Райцентр встретил столичный поезд порывистым ветром и жидким снежком. В декабре, после сильных морозов, вдруг перед самым Новым Годом обширная оттепель накрыла весь черноземный край. Особого тепла не случилось, но снег, обильно вывалившийся из надвинувшихся небес, изрядно стаял и просочился водой в жирную землю. Впрочем, его было ещё достаточно, и он надежно покрывал даже поля, не говоря уже о лесах. Но пассажиры, едущие на свои малые родины встречать праздники с близкими, на всякий случай роптали: "Вот вам и Новый Год. Зима называется, скоро бананы начнем выращивать" и прочее такое же. Мысль о глобальном потеплении надёжно застряла во многих головах и стала уже общим местом.
"Ну и хорошо, что тает, - подумал Федор, - для урожая польза". Можно подумать, что был он знатный агроном и как-то разбирался в сельском хозяйстве. Не разбирался. Однако, ехал Фёдор домой, можно сказать, как раз по тем самым, сельскохозяйственным делам - тётка вызвала помочь прирезать братков козлов, двух небольших козликов, народившихся по весне и имевших своим призванием подрасти именно к рождественскому столу, а тут ещё матушка прихворнула, откладывать поездку было совсем нельзя.
На привокзальной площади расплескалось невероятных размеров море талой воды. Пришлось делать внушительный крюк, пробираясь между напитанными водой комьями снега, прежде чем удалось найти обходную тропку вокруг лужи-гиганта. За узким выходом, меж двух сугробов пассажиров подкарауливали назойливые таксисты. Они бесцеремонно навязывали свои услуги навьюченным багажом пассажирам. Частный извоз, благодаря которому теперь можно быстро и недорого (по столичным меркам) добраться до деревни, пожалуй, единственный плюс добравшегося до этих мест капитализма. Таксёров много, другой денежной работы в округе не осталось. Предприятия остановились, мужички подались в столичный регион на заработки.
Фёдор отмахнулся от извозчиков, зачем ему брать "тачку" на вокзале, это можно сделать дешевле в городе, тем более, надо зайти на рынок, купить что-нибудь к праздничному столу, благо базар начинался прямо от вокзальной площади.
Жизнь в маленьком городке кипела и булькала предновогодней суетой, прямо как в настоящем городе. По рыночной площади порывистый ветер гонял мокрые снежинки вместе с шустрыми покупателями новогодних "ништяков". Аккуратно расталкивая своей большой наплечной сумкой местную публику, Федор пробрался к лоткам с заморскими фруктами, набрал апельсинов, винограда, бананов, у приветливой продавщицы, желавшей всем подряд счастья-здоровья, купил бутылку шампанского. Праздник, как ни как, да ещё такой, который никогда не праздновал с родителями. В детстве не было у них традиции отмечать самый-самый праздник нашего народа, а потом уехал из дома, и за все протекшие годы так и не случилось очутиться здесь под Новый год.
***
Матушка сидела на кровати, укутанная одеялом, тетка что-то соображала на кухне. Фёдор разулся, прошёл в дом.
- Здравствуй, ма! Здрасьте, теть Варь! Ну, что тут у вас?
- Да сам видишь, - тетка мотнула головой в сторону матери. Та, невнятно что-то произнесла, но видно волновалась слишком, ничего не разобрать.
- Девятый день уже, как упала мать. Ночью завалилася и до утра пролежала. Еле подняла её. Да чичас уже получче. Я у ей теперь ночую.
Федор присел на кровать, приобнял мать. Та глухо не то засмеялась, не то застонала.
- Тише, тише, - встрепенулась тётка, - у ей бок ышшо болить.
- Ма, я вот лекарств привез, мазей всяких.
- Да, какие уж нам мази... - с отстранённой обреченностью в голосе пропела тётка. - Ты лучче раздевайся, сидай обедать.
Пошли обычные расспросы-рассказы - как доехал, да как дела в семье, а что нового у вас в деревне, и прочее, прочее.
- Ну ты ложись, поспи, небось усю ночь не спал у поезде-та.
- Нет, тёть Варь, все нормально. Спать не хочу.
- Ну, тады, давай хучь одного зарежем сёдни. А второго у завтри, а то боюсь, не упораемся с двумя. Ты ножи точи, а я за салазками пойду.
- Зачем санки-то?
- А как же! Они у меня в сарае. Там зарежем и сюда привезем, пока дорога не растаяла.
Федор ничего не понял. Но спорить со своенравной тёткой, которая, несмотря на преклонный возраст, нрав всё ещё имела решительный, а характер гневливый, не стал. Прожила она всю жизнь одна, никогда так и не выходила замуж, по какой причине, бог знает, может быть из-за того самого характера. Во всяком случае, вступать с ней в пререкания, которые легко могут закончиться руганью, в первый же день Фёдору не хотелось, будет ещё и не раз, не на один день он приехал, а на долгие праздничные каникулы.
На тяжелые железные санки, сваренные из уголка, веревкой у которых служил старый чулок, водрузили железную длинную ванну. С момента приезда снежку подсыпало, и он кое-как прикрыл проплешины на дороге, благо тётка жила рядом, всего через три двора.
Фёдор протиснулся с санками сквозь узкую калитку. Тёткин двор выглядел пустынно, он потерял обжитой вид, как только та бросила держать кур. Летом некому было склёвывать траву и её приходилось косить хозяйке, зимой никто не оживлял ровную снежную скатерть, снег падал, оседал, опять падал, и ничто ему не мешало создавать такие конфигурации сугробов, какие сам хотел. Два козлика почти всё время сидели взаперти в сарае, на свет божий выходили лишь изредка и большой урон девственной чистоте двора нанести не успевали. Федор вспомнил, как летом маленькие хулиганы выводили тётку тем, что, играючи, заскакивали по поленнице на крышу времянки. Достать их оттуда было невозможно, оставалось только ждать, когда сами вернутся на землю, а они могли ещё соскочить на соседскую сторону, за забор, иди, собирай их в дебрях. С той стороны уже давно никто не жил, и растущие по своей дикой прихоти кусты и деревья образовали прямо за забором непролазные джунгли. Пришлось разобрать дрова и убирать в другое место.
Услыхав появление людей на дворе, козлы забекали, но как-то робко и придавлено, может Фёдору только показалось что робко. Он открыл дверь и вошел в сарай. Вдохнул вечный запах сена, пыли и старого дерева, осмотрелся, привыкая к полутьме. Сколько лет уже этому сооружению? Еще прадед строил, а и деда-то на свете не стало, когда Феде было пять лет. Под просвечивающей щелями крышей рыбацкими сетями свисали огромные, путаные, во многих местах рваные полотна паутины. Вдоль ребристых стен, сложенных из немазаной заборки, хранились на чёрный день прикрытые дровишки, кое-где торчали прикрытые клоками сена доски. У дальней стены сено уходило под самую крышу, в полумрак. Потолка не было, рёбра стропил и перекрытий бледнели в темноте, освещённые пыльным светом, просачивающимся из щелей крыши.
Пока тётка ходила в дом за верёвками, Федор стоял в полумраке посреди сарая и смотрел на задуваемые ветром в открытую дверь крупные снежинки. Он боялся, как бы не пришлось приводить в исполнение приговор. Хорошо бы, если бы тётка сделает это сама, а он готов помочь. Тётя Варя всю свою жизнь проработала ветеринаром в колхозе, казалось бы, что ей стоит чикнуть тех козлов, да вот выращенных своими руками, выпестованных сорванцов. Короче, опасался Федор, как бы не пришлось ему сегодня душегубствовать, не зря же звала.
Такое Фёдору довелось делать только раз, когда несколько лет назад понадобилось "уничтожить" родоначальницу всего стада козу Надьку. Тут тётка отказалась категорически. Надька прожила лет пятнадцать или двадцать, и от неё народилось многочисленное потомство, которое уже обновилось к тому моменту многократно. Федор не вникал в принципы селекции стада, но не нужно было обладать познаниями Мичурина, чтобы увидеть, что постоянной величиной в стаде всегда была только коза-патриарх, остальные рождались, жили и, породив новые поколения, шли под нож. Однако настал черёд и Надьки. Коза перестала доиться, а кормить её за просто так никто не собирался. Вот тогда-то и пришлось Фёдору выступить в роли экзекутора. Что и говорить, мало удовольствия для нормального человека.
- Вот ещё свой нож взяла, - в дверях появилась тётка, нарушив размышления племянника. - Тупой как валенок тот-то. Наточишь потом.
- Угу.
- Держи, сейчас выпускать буду, чтоб не выскочил второй.
- Давайте.
Тётка приоткрыла варок, за дверью послышалось оживление, звонкий стук копыт по деревянному настилу, робкое беканье. Козлята напирали изнутри, рвались на свободу - поноситься по заснеженному двору. В приоткрытую дверь просунулась рогатая голова с густым кучерявым чубом.
- Мартин первый попался, - констатировала тётка. - Погоди! Не суетися, отбегаешь чичас! - прикрикнула она сердито на взбрыкнувшего было питомца.
Федор ухватил козлика за рога и выволок того в полумрак сарая.
Второй, оставшись один, разочарованно заблеял. Как это так, брата выпустили, а его почему забыли в тёмной закути? На него прикрикнула тётка:
- Бельчик, молчи! А то щас быстро под нож пойдешь.
Хозяйка ловко накинула веревку на рога Мартина и примотала его к колышку. Второй веревкой она спутала задние ноги, и Фёдор повалил козлика на сено, он почувствовал, как Мартин попытался вырваться, но мягко и сильно держал рога. Он погладил козлика по морде, тот сделал вид, что успокоился и стоял покорно, лишь поджидая момента, чтобы рвануть на волю. Но не тут-то было, Федор хорошо наточил нож, а у тётки не дрогнула рука, фонтаном ударила темная кровь прямо в землю, козлик дёрнулся и мотнул головой, горячая струя обдала тряпичную перчатку Фёдора, брызнула на халат, хорошо, что подпоясался, а то бы и джинсы забрызгал.
- Даже не крикнул Мартинчик, - то ли с облегчением, то ли с состраданием в голосе произнесла тётка. - Приподними за задние ноги, приподними. Пусть кровь стекёт.
Козлик последний раз вытянулся и напряг всё тело в тихой агонии. По сараю разнесся запах мокрой козьей шкуры.
Откуда ни возьмись, нарисовался вихлястый, толстый, черно-белый кот. Возбужденный запахом крови, он покрутился вокруг, потом припал к горячей лужице и начал жадно лакать, словно парное молоко из блюдца.
- Голову чичас отрубим чи дома? Может сразу и второго? Чё мы будем узавтрем муздаться ышшо с одним.
- Да можно и второго, - рассеянно произнес Федор, покончить уж всё за один день и не растягивать это тяжкое действо на два дня.
Он взялся за все четыре ноги, вытащил совсем нетяжелое тело с мотыляющейся рогатой головой из сарая и бросил в таз на сани.
- На-ка, прикрой от снега, - подала теть Варя вылинялое старое покрывало, - чтоб шкура не намокла.
- Ну, давайте второго.
- Чи довезем двох-то, чи ни?
- Довезем. Они маленькие.
С Бельчиком вышел конфуз - тётка сослепу схватила тупой нож и начала изо всех сил пилить горло распластанного на соломе козленка, тот сдавленно захрипел и задергался, потом заревел дурниной. Фёдору сразу стало ясно, что что-то не то.
- Нож! Не тот нож у вас! - хрипло прикрикнул он на тётку.
- Да сиди! Какой не тот?! Ну, какой не тот! - в её голосе послышались панические нотки. Бельчик вскочил, задергался, пытаясь сбросить веревку с рогов. Федор выругался про себя матом, дрожащей рукой нашарил в полумраке "тот" нож, навалился на козленка всем телом и полоснул по горлу острой сталью. Внизу тихо зажурчало. Бельчик несколько раз судорожно дернулся, испустил неприятный запах, напрягся всеми мускулами и затих.
Второго козленка водрузили в таз к брату, подобрали торчащие во все стороны ноги и закутали тряпкой, подальше от любопытных соседских глаз. Но по дороге никто не "встренулся", не пришлось объяснять, что везут, зачем и куда. Сани по раскатанной в лёд и присыпанной тонким слоем снега дороге, катились нетяжело, только таз старался время от времени соскользнуть с железных салазок, надо было хоть тряпку подложить.
Во дворе вытащили козлят из тазика. Тётка притащила толстую доску, и Фёдор отрубил братцам головы с остановившейся в прямоугольниках зрачках жизнью. Выложил их рядышком в пушистый снег, рогами вверх, чтобы кровь стекала.
- Головы-то, собакам отдать, может? - обратился Фёдор к тётке.
- Какой отдать?! Во придумал тоже! Отдать!
- А куда их?
- Осмолем, холодного наварим. Знаешь, какой холодец из головы, закачаесси.
- Где разделывать будем? Может, к дереву приладим.
- Во, придумал тоже! Ну, как мы тут на холоде. У хати, у летней кухне будем.
Козлов затащили в кухню, положили на клеёнку, перевернули на спину, под бока, чтобы не переворачивались, подсунули чурбаки. Тётка кромсала со своей стороны, Фёдор смотрел, как споро она разделывает. У него получалось не очень, и он большей частью занимался тем, что поочередно подтачивал ножи, которые удивительно быстро тупились о живую плоть.
Когда всё закончили, Фёдор вышел на крыльцо подышать влажным свежим воздухом. К вечеру снег усилился и уже не таял. Из сугроба торчали две пары рогов. Головы протопили своим теплом пушистый снег и погрузились в сугроб по самые рога.
Два весёлых братца превратились в разложенные на холоде в веранде куски мяса. Бабулям после долгого и строгого рождественского поста хватит надолго.