Был в моей студенческой жизни период, когда мы с подружкой Аней подрабатывали сборщиками подписей перед выборами, а выборы в нашем городе, страдающем от бесконечной борьбы за власть внутри администрации, тогда проходили довольно часто.
Первым делом жертвами сборщиков становятся кто? Правильно, студенты и все остальные обитатели общежитий. Последние представляют собой этакие муравейники, кишащие добрыми людьми, каждый из которых имеет право голоса и при этом не боится открывать двери даже в наше неспокойное время (в отличие от обычных домов). К тому же они так привыкли к спекуляции на своих голосах, что расписываются уже почти не глядя и все равно за что.
Случались с нами во время оно и определенные казусы.
Например, мы выяснили, что сборщик подписей -- работа очень вредная для умственного здоровья, потому что вскоре просто-напросто начинает ехать крыша. Так, в одном общежитии мы регулярно на каждом этаже стучались в туалеты (потому что различных умывальных комнат и санузлов там по три на этаж, а двери ничем не отличаются от остальных: даже табличка с номером комнаты есть), в другом -- в мусоропроводные отсеки (по тем же причинам). В общагах медуниверситета мы сперва долбились абсолютно во все двери, обстукивали даже экземпляры без каких-либо признаков ручки или замка и только потом поняли, что это недействующие тайные входы в жилые секции (последние представляли собой что-то вроде квартирки из двух комнат, общего темного коридорчика и санузла -- всего три двери).
По прошествии трех дней наших хождений мы окончательно потеряли свой моральный облик, а проще сказать -- обнаглели. Мы представляли себя каратистами, которые пробивают дверь кулаком и, вытащив оттуда хозяина за шею, ласковым голосом предлагают ему расписаться под Тулеевым и Явлинским. Мы мечтали иметь при себе красивого вида топор или, на худой конец, пистолет... Мы дошли до того, что уже не стучались в секцию (все равно, пока сам не войдешь, никто тебя не услышит), а просто заходили (в основном было открыто), обходили ее из конца в конец, пристально разглядывая все, что там находилось (тазы да развешанные под потолком сохнущие колготки), обстукивали и, не найдя никого, чертыхаясь, уходили...
В одну секцию мы зашли, болтая о чем-то своем, машинально прошли ее, обстукали -- никого. И только выходя услышали шум льющейся в душе воды: кто-то мылся за дверью прямо перед наши носом. Разумеется, у нас возникло превеликое желание постучаться и в эту дверь, и просунуть туда свои бумажки, и попросить сделать доброе дело...
Когда мы таким же образом прогуливались по другой секции, из туалета совершенно внезапно выполз хозяин, причем как раз тогда, когда я решила толкнуть туалетную дверь -- просто из любопытства, посмотреть, что там делается (разумеется, я не знала, что там кто-то торчит). А если учесть повальную привычку общаговцев никогда не закрывать никакие двери...
Еще в одной секции я все-таки заглянула в туалет. Услышала шум вовсю льющейся в унитазе воды (разумеется, в общагах всегда протекают все имеющиеся трубы) и, как истинный гринписовец, решила ее как-нибудь выключить. Причем заглянула туда я именно в тот момент, когда хозяйка, в комнату к которой мы уже минуту тщетно, но прилежно долбились, наконец соизволила открыть дверь. Изрядно перепугавшаяся (не ожидали ведь) Аня со страху и сослепу поздоровалась вместо хозяйки с висящей рядом -- внутри при входе в комнату -- шубой. Хозяйка весьма удивилась такому странному поведению, но почему-то все-таки расписалась в наших бланках.
Мы так часто нарывались то на детей, то на каких-то выживших из ума стариков, то на иногородних, не имеющих права голоса в нашем городе, но только не на обычных студентов (которые словно вымирали специально перед нашим походом по их жилищам), что, когда дверь открывал очередной человек, на нас просто-напросто нападал дикий смех.
И вот -- последняя дверь наших потенциальных подписчиков в этой рекламной кампании. Открывает женщина кавказской внешности. А мы по инерции (только что очередной раз, кажется, в мусорку отстучали), начинаем смеяться. Она, видя наши радостные (мягко говоря) лица и полное отсутствие действий с нашей стороны, пытается самостоятельно сообразить, чего мы от нее хотим. Я беззвучно (не считая вырывающихся из меня писклявых конвульсивных звуков смеха) показываю ей наши бланки. Видя, что она все равно ничего не понимает, а только спрашивает: "А почему вы улыбаетесь?" -- я выдавливаю из себя: "Вы нам не распишетесь?" До женщины доходит суть нашего прихода, и она с характерным акцентом пробует нам объяснить: "Я не имею права подписываться, я не российская гражданка". "Вот поэтому-то мы и смеемся", -- еще успеваю я выдавить из себя -- и приступ хохота снова охватывает меня.
Наконец наши мытарства закончились, мы сдали бланки и ждали обещанных денег. Как назло, у "заказчика", не оказалось точной суммы -- только крупные купюры, и он предложил нам прогуляться до магазина разменять деньги и заодно купить себе сигареты. Итак, картина, как говорится, маслом: раннее утро в спальном районе, молодой мужчина стоит в очереди в магазинчике, две юные девушки терпеливо ждут его у стеночки. Наконец он подходит, отсчитывает нам обещанную сумму и протягивает шоколадку: "А это вам за красивые глаза". И уходит. Мы радуемся, что нас не обманули, смачно делим выручку пополам -- до рубля вместе с шоколадкой -- и тоже идем восвояси. И тут Аня выдает: "А продавщицы с таким удивлением смотрели, за что это молодой парень рано утром дал девушкам столько денег да еще шоколад!"