Он сидит в плетеном кресле, потягивает кисловатый компот из лотосовой чашки. У Его ног на циновке расположилась Она в обнимку с очередным народным инструментом. Ее глаза полуприкрыты, пальцы оглаживают шершавый бок музыкальной игрушки. Он любит смотреть, как Она ласкает инструменты: есть в этом нечто вульгарное, будто Она хочет возбудить вещи до того состояние, когда они непроизвольно начнут извергать музыку.
- Ты собираешься играть?
Она чуть приподнимает голову, но глаза не открывает. Мягкие губы шевелятся, не теряя улыбки:
- Не сейчас. Эта штука издает самые ужасные звуки на свете. Ее придумали для того, чтобы пугать ночь.
- Сейчас уже вечер,- говорит он и толкает створку окна. Комната наполняется влажными садовыми запахами. Слышно, как в сумерках заводят первые рулады аквалии. Когда наступит полная темнота, над прудом уже будет греметь хор в сотню глоток. Он никогда не мог понять, в чем прелесть аквалий и зачем каждую весну Она, усталая и больная, принимается за чистку водоемов, а потом осторожно выпускает икру под листья кувшинок. Но как только вылуплялись первые головастики, Она расцветала на глазах, и за одно это Он готов был смириться с любыми гадами. Вот и теперь Она замерла, мечтательно вслушиваясь в далекое пение своих питомцев.
- Совсем взрослые,- бомочет Она спустя несколько минут.- Ты слышишь, уже поют о любви.
- Как только ты их понимаешь?- Он гладит Ее по щеке и нечаянно задевает висок. Основательная прядь волос остается в Его пальцах. Но Она даже не замечает потери - волосы выпадают уже совсем легко и безболезненно.
- Ты бы тоже мог понять, если бы захотел. Но ты всегда так занят, дорогой. Тебе некогда тратить время на болтовню.
- С тобой я готов говорить в любое время,- возражает Он. - Зачем мне другие собеседники, когда есть ты?
Она благодарно льнет к Его колену. Потом протягивает руку:
- Как тебе нравится мой маникюр?
- Интересный,- Он никогда прежде не видел такого густого лака.
- И кровоподтеков не заметно, правда?- Она с удовлетворением машет пальчиками.- Мои руки почти как здоровые. Если придут соседи, я, наверное, даже не буду надевать перчатки.
Надеюсь, никто не придет, думает Он, но произносить этого вслух не собирается. Она рассказывает что-то о косметике, каких-то молодильных водорослях и восстанавливающих молоках, и лицо Ее возбужденно пылает. Хотя нет, пожалуй, румянец не имеет отношения к Ее радостям и надеждам. Багровые пятна на скулах за считанные минуты превращаются в сизые, пятная нежную кожу синяками. Он отворачивается к окну, стараясь делать это как можно незаметнее.
- Ты не слушаешь?- кажется, Она удивлена тем, что Ее не прерывают.- Я тебя раздражаю?
- Нет, что ты. Просто меня немного оглушила ночь. Эта темнота такая мягкая...
Она впервые широко открывает глаза, в них отражается черное небо с крошечными искрами звезд:
- Мягкая, как в детстве. Помнишь, когда мы были маленькими, вокруг царила тьма?
- Не помню,- отвечает Он.
- Но эта тьма, она защищала нас, кормила, укрывала, пела песни, помнишь?
- Нет. Я предпочитаю не оглядываться назад, мне хватает настоящего.
Она замолкает и, кажется, грустит. Он не любит, когда Она печальна. Поэтому пытается солгать:
- Иногда мне снится что-то вроде юности. Но мне кажется, это просто глупые видения, даже кошмары. Знаешь, такие галлюцинации обожают трактовать психоаналитики: всякие там мутные воды, пучеглазые бесполые чудовища, пожирание гигантского трупа, причем я во сне убежден, что это моя мать. А потом бегство во тьму, где меня душит что-то невидимое, душит, пока я не заору. Тут я всегда просыпаюсь.
Она улыбается. Он и рад за Нее, и одновременно раздосадован, что Она так легкомысленно отнеслась к Его откровениям - а ведь подобное не каждому врачу расскажешь.
- Ну, в общем, ты поняла: я не хочу лишний раз вспоминать детство. По-моему, ничего хорошего в нем не было.
- А для меня было - я ведь встретила тебя. Выбрала одного из всех и навсегда.
Он целует Ее в темя и мимолетно удивляется тому, как горяча Ее кожа.
- Для меня других не было и нет,- говорит Он твердо.
- А ты не жалеешь?
- Больше мне никто не нужен. Любить тебя, ласкать тебя, служить только тебе - в этом смысл моей жизни.
Она смеется, смех быстро переходит в хрип и кашель. Она хватает Его ладонь. В огромных глазах наливается тьма, поглощая и радужку, и белок.
- Ночь... ночь уже пришла?
Яростно поют аквалии, заглушая все прочие звуки. В их воплях Его голос чуть слышен:
- Да, дорогая.
Музыкальный инструмент начинает гудеть, когда Она касается струн. Мелодия срывается из минора в мажор, то взлетая жалобными визгами, то падая тяжким топотом. Он словно наяву видит стены, которые строятся из грубых аккордов - мощные прочные стены, за которые ночь не может пройти. Играй, любимая, пугай темноту, спасайся от кошмаров! Но в один миг все меняется, и Она, уставившись незрячими провалами глаз в сторону окна, резко завершает мелодию: в стене открываются врата.
- Милая...
- Извини, больше не могу. Я... Не плачь, все идет так, как должно. Мне жаль только, что ты будешь так одинок.
Он подхватывает Ее на руки и встает. Она приникает к Его груди и бормочет еле слышно, словно сквозь сон:
- Ты отнеси меня к ним, пожалуйста. Я хочу еще раз... я уже не могу их увидеть, но хотя бы послушать... дотронуться... они совсем выросли...
Он несет ее в сад, к темным водоемам, кипящим от буйствующих аквалий. На несколько мгновений твари замолкают, оценивая опасность, но потом вновь принимаются за песни. Она счастливо смеется, и смех растворяется в воплях малышни.
- Отпусти меня,- Она тянется тонкой рукой к воде, но Он крепко сжимает Ее в объятиях.- Пожалуйста! Ты ведь знаешь, так надо. Для меня, для тебя, для них.
- Мне плевать на них.
- А мне нет. Это наши дети. Наше будущее. Моя жизнь. Прошу тебя, если ты действительно любишь...
Он прижимает Ее к себе так сильно, что Она даже вскрикивает, но потом бережно опускается на колени у самой кромки пруда и кладет легкое тело на воду. Ее пальцы успевают погладить Его ладонь, а бледные губы - шепнуть неразборчивую благодарность, прежде чем аквалии набрасываются на долгожданное лакомство. Горячая питательная плоть - вот то, что необходимо личинкам, чтобы начать превращение. Он смотрит, как аквалии одна за другой выбираются из пятнистых шкурок и ползут, задыхаясь, на сушу, где впервые делают настоящий вздох. Он смотрит, как дети учатся вставать на ножки. Он слышит, как они смеются Ее голосом, сначала младенческим, потом стремительно взрослеющим. И когда Ее голос начинает звучать со всех сторон, Он входит в воду.