Аннотация: Четвертый рассказ из серии о девушке с монетами-талантами.
ЕГО ДОРОГА
Среди стен родных мне призвания не найти.
Дел достойных нет... да безделие мне претит.
Так возьми мою руку - и вслед за собой веди.
Может, я отыщу смысл жизни своей... в пути.
Знакомство в поезде - шаг весьма необременительный и в то же время провоцирующий на откровенность. История-приключение. С одной стороны, вот он - живой человек, сидит напротив, слушает внимательно, обдумывает, оценивает, судит и отвечает. С другой стороны, выйдешь из вагона - и напрочь позабудешь о недавнем собеседнике. Вроде бы и выплеснулся, открыл душу, но разве повлияет это хоть в малости на отражение твое в глазах родных, близких, знакомых-приятелей?
Нет, конечно.
Поэтому и не боятся, и говорят открыто, и жалуются, и сознаются в маленьких своих слабостях, и хвастаются достижениями, и даже немножко влюбляются - до того момента, как хлопнет дверь купе, перечеркивая последние несколько часов. Как будто здесь, в дороге, начинается совсем другая жизнь.
Есть, правда, и те, для кого знакомство со случайными попутчиками - последняя возможность почувствовать себя нужными, не одинокими... Но это уже другая история. Грустная, если задуматься.
Что же касается меня, то уже давно вся моя жизнь - одна бесконечная дорога. Самолеты, поезда, рейсовые автобусы с пропахшими бензином салонами, обшарпанные комнаты за мизерную плату и дорогие номера в гостиницах... Я привыкла.
А те, за столиком - нет. Для них любая перемена мест - событие. Поэтому сейчас они волнуются, переглядываются с осторожностью, пытаясь разгадать друг друга, ищут точки соприкосновения. А я - забираюсь на верхнюю полку, закрываю глаза, будто бы сморенная сном, и слушаю.
Их трое - таких разных, что даже по голосам можно угадать, кто говорит.
- Впервые в Северную столицу? - нарушает наконец молчание женщина неопределенных лет с массивными чертами и цепким взглядом. - Алла, - представляется она с чуть заметной запинкой.
А интонация говорит мне больше, чем слова.
Солгала. Скрытная. Недоверчивые - все либо жизнью битые, ученые, либо сами ударить готовые. Сдается мне, она из вторых.
- Да, - радостно откликается девчушка. - Я к подружке еду, по институту, она погостить пригласила. "Приезжай, - говорит, - Юлька, в августе..." Вот и сорвалась на каникулах.
Эта наоборот - открытая, беззащитная. Ребенок еще совсем, что с нее взять. Пока не оступится - каждому светить будет, как солнышко.
- Я домой возвращаюсь, - вынужденно вступает в разговор молодой мужчина. - Янус, - называет он свое имя немного скованно и с вызовом, словно ожидает подвоха. А меня окатывает смутным чувством узнавания. Он? Может быть...
- Ой, как здорово! - восклицает девчонка. - Это вас так родители назвали необычно? Мама или папа? А в школе не дразнили? А вам нравится? То есть имя, а не дразнилки... Так папа или мама?
- Не знаю, кто. А семьи у меня нет и не было, - немного грубовато обрывает он ее, пряча за резкостью неловкость. Лукавит. Ему нет дела до семьи, просто хочется оборвать расспросы о себе.
"Он", - улыбаюсь я в потолок.
- Ой, простите... я не знала... - раскаивается Юлька.
- Сочувствую, юноша, - проникновенно произносит Алла. А мне фальшь слух режет. - Наверное, всего в жизни самостоятельно пришлось добиваться? Ну, по вам сразу видно - не пропадете.
Янус слегка расслабляется.
- Да, поначалу трудновато, конечно, было, но зато теперь - свое дело есть. Как раз из командировки еду.
Мысленно аплодирую - молодец, Алла. Умная ты женщина. Знаешь, как польстить, но не прямо. А девчушка стушевалась от одной нечаянной оплошности, грустит теперь, совестью мучается.
- А вы, Алла, чем занимаетесь? - с искренней симпатией интересуется мужчина.
- Дочку вот еду навестить, - на сей раз она отвечает правдиво. В голосе улыбка чувствуется - довольная, гордая. - Заодно и по музеям похожу...
- Ой, а музеи я люблю! - встревает оправившаяся от неловкости Юля. - А вы знаете, что...
Льется, течет беседа - легкая, ни к чему не обязывающая, хвастливая - а как же без этого? Каждый старается остальных поразить, впечатление произвести. Алла - по привычке, Юлька - по наивности своей детской похвалы ждет. Каждый старается разговор по своей дороге увести, на которой он хозяином будет. Юля о картинах и книгах рассуждает, о возвышенном. Алла все больше слушает и изредка вставляет приземленные замечания, этакие "бытовые мудрости".
А Янус, как древнее божество, у которого и молодое есть лицо, и старое, умудряется и об искусстве беседу поддерживать, и Алле угождать.
И обе его собеседницы светятся таким довольством, что я чувствую его спиной, словно жар от ярко разгоревшегося костра. И Янус - мне видится это, как наяву - перестает слегка сутулиться и зажиматься, словно замерзший, и расправляет свободно плечи.
Позже, когда ночь разливает чернила за окном, а перестук колес становится громче и мелодичнее, они допивают остывший уже чай, заворачивают в фольгу недоеденные бутерброды и делят между собой свободные полки. Проходит всего полчаса, и в купе, наполненном запахами колбасы, мятной зубной пасты и стиранных в хлорке простыней, слышно только дыхание спящих людей...
Впрочем, не совсем верно.
Один из них не спит... и родство его со мною сильнее, чем с людьми.
Поэтому когда скрипит тихонько полка, отпуская тяжелое тело, а потом щелкает задвижка на двери, я выжидаю лишь совсем немного, прежде чем бесшумно выскользнуть следом. Ровно столько, чтобы успокоить потревоженный сон наших попутчиков.
Янус, рассеянно водя пальцами по табличке с перечеркнутой сигаретой, выдыхает дым в открытое окно. Синий сумрак впитывает табачные клубы, как сухая губка - воду.
- Привет, - улыбаюсь я одними губами, прислоняясь виском к холодному стеклу.
- Привет, - откликается он эхом, и мне, как в прежние времена, чудится, что сквозь одно лицо проступает другое. - Давно наши дороги не пересекались.
Смеюсь - но тихо, будто украдкой.
- Дороги, знаешь ли, не моя забота... И часто ты так с попутчиками разговариваешь?
Вспыхивает в полумраке яркий огонек - еще одна затяжка.
- Часто.
Я хочу спросить: "Зачем?", но нашариваю в кармане тяжелую монету-памятку - и молчу. У каждого своя судьба. Моя - раздавать ненужные подарки и нигде не задерживаться, чтобы не узнать, как ими распорядятся. А его...
- Людям необходимо выговариваться иногда, - он неловко двигает рукой, и столбик пепла падает на истоптанный пол. - Раньше путники надевали маски в дорогу, прятали свои имена, чтобы недобрый человек не мог причинить им вреда. А сейчас они носят личины постоянно. Кто-то - только на работе, а некоторые - и дома тоже. Но вот в дорогу теперь берут маску полегче, позволяют себе... быть собой, потому что правда, поведанная незнакомцу, все равно ничего не изменит, - Янус расслабляет пальцы, и сигарета вылетает в окошко почти мгновенно гаснущим огоньком. - "Пусть юность - это дивный храм. Но пал мой храм, лежит в руинах", - цитирует он насмешливо и зябко передергивает плечами. - Разрушен храм... А боги без храмов бессильны. Так и я уже ничего не могу, только слушать. Но иногда достаточно и беседы в дороге ни о чем, чтобы найти силы идти дальше.
- Кому? - от моего дыхания стекло запотевает. Для меня ответ очевиден, но Янус... выбирает другой.
- Им, разумеется... Кому же еще? - смеется он хрипло и натянуто.
А утром, слушая за чашкой препаршивого растворимого кофе взволнованный разговор Юли и Аллы, обсуждающих ночное исчезновение Януса - "Ушел и даже не попрощался, вот молодежь!" - "Не ругайтесь! Думаю, он будить нас не хотел просто" - я думаю, что мой старый друг был не прав.
Эти дорожные беседы для них, его попутчиков, просто развлечение. Не снятие масок, а просто примерка новых - попытка хоть на краткий срок показаться такими, какими люди хотят быть.
Но, разумеется, если мы и встретимся с Янусом еще, я не скажу ему о своих мыслях.
Тот, кто рвется спасать, часто нуждается в спасении сам. Пусть и в таком, нелепом. И если мне нечего предложить взамен, я лучше промолчу.
А дорога... Нет в ней никакой тайны и глубинного смысла.
Это просто расстояние от одной точки до другой. И делать его самоцелью... Пожалуй, просто жалко.