Прибылых Роман : другие произведения.

Фьюжн-Марь. Часть первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  
  Вырванная страница.
  
  
  Предисловие.
  
  
  Мне захотелось посидеть в тишине, что-нибудь почитать, к тому же, в доме становилось зябко. Не оборачиваясь, наугад я взял с полки книжку и вырвал страницу примерно посередине. Это была повесть "Фьюжн-Марь" какого-то неизвестного писателя. "Что ж, - вздохнул я, - лучше бы классик попался, но делать, нечего", и отправился читать.
  
  
  (вырвано)
  
  - Север, а расскажи про море?
  - Нафига оно тебе?
  - Ты говорил купался с девкой со своей, по первому дню как мы пришли в Марь.
  - И что?
  - Ну, типа... я вот не видал... никогда...
  - Не видел, и не видел. Дрыхни.
  - А ты видал? Настоящее?
  - Да.
  - И какое оно?
  - Никакое. Его нет.
  - Как это?
  - А вот так это.... Просто моря нет. Море оно не одно, их столько сколько людей. Для каждого море своё. Понял? Нельзя рассказать о море вообще.
  - У тебя своё?
  - Да.
  - А у тебя какое?
  - Если повезёт, если Марь позволит - то ещё увидишь.
  - Если то, да если сё... Без выгибона не можешь? Я тебя как человека прошу... Ну и хрен с тобой!
  
  В темноте отчётливо слышалось, как ненастоящий дождь хлещет по окнам избы.
  - Костян, ты что обиделся? - окликнул товарища Север.
  
  Тот не отзывался. Последнее время характер Костяна менялся на глазах. Он становился сложнее и тоньше. Это не могло не радовать Северьяна, но и общаться становилось труднее, приходилось всё время подстраиваться, успевать отреагировать на перемены в товарище.
  
  - Кость, брось ты. Я правду тебе говорю, трудно это рассказать. Ну ладно, слушай уж.
  
  Море.... Море это большая лужа воды. О-очень большая. Чудовищно большая. Просто огромная. Или даже не так. Ты видел, как капли по стеклу ползут? Не здесь, а настоящие, в деревне твоей. Змеятся так, виляют, сливаются в одну, потом ещё в одну и так дальше. А вот представь, что все капли всех дождей на Земле собрались в одно огромную каплищу...
  
  Нет, тоже не так. Лучше я тебе про своё море расскажу.
  
  Я студентом был. Мы поехали в Крым. Доехали до Симферополя, а дальше на троллейбусе. Смешно да? К морю, на троллейбусе. Рюкзаки, спальники всё валяется на задней площадке, прямо на полу. Народу мало - красота, месяц апрель, не сезон ещё. А теплы-ынь! Сады цветут, аромат в раскрытые окна влетает, ветер шторки треплет, оттопыривает парусами. После нашего снега и промозглости-то, просто чудно!
  
  Едем едем, уже и приморило слегка. Дорога всё выше забирает и вот переползает через перевал, а потом начинает стекать под горку. И все быстрее, быстрее. По сторонам лес такой южный, в котором прохлады нет, горячий какой-то лес, одна смола. А дорога змеится и в петли начинает сворачиваться. Все быстрее и быстрее закручивается, всё больше и больше, даже страшно немного. Для нас, плоских людей, всю жизнь живущих на равнине, обрывы справа, скалы слева - восторг!
  
  И вдруг, за очередным поворотом, лес проваливается куда-то в ущелье и вспыхивает горизонт. Такой яркий, такой голубой, и уходит прямо под ноги! Представляешь?! Белое небо вдали вдруг приближается и становится таким насыщенно голубым и совсем рядом. Прикинь, горизонт оказывается рядом, чуть не под ногами. Он заполняет складки между гор и мы мчимся на встречу к нему! Непередаваемые ощущения! Действительно встреча с чудом. Это было первое впечатление.
  
  А потом дорога вильнула и всё исчезло. И стало немного боязно, вдруг, это сказочное видение не появится больше. В душе осталось только сильное желание - ну когда же?! когда опять я это увижу?! Тролейбус спускался все ниже, ниже и Оно приближалось, каждый раз Оно выныривало из-за поворота и Его становилось больше. И пришло понимание того, что это все мы, автобус, дорога, горы, мы все крутимся и вертимся, а Оно спокойно и неподвижно, так же как небо, и как небо Оно есть великая константа нашей жизни.
  
  Потом троллейбус въехал в курортный городок, и Его не стало видно, но ощущение начала жизни и восторг от встречи с чем-то по-настоящему большим, с чем-то значительным, просто захлестывал. Хотелось только одного - скорее бежать туда, чтобы встретиться с Ним. Костян, эй! Ты хоть слушаешь?
  - Ага.
  - А потом мы добрались до берега. Это тоже потрясает, но по-другому. Ты приходишь на берег и жмуришься от сверкания пляшущих лучей на поверхности, и солёный, плотный ветер рвёт рубашку. Ты бежишь к нему на встречу... Нет, вру. Сначала, ещё за долго до этого, ты начинаешь слышать его дыхание. Оно непрерывное и ритмичное. Это шуршание и шелест, ещё - плеск и гул, рокот такой, низкий, как ворчание, но не злобное, а как если с тобой добрый большой пёс играет, и шутя рычит. И это непрерывное дыхание, оно незаметно завораживает и успокаивает как ни одна колыбельная. Но при этом что-то тревожное и могучее, мощное такое слышится, трудно объяснить. И запах... Густой, йодистый запах водорослей, мокрой гальки. Пронзительные крики чаек над головой и вода... прозрачная, прямо жидкий, холодный хрусталь с льдинками медуз. Красота! И ты вдруг ясно осознаёшь свою ничтожность, свою малость рядом с ним. А вокруг счастливые, беззаботные люди. Давно заметил, у моря все люди становятся детьми.
  - Почему?
  - Не знаю. Может из-за того, что оказываются рядом с таким большим... великаном.
  - Море великан?
  - Да. Это огромный дух. Огромный-преогромный, изумительной красоты...
  - Дух?
  - Угу. Я же тебе рассказывал о суперпозиции душ. Здесь та же история. Все капли, каждая со своей историей, тысячи раз прошедшая через другие существа и пространства, соединяются в одно великое целое.
  
  Северьян засмеялся, - 'в одно водное', видишь как созвучно. Представь, по стеклу твоего окошка, ползет капля, она выпала из тёмной тучи, пролетела сквозь серый день, теперь вот ты в ней отражаешься, а потом, через много-много превращений, она возвращается домой - в одну бесконечную сияющую каплю. Трудно представить, как она радуется. И сколько их там таких капель? Может от этого рядом с морем столько радости.
  
  - Типа море живое?
  
  - Типа, мёртвое! - передразнил Северьян. - Ну, конечно же! Дуралей ты ещё, Костян. Ладно, отбой, завтра сложный день. Моё море ты может быть ещё здесь увидишь.
  - А моё?
  - И своё когда-нибудь увидишь.... Если выберемся.
  
  В темноте избы заскрипела панцирная кровать - Северьян повернулся на бок и мирно засопел. Костяныч закинул руки за голову, и в черноте потолка виделась ему большая-пребольшая, просто огромная, лужа ослепительно-голубой воды. Наконец и он провалился в черную пустоту.
  
  (вырвано)
  
  
  Одной страницы мне не хватило. Огонь нехотя слизал её, и лишь заполнил топку сизым дымом, но дрова так и не занялись. Придется читать ещё.
  
  
  
  Глава 1.
  
  
  Почему сержусь, когда Матильда не разгорается с первого раза? Даже не знаю. В такие минуты в душе появляется неясная досада, смутная грусть, будто тебе отказал в общении хороший, добрый человек. Ясно, что без неё мне не выжить, околею в два счёта и дом без её тепла не дом, а так, коробка сруба, прикрытая крышей. Летом она, конечно, даром не нужна, летом и без неё благодать, но уже в середине осени становится тоскливо, а зимой просто караул. И всё же обидно, что не расшевелилась с первых листов, съела их с натугой, без удовольствия, огонь лишь нехотя облизал, аккуратно уложенные дрова, Матильда выпустила наружу синюю струйку горького, сушащего ноздри дыма и всё затихло. Странно это, вроде бы ничего интересного на тех страницах не было.
  
  Мы с Матильдой любим читать по очереди, сначала страницу прочитываю я, потом комкаю лист, поджигаю и передаю ей. У Матильды безупречный вкус - всё пустое, никчемное, она проглатывает с довольным урчанием и гулом, языки пламени вращаясь пожирают 'нетленку' и навсегда бесследно исчезают в прокопченных недрах. Совсем не так читает она заслуживающее внимания, упирается, дымит, источает уйму зловредных запахов и норовит просочиться сквозь большие щели в топке назад в сущий мир. К слову сказать, шедевры попадаются крайне редко и, как правило, моя жаркая подруга читает всё подряд с превеликим удовольствием, так, что я не успеваю предавать ей странички на 'редактирование'.
  
  На этот раз я не стал играть в лотерею и выбирать произведение случайным образом, достал все ту же 'Фьюжн-Марь' с полки и начал потреблять первую главу страница за страницей.
  
  
  (вырвано)
  
  Сталкеры.
  
  - Фига здеся нема! - Костяныч решительно рубанул ладонью воздух. Он начинал истерить. - Ну откули здеся чё возьмется?! Ну!? Ты, паря, дюже упертый, - он знал, что слова его не окажут на спутника ни какого воздействия и продолжал ворчать уже себе под нос, - как втемяшит чё в свою башку, так хучь вешайси.
  
  Северьян старался не обращать внимание на слова проводника и тяжело, постоянно оскальзываясь, пошатываясь и чуть не падая, но неуклонно, как танк, продвигался вперед по вонючей, чавкающей жиже.
  
  Небритые щёки Костяныча дрожали, за забрызганными болотной тиной стёклами очков, блестели слезой серые глаза. Он, то принимался ругаться, то начинал противным, плаксивым голосом ныть, убеждая спутника, если не вернуться назад, то хотя бы двинуться в другую сторону, прочь из гнилых топей. Уже раз сто за эти несколько дней он кидал упрёк в широкую спину Северьяна, мол, кабы знал, что городской окажется этаким байдуком, так ни в жисть бы не согласился пойти с ним дальним путём. Что раз он такой умный, такой дундук, то мог бы и сам тащиться в Марь и охотиться там сколько влезя. Наконец он добился своего. Северьян остановился и грозно поворотился к проводнику:
  - Если ты, гад, не заткнёшься, я из тебя самого жертву сделаю. Понял? Вот так. Тогда и назад пойдём. - Его голос звучал спокойно, но можно было легко уловить напряженные, звенящие нотки. Северьян сам страшно устал, измучался, и у него кончилось терпение слушать нытьё горе-проводника.
  
  Каждый поход в Марь изматывал до бессилия. В этот раз он решил взять с собой проводника, в надежде, что тот хоть малую толику, хоть чуть-чуть, но облегчит путь. Вышло как раз наоборот. Проводник из помощника превратился в тяжкую обузу, которую, вдобавок, нельзя бросить. Оставалась одна только мысль, что за все мучения, если не удастся найти жертву, то можно в качестве последней использовать Костяныча. Прямо скажем, никудышная из него жертвочка, но на безрыбье, как говорится, и рыбу раком.
  
  - Ладно, двинулись, - немного смягчился Северьян, - вон за теми кустами устроим привал, просушимся.
  
  Костяныч уныло вздохнул, и, понуро чавкая сапогами, поплелся вперёд, держа ориентир на лохматый, торчащий из болотного серого тумана лесок.
  
  ***
  
  Они едва знали друг друга. Северьян появлялся время от времени в деревне и надолго исчезал в топях и чащах. Возвращался когда мрачный и хмурый, когда довольный(чаще довольный), недолго жил в пустой хате, через дом от избы Костяныча, зализывал раны, и уезжал к себе в город. Что он там делал с жертвами, никто даже и не спрашивал. Когда мужики обсуждали этот вопрос, сходились на том, что 'черти чё он там с ими делая, мы почём знаем'. Высокого, статного городского гостя в деревне уважали, но чурались его непонятности, отстраненности и нежелания выпивать с кем-либо из деревенских. Ну, ладно, - ты не уважаешь Митрю, или Егорка тебе не нравится, но, хотя бы с Костянычем-то сядь рядком, да потолкуй ладком. Нет, ни с кем никогда не поговорит, не пошутит. Пара дежурных фраз и всё - слова из него не вытащишь. Разве такое можно понять? С другой стороны, и подлости от него никто не видел, не то, что от других. Бывали случаи, когда жертвы уводились прямо из деревни. И много. Много случаев. Тимур Бекхамов, Лыткариха, Бершанские, Патрон, да всех не перечесть с кем случались эти неприятности. У Петраковых вообще, вся семья пострадала. Из-за Ульянки - красавицы. Костяныч, так этот уникум вообще два раза умудрился попасться. К нему после второго случая приклеилась кличка Попадалово. Так и звали Костя-Попа. Но Костяныч выжил, второй раз болел даже меньше и после этого случая начал считать себя заговоренным, потому и решился пойти проводником с Севарьяном, мол, не боится он теперь охотников.
  
  ***
  
  Было время, когда многие водили городских в Марь, то были самые отчаянные - сорви-головы, да кончились все. Охотники к тому времени и сами разобрались что к чему и в проводниках уже шибко не нуждались. Тем более, проку в них мало было, дорога к Мари хоть и менялась всё время, но не была такой опасной как казалась в старину. За многие годы на ней загинуло всего человек толи десять толи двенадцать, как считать, из них всего четверо местных, остальные приезжие. Проводники пропадали где-то в Мари или мёрли уже по выходу, в деревне. Скорей всего, становились жертвами неудачливых охотников или болезни их косили, которые приносили из Чащи. Дрёма, Марево, Чаща кто как называет, городские вовсе по-своему, чудно как-то, но как ни называй, суть не меняется - это место неподвластное разуменью человека. И никогда никто в старые времена туда не совался, не то что нынче. Раньше и в мыслях ни у кого не было. Дурное место, запретное место - и всё тут, что там делать?
  
  Но охотники не боялись ничего и никого. Их боялись. За непонятность, за то, что могли из любого жертву сделать. Как тут не забоишься? Любой забоится. Опять же, мало кто из этих горожан был болтуном, разговорчивые быстро исчезали и после одного-двух, максимум трёх посещений больше в деревне не появлялись. Приживались только смурные молчуны, вроде Северьяна, те, из которых слово клещами не вытянешь.
  
  Они приходили редко и почти не жили в деревне, однако, при всём при том, не были здесь чужими. Они являлись частью деревни, не очень доброй и опасной частью, почти враждебной, но только не чужой. Без них, жизнь была бы не полной. Кто знает, может и весь смысл существования захудалой деревеньки на краю бескрайних топей был бы потерян, не будь этих опасных визитов городских. Местные это понимали и не противились, относились к явлению как к чему-то данному свыше как к дождю или снегу.
  
  ***
  
  - Хучь бы уж за тем лесом, ты меня ослобонил. - Спустя какое-то время, тяжело дыша, осмелился подать голос Костяныч. Они пол часа пробирались к леску, но тот потихоньку отдалялся.
  - Не выйдет. - Коротко бросил Северьян, тяжело отплёвывая густую слюну.
  - Как не выйдя? Чё не выйдя? - насторожился Костяныч, но получил в спину лишь короткий, в одно слово, ответ:
  - Фьюжн.
  - Какой ышо фужен? Ты чо мне, паря, мозги конопатишь?!
  
  И тут до него дошло. Проводник остановился как вкопанный.
  - Екарный бабай! Марево! То-то я гляжу мы отдаляемси, - прохрипел он. Его голос осип и задрожал от подступающих слёз. - А как жа я?! Мене то как жа быть?
  
  - Со мной пойдёшь, - зло буркнул Северьян. Его совсем не радовала перспектива оказаться внутри вместе с деревенским дурачком.
  - Как с тобой?! Нашто с тобой?! Дык, я жа... - запричитал Костяныч. Он испугался не на шутку. - Мне такого щастя не нать. Хана мене там будя, паря.
  
  Ответа не последовало. Северьяну не хотелось смеяться. Он не знал почему, но обычно такая у него реакция на марево, каждый раз, как только входил, испытывал желание смеяться. Нынешний вход не лез ни в какие ворота, превращался в экстраординарный случай прямо с самого начала. Что же могло последовать дальше? Тут уж не до смеха. Обычно, проникновение в Чащу происходило на твердой почве за болотом, случалось добираться до неё несколько дней, но чтобы так долго и всё время по пояс в грязи - такого не было.
  
  В эту минуту Саверьян чувствовал себя не лучше Костяныча. Мысли путались в голове. По всему выходило, что они уже который день кружат по Мареву, давно уже вошли, а он даже не заметил. Раньше такого не случалось. Но и Дрёма ведет себя странно. Во-первых впустила Костяныча. Ему, конечно, не возбраняется, но Чаща всегда предупреждала деревенских: бывает веткой хлестанёт по глазам, бывает напугает диким воплем в ночи, или ещё чего, и проводники, крестясь и нашептывая старинные заговоры в бороды, с легким сердцем уходили, оставляя охотников наедине с запретным. На этот раз ничего подобного не случилось. Во-вторых Северьян её не почувствовал, чего никогда раньше не бывало. Перед приближением мари он всегда ощущал легкое возбуждение, чуть нервное, но явственно отчётливое, не почувствовать такого было невозможно, иногда просто начинал хихикать или ржать как ненормальный. В-третьих, чаща вела себя необычайно тихо, не обнаруживалась никак. Время уже сбилось, потекло неровно, запульсировало нервными толчками, то замедляясь, то ускоряясь. Сейчас вот серая мгла, растянулась почти на сутки. Северьян теперь четко знал это, у него был дар чувствовать изменено время. Однако, почему на этот раз всё не так как обычно, задумываться уже некогда. Они вошли внутрь.
  
  Много раз Северьян ходил во Фьюжн-Марь и провёл там на круг, считай, больше месяца деревенского времени, но он и не надеялся хоть как-то, хоть на крупицу разуменья понять логику событий и поведения самой Мари и тех кто её населяет. Это было невозможно сделать в принципе, ибо, понятие логики, в смысле четкой последовательности причинно-следственных связей, было чуждо Чаще. Её сутью, её природой, являлась скорее алогичность, отсутствие всякого порядка и строгой последовательности событий. В ней странности и нестыковки были самой, что ни наесть, закономерностью. Более романтические натуры, чем Северьян, назвали бы это словом 'чудо', но охотник слишком хорошо знал, что это слово, несущее положительную эмоциональную окраску, никак не подходило к описанию запутанной, не всегда доброй жизни Мари.
  
  ***
  
  - Ва-у-у! Ва-у-у! - Костяныч выл. Он скорчился на большой кочке, выглядевшей словно остров в этой бесконечной водной хляби - Не могу! Не могу, не могу дальше! - Животный страх перед неизвестным, перед ликом всех предков его и предков предков его, которые ни сном ни духом, ни рылом не брюхом, не помышляли сунуться в оболони Мари. И теперь, захваченный врасплох, в самом начале, но уже внутри запретного, то есть, в стадии преступления, он и все эти родственники и родственники родственников вглубь веков все они выли и стенали вместе с пропащим Костянычем. - Ва-у-у! Ва-у-у! Сдохну я, сжохну... И-и-и. И-и-и. - всхлипывал проводник, - начёрта тока я тебя встренул! И на кой жа ты мне, сволочь, сдалси.... Жил бы да жил бы, не тужилси! Ы-ы-ы. Ы-ы-ы. Объявилси, чёрт, и усё - конец мене....
  
  - Заткнись, Сука! - Северьян со всей силы, с резким замахом и оттяжкой, пнул обнявшую кочку и голосящую плащ-палптку. - Заткнись! А то вместе здесь сдохнем! Ты и я.
  
  Костяныч по-щенячьи взвизгнул, несколько раз всхлипнул и затих. Северьян плюхнулся рядом, прямо в болотную холодную воду. Ему ли было не знать, что теперь всё равно. Теперь круговерть событий пойдет таким образом, что мокрый зад и трудности подхода к Чаще, ни разу больше не вспомнятся и даже не мелькнут в памяти. Спутнику его и не снилось какие события возможно приключатся с ними, а может и нет, этого наперед никто сказать не может.
  
  Северьян положил руку на спину всхлипывающего парня:
  - Не дрейфь, Костян, ты выживешь. Точно говорю - выживешь. Только будь рядом и не высовывайся. Понял? Я прикрою.
  
  Хотя, как он мог прикрыть? Самого бы кто...
  - Ну, вставай, Костя. Вставай. Идем за мной. Теперь я твой проводник. Верь мне, я выведу.
  
  Костяныч, на которого, ошеломляюще подействовало небывалое красноречие и такая перемена к добру в голосе городского, обречённо, как зомби поднялся и послушно продолжил переставлять обессилевшие, расползающиеся на скользких водянистых кочках ноги.
  
  Они не пошли в убегающий лес, а свернули в серую муть тумана направо. Почему туда, Северьян не смог бы объяснить, да этого от него и не требовалось, здесь гораздо важнее логики интуиция, логика здесь не просто плохой советчик, она вредна, как злобный подлый наушник. Послушаешься её и пропал.
  
  (вырвано)
  
  
  "Как же они притомили со своей фэнтэзнёй, - подумал я, когда последний клок бумаги исчез в огненном урагане, - все эти зоны, сталкеры-шмалкеры, чавкающие болота и говорящие леса... Ну, как самим-то не насточертело? Полное истощение мозгов, право слово".
  
  Матильда довольно урчала, гудела, потрескивала, а иногда всхлипывала и шипела от удовольствия, целиком и полностью не соглашаясь со мной. Она любила такое чтение. Нравилось, вот и всё. Как с этим поспоришь? Каждая страница любого произведения, пусть даже бесконечно размноженная в типографии или перенесенная в цифровой код, а затем вновь воспроизведенная, воссозданная за тысячи километров от места первоначального рождения на принтере, несет метку автора. Не его самого, а след его духа, который чётко читается между строк, и с которым вступает в общение дух знакомящегося с произведением существа. Похоже, мой - слишком привередливый и противный, мало с кем комплиментарный, а у Матильды напротив, широкий и всесогревающий дух, готовый принять любого в свои объятья. Другого и не может быть у настоящей печки, дрянь это будет, а не печь.
  
  "Ну, что же, с удовольствием скормлю ей ещё как-нибудь порцию подобной "светотени"", - подумал я и закрыл дверцу топки. Раз в доме от чтения Матильды становится теплее - пусть будет так.
  
  
  
  Глава 2.
  
  
  Печка говорите вы? Подумаешь, поддон кирпичей обычных, два десятка огнеупорных, пара мешков шамотной глины и готово! Ага, щаз... Ничего вы в печках не смыслите, впрочем, как и я. Не сразу, ох не сразу понял я её, эту 'кучу сложенных друг на друга кирпичей'.
  
  Помню, однажды, когда Матильду только сложили и я самоуверенно начал её эксплуатировать, мой пёс заметил: 'Ох, боюсь я за вас - поубиваете друг дружку, либо ты её развалишь, либо она тебя задушит дымами'.
  Тогда я никак не отреагировал на его слова, кто же из разумных существ обращает внимание на мнение каких-то там собак? Еще меньше мы склонны относиться с уважением к печкам. Теперь-то я понимаю, насколько он был прав.
  
  Итак, происхождение моя Матильда имеет самое благородное, даже, заграничное. Для нас ведь ещё со времен Петра первого, раз из-за границы - то молодец, кем бы ты ни был там, в своей Хранции. Но не об этом речь, а о том, что мадам, точнее мадмазель, Матильду выкрал мой сосед. Некоторое время тому назад он по казенным делам находился где-то на Шенгенщине. Что он там делал, чем занимался, то мне знать не положено, дело государственное и секретное, однако, случилось так, что в одном дому он заприметил аккуратненькую, замечательно сложенную красавицу, которая так мало кушала и при этом так много отдавала тепла, что как деревенский в душе мужик, мой сосед Серёга, не смог устоять и предпринял всё к тому, чтобы умыкнуть красавицу. Поначалу пришлось втереться в доверие и стать лучшим другом хозяина печи. Потом много, очень много пить вина с ним. Чужеземец отнекивался, отбрыкивался, отбрёхивался как мог, но, в конце концов, не выдержал профессионального напора настырного русского и чертежи, послойные расклады чудо-печки, вместе с дипломатической почтой улетели в холодную Россию.
  
  Так в нашей потешной деревеньке появилась старшая сестра Матильды, а потом секретные документы, добытые с таким трудом, вручили другому моему соседу, кандидату биологических наук, между прочим, с тем, чтобы Володя породил Матильду в моёй хате. Зх, хе-хе, хех... Кто ж доверяет кандидатам наук что-то порождать руками? Володя, между полетами на международные конференции, во всякие том Германии-Канады, шабашил, сооружая народу печки, (кушать то хочется, даже и учёным). Свое призвание он объяснял просто, тем, что, мол, дед у него был печником, или прапрадед. Как биолог, Володя был искренне убежден, что умение класть печи передается половым путем, то есть, по наследству. Какой там у него был дед печник, я уж не знаю, однако вышла моя Матильда, как бы это сказать, как европейка, что-ли. Ну, вы ездили за границу? Видели тамошних дамочек, какие они, как бы это выразить... некузявые. Вот такая и Матильдушка вышла, чуть кривенькая, малость косонькая, да ещё и с норовом-гонором.
  
  Впрочем, заболтался я тут с вами, пора Матильде скормить очередную порцию - плод современной литературы.
  
  
  (вырвано)
  
  Потешная деревня.
  
  Свернули удачно - не сделали и двух десятков шагов, как под ноги услужливо выстелился сухой мох и ступни ласково обступила густая трава. Путники вошли в тёплый вечер и продвигались медленно, осторожно, словно боясь приближающейся ночи. Уже одно то, что под ногами не хлюпало и предстоит спать не стоя, опершись на чахлую берёзку, а вытянувшись в мягкой, пусть даже и холодной, траве наполняло души радостью.
  
  Северьян теперь размашисто шагал впереди, время от времени он тихо, беспричинно, похихикивал своим мыслям. Костяныч припрыгивал метрах в пяти позади. Для него, перемена окружающей среды была в диковинку, радовала и тревожила одновременно, уж слишком быстро всё изменилось, стоило только переменить направление. Ему до смерти хотелось упасть и забыться сном, но он боялся заикнуться об этом, Северьян пёр напролом как бульдозер.
  
  Вдруг, у Костяна радостно ёкнуло сердце - они выбрались на просёлочную дорогу. Ошибся городской! Ни в какой они ни в Мари. Они до неё просто-напросто не дошли! 'Во дурачина-то, - смеялся про себя Костян, - и я тоже хорош - спужалси как малой'. Но поделиться своими замечательными соображениями со спутником он не спешил, ждал, когда этот умник сам дотумкает. Жаль только, темнеет быстро, и не увидать какая рожа случится у городского в тот момент, когда он поймёт, как заблуждается. Наконец, Костян не выдержал, и уже было набрал в легкие воздух, чтобы огорошить Северьяна, как улыбка исчезла с его лица и в сердце опять вползла тоска.
  
   Из почти уже чёрного тумана навстречу выплыли крыши домов. Но что это были за крыши! Небольшие, несуразные, кривые и косые, и домишки под стать им: жалкие, разнокалиберные, с чудными вывертами и наворотами, с какими-то дурацкими балкончиками, навесиками, терассками, то на тощих столбиках, то из безобразно толстых брёвен. В общем - несерьёзная какая-то деревенька, потешная. И кто же здесь мог жить, да ещё в такой тесноте? Дома лепились, чуть не налезая один на другой.
  
  Ненормальные избы, тесня друг дружку, окружили путников и зажали их высокими заборами в узенькой улочке. Кирьян озирался по сторонам и тер глаза от удивления. Не могло в их краях быть такой чудной деревни. Никак не могло. Если предположить что они не в Мари, то здесь вообще не могло быть ни какого жилья. Ближайшая деревня с той стороны - Щебетовка, это триста верст кругаля. За эти дни они никак не могли пройти по ужасной дороге и четверти пути до неё.
  
  - Паря! - окликнул Костян спутника, - Север! Где это мы?
  - Фьюжн. - Улыбаясь, повторил незнакомое слово Северьян.
  - А здеся люди есть? Ни жодного огонёчка.
  - Трудно сказать. Увидишь. Расслабься, если повезёт, скоро явится тебе чудо.
  Но Костянычу не хотелось чудес. Ему в отличии от спутника было страшно и неуютно в лабиринтах вымершей деревни. Одно радовало, кажется, городской знает куда идти. Тот двигался уверенно и свернул на тропинку, взбегающую на высокий бугор. В сгустившейся темноте уже не было видно ни зги. Пришлось карабкаться по круче куда-то вверх. А тропинка становилась всё уже, почти в одну ступню, притом, что склон теперь уходил вниз уже чуть не отвесно, страшно было подумать, что может случиться, оступись только кто-то из них двоих.
  - Да, куда же ты прёшь, чёрт! - Не выдержал и закричал Костян, - порасшибёмся ж ведь!
  - Молчи, Костян, молчи, - только и услышал в ответ.
  И тут же мучение кончилось. Кое-как они вскарабкались на горку и очутились перед заборчиком из редкого штакетника. Никого не спросясь Северьян отворил калитку, проник внутрь двора, пересек его и без стука растворил двери в дом. Костяныч послушно следовал за ним, как телок на веревочке.
  
   В доме горел яркий свет, от которого пришлось зажмуриться. Домашние лоскутные дорожки на полу, светлые, скоблёные бревенчатые стены - всё пахло чистотой, уютом и было пронизано теплом жарко натопленной печи.
  
  - Скидываем сапоги здесь, в сенях, - обернулся Северьян.
  
  Ступать по чистым половикам в мокрых грязных носках было неловко, что подумают хозяева? Но внутри никого не было. Костян озирался по сторонам, и чувствовал, что плохо видит: предметы на столе, безделушки на комоде, фотографии на стенах - всё расплывалось. Он протер очки грязным свитером - не помогло.
  
  - Костя, выбрось очки. - Северьян скинул рюкзак и развалился на лавке как у себя дома.
  
  Костя снял окуляры и в самом деле прозрел! Он подошел к полке с книжками и, не напрягаясь, смог различить буквы на страницах. Впору было обрадоваться, кабы не другая напасть. Он ни как не мог постичь суть прочитанного! Каждую букву видел прекрасно, но не то что в предложения, в слова прочитанные буквы не собирались. Костян потряс головой, не помогло.
  
  Северьян, сидя на лавке уже в майке стягивал грязные штаны. Он хохотнул, наблюдая за своим попутчиком:
  - Не пытайся. Это Фьюжн. Здесь книжки не читаются.
  
  От этих слов Костяну опять сделалось тошно. Всё здесь хорошо - и тепло, и светло, да не дома. А где? А не понятно где.
  
  - Не дрейфь, паря! - передразнил деревенского Северьян, а ну раздевайся и за мной, в баню.
  
  Баня?! Да-а! Русская баня это то чудо, о котором Костян и не мог помыслить. После нескольких дней изматывающего пути по вонючим, гнилым болотам, через трясины, и почти без сна - баня самое расчудесное чудо из всех возможных на земле в этот миг чудес.
  
  Молодец Северьян, не обманул - явил диво дивное. Напарившись и переодевшись в чистое исподнее, заботливо приготовленное невидимыми хозяевами, Костян повалился на постель и тысячи вопросов: где же хозяева? как Северьян угадал про баню? что будет завтра? только мелькнули и исчезли в небытие ночи. Костя ещё не знал, что в Мари сны никогда не снятся.
  
  (вырвано)
  
  
  Вот ведь люди, подумал я, когда Матильда довольно загудела, пожирая подсунутый текст. Чтобы заниматься какой-то паршивой ядерной физикой, или дурацкой биохимией нужно учиться шесть лет. А чтобы выполнять самое сложное, самое важное дело на Земле - писать книги, они полагают, что учиться не нужно вообще! Нет, всё-таки удивительный народ эти люди. Сколько живу, столько не перестаю удивляться. И главное, сколько в них смелости, сколько отчаянной наглости, чтобы вот так вот брать и не оглядываясь ни на кого выкладывать свои глупости на всеобщее осмеяние. Ну, что ж, Матильда им всем судья, будет ей угощение, а нам с собаками тепло.
  
  
  
  Глава 3.
  
  
  Машка зараза, залезла ночью на стол и выгрызла в половинке черного хлеба небольшую, аккуратную ямку, прямо посередке. То-то мы с Джеком не слышали хрустящих звуков разгрызаемого дерева из под пола. К слову сказать, Джек и так никогда не слышит, храпит себе слюнявя пол мокрым носом, ему хоть бы что, а меня часто Машкина грызня будит, в деревне каждая тихая нотка усиливается лучшим в мире усилителем - царящей вокруг тишиной. Хорошо же, положу ей сегодня вечером кусочек сыра рядом с собачьей миской, пусть не хулиганит.
  
  Но выспался, не выспался, а пора кормить Матильду, да вот беда, не любит она березу, что тут поделать - не русская. Это наши печи, крупные, с большими топками, отличаются замечательным аппетитом, а у голландки даже случилось несварение и зашлаковались проходы в первый год. Страшная вещь, скажу вам. Если у печки плохой аппетит - береза горит лениво. Нежаркие, полудохлые язычки пламени едва отрываются от полена и тут же закручиваются в плотный черный жгут дыма, который, едва коснувшись холодных кирпичей, застывает причудливым образом в темных лабиринтах дымохода и образуются затейливые антрацитовые джунгли, по своему красивые, но страшные, как кокс в бронхах. Матильде тогда помогло чтение. Чтение оно всем полезно.
  
  
  (выдрано)
  
  Лика.
  
  Вернулся из небытия Костян когда лучи из окна наполнили комнату лениво играющими на полу солнечными зайчиками. Он вспомнил, где находится, огляделся. Товарищ отсутствовал. Костян встал, побродил по комнате и вышел из дома на улицу. Только он собрался смачно зевнуть и потянуться, как застыл с поднятыми вверх руками. Он точно помнил, что они вчера карабкались на немыслимую кручу, и по его представлениям, домик должен стоять на высоченном холме, скорее на обрыве, нависая над лесом и деревенькой. Однако, ничего подобного и в помине не было. За дверью шумел город - текли сотни машин, торопились пешеходы, в небе сновали аэропланы и дирижабли. Казалось, он в одном исподнем очутился на многолюдной площади где-то посреди огромного, прямо таки гигантского города. Костян стремглав бросился обратно в дом, захлопнул дверь, несколько минут из всех сил судорожно тянул ручку на себя, словно опасаясь, что многоголовое чудище проникнет внутрь, потом отпустил и прижался к косяку. Его бросило в пот, сердце бешено колотилось. Костян закрыл дверь на засов и собрав все силы, сминая и собирая в гармошку аккуратные половики, придвинул к выходу неимоверных размеров сундук. От чего и от кого могла спасти эта баррикада, об этом не подумал, а думал он в тот момент, куда пропал его спутник, человек, к которому Костяныч имел столько интересных вопросов и ответы на которые, Костя был абсолютно уверен в этом, тот знает. Даже не столько ответы нужны были ему в этот момент, как понятная живая душа, пусть даже такая надменная и загадочная, как душа охотника. Костяныч бросился обыскивать дом, обшарил все углы, заглянул во все комнаты, на печь и даже осмотрел все в баньке. Проклятого охотника нигде не было. Он присел на кровать, затем поджал под себя ноги и застыл. Спустя минуту он снова провалился в небытиё. Он даже не догадывался, что это лучшее, что он мог сделать в данной ситуации.
  
  ***
  
  А Северьян был совсем рядом, в двух шагах, и, одновременно, в бесконечной дали от Костяна.
  
  Когда они напарились и Костяныч пошел 'спать', Северьян подкинул ещё несколько поленьев в печку и сидел в предбаннике, прислонившись расслабленной спиной к бревенчатой теплой стене. Маленькими глотками он отхлебывал холодный квас из деревянной кружки, наслаждался покоем и тишиной. Пока было рано начинать работать. Он слушал тишину вокруг, убаюкивающую песню сверчка, тихий гул печи и одинокие, редкие шлепки капель. Он ждал Событий.
  
  Ничего не происходило. Северьян решил уже последний раз наведаться в парилку и идти в хату, как дверь отворилась и в комнату проскользнула коротко стриженная, стеснительно улыбающаяся блондинка. Она была обнажена, вся её одежда ограничивалась стильными узкими очками в черной оправе. Лика была близорука.
  
  - Привет, - как-то неловко помахала она ладошкой, примостилась на лавку рядом с Северьяном, положив подбородок на согнутую в колене ногу. Её тело, тело женщины, вместе с тем, имело пропорции и строение девочки-подростка. В том, как она стеснялась и не стеснялась одновременно, было что-то наивное, от ребенка, от взрослого ребенка. Северьян знал её. Более того, они были близки когда-то, в той маленькой жизни, что случилась в прошлый его приход, но Северьян не мог вспомнить нюансы и детали, быть может от того, что не испытывал в этом ни малейшей нужды, а может от того, что необходимости этой их встречи для него не существовало и тогда, раньше. Просто они встретились однажды. Просто они опять встретились сейчас.
  
  - Ну, здравствуй! - повторила девушка с такой интонацией, словно укоряла - мол, что же ты молчишь? Я пришла. Говори.
  Рассеянная улыбка блуждала по её бледному лицу и, хотя слова звучали твердо, угловатая поза выдавала неловкость, которую она испытывала. - Ну, рассказывай, рассказывай, как дела?
  - Нормально, - улыбнулся в ответ Северьян. Он не сводил с неё взгляд, ему доставляло удовольствие смущать девушку, хотя, та и пыталась держаться уверенно.
  
  - Вот... Ничего что я зашла. Ты не против? Если не нравится, ты скажи, я уйду. Понимаешь, я не хочу навязываться и всё такое....
  - Ну что, ты! Что ты, Лика! - Северьян поспешил возразить. Ему вовсе не хотелось, чтобы она ушла. Он знал, что последует продолжение и то, что случится, безусловно, было желанно, но, с другой стороны, когда женщина завоёвана вполне и давно, когда сама приносит себя, есть в этом некий момент.... Северьян вздохнул.
  
  Запах распаренной березы от веника, замоченного в тазу, поднимался под потолок и медленно опускался, основательно пропитывая собой стены, лавки, стол и смешиваясь с ароматом трав натыканных в щели стен.
  
  - Пойдем париться? - нарушил тишину Северьян и протянул руку.
  - Пойдем, - ответила она, - куда бы положить очки?
  
  'Как же интересно, - подумал Северьян, - нам здесь не нужны очки, а им нужны. И эта, казалось бы, совершеннейшая мелочь, превращается в момент истины, в непреодолимый барьер, отделяющий нас от них'.
  
  Он взял девушку за руку, отворил дверь туда, где десять минут назад, была парная, однако теперь, когда началось Событие, за порогом оказался просторный бассейн, уходящий в полумрак большого мраморного зала. Обнаженные парень и девушка, держась за руки, переступили через мраморный бортик и пошли по щиколотку в воде.
  
  - Зачем делать такие мелкие бассейны? - засмеялся Северьян.
  - А чтобы никто не утонул, - поддержала шутку Лика.
  
  Они добрели до столиков с виноградом, фруктами и вином на противоположной стороне, там же обнаружилась ещё одна невысокая из светлого дерева дверь, точно такая же, как первая, но за ней уже была парная.
  
  Горячий аромат эвкалипта и лаванды окутал их. Девушка вытянулась на полке на полотенце, положила голову на руки и, продолжая улыбаться, закрыла глаза. Северьян сел рядом. Он легко, едва касаясь, провел ладонью по изгибам её горячей спины, на которой выступили крохотные серебряные капельки.
  
  - Ну, рассказывай, рассказывай - вздрогнула плечами Лика, улыбаясь с наслаждением словно кошка. - Столько времени прошло. Ты исчез, даже не попрощался.
  - Да что рассказывать. Работа. То-сё.
  - Семья? - улыбка не сходила с её симпатичного личика.
  Он промолчал в ответ. За стеной громко и настойчиво запиликал сверчок, вырезая тонкую ажурную раму для картины повисшей внутри тишины.
  
  Так и улыбались молча, пока Северьян наконец не предложил:
  - Может подкинуть? Под веничек?
  - Нет! Что ты. Я же в сауне, это ты в парилке.
  
  Поговорили ещё. Разговор петлял, как серпантин горной дороги, но не приближался никуда, не нёс информации и смысла. Так иногда бывает.
  
  - И вообще, мне жарко - хочу купаться, - капризным тоном сообщила Лика. Она легко поднялась и, грациозно балансируя на ступеньках, направилась к выходу. Рука Северьяна скользнула по прохладному животу и горячим бёдрам.
  
  Лика распахнула дверь, подбежала к краю бассейна и прыгнула головой в голубую воду. Северьян не задумываясь бросился за ней, нырнул глубже девушки и когда раскрыл глаза увидел её парящее в мерцающий, пробивших морской изумруд лучах солнца тело. Его ничуть не смутило, что всего десять минут назад они прошли по глади воды 'аки по суху', и то, что в помещении не могло быть солнца, тем более, откуда было взяться солнцу ночью, но он вспомнил. Он вспомнил этот мир и в этот момент чувствовал своё сродство с ним больше чем с тем, оставшимся за болотом, и он помнил, как этот нереальный странный мир влёк его к себе и не давал жить счастливо и покойно там.
  
  А потом они наслаждались друг другом, пили вино, загорали и трепались ни о чём, опять предпочитая избегать серьёзных тем, да и какие у него могли быть серьезные темы с ней здесь? Потом девушка ушла. Она исчезла в тот момент, когда очарование достигло максимума и вот-вот, должно было перевалить вершину приятности и начать превращаться в неприятность. Она ушла тогда когда нужно, ничего не испортив и не смазав созданной тонкой, красивой, только что нарисованной ими совместно картины.... Женщины за болотом - так не могут.
  
  Северьян вытянулся в бассейне. Он облокотился на тёплый мраморный бортик и старался ни о чём не думать. Начало во Фьюжен было очень приятным, но это ничего не значило, скорее наоборот, оно не предвещало ничего хорошего в дальнейшем. А может быть и нет, наперед ничего не известно.
  
  Больше всего Северьяна теперь смущал деревенский остолоп. Во Фьюжн всегда, это железное правило, ходят только по одному, и не было случаев, чтобы это правило нарушалось, и раз существовало незыблемое правило, должна быть и причина, по которой оно возникло. Оно и понятно. Законов Мари нет, но они есть. Вот скажем, как ему сейчас встретиться с Костянычем? Что если он где-то у 'себя'? Как им теперь синхронизоваться? От этих вопросов Северьяну стало не по себе. Он понял, что уже начал совершать ошибки, серьёзные ошибки. Ещё один из эмпирических местных законов гласил, выйти можно только со всеми вещами, с которыми вошел, ни одна мелочь, ни одна пуговица не может быть потеряна, иначе - не выйти. А тут целый человек, пускай даже такой нелепый деревенский обормот. Вряд ли его можно безнаказанно потерять в Мари.
  
  Солнце растворилось в сером, быстро темнеющем потолке, Севертян вылез из бассейна и скорее пошел в предбанник искать чистую одежду.
  
  (вырвано)
  
  
  Я сунул последний лист в алое марево. Он быстро вспыхнул в благодарность отразившись всполохом на моей руке и, спустя минуту, буквы проступили серыми чернилами на абсолютно черной, блестящей бумаге. Всё меняется, - подумал я, - китайская дешёвка вытеснила добротные товары, эта никудышная 'фэтэзня' подменила научную фантастику. Гораздо дешевле и эффективнее по трудозатратам молоть всякую чушь, не взирая даже на элементарную логику, чем упорно и с огромным трудом изучать законы мироздания. Интересно, как скоро писать книжки начнут нанятые за гроши дворники-таджики? По всему видно - это время не за горами.
  
  
  
  Глава 4.
  
  
  Каждый акт возрождения дома к жизни - как акт творения. Ты входишь в холодное, безжизненное помещение и совершаешь совсем простое, почти механическое действие - комкаешь бумагу, укладываешь на неё щепки, сначала поменьше, потом больше, больше и сверху совсем крупные, потом поджигаешь всё это, словом, растапливаешь печь. Ничего сакрального, метафизического в этом нет, но спустя совсем короткое время, происходит маленькое чудо - дом оживает. Рационально это объяснить можно, но это будет не то. Всё выйдет складно, без нарушения всякой логики, а по большому счёту - это будет ошибка. А что тут можно сказать с физической точки зрения? Инфракрасное излучение, тепловые фотоны и прочее ля-ля-ля. Всё так, да не так, и как вам это втолковать, когда человеческая наука физика проскочила несколько важных поворотов и полетела дальше. Чего стоит только моральное модулирование фотонов, а как без этого объяснить, что излучение на одной и той же волне, скажем, идущее от одушевлённой печки и от куда менее одушевленного электрического обогревателя воздействуют на вас, мягко скажем, немного по-разному. И более того, от той же Матильды, излученное тепло обладает совершенно разным характером, в зависимости от того что именно употребила эта самая печь. Так что, уверяю вас, топите печь только добрыми книжками, тогда тепло у вас будет добрым, а дрянь всякую оставьте короедам да мышам - им в характер это ничего худого не добавит. Сердит я нынче на мышку Машку, которая обнаглела в конец и начала водить в дом кучу своих соплеменников и вместе все они расплодились и ведут себя более чем непристойно. Кота у меня нет, а травить тварей - рука не поднимается.
  
  
  (вырвано)
  
  Город Солнца.
  
  Костян бросился на кровать, поджал под себя ноги и застыл.
  И это было самое лучшее, что он мог сделать. Возможно, это было единственное, что он мог сделать, чтобы они смогли встретиться.
  
  - А, дрыхнешь!
  Костян очнулся, услышав над собой знакомый голос.
  - Север! Родной! Куды ж ты, сучек мочёный, делси! - Костян бросился обниматься, - ёкарный бабай! Я обыскался, а тебя нигде нет.
  - Отвали - добродушно отстранился Северьян.
  
  Костяныч покосился на сундук у двери, тот стоял на месте. - Что ж ты, скрозь стены могешь? - отшатнулся он от Северьяна, которому только что радовался как ребетёнок, но тут же продолжил тараторить, стараясь выплеснуть все страхи, что накопились на душе - А ты видал, чё за дверью!? Тама город, понял? Большущий городишша, а машин там, а людей, что мышей в сене!
  
  - Успокойся, успокойся, - тихим голосом осадил эмоции возбуждённого товарища Северьян. - Это Фьюжн. Понимаешь? Здесь всё не так. Запомни - ни чему не удивляйся и от меня ни на шаг.
  
  - Да, ёкарный! - взвился опять Костян. - Ты ж меня, паря, сам бросил! Как же ж, ни на шаг та? Я скрозь стенки не горазд.
  
  - Научишься. Научишься. Жить захочешь - ещё не так угораздишься. Кончай визжать, одевайся и вперёд. - Северьян навис над собеседником застёгивая пуговицы на рубашке. Пока Костяныч истерил, он достал невесть кем приготовленную чистую одежду из шифоньера и успел одеться.
  
  Костян отродясь не нашивал пиджака, а тут сразу тройка! Но если на его приятеле все сидело вполне прилично, то на нем одежда, где натягивалась резкими складками, где топорщилась комом, в общем, выглядела кургузо. Брюки пришлось подвернуть снизу и затянуть ремнем, собрав в гармошку на тощей талии, пиджак тоже больше походил на какой-то балахон. Но Костян этого не понимал, он пришёл в восторг от наряда. Северьян, поморщился, оглядывая 'модельного мальчика' со всех сторон и отвернулся, не в силах подвить смешок:
  - Давай, что попроще оденешь?
  Но Костян наотрез отказался. Ёкарный бабай, где бы он ещё так пощеголял? Крестьянская смекалка нашептывала, что если удастся выбраться наружу в этом костюме, то даже после болотной грязи, это будет самая приличная одеженция в его гардеробе, возможно и до конца жизни, а грязь ничего, отчистится
  - Да не, ни чё так. Мене нравицца. Во так во расправлю и усё. Ряска параска, чё ты, паря, приемственно усё, - квохтал Костян, крутясь перед зеркалом, - ладный пиджак.
   Северьян только усмехался:
  - Пошли уже, хватит вертеться как девка. Иди будем двигать твою баррикаду. - Северьян стоял у сундука перегородившего выход.
  Костян сразу вспомнил про город за дверью, погрустнел, поскучнел и поплелся помогать товарищу.
  
  ***
  
  Город ошеломлял. Даже у Северьяна глаза заблестели. Он остановился на пороге и, жмурясь от яркого света, осматривал открывшийся пейзаж с многочисленными улицами, снующими по тротуарам пешеходами, множеством разноцветных, разномастных машин на дорогах. Костян, который никогда не бывавший дальше своего захолустного райцентра вовсе ошалел от изумления. Пока они двигались в нарядной толпе, он постоянно останавливался, крутил головой, обалдело рассматривал лепнину на фасадах домов, трогал блестящие черным мрамором плиты, здоровался и заговаривал с каждым прохожими, надолго тормозил и разглядывал своё отражение в витринах, за громадными стеклами которых манили сказочные сокровища.
  
  Город сверкал и дробился в миллионы солнечных зайчиков, отражающихся в окнах домов. Триплексы толстых, безукоризненно ровных стекол разбрасывали широкие радужные лучи, которые пронизывали пространство улиц во всех направленных, то и дело попадали в глаз и озаряли мир тысячей радуг. Отмытый до сверкания дождем асфальт парил в теплых лучах. Машины, приятно урча, поднимали в воздух капли в которых то и дело сверкали маленькие искорки. Город смеялся. Смеялись умытые скверы, смеялись деревья в них, каждый лист старался подставить блестящую ладонь солнцу, чтобы отразить яркое голубое небо и плывущие по нему ослепительные каравеллы облаков и рассмеяться им приветственно.
  
  Но больше всего поражали жители. Невозможно было встретить ни одного не то, что хмурого, просто неулыбчивого лица. Люди радовались вместе с городом. Они раскрывались навстречу друг другу. То тут то там слышались шутки, весёлые возгласы, раздавался дружный смех. Каждый спешил сказать друг другу что-то приятное, что-то доброе и хорошее. Костян привык, что в деревне все знают друг дружку и обычно пытаются подшутить при встрече, подначить проходящего мимо, подковырнуть беззлобно - это нормально. Его поразило другое то, с каким неподдельно искренним чувством это делалось здесь, в городе солнца.
  
  На площади возле круглого фонтана, выбрасывающего сверкающие струи чуть не до неба, выше крыш и домов, молоденький рыжий милиционер, в не по уставу расстегнутом кителе, сдвинутой на затылок фуражке, раздавал прохожим цветы из огромной охапки. Раздавал всем подряд, направо налево, каждому встречному-поперечному, всякому проходящему мимо, до кого мог дотянуться. При этом он сопровождал дар такими приятными, такими добрыми словами, что и без того радостные прохожие вдруг озарялись добрым светом изнутри и несли дальше волшебные цветы нежно, как бесценные дары.
  
  Северьян с Костянычем одновременно, не сговариваясь, остановились, они не могли отвести взгляд от этой картины. И даже не так удивляло поведение стража порядка, как сами цветы. Это была немыслимая смесь из ярко алых, белоснежных роз и гвоздик. Поражало, сбивало с толку, что про каждый отдельный цветок нельзя было сказать точно - роза это или гвоздика, так же как нельзя было сказать какого он цвета. Каждый из них был одновременно ослепительно белым, абсолютно белым, до синевы, таким белым, что не было вокруг ни одного предмета, ни одного цветового пятна не стремившегося оставить на нем своего рефлекса. Однако же, при этом, он был совершенно красным, таким красным, что заключал в себе все мыслимые для этого слова оттенки, от алого цвета хлещущей из артерии крови до налившейся болезненным малиновым светом зари. И даже не это заставляло смотреть на цветы неотрывно, а то, что поднималось в душе при взгляде на этот букет. В её сокровенных тайниках оживали неподвластные воле чувства: лишенный разума восторг и сладкий неуверенный страх. Восторг от безупречно белой чистоты сопровождался боязнью того, что она может соприкоснуться с чем-то не столь безупречным, не столь идеальным, и страшно становилось от осознания неотвратимости этой встречи. Той встречи, которая неминуемо обратит цвет в алый.
  
  Горожане текли слева и справа, уносили по цветку, раскланивались с милиционером и исчезали, а Костян с разинутым ртом и онемевший от нахлынувшей гаммы сложных чувств Северьян застыли в нескольких шагах рядом. Они очнулись только, когда перед с букетом появилась компания из трех ребят и девушки. Словно по заклинанию волшебника совершенное, чистое девичье лицо возникло прямо над букетом и вся гамма сложной интриги двуцветия, все смутные, запутанные чувства, вызываемые игрой алого и белого, перенеслись и отразились в её чертах, и можно было не сомневаться, что этот удивительный букет, в этом удивительном городе существовал только для неё одной.
  
  - Ваше высочество, примите этот скромный цветок из рук верного стража порядка. - Милиционер согнулся в шутливом полупоклоне, протягивая цветок девушке. И во всей этой сценке обыкновенным показалось только обращение - 'ваше высочество'. Кем ещё могло быть, это прекрасное создание? Только высочеством. Но не прошло и минуты, как водоворот людей унёс компанию и 'принцессу' и в душах наших путников осталось только чувство легкой грусти от встречи с чем-то волнующим и недоступным как сказка.
  
  - Товарищи, - милиционер заметил Костю и Северьяна, - в связи с прекрасной погодой и вообще, во имя мира во всем мире, позвольте вручить вам эти цветы.
  
  Его конопатое лицо улыбалось так радушно, так открыто, что отказать было невозможно. Однако, как только цветы очутилмсь в руках путников, случилось нечто ужасное. Они превратились в самые банальные, самые обычные красную розу и белую гвоздику. Это было досадно и несправедливо. Северьян поморщился, хотя внутренне, казалось, был готов к чему угодно, а Костяныч ошалело переводил взгляд со своей гвоздики на букет милиционера и в глаза его заблестели детские слёзы обиды.
  - Пошли, - ткнул его в бок Северьян. Они положили неинтересные цветы на гранитный край фонтана и молча побрели вдоль улицы.
  
  - Нельзя, нельзя здесь верить ни кому и ни чему - то ли Костяну, то ли себе досадливо выговаривал Северьян - не верь, не верь, не верь. Мы из другого мира. Мы не такие как они, понимаешь? И никогда ими не будем.
  
  Костяныч молчал. Он ушел вглубь себя, и даже перестал озираться по сторонам. Наконец капризным голосом промямлил:
  - Я жрать хочу, будем есть-то сёня?
  
  Северьян посмотрел на него с удивлением, но только пожал плечами:
  - Найдем кафешку, поедим. - Про себя подумал, что это может случится очень-очень нескоро.
  
  - Молодые люди, - неожиданно к ним обратилась проходившая мимо старушка в белой шляпке с люрексом. - Возможно я ошибаюсь, в таком случае прошу меня простить, но мне почему-то кажется, что вы приезжие, и что вы заблудились. Быть может я смогу вам чем-то быть полезной?
  
  Костяныч встрепенулся, и принялся допытываться насчет ближайших точек общественного питания, а Северьян почувствовал некое раздражение, от назойливой вежливости, постоянно проявляемой жителями солнечного города.
  
  - Вперед, вон в тот проулок! - Костян закончил расспросы, выслушал многословный ответ, распрощавшись с бабулей, вцепился в товарища и буквально потащил его за собой.
  
  Они свернули с центральной улицы и оказались на тихой улочке. Можно сказать, что здесь не было людей, только впереди, прямо на проезжей части стояло странное существо. Северьян сразу и не понял, что это такое, пока они не подошли ближе, и стало ясно, что это мужчина, а на нем, обхватив ногами и руками, висела молодая женщина. Она прижалась к нему что есть сил так, что они слились в неподвижной позе, превратившись в одно существо, сплошь состоящее из нежности. Даже на расстоянии чувствовалось, какая огромная добрая сила соединяла две разные половинки в одно целое. Радом в коляске крутил головой белобрысый мальчуган, он с любопытством рассматривал окружающий мир, не обращая внимания на неподвижных родителей. Рядом с мужчиной стоял огромный чемодан.
  
  Костян выпучил глаза и чуть не растянулся, зацепившись за бордюрный камень ногой. Северьян же стеснялся пялиться откровенно как его приятель, хотя, этим двоим был безразличны не только зеваки, но и весь мир вокруг.
  
  - ПонЯл, ты?! - выдохнул Костяныч, когда они отошли на некоторое расстояние. Он то и дело оборачивался, - с войны браток вернулся.
  Северьяна отчего-то рассердила нелепая догадка:
  - С чего это?
  - А рюкзак, видал какой, маскировочный.
  - Да ничего подобного! Обычный чемодан. Просто расцветка такая, под камуфляж.
  
  - Вон кафешка напротив, - мотнул головой Северьян на противоположную сторону улицы. Когда они вступили на проезжую часть, движение прекратилось. Приветливые водители махали им руками, мол, милости просим через дорогу.
  
  (вырвано)
  
  
  Матильде не всё равно, что потреблять. От хорошей литературы(по её вкусу), она приходит в восторг, уплетает жадно, с гулом и подвыванием, дрянь же горит долго, с вонью и чадом. Поэтому люблю жечь ерунду всякую. Классику точно не трону, да и рука не поднимается, а это современное... Скажете фашист? Да ничего подобного. Кому нужна эта макулатура теперь, когда все перешли на электронные книжки, а эти - только занимают место в избе. Смена парадигмы, понимаете ли. Зато, сохраним леса.
  
  
  
  Глава 5.
  
  
  Горение - процесс интимный. Сложил конфигурацию для растопки, подноси спичку к скомканным листам в самом низу, поджигай и закрывай. Не нужно каждую минуту приоткрывать дверцу и подсматривать горит - не горит? От этого только хуже будет. Подожги и не лезь, всё произойдет само, без твоего любопытного носа. Не любит Матильда навязчивого внимания, особенно, в самый деликатный момент, когда оживает её огненное сердце. Что может быть интимнее, чем запуск сердца?
  
  
  (вырвано)
  
  Столовка.
  
  Они зашли в кафе, больше похожее на простую столовку, но официантка подошла чистенькая, аккуратная. Она приветливо улыбнулась, выдала обоим по меню.
  Важный Костян раскрыл фолиант и... ничего не смог прочитать.
  - Да, ёкарный бабай! - возмутился он, - ничего не вижу. Он извлёк из кармана свои нелепые окуляры и нацепил на нос. Северьян уставился на него:
  - На кой чёрт ты очки взял?! - прошипел он, чтобы не привлекать внимания. - Не поможет. Забыл? Я же тебе вчера втолковывал?
  
  Костян морщился, усиленно вглядываясь в текст, то снимая, то надевая очки, делал вид, что не слышит раздраженного голоса Северьяна.
  - Футы-нуты, - озадаченно протянул он, - ты гля, и так не вижу и так. Вроде всё резко, а ничё разобрать не могу. Во какой бомбель получаецца.
  - Дурак, - не выдержал Северьян, - ой, дурра-ак.
  Это Костян услышал, он бросил на стол меню, отвернулся и насупился.
  - Ну за каким чёртом ты их взял? - не унимался приятель, - чтобы потерять? Не дай бог посеешь, - всё, каюк! Не выберемся назад.
  - Не шибко и надо, - пробурчал под нос упрямец.
  - Что?! - Северьян разозлился не на шутку. - Ты что же это, чувачок, думаешь здесь всегда солнышко, и все такие любезные разлюбезные? Ну-ну, погоди, посмотрим что ты ещё запоешь. Давай сюда очки!
  - Не дам! - мотнул головой Костян. - Мои.
  
  У Северьяна сделалось тоскливо на душе. Ведь чувствовал, знал, что ничего хорошего от этого деревенского остолопа ждать не приходится. Пожалуй и вправду решит здесь обосноваться, что в таком случае прикажете делать? Силком тащить назад? Как ни смешно, а ведь это вполне реально. Чёрт бы побрал этого кретина!
  
  От мрачных мыслей отвлекла официантка:
  - Что будете заказывать?
  Северьян сделал неопределенный жест рукой в воздухе:
  - Что-нибудь этакое... покушать. На ваше усмотрение. Хорошо?
  - Может трепиньяк, на первое? Ещё угрейки я вам рекомендую, очень хороши с авилоком?
  - Замечательно, - растянул физиономию в дежурной улыбке Северьян, - и этому, - он кивнул на приятеля, - тоже самое.
  Костян соизволил поворотиться, когда официантка отошла:
  - И чё это? Мы не 'отдуплим' после такого мармеладу?
  Северьян не удостоил его ответом.
  
  Почему так бывает? Готовишься к большому, важному делу, заранее перебираешь ситуации, просчитываешь варианты, прикидываешь алгоритмы поведения; ты знаешь, что занят очень важным делом, преисполняешься этой важностью, отнюдь не выдуманной, не показной важностью, ведь на кону твоя жизнь. Наконец всё готово, ты ждешь только свистка паровоза, чтобы события покатились по проложенным рельсам, от точки к точке, от станции к станции, точно по графику. И вот - он звучит, а тут поперек идеально выстроенной траектории нарисовывается этакое мурло - морда в ряске, очки в мутных разводах. И весь твой тщательно продуманный, выстраданный план, летит к чёртовой матери, под откос, вверх тормашками, и становится понятно, - ничто уже не поможет, всем приготовлениям и планам конец.
  
  Есть в этой закономерности какая-то суровая правда жизни. Может быть, всё дело в том, что таким образом мир взбрыкивает, показывает свою нелинейность и несводимость? Эй, ты, человечишка, знай своё место, а то, ишь возгордился будто понимаешь чего-то. А вот ничерта ты не понимаешь. Ты настолько неразумен, что даже не способен уразуметь свою неразумность.
  
  От невеселых мыслей и тягостного молчания отвлекла официантка. Она переоделась и выглядела строже, как-то более дорого. Появился и официант, он ловкими, почти изящными движениями заменил простые, алюминиевые приборы на солидное серебро. Северьян окинул взглядом помещение. Пока он пребывал в задумчивости, класс заведения сильно повысился. 'Что же это мы заказали такое?' - присвистнул он. Легкие занавески на окнах потяжелели и превратились в бархатные темно-синие портьеры, скатерти на столах заблестели шёлком. Дамы оголили декольте и излучали светскость, мужчины налились солидностью. Северьян тряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение, но всё осталось на своих местах, даже смурной Костян, не замечающий сделавшейся вокруг перемены.
  'Маразм какой-то' - печально вздохнул Северьян. Как ни старайся, а к фокусам Фьюжн-Мари привыкнуть невозможно.
  
  На приборах засверкали огоньки от свечей, еду подали на тончайших фарфоровых тарелках, почти прозрачных. Но то, что заключалось в них, было гораздо интереснее. Первое блюдо представляло собой прозрачный и чистый как родниковая вода супчик, в котором одиноко плавали черные комочки, напоминающие маслины. Это Северьяну они напоминали маслины, Костян же разочарованно протянул, уставившись в тарелку:
  - Козьи катышки?! Я такое не буду.
  Северьян чуть не бросил ложку на стол, деревенский начал его доставать. Он зло посмотрел на гада и четко, расставляя паузы между словами приказал: - Жри, что, дают!
  
  Сам осторожно, чтобы не тронуть 'маслины', зачерпнул жидкость. Понюхал. Пахло вкусно. Попробовал. Прозрачная вода оказалась не тем чем казалась: по консистенции и по вкусу это был густой, наваристый бульон. При желании там и лучок, и морковку, и бог знает какие ещё приправы распробовать можно. Северьян закрыл глаза, чтобы не мешали получать удовольствие и смаковал блюдо. Когда 'маслины' лопались во рту, это было похоже на распускающийся во рту цветок вкуса! Букет ароматов резко усиливался, расцветал в полную силу, затем немного изменялся, все акценты смещались в неожиданных, но всегда приятных направлениях и, наконец, плавно затухал. Фейерверки вкуса вспыхивали и гасли с каждым шариком...
  
  Северьян с наслаждением доел всё и посмотрел на нерешительно ковыряющего ложкой в тарелке Костяна: - Не будешь? - с надеждой спросил он. Тот пожадничал.
  
  Следующие пять минут Северьян наблюдал, как деревенский уплетает 'водичку', когда же тот недоверчиво, с опаской попробовал 'козью катышку' и вздрогнул после 'взрыва' во рту, и сделал круглые глаза от восторга - тут уж Северьян не смог удержаться и расхохотался:
  - Как бывает обманчива природа, да, Костик?
  - Да, уж... вкуснотища, - облизывая ложку подтвердил Костян. Он блаженно лыбился.
  
  Второе оказалось тоже не без сюрприза. На тарелке лежал хорошо прожаренный окорок, обложенный голубыми прозрачными пирамидками. Внутри пирамидок находились другие пирамидки, внутри них ещё и так до бесконечности. На их сверкающих гранях мерцали постепенно угасающие в глубине огни, зрелище завораживало, от него было трудно оторваться. Кусок же 'мяса' покрытый румяной корочкой, лоснился вполне обычным жирком, но вкус... вкусом он походил на экзотический фрукт - манго, банан и ананас одновременно. Неожиданно, но здорово. Зато у кристаллов, как раз, оказался вкус скорее мясной, и что удивительно - они таяли во рту, как если бы нежнейшая телятина начала растворяться на языке как желе. Пирамидки смешивались с экзотическим мангово-банановым вкусом, это рождало богатые и противоречивые ассоциации.
  
  - Вот тебе урок, Константин, - самодовольно поучал Северьян, у него после второго блюда улучшилось настроение, оно стало почти прекрасным - никогда не доверяйся своему жизненному опыту, он может подвести.
  
  Костян больше не раздражал, Север был даже рад, что рядом есть нормальный человек, пусть и придурок.
  
  Пока 'нормальный человек' уплетал второе, Северьян сидел и формулировал вопрос за вопросом. Из чего вся эта пища приготовлена? Какова технология? Можно ли увидеть процесс приготовления? Что за структура ингредиентов: молекулярная, генетическая, белковая? Как она взаимодействует с организмом человека. А с организмом обитателя Фьюжна? Да что собой представляют эти организмы, наконец?! Вопросов тьма - изучать не переизучать. Можно всё человечество превратить в учёных, но и тогда пожалуй, на исследования не хватит времени до конца истории. А он один. Ох-хо-хо. Дела-а.
  
  - А у тебя деньги есть? - шепотом спросил Костян, видимо его страшил час расплаты.
  - Не-а, - беззаботно отмахнулся Север.
  - И чё теперь?!
  - Расслабься, Костян, здесь денег нет.
  - Как это?!
  - Коммунизм, - легко бросил Северьян.
  У Костяна вытянулось лицо:
  - Фигасе!
  - Шучу. Понятия денег тут нет, наверное за ненадобностью. Скажем, пища тут не является насущной потребностью. Привычка, ритуал - не знаю, может вид искусства, короче, хрен его знает. То что ты захотел есть, - это, скорее всего, условный рефлекс, воспоминания сработали или что-то такое. Но без неё можно обходиться, так зачем за неё платить? И если платить, то почему деньгами?
  - Это ладно. Но как же деньги?! - не унимался Костян, - их что, здесь вообще нет? Как же без них-то?
  - А почему они должны быть? С чего ты считаешь, что они обязательно должны быть? Включи мозги, Костя. Ты не задумывался никогда, что это только наше, только нашей цивилизации изобретение? Мы внушили себе что без них ну, просто никак. Открою тебе страшную тайну, что и там, за болотом, нет людей работающих за деньги. Работают по привычке, по необходимости, по нужде, от того что нравится, но вовсе не из-за денег. А вообще, ну их к чёрту, когда-то я про это дело целый диплом накатал.
  - А всё-таки, как же без денег?
  - Да почем я знаю? - Северьяну не хотелось заводить тягомотный разговор. Эта тема всегда навевала тоску. - Может здесь реализован скрытый механизм справедливости. Ты что-то делаешь людям, это записывается и учитывается где-то там, в Великом Вааще, а придешь вот так пожрать, тут и спишут по счёту. Кстати, кажись, мы не кисло так сегодня списали, - подмигнул он.
  
  Разговор прервали. Подали десерт и третье. Официант, посмотрел как-то значительно и загадочно, улыбаясь одними кончиками губ, словно хотел сказать: 'Извольте отведать, нечто совершенно исключительное'.
  
  Это было действительно нечто! Северьян заранее предвкушал найти что-то безумно вкусное, когда перед ним оказалась металлическая вазочка, с содержимым, похожим на мороженое. Жидкость в стакане рядом выглядела в точности как чай, казалось, внутри сквозь прозрачные грани можно увидеть настоящие чаинки. Северьян попробовал мороженое, отхлебнул чай и обомлел...
  Это... было... обычное мороженое и самый заурядный чай.
  
  Вкусное мороженое - сливочный пломбир, и ароматный чай, но Северьян был ошеломлён и сбит с толку, теперь он никак не ожидал встретить обычные нормальные кушанья. И даже не это удивляло больше всего, а то, как быстро он привык к непривычному и отвык от обычного.
  
  - Вот, это другое дело! - облизнулся Костян. Позолоченной ложечкой он отправлял себе маленькими порциями мороженое и прихлебывал горячий чай.
  
  Северьян тоже ел не без удовольствия, но в отличии от предыдущих блюд, это не отвлекало от мыслей, не захватывало целиком и не мешало думать. Он раздумывал почему так. Может наша еда не так вкусна? Да, нет, Официант подавал с такой физиономией, будто это квинтэссенция искусства местного шеф-повара. Она привычна для нас? Возможно. Но что-то подсказывало ему - ответ не так однозначен и прост. Это ничего, для того он и здесь, чтобы ставить вопросы, если не решать, то хотя бы формулировать.
  
  Закончив обед, приятели с тысячей любезностей распрощались с официантами и с вышедшим к ним шеф-поваром и выкатились на улицу.
  
  
  Город дождя.
  
  Когда довольные и счастливые они очутились на улице, то быстро погрустнели. Присмиревший словно на экзекуции город вкривь и вкось хлестал холодный жесткий дождь. Дома пригнулись, посерели и угнетали своими облезшими, облупившимися фасадами; по улицам текли грязные потоки воды с обрывками газет, бумажными стаканчиками, окурками, раскисшими газетными страницами и прочей дрянью. Когда приятели попытались перебраться на противоположную сторону дороги, первая же машина не сбавляя скорость промчалась по глубокой луже рядом с тротуаром и окатила обоих с ног до головы мутной водой вместе со всеми плававшими в ней нечистотами.
  Костян только и успел, что крикнуть вдогонку - 'Сволочь!', да показать кулак. А толку-то?
  
  Свернули в осенний переулок. И наткнулись на ту же самую пару что и давеча, но женщина теперь безобразно ревела, цепляясь за сердитого мужчину. Тот зло отворачивался от неё. Когда он двинулся прочь отрывисто бросая ругательства себе под ноги и волоча за собой огромный чемодан на поломанных хрустящих колесиках, она вцепилась в рукав его куртки, истерично проглатывая рыдания. Мужчина остервенело дернул рукой, женщина повалилась в серую лужу, и, не отпуская куртку поволоклась следом. Дождь колошматил сверху налетая неровными частыми порывами. Белобрысый мальчуган, всеми забытый, кулачком размазывал слезёнки по чумазому лицу.
  
  - Твою мать, - сплюнул сквозь зубы Северьян. Он поднял воротник пиджака, но разве тот мог защитить от холода и воды? - Паршиво то как.
  - Куда мы? - нелепо разводя руками, спросил Костян.
  - Вперед, - буркнул Северьян. Однако уверенности в его голосе не было. И тут на них буквально налетела бабка. Та самая, что совсем недавно так мило рассказывала и показывала дорогу. Она столкнулась с Костяном и визгливым фальцетом завопила:
  - Куда прёшь, паршивец! Глаза залил с утра и толкается он. У, сатана!
  - Ты чё бабуля? - изумился Костян, это ты на меня налетела.
  - Он ещё и ругается! - бабка размахнулась и со всей силы огрела Костяна сумочкой по голове. - Полиция! Полиция! - вопила она.
  
  Но первым подоспел какой-то дед в коричневом плаще:
  - Чего орёшь, старая ведьма!? - вызверился он на бабку, а потом, баз разговоров, огрел Костяна по спине костылём. - Подлец! - Вопил он, - Я тебе покажу! Я тебе покажу!
  
  Костян так изумился, что сразу не нашёлся что сказать, а потом сгреб дедугана за грудки и гневно прохрипел в сморщенное лицо: - Старый ушлёпок, придушу!
  
  - Стоя-яать! - раздался властный голос. К ним приближался страж порядка. Северьян успел отметить, что это тот самый, который раздавал волшебные цветы. Но, на этот раз в руках у него была дубинка.
  - Мла-ый сеж-нт бы-ба-юк, два-цы-я спц рота. В чем дело? - протараторил он скороговоркой и недобрым взглядом окинул топчущуюся в луже компанию.
  
  Север понял, что сейчас им впаяют нападение на престарелых обитателей Мари, и у него засосало под ложечкой. Однако, спас положение дед, он ещё раз замахнулся палкой на Костяна и засипел, задыхаясь от гнева:
  - Эти! Вот!
  Что 'эти', что 'вот', он не стал договаривать и попытался со всей силы нанести удар по врагу, но тот был начеку и ловко увернулся. Удар пришелся по лицу стража порядка. Он схватился за щеку и зарычал.
  
  - Товарищ, мили... - начал Северьян и осекся. Бабка кричала 'полиция', значит надо говорить 'полиция'? Чёрт их поймешь. Страж недобро сверкнул одним глазом на Севера, второй был прикрыт рукой:
  - Мы шли по улице, а вот эти граждане, - Север не знал что соврать, чтобы было убедительно и выпалил - ни с того ни с сего применили холодное оружие. Против нас. Эта вот сумочку, а дед палку.
  - Что-о!? - взревел одуревший поли-мент.
  - У них там в сумочке оружие. А ещё, они клеветали на власть.
  Мент выхватил у бабки орудие борьбы и попытался открыть, замок щелкнул и требуха из редикюля вывалилась в грязную воду. Бабка взвизгнула и вцепилась в вихры стража порядка. Фуражка слетела с его головы и покатилась на проезжую часть под колеса злорадно рычащих автомобилей. Дед злобно шипел и хлопал себя по ляжкам, радуясь дурдому.
  
  Север толкнул в бок онемевшего Костяна:
  - Сваливаем! Быстро!
  
  Они бросились за поворот и бежали несколько кварталов, пока не перешли на быстрый шаг. Погони не наблюдалось. Дождь всё не стихал, и надо было где-то отсидеться, отдышаться.
  
  Дождь не стихал, но превратился в тоскливую, нудную морось, опускающуюся почти невидимо и превратившую город в сплошную серо-бурую массу. Сквозь пелену проглядывали остовы домов, грязные, насквозь промокшие, с черными, много лет немытыми окнами. А ещё час назад, всё вокруг сверкало чистотой и радугами. Такое же действие грязная вода произвела и на его обитателей. Одинокие фигуры, одетые в мрачные одежды похожие на балахоны, брели вдоль тротуаров, стараясь держаться подальше от обочин. Когда они сталкивались, то проходили мимо, не извинившись, не обернувшись. Несколько раз приятели видели жестокую перебранку, которая вполне могла закончиться потасовкой.
  
  - Север, что-то мне как-то хреново здесь. - Нарушил сосредоточенное молчание, Костяныч. - Ты, эта... Знаешь хоть куда идем?
  
  Это был тот вопрос, который Северьян меньше всего хотел услышать. Он не узнавал улицы и дома, они изменились не только внешне, но поменяли и конфигурацию. По прошлому опыту он знал, что допустил ошибку - отошел от избушки настолько, что начали проявляться эффекты сворачивания пространства. Это он обсуждал в институте после первой и второй командировок, но не удалось построить даже мало-мальски толковую теорию, как это всё работает не было идей и не существовало никакой возможности распутать конфигурацию пространства. Для Мари они придумали только одно простое, эмпирическое правило - не хочешь заблудиться - не отходи далеко от базы.
  
  Оказаться в чужом мире, потерянным и дезориентированным - неприятное чувство. И хорошо бы он был один, а тут, ответственность за деревенского дурачка давит на плечи.
  
  Северьян покосился на размашисто шагающего рядом Костяныча и остановился. Тот по инерции прошел несколько метров вперед. Северьян замер. Перед ним был совсем другой человек. Высокий, стройный, чуть ли не выше самого Севера, в хорошо подогнанном, хотя и мокром костюме. Костяныч, дико контрастировал с тем заморенным, жилистым недоразумением вошедшем сюда в забрызганной тиной брезентовой плащ-палатке.
  
  Этого только не хватало Северьяну! То, что изменилась одежда, брюки стали в пору, пиджак по плечу - понять можно, они отсюда, из Мари, на них не действуют известные за болотом законы физики, леший с ними, но человек их носивший! Костян остановился и вопросительно обернулся. Север всмотрелся в его лицо. Это было другое лицо! Основные черты сохранились, но проступило в нем что-то такое, что трудно выразить словами - оно стало более интеллектуальным что ли, более умным.
  - Что тормозишь? - не выдержал паузы Костян, - никак вспомнил чего?
  - Всё нормально, вперед! - хмуро скомандовал Северьян и прибавил шаг.
  
  Он немного ссутулился, сунул руки в карманы и молча шел впереди, он больше не оглядывался на товарища. По спине лилась холодная река. Одежда неприятно липла к телу, мешала идти; было противно и очень одиноко. Ещё одна нехорошая мысль пришла Северьяну в голову, когда тот взглянул в патиновое отражение в пыльной, треснувшей витрине, - Костян вовсе не тот деревенский дурачок, что пришел с ним. Он один из местных. Он обитатель Мари.
  
  Северьян почувствовал головокружение, но приказал себе успокоиться и проанализировать ситуацию.
  
  В какой момент могла произойти подмена неизвестно, скорее всего, где-то на границе, когда плутали по топям у седых ёлочек. Это логично. Теперь становилось понятным, почему Марь впустила деревенского - она его не впускала он сам был отсюда; понятно, почему так изменилась одежда - она просто подстроилась под своего; понятно почему этот поддельный Костян не заметил превращения столовки в дорогой ресторан, - тот деревенский Костян непременно бы ошалел от такого. А этому что, этому привычно.
  
  И где тот, настоящий Костян? В лучшем случае очнулся где-нибудь под кустом и поплёлся домой, весь же остаток пути до избушки вместе с Северьяном проделал другой, такой же придурковатый и забавный, но уже не из своих, не родной. Почему теперь он менялся? Непонятно, может закончился запас считанного образа на границе, может Мари нет смысла имитировать дальше, мол, куда ты теперь денешься, милок. Трудно сказать. Бессмысленно строить теории в отсутствии экспериментальных данных. Сейчас остается только наблюдать и присматривать за самозванцем. Да, вот ещё что, хорошо бы понять, зачем это было сделано, для чего это понадобилось Мари? От этого многое зависело.
  
  (вырвано)
  
  
  Я с облегчением закончил чтение и отложил опус.
  Ну, наплёл, ну, наплёл. Автор какой-то без тормозов и со съехавшей крышей. Главное, непонятно - для чего? Зачем всё это выдумано? За любой строкой, за любой фразой должна скрываться мысль, причём, неглубоко скрываться, чтобы и не самый умный легко понял, а тут...
  
  Я надел слегка испачканную сажей строительную перчатку, приоткрыл пышущую жаром дверцу и сунул свернутые трубочкой страницы в топку. Матильда загудела с удвоенной силой, поглощая поступившую в её распоряжение порцию графомании. Да ладно, нехай пишут. Главное, чтоб кому-то от этой писанины было хорошо, пусть даже и Матильде.
  
  
  
  Глава 6.
  
  
  Горение - процесс коллективный. Полешки слабо горят по одному, трудно вот так вот взять и запросто разжечь одинокое полено. Гораздо проще, когда их несколько. Каждый поддерживает каждого. Когда ты горишь, не всё тепло улетает в бесконечный космос, не всё тратится на бесполезное повышение энтропии, а согревает ближний чурбак и помогает воспламениться ему, а тот в свою очередь, ещё одному и тебе. Бывают, правда, ситуации, когда среди дров попадаются сырые. Такое бревно трудно распознать, разве что, в отличии от других оно тяжелее, и ещё, если стукнуть по такому полену, то звук выходит глухой, невкусный 'Бум', не то что у легких - 'Динь!', музыкальный такой звук - голос дерева. Но, это отдельная долгая песня. Когда такие 'трудные' поленья попадают в печь, они сначала вроде бы загораются как все, но потом принимаются интенсивно шипеть, из торца вырываются струи пара, которые подмешивается в пламя, отравляя его. Внутри таких поленьев что-то взрывается, щелкает, не так весело и игриво, как в сухих, а зло и тоскливо. Иной раз так бабахнет, что плита подпрыгивает, словно патрон кто подбросил в топку.
  
  Хорошо, когда такое полено попадется одно, тогда сгорит без особой вони, а ну как все?! Тогда это мука а не горение. Получается полешки одновременно сохнут, исходясь на шипение, и тлеют одновременно. Очень это вредно для печи, не дай бог до такой ситуации довести. Но в этом году у меня порядок с дровами, вовремя напилил, наколол, в поленницу уложил, когда стояли ещё жаркие денёчки. Продуваемые ветерком, полешки сильно 'полегчали', хватило бы и одной страницы для растопки, но я уж решил главами рвать, зачем Матильду дразнить.
  
  
  (вырвано)
  
  Лестница.
  
  - Всё, не могу больше, - заныл Костян, - давай где-то переждем эту гнусь. Сил нет терпеть.
  - А я думал, вы деревенские более стойкие люди, особенно по части непогод, - подковырнул чужака Северьян. Пускай не расслабляется, долго он его терпеть не будет, как только убедится, что он это не он - сразу под зад коленом. Вот как только это сделать? Но решение оказалось прямо под носом.
  
  Они остановились перед вывеской, на которой была выведена готическим шрифтом какая-то надпись и неумелой рукой доморощенного живописца намалевана пузатая кружка с белой шапкой. Кружку держал бледный мужик в грязном балахоне.
  - Таверна 'Белый призрак', - задумчиво произнес Костян.
  Северьян подозрительно посмотрел на него и предложил:
  - Пошли-ка, промочим горло, да обогреемся.
  
  Долго уговаривать Костяна не пришлось.
  
  Свернули под арку и толкнулись в тяжелую дубовую дверь за которой оказался грязный коридор, никак не освещённый и лишь в конце мерцал свет.
  - Опа, - поскучнел Северьян, - кажется, нас здесь не ждут.
  - Да не, чё ты. Пойдем глянем.
  Спорить не хотелось. Они с опаской прошли до конца коридора и обнаружили там спускающуюся вниз каменную лестницу.
  - Во, а ты боялся, - с энтузиазмом обернулся Костян.
  
  Спустились на один пролет, потом ещё на один. Кирпичные стены освещались дрожащим светом факелов. 'Вполне себе готичненько' - ухмыльнулся Северьян. Их большие тени то и дело обгоняли путников, ломались на углах и исчезали за очередным поворотом.
  
  Прошли уже три или четыре марша, а лестница всё не кончалась.
  - Пошли назад! - скомандовал Северьян. Ему всё это вдруг перестало нравиться.
  - Не. Давай ещё пару поворотов и если нет, тогда... - Костян не слушал и шел вперед. Спустились ещё. Они уже не считали повороты и факелы. На уши давила тревожная затхлая тишина. Кроме звука собственных шагов и потрескивания горящей пакли ничего не было слышно.
  
  - Ну тебя к чёрту, - не выдержал Северьян, - я возвращаюсь!
  Он решительно развернулся и пошел в обратную сторону. Костян, что-то промямлил, вот, мол, уже и дошли, ещё чуть-чуть и... Но увидев, что товарища не остановить, нехотя последовал за ним.
  
  Идти наверх оказалось гораздо труднее, присутствовало ощущение, что приходится преодолевать, кроме силы тяжести, невидимое, вязкое сопротивление воды. По затраченным усилиям они должны были быть уже где-то на высоте Эвереста, но спасительный выход всё не открывался.
  
  Настроение Северьяну портило тяжелое сопение и кряхтение за спиной. 'Надо бы пропустить вперед этого монстра', - подумал Северьян и сел на гладкие камни очередной площадки:
  - Всё. Не могу больше.
  Костян упал рядом. Он тоже задыхался.
  
  Немного отдохнули.
  - Говорил же, вниз надо идти, - деланно спокойным голосом вымолвил Костян.
  - Говорил, говорил, - передразнил Север. Не понял что ли - мы в ловушке. Теперь куда ни иди, один хрен.
  Теперь почему-то он абсолютно уверовал, что Костян вовсе не Костян, а обитатель Мари, задача которого - погубить невинную душу пришельца. 'Ведь как всё ловко подстроил сволочь, начал ныть про отдых ровно за десять шагов от вывески. У, гад!'
  Северьян понимал, что не знает что предпринять и потихоньку начинал паниковать. 'А ведь если я здесь загину, ведь никого не смогу предупредить - какие твари эти местные' - горько усмехнулся он. В слух же произнес:
  - Ну, что, ваша взяла. Укатали сивку крутые горки. Сдаюсь.
  Костян ничего не понял, или сделал вид, что не понял:
  - Ну и правильно. Говорю же - вниз надо. И легшее.
  
  Пошли вниз. 'Может укокошить его? - Северьян наблюдал прыгающую спину впереди, - а что, толкнуть со всей силы, кувырком лететь будет,
  пролётов десять, как минимум, а самому бегом наверх, и карабкаться, карабкаться, ползти изо всех сил, до полного изнеможения. Глядишь и вылезу'. Но карабкаться вверх не хотелось.
  
  Спускаться было гораздо легче. Поначалу. Но наступил момент, когда колени задрожали и слабость подкатывала волнами тошноты, готовыми вырваться наружу. Это медленное падения в пустоту, сопровождаемого вращением в одну сторону, этот полёт в бездну, начинал сводить с ума. Человеческий мозг может приспособиться ко многому, только не к бесконечности. Весь опыт жизни связан с ограничениями - с отрезками, кусочками, обрывками, ошметками, конечными интервалами и никак ничем он не связан с бесконечностью. Чем же лучше всего довести человека до безумия, как не бесконечностью?
  
  Северьян медленно сходил с ума, ещё немного, и он сам без посторонней помощи бросится вниз головой, в бездну.
  
  Шедший впереди Костян был немногим лучше. На очередном повороте он оступился и полетел на площадку, хорошо не высоко было, всего ступени три. Северьян обессилено повалился рядом, ноги не держали совсем.
  
  Они молчали какое-то время. Костян первым нарушил тишину:
  - Фигня какая-то, - озадачено промямлил он.
  Север минуту переваривал услышанное, а потом колодец огласился его неистовым, неудержимым хохотом. Он смеялся долго. Вытирал слёзы, качал головой и проговорив слово 'фигня', принимался хохотать вновь. Наконец успокоился, вздохнул и сказал:
  - Это не фигня, дорогой абориген, это ловушка. Мы в западне. И понимаешь ли, ловушка эта ваша вовсе не фигня, а очень даже качественная ловушка.
  - И что делать?
  - Не знаю. Думать. Должно быть решение.
  
  Они пытались обследовать стены, ощупывая каждый кирпич в поисках секретных дверей, несколько раз поднимались и опять спускались вниз всё зря. Наконец они уселись, прислонившись спинами друг к другу и затихли. Не хотелось не разговаривать, ни думать, ни шевелиться. В каменной ловушке не было ни жарко, ни холодно, ничем не пахло, даже факелы не чадили. Не было чувства голода, не возникало желания спать . После непродолжительного отдыха ноги переставали трястись, и силы быстро восстанавливались. Время никак не ощущалось. Они были в середине бесконечности, пространственной, временной.
  
  В какие-то моменты на Северьяна накатывало отчаяние, граничащее с истерикой. Только присутствие другого человека, который с тупым спокойствием спускался, поднимался, садился отдыхать, потом снова шел и не издавал при этом ни звука сожаления, удерживало Северьяна от срыва. Отчаяние уступало место приступами депрессии и безразличия. Мозг выключался, он просто не мог проанализировать, понять сложившуюся ситуацию, ничего подобного с ним никогда не происходило. Это был непостижимый опыт.
  
  Самой жуткой, самой чудовищной была мысль о том, что они застряли здесь, в этой ловушке, навсегда, навечно, и тогда волосы шевелились на голове, и ужас, всепоглощающий страх, судорогами корёжил тело. С этим невозможно было смириться, но с каждым новым циклом отчаяния-депрессии, непереносимая эта мысль потихоньку укреплялась в сознании.
  
  Наконец Северьян сорвался. Он вскочил на ноги, вырвал из держака факел, и начал бешено молотить им о стены. Во все стороны летели снопы искр, пламя ревело, конвульсивно дергалось но не гасло. Север бросил факел на пол и начал в бешенстве топтать ногами. Пламя не гасло. Северьян сунул кисть руки прямо в огонь... огонь не обжигал. В бессильной злобе он зашвырнул пылающее древко вниз по лестнице, оно глухо стукнулось об стену и пропало за поворотом. Северьян, сам не зная зачем, спустился его поискать. Костян молча последовал за ним. Ни на следующем пролёте ни дальше факела не было. Северьян бросился наверх, преодолел два пролета - факел располагался на своём месте и освещал стену.
  
  Севрьян сполз на пол и закрыл глаза. Теперь он знал, что даже в праве умереть ему будет отказано. 'Хорошо что этот молчит, а то бы я его убил' - подумал он про Костяна. 'А что, это, пожалуй, выход. Пусть он прикончит меня, например задушит, уж этому-то проклятая Марь не посмеет помешать'.
  
  Как ни странно, но мысль о возможной, легко достижимой смерти принесла ему облегчение. Его душа, измученная страданиями, вдруг успокоилась и пришла в тихое, умиротворенное состояние. Северьян подумал, что раньше ни за что бы не поверил, что мысль о собственной смерти может так украсить жизнь.
  
  - Константин, - окликнул он спутника, - а ты можешь меня убить?
  - Угу, - раздалось в ответ. И тишина.
  - Что, вот так вот просто? - Северьян был разочарован, он жаждал философских рассуждений о том, насколько это трудный, морально ответственный процесс.
  - Да чего там... Каждый может. - Костяну явно не хотелось развивать эту тему.
  - И что, уже убивал? - не унимался Северьян.
  - Угу.
  - Кого?! - это становилось интересным.
  - Хряка резал. И козу, - нехотя протянул Костян, - курям головы рубил. А как же.
  - Хряка!... - разочарованно протянул Северьян, - тебе что, всё равно, что хряка, что меня?
  - Все вы одинаковые, - процедил сквозь зубы Костян.
  - И что, угрызений совести не боишься?
  - Тебе-то что за печаль, когда укокошенный будешь лежать?
  
  Северьяна поразил ответ. Сколько скрытой мудрости таится в этих простых деревенских мужиках, столько, сколько доктора философии не наскребут и дожив до седых мудей.
  
  После такого разговора умирать временно расхотелось. Более того, он смутно ощутил, почувствовал, что есть, есть где-то поблизости если не решение проблемы, то хотя бы идея, намек. А самое важное, что идея эта уже не где-нибудь а в его голове! Но вот как её извлечь наружу, как уловить, распознать и осознать, вот в чём вопрос. Те не менее, в нём росла уверенность, что у Мари вовсе нет намерения свести его с ума, или убить руками товарища. Это слишком глупо, неинтересно, пошло. 'Хотя, - шевельнулась черная мыслишка, - с этим Фьюженом станется', но он отогнал её.
  
  Северьян начал припоминать, что они говорили и делали последнее время особенного, и вдруг, отчетливо вспомнил, - когда они с Костяном ощупывали кирпичи, в надежде найти какой-нибудь секретный механизм, Костяныч сказал - 'классно сработан сейф, без малейшей щелочки'.
  
  Вот оно! Слово - 'сейф'! Но к нему недостает ещё чего-то, какого-то важного символа, ключа. А ключа то и нет. Так, так, так! Северьян пришел в крайнее возбуждение, где-то он видел сейфы без замка. Да. Точно! Это сейфы с поворотными ручками, которые нужно вращать поочередно в одну и другую сторону на заданное число отсчетов. А что они здесь могут вращать?
  - Ходить! - завопил Северьян и подпрыгнул на месте. Они могут ходить, перемещаться вверх и вниз, это всё что они могут здесь делать. Задача была решена, дело оставалось за малым - узнать шифр...
  
  Северьян растолковал свою идею Костяну, но тот тоже не мог предложить ничего в качестве шифра. Опять потянулись мучительные раздумья. Наконец тишину прервал Костян:
  - А хрен ли тут думать, трясти надо. Куда мы шли последний раз, вверх? Значит пошли вниз, только бе-ережно.
  
  Они осторожно двинулись вниз, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям.
  - Опа! - прошептал Костян ставя ногу на очередную ступеньку, кажись есть. Северьян опустился туда же и почувствовал легкое-легкое, едва уловимое движение воздуха, как шёпот:
  - Да, похоже, оно.
  - Ну теперь таким же макаром вверх, - не преставая шептать, чтобы не спугнуть удачу, выдохнул Костян.
  
  Сходили всего-то три раза вверх и уже на четвертом спуске вниз раздались голоса и дохнуло спертым запахом присутствия людей.
  
  Приятели бросились вниз со всех ног и ввалились в полутемный зал трактира 'Белый призрак'. По крайней мере, так его нарек Костян.
  
  (вырвано)
  
  
  Вот она неумелая рука автора. Он постоянно сбивается с выбранного вначале жанра. Если в первых главах это была бла-бла-бла приключенческая повесть, то последняя сожженная глава, ни с того ни с сего, обернулась пазлом, этаким бескровным недо-детективом. Хорошо. Прогорело и вылетело в трубу - не жалко.
  
  
  
  Глава 7.
  
  
  Что может быть лучше, чем ввалиться с мороза, лишь наспех обметя снег с валенок, в жарко натопленную избу? Стянуть мокрые насквозь, ледяные варежки и растопырив скрюченные от холода пальцы над плитой, ощутить ладонями поток тепла и как в онемевшие кончики возвращается жизнь. А потом, скинуть полушубок, валенки и встать спиной к печке, ощущая, как её невидимые горячие лучи проникают сквозь свитер, рубашку, брюки, трусы, кожу, жир, мясо и прогревают организм до костей. Потом повернуться, подставляя живительным лучам свой фасад, и чувствовать доброе тепло на лице, и жмуриться от удовольствия. Что может быть лучше?
  А ведь она ещё и читает! С ней можно поговорить и литературе....
  
  
  (вырвано)
  
  Таверна 'Бледный призрак'.
  
  Сколько может человек радоваться? Ну, пять минут, ну, десять. А если он избежал смертельной опасности? Всё равно пять минут. Такова биохимия процессов в мозгу - запасы энергии и необходимых веществ в клетках нейронов конечны. Человек может вновь и вновь вспоминать свалившееся счастье и переживать его, но это будут лишь повторяющиеся волны возбуждения. А сколько может радоваться жизни человек в Мари? Есть ли здесь биохимия, работают ли законы молекулярной биологии? Ведь здесь даже законы физики искажены.
  
  Об этом раздумывал Северьян, когда они с Костяном, отсмеявшись, отрадовавшись, отвспоминавшись своё приключение на Лестнице, сидели за массивным столом, прямо посреди трактира.
  
  Какое-то время тому назад, они буквально ввалились в полутемное, каменное помещение трактира, нарушив мотонное гудение десятка подвыпивших голосов. Факелы на стенах вздрогнули, они здесь такие же как на лестнице, но казались более живыми, скорее всего от того, что оставляли копоть. Воздух из-за них или из-за присутствия множества немытых тел был тяжел, несвеж и спёрт. Посреди зала под потолком покачивалось огромное колесо, на котором потрескивало несколько толстых, оплывших на разную высоту свечей. Однако, ни они, ни настенные факелы не создавали достаточного освещения, всё тонуло во мраке.
  
  Никто из приятелей и не подумал обращать внимания на негостеприимную атмосферу заведения. Они оба буквально светились от счастья. Жизнь, превратившаяся на какое-то время в мучительную пытку заточением, вдруг снова раскрыла свои радушные объятия. Оба были счастливы.
  
  Все же места вдоль стен и в нишах были оккупированы мутными личностями и только посреди зала, прямо под 'люстрой', пустовал длинный стол.
  Отчего публика избегает это место, Северьян тогда не подумал. Ему было не до такой ерунды. Он снова вернулся в жизнь, вырвался на свободу и теперь наслаждался ею. Он даже не заметил, что гул в зале притих, когда они радостные плюхнулись за этот стол, но, по прошествии некоторого времени, тихий, булькающий, прерываемый лишь пьяными возгласами гул возобновился.
  
  Костяну с Северьяном было на всё плевать, они возбужденно, вспоминали случившееся.
  - Когда ты решил факел размолотить об стенку, я взаправду спужался, - вскрикивал Костян.
  - А если б ты хоть слово сказал, клянусь, я бы тебе врезал!
  - Вот и я думаю, ну его к лешему, пусть перебесится, охолонет.
  - И что, ты не паниковал совсем?
  - Маленько было конечно, - пожал плечами Костян, - особенно когда ты психовал, тут да. Тут сдрейфил.
  - И тебе было плевать, если б мы не решили чертову головоломку? Ты не боялся застрять там навечно? - Северьяну не верилось в такое хладнокровие деревенского героя.
  - А чё там бояться, - хорохорился Костян, - ходили бы туда сюда, вверх-вниз, да и всё. Сам же говоришь, что жрать не надо.
  'Вот оно явное преимущество простой организации ума перед сложной', - вздохнул про себя Северьян.
  
  Подошел хмурый хозяин трактира и уперев руки в бока молча уставился на посетителей. Его не замечали. Наконец терпение трактирщика иссякло, он навис над столом, и с максимальной грубостью, на которую был способен, пробасил:
  - Жрать, пить будем? Или я тут бесконечно буду вас ждать?
  Костян с Северьяном поглядели на внушительную фигуру и прыснули со смеху. Слово 'бесконечность' прозвучавшее в таком невинном контексте, просто не могло не вызывать радость. Трактирщик никак не ожидал такой реакции:
  - Цыц! - грохнул он кулаком по столу. - А ну, катитесь отсюда.
  - Всё, всё, больше не будем, - сдерживая спазмы смеха постарался исправить ситуацию Северьян, - а принеси-ка нам голубчик....
  - Мне мороженко - вставил Костян.
  За соседним столиком стихли разговоры и любопытствующие физиономии поворотились в их сторону. Тишина кругами разбежалась по таверне и заполнила всё. Вдруг её нарушил трубный хохот хозяина. Его дружно поддержали остальные. Когда раскаты стихли Северьян поспешил исправить ситуацию:
  - Мальчик шутит! Он шутит! Мальчик дурачок. Два пива, уважаемый, две холодненькие кружечки пива. Да так чтоб посвежее. Будь любезен, постарайся. У вас разливное есть? - Северьян излучал столько учтивости сколько мог в себе обнаружить.
  - Да вы оба шуты, - хохотнул хозяин, - какое же оно ещё бывает, твердое что ли?
  Он буркнул себе под нос: 'Вот, кретины', и ушел исполнять заказ.
  
  - Я не дурак, - тихо сказал Костян Северьяну и обвел помещение хмурым взглядом. - Раз нельзя мороженки может, чего покрепше примем? - предложил он нерешительно.
  
  - Нельзя, - мотнул головой Северьян, - растворишься. Он улыбнулся и подмигнул приятелю.
  - Чего?
  - Призраком станешь. Я не шучу. Посмотри потихоньку направо, - понизив голос, предложил Северьян, - видишь, там двое сидят в углу? Ничего не замечаешь?
  
  Костян обернулся и обомлел, глаза уже привыкли к полумраку. Сквозь бородатую рожу одного из выпивох можно было разглядеть кладку стены. Сквозь другого просматривалась закопченная гравюра. Эти двое что-то горячо обсуждали в пьяном угаре и даже хватали полупрозрачными клешнями один другого за бледные лацканы сюртуков, но от самих остались уже одни смутные контуры.
  
  Костян в ужасе обернулся вокруг и заметил, что все посетители в той или иной мере полупрозрачны. Выпученными, немигающими глазами он уставился на Северьяна и шепотом выдохнул:
  - Это люди?
  - Какие же это люди, - подмигнул Север, - смотри какие бледненькие. Нет Костян, это самые настоящие призраки.
  
  Несмотря на задорный тон приятеля, у Костяна зашевелились волосы.
  - Ладно, ладно, не дрейфь! - видя крайний испуг, поспешил ободрить товарища Северьян. - Люди это. Самые обычные люди, только слегка выпимши. Ты думаешь у тебя на селе, когда мужики напьются, они также не исчезают? Хо-хо, ещё как! Только это не так заметно. У пьяного человека меняется механизм взаимодействия с окружающим миром. Рвутся тонкие связи. Если хочешь знать, люди на самом деле не такие как мы их видим.
  - Не такие свиньи? - Костя пытался шутить.
  Север усмехнулся, - как свиньи да, по поведению, а выглядят как деревья. У каждого человека огромных размеров невидимая крона из тысячи веточек и многие из них тянутся на сотни километров, а может и вовсе не имеют длины - бесконечны, это пока не известно. Ты думаешь как люди чувствуют друг-друга за тысячи километров? А вот посредством этих самых веточек, понял?
  - Мы-гы.
  - Когда же человек напивается, то ветки эти как бы утолщаются, становятся короче и вообще их становится меньше. Ты напивался когда?
  - Угу. Было дело.
  - И что ты при этом чувствовал?
  - Башка болела.
  - Не сразу же. Когда пил, что чувствовал.
  - Приятно было. Весело.
  - А ты заметил, что веселье это изнутри идет? И чем его больше, тем меньше чувствуешь окружающее.
  - Угу, - промычал Костян, чтобы от него только отстали.
  - Это прекращают работать те самые веточки, понял? Занешь что интересно, оказывается, каждая из них функционирует в своём диапазоне, каждая отвечает за свой тип взаимодействия. Вот сколько типов взаимодействий известно современной физике?
  
  Костян слушал разглагольствования товарища и начинал откровенно скучать.
  
  - Правильно четыре. И это справедливо для простейших, неживых систем. А для нас, для живых организмов их сотни! А может тысячи. Только классическая наука пока не способна их различать, ибо...
  
  Костяна спасла огромная ручища трактирщика. Она бахнула на стол две массивные, потемневшие от времени и постоянного употребления кружки:
  - Извольте.
  Белые шапки пены дрогнули и сползли на дубовый стол, где превратились в ручейки и потекли к краю.
  
  Северьян сделал глоток и замычал от удовольствия:
  - М-м-м! Вот это пиво! - для пущей убедительности он ещё закачал головой. - Вот это оно!
  Костян тоже отхлебнул: - Хорошее, ага.
  - Хорошее! - Передразнил Север, - да охренительное! Нет, ты чувствуешь? Чувствуешь, какой тонкий вкус? Чуть-чуть горчинка от хмеля, самую толику. Вот я как раз такое люблю. - он ещё отхлебнул, - о-бал-деть! Да на какой же это воде делается? Словно из горных источников. - Он сделал несколько быстрых коротких глотков, чтобы дальше уже смаковать медленно.
  
  Тут он вспомнил что-то и приободрил Костяна: - ты пей, пей! Что сидишь? - А потом стал наблюдать что будет дальше.
  
  Сомнения в том, что Костян 'поддельный', у Северьяна давно отпали, но всё же - вдруг станет прозрачневеть, проверить нужно. Так, на всякий случай.
  
  Костян выпил пол кружки, радостно икнул, но более водянистым становиться не спешил.
  - Ага, вот теперь и мне хорошо - облетели листья, обломились ветки. А на тех деревьях есть листья?
  - На каких, - не понял Северьян.
  - Про которые ты врал.
  - А-а. Нет, - он улыбнулся. - Думаю, что нет. Точно нет. Это же я их придумал, сиречь - открыл.
  - Эх, хорошо вам научникам, - Костян ещё пригубил из своей посудины, - сам себе открыл, сам себе закрыл, и в хвост не дуй. Слушай, а мы тоже превратимся в призраков?
  - Мы нет. У нас другой организм. Кажется. Может быть... Не знаю если честно, но что-то у нас другое. Сюда бы лабораторию! - мечтательно произнес он.
  - Точно, опыты на людях ставить, - подковырнул ученого Костян.
  - Ну что сразу опыты?! Самые основные исследования хотя бы провести. Анализ крови, мочи, прочей требухи. Понять состав тканей, строение организма, физиологию, психологию.
  
  - Всего делов-то. А если они не такие как мы, то можно и вскрытие делать, или током поисследовать.
  Северьян глянул на 'деревню' подозрительно:
  - А ты гуманист что ли? Не ты ли свинье брюхо вспарывал, да петухам головы рубил?
  - Вот вот, и я говорю, свиней можно и этих тоже. - Костян помолчал немного, задумчиво разглядывая порезы на столе. - А может оно и правильно, что чёрта лысого ты сюда свою лабораторию притащишь?
  - Может и правильно, - сдался Северьян. - Наверное, Марь так от нас защищается. Кто её знает?
  
  (вырвано)
  
  
  А я уже начал проникаться к этому автору. Интересно, кто он? Мучился ли, страдал, когда писал сей опус? Мог ли предвидеть, что какой-то чудак, вот так вот будет сидеть возле печи и драть лист за листом? И что сказал бы когда узнал? Может эта книжка далась ему ценой невероятных душевных мук, терзаний, тревог? Или просто садился за стол в своей тесной коммуналке и долбил, долбил. Долбил ночи напролет, особо не задумываясь о производимом на свет содержании? Почему-то мне больше хочется, чтобы мучился, хотя, судя по результату...
  
  Впрочем, кто я такой чтобы судить? Любая критика никуда не годится, в силу своей безнадежной субъективности, подверженности модным течениям и сиюминутным выгодам. Любая критика бессмысленна и должна быть запрещена. На всем белом свете есть лишь один эксперт по книгам, одно разумное существо, обладающее безупречным вкусом и чутьем. Лишь Матильда имеет право судить творца.
  
  Когда рукописи попадают в огонь они либо сгорают, либо нет, третьего не дано. Обычно сгорают.
  
  
  
  Глава 8.
  
  
  Ну вот как это?! Всего три дня отсутствовал, и сразу обиды начались. Ну, надо мне было, надо. Понимаешь? По делам. А тут, сразу дым из всех вьюшек, капризы. Эх, Матильда. Ну, ладно, хватит дуться, давай почитаем книжку и сделаем в доме тепло, а то даже вода в ведрах покрылась коркой льда. Сейчас только по-быстрому, краем глаза пробегу поперек текста и скормлю тебе.
  
  
  (вырвано)
  
  Гоп компания.
  
   'Зачем она с нами так?' - размышлял Северьян, когда после первой кружки впал в философское настроение. Ведь что это было на Лестнице? По сути своей простая логическая головоломка, не более. Всего лишь тест. Тест на сообразительность. Он поморщился. Как это мелко, как это пошло и примитивно с её стороны.
  
  Ко всяким дурацким тестам, а-ля АйКью, Северьян всегда относился, мягко говоря, скептически. По сути своей все они ориентированы на самую неинтересную часть человеческой личности - на логику. И что удивительно - эту логику, этот примитив, теперь приравнивают к мере ума! Больше других качеств он всегда ценил в людях воображение, фантазию, способность мыслить нестандартно, ведь так мало вокруг тех с кем не скучно, с кем интересно поговорить. Большинство же - 'попки', повторяют чужие мысли, живут чужими представлениями, копируют навязанное кем-то чужое поведение, внешний вид, жизнь.
  
  В принципе, оно и правильно, так оно и должно быть. Ну что получится, если вдруг каждый решит жить своим умом? Все перестанут слушать друг-друга, ходить строем, выбирать 'правильных' правителей, покупать те вещи, которые производит промышленность, которые им подсовывают торговцы. Скорее всего, из этого выйдет бардак, затем анархия, а в итоге случится хаос. Человек животное стадное, не может он иметь собственное мнение, по крайней мере, концентрация таких людей должна поддерживаться на низком уровне. Чем их меньше - тем стабильнее система, тем более проста и надежна в управлении. С этим Северьян даже и не спорил - нормально, гут. Однако, выводить серость и примитив в качестве критериев ума?! Нет уж, позвольте, как-нибудь с таким идиотизмом он благополучно не согласится. Вот поэтому, чувствуя внутреннюю паршивую суть, заключенную в тестах на сообразительность, Северьян всегда избегал последних. Для себя он достаточно умен, это не требует ни каких специальных освидетельствований, что же касается других - так это их проблемы, считают они его умным не считают..., какая разница, когда они сами ему скучны?
  
  И вот, вдруг, совершенно неожиданно, он сталкивается с вышеозначенным маразмом нос к носу, да ещё где? В Мари! И она его тестирует, при том, что сама, зараза, напрочь лишена всякой логики! Вот как это понимать прикажете? Если дело так пойдет и дальше, если начнется загадка за загадкой, одна логичнее, сиречь тупее, другой... то, пожалуй, Марь его разочарует.
  
  Однако, философское настроение это хорошо, но как-то нужно вернуться в избушку. Северьян чувствовал что пора, но каким раком-боком это сделать - совершенно не понятно. То ли попытаться выйти на улицу(одна мысль о проклятой Лестнице страшила) и прочесывать город вдоль и поперек, то ли сидеть и надеяться на чудо. На прочесывание, скорее всего, уйдет уйма времени, и у них с Костяном его, если он хоть чуть-чуть понимает суть Фьюжена, в запасе бесконечно много, но вот встреча на этом пути со всякими логическими штучками-дрючками, как-то не грела и Северьян решил сидеть на попе ровно. 'Отдадим инициативу Мариванне', - решил он. 'Мариванна' - Север ещё раз повторил красивое слово, ему понравилось. И та не заставила себя ждать с ответным ходом, пожалуй, не стоило так фамильярно обзывать необъяснимое грозное нечто.
  
  
  В помещении вдруг сделалось шумно, тесно и многолюдно. В зал ввалилась компания из четырех человек - трех парней и девушки. Особи мужского пола выглядели разнокалиберно и колоритно, так что невысокая девица потерялась за их спинами. Не раздумывая, компания двинулась к столу, где сидели Север и Костян. Перед ними банда остановилась, и нерадостные личности уставились на приятелей. Те не знали как себя вести, но чувствовалось, что воздух насыщается электрическими флюидами. Первым открыл рот высокий толстогубый блондин - нос картошкой.
  - Выкинуть их отсюда или пускай уже допьют?
  - Пускай, - пробасил горилоподобный здоровяк, - последний раз в жизни пьют. - Его черные глаза посверкивали в полутьме зала. Северьян отметил для себя весьма убедительный размер кулаков.
  Блондин отвязно захохотал. Третий фрукт, лысый как женское колено, отбрасывая зайчики по потолку, мерзко взвизгнул:
  - Последний раз пьют, ах, как хорошо сказано! Да ты поэт.
  
  Северьян напрягся. Ситуация развивалась по наихудшему сценарию. Двое против троих и суммарная весовая категория явно не на стороне сил добра. Организм начал мобилизационную компанию и сердце забилось часто-часто готовясь к войне. Но в сложившейся ситуации вставал в полный рост важный политический вопрос - имеют ли они право на самооборону? Ведь в каком-то смысле они с Костяном здесь посланники другого мира, что если по ним обитатели Мари будут судить о заболотной цивилизации? Впрочем, зачем он себя обманывает, это рассуждения труса. Вступить в неравную схватку и погибнуть - это ли не прекрасная судьба для цивилизованного человека?! Северьян издевался сам над собой, не зная что предпринять. 'Ладно, сидим до первого касания, - решил он, - после этого, начну гасить всех... Или они меня'.
  
  Костян посматривал на пришельцев спокойно, даже безучастно, будто не видел, куда развивается сюжет. Похоже, на него рассчитывать не приходилось.
  
  - Ну, что, жмурики, - лысый коротышка(он на голову был ниже двух других 'крокодилов'), - сколько вас можно по хорошему просить? - спросил он сиплым голосом и вдруг истошно завопил - Пошли вон отсюда!
  
  Северьян невольно вздрогнул, но не спеша поднял кружку и сделал вид что пьет, какое ни какое, а всё же оружие. Что-то сейчас будет.
  
  - Ну, что вы мальчики, зачем пристали к людям, - пропел вдруг ангельский голос, - они ведь просто не знали чье это место, ведь верно? Ведь так?
  
  И на земле наступили мир и гармония.
  
  Северьян утвердительно кивнул, сжимая кружку так, что побелели пальцы.
  
  - Вы просто подвиньтесь на тот край, а этот наш, - продолжал петь голосок, - стол большой, места всем хватит.
  
  Не стоит больше нагнетать международную обстановку, решил Север и, обменявшись взглядами с Костяном, пересел на другой край стола. Костян последовал за ним. Компания шумно расселась рядом.
  - Подлые захватчики выдворены с нашей территории, - радостно констатировал 'бильярдный шар'.
  - И пусть ещё раз только посмеют нарушить священные рубежи, - заржал губастый 'пергидрол', он повернул свою наглую рожу в сторону приятелей, - закопаем.
  
  Северьян, не реагировал на обидчиков. Конечно, самое разумное в этой ситуации - встать и уйти, но тогда будет 'потеряно лицо', как говорят японцы, а этого гордым потомкам обезьян допускать нельзя.
  
  Девица уселась во главе стола, причём, краем глаза Север отметил, как примчался трактирщик и проявляя изысканные манеры, столь несоответствующие его грубой роже, заискивая, пододвинул и приставил ей стул, словно слуга на обеде во дворце. Обалдуи мужского рода посмели сесть только после госпожи. Сразу стало ясно, кто здесь главный.
  
  Компания ничего не заказывала, но трактирщик и его помощник, суетясь, тащили яства и напитки сами. 'Похоже, этот дружный коллектив и в самом деле, обладает некими правами', - отметил про себя Северьян. Он изо всех сил стремился сохранить 'статус кво' и даже не смотреть в сторону коллектива.
  
  Гоп-компания пила, ела, громко шутила и ехидничала, впрочем, уже не в сторону приятелей, те допивали пиво молча. Северьян пил без прежнего удовольствия, напиток потерял вкус, выдохся и сделался неинтересным. Он уже заставлял себя пить, только чтобы поскорее закончить, да покинуть заведение. Но время шло, он делал глоток за глотком, а мутная бурда всё не кончалась, и даже её как бы становилось больше. 'Придется бросить недопитую кружку. Ничего, не велика потеря', - подумал Северьян и посмотрел на Костяна, собираясь предложить ему сваливать отсюда. Тот сидел в каком-то оцепенении. Северьян невольно проследил его взгляд - Костян не сводил глаз с девицы.
  
  Это была та самая 'принцесса' с площади. Ну как Северьян сразу не узнал?! Такое лицо невозможно забыть. Всё в нём как у всех: два глаза, нос, наличествует и рот, миловидный овал лица, прячущиеся в темных волосах ушки - стандартный набор, ничего лишнего, всё в полной комплектации, но... Но как скомпоновано! В какой тонкой гармонии подобраны элементы! От результата действительно трудно отвести глаза, Север понимал своего приятеля. Все лицо принцессы было построено по законам красоты, той неуловимо правильной красоты, которая иногда случается в женщинах. Эта красота исходит откуда-то изнутри и именно она организует лицо, гармонизирует его и озаряет скрытым светом. Этот свет делает его настолько милым, привлекательным, что хочется смотреть и смотреть. Хочется пройти через это лицо, сквозь эти глаза и войти в неё, слиться с загадочными прекрасным внутренним миром. Или впустить её в себя, что на самом деле является грубой ошибкой, и чего, похоже, не знал приятель Северьяна. Завороженный Костян сидел и впускал её в себя, впитывал не отрываясь, без остановки. Похоже себе на погибель, он уже теперь выглядел почти безумно.
  
  А Северьян кроме этой нежной 'милости' видел и нечто другое, нечто такое, что привлекало его в женщинах гораздо больше чем просто красота. И это даже не просто ум, а желание играть, желание искать того, кто победит её в этих играх и заставит подчиниться своей воле, но она будет сопротивляться отчаянно, остервенело, до смерти.
  
  'Забавный экземплярчик - отметил про себя Северьян, - были бы мы не здесь, а Там, можно было бы заняться. Отчего же не поиграть?' Когда-то, пока не надоело, он любил это занятие, особенно с такими вот - внешне прекрасными, внутренне порочными.
  
  На них обратили внимание, Костян своим упертым взором, граничащим с наглостью, конечно же не мог не вызвать ответную реакцию 'общественности'.
  
  - Что вы на меня так смотрите, молодой человек? - голос у неё соответствовал внешности, окрашенный бархатными тонами, грудной, именно таким красивым он и должен был быть.
  
  Костян покраснел и стушевался - вот ведь простая душа.
  
  - Признайтесь, вы балдеете от меня. Балдеете и хотите соблазнить, завлечь, овладеть. - Слова эти были произнесены с улыбкой, которая вогнала бедного деревенского простачка в ступор. Костя скукожился, сжался, ссутулился.
  - Вот, я верно угадала. Но к чему это вам? Разве я так доступна? Я требую объяснений. Что же вы, уважаемый, молчите? Мысленно поимели девушку, а объяснений дать избегаете? - Она продолжала добивать беднягу, чувствуя полнейшее превосходство во всём, и это ей нравилось. До такой степени нравилось, что легкий оттенок скуки улавливался в интонации.
  
  Северьян больше не мог терпеть издевательства над своим товарищем:
  - Принцесса, дело в том, что мы с другом давно в пути, и уже много времени не встречали приличных женщин, так что, нам теперь любая... - на языке вертелось слово "шалава", Северьяну очень хотелось его произнести, но он сдержался,- любая женщина кажется нам милой и порядочной.
  
  По чуть дрогнувшей и застывшей на прекрасном лице хрустальной улыбке, Север понял, что посыл достиг разума адресата. Это его удовлетворило. Однако, ненадолго.
  
  - Что-о!? - три вопля слились в один рёв, и потом вразнобой: - Да как ты смеешь! На кол его! Мочить, урода!
  
  Блондин вскочил, перегнулся через стол и неожиданно ловким движением вцепился мертвой хваткой в горло Северьяну, на руках повис лысый, да так, что шевельнуться не было ни какой возможности. Битва оказалась проиграна в один момент, при том, что в неё даже не вступил стратегический резерв противника - гориллообразный Гомозека.
  
  'Пожалуй, откровенные высказывания здесь не в чести', - прохрипел про себя Северьян. Он начал задыхаться. Вдруг, хватка на горле ослабла, на стол и на пол полетела шрапнель из осколков посуды.
  Костян, про которого Север забыл и списал со счетов, размахнулся и свой кружкой врезал по голове Блондина. Тот опал на стол с вытянутыми, всё ещё тянущимися к врагу, клешнями. Получивший облегчение Север резко дернулся, развернулся, и ему удалось освободиться из страстных объятий Лысого:
  - Отстать, противный, я не такой! - прорычал Север и со всей силы вмазал агрессору по 'кумполу' кулаком. Тот завизжал и вцепился в руку Северьяна зубами. - Отцепись, зараза! - выкрикнул Север. Это было действительно больно.
  Тут поднялся громила и сгреб несчастного Костяна в свои кулачищи, почти всего целиком. Бедняга безвольно повис над землёй и даже не пытался пикнуть.
  
  В этот момент, среди всеобщего гвалта, рычания, звуков борьбы раздался тихий голос 'принцессы':
  - Ах, оставьте это.
  Голос прозвучал невзрачно, почти без эмоций, с легкой усталостью и гораздо тише, чем любой из звуков борьбы, но его все услышали и, сначала застыли в тех позах, в которых он их застал, потом медленно отпустили друг друга и расселись по местам. Даже блондин, казалось, ждал этого тихого приказа, он очнулся, потряс головой и сел на своё место.
  - Разве вам кто-то отдавал приказ драться? - вопрошал голос с укоризной, очень тихо и мягко, но эта мягкость ничего хорошего не предвещала.
  - Белек, зачем ты принялся душить этого неразумного человека? - обратилась она к блондину.
  - Так он..., ведь он назвал вас, простите, 'принцессой', ваше величество.
  - Ну и что? За это сразу душить? Ты же слышал, что это чужестранцы, возможно, они не знают, что я обыкновенная девушка и что меня надлежит так называть.
  
  Вот это номер! Восхитился Северьян, как тут всё запутано. Однако, кроме толпы физиков, химиков, биологов и прочих нормальных естествоиспытателей для исследования Мари понадобится ещё банда социологов и всяких психоневрологов. У них тут общественные отношения оказывается.
  
  Как-то быстро все успокоились. Смолкли крики болельщиков по сторонам, 'призраки' расселись по местам и занялись любимым делом. Слуга и трактирщик начали суетливо убирать непорядок на столе и вокруг.
  
  (вырвано)
  
  
  Ага, значит эМ и Жо отношения пошли. Это хорошо. Это правильно. Как же без них? Без них скучно. Только ради них, родимых, люди книжки и читают. Притворяются, что нет, а на самом деле, чем больше этих М и Ж, чем более они обнажены - тем интереснее. Один мой приятель всерьез утверждает, что вся эволюция мозга состоялась только под действием фактора МЖ. Он конечно балбес, но интересный балбес, поэтому я ему прощаю глупости.
  
  
  
  Глава 9.
  
  
  Сегодня я растопил печь страницами журнала, одного из тех, которые величают 'толстыми литературными', а 'Фьюжен-Марь' приберег на потом, чтобы почитать не спеша, в тепле и уюте. Я вырвал первую страницу только когда покончил с насущными делами по хозяйству и дом уже вполне прогрелся.
  
  
  (вырвано)
  
  Пропажа.
  
  Северьян давно присматривался к слуге, что-то в нем было необычное, но что, разобрать не удавалось. Густая кучерявая шевелюра, крупный нос с горбинкой, большой, тонкогубый рот, рассеянная улыбка - вроде ничего такого, чтобы заслуживало внимания, но всё-же наблюдение над ним, рождало беспокойство. Загадка разрешилась довольно скоро - слуга сам подошел, наклонился к Северьяну и тихо произнес:
  - Сударь, вас к телефону.
  Само собой, Севрьян не мог не вскинуть брови, - какой к чёрту телефон, но ничего не сказав, молча встал, и проследовал за приглашавшим. Они вошли в коридорчик, ведущий в служебное помещение, там слуга остановился, поворотился к Северьяну и полушепотом произнес:
  - Месье, я знаю, что вы оттуда.
  Слово 'оттуда' он произнес с особой интонацией и даже округлил глаза. Северьян молчал и ждал, что последует далее.
  - Я просто хотел предупредить, чтобы вы вели себя осторожнее, особенно с господами, что сидят за вашим столом. Это очень, очень значительные особы.
  - Зачем вы это делает, милейший? - Северьян смотрел в упор.
  - Как зачем? - голубые глаза, круглые, чуть на выкате, светились простотой и наивностью, - хочу помочь. Вот и всё.
  - Зачем? - нажимал Северьян.
  Слуга смутился, он начал бегать глазками по сторонам, словно пытаясь там найти подсказку.
  - Зачем? - переспросил сам себя. - Мне не хотелось бы об этом говорить, но поверьте, я делаю это из самых добрых побуждений.
  - Кто эта девица и почему она себя так нагло ведет? - Северьян решил устроить слуге допрос, раз уж тот сам напросился, - она в самом деле тут самая крутая? Принцесса что ли?
  - Нет, нет, что вы! - перебил слуга придушенным голосом, - нельзя так говорить! Её можно называть только 'обыкновенная девушка', в крайнем случае - просто 'девушка'. Сейчас я попробую объяснить вам. Понимаете, дело в том, что каждая простая девушка считает себя принцессой, и требует к себе соответствующего отношения. И принцесс этих липовых так много, и они столь требовательны, что кое-кто, не будем называть кто, приказал величать себя просто девушкой и считать обыкновенной.
  - Простушка-потаскушка, оригинально, - ухмыльнулся Север, - значит, приказала считать себя обыкновенной и тем самым стала необыкновенной?
  - Я вас умоляю! - слуга опасливо оглянулся вокруг.
  
  У Северьяна шевельнулось смутное сомнение:
  - Послушай-ка, любезный, а что такое тебе эта 'обыкновенная девушка' приказывала недавно? - Он вспомнил, как девица негромко говорила слуге, указывая в его сторону. Вдруг, его осенила догадка: - Мерзавец! Она приказала тебе, отвлечь меня!
  Северьян бросился в зал.
  
  За столом, уставленным остатками пиршества, восседал одинокий Костян. На роже его рисовалась блаженная улыбка. Север опустился на лавку с противоположной стороны, он уже предчувствовал, что случилось нечто нехорошее, что их провели вокруг пальца. Как можно спокойнее он спросил, пытаясь унять злость внутри:
  - Ну, простофиля, рассказывай.
  - Что? - рассеянным тоном переспросил Костян, его отвлекли от приятных размышлений.
  - Куда эта шобла слиняла так шустро?
  - Она ушла, но мы ещё встретимся, - проблеял Костик, - сам спросишь, когда свидимся, - и опять погрузился в мечтательное сомнамбулическое состояние.
  - Почему это мы должны свидеться? - подозрительно прищурился Северьян.
  - Потому, - таинственно мотнул головой Костян.
  Страшная догадка мелькнула в голове Северьяна:
  - Покажи очки, гад!
  Костян нахмурился и спокойно ответил:
  - Отстань, Север, я не обязан тебе отчитываться. Ты сам по себе, я сам. Иди своей дорогой, чай, не маленький.
  
  Натолкнувшись на упрямое сопротивление, Северьян сразу остыл. Да, теперь Костян вовсе не тот, что вошел в Марь. Нет, он не перестал быть собой, но Марь каким-то образом отшелушила всю чепуху, которая наросла на личности за время жизни в деревне и теперь, эта личность вылезла из валенок, треуха и овчинного тулупа, переоделась в новые, тонкие одежды и далее этот человек требовал к себе другого, более сложного подхода.
  
  - Хорошо, очков у нас больше нет, я правильно понимаю?
  Костян молчал, что ясно означало - 'Да'.
  - Ну что же, в конце концов, то, что нужно утаскивать с собой назад всё барахло, это лишь гипотеза, и она требует доказательств.
  
  'Только вот, если мы их найдем и застрянем здесь навсегда, гипотеза получит подтверждение внутри Мари, но так и останется недоказанной там, за болотом, - усмехнулся Северьян про себя. - Еще одно интересное свойство этого мира - полудоказуемость'. В слух же обронил - Посмотрим, что будет.
  
  Они посидели молча, размышляя каждый о своём.
  - Ну, что, романтик, может расскажешь зачем отдал очки? - без особой надежды услышать ответ спросил Севепьян. Ответа и в самом деле не последовало.
  
  Что же теперь делать? Северьян обвел глазами каменный сводчатый потолок, кирпичные, потемневшие от копоти стены, шкаф с тускло мерцающими разнокалиберными и разноцветными бутылками, совсем уже прозрачных 'призраков'. Странно, почему у них одежда-то тоже становится прозрачной? - автоматически сформулировал вопрос Северьян, но без особого энтузиазма. Одно ясно, нужно выбираться из этой дыры, итак слишком засиделись в этой забегаловке. Однако, им пришлось ещё немного задержаться.
  
  К ним подошел слуга, снял свой фартук, бросил его на лавку рядом с собой и без приглашения уселся:
  - Да-а, - протянул он задумчиво, - кажется вы влипли.
  - Тебе-то что? - устало произнес Северьян, ему не хотелось обсуждать свои проблемы со всякими официантами.
  - Хочу помочь. Только пока не знаю как.
  - Ты уже раз помог. Мерси.
  Слуга пропустил мимо ушей обвинение в пособничестве врагам:
  - Они каким-то образом тоже догадались что вы с того света.
  - Большого ума не надо, даже ты догадался. Мы выдули по кружке и ни в одном глазу, потом по второй и даже не побледнели. Любой дурак догадается. Ладно, тебе-то чего надо? У нас больше ничего с собой, так что - свободен.
  - Не надо мне ничего от вас - покачал головой слуга, - если бы я захотел - у меня этой потусторонней ерунды был бы вагон и маленькая тележка.
  - Откуда? - усмехнулся Север, - обирал бы прохожих? Должно быть тут толпы 'заболотных' туристов шатаются?
  
  Слуга улыбался рассеянной улыбкой:
  - Я сам с того света.
  У Северьяна отвисла челюсть.
  
  - Я из Франции, с юга. - Слуга сделал паузу, будто припоминая другую жизнь, - небольшой городок Сент-Максим. Не слыхали? Вряд-ли.
  - Не слышали, но каким образом...
  - Франция, месье, Прованс, - продолжал слуга. И он рассказал свою историю приятелям.
  
  Всю свою жизнь Пьер(так его звали на 'том свете') прожил в городе Сент-Максим. Когда ему исполнилось шестьдесят пять не стало его дорогой супруги, она скоропостижно скончалась. Детей у них не было, родственники давно отдалились и он остался совсем один. Одиночество особо остро чувствовалось, когда кончался курортный сезон. Тогда городок вымирал и всё что оставалось, это прогуливаться по набережной, потом спускаться к морю и сидеть на прибрежной лавочке, наблюдая как свинцовые волны несут серые барашки к берегу, как эта картина повторяется раз за разом.
  
  В один из ноябрьских пасмурных дней Пьер вот так вот сидел на берегу и думал о том, что так можно просидеть до конца жизни, и остаток её пройдет как один день и сольется в череду бегущих барашков, беспрестанно повторяющихся и от того не существующих на самом деле.
  
  В половине четвертого к лавочке подошел молодой человек, попросил разрешения присесть рядом, хотя, остальные скамейки были свободны, и они долго всматривались в даль вдвоем. Они молчали. А потом молодой человек произнес ровно туже фразу, которую сказал себе Пьер:
  - Так можно просидеть всю жизнь и ничего не произойдет.
  - Можно подумать, что времени нет, что оно остановилось, - ответил Пьер чтобы не выглядеть неучтивым.
  - Но оно есть. С каждой выплеснувшейся волной, оно уходит безвозвратно. - В словах соседа слышалась печаль, столь несвойственная молодым людям, - а знаете, есть страна, где времени нет на самом деле?
  
  Они разговорились и познакомились. Анри, так звали этого парня, рассказал Пьеру о Фьюжен. О том, что это сказочная страна, где нет времени и его можно тратить на что угодно, о том, что там не бывает ничего предопределенного заранее. Рассказал, что страна эта находится в самой середине огромной России.
  
  Пьер слушал как дети слушают сказку. Говорят, старики становятся детьми, в таком случае, почему им никто не рассказывает сказки? Пьер слушал завораживающую историю, смотрел на седые волны и улыбался.
  
  Затем они распрощались, и Пьер пошел домой. Ночью его одолела бессонница, он не мог уснуть и думал о том, что в его доме всё уютно, чисто и опрятно, точно так, как устроила его любимая супруга, но очень-очень одиноко и тоскливо. И всё так же привычно и повторяемо, как барашки на море. Пьер разрешил себе немного помечтать о сказочной стране. Он выдумывал себе её, и воображал, как пробирается терпя лишения и невзгоды через загадочную холодную Россию.
  
  На следующий день Пьер опять встретил Анри, и они опять разговаривали о Стране. Анри рассказал, что он много раз бывал во Фьюжене, но теперь твёрдо решил прекратить эти путешествия. Дело в том, что он встретил девушку и полюбил её, она ответила взаимностью и теперь они хотят пожениться. Поэтому Анри придется забыть о походах во Фьюжен, ему нужно найти хорошую постоянную работу, решить трудную проблему с поиском жилья и как-то начать устраивать семейную жизнь. Но пока ничего не получается, времена теперь трудные и ни работы, ни дома у них нет.
  
  Они встречались на берегу ещё несколько раз. Пьер считал своего странного собеседника выдумщиком, но каждый раз расспрашивал о волшебной стране, Анри рассказывал что знал или может статься - выдумывал.
  
  Однажды при расставании Пьер предложил своему собеседнику:
  - Анри, а приходите-ка завтра ко мне в гости вместе со своей девушкой, - и, немного смущаясь, добавил, - приходите, прошу вас. У меня есть нечто интересное для вас, нечто вроде подарка.
  
  Когда на следующее утро молодой человек и девушка стояли на пороге его дома, Пьер радушно встретил их и начал водить по всем комнатам его небольшого домика, рассказывая и показывая всё. Он рассказал им целую жизнь, которая протекла в этих стенах, где он был счастлив и несчастлив, плакал и смеялся вместе со своей дорогой супругой.
  
  Когда они сели за стол, лучи осеннего солнца пробились сквозь крону растущего за окном клена и вспыхнули в открытой бутылке вина рубиновыми искрами.
  - Вот, дорогие мои, - с тихой улыбкой произнес Пьер, - теперь это всё ваше. Живите и будьте счастливы, как мы с Жанет. Я понимаю, что дом небольшой, но на первое время вам хватит.
  - Что вы!? Что вы!? Нет! Нет! - вскричали гости. - Мы не можем принять такой дорогой подарок.
  - Я уже стар - сказал Пьер, - и жизнь меня перестала радовать. Уже нет прежней свежести ощущений, мне нужно её поменять, иначе я так и просижу до могилы, наблюдая барашки на море. Ты, Анри, подарил мне мечту - теперь я хочу увидеть сказочную страну, и я сделаю это, чего бы мне это ни стоило. Я найду Фьюжен.
  - Но, Пьер, - воскликнул Анри, - как вы можете довериться рассказу первого встречного?! Что если это всего лишь моя выдумка, и что если никакой сказочной страны посреди страшной России не существует? Ведь вы непременно пропадете там!
  - Дорогой Анри, - сказал старик, - существует ли она на самом деле или нет, это неважно. Теперь она живет у меня в душе, ты открыл или создал её и мне этого более чем достаточно. Я буду искать эту страну пока не найду её либо умру.
  - Ну что же, Пьер, - Анри поднял хрустальный бокал и в нём преломились лучи солнца, - страна эта есть на самом деле, я там бывал много раз, просто здесь мне никто не верит, даже моя любимая. - при этих словах он ласково улыбнулся своей девушке. - Никто кроме вас. Однако хочу предупредить, эта страна впускает в себя не каждого. Она проверяет человека по своим, ведомым только ей законам и если человек не годится для неё, ничего он там не найдет кроме болотной грязи, вони, да комариного писка. Но я ни капли не сомневаюсь - вы, Пьер, её обязательно найдете, и она впустит вас в себя. В любом случае, если решите вернуться, здесь вас всегда будут ждать.
  - Я не вернусь, - покачал головой Пьер.
  
  - И я не вернулся. - Слуга закончил рассказ.
  Ясными, немного грустными глазами он обвел слушателей.
  - И что, не хочется? - спросил Северьян, - вы не испытываете желания вернуться в нормальный мир, где нет этого ежедневного сумасшествия?
  
  Пьер рассмеялся:
  - Ни секунды! Ни единого раза не хотелось. Мне страшно представить, что я опять окажусь среди серых будней, среди обычных людей, на том свете, что ничего не будет происходить, ничего странного, загадочного и удивительного. Если бы вы знали как здесь бывает интересно, а какие здесь снятся сны! О, это нечто!
  - Погодите, Пьер, - перебил Северьян, эта тема его волновала, так как напрямую касалась его теории, - по нашим данным люди здесь не спят, а если спят, то не видят сны.
  - Люди не спят, потому что нет нужды и нет каждодневной привычки. Солнце может пролетать по небосводу с огромной скоростью, и тут же вернуться с противоположной стороны, слева, справа, спереди, сзади, откуда угодно. А может зависнуть и висеть долго-долго. Однажды - вы не поверите, я видел на небе двойную звезду! И довольно часто, над горизонтом восходят гигантские луны, укрытые легкой голубой дымкой, в пол небосвода, испещренные кратерами, либо покрытые мутной рябью, облаками и океанами. Какой может быть сон, когда явь прекраснее любого сна?! Но когда сон случается... о, это я вам скажу нечто. Впрочем, вы ещё недавно во Фьюжене.
  
  Приятели внимали словами Пьера, открыв рот. Даже Костян, отвлекся от своих пустых грёз о глупой девчонке. Однако, Северьян уже раздумывал о собранных фактах. Значит, Марь известна не только у нас, но и за границей. В принципе, это логично и правильно, ведь пока до неё не добрались мерзавцы из всяческих правительств - это достояние всего человечества. Пока эти дебилы не поверили в неё... Может и не поверят никогда? Может это один из механизмов защиты Мари - для гадкого человека она никогда не станет реальностью, так как он в принципе не способен в неё поверить? Хм, забавный момент, следует отметить в отчёте. Интересно, сколько всего людей в курсе? А сколько побывало здесь? Так много вопросов, в который раз вздохнул Северьян, и стоит их сформулировать, как становится только больше. В Мари действует закон лавинообразного увеличения неопределенности....
  
  - Пьер, получается, вы в мире за Болотом считаетесь пропавшим? Это ведь международный скандал.
  - Да. Впрочем, я не знаю. Даже не думал об этом. Мне всё равно. Того света я не хочу знать. Когда пришел сюда, я был старик, скорее всего, там бы я давно умер, или не умер, но как бы умер, а здесь - вы видите, я молод, мне не больше сорока, сорока пяти.
  - Вам и тридцать пять трудно дать, - поспешил поддержать Северьян.
  
  Он задумался, и в самом деле, как можно говорить о возрасте, когда его здесь не может быть. Нет времени - нет возраста. В общем-то, подобное справедливо и для того света. Человеку столько лет, насколько он себя чувствует. И ему столько, сколько дают окружающие. Вмаранная во всякие дурацкие документы цифирька, обозначающая возраст, ни что иное, как элемент сокрытия истины на пользу монстра по имени Государство.
  
  Но у нас, на том свете, всё осложняется наличием времени, оно тикает всевозможными часами, будильниками, хронометрами, метрономами, как ни прискорбно - оно тикает и биологическими механизмами: клетки всё время делятся, ресурс этого деления не безграничен, накапливаются ошибки, и в результате, приходит специально запрограммированная природой старость. И эта биологическая дряхлость вместе с бюрократическим возрастом приравниваются к истинному, настоящему возрасту обитателя того света.
  
  Другое дело - этот свет, где нет часов, где нет бюрократии. Здесь есть только истинный возраст человека, тот на который он себя чувствует сам, и тот, который ему приписывают окружающие. Причем, возраст этот может всё время меняться, и более того, у человека может быть сразу много возрастов, столько, сколько ему дадут другие. Вот это здорово, и правильно. Только так и может быть в настоящем мире.
  
  
  (вырвано)
  
  
  Ещё одна порция бумаг досталась Матильде. Листы вспыхивали, корежились, чернели, затем превращались в серые невесомые лоскутки и уносились куда-то в темные, бархатные лабиринты. Сказочная, выдуманная история очищалась от своего материального носителя и становилась выдумкой в чистом, подлинном смысле этого слова. Так и должно быть на самом деле.
  
  
  
  Глава 10.
  
  
  Дальше шли страницы, которые я сжег первыми, в самом начале. Уже и не припомню о чем там шла речь... Кажется... да, что-то о море, один рассказывал другому.... Всё, вспомнил. Один другому про феномен моря, своё понимание. Точно. Хорошая штука - добрая память. Я принялся дочитывать остаток главы.
  
  (вырвано)
  
  
  Идеальный Сон.
  
  ... это был не сон, это было нечто другое...
  
  Северьян не понял что случилось. Из глубины сознания вдруг вырвались внутриутробные инстинкты и овладели всем его существом безраздельно - зажали рот, зажмурили глаза и затаили дыхание. Но он не сжался в комок, а инстинктивно дергая руками и ногами, пытался обрести в окружающем пространстве хоть какую-то точку опоры.
  
  Сознание никак не могло вернуться и взять под контроль тело, для этого у него не хватало понимания мира, не хватало для осознания себя, не хватало для осознания самого этого мира. Он чувствовал на лице какую-то непривычную вибрацию, члены тела преодолевали сопротивление среды, но когда он попытался открыть глаза, то ничего не увидел, только ощутил неприятное, чуждое прикосновение к роговице и резь. Низкие, бухающие, клокочущие звуки доносящиеся со всех сторон барабанили по перепонкам и вибрировали во всем теле.
  
  Северьян понял что задыхается, понял инстинктом, спазмом легких, он открыл рот чтобы вдохнуть и в него хлынула жидкость. Это был конец. Северьян испытал дикий испуг, он знал точно, что погибает.
  
  И в этот момент его выбросило на поверхность. Бултыхаясь в кипящей, холодной воде он закашлялся и начал судорожно хватать ртом воздух. В это время сверкнула ослепительная молния и всё пространство озарилось долгой, синеватой вспышкой. Северьян почувствовал, как неведомая сила поднимает его тело вместе с окружающей, бурлящей водой на огромную высоту, и дух у него захватило от увиденного. Во все стороны, сколько можно видеть в мерцающем свете, катились серые вспененные валы. Их основания проваливались в угольные, черные пропасти, с верхушек ветер срывал хлопья пены, и серые бледные шапки нахлобучивались на валы вновь и вновь.
  
  Такая же шапка налетела на Северьяна, в ней он завертелся малюсенькой крупинкой и полетел с высоты многоэтажного дома вниз в твердую черную воду. Но не разбился, лишь почувствовал, как хрустнули ребра. Его завертело словно в сумасшедшей стиральной машине, всё опять погрузилось во тьму и ватную тишину, где только булькающие звуки наполняли пространство.
  
  Кое-как Северьян остановил вращение и попытался определить верх и низ. Схваченный в последний момент посреди буруна глоток воздуха уже кончался и легкие судорожно сжимались. Он медленно выпустил воздух изо рта, чтобы немного обмануть организм, что вот, мол, сейчас за этим выдохом, последует долгожданный вдох, но на самом деле сделать этого он никак не мог. Он не понимал даже куда грести, чтобы искать живительный кислород. Но организму были безразличны его проблемы, он требовал воздух с такой беспощадной силой, клеткам так нужен был кислород, что сознание выключалось. Северьян понял, что ещё немного и он вдохнет воду полной грудью, сделает самый счастливый, самый глубокий вдох за всю свою жизнь. В этот момент новая вспышка пробила серую толщу и Северьян, осознав где спасение, бросился что есть сил грести наверх почти уже теряя сознание.
  
  Стоило только ему вынырнуть и сделать больными, перекореженными спазмом легкими вдох, как его опять потащило наверх. И снова кувырки, падение в бездну, истеричное возвращение к жизни, и опять кувырки, беспомощный полет в бездну, истеричное полное страха возвращение к жизни, и снова кувырки, падение в бездну, возвращение к жизни, и опять кувырки, падение в бездну, истеричное возвращение к жизни....
  
  Когда очередной раз молния врезалась в толщу океана совсем близко, так что грохот раската даже не отделился от вспышки, Северьян взмолился: - 'Ближе! Ближе! Черт бы тебя побрал! Давай прямо в меня!' Выкарабкиваться к спасительному глотку теперь получалось ловчее, но сил не осталось ни каких, ни моральных, ни физических. И очередной раз оказавшись на вершине мира, он уже без ужаса и восторга наблюдал в призрачном свете безумную стихию, начинающуюся во мраке и уходящую в него же. В следующий миг падения Северьян понял, что сознание выключается... теперь навсегда...
  
  Он грохнулся на что-то твердое так сильно, что стон вырвался из груди. Северьян не шевелился, он только чувствовал, что лежит на твердой поверхности и в плечо упирается что-то железное, какая-то палка. Осторожно, боясь совершить резкое движение, он прикоснулся к вызывающему боль предмету и почувствовал холод металла. Он приподнял голову и рассмотрел бледное окно, печь, ощутил мокрые деревянные доски пола. Северьян облизнул губы и его неприятно поразил солёный до горечи, резкий вкус океанской воды. Всё было пропитано ею, волосы, одежда, лицо. 'Продолжаю спасть?' - подумал Северьян, но боль в легких и в ушибленном, измятом теле, не могла так отчётливо сниться.
  - Костя! - слабо позвал Северьян, - Кость, ты спишь?
  Он хотел попросить помощи, самому ему было никак не встать.
  
  Ответа не последовало. Северьян приподнялся на полу и посмотрел на кровать Костяна, та была пуста. Он не успел что-либо подумать, как вдруг раздался грохот, свист и шум, откуда-то, из пространства комнаты. Из самого центра ударил поток воды и швырнул безжизненное тело в дальний угол. Океанская вода растеклась по полу, затопив его на вершок. Северьян не сомневался, что тело принадлежало его товарищу. Он кое-как добрался до Костяна и потряс бездыханное тело за плечи:
  - Э! Э, дружище! Ты чего?! - в ответ была тишина.
  Северьян начал трясти Костяна как плюшевую игрушку, так, что чуть не отрывалась голова, но тот молчал.
  - Завязывай! - Северьян крикнул так громко и резко, что его самого скрючило от непереносимой боли. Он очнулся лежа щекой в холодной воде прижимаясь к половице, и тихо шептал: - Завязывай, завязывай.
  
  И Костян ожил. Сначала судорога пробежала по его худому длинному телу, потом он надсадно закашлялся, выплевывая с каждым звуком 'Кхе' порцию воды из себя, наконец, приоткрыл глаза. Он попытался что-то сказать и не смог, изо рта доносилось невнятное булькание и из носа выдувались и лопались огромные пузыри.
  - Ну, вот, - шептал Северьян, ему удалось приподняться, боль отступила, - вот, вот. Другое дело, А то, ишь ты, хитрец, сдохнуть решил. Нет уж! Тут это тебе не здесь, будешь доставлен домой в целости, сохранности и в прежней упаковке. Так что не дури.
  
  В ответ опять раздалось нечленораздельное мычание.
  - Молчи, молчи, - остановил потуги Костяна выбулькнуть из себя слова Северьян, - утонул так утонул. Теперь будешь нем как рыба, только слушай и исполняй. С твоей будущей жены мне ящик водки.
  
  Северьян с трудом поднялся на ноги и попробовал зажечь свет. Одновременно со щелчком выключателя где-то в коридоре раздался оглушительный треск - 'Ба-бах'! И свет не зажегся.
  - Фу-ты ну-ты, - цензурно выругался Северьян, - этого ещё не доставало. Он снял с подоконника керосиновую лампу и зажег её, выкрутив фитиль как можно сильнее.
  - Костяныч, держи полотенце, скидавай мокрое, оботрись и ползи на кровать. Слышь, а ты тоже что ли на волнах покатался? - он нервно хихикнул, - и я. Вот пруха!
  
  Костян даже не пытался что-либо сказать, он молча сосредоточенно переодевался. Северьян покосился на деревенского:
  Господи, боже мой! Всё же оно случилось - Костяныч двинулся рассудком? Ну и не мудрено. Вчера без памяти влюбился в 'принцессу' эту дурацкую, ночью 'отдых на море'. А вот интересно, вылетела ли из башки его девка эта? Северьян не мог не заниматься своим любимым делом - исследованием окружающей среды, флоры и фауны.
  - Кость, ложись-ка спать. Завтра трудный день. Пойдем обыкновенную принцессу искать. Или как? Может ну её к лешему? Без очков твоих выбираться будем? А то ещё один-два таких 'сна' и у меня энурез начнется, каждую ночь в солёной воде просыпаться буду.
  Сказал, а сам украдкой наблюдал реакцию объекта. 'Объект' уселся на кровати и блаженная улыбка проплыла по его физиономии. Он заметил, что за ним наблюдают, сделал серьёзную рожу и отвернулся к стенке, натянул одеяло на голову и притих.
  
  Северьян хотел подначить приятеля ещё, но вовремя сдержался. Только отметил про себя - надо же, клин клином не вышибся.
  
  Вода на полу тем временем куда-то просочилась, и более того, она быстро высыхала. Ещё чуть-чуть и можно было забыть о случившемся. И легкие уже не болели и кости-ребра вроде в порядке. Северьян начал сомневаться, а не сон ли это был? Такой страшно реалистичный супер сон? Ещё бы несколько минут и он, скорее всего, утвердился в этом мнении, если бы... взгляд не упал на пол в высыхающую лужу. Посреди неё билась серебристая рыбка, рядом безвольно лежала небольшая медуза и похожий на веточку ели небольшой кустик водоросли. Вот это было потрясающе! 'Сон продолжается?' - поёжился Северьян, от такой сверх реалистичности веяло холодком. Он нашел в столе трехлитровую банку, налил в неё воды из ведра и опустил туда все три океанские 'артефакта'. Впрочем, в пресной воде у них не было ни малейшего шанса выжить, но и просто смотреть, как погибают эти приснившиеся существа из другой стихии, Север не мог. Он аккуратно поставил банку на стол и улегся в постель сам.
  
  (вырвано)
  
  
  Я рассеянно скормил прочитанные страницы Матильде и задумался. Вот возьмем этого автора, если вчитаться в описание, то ведь наверняка и моря-то не видел. Ну, что это? 'валы', 'буруны', 'барашки' - сплошные штампы, и уж тем более навряд он попадал в какой-то маломальский интересный шторм, может где рябь на озере видал, а вот берет и смело пишет. Из последних силёнок напрягает фантазию, и выдумывает, воображает. Нет, определенно молодец. А вовсе не молодец тот, кто видел этот шторм, кто знает море, кто проник в его душу и впустил его в свою и при всём при том не пишет про море! Вот кто по моему разумению не молодец. А этот молодой автор(почему-то я уверен в его молодости) ещё поймет насколько неказисто слепил своё описание. Жизнь безобразно длинна, и случится у него ещё и океан, и идеальный шторм, и рыбки с медузами на ладони.
  
  
  
  Глава 11.
  
  
  Матильда это чудо, которое рядом. Что чудесного в обычной печке? Ну а как назвать то явление, когда душевное тепло передается от естества к естеству напрямую, без всяких посредников, без слов, без мыслей?
  
  Я открыл чугунную, покрытую внутри бархатом копоти дверцу и сидел, любуясь наступившим в мире Матильды закатом. Это самое моё любимое печное время суток. Неистовый гул, демонические пляски, огненные смерчи её жаркого дня закончились, больше не раздаются внезапные, резкие щелчки, похожие на выстрелы, не мечутся и не беснуются всполохи. Малиново-золотое марево заполняет пространство, движение света внутри становится задумчивым и глубоким. Лепестки пламени пробегают по укутанным в пурпурные мантии с золотым подбоем поверхностям черных поленьев, точнее того, что из них удалось выстроить загадочному, безумно талантливому архитектору. Края фантастических пещер, гротов, лабиринтов и замков раскаляются и начинают светиться расплавленным золотом того же оттенка, как границы закатных облаков после жаркого дня. С той лишь разницей, что бесконечно чистый свет в небесной вышине недостижим, а здесь он совсем рядом, можно протянуть руку, прикоснуться и порезаться ожогом о сверкающую грань. В этих немыслимых сказочных конструкциях постоянно рождаются, живут и быстро теряются в черных лабиринтах всполохи неясных мыслей, желаний тревог. Они превращаются в согревающее тепло.
  
  О чем думаю я в такие моменты - не важно, а вот Матильда, наверное, вспоминает прочитанное, всё от первой буквы до последней точки, включая грамматические ошибки и неказистые обороты речи.
  
  
  (вырвано)
  
  Закат-Рассвет.
  
  Спать Северьяну не то что не хотелось, но было очень страшно. А как могло быть иначе? Если честно, то он испугался. Очень сильно испугался. Так испугался, что страшился даже самого этого страха. И страх этот пришел не там, в бушующем океане, а только теперь в мягкой постели. Там бояться было некогда, там была работа психики и работа физическая, на грани сумасшествия, требующая напряжения всех сил до последней капли. А ещё, как ни странно, он помнил восторг.... Северьян ясно осознавал, что находится в одном глотке воздуха от гибели, в одном взмахе руки от бездны, но каждый раз, оказавшись на гребне волны, в неверных, пляшущих всполохах, видел он бескрайнюю, медленно переливающуюся мутным ртутным блеском равнину. И картина эта была столь величественна, столь спокойна, что доведенное до отчаяния сознание приходило в дикую степень преклонения перед величайшей стихией. Тогда его охватывал восторг такой же сильный, как испытанное отчаяние. Но теперь, когда всё было кончено, оба чувства сложились, слились и обернулись приступом дикого страха. Северьян сидел на кровати, натянув до подбородка на поджатые колени одеяло и боялся только одного - как бы не заснуть.
  
   Он знал, что не выдержал до конца, не победил, не выстоял, в противном случае страх был бы преодолен, переломлен и не владел им в эту минуту. Но теперь... Северьян не чувствовал себя победителем, он думал о том, что оказался не более чем игрушкой в чьих-то всесильных руках. Им поигрались как куклой, а когда кукла сломалась, бросили. И кукла 'Костян' тоже сломалась. Хорошо, что в планы 'игрока' не входило прервать их существование совсем.
  
  За окошком долго мутнел серый рассвет - новый день всё никак не разгорался. Постепенно Северьян успокоился и сидел, обдумывая сложившееся положение. Он старался быть рассудительным, как следует человеку, прибывшему сюда с серьезным заданием - на работу, а не для развлечений.
  
  Итак, что мы имеем к текущему моменту?
  
  Первое: увеличенный ровно на сто процентов состав исследовательской группы за счет жителей сельской местности, прилегающей к Мари.
  
  Второе: сорванный план работ в Мари, необходимость отправиться вглубь территории с непредсказуемым результатом. Никому не известно что можно встретить там.
  
  Третье: расширившиеся незапланированные контакты с обитателями Мари.
  Впрочем, тут есть прогресс, да что там, без лишней скромности можно сказать, что сделано важное открытие - наличие здесь людей с той стороны болота, пришельцев с того света, с нашего света - это настоящее открытие.
  
  Однако, мыслить в деловом ключе что-то мешало. Очень трудно держаться бесстрастным исследователем, когда предмет изучения захватывает настолько, что ты мысленно сам переселяешься в этот мир. Ну что значит 'расширившиеся незапланированные контакты с обитателями', а что, разве в самую первую свою командировку он не расширил эти самые контакты до крайней степени? Северьян вспомнил девушку, которую он назвал Ликой, и ему стало стыдно. Никудышный из него выходит ученый, не может он ясно, трезво мыслить, оставаться беспристрастным и объективным. Но кто может устоять против Мари? Против этого Шторма? Против города Солнца? Кем нужно быть, чтобы остаться равнодушным к удивительной, бесконечной изменчивости? Нет, бесстрастно такое может пережить только робот, но не человек. Марь раскрывает глубинную сущность человека как Человека с большой буквы, но вот каким образом, что это такое на самом деле?
  
  Северьян задумался над этой мыслью и не мог её для себя определить. Что-то в ней чудилось глубокое, настоящее, но точно сформулировать он её так и не смог, как ни старался. Ну что же, ну и прекрасно, решил для себя Север, значит ни какой он не учёный, а просто прощелыга, пользующийся своим служебным положением ради удовольствия. Ну и ладно.
  
  Однако, брать под контроль ситуацию всё же придется. Для начала нужно найти эту девчонку, отобрать у неё 'артефакт', и только потом можно думать о выполнении программы исследований.
  
  Северьян поймал себя на том, что ему нравится неожиданный поворот дела, и причина этого даже не в том, что ему хотелось ещё раз встретиться с ней, с этой мнимой принцессой(он даже не пытался обмануть себя в том, что ему этого хотелось), а в том, что в душе Северьян не любил, когда всё идет по плану - не его это было, не страдал он педантичностью, и мысль, что сегодня они отправятся вглубь непонятной, ни с чем несравнимой и ни к чему не приводимой страны - наполняло радостным волнением его душу.
  
  Северьян не мог больше бездействовать. Он встал, откинул ситцевую занавеску с окна и увидал, как над укрытым туманом лесом показался краешек малинного диска. Но это вовсе не означало, что утро настало только что. За дверью, в городе солнце уже встало давно, всё пришло в движение и жило загадочной, неподвластной разуменью жизнью.
  
  (вырвано)
  
  
  Листы сгорели.
  Книжка похудела ровно наполовину, так много страниц мы с Матильдой прочли за последние холодные дни. Интересно, сколько ещё печек было растоплено посредством данного произведения? Я посмотрел на тираж издательства... и удивился настолько, что даже не удивился. Чего-то в этом роде я ожидал. Один! Всего один экземпляр! Конечно, в наше сумасшедшее время возможно реализовать всякие причуды, но это... Это полный алес.
  
  Держа в руке изуродованный экземпляр, в сильном волнении, я прошелся по комнате. Выходила нелепейшая ситуация. Получалось, что автор задумал издать свою книжку в одном единственном экземпляре, и надо же было тому случиться, - этот уникальный экземпляр попал ко мне. И что же делаю я? Я беру его и планомерно, медленно, страница за страницей, глава за главой уничтожаю!
  
  Да какой же он дурак этот писака! Какой негодяй его издатель, что пошёл на такое?! Как они посмели? Кто дал им право?!
  
  Пусть это не самая лучшая из прочитанных мной книг, пусть она мне не нравится, но зачем же так рисковать своей мыслью? Неужели она ему не дорога?! А труды, потраченное время? И их этому странному человеку не жалко?
  
  Чтобы немного успокоиться, я присел у Матильды, открыл печную дверцу и молча наблюдал фантастические огненные миры, картины существования которых дрожали совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но которые оставались недоступны нашему сознанию, недоступны от того, что не нашлось ещё переводчика, который описал бы их, расшифровал, и перенес в наши книги, тем самым оживив для человека новый кусочек вселенной. Мощное излучения от этих миров, которое ощущалось приятным, но очень властным теплом на моём лице, успокоило меня. Я пересел в кресло и задумался.
  
  Ну со временем, допустим, всё просто. Я полагаю, автор мог сказать, что не просиди он эти долгие часы над книгой, то куда бы он девал это время? На просмотр телепередач? На тихий бытовой алкоголизм? На чтение чужих книг? Или на обман женщин-любовниц? Все эти занятия равно бессмысленны и служат лишь для одного, для утилизации излишков времени. В этом смысле, его писательство не хуже и не лучше других способов утилизации.
  
  Да, это логично, тут с ним не поспоришь.
  
  А как же быть с мыслью? Не жалко ему своих мыслей? Не чувствует он ответственности за открывшиеся ему таинства?
  
  И тут можно вполне придумать оправдательные аргументы. В общем-то он сделал для мира всё что мог, он передал ему воспринятые мысли, изложил их на бумаге и полностью освободился от ответственности. Да, в единственном экземпляре. Ну и что? Если бы его мысль была растиражирована в ста тысячах экземпляров где гарантия, что она попадет в способную воспринять её голову? Где гарантия, что она встроится в ДНК-цепочку мыслей другого творца? Нет такой гарантии. Похоже, он знает о том, что вопреки всякой простой логике, вероятность такого события никак не увеличится с возрастанием тиража. Он знает, что в этих делах математическая статистика, предназначенная для простого физического мира, никак не работает, а работают здесь другие, высшие законы.
  
  И как ни прискорбно, согласно этим законам, мысль его была передана мне. Я только никак не ожидал, что только мне! Если бы экземпляров было хотя бы два... Хотя бы два! Это сняло бы с меня груз ответственности. А теперь... я даже не знаю что делать. Я с самого начала решил, что книжка никудышная, но теперь, я всегда буду в этом сомневаться. Что если я чего-то не понял? Что если нужно было перечитать ещё раз? А я сжег. И Матильда не расскажет, что там было написано, мы пока не умеем читать её язык, у нас не родился ещё переводчик.
  
  Я сидел ошарашенный и наблюдал синеватый вечер в окне. Злосчастная, худенькая книжица с надорванным переплётом лежала на коленях. Я не знал, что делать дальше. Стоит ли продолжить чтение или бросить так.
  
  
  Конец первой части.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"