Родионова Ирина Сергеевна : другие произведения.

Душа в тесных рамках

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Они - самые страшные чудовища, которые внушают слепой ужас и пробуждают неясную тревогу, застывшую где-то глубоко внутри. Изменчивые, не замирающие на месте ни на миг - вся их жизнь лишь череда переходов от одной стадии к другой, от крошечного черного зародыша в питательных и надежных глубинах до огромного, масляно-черного массива, рассекающего водную гладь....Неизменным остается лишь один вопрос: что же они за существа такие? Глефы? Дальфины? Или, быть может, что-то более глубокое и завораживающее, чем могло показаться на первый взгляд...
  "...Детенышей дальфинов попросту не существует в природе. Желая подтвердить теорию Дорфа, его последователи провели несколько глубоководных экспедиций... Накануне очередного апокалипсиса отважным ученым удалось погрузиться на глубину более тысячи метров и заснять объект, впоследствии получивший название "дальфинья кладка". Это и есть кладка: дальфины откладывают яйца, как это делают, к примеру, стрекозы... В час апокалипсиса срабатывает "биологический будильник", природа которого до сих пор не ясна - вероятно, это мультифакторная система, учитывающая сейсмические колебания, изменение температуры воды и ее химического состава. Из отложенных дальфинами яиц появляются на свет существа, известные нам как глефы... Целью недолгой жизни глефы является поглощение разнообразной органики. Добравшись до берега, они выходят на сушу, где и поглощают все, до чего могут дотянуться... Насытившиеся глефы возвращаются в море и там переходят на следующую стадию развития - покрываются оболочкой и замирают, подобно куколке у насекомых. В таком виде им удается пережить апокалипсис... Всего через несколько месяцев после катаклизма из куколок появляются на свет дальфины, какими мы их знаем. Они питаются рыбой и, как правило, не представляют опасности для человека..."
  (с) М.и С. Дяченко, "Армагед-дом".
  
   ...Они затаились где-то там, внизу, под огромным массивом воды, немые и слепые, безвольные, слабые, с хрупкими тонкими конечностями и огромными, заполненными чернотой, глазами. В этой абсолютной и глубокой тьме время студенисто застыло: то и дело она, совсем крошечная, ломкая и зыбкая, приподнимала голову на тонкой шее и всматривалась сквозь полупрозрачный пузырь в кромешную темноту. Вверху колебалось маленькое голубоватое пятнышко, едва различимое, настолько неясное, что порой ей казалось - это лишь иллюзия. Голова работала как часы: тикали мысли, переплетаясь и сливаясь, она с помощью своего воображения пыталась населить холодную воду всем тем, что приходило на ум: красивые узоры, такие же тонкокостные, но сильные животные, россыпи точек и пузырей, полосы света и тьмы, кусочки обломанных эмоций. Ей категорически не хватало опоры в мыслях: она помнила что-то колеблющееся за границами сознания, большой короб, в котором тепло, запах чего-то сладкого, рассыпчатость на руках и зыбкое ощущение... счастья? Это было настолько тонким, что стоило ее мысли вцепиться - и кружево расходилось, становясь лишь горой истончившихся, рвущихся от старости ниток. Кружева она плела из пузырей, нитками ей представлялись тонкие стебли чахлых водорослей, едва держащихся за жизнь на немыслимой для них глубине.
   Она росла. Ждала. Совершенствовалась.
   Мать проплывала над ними пару раз - огромное пятно черноты, еще более глубокой и сосущей, чем вода, чем весь мир вокруг - в такие моменты маленькая всегда замирала, раскрывая огромные, почти не видящие, покрытые пленкой, полуслепые глаза, и в восхищении провожала гулкое, тяжелое существо взглядом, даже самой душой, если только она была в ее странном, узловатом теле.
   Это было приятно. Это успокаивало.
   Когда где-то у самого светлого пятнышка у дна появилась серебристая, едва различимая, похожая на волосок труба, она затаилась в страхе. Труба покрутилась, прожигая воду бессмысленно таращащимся зевом, и вновь неспешно уплыла к вершине, оставив ее жить в темноте одну. Снова одну - маленькую, испуганную, ничего не понимающую. Однако труба возвращалась еще не раз, чтобы провернуться пару раз вокруг свой оси и воспарить в холодном сумраке в недосягаемость.
   Маленькая снова росла - заметно удлинялись конечности, на которых нарастали бугры и зубцы, вытягивалась голова, глазницы становились сплошными провалами, но видеть она начинала все четче, все яснее. Ей приходилось собираться в комок, обхватывать свое тонкое, но уже наливающееся силой тело, длинными подобиями рук, и все чаще задирать подбородок ввысь, вглядываясь в голубое пятнышко.
   Ждала.
   Пока однажды оболочка не лопнула беззвучно в тишине, опадая молочно-бесцветными пеленами на дно. Она взбрыкнула, хватаясь длинными, скрюченными пальцами за зыбкую поверхность, и только тогда ощутила невесомость - легкую, воздушную, свободную. Увидев, как рядом черные тени вспарывают оглушающую темноту, едва различимо силуэтами устремляясь к голубизне, взмахнула руками и ногами, отрываясь от илистого, склизкого дна и видя, как темнота всасывается словно сквозь воронку, уступая место синеве, а затем и голубовато-серой поверхности, расчерченной бликами багряных оттенков.
   Они выныривали, и она вместе с ними, делая первый глоток воздуха, ударяющего в голову упругой волной горечи, рассматривая воду, уходящую в горизонт, и близкий берег, где мельтешили точки, где раздавались гулкие взрывы и треск чего-то пугающего.
   Где пылало и билось в истерике небо.
   Рядом взревел мотор, и истошный человеческий вопль развернул головы всех чернеющих существ, качающихся в большой волне:
   -НЕТ! Секунду! Я не заснял!
   Она поняла его - никогда не слышавшая до этого человеческой речи, все же уловила смысл, почувствовала ясность нутром и, развернувшись, мощно погребла к широкой лодке, желая поближе увидеть неведомое, но смутно знакомое существо - с тонкими небольшими руками, белыми пальцами держащими штатив с набалдашником и бешено размахивающими им по сторонам. Прежде чем, рыкнув, лодка унеслась в пену, разрезая большие волны покосившимся носом, она успела разглядеть широкое, красивое лицо с зелено-серыми, пылающими страстью глазами, с улыбкой восторга, с раскрасневшимися щеками и взлохмаченными длинными серебристыми волосами.
   -Глефы!!! Жми! - орал кто-то, и вскоре лодка стала еще одним пятном в ее жизни, только теперь черным.
   Так она узнала, что зовется Глефой.
  ***
   На берегу было пусто и ветрено - Глефа выползла из моря сначала на брюхе, волоча непослушные ноги, а потом, дрожа и вздрагивая, все же смогла подняться, распрямиться во весь свой рост, и оглядеть мир впервые с высоты, а не из самых глубин. Глянцевая, черная, покрытая капельками воды, она пробиралась по песку, увязая в нем, раскрывая и закрывая мощные челюсти, катая кислород во рту. С набережной, одной из улочек вдалеке, ее увидела худенькая девушка в текущем от моря потоке людей, округлила глаза и зашлась бешеным ревом, распахнув большой круглый рот. Кто-то подхватил ее на руки и быстро побежал сквозь толпу, не оглядываясь.
   Глефу удивило это - она осмотрела собственные руки с наростами, сжимая пальцы, и двинулась по берегу, ощущая бурлящий внутри голод. Есть хотелось страшно, но эти бегущие муравьи, уносящиеся со всех ног, вовсе не пахли вкусно или маняще - они боялись ее, и это было странно. Похоже на... смущение? Недоверие? Огорчение?
   Она не осознавала своих чувств, не знала, что ей делать дальше. На берегу из лодки выгружались люди, толкали друг друга, бросали друг друга, кидаясь в узкие переулки, как в омут. Глефа поковыляла к ним по песку, но люди бросились врассыпную, испуганно крича и махая руками. Последним увлекли за собой того странно светловолосого мужчину - он до последнего сжимал штатив в руках, снимая ее, и в глазах его прыгали чертенята.
   Над головой затрещал вертолет.
   Глефа двинулась в город, и только тут поняла, НАСКОЛЬКО ей не рады - грохот, крики, пальба. Она продиралась по улицам, перешагивая через людей, закрываясь руками от жалящих пуль, умоляюще таращилась в небо и только раскрывала рот, не в силах вымолвить не звука. Люди обтекали ее широким потоком, кто-то самоотверженно бросался, молотя по ней руками, а Глефа все шла, протягивая к ним руки, пытаясь поделиться собственными чувствами, собственными эмоциями - небо над головой, вокруг лишь воздух, без давящих тонн ледяной воды, и она, большая, сильная, прекрасная, прямо перед ними... Глефа махнула рукой, отгоняя надоедливый кусок железа, что больно жалил без передышки, и, зацепив пальцами, уронила прямо на землю - взрыв заставил мир вздрогнуть, пламя вспыхнуть и взметнуться к небесам, а крики агонии затопили пространство вокруг.
   Боль становилась нестерпимой, по рукам текла черная густая жидкость, пахнущая железом - кровь, только иная. По пути встречались искореженные, искалеченные трупы таких же, как она - скрюченные, застывшие, пустые оболочки без права на единое дыхание. Люди бежали, в воздухе раздавался приближающийся треск. Глефа в немом крике выплеснула боль в небо и побрела обратно, стискивая раны. Голод топил в себе даже боль.
   В нее стреляли отовсюду - с земли, с воздуха, даже из моря. Отчаявшись, она хватала машины, балки, людей, швыряла их, кромсала, отбрасывала, крича и вопя, захлебываясь этим криком. Небо вокруг разгоралось жаром, кожа шелушилась и ссыхалась, а чтобы утолить голод, она пропихнула в глотку что-то, что попадало под лапы. Мерзко. Но помогает.
   И она ела дальше, давилась, но ела.
   Возможно, у самого моря Глефе показалось, что она увидела отсвет серебристых волос и восхищенные происходящим глаза, но толпа текла вокруг быстро, испуганно, крича и мельтеша, так что это могло показаться лишь очередной иллюзией, вроде голубого пятнышка над головой.
   Входя в море, она окрашивала соленую воду черным. В спину ей стучала дробь, выбивая последние силы. Глефа обернулась на мгновение, охватив взглядом пылающий, павший город, и скрылась в холоде с головой.
   Там был покой.
   И тишина.
   ***
   Сон был долгим и мягким - в тугой пелене было темно и сладко, Куколка цедила капли блаженства, чувствуя, как зудят и заживают раны на теле, как мерно и спокойно бьется сердце - не людское, а исковерканное природой, качающее черную жидкость, но затаившее в себе обиду.
   Все это долго время, засыпая и пробуждаясь, она мучилась лишь одним вопросом: "За что?"...
   ***
   Плыть большим, могучим, обтекаемым телом, взрезая воду, было приятно - погружаешь на глубину и уходишь в сплошное спокойствие, выныриваешь, подставляя округлые бока солнечным лучам, и ощущаешь тепло на коже. Сказка.
   Первое время, помня страшный опыт, они уходили далеко-далеко от берега и резвились в волнах, обдавая друг друга фонтанами и расслабленно балансируя у самой поверхности. Питались рыбой, скрывались от чадящих черным дымом, ободранных и ржавых редких катеров.
   Однако всё когда-то надоедает и съедается скукой - не выдержав соблазна, они небольшой стайкой подплыли к берегу, к его скалистой стороне, где редко можно было увидеть заблудшего человека. Песок золотило светом, скалы краснели рудой, кое-где чахлые деревца посылали на воду изумрудные блики. Она поплыла на мелководье, издалека увидев в воде босые темные ноги, поднимающие муть резкими движениями стоп. Сородичи испуганно гудели ей вслед, но она не оборачивалась.
   Серебристый блеск волос видно было даже не зрением, сколько чем-то старым, давно похороненным в сердце, быстро и сильно качающем черную кровь. Запахло морской солью, выбелившей кривой нос торчащей из воды скалы, страхом вкупе с человеческой паникой, и дымным жарким воздухом.
   Она окунулась в прохладные воды моря, чуть остудившие пыл и упокоившие широким поглаживанием по черной, огромной спине.
   -Дальфины! - закричал мужчина, сидящий на камнях, далеко от нависающих скал, у самой кромки, где светлое мелководье с некрупным золотистым песком уходило в чернеющие глубины. Он подставил ладони рупором, усиливая звук, но голос его был негромким и бесцветным. Призывающим, но опустошенным.
   Так она узнала, что стала дальфином.
   Подплыла, немного опасливо косясь маслинами глаз, но желая поддаться тому всепоглощающе восторженному, одержимому взгляду, когда утлая лодка уносила его все дальше и дальше от черного, тонкого тела. Доверяла этому взгляду.
   Дальфин подплыла близко, почти касаясь обтекаемым боком его голых ног с поджатыми бело-серыми пальцами. Он протянул руку и бережно, осторожно коснулся ее глянцевой, гладкой спины, в то время как лицо его оставалось бесстрастным, каменным. Она вытянула голову над поверхностью, моргая влажными глазами, и примолкла, вглядываясь, пытаясь разгадать его загадку.
   Теплая человеческая рука гладила черную кожу, окуная пальцы в морскую воду. Его торчащие в разные седые, светлые волосы стали гораздо короче, неровно обрезанные будто тупыми ножницами они заметно потускнели, но их слабоватый блеск отражался в черных зрачках дальфина, дробясь мелкими камнями.
   Откуда-то со скал доносился слабый дымок костра и жарящегося мяса - дальфины на горизонте опасливо били хвостами по поверхности и фыркали водой, но на вершине людей не было видно, и дальфин оставалась у человека, подставляя громоздкую морду под его ладонь.
   Молчание не было тягостным или давящим, мужчина был погружен куда-то глубоко в себя, дальфин наслаждалась кратким моментом спокойствия. Море мерно и тихо бормотало, убаюкивающее слизывая со скал наросшие буроватые водоросли.
   -Эх ты, дальфин, дальфин... Плаваешь себе, таращишь глаза, а вся ваша наука... Все мои исследования... А, к черту! - Он отдернул руку и спрятал лицо в ладонях, раскачиваясь как маятник. Дальфин окунула голову, смачивая ссохшиеся глаза, и вновь вынырнула на поверхность, практически укладываясь головой на колени к нему. Мужчина одним глазом, сквозь пальцы, посмотрел на нее и буркнул тихонько:
   -А жена моя и сестренка младшая не пережили этой мрыги... Пока я с камерами за вами по всему морю носился, их разорвали глефы... Иронично, правда? - улыбка тронула его губы, но глаза оставались холодными, а руки начали едва заметно подрагивать. - Стоит ли вся эта наука жизни моей жены, моей сестры? Стоит, наверное, в глобальном смысле, а так - да черт его знает.
   Он размашистым движением последний раз провел по ее голове, едва ощутимо щелкнул по носу и поднялся на ноги, натягивая на влажную, покрытую сморщенными участками от холодной воды кожу стоптанные кроссовки, и начал выбираться из скал на берег. Перепрыгивая на каждый новый камень, он все больше сутулился, будто придавливаемый грузом возвращения от бесконечной морской глади в обугленные городские руины, все еще хранившие в своих недрах прах и кости. Он карикатурно балансировал, шагая со скалы на скалу, пошатывался и пару раз чуть не свалился в воду, но все же добрался до отвесного склона и начал взбираться на него - худой, костлявый, скрюченный.
   На берегу стояли люди - их группки на такой высоте выглядели черными столбиками, они стояли почти неподвижно, очень тихо перешептываясь, все еще пытаясь поверить в то, что видели пару мгновений назад. Как совершенно сумасшедший мужчина ладонями обнимал огромного дальфина.
   Он поднялся на вершину - его подхватывали под руки, помогали забраться, и вот он уже стал одним из пятнышек - черным, едва различимым, вытянутым. Поднявшись, ни разу не обернулся.
   Она уходила в море с сородичами, чуть отошедшими к горизонту, испуганно трубящими, но все же не бросающими ее на произвол судьбы. Они плыли медленно и степенно, уходя все глубже и глубже, погружаясь к темному, но такому спокойному дну.
   На сердце у дальфина было тяжело. Она сама и не знала, почему это грызущее чувство прочно обосновалось в ее нутре, но каждый раз вспоминая потухшие глаза и жалкую улыбку, ей вновь хотелось выйти на берег, подняться на своих с трудом разгибающихся коленях, и сделать пару шагов ему навстречу.
   Сама не зная почему.
   ***
   Снова темнота, буравящая едва различимое топкое дно, на котором колышутся большие, полупрозрачные, заполненные студнем яйца. Стоят близко-близко друг к другу, прижавшись выпуклыми боками, будто хотят согреться. Огромные, тонкие, черные, глефы вот-вот разорвут оболочку и вынырнут в первый раз, увидев над головой россыпи звезд и чадящий город неподалеку.
   Счастливые.
   Сколько у них еще впереди.
   Она проплыла над ними, огромная, неповоротливая, громоздкая, и задумалась на мгновение - смотри ли кто-то на нее сейчас, в темноте, полуслепыми глазами сквозь тонкие веки? Как когда-то она, свернувшись в тугой клубочек, провожала взглядом неясную тень гигантского материнского тела, плывущего сквозь ледяные воды?
   Она и не заметила, как выплыла на поверхность - там едва-едва зарождался рассвет, и робкое солнце вышелушивало из темных волн всю стужу, лаская багрянцем линию горизонта. Дальфин подпрыгнула, купаясь в робком свете, чувствуя, что осталось недолго. Ее жизнь подходила к концу, и ей хотелось взять от этого мира всю его свежесть и весь это цвет. Всё тепло.
   Резвясь в волнах, она слишком близко подплыла к берегу, и слишком поздно заметила замершего на небольшом возвышении мужчину, приложившего ладонь козырьком ко лбу, прикрывая глаза от солнца. Он крепко стоял на земле, широко расставив ноги, выпрямив спину и выставив первым лучам широкий живот. Он заметно округлился за почти двадцать лет, и в первое время она его даже не узнала за этими торчащими щеками, широкими руками и даже общей, полной фигурой - он стал более статным, спокойным в движениях и позе.
   Она прыгнула прямо перед ним, кувыркнувшись в воздухе, как самый обычный дельфин, подставив брюхо теплу, выгибаясь и показывая - я тоже не просто так провела все это время, видишь. Может, ей показалось, но он улыбнулся - широкая ухмылка спокойно, как влитая, легла на лицо.
   Из разномастной палатки на вершине вынырнули две девчушки, лет по семнадцать, с заплетенными косами, хохочущие, быстрые, тоненькие. Они подлетели к нему и повисли на шее, тесно прижимаясь, ощущая надвигающий апокалипсис, испуганные, но искренне любящие. Увидев дальфина, испугались, спрятались за спину, а он объяснял им что-то тихо, неторопливо, спокойно.
   Девчушки с интересом разглядывали огромную тушу дальфина, и она отвечала им тем же.
   Дальфин вынырнула у самого берега, задирая морду, прощаясь с его дочерьми, с миром вокруг, с ним. Он был первым, кого она увидела - молодой двадцатилетний парнишка, юный, самонадеянный, верящий в бесконечную пользу науки, уже успевший обрести огромную любовь и поклясться в вечной преданности, обрести надежду и потерять ее в тот же миг. Он же стал и последним, кто встретится ей в этой жизни - сороколетний мужчина, уверенный в себе, довольный жизнью, сделавший свой выбор и считающий его единственно верным. Главное, что теперь он четко знал, чего хочет в жизни, и за что будет бороться.
   Семья. Он обрел себя в ней и искренне был в ней счастлив.
   Он кивнул ее мыслям, обнимая дочерей за плечи, и направился к палатке. А она вновь поплыла в глубину, ощущая огромную радость от того, что жизнь теперь его полна смысла. И этот, в целом, совершенно незнакомый ей человек, был очень дорог ей, может потому, что встречался в самые важные моменты.
   Дальфин плыла и плыла прямо в солнце, которое выглядело лишь пятнышком на ненатуральном, почти картонном небосводе, вспоминая широкую мужскую фигуру, и перед глазами ее возникала сама собой надпись: "Новый цикл - новая жизнь". Она вспоминала. Затертый плакат в почтовым ящике в подъезде, где пахло кошками и борщом, крошечные сандалии, шелест листвы в парке поле полудня, жаркое солнце на пляже, где песок забивается даже в самую душу. Вспомнила горячий воздух, удушливый жар, земную тряску и огромную волну.
   А потом вспомнила черноту, и прохладу яйца, и первый вдох кислорода, и небольшой ободранный катер, качающийся на волнах.
   Она прощалась с миром и плыла все вперед и вперед, далеко-далеко, где не кружат чайки, не плавают пожухлые пакеты и не слышен людской гул. Плыла, а мир вокруг нее все светлел и светлел, теряя сумеречные тона...
   Над городом в последний раз в этом цикле поднималось солнце.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"