением к самому храму.
Пожалуй, по красоте ворот и ограды со здешним ансамблем сравнится разве что знаменитая церковь Воскресения на Дебре - на противоположном конце Костромы.
У храма редчайший тип конструкции - двухстолпный! Световой барабан всего один, своды сходятся к нему, но по бокам их поддерживают две опоры. Абсолютно переходный тип - от древнего четырёхстолпного храма к бесстолпному. Впечатление такое, будто зодчие испугались и так, на всякий случай, для перестраховки, добавили в бесстолпный интерьер (а такие церкви уже вовсю распространились на Руси!) привычные квадратные колонны: "Ну, пусть уж встанут хотя бы две - лишними не будут!"
Этой то ли "несмелостью" зодчих, то ли нарочитой архаичностью Иоанно-Богословская церковь уникальна!
Строился храм в те же годы, когда создавались фрески Троицкого собора. А вот сам был расписан фресками полвека спустя.
В Костроме до наших дней сохранилось лишь два храма с полным ансамблем древнего "стенного письма" (ещё в нескольких оно представлено большими или меньшими фрагментами). Это Троицкий собор и Иоанно-Богословская церковь. От одного до другого - всего какая-нибудь сотня метров. Зато по времени эти росписи разделяет 51 год. Фрески здешней церкви создавались Фёдором Логиновым, его сыновьями Матфеем и Иваном и ещё 14-ю изографами в 1735 г.
Имя Фёдора Логинова названо последним в списке тех 19 художников, что сотворили фрески Ипатьевского монастыря. Получается, через полвека он - глава артели, расписавшей Иоанно-Богословский храм. Ни в том, ни в другом случае возраст его не указывается, но, видимо, в 1684 г. он был ещё совсем молодым, а в 1735 г. - глубоким старцем (причём, в памятной надписи его именуют "стефановским попом" - то есть священником церкви св. Стефана).
Эпоха императрицы Анны Иоанновны, разумеется, совсем не похожа на эпоху царевны Софьи! Эпохи-то радикально разные, но в Костроме и Ярославле преемственность церковной живописи, вопреки всему, сохраняется. Даже мастера, как видим, творят те же, что в конце XVII века. В русской провинции первые послепетровские годы по стилю вполне соответствуют допетровским. Так что интерьер Иоанно-Богословской церкви - настоящий уголок Древней Руси!
4 яруса росписей посвящены: самый верхний - Страстям Христовым, второй сверху - евангельским сюжетам, начиная от призвания Апостолов, третий иллюстрирует Акафист Божией Матери. Наконец, нижний ряд (самый близкий к наблюдателю и потому программный, соответствующий посвящению храма) делится на два житийных цикла. Южная стена представляет житие самого апостола Иоанна Богослова, северная - Николая Угодника, в честь которого назван придел. Необычно расписаны столпы. Как правило, в других храмах на них изображались в полный рост святые ("столпы Церкви") и очень редко - большие сюжеты. Здесь же представлены, например, 6 композиций "Песни песней": символический брак Христа и Церкви. Обычно этот излюбленный сюжет встречал молящихся в галерее... но в Богословском храме галереи нет, и он нашёл себе место на столпах. Другие столпные изображения - иконы Богородицы: Владимирская и Страстная... это тоже нехарактерно! Есть, правда, и традиционные, почти всегда присутствующие на опорах храмов святые: равноапостольные Константин и Елена, мученики Иоанн Воин и Феодор Стратилат.
Из росписей сводов больше всего обращает на себя внимание Процветий Крест - "Древо всемирного искупления". Оно логично венчает собой весь Страстной цикл, развёрнутый по верху стен, а также перекликается со сценами мученической кончины Апостолов - тоже на сводах, но по бокам. Наконец, на восточном скате свода, над самым иконостасом - Новозаветная Троица с предстоящими Богоматерью и Иоанном Предтечей.
Иоанно-Богословский храм после революции действовал треть века и был закрыт лишь в 1949 г. То есть как раз в ту эпоху, которую сталинисты любят называть "возрождением Церкви"! Младенцу ясно, что такое псевдо-возрождение было лишь манёвром тоталитарного режима в долгосрочной войне с Церковью, которую никто никогда и не думал прекращать! В начале 90-х годов храм вновь стал действующим - единственным на тот момент в Ипатьевской слободе.
По дороге в музей "Ипатьевская слобода" я обошёл западную часть монастыря - Новый город, своими белыми стенами и башнями очень напоминающий наш казанский кремль. Главная башня этой части монастыря - Зелёная. Её возвели в 1640-х годах - по преданию, на том самом месте, где крестный ход провожал отъезжавшего в Москву новоизбранного царя. Благодаря своему роскошному навершию, она и смотрится как мемориальная, праздничная. Весь восьмигранный шатёр сверкает-переливается поливной черепицей. На плоскостях малахитово-зелёные искорки-черепички -а рёбра выделены "гирляндами" красных, синих и белых катушек, будто драгоценных камней.
Через несколько часов я возвращался в центр города пешком, по мосту. К тому времени от пасмурной погоды не осталось и следа, а жара высушила последние лужи. На солнце купола, казалось, плавились или превращались в золотые угли - мерцающие-дрожащие в мареве, как мерцают-помигивают они в прогоревшем костре. Белокаменный монастырь накалился добела, как печка. Даже металлические кровли сияли под солнцем так, что кроме отсвета золотых куполов, на водной ряби мерцали длинные серебряные мазки. Казалось, их нарочно нарисовали - как иногда изображается Небесный град Иерусалим в окружении лучей. От искрящейся воды двух рек, от этой кашицы из миллионов звёзд, белеющий на полуострове монастырь будто воспарил.
III. Люди.
1. Св. Ипатий Гангрский.
Невозможно, говоря о монастыре, не вспомнить о святом, которому он посвящён. Увы, Ипатий Гангрский - полузабытый в наше время угодник Божий. Во всей России нет ни одного другого храма или обители, посвящённых ему. Тем уникальней этот монастырь...
Епископ малоазиатского города Гангры (современный турецкий Чанкыры) был великим Отцом Церкви IV века, современником Николая Чудотворца, участником Первого Вселенского Собора и знаменитого Гангрского собора. Известен как мужественный борец с ересями ариан и новатиан... от которых впоследствии и принял мученическую смерть. Его глубочайшее милосердие к падшим, умение словом "поднять" грешника, "царский путь" во всём с отвержением любых крайностей... - основное содержание его жизни!
Опыт св. Ипатия поразительно современен (хотя лучше сказать, он вневременной), особенно, на фоне растущего влияния на умы радикальных псевдоправославных сект, основанных на "сугубом благочестии". Только незнание того, что уже было, позволяет наступать снова и снова на одни и те же грабли! Многое из того, что соблазняет людей сейчас, Церковь уже давно прошла - и официально анафематствовала как раз в IV веке. Например, ересь Евстафия, обличённая Гангрским собором, заключалась в сверх-аскетизме и сверхблагочестии: "Грешно вступать в брак! Грешно есть мясо! Все должны жить как монахи!" А новатиане, забившие св. Ипатия камнями, были особо "чистыми": не позволяли принимать в Церковь людей со смертными грехами, отвергали право священников отпускать на исповеди такие грехи... - то есть, в сущности, отрицали милосердие Божие и само прощение, за исключением всяких мелочей.
По преданию, одному такому "учителю чистоты" св. император Константин Великий ответил: "Акесий! Поставь лестницу и взойди на небо один!" Примечательно, что вели себя эти борцы за благочестие крайне агрессивно. Видимо, такой уж закон духовной жизни: все, ищущие чего-то "сугубого", становятся похожими на фарисеев. И так же приходят в бешенство (здесь это слово имеет самое исконное, корневое значение!) от всех, кто не с ними. Св. Ипатий стал жертвой "ложной чистоты безжалостного учения новатиан" (из его жития). 14 ноября 362 г., в правление Юлиана Отступника, с удовольствием поощрявшего любые секты ради раскола Церкви, толпа "благочестивых" подкараулила и напала по дороге на пастыря, который всегда ездил один, верхом на ослике, без охраны.
"Когда святой возвращался на свой святительский престол, злые люди, последователи учения Новата, будучи разжигаемы великою завистью на святителя Божия, устроили ему засаду на пути в узком проходе, на краю горной пропасти и на берегу болота, вооружившись мечами и кольями. Как только он подошел к тому месту, они напали на него внезапно, устремившись, подобно диким зверям, и, сильно изранив его, сбросили с высокого берега в болотную топь. Святой, оставшись едва живым, простер руки немного кверху и, возведя очи на небо, как некогда святой первомученик Стефан, молился за убийц своих, говоря: "Господи! Не вмени им греха сего". И когда он так молился, одна злая женщина, держащаяся Ариевой ереси, взяв увесистый камень, ударила им святого сильно по голове и убила его. Святая душа Ипатия, тотчас отрешившись от тела, отошла ко Господу. Убийцы, взяв тело святого, скрыли его в находящейся близ того места пещере и ушли.
Но за пролитие неповинной крови их не замедлило постигнуть Божие наказание. Так, на женщину ту на том же месте напал дух нечистый и мучил ее. Она непрестанно била себя в грудь тем самым камнем; потом и все мучители сделались бесноватыми и сильно страдали.
После того земледелец некий, которому принадлежала та пещера (где он хранил солому), ничего не зная о совершенном неправедном убийстве, пришел взять оттуда солому для скота своего и, слыша голоса поющих ангелов, удивлялся и пришел в ужас. И когда он, начав брать солому, нашел мертвое тело, покрытое все ранами, при этом еще более ужаснулся; узнав же в мертвом святого епископа Ипатия, он побежал к своим односельчанам, и они скоро рассказали обо всем этом в городе. Жители города Гангр, тотчас собравшись, пришли с великим плачем на то место и, взяв честное тело святого отца и пастыря своего, погребли его с великою честью. Женщина же убийца следовала за телом святого, несомого к погребению, и на пути била себя тем самым камнем, которым убила Божия архиерея и исповедала во всеуслышание грех свой.
Когда тело святого было погребено, та женщина исцелилась от беснования; исцелились также и все другие, бывшие ранее бесноватыми, сообщники убийства святого, при гробе святого, который и по смерти благодетельствовал врагам своим, по незлобию своему. Много и других чудес и исцелений совершилось там над людьми, с верою приходящими ко гробу святого Ипатия, по его молитвам к Богу".
Само исцеление женщины оказалось наглядным обличением заблуждений новатиан: она-то совершила именно смертный грех, убийство, а Бог её принял опять.
Очень символично, что именно мученик, пострадавший от новатиан, принял обратившегося грешника Чета. Мученичество за доброту и милосердие к падшим - одно из самых возвышенных свидетельств о том, каков наш Бог!
Память священномученика Ипатия празднуется 14/27 ноября - в один день со св. апостолом Филиппом (что символически объясняет их совместное явление татарскому мурзе Чету).
Любопытно "прикладное" преломление образа того или иного святого - за что его почитают, о чём молятся. Иногда это настолько оригинально (например, заступничество от кротов!), что даже трудно предугадать, прочитав житие, в каком направлении двинется дальше народная мысль. Оказывается, "Свт. Ипатий почитается как великий заступник и избавитель от многих бед и напастей. Он спасает от нужды и голода, заботится о вдовах и сиротах, освобождает людей от непосильных разорительных налогов. Покровитель монашествующих, свщмч. Ипатий подаёт скорбящим утешение, раскаявшимся грешникам - исправление и прощение, а заблудших и обольщённых людей избавляет от пагубных страстей. Ипатий быстро возвращает здоровье больным, сгорающим от лихорадки и озноба, страдающим от слепоты, ревматизма, язв и многих недугов. Кроме того, он исцеляет домашний скот и других животных. Святой помогает земледельцам, пресекая нашествие кротов и других вредоносных тварей и делая земли крестьян плодородными. Он также обладает особым даром помогать путешественникам. Великий чудотворец Ипатий покровительствует монастырям и приходам в благополучном устроении земельных и имущественных дел".
В монастыре мне рассказали несколько случаев его помощи людям в наше время. Например, у женщины-проректора одного из московских вузов, долго и тяжело болел сын. Во сне она получила откровение молиться св. Ипатию Гангрскому и, узнав, что в России есть единственная обитель в его честь, приехала сюда. Сын исцелился.
2. Гурий Никитин и другие изографы.
Гурий Никитин - пожалуй, величайший русский иконописец XVII века. Когда-то советские искусствоведы явно предвзято отдавали пальму первенства Симону Ушакову, видя в его иконах и парсунах "зачатки светского искусства", "портретность", "обмирщение". Но одно и то же можно оценивать с точностью до наоборот. Подлинные ценители иконы вполне справедливо отмечают, что полусветская ушаковская тенденция - вовсе никакой не "прорыв", а тупиковая ветвь древнерусского искусства (по-своему, конечно, интересная, но декадансная). Современник же Ушакова костромич Гурий Никитин - крупнейший монументалист эпохи, непревзойдённый мастер "стенного письма", поистине "Андрей Рублёв XVII века".
Родился он в Костроме. В описи 1628 г. упоминается его отец "Микитка Кинешемцев... прожитком добре худ" (то есть очень беден). Значит, Никитин - это отчество. Но отчества тогда легко превращались в новую фамилию. Первые известные работы Гурия (видимо, к тому времени, примерно 30-летнего) относятся к 1650-м годам. Это участие в артели Василия Запокровского - первый заказ в Ипатьевском монастыре, - а также роспись костромской церкви Воскресения на Дебре в 1652 г. На следующий год его приглашают с другими изографами в московскую церковь Троицы в Никитниках. Известность молодого костромича растёт - и вот ему уже поступают многочисленные царские и патриаршие заказы: "стенное письмо" Архангельского и Успенского соборов Московского Кремля (ок. 1660 г.), Царских палат (1664 г.). В 1667 г. он получает титул "иконописца первой статьи".
С 1662 г. (роспись собора переславского Троице-Данилова монастыря) Гурий Никитин до конца своей жизни работал в паре с земляком Силой Савиным. Совместно руководя костромской артелью, они оставили фресковые шедевры в разных уголках России. В 1671 г. расписали ростовский Успенский собор, 1672 - Богоявленский собор родной Костромы, 1675 - Воскресенскую церковь Ростовского кремля, 1676 - Крестовоздвиженский собор г. Романова (ныне - Тутаева). Но общепризнанными вершинами их творчества по праву считаются фрески церкви Ильи Пророка в Ярославле (1680 г.) и Троицкого собора Ипатьевского монастыря (1684 г.). В 80-е же годы Гурий Никитин расписал тобольский (!) Софийский собор, а последнее его творение - фрески собора Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале (1689 г.). В 1691 г. великий изограф, "муж благочестив и бояйся Бога", скончался. Мало что мы знаем о его личной жизни - но весь творческий путь просматривается достаточно чётко по сохранившихся творениям. В ярославской "Повести о построении Фёдоровской церкви" (для которой он написал многие иконы, в том числе главную, храмовую) свидетельствуется о его девственности, безбрачии, хотя монахом он не был. О Силе Савине (Савинове, Савельеве...), с которым они 30 лет работали вместе, известно ещё меньше.
Названный в настенной надписи Троицкого собора третьим после Гурия Никитина и Силы Савина Василий Осипов - также выдающийся изограф. Чуть позже, самостоятельно руководя артелью, он расписал церковь Спаса на Городище в Костроме (ныне старообрядческую), а главный свой шедевр оставил на века в Великом Новгороде - грандиозный фресковый ансамбль Знаменского собора.
Творец главной Богородичной иконы Троицкого собора Кирилл Уланов представляет уже следующее после Гурия Никитина поколение известных иконописцев. Впервые я услышал это имя во время поездки в Юрьевец (см. одноимённый очерк в книге "Великие церкви малых городов").
Ученик Симона Ушакова, "жалованный иконописец Оружейной палаты", Кирилл Уланов († ок. 1731), помимо прочих работ, поновлял в Москве древний Иерусалимский образ Божией Матери. Вернувшись в 1709 г. в родной Юрьевец и приняв постриг в Кривоезерском монастыре, Уланов написал там множество списков Иерусалимской иконы. Многие из них впоследствии прославились как чудотворные. Были на Руси такие иконописцы, которых явно вела в творчестве Сама Божия Матерь и которые в основном "специализировались" на каком-то одном, любимом образе. Так, например, преп. Иоаким Шартомский в XVII веке написал много Казанских чудотворных икон, которые разошлись по всему Центру Руси. Ну, а любимый улановский образ - Божия Матерь "Иерусалимская". Кривоезерский монастырь в советское время был разрушен и затоплен, и в самом Юрьевце не осталось неискажённых, не записанных икон кисти Уланова. Зато в Ипатьевском монастыре Костромы икона его работы не только сохранилась, но и занимает самое почётное место в иконостасе.
3. Первый из династии Романовых.
Конечно, никакой рассказ об Ипатьевском монастыре немыслим без описания важнейшего события его внешней истории - призвания на царство 16-летнего Михаила Фёдоровича Романова. Вот как описывает те дни историк Костомаров:
Посольство явилось в Ипатьевском монастыре 13 марта, во время вечерни. Марфа назначила ему приехать на другой день. Послы для большей важности пригласили костромских воевод, всех служилых и толпу жилецких людей обоего пола; матери несли и вели маленьких детей. 14 марта после обедни двинулось из Костромы народное шествие при колокольном звоне: несли хоругви и иконы, в том числе иконы Московских Чудотворцев, заступников царственного града, и чудотворную Фёдоровскую икону Богородицы. (...)
Марфа с сыном вышли на встречу за ворота монастыря, приложились к иконам и показали нежелание принимать того, что им приехали предлагать; они не хотели идти за образами в соборную церковь. Едва упросили их, чтоб они пошли. После молебна послы вручили Михаилу грамоту, прочитали по наказу длинную речь, извещали об избрании на царство, совершившемся в Москве, и просили ехать в царствующий град.
Последовал отказ. Михаил и мать его отговаривались тем, что избранный ещё в несовершенных летах. (...)
Старица Марфа и сын её несколько времени отказывались: оно во всяком случае так следовало бы из приличия; но для Михаила и в самом деле было мало привлекательного принимать царство в такое время. Употреблён был такой же оборот, как при избрании Бориса: объявлено, что если мать и сын откажутся, то Московское государство будет в конечном разорении, святые церкви и иконы и мощи будут в поругании, а всё это взыщется на инокине Марфе и её сыне. После этого, как бы испугавшись Божия гнева, Марфа Ивановна объявила, что благословляет сына; а Михаил Фёдорович объявил, что по многому моленью и челобитью, учиняется на царском наречении, и принял из рук епископа Феодорита привезённый им царский посох, как знак власти. Прежний посох, с которым он ходил (сообразно обычаю времени, по которому все знатные люди ходили всегда с посохом), он оставил в монастыре на память грядущим векам. Запели многолетие новому царю; потом все прибывшие подходили к царской руке.
После того новый царь с матерью и в сопровождении посольства отправился в Ярославль.
В саму же Москву Михаил с матерью прибыли лишь через полтора месяца - 2 мая. Слишком уж неспокойно было на дорогах от "воров" - подолгу выжидали в Ярославле и Ростове, пока будет обеспечена безопасность проезда.
И хотя мартовские события в Костроме имели лишь символическое значение (Земский собор в Москве избрал Михаила Фёдоровича на царство ещё в феврале), духовно Ипатьевский монастырь был воспринят потомками как несомненная и единственная в своём роде колыбель династии Романовых.
"Колыбель Романовых" посещали многие государи: Екатерина II, Николай I, Александр II, Александр III и, конечно, св. страстотерпец Николай II, в царствование которого отмечалось 300-летие династии.
"Эти дни стали апофеозом древнего монастыря", "это был последний триумф обители", - оценивают "современные летописцы" Ипатьева те события вековой давности. Если бы только обители!..
Любопытно, что большинство русских календарей того последнего предвоенного года вышло с видами Ипатьевского монастыря. Осенённая крестами древней обители, Россия, сама того не зная, вступала на крестный путь, начавшийся уже с 1914-го. В новое Смутное время.
В наше время восстановлен "Романовский обелиск" посреди монастыря, посвящённый событиям 1613 года. Он - небольшой...
В присутствии Царя Небесного не должно быть слишком много царя земного. Юбилей 1613 года опять подошёл вплотную, но... главный в монастыре всё-таки - Тот, Кто выше всех юбилеев и самого времени.
Если мы - не к Нему, а к земному царю, то стоит ли приезжать в Ипатьевскую обитель.
(1). Видимо, это следствие того, что в идеале всякий монастырь - образ Небесного Иерусалима. Но на практике возвести его как точный квадрат часто мешал природный ландшафт да и прежняя, стихийно сложившаяся застройка.
(2). См. Евангелие от Иоанна, гл. 18. К сожалению, русский перевод не передаёт весь глубочайший мистический смысл диалога: "Кого ищете?" - "Иисуса Назорея"" - "Это я"... после чего воины "отступили назад и пали на землю". В церковнославянском Христос отвечает им: "Аз есмь". И это не просто "я", это... имя Бога! Впервые Господь назвался так Моисею: "Аз есмь Сущий" (см. Исход, гл. 3) - то есть Единственный, имеющий жизнь в Самом Себе.
(3). В ХХ веке фрески промывались и реставрировались лучшими специалистами. Некоторые из них отдали этому делу свою жизнь... в прямом смысле слова. В 80-е годы реставратор Кельдыш упал здесь с высоты и разбился.