Тихо. Очень тихо. Такой тишины никогда не бывает. Не поют птицы, не жужжат мухи. Ни шелеста автомобильных шин по тротуару, ни звука шагов прохожих. Обычный августовский вечер в Париже...
Мишель вздрогнул и сбросил с себя оцепенение. Со стороны Сены подул свежий ветер. Один, два, три его порыва - и запах горелого пороха рассеялся. Мишель вдохнул полной грудью и посмотрел в сторону Эйфелевой Башни, откуда поднимались клубы дыма. И тут же тишина исчезла в надвигающемся лязге гусениц.
- Танки сзади! - послышался сверху тревожный выкрик Жюльетт. Все, кто сидел на баррикаде, всполошились. Толстый Эжен, бывший жандарм, стал перелезать поверху и едва не застрял ботинком. Люсьен, Мишель и Серж обошли баррикаду вдоль стены ближайшего дома. Ну что - за бутылки Молотова? Угостить бошей горячим коктейлем...
Серые танки с крестами приближались не спеша, не стреляя, видимо, не будучи в уверенности, что на баррикаде остался кто-то живой. Но вот с ближайшего танка застучал пулемёт. Баррикада безмолвствовала. Пулемёт дал ещё пару коротких неуверенных очередей и замолчал. Танки притормаживали, из башен высовывались солдаты с перепачканными лицами. 'Не стрелять... рано'. Послышались команды на немецком, и спустя несколько секунд к баррикаде подбежали пехотинцы с автоматами наперевес.
Выстрелы грянули залпом. Двое солдат покатились по земле, ещё четверо бросились ниц, прячась от пуль восставших, а один из членов экипажа, высунувшийся слишком далеко из башни, зашатался, хватаясь за окровавленное лицо. И тотчас сверху на соседний танк свалилась бутылка с зажигательной смесью. Мгновение - и машину охватило пламя. Два других танка выстрелили в упор по баррикаде, подняв облако пыли и разметав всю её середину. Грохот, пламя, частые щелчки выстрелов, облако пыли...
Но вот всё смолкло. Полуразрушенная баррикада притихла, слабо дымясь после взрывов. Подожжённый танк полыхал, и оттуда выпрыгивал наружу экипаж. Соседние машины отъехали назад, чтобы не оказаться задетыми огнём. Тот из танков, который следовал позади, развернул башню, поднимая ствол орудия, и выстрелил несколько раз вверх, туда, откуда упала бутылка с зажигательной смесью. В нескольких окнах верхнего этажа полыхнуло. Солдаты, лежавшие перед баррикадой, поднимались на колени, трясли головами, оглушённые близкими взрывами. Сзади приближалось ещё десятка два немецких пехотинцев. Они забегали в подъезды, наугад стреляли вдоль лестничных пролётов и сразу возвращались к своим. Минута - и не менее десяти солдат Вермахта приблизились к баррикаде...
И в тот же миг из обоих ближайших подъездов соседних домов ударили очереди шмайсеров. С противоположной стороны баррикады вылетели две бутылки с зажигательной смесью. Одна из них шлёпнулась среди немецких солдат, обдавая их ноги пламенем, а другая упала рядом с уже горящим танком - мимо, а впрочем, нет, коктейль Молотова разлился, и столб огня заставил попятиться тех пехотинцев, которые отстали от своих товарищей...
Прежде чем немцы успели отреагировать, перегруппироваться, сверху снова обрушились бутылки с огнесмесью - две сразу, за ними ещё и ещё. Вспыхнул танк, который только что стрелял по дому. Улица между двумя подожжёнными танками превратилась в огненное озеро. Баррикада ожила, с нескольких сторон её раздались выстрелы, поражая ошеломлённых немцев. Два уцелевших танка не смели стрелять по повстанцам, чтобы не попасть в своих. Они выстрелили по разу вверх и начали осторожно пятиться назад, избегая зон огня. Следом за ними стали отступать и пехотинцы, беспорядочно стрелявшие в разные стороны.
И вдруг снова пришла нарастающая тишина. Вдали ещё лязгали гусеницы, слышались чьи-то крики, но рядом с баррикадой не раздавалось ни звука.
Жюльетт вышла из подъезда. Она хромала, шаталась, её лицо было черно от копоти. С края баррикады поднялся Мишель.
- Жюльетт! Ты как?
Она не отвечала, неподвижно глядя перед собой, спотыкаясь на каждом шагу. Мишель поспешил к ней, осторожно подхватил, сел на край баррикады, придерживая измученную девушку.
- Ребята, у кого-нибудь есть вода? Кажется, она контужена!
- Да... есть вода. Держи, - Эжен протянул флягу. Мишель вынул носовой платок, смочил его, вытер лицо Жюльетт, затем аккуратно приложил флягу к её губам.
- Жан погиб. Уже умирая, бросил четыре бутылки. Мишель, я больше не могу. Сил нет.
Все замолчали. Вдруг Эжен встрепенулся:
- Ребята, может, похороним наших по-человечески? - И уже тише добавил:
- А потом и нас кто-нибудь...
Никто не ответил. Из-за баррикады вышел Люсьен, устало волоча за ремень карабин по земле. Уцелевшие защитники этого района Парижа застыли не двигаясь, будто окаменев. Задумались о павших? О собственной участи? Просто не осталось сил? Если бы сейчас же появились немецкие солдаты, едва ли кто-то смог бы оказать им сопротивление.
- Молодые люди! Я вам принесла покушать! Возьмите скорее!
К ним спешила женщина лет сорока, по виду - уличная проститутка. Испуганно оглядываясь на обгоревшие танки и трупы, спотыкаясь на каблуках, она несла две набитые сумки. Эжен поднял голову:
- Да... мадам. Спасибо вам за еду. Очень вовремя.
Не успев выслушать слова благодарности, женщина поспешно поставила сумки перед Эженом и быстро удалилась, цокая каблуками по булыжникам. Уцелевшие бойцы зашевелились, даже Жюльетт подняла голову.
Покончив с едой, защитники баррикады снова погрузились в апатию. Да и что было делать или говорить? Боеприпасы и бутылки с огненным коктейлем на исходе. Из десятка тех, кто накануне пришёл сюда с оружием, в живых осталось четверо. Кое-как продержались против танков и пехотинцев Вермахта - и только. Попробовать разойтись по домам? И на это сил нет. Всё ушло, кроме мучительного чувства безысходности перед лицом несокрушимого врага, который просто ещё не взялся за них в полную силу, но сейчас готовится к смертельному удару...
И всё же минута шла за минутой, ночь бесшумно проползала по застывшему в бессильном отчаянии Парижу, а немецких солдат не было видно. Люди начали дремать. Понемногу в сердце закрадывалась надежда: может, не так уж плохо дело? Что, если наци отвлеклись какими-то другими делами и больше не появятся здесь вплоть до прихода американцев? Американцы... где они? Может, совсем близко, только не видно и не слышно их? Так ведь и наци пока не слышно...
Ночь постепенно уходила, сменяемая ранним утром. Над Орсэем занималась заря. Последняя заря в жизни тех, кто поднял оружие для защиты своего народа от гитлеровских убийц?..
Они все вздрогнули одновременно. Они вздрогнули, потому что услышали лязг гусениц. Прощай, надежда...
Сухой и холодный лязг стали по булыжникам нарастал. Становилось ясно, что танки приближаются со стороны Сены. Значит, прорвались туда боши. И теперь не осталось ничего, кроме смерти. Глупая это будет смерть, ведь и защищаться нечем. Но отступать... Что толку? Район всё равно оцеплен, да и сил не осталось. Пусть уж сразу...
Рокот двигателей, лязг гусениц - это раздавалось совсем уже близко. Мишель поднялся во весь рост: хоть не в подвалах гестапо принять смерть. Ну же, где вы? Мы здесь, вот!..
Теперь танки были видны очень отчётливо. Они двигались со стороны ближайшего моста прямо на баррикаду, не стреляя и не сбавляя ход, словно понимая, что защитники уже обессилены. Что же, так быстрее, давайте уж...
Словно загипнотизированный, Мишель не мог оторвать взгляд от стальных убийц. До него не сразу дошло, что над передним танком развеваются два флага. Только когда пронёсся порыв ветра, Мишель встрепенулся и негромко вскрикнул.
В лучах утренней зари флаги над танком были видны очень отчётливо. Американский и французский.
В город вступала танковая дивизия генерала Леклерка.