Солнце было теплым, вода была чистой, трава была мягкой.
Все компоненты для сотворения собачьего счастья (кроме, разве что, вкусненького хрящика) налицо. Тогда скажите, почему, почему мне с самого утра неспокойно?
Уже к полудню мне стало так отвратно на душе, что я даже
вылизал себя с шеи до пят - думал, может, паршу подцепил? Но
нет, шкура оказалась гладкой и вполне чистой. Правда, была
одна странность - блохи тоже сбежали.
Пробежавшись по рынку, я наткнулся на Волкодава. Старик
распластался на ящиках из-под зелени, которые все окрестные
торговцы сваливали за лавкой табачника, и дремал. Правда,
почуяв меня, он соизволил приподнять бородатую морду. В ней
запутались корешки и веточки укропа.
- Привет, Волкодав!- Я, как младший, почтительно опустил
хвост горизонтально и лишь тогда помахал им.- Слушай, отчего
бывает так... ну, это... ну, ты понимаешь...
- Бывает так скверно?- закончил старик, не дожидаясь
окончания моих спутанных объяснений.- Эт просто, эт ты еще
молодой, ни разу не сталкивался.
- Ну, ну?- поторопил я его.
- Враг идет,- ответил Волкодав и хмуро покосился на
солнце.- Кошки уже свалили из города, а крысы пока
еще тут, жадность их как на цепи держит. Пока рынок не закроют,
крысы нипочем не сбегут.
- Хм...- Я сел и почесал за ухом.- А что мы? Мы-то чего
ждем?
Волкодав зевнул, показав роскошные, все еще белые и
острые зубы, опустил башку и пробормотал, снова погружаясь в
дремоту:
- А кто этого дурашку двуногого защищать будет? Герои,
что ли? Ты молодой, стаи у тебя нет... ты и беги...
Отлично, подумал я, дело пахнет кошками, раз он так
говорит. Волкодав был бойцовым псом и за своего человека мог
порвать любого. Но теперь он даже не готовился к драке, и вид
у него был такой, словно Волкодав уже смирился с поражением.
Нет, конечно, биться он все равно будет, не в его характере
сдаваться, но шансов почти нет.
- Слушай, слушай,- я вновь рискнул потревожить старика.-
Может, тебе помочь? Ты сам учил меня драться, скольких Рыжих
мы помяли, так давай я повоюю за тебя!
Волкодав ехидно фыркнул, его лохматые брови вскинулись,
однако глаза он так и не раскрыл.
- Иди, иди отсюда, Тарди, ты еще даже щенков не наделал,
незачем тебе дохнуть.
Раз так, я пошел по улице к Белому кварталу. Там жила
стая людей, которые иногда выбрасывали мясные хрящики - как
раз такие, как надо, чтобы заесть обиду. В самом деле,
Волкодав, конечно, пес основательный, но нельзя же вот так
запросто от меня избавляться! Да еще и прозвище мое припомнил,
пусть не самый гадкий вариант, но тоже неприятно. Вот будь на
месте Волкодава кто-нибудь из Рыжих, непременно обозвали бы
меня Бастардом - еще бы, каждая собака в городе считает своим
долгом попрекнуть меня тем, что мамаша родила меня не от
нормального кобеля, а... А вот от кого, она и сама толком не
знала. Оно и понятно, суки об эту пору вообще мало что
соображают. Но достается-то мне, а не ей!
Растравив себе душу такими мыслями, я уже готов был сам
искать драки, просто чтобы отвлечься. Мелькнувший за домами
рыжий хвост я воспринял как подарок судьбы и со всех ног
рванул за ним. Ветер был с моей стороны, так что я не сразу
почуял неладное, а когда вывернул из-за угла, оказалось уже
поздно. Я столкнулся нос к носу со всем кланом Рыжих, включая
двухнедельных щенков и патриархов. Стая в двадцать семь рыл
уставилась на меня. Люди с почтением обходили остров рыжих
спин, старая не привлекать внимания резкими движениями. Я
низко пригнулся и выдал долгий рык, хотя желание драться у
меня здорово поостыло.
Рыжая Кость и Рыжий Загривок сделали два напряженных шага
в мою сторону, но резкая команда Рыжей Седой их остановила.
Матерая сука посмотрела мне прямо в глаза:
- Сегодня не время драть шкуры, Бастард. Мы уходим. И
если у тебя есть хоть капля мозгов, ты тоже не станешь
дожидаться Врага. Можешь идти с нами, если боишься
одиночества.
Я чуть не подавился слюной от таких слов: чтобы я
куда-нибудь отправился с Рыжими? Да, может быть, мне еще
всучат в зубы кутенка?!
- Благодарствую, Седая, я иду своей дорогой,- ответил я,
стараясь сдерживать негодование.
- Дело твое,- проворчала та и потрусила по улице, увлекая
за собой стаю.
Рыжий Загривок напоследок клацнул зубами, предупреждая
меня от необдуманных шагов. Я же злорадно пометил ближайший
забор в знак того, что Рыжим в этом городе больше ничего не
светит.
Забавно, но людей совершенно не заботило то, что животные
сваливают от греха подальше. Наверное, люди в чем-то сродни
крысам: жадность и лень подавляют в них чувство опасности. Не
у всех, конечно. Детеныши заливались слезами и визжали как
поросята, но их родители старательно не обращали на это
внимания. Вон в том окне с мерзко пахнущими цветами жила моя
знакомая девчонка. Она была слепая, поэтому папаша купил ей
большую белую собаку с дурацким именем Чиго. Как выяснилось,
имя было под стать его обладателю - этот Чиго оказался упрямой
и мерзкой похотливой скотиной, которого ненавидели все
дворовые псы. Он не только не помогал девчонке, но делал все,
чтобы затруднить ей жизнь: прятал ее башмаки, гадил где ни
попадя, на улице дергал поводок так, что девчонка падала. В
общем, однажды выкрутасы Чиго увидела Матерая и сказала, что
таких собак надо учить кровью. Она собрала пятерых бойцов
(меня в том числе) и велела выбить дурь из башки Чиго, что мы
не без удовольствия и сделали. Потом я отвел девчонку домой,
потому что она осталась без поводыря, и еще месяц присматривал
за хромающим Чиго, напоминая ему постоянно о своем
присутствии. Надо сказать, мозги мы ему хорошо прочистили.
Сейчас девчонка сидела на крыльце одна, рассеянно гоняя
палочкой тряпичный мяч. Когда мячик откатился слишком далеко,
я сбегал за ним и сунул его девчонке в руку. Она сразу узнала
мой запах и заулыбалась:
- Привет, дружок! Хорошо, что ты здесь, а то Чиго куда-то
запропал. С утра побежал во двор и до сих пор не вернулся.
Ага, значит, белый трус удрал. Мда, что тут скажешь?
Пришлось лизнуть ладошку девчонки.
- Знаешь, дружок, мне сегодня так тревожно,- пожаловалась
девчонка.- Словно сердце кто-то давит. Что-то должно
случиться, что-то нехорошее.
Бедняга, валила бы ты отсюда! И семью свою прихватила бы.
Ты же не боец, как Волкодав, ты еще кутенок, да к тому же
слепой. Уходи.
Она пожала плечами:
- И куда я пойду? Кто мне поверит, дружок?
Девчонка неплохо понимала собак, но, как и все люди, не
хотела в этом признаваться. Вот и сейчас, она услышала мои
слова, но только отмахнулась: так она и будет тут сидеть, пока
не придет Враг. Ладно, это ее выбор.
Я вежливо махнул хвостом, зная, что она все равно этого
не увидит, и побежал на запад - оставалось проверить еще один
участок моей территории, дворцовые склады.
Первое, что пришло мне на ум, когда я протиснулся под
воротами во двор, это непривычно чистый воздух. Почти не пахло
кошками и мышами. За то время, что я кружил между ящиками и
навесами, мне не попалось ни одного таракана, ни одного
муравья. Даже мухи не слетелись на свежий конский навоз. Я
сунулся было в конюшни, но там с пеной у рта бранились жеребцы
(они всегда обвиняют друг друга, если им страшно), и мне
пришлось спешно ретироваться. Зато в курятнике, в полном
затишье и запустении я обнаружил Сенную, красивую и мудрую
дочь одного из графских гончих и Дворовой Серой. Сенная была
моей первой женой. Тогда она не принесла щенков, а зимой в
должное время меня рядом не оказалось, и Сенная понесла от
Белого Когтя. Глядя на нее, окруженную семью толстыми славными
малышами, я вновь ощутил приступ беспокойства.
- Сенная, а ты не собираешься уходить?
Она сразу поняла, о чем я. Облизнув одного из детенышей,
она грациозно поднялась на стройные крепкие ноги. Я заметил,
как провис ее мягкий живот, украшенный длинными темными
сосками, полными молока.
- Не бросать же их,- сказала Сенная.- Это мои дети.
- Я мог бы тебе помочь перетащить их за город,- предложил
я.- Ты - это не Рыжие.
- Вот именно,- кивнула она.- И нас двоих не хватит, чтобы
отнести подальше семерых кутят. Я не кошка, которая спасает
столько детенышей, сколько удастся, я предпочитаю остаться здесь
с ними всеми и буду их защищать.
- Одна? У тебя нет шансов.
- Она не одна,- услышал я гулкий рык. Мы редко виделись,
потому что на дворцовые псарни парней вроде меня не допускают,
но я узнал голос Белого Когтя. Его охотничье завывание было
боевым кличем всех графских гончих. И вот сейчас Белый Коготь
собственной персоной входил в грязный курятник.- Я тоже буду
здесь.
- Лучше бы ты помог нам спрятать малышей,- упрекнул я.
- Я вожак псарни,- ответил Коготь.- Если я хоть на час
оставлю своих, они подумают, что я сбежал. Тогда прощай
дисциплина.
- Что тебе дороже - свора, где каждый второй готов за
горло стащить тебя в грязь, или Сенная?- возмутился я.
Оба уставились на меня как на кота, и я подумал, что
сморозил глупость. Ну да, благородная кровь, язви ее... Сейчас
еще напомнит мне...
- Бастард, иди своей дорогой,- гордо сказала Сенная. Я
чуть не поперхнулся - уж от нее я этого никак не ожидал.
Оставалось только развернуться и уйти, не виляя хвостом.
Больше на этом дворе меня ничто не удерживало.
До самого вечера я бесцельно мотался по городу, по
кварталам, что еще вчера принадлежали Рыжим и Пегим,
раскапывал их заначки и метил деревья, а потом прилетел ворон,
этакая большая смоляная скотина с горящими глазами. Он сел на
самый верх мусорной кучи, в которой я рылся, и долго пялился
на меня, пока мне это не надоело. Я рявкнул на него, чтоб он
убирался ко всем котам, а ворон распустил крылья, будто
собирался погреться в лучах заходящего солнца, и вдруг
спросил:
- Это тебя прозвали Бастардом?
Мне говорили, что вороны и сороки умеют подражать любой
речи, но эта фраза прозвучала вполне осмысленно. Я насторожился,
и по хвосту до самого кончика прокатилась волна горячей дрожи,
какая бывает перед хорошей дракой.
- Ну, меня. А тебе что за дело?- ответил я.
- Мне-то никакого,- проворчала птица.- Поганый городишко.
А где твоя мамаша?
- Год назад померла. А что?
- Прекрати переспрашивать. Интересно, ты на нее сильно
похож?
Я задумался: а в самом деле, на кого я больше похож, на
мать или неведомого отца? Например, вся моя знакомая родня не
различала краски - а я их видел. Потом, раны и ушибы заживали
на мне так быстро, как ни на одной собаке. Может, это от
папаши? Ну, хотя, если он действительно не был кобелем, а я
получился псом до мозга костей, то, видимо, пошел в мать. Но
зачем говорить об этом глупой птице?
- Моя мать была Крапчатой, а я уродился черным. Сам
думай.
Ворон захихикал:
- Кое-кому будет приятно это знать.
И улетел прежде, чем я успел выдрать ему хвост.
Тем временем людей, наконец, проняло. По площадям и широким улицам поскакали всадники, купцы в дикой спешке захлопывали свои лавки и навешивали пудовые замки, многие, подхватив своих чад и узлы с вещами, кинулись к воротам. Я лежал на цветочной грядке неподалеку от Восточного входа и наблюдал запоздалую суету с некоторым удовлетворением. У тех, кто запасся лошадьми, был еще шанс: напуганные твари готовы были мчаться без оглядки хоть всю ночь. Но у пеших, да при наличии тачек и тележек... Люди довольно медлительны. И потом, будь у них голова на плечах, они бежали бы на запад, за солнцем, или на худой конец, на север. Горожане же прыснули во все стороны, как тараканы из-под перевернутой миски.
Кстати, увидел я графский кортеж, за одним из фургонов
которого бежали гончие и ищейки с дворцовой псарни. Белый
Коготь бежал впереди своры - этого следовало ожидать. Вряд ли
в фургоне ехала Сенная со щенками, но теперь у меня не было
желания возвращаться к ней и помогать. Каждый делает свой
выбор.
Ночь опустилась брюхом на город, выплюнув на небо бледную
круглую луну. Я подумал, что неплохо будет попозже забраться
на крышу казармы и отметить общее бегство хорошей песней. Пока
я не трогался с места, чтобы ненароком не попасть под колеса
или копыта. На южной окраине что-то полыхнуло: видимо, хозяева
в панике забыли погасить очаг, и искры, разлетевшись,
добрались до чего-то горючего. А поскольку люди бегут из
города, то вряд ли кто-то удосужится потушить огонь. Значит,
уже к утру от южных кварталов останутся лишь угольки. Прощай,
родное гнездо!
Потом наступило затишье, только рыдающие завывания женщин
перекатывались в ночи. Я перебрался к казармам, по ступенькам
полуразрушенной стены ограды поднялся на плоскую крышу и
оглянулся на город. Южные кварталы уже переливались веселыми
языками пламени, запад был погружен в полную темноту, на
севере, на центральной площади у собора столпились люди,
множество людей, факелы и фонари в их руках дрожали. Луна уже
налилась молочным сиянием, маня своей недоступной близостью, и
я начал песню.
Сегодня никто не отвечал мне, никто не присоединял свой
голос к моей ночной молитве, и даже сверчки не нарушали
назойливым звоном торжественного служения Ночи. Я пел, поминая
ушедших в небытие и тех, кто еще не пришел, я призывал
благословение луны на нас, острозубых бойцов, быстроногих
охотников, любящих и верных, жестоких и смертоносных. И та,
что дает холодную влагу носам и очищает слух, слушала мою
песню, а стоны и плач людских толп эхом разносили мой вой.
И когда я завершил песню, Враг вошел в город. Небо
взорвалось летучими мышами и тварями, похожими на помесь
гигантского москита и галки. Тени, более плотные чем обычно,
скользили по опустевшим улицам, смыкая кольцо вокруг северной
площади. Восточные кварталы оплели тонкие паутины молний, как
живые разбегавшиеся между домами и вновь стягивавшиеся в
блестящие шары. Призрачный хохот налетал с порывами ветра,
привидения и духи затеяли возню над крышами. А потом я увидел
Его.
Как грозовое облако на крылатом коне появился он на
северной площади. Человеческий крик взвился до небес и стих,
уступив место карканью ворона и воплям призраков. Потом
короткий визг достиг моих ушей - Волкодава нет больше среди
живых. И я понял, что должен идти туда, на площадь. После
смерти Волкодава я остался единственным бойцовым псом города,
и обычай велел мне взглянуть в глаза тому, кто победил одного
из нас.
Мертвецы валялись на улицах, примыкавших к соборной
площади. Страх все еще жил в их остекленевших глазах и рвался
наружу, чтобы стать новым отрядом призраков в гвардии Врага.
Рядом с храмом все еще стояло около сотни живых, окруженных
неведомыми не пахнущими ничем шипастыми многохвостыми и
многоголовыми тварями. Верховного священника не было видно -
еще бы, его экипаж покинул город одним из первых! - зато его
служки приняли на себя всю мощь удара. Вот они, десять
мальчишек в некогда белых робах и шитых золотом плащах, стоят
перед Врагом, не надеясь на пощаду и готовые сражаться до
последней капли крови. Маленькие бойцовые псы церкви,
брошенные на арену впервые и сразу попавшие на матерого
противника, растерянные и израненные, они все еще надеялись на
чудо. Враг спрыгнул с коня, оказывая им честь, но мальчишки
уже не могли оценить этого жеста. А я вышел и остановился
перед ними, чтобы посмотреть в глаза победителя.
Сила грома! Мне говорили, говорили, что это бывает, но я
не верил! Старые псы рассказывали мне, что однажды в жизни
может случиться такое... когда ты увидишь того, кто станет
твоей жизнью, твоей смертью, твоей кровью, когда сердце твое
вдруг попадет в унисон движению его воли, а твое дыхание
смешается с его запахом... тогда ты поймешь, что это -
Повелитель, кумир и хозяин всего, что есть в тебе. Тот, за
которого ты готов будешь отгрызть себе все лапы, перед которым
тебе захочется вылизывать землю, и ради которого когда-то ты
был зачат родителями. Так говорили мне, но я не верил. И это
случилось со мной.
Потрясение было так велико, что я даже не знал, упасть ли
мне перед ним на брюхо или запрыгать от счастья, а потому так
и остался стоять как вкопанный. А Враг... Повелитель, он тоже
замер, остановив карающую руку.
И потом он протянул ее ко мне, но не угрожая, а лаская.
Когда Повелитель коснулся моего лба, я стал самым счастливым
псом Вселенной.
- Семь кругов бездны! Ты нашелся, ты все-таки нашелся,
малыш,- бормотал Повелитель, гладя меня.- Единственный щенок
моего Майтера, вылитый отец...
Люди безумными глазами смотрели на нашу встречу, сбившись
как стадо овец. Молодые служки беззвучно шептали молитвы.
Ворон бормотал что-то на луке седла крылатого жеребца. А руки
в окровавленных перчатках ласкали меня, почесывали за ушами,
перебирали шерсть. И для меня не было в мире ничего, кроме
этих нежных рук, голоса и глаз.
- Поехали домой, Тифон - я буду называть тебя Тифоном, ты
согласен? Мой маленький принц, последний из адских гончих, мое
сокровище! - прошептал Повелитель и встал, а я занял место у
его правой ноги.- И пусть этот город катится к черту, вместе
со всеми артефактами и летописями, здесь меня больше ничто не
интересует.
Он сел на коня, и ворон взмыл в воздух, карканьем созывая
призраков и шипастых монстров. Потом отряд Повелителя двинулся
вон из города, сначала по земле, а затем выше и выше, ступая
по пустоте как по лестнице, и я шел подле коня моего
властелина, не задумываясь над тем, как мне это удается. И
когда я в последний раз оглянулся, чтобы приветствовать песней
конец своей прежней жизни и начало новой, моя песня стала
огнем.
.......................
День начался с перебранки. Кровин, распушив перья, что-то
прокаркал в адрес нерасторопного слуги, разносившего корм.
Агата ему возразила. Ворон обрадовался вниманию и осыпал
пантеру самыми извращенными ругательствами, на какие был
способен его дьявольский мозг. Агата вспылила и в красках
описала подробности происхождения Кровина. Остальные обитатели
зверинца с интересом наблюдали за словесной дуэлью, торопливо
пожирая завтрак, чтобы присоединиться к перепалке. Я вылизал
миску, посмотрел на обоих спорщиков и подумал, стоит ли
принимать чью-то сторону? Агата была мне симпатична, хотя, по
сути, оставалась большой кошкой, а Кровин, чью дружбу я высоко
ценил, обладал натурой задиры и склочника - таких я обычно не
поддерживал. Поэтому я в конце концов просто покинул зверинец
и отправился гулять.
Я и Кровин обладали привилегией свободно ходить где
вздумается, чем и пользовались каждую досужую минутку. Когда
ворон пребывал в благодушном настроении, он показывал мне свои
излюбленные кабаки и таверны, где повара были щедрыми, а
посетители никуда не спешили. Несколько простых трюков, учил
Кровин, - и все будут наперебой угощать тебя. Только упаси
тебя показаться умнее обычного зверя: тогда дружбе конец,
алчность заставит кого-нибудь принести веревку или клетку,
чтобы захватить тебя в плен. Дай лапу, покружись или подай
голос, но не старайся удивить, говорил Кровин. И я всегда
следовал его примеру.
Сегодня я направился в городок, который я нашел сам, без
подсказки ворона. Маленькие белые домишки лепились друг к
другу как ласточкины гнезда, пальмы обрамляли богатые дворы, а
дворики попроще окружали густые заросли цветущих кустов.
Только по этой примете и можно было отличить местную знать от
бедняков. И те, и другие собирались вечерами у Абдаллы, чтобы
отведать его знаменитый кус-кус. Коренастый сухой мужчина с
кожей настолько смуглой, что она могла соперничать цветом с
мореной древесиной, Абдалла был искусным поваром и передал
свое знание сыновьям. С утра до вечера они готовили баранину и
овощи, варили липкие сласти и пекли тончайшие лепешки, и
ароматы их кухни властно царили над городком, привораживая
всех жителей мужского пола. Женщины же терпеливо ожидали
возвращения супругов и отцов, которые, если не забывали,
приносили им немного медового лакомства.
Мне нравились эти люди: в меру спокойные и улыбчивые,
строго придерживавшиеся запретов на вино, любящие компанию и
музыку, они принимали мое присутствие как должное и не
забывали поделиться со мной жирным куском. Здесь мне не надо
было унижать себя фокусами - все происходило само собой.
Когда я появился во дворе Абдаллы, его гости
приветствовали меня как старого знакомого. Я прошел в тень и
лег, после обильного завтрака есть еще не хотелось, я просто
наслаждался отдыхом и запахами хорошей кухни. Незнакомый
человек, безбородый, в отличие от остальных зрелых мужчин, и в
белом одеянии, которое резко контрастировало с цветными
халатами и рубахами горожан, уставился на меня как на диво
заморское.
- Послушай, добрый гость,- упрекнул его Абдалла, подавая
блюдо с подливами и тушеными орехами,- невежливо так
рассматривать нашего пса.
- Это твоя собака?- просипел незнакомец.
- Нет, но он часто приходит сюда и ведет себя вполне
достойно,- ответил повар.- Не стоит оскорблять его чрезмерным вниманием.
- Клянусь рогами Исиды, этот зверь - вылитый Анубис,-
сказал гость. Все замолчали, переваривая его слова.
Я насторожился: имя Анубиса было мне знакомо. Равно как и
та, которую человек называл Исидой. Абдалла пожал плечами:
- А, эти греческие сказки! Кто их сейчас помнит?!
- Это легенды более древней страны, нежели царство
эллинов,- возразил незнакомец,- они пришли из ваших краев...
- Ну, то, верно, было еще во времена Джахилии,- засмеялся
гончар, и остальные подхватили его смех.
- Можно сказать и так,- согласился гость,- однако то были
времена золота и драгоценностей, которые покрывали песок как
ныне его покрывают камни, и гробницы древних царей наполнены
сказочными сокровищами, равным которым нет и при дворе
эмира... Ужели сердца ваши не дрожат при мысли о таком
богатстве?
- Грабить мертвецов - не занятие для достойного мужа,-
сердито сказал судья,- и незачем тебе вести подобные речи в
присутствии юных неокрепших умов! Прошу, замолчи, уважаемый.
Я невольно перевел взгляд на сыновей Абдаллы и понял -
сказанное чужаком посеяло семена зла в их душах. Не надо было
быть семи пядей во лбу, чтобы понять: эти двое уже стали
рабами похороненных некогда сокровищ и будут служить любому,
кто укажет им дорогу. Судя по хищному блеску в глазах
незнакомца, он также знал это. Но что нужно было ему?
Я потянулся и встал. Мне расхотелось находиться в одном
дворе с таким человеком. Мужчины в молчании смотрели, как я
ухожу. Потом один за другим они стали прощаться с Абдаллой и
покидать его двор. Незнакомец задержался, и я заметил в створ
ворот, как младший из сыновей повара что-то шепнул чужаку и
получил утвердительный кивок.
Что-то подсказывало мне: начинается охота, земля запахла
свежей кровью, которая еще не пролилась, но уже искала выхода.
Я глубоко втянул воздух и запомнил пряный запах чужака. Мои
ноги сами понесли меня домой, к Повелителю.
Он был там, могучий и спокойный, он восседал на троне в
ожидании, и только Кровин, расхаживавший по спинке трона,
своим бурчанием нарушал величественную тишину зала. Я припал к
ноге Повелителя, потом положил голову ему на колено и
рассказал о чужаке, пришедшем в маленький белый город.
Господин улыбнулся и встал: да, чутье не обмануло меня, это
был тот случай, которого ждал Повелитель! Охота манила своей
близостью, горячий след жег пески и камни. Я приплясывал,
ожидая, когда Повелитель велит седлать коня.
- Нет, Тифон,- потрепал меня по загривку Повелитель,-
этот глупец призвал Исиду и Анубиса, пусть увидит их мощь.
Хамео ко мне!
Хамео, Гами-о, великий василиск востока, похожий на
черного дракона, покрытого редкими чешуйками золотой слюды,
явился на зов Повелителя. Его большие выпученные глаза с
пульсирующими зрачками преданно смотрели в лицо господина, а
шесть ног нетерпеливо переминались. Повелитель сел в седло, и
василиск прянул в воздух столь стремительно, что я едва не
отстал от него. Кровин летел за нами, оглашая окрестности
радостным охотничьим кличем.
Солнце, словно испугавшись нашего полета, быстро
закатилось за горизонт, стыдливо прикрываясь облаками, и
пустыня превратилась в мутное пятно. Потом луна услужливо
озарила нам дорогу, и я увидел След так ясно, словно он горел
на земле. Я взвыл и возглавил Охоту. Окрестные шакалы робко
приветствовали нас и вопрошали, нужны ли они Повелителю или им
будет дозволено укрыться в логове до следующей ночи. Мне не
было до них дела, господин сам решал, кто составит его свиту.
Василиск спустился на песок, и его ноги вдавились в
мягкие волны дюн. Он бежал по зыбкой поверхности быстро, как
простая ящерица, а кончик его хвоста вычерчивал тонкую
волнистую линию на песке. Повелитель преобразился, его лицо
стало золотой маской льва, тело уподобилось телу смуглого
гиганта, и браслеты с драгоценными камнями заблистали на его
запястьях и лодыжках. Гарпун сверкнул молнией в его руке.
Они уже были там, гробокопатель и двое мальчишек. Что
знали эти дети, соглашаясь на заманчивые посулы чужака? На что
надеялись они? Тот, кто верил в древних богов, верил и в их
проклятие и надеялся выкупить свою жизнь кровью детей. Теперь
связанные сыновья Абдаллы лежали на камнях и проклинали свою
судьбу в ожидании смерти.
Мы остановились на вершине холма, наблюдая происходящее и
выжидая момент для удара. Чужак был под землей, но это не
мешало мне видеть каждый его жест так же ясно, как если бы он
стоял передо мной. Вот он поднял светильник и забормотал
заклинание, очищая от грязи и глины священные печати гробницы.
Вот он назвал девять имен и призвал богов Загробного Мира. Я
почувствовал руку Повелителя на своей спине.
- Смотри, Тифон, смотри, как этот глупец исполняет
предначертанное! Он полагает, что сможет сдержать силы,
которые сам же и призывает. Приготовься, малыш.
Чужак вернулся на поверхность и подошел к мальчишкам.
Серповидный нож с фигуркой шакала над лезвием дрожал в его
кулаке. Чужак откатил младшего из пленников поближе к порогу
гробницы и встал над мальчиком, воздев руки к ночному небу:
- Хетре спасн еп хор н'йе спасн хи йеноп фар-он т'тийт ми
ше нофр еп кке,- заголосил он, подражая языку, которого не
знал. Дыхание песков, потревоженных звуками умершей речи,
стало частым и тревожным.- Гор и Озирис и Ра, озаряющий Дуат,
и Шакал - дайте мне войти в Царство снов и вечности, да не
обрушится на меня гнев усопших владык! Кровью сих детей смываю
печати проклятия, да отворятся врата!
Он опустил нож, и старое лезвие привычно нашло дорогу к
сердцу. Шерсть дыбом стояла на моем загривке, я напрягся.
- Еще мгновение,- прошептал Повелитель.- Дай ему
закончить обряд.
Набрав полные ладони теплой крови, чужак поплелся в недра
горы, бормоча древние молитвы. Он выплеснул густую влагу на
печати, старательно обмазал каждый иероглиф и затем камнем
разбил их. Я почувствовал сухой удар ветра Дуата, вырвавшийся
на волю. Повелитель вскинул руку, приветствуя освобожденных из
тысячелетнего плена, и я, повинуясь его приказу, бросился
вниз. Я встал над старшим мальчиком и разорвал веревки,
спутывавшие его. Оттолкнул несчастного от тела его брата и
мысленно приказал бежать в город, бежать со всех ног, не
оглядываясь. Через несколько моих вздохов мальчик скрылся за
холмами.
Я стал напротив входа в гробницу. Восторженные вопли
чужака, собиравшего драгоценности мумий, оглашали каменные
своды. Вот он, дрожащий от алчности, с полными сумками
награбленного показался на поверхности - и замер, уставившись
на меня.
Наверное, я казался ему Анубисом, проводником в загробный
мир, пришедшим на его зов. Но нет, я был всего лишь гончей, я
только загонял добычу для разящей руки Повелителя - и я завыл,
объявляя гон. Пламя вырывалось из моей пасти, опаляя сухую
кожу чужака. Он заорал, позабыв не только слова древних, но и
вообще человеческий язык, и бросился бежать. Золото в тяжелых
сумках било его по коленям, спутывало движения, тянуло к
земле, и он не мог избавиться от награбленного - сумки были
слишком тяжелы, чтобы их можно было просто скинуть. Его вопли
перешли в затравленные рыдания и скулеж, он бежал, спотыкаясь,
к холму, куда я лениво направлял его шаги. И в тот момент,
когда чужак уже на четвереньках вползал на осыпающийся
песчаный склон, Хамео поднял свою змеиную голову над вершиной.
Чужак сжался, словно превратился в ком грязно-белой
ткани, золотые побрякушки покатились во все стороны, утопая в
остывающем песке. Повелитель смотрел на жалкое существо у ног
василиска, и презрительная улыбка искажала золотую маску льва.
Без слов господин метнул гарпун и вырвал подлую душу из тела
чужака. Эта добыча была мелкой, очень мелкой, всего лишь
наживкой для более крупной дичи.
- Вперед, Тифон, веди Охоту!- скомандовал Повелитель, и я
с готовностью прыгнул туда, где ревел растревоженный Дуат.
Тот запах, который я уловил в чужаке, здесь был сильнее.
Даже василиск стал чаще облизываться, ощупывая воздух чутким
языком. Горячие камни источали этот аромат, и черная вода
пахла пряностями, и даже крики, сотрясавшие эфир, были напоены
знакомым запахом. Я бежал по следу, не замечая ничего иного.
Большая серая птица из рода коршунов заслонила мне путь, но
отшатнулась под ударами Кровина. Два чудовищных крокодила
выскользнули из вод мне наперерез, но замерли под взглядом
василиска. Обожженные моим огнем, бежали уродливые твари,
похожие на карликов с лягушачьей кожей. То и дело мелькал
гарпун Повелителя, сметая с дороги странных созданий, лишенных
собственного запаха. Я бежал по следу, который становился все
явственней и свежее, моим подвываниям вторил Кровин, и свист
его крыльев подгонял меня. Мы мчались на бледное зарево,
дрожавшее над рекой.
Вот оно! там, на волнах, где качалась легкая лодка из
тростника, наполненная светом! там, где белая тень, подобная
соколу, то и дело раскрывала трепещущие крылья, стараясь
защитить сияние! там... был... Запах.
Я нашел добычу, достойную Повелителя, и взвыл радостно,
вызывая жертву на бой.
Скользящая тьма повернулась ко мне, шипя. Ядом наполнился
воздух, смрадом, который пронзил мой нос до самого дня легких.
Я выдохнул огонь, чтобы избавиться от жжения, и шагнул по
волнам. Вода реки оказалась ледяной и в то же время густой как
сметана. Тьма свилась в тугие кольца, готовясь к броску, и я
тоже припал брюхом к волнам, чтобы ответить встречной атакой.
Мы прыгнули одновременно и столкнулись в воздухе. Я успел
сомкнуть челюсти, но тьма выскользнула из моей пасти, оставив
лишь привкус железа на языке. Тьма была тяжела и упала вниз
раньше, чем ее кольца стянулись на моей теле, так что ее
ловушки я тоже избежал. Первая сшибка закончилась
безрезультатно, и мы отскочили друг от друга, с недоверием
охотников глядя на ускользнувшую жертву. Да, я не ошибся -
тьма считала охотником себя, и это придавало Охоте особый
вкус.
Снова короткая подготовка и атака. Тьма на сей раз трижды
обвилась вокруг меня прежде, чем мы обрушились в воду. Своей
тяжестью тьма потащила меня в глубину, где силы моего врага
преумножались стократно. Я ответил огненным дыханием и нещадно
рвал зубами и когтями расползающуюся плоть, пока не вырвался
на свободу. Вода легко выпустила меня. Я выскользнул возле
самой лодки, тяжело дыша и отплевываясь. Краем глаза я заметил
блеск чешуи василиска на берегу и понял, что пора завершать
гон.
Тьма сжалась для очередного прыжка, но на сей раз я
просто уклонился от ее атаки, походя полоснув зубами
пролетавшее мимо тело. Мы начали танец Охоты, тьма струилась
вокруг меня, я прыгал по волнам, нанося удары и укусы по
распадающимся кольцам, все ближе и ближе к земле. Семь
глубоких саднящих ран расчертили мои ноги, а тьма стала
утрачивать былую подвижность, словно начала уставать. Я
коснулся когтями сухого каменистого берега и развернулся,
чтобы встретить тьму торжествующим воем. Она выпрямилась над
волнами, чудовищный столп небытия, готовая нанести последний
смертельный удар своей загнанной жертве. Но прежде, чем она
успела обрушиться на меня всей мощью тела, гарпун Повелителя
пронзил ее, испепеляя самое суть тьмы. Жуткий шипящий звук
прокатился над водой Дуата, от него у меня заложило уши. Волны прянули в стороны, словно река разорвалась пополам, и останки тьмы канули на дно.
Я поглядел на Повелителя, спрашивая разрешения нырнуть за
его великолепным гарпуном, но господин покачал головой. Я
подбежал к нему, и ласковые руки обняли меня за шею.
- Ты молодец, малыш. Это была отличная Охота!
Мое сердце запрыгало от радости, я заплясал от переполнявших меня чувств. Потом белый свет вторгся в мои глаза, заслоняя чудесное золотое лицо Повелителя. Крыло сокола коснулось моих ран, возвращая кровь на ее законное место и закрывая разрывы на коже. Белая тень пахла солнечным теплом, это было неожиданно приятно и навевало воспоминания о детстве.
Повелитель снова поднял руку в приветственном жесте, и
сокол широко развернул крылья. Потом белая тень вернулась в
лодку и вновь заботливо укрыла сияние своими крылами. Река
подхватила хрупкое суденышко и повлекла его по течению. Мы же,
не торопясь, направились в другую сторону, домой.
Кровин сидел на моей спине и что-то ворчал себе под нос.
Когда же мы выбрались на поверхность, ворон слетел на землю,
набрал подле остывающего тела мальчишки земли, смешанной с
кровью, и вновь запечатал двери. Мы постояли еще немного на
холме, глядя, как пески, повинуясь слову Повелителя, быстро
поглощают камни, драгоценности и мертвецов, а потом направились на
запад, и восходящее солнце ласкало наши спины золотыми и
белыми ладонями.
Это была хорошая Охота.
..........
Я дремал в саду, когда на ветку шумно опустился Кровин.
Крошки коры посыпались мне на голову, и я сердито посмотрел на
ворона:
- Ну? Чего надо?
- Ишь, развалился тут на солнышке,- Кровин слетел еще ниже и заговорщицки пробормотал,- в то время как сбежали узники!
- А я тут при чем?- я зевнул.
- Здрасте-пожалуйста!- ворон тряхнул перьями.- А кто у нас
гончий пес?
Тут сон слетел с меня во мгновение ока. Я вскочил:
- Что, Повелитель хочет, чтобы я их нашел?
- Ну, вроде того,- согласился Кровин.- Вообще-то, это
обычно поручали Своре, но теперь ты у нас остался один, а
сбежали трое... Словом, тебе надо пойти в зверинец и набрать
стаю.
- Я буду вожаком стаи?- удивился я, но ноги сами несли
меня к зверинцу, так что Кровин вприпрыжку едва поспевал за
мной.- Я никогда им не был. В те дни, что я жил среди собак, я
был бойцовым псом, одиночкой...
- Ты был уличным бродягой без роду и племени,- проворчал
Кровин,- а теперь ты - принц Гончих, так что постарайся не
оплошать.
Я вошел в зверинец, и все выжидающе уставились на меня.
Кровин плюхнулся мне на голову и расправил крылья:
- Господин просит вас поучаствовать в Гоне - раз уж
судьба отняла у нас Свору. Кто пойдет за Тифоном?
Зверинец взорвался голосами: все наперебой стали
предлагать мне свою службу. Я зажмурился, сосредоточился и
начал отбор: во-первых, моя стая должна была быть быстрой,
чтобы угнаться за мной; во-вторых, я не стал брать слишком
больших - они стали бы хорошей целью; и в-третьих, я брал
только тех, кто не станет оспаривать мое право быть вожаком. Я
взял десять Бегунов и сделал старшей над ними Агату, и еще
десять Летунов, поставив над ними Люмину, белого нетопыря.
Конечно, Кровин был бы лучшим вожаком для летающих тварей, но
я не был уверен, что он станет слушаться моих приказаний.
Кроме того, для Кровина у меня были другие предложения.
Ворон только покряхтывал, глядя на мою стаю. Когда сбор
был завершен, он почесал лапкой затылок и сказал:
- Цыганский сброд. Ну да ладно, полетели к Повелителю!
И мы, опережая друг друга, понеслись к тронной зале, где
восседал наш любимый Владыка. Перед тем, как пересечь порог, я
остановил стаю и отдал первый в жизни приказ:
- Займите свое место!
Разношерстая толпа колыхнулась и сформировала колонну,
Агата стала чуть позади меня справа, Люмина зависла в воздухе
слева. Кровин гаркнул приветствие, влетая в зал, и мы следом
за ним предстали пред ясными очами Повелителя.
Он только улыбнулся, глядя на нас, но ни словом не
упрекнул меня за выбор. Потом он подозвал меня ближе.
- Трое пленников ускользнули из Тюрьмы. Светозарный
отвлекся на посту, и они сбежали. Надеюсь, ты сможешь их
отыскать.
Повелитель не должен сомневаться во мне, я готов
прочертить их след своей кровью, если ему будет угодно. Он
понял меня и ласково прикоснулся к моей шее.
- Это не все, Тифон. Существуют древние правила Гона, и
мы должны соблюдать их. Кровин расскажет тебе. И... и еще
кое-что. Я дам тебе еще одного... слугу. Прими его в стаю.
По знаку его руки из-за трона вышел ничем не пахнущий
большой пес рыжей масти. У меня дрогнуло сердце: я не
рассказывал Повелителю о том, как я ненавижу Рыжих, а теперь
уже было поздно. Я уставился на зверя, он холодно посмотрел на
меня. У него были желто-белые лучистые глаза. Когда мы
сцепились взглядами, я вдруг понял, что Рыжий ненавидит меня
так же, как я его. И вдобавок я увидел в его бешеных глазах,
что он хочет стать вожаком МОЕЙ стаи.
- Займи свое место в строю,- прорычал я тихо, чтобы не
смущать Повелителя.
Рыжий проигнорировал меня и искоса глянул на Господина.
Тот молчал, улыбаясь. Я повторил приказ и немедленно атаковал.
Схватив Рыжего за загривок, я швырнул его в стаю, и звери
быстро расступились и сомкнулись над моим поверженным соперником, не давая ему возможности вступить в драку здесь, в тронном зале.
- Понеслись!- заорал Кровин, и мы начали Гон.
Запах нашей тюрьмы въедлив и остер, я учуял его еще на
подходах к медным дверям, но на всякий случай взял след ровно
от порога. Я вел стаю по следу, как бусы, нанизанные на
вощеную нить, и только одна мысль тревожно колола мои виски -
желание оглянуться и проверить, как ведет себя Рыжий. Но я
знал: вожак стаи не должен оборачиваться во время Гона, это слабость, и я упрямо подавлял ее в себе.
Мы выбежали на берег моря, там след разделился: двое
отправились посуху, один выбрал воду. Притом запах Одиночки
был так же силен, как двойной запах остальных. Значит, его
мощь превышает возможности парочки. Пока стая свежа и готова к
действию, надо было брать сильного беглеца. Я окликнул
Кровина:
- Идем в море. На этот счет есть какие-то правила?
- Хм?.. А, нет, про это ничего нового.
- Тогда - все за мной, идем по следу Одиночки. Только
старайтесь не поднимать большую волну, со дна его доставать
будет гораздо сложнее.
Мы двинулись по воде, и море, словно поняв, кто мы и куда
стремимся, спешно разогнало пенные валы по обе стороны стаи.
Вечерело, и бледный диск луны задергался в конвульсиях на
водяной ряби. Я краем глаза заметил, что Люмина начала
светиться, и недовольно подумал, что это издалека может быть
слишком заметно.
Когда мы заворачивали за серый атолл, меня нагнала Агата
и тихо сказала:
- Рыжий ушел. Он направился по следам парочки.
- В таком случае, он больше не принадлежит к стае. Если
он вздумает отнять у нас добычу, мы поступим с ним как с
врагом,- огрызнулся я.- Кровин, запомни это!
- Несомненно,- подтвердил ворон.
- И кстати, когда ты собираешься мне рассказать о правилах Гона?- я перевел разговор на другую тему, чтобы выбросить из головы Рыжего. Кровин заложил крутой вираж и опустился мне на спину, довольно ощутимо сдавив когтями шкуру.
- Ну, сложность тут только в том, что ты должен понять их
без моей помощи,- ворон был весьма высокого мнения о своем
уме.- В этих правилах речь идет о Запахе, а я больше доверяю
глазам. Знаешь, ты собака, тебе не привыкать работать носом...
- Давай, давай, болтун,- подзадорил я его,- Мы скоро
догоним пленника, а ты все еще ни слова по делу не сказал.
- Отлично! Тогда слушай и не говори потом, что не слышал.
Правило первое: если жертва пахнет Тюрьмой, и запах этот силен
и крепок, ты загоняешь жертву назад, в узилище. Правило
второе: если запах Тюрьмы за время погони ослабеет или
сменится другим, ты должен загнать жертву в любое первое
попавшееся святилище и отдать ее в руки небесного правосудия.
И третье: если жертва сумеет спрятаться так, что стая не
заметит ее и обгонит, то Гон прекращается, а жертва вольна
идти своим путем, пока не совершит нового преступления. Вот,
собственно, и все.
- Хм, правила подозрительно простые. А где подвох?
- Подвоха не будет,- пообещал Кровин,- то, что я сказал,
известно издревле и никогда не менялось.
Я только повел бровями. Покуда след, который я вел, запаха не менял - если не считать того, что он определенно становился ярче. Наконец, Люмина отсигналила, что впереди движется какой-то корабль, одномачтовый и слишком легкий для подобных далеких прогулок. Это была наша цель.
- Кровин, проверь,- скомандовал я.- Найдешь нашего
Одиночку - не упускай из виду. Люмина, веди летунов цепью.
Если Кровин подаст знак - избавьтесь от паруса и снастей.
Агата, возьми пятерых и обходи судно с правого борта,
остальные пойдут за мной с левого. Держитесь пока подальше,
чтобы не вызывать паники. Атаковать будем, когда корабль
остановится. Давайте!
Ворон сорвался с моей спины и канул в темноту. Агата
неторопливо обежала стаю и выбрала пятерых (я заметил, что она
отдает предпочтение ящерам, и повеселился). Летуны нестройной
цепью скользнули вперед, причем за тремя нетопырями потянулись
тонкие полоски молний. Я побежал влево, за мной потрусили
Рогатый, Гвель, Хрофт и Дерга. Я бежал до тех пор, пока не
заметил Агату, которая показалась вдали, вынырнув из-за
драконоподобной носовой фигуры корабля. Тогда я подал знак, и
мои замедлили шаг, сопровождая ход судна по беспокойным
волнам.
Потом резко и холодно прозвучало карканье Кровина, и
стайка летунов обрушилась на мачту и парус. Они мгновенно
превратили полотнище в груду лоскутов, разорвали канаты и
веревки и принялись кружить над перепуганными людьми, не давая
им прикоснуться ни к веслам, ни к рулю. Я завыл, и бегуны
помчались к кораблю, вздымая огромные ревущие валы. В черной
крутящейся воронке, образованной летунами, усилились и
пролились на палубу блистающие молнии. Когда я прыгнул на
палубу, люди уже не кричали - они тупо замерли на месте, кто
на коленях, кто на четвереньках, не в силах осознать
происходящее.
Кровин подал голос, и я повернул голову к резной дверце в
кормовой надстройке как раз вовремя, чтобы увидеть выбегающего
Одиночку. Высокая человекоподобная фигура его, замотанная в
шелковые и бархатные темные одежды, казалась мне весьма
неуклюжей, но вскоре я осознал свою ошибку: беглец был
удивительно увертлив и ловок. Ускользнув от моей атаки, он
сплел пальцы и произнес слово - в его руках блеснул янтарным
огнем кривой клинок кинжала. Мне мешали моряки, и я крикнул
стае:
- Уберите людей с палубы! Киньте их в трюм!
Стая поняла мои слова буквально, пошвыряв ошалевших моряков в провал люка. Я слышал хруст ломающихся костей и чуял запах свежей крови, но все это не имело ко мне отношения. Одиночка метался по палубе, уклоняясь от меня с фантастической скоростью.
- Агата! Гони его на нос!- скомандовал я, и пантера
немедленно присоединилась к нашему танцу. Вдвоем нам стало
значительно проще контролировать движения беглеца.
Он отбивался клинком и шаровыми молниями, щедро рассыпая
жгучие искры щелчком пальцев. Один из скользящих ударов
кинжала вспорол гладкую шкуру Агаты, и пантера разъяренно
зашипела. Она стала наступать еще мощнее, и под нашим натиском
Одиночка вскоре оказался зажат на крошечном пятачке палубы.
Отчаяние блеснуло в его зеленых глазах. Мы замерли, выбирая
момент для завершающей атаки.
Но тут Одиночка резко опустил свободную руку куда-то за
смолистые бухты канатов и выдернул бледного перепуганного
юношу: видимо, тот пытался спрятаться от стаи, но место
оказалось неудачным. Не успели мы оценить опасность, как
янтарный клинок уже погрузился в живот юноши, и кровь хлынула
на палубу тягучей темной волной.
Небеса зашипели агатиным голосом, облака закипели,
выплюнув три пылающие фигуры, и громкий ликующий смех Одиночки
зазвенел над морем.
- Агата!- сказал я.- Веди стаю, задержите Заклятых, пока
я не возьму добычу.
Пантера кивнула и прыгнула за борт, увлекая за собой
рогатых и чешуйчатых бегунов, Люмина и летуны последовали за
ними. Одиночка никак не ожидал подобного - видимо, он полагал,
что одних только имен Заклятых На Крови будет достаточно,
чтобы мы отступили. И уж тем более он не ждал, что я вновь
атакую его.
Ворон неожиданно резко спикировал с реи, черкнув крыльями
перед глазами Одиночки, так что тот отпрянул. В этот миг я
выдохнул пламя, и, уворачиваясь от языков огня, чародей
запутался в длинных одеждах. Мокрый от брызг шелк надежно
спеленал его ноги. Вторая атака Кровина опрокинула Одиночку
навзничь. Веер молний полыхнул в пальцах беглеца, но ворон был
уже вне досягаемости. Я подобрался и прыгнул на грудь
Одиночки. Ребра его затрещали. Потом глаза его, налившиеся
кровью, уставились на меня, и губы раздвинулись, пытаясь
что-то выдавить... Я сделал последний бросок и перекусил шею
Одиночки. Голова его запрыгала по качающейся палубе и канула в
ревущие волны.
Теперь оставалось только ждать. Я посмотрел в небо: там
Заклятые На Крови, окруженные стаей, вели свой бой, шаг за
шагом приближаясь к маленькому кораблю в беснующемся море. Мои
бегуны и летуны атаковали непрестанно, однако я видел, что
движения их не столь быстры, и тоскливые вопли боли то и дело
оглашали вышину. Я же ничем не мог им помочь - я должен был
завершить Гон.
Мучительно долго тянулись минуты, а подлая душа Одиночки
все еще не решалась покинуть обезглавленное тело. Кровин
опустился на плечо трупа и начал долбить его крепким клювом,
дробя ключицы. Я усмехнулся, поняв его затею, и присоединился
к кровавому пиршеству, отрывая куски дурно пахнущей плоти
вместе с шелком и бархатом. И когда тело превратилось в
грязный ком костей и мяса, темный сгусток, напоминающий тень,
скользнул по залитой кровью палубе к останкам юноши-моряка,
надеясь затаиться. Но я был начеку и придавил душу когтями.
- Кровин, возьми-ка его,- сказал я.- Этот Гон закончен.
Я завыл, оповещая стаю о нашей победе. Заклятые остановились - душа того, кто призывал их, рассталась с телом, и они вновь были свободны. Стая, только что яростно терзавшая троицу, расступилась в спокойном ожидании. Три огненные фигуры медленно вернулись в облака, унося с собой грозу, и море стихло.
Я и Кровин приблизились к Стае. Зрелище было плачевным -
почти все летуны и шесть бегунов оказались покалечены,
остальные зализывали легкие раны.
- Люмина,- сказал я, и белая летунья с изодранным крылом,
сидевшая на спине Рогатого, преданно вскинула голову.- Веди
раненых домой. Ты отдашь Повелителю пленника в знак того, что
вы отлично охотились.
Стая радостно откликнулась воем. С большим трудом мне и
Агате удалось уговорить Хрофта и Рогатого, что их раны только
замедлят наш бег, и когда я повел остатки стаи к следам Пары,
я чувствовал завистливые взгляды тех, кому предстояло
вернуться домой.
Я без труда нашел запах Пары. Кровин что-то проворчал
насчет следов Рыжего, но я постарался выбросить этого пса из
головы и сосредоточиться только на Гоне. Пара сначала
двигалась по берегу, потом углубилась в прибрежные холмы и
вверх по скалам, перевалила через горы (на одной из вершин
уставшая Агата оступилась и едва не сломала лапу), запетляла
по низинам и каньонам... Я только удивлялся, как беглецам
удалось уйти так далеко за столь короткое время.
Потом запах стал неуловимо меняться, к нему примешивались
ароматы благовоний и нагретых солнцем камней. Я недоуменно
пошевелил ушами, и Кровин тут же заметил этот жест.
- Что-то не так?- осведомился он вполголоса.
- Запах одного из пленников изменился,- недовольно ответил я,- придется их сначала разделить, а потом выяснять, кого куда следует загонять.
- Веселая задачка,- ворон вернулся в вышину и принялся
выписывать в воздухе сложные фигуры, стараясь заглянуть и за
холмы, и в заросли, и на поле.
Вскоре мы наткнулись на пятачок изуродованной земли,
обильно политой кровью и взрытой настолько, словно по ней
носилось стадо молодых драконов. Явственно и остро пахло
пленниками. А еще я обнаружил несколько рыжих шерстинок без
запаха, и понял, что Рыжий настиг беглецов раньше нас.
- Будь он неладен!- зарычал я.- Он спугнул нашу добычу!
Мы ускорили бег, спеша по кровавым следам. За грядой холмов начиналась проезжая дорога, пока еще пустая. Что-то лежало там, в пыли, и восходящее солнце осторожно трогало лучами грязные лохмотья. Мы окружили маленькое тело: то был кривоногий фавн, и брюхо его было разорвано собачьими клыками. Слабый запах благовоний исходил от фавна и удалялся по дороге в поле.
Кровин опустился на рога Шеду и мрачно уставился на труп:
- Полагаешь, это работа Рыжего?
- Он совсем спятил,- ответил я.- Подранил одного, а побежал за другим. След не обрывается - значит, беглец еще на свободе и пытается удрать. Он сменил тело на другое, здоровое и сильное, кроме того, он знает о погоне. Будет немного сложнее.
- Но который из двух?..- спросила Агата.
- Этот? Мы будем гнать его в какое-нибудь святое убежище.
Таким был тот, у кого изменился запах. Каков он теперь -
узнаем, когда догоним. Вперед!
Кровин взмыл в воздух - теперь, когда цель была
определена, он должен был отыскать ближайшее святилище, чтобы
указать нам путь. Стая продолжала поиск.
Солнце лениво выкатывалось на небо, прочерчивая кривые
дорожки по волнам ржаных полей. Ветер крепчал, сплющивая верхушки кустов и превращая золотистые колосья в дрожащее шелковое полотно. Обогнув заросли каких-то невысоких деревьев, обильно усыпанных гроздьями пунцовых ягод, мы оказались на
овсяном поле, перекатывавшем серебряные валы. И среди этого серебра злаков и червонных бликов солнца мчался ослепительно-белый единорог. Сильный запах страха и благовоний ударил мне в нос, когда ветер изменил направление. Я завыл,
приветствуя свою добычу, и стая подхватила песню Охоты.
Мы бросились в серебряные волны, едва касаясь лапами вершин колосков, и все же растения испуганно сжимались и темнели, чувствуя наше присутствие. Краем глаза я заметил, что на поле за стаей остается широкая полоса, будто неведомая раскаленная коса сжала там овес. Единорог летел как ветер и даже быстрее его, его грива не успевала развеваться и стлалась за его шеей словно шелковый штандарт. Я чуял горечь конского пота и едкий аромат слез, вонь паленого копыта и мускусный запах рога. Я мог в несколько прыжков настичь добычу, но Правило сдерживало
мой порыв.
Еще несколько долгих минут метаний по полю, и я всерьез
забеспокоился, что столь нервное создание, как единорог,
попросту издохнет от перенапряжения, не дожидаясь окончания
Гона, но тут наконец Кровин подал голос с высоты. Я кивнул
Агате, та отсигналила остальным, и мы перестроились
полукругом, направляя единорога в нужную нам сторону. Мы
выгнали его с поля в дол, провели между холмами к роще,
которая содрогалась под напором ветра, и далее, между
деревьями к небольшой возвышенности, где громоздились
дольмены. Несколько человек в длинных хламидах стояли в центре
каменного кольца. Они вздрогнули, заслышав вой стаи, и теперь
сгрудились вместе, выставив перед собой нехитрое оружие.
Рассыпанные ими цветы и еда пахли остро и приятно, напоминая
мне о том, что я голоден, и мне стало еще труднее сдерживать
свой бег.
Упрямая скотина была настолько напугана, что никак не
желала приближаться к людям, видя во всем живом своих врагов.
Я начинал злиться. По моей команде остатки стаи начали смыкать
кольцо, буквально вдавливая единорога на холм с дольменами.
Затравленный беглец храпел, его глаза бешено вращались, и
клочья бурой от крови пены падали на траву. Я щелкнул зубами
возле его левого заднего копыта и чуть не получил ответный
удар. В ответ я выдохнул пламя, опалив единорогу круп и
роскошную кисточку хвоста. Ошалев от боли, зверь прыгнул
вперед, не разбирая дороги, и пересек священную границу
каменного круга. Сделав еще несколько неверных шагов, единорог
пошатнулся и упал на колени перед юной девушкой в белом
одеянии. Дева изумленно уставилась на поверженное существо,
потом недоверчиво протянула ладонь и коснулась его витого
рога. Гон был завершен.
Стая собралась около высокого резного камня, Кровин
опустился на вершину столба, и все уставились на меня. Я
улыбнулся:
- Не будем тревожить людей. Эта охота закончена.
Я завыл, выдыхая огонь, стая радостно откликнулась, и ветер разнес наш торжествующий гимн по священной роще. Кровин захохотал. Потом мы развернулись и поспешили удалиться с людских глаз. Я попутно рассматривал стаю. Было понятно, что все, кроме, разве что, Агаты, выдохлись после этой безумной погони, у многих вновь кровоточили раны. Пора было принимать решение.
- Агата, Кровин, вы останетесь со мной,- сказал я.-
Остальные возвращаются домой, чтобы поведать Повелителю об
исходе этого Гона. Я рад, что выбрал вас для охоты.
Пантера неслышно скользнула за мою спину, другие мои
спутники остановились в задумчивости. Потом они склонили
головы и повернули к дому. Они не питали обиды, хотя я
чувствовал, что они были готовы продолжать Гон... если бы
только не усталость. Поэтому мы пошли по следу втроем.
Ворон не мог упустить случая подколоть меня:
- Набрал задохликов в стаю! Этак если они после каждого
Гона будут бегать домой, то что за охота получится?
- Вернемся - буду их учить,- отозвался я.- Нельзя же требовать от Хрофта того, что умеет Рогатый, а от Люмины - способностей Агаты!
- Спасибо, дорогой,- фыркнула пантера.- Я знала, что ты
ко мне неравнодушен.
- Не зазнавайся, кошка!- развеселился Кровин.- Этот пес
так тебя умотает, что ты еще пожалеешь, что пошла с ним. Ты
уже хромаешь...
Тут Агата взмыла в воздух и чиркнула когтями по кончику
хвоста задиры. Не ожидавший подвоха Кровин закувыркался,
молотя крыльями, потом выровнял полет и, осыпая пантеру
ругательствами, умчался вперед. Мы, ухмыляясь, прибавили ходу.
Вскоре, однако, мне стало не до смеха. Я вышел на
последний след, слабый, чуть пахнущий Тюрьмой. И я чувствовал
(скорее нутром, нежели носом), что Рыжий где-то неподалеку.
Солнце входило в зенит и припекало мне спину, даже ветер
не успевал остудить жар его лучей. След шел ровно, словно
беглец забыл о погоне или напротив, слишком хорошо знал, как
следует удирать. Горы и перелески остались позади, каменистая
равнина сменилась пустошью, подернутой клочьями вересковых
зарослей. Мгновенно и резко пришло понимание, что это место
многих битв. Старые кости ныли от боли под тонким слоем земли,
красные и бурые пятна лишайников на камнях пахли гниющими
ранами, в лужицах оседало крошево ржавого металла. Потом следы
древней войны сменились более новыми: около сотни свежих
каменных насыпей, отвратительно смердящих разлагающейся
плотью, возвышались над вереском. Часть могил была уже
раскопана волками и мародерами, и оттого неупокоенные в смерти
горестно рыдали, перекатываясь в клубах сухих трав по
бескрайним равнинам. Заслышав Гон, многие из неупокоенных
устремились к нам, умоляя взять их с собой, увести отсюда куда
угодно, лишь бы избавиться от мучительного одиночества и
тоски, но мы не отвечали, и гнетущий вопль отчаявшихся душ
наполнил ветер.
Там, на смертном поле я увидел последнюю жертву:
черноволосую женщину в длинном холщовом платье. Она шла по
полю боя, шла размеренным шагом, раскинув тонкие руки, будто
ловила пальцами движение воздуха. Запах беглянки дрожал и
становился все тоньше, я с трудом отыскивал эту незримую нить.
И все же он не был ДРУГИМ, как аромат единорога. Я посмотрел
было на Кровина, думая успеть посоветоваться с ним по этому
поводу, но в этот момент злобное рычание заставило меня
вздрогнуть и насторожиться.
До женщины оставалось лишь несколько быстрых прыжков, и я
попытался настигнуть ее прежде Рыжего, но тот налетел на меня,
сбил с ног, и мы покатились по земле, сминая сухие кусты.
Рыжий вцепился зубами в мое плечо и теперь пережевывал кожу,
пытаясь подобраться к горлу. Я же нещадно рвал когтями его
брюхо и жег его огненным дыханием. Казалось, проклятая тварь
вовсе не замечает пламени, но удары так или иначе оказали свое
воздействие. Он разжал челюсти, норовя перехватить меня за
шею, однако я уже был настороже и просто ударил его лбом в
нос. Рыжий от боли мотнул головой, и тут мои клыки пробили его
шкуру. Его плоть оказалась горячей, почти раскаленной, но я
терпел, лишь сильнее смыкая челюсти. Одно резкое движение - и
клок шерсти, кожи и плоти Рыжего полетел на землю. Его не
пахнущая обжигающая кровь брызнула мне в глаза, а там, где она
коснулась вереска, заплясали язычки огня.
Рыжий вновь навалился на меня, стараясь придавить меня
своей тяжестью. Это оказалось серьезным испытанием для моих
ребер, и я невольно захрипел, задыхаясь под телом огромного
пса. Потом я ощутил резкий рывок и внезапно наступившую
легкость - Агата вступила в бой, сбив Рыжего наземь. Рыжий
мгновенно вскочил на ноги и атаковал пантеру. Его клыки
вспороли атласную шкуру на ее левом боку. Мой прыжок пришелся
в пустоту, туда, где только что находилась проклятая тварь, и
удар тяжелой лапы Агаты едва не задел меня. Мы кружили на
месте, непрерывно нападая и отскакивая, наша кровь густо
покрывала песок и камни, полыхая огнем и привлекая
неупокоенных.
И случилось то, что случилось. Рыжий оказался напротив
Агаты, и его пронзительные желтые глаза уставились на нее.
Лучи желто-белого света вырвались из глубины пунцовых зрачков
пса, рассекая кожу, мышцы и кости пантеры. Агата завизжала,
взвилась, отчаянно колотя лапами, и рухнула замертво. На
изуродованной сожженой морде в пустоту смотрел уцелевший
зеленый глаз. Рыжий медленно повернулся ко мне.
Хлопанье крыльев показалось мне громом. Кровин
стремительно опустился между нами, распушив перья и раззявив
острый клюв в приступе бешеной ярости. Рыжий попытался обойти
птицу, но ворон немедленно развернулся:
- Замри! Замри и стой, пока в тебе еще осталась хоть
капля рассудка, Светозарный!
Гнев бушевал в моей голове, мешая рассуждать, однако это
имя показалось мне смутно знакомым. Рыжий зарычал, и его
густая шерсть вздыбилась на холке.
- Ты что задумал, несчастный?- рокотал Кровин.- Ты решил,
что если сам доставишь Повелителю беглеца, тот простит тебе их
побег? Неужели ты до сих пор не понял, что господин отправил
тебя в стаю, чтобы смирить твою проклятую гордыню?
Я припомнил какие-то давние речи: Светозарный прозевал
пленников. Значит, Повелитель наказал его, отправив под мое
начало. А Рыжий сбежал, тем самым преступив волю Повелителя. Я
глухо завыл, и звуки Песни Ярости сами всплывали в моей
памяти.
- Я не стану подчиняться собаке,- сказал Светозарный, и
голос его оказался подобен застарелой патоке. Потом он встал
на задние лапы, и псиная шкура распалась, обнажая его
сущность: огненный страж, один из древних падших.
Неудивительно, что мои зубы до сих пор ныли от жара.- Я не
склонялся и перед высшими. Повелитель сказал, что даст мне
шанс отличиться в этой Охоте, и я не упущу его, даже если сто
гончих встанут на моем пути.
- Опомнись!- Кровин вздыбил крылья, словно собирался
клюнуть Светозарного.- Ты не только сам прозевал добычу, но и
лишил ее других. Смотри!
Мы оглянулись. Черноволосая женщина стояла позади нас. В
пылу драки мы не заметили, как обогнали беглянку, и теперь
Правило освободило ее.
- Ннееет!- взревел Светозарный, и рев вулкана слышался в
его вопле. Пурпурные зрачки сжались в крошечные точки.-
Проклятие! Проклятие!..
Он стал огненным шаром и полетел к замершей на месте
женщине. Та лишь беспомощно протянула руки к пылающей смерти.
Тут ярость, клокотавшая во мне, взорвалась. Я помчался за
отступником, нарушившим законы и волю Повелителя, за тварью,
пренебрегшей стаей и ставшей Чужаком. Я был гончей - теперь я
летел, чтобы убивать.
Женщина уже пылала и рассыпалась тонким пеплом, когда я
врезался в самую серцевину огня. Там, где не было более плоти
и шкуры, там жила злобная гордая душа Светозарного. Жар
разрывал меня, сдирая кожу, но я наконец-то почуял сущность
Светозарного, эту удушливую вонь Тюрьмы, и сдавил клыками
мерзкую тварь. Пламя волнами растеклось по мертвому полю,
срывая покров песка с древних и новых костей погибших, сожгло
их и растаяло в солнечном тепле, оставив пустую очищенную от
скверны землю. Легкий вздох счастья освобожденных душ
прокатился в порывах ветра - теперь ничто не привязывало
неупокоенных к этой юдоли.
- Тифон!.. Тифон!- голос Кровина доходил до меня словно
бы издалека.- Тифон, лапушка, отдай его мне.
Я постепенно приходил в себя. В моей пасти бился пленник,
это было противно и в то же время приятно. Вот ведь незадача,
подумал я, все-таки от гончих во мне больше, чем от бойцовых
собак. Хотел его разорвать, а теперь вот держу его,
трепыхающегося, в зубах и не знаю, что с ним дальше делать.
Говорили мне, что многие гончие, оказавшись без хозяина,
дохнут с голоду, потому что не знают, как поступить с
пойманной добычей. Я покосился на Кровина. Ворон скакал рядом,
сочувственно заглядывая в мои глаза.
- Отдай его мне, я отнесу его Господину,- сказал Кровин.-
Твой Гон закончен, пленник пойман.
Отлично. Я выплюнул добычу, и ворон подхватил ее на лету.
В несколько взмахов крыльев он поднялся так высоко, что я не
мог уже разглядеть его на фоне солнца. Только запрокинув
голову, я понял, как сильно обгорел.
Хотелось заскулить. Боль, почувствовав, наконец, что
запал боя проходит, начала заполнять мое тело. Лапы
подкашивались, и я опустился на песок и пепел, туда, где стояла когда-то черноволосая женщина. Мускулы дергались,
выталкивая грязь, копоть и сукровицу через отвратительные пятна ожогов на моей шкуре. Не было сил даже облизать саднящие раны.
Потом чей-то язык, теплый и нежный, осторожно коснулся
моей кожи. Я вздрогнул, силясь поднять голову, но мне это не
удалось. Кто-то старательно зализывал мои ожоги и порезы, и
прикосновение это было целительным. Я провалился в забытье,
чувствуя только нежность неведомых прикосновений.
Когда я очнулся, мой спаситель еще был здесь. Его,
вернее, ее тело грело меня в наступающей вечерней прохладе, и
наши хвосты сплелись. Когда я поднялся на ноги, собака, что
дремала рядом, проснулась, и мы улыбнулись друг другу.
Ветерок, слабый как дыхание бабочки, унес последние следы
тюремного запаха. Я завыл, приветствуя ночь, дарящую радость,
и моя подруга вторила мне. Огонь расцветал на ее языке, огонь,
который она впитала с прежней смертью. Мы пели, и мир
отзывался эхом, возвещая всему сущему рождение новой Своры.
.........
Хильд играла с бабочками, а мы с Койотом любовались ее
грацией, лежа на разогретой солнцем площадке старой
ступенчатой пирамиды.
- Сукин ты сын, Тифон,- сказал, наконец, Койот и зевнул.-
И где ты только нашел такую красавицу?
- Долго искал. Но все равно, выбирала она,- ответил я.
- Ха, ей просто не из кого было выбирать!- Койот поднялся
на ноги.- Меня же там не было.