Рюриков Алексей Юрьевич
Тени эпохи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 4.78*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из цикла "Без революции". Альтернативная история продолжается. Полковнику Гумилеву поручено проведение операции, в ходе которой выясняются неприглядные подробности работы его собственного ведомства. Стихотворение, помещенное в рассказе, предоставлено уважаемым Гильгамешем - http://zhurnal.lib.ru/g/gilxgamesh/, специально для данного произведения. Им же автору растолкован примерный процесс поэтического творчества.
  17 ноября 1934. Восточная Сибирь.
   Человек шел по лесу. Бежал он вчера, в первые сутки, уворачиваясь от торчащих веток, изредка отдыхая, стараясь оторваться от неизбежной погони как можно дальше. Сегодня, на второй день побега, после трех часов прерывистого, беспокойного сна в буреломе, человек мог только идти. Да и погода бегу совсем не способствовала - дождь, начавшийся пару часов назад, в первые же минуты хлынул стеной и человек промок насквозь.
   "Такое впечатление, что прямо вот волнами обливает - зло, сплевывая сквозь стучащие от холода зубы, подумал беглец. Одежду выжимать можно. Правильно говорят - "как из ведра", похоже".
   В той, прошлой, свободной жизни он обливался по утрам из ведра холодной водой, и ему было с чем сравнивать. Но сейчас, упрямо продираясь через сибирскую тайгу и дождь, усилием воли заставляя себя держать размеренный, заставляющий забыть обо всем, кроме выбора места, куда при следующем шаге поставить ногу ритма, воду, хлещущую с неба, он ненавидел.
   "Впрочем, дождь, это даже и хорошо - успокоил он себя в очередной раз, отвлекаясь от пробирающего холода и ощущения пропитавшейся водой, ставшей липкой и тяжелой одежды. Собак если пустят, след не возьмут. Хотя какие собаки? Охрана не я, они ливень переждут".
   Сам он останавливаться не собирался. Он помнил, что от Акатуя, откуда он бежал, до Сретенска триста верст. Сретенск был городом небольшим, однако там была железнодорожная станция, шли пароходы на Благовещенск и Хабаровск, и главное -
  там его ждали. Но до города он должен был добираться сам.
  ***
  18 ноября 1934. Санкт-Петербург.
   Он без затруднений мог бы объяснить любому, почему в рождающемся стихотворении "не звучит" в строке то или иное слово. Но это именно - любому. Другому. Тем не менее, себе он вполне отдавал отчет, что прежде всего работает чутье, объяснения подгоняются постфактум и дело, конечно, не в них. Собственно, в глубине души все его доводы в итоге сводились к туманному "чувствую", а вернее, даже "знаю", что так - звучит, а этак вот - не звучит совсем. Процесс написания стихотворения представлялся ему сродни химии: берешь вещества, смешиваешь в нужной пропорции, добавляешь катализатор или ингибитор... Когда-то, на занятиях во втором Цехе поэтов, он даже пытался построить некие поэтические схемы, вывести формулу поэзии. Сейчас воспоминания об этих попытках вызывали улыбку - в конечном счете "реакция", то есть собственно сам процесс творчества все равно выходил у него из-под жесткого контроля, и совершалось маленькое чудо - рождение нового стихотворения. И каждый раз, начиная писать, он каким-то внутренним чувством ощущал: пошло. Подобное ощущение он переживал и сейчас. На листке казенной писчей бумаги уже змеились первые, беспорядочные еще строфы:
  "В ночь, когда Люцифер зажигает звезду мою,
  Я спокоен, мой князь рогатый.
  Ночь пройдет незаметно, как раньше, думаю,
  Да твержу имена и даты... "
   "Нет, не то - подумал человек в темно-синем мундире, склонившийся над столом. Он откинулся на спинку тяжелого присутственного стула, и задумался.
   Настроение у полковника Отдельного корпуса жандармов Российской империи было почему-то скверным. Тяжелое было настроение, и стихи получались мрачными, в тон. Но шли. Он чувствовал азарт поиска нужных слов и, забыв о делах, увлекся листком бумаги с четверостишиями.
   Оторвал его звонок телефона.
  - Полковник Гумилев, слушаю - четко ответил поэт.
  - Николай Степанович, соблаговолите зайти ко мне - раздался в трубке давно знакомый голос бессменного уже пятнадцать лет руководителя Охранного департамента.
  - Иду, Михаил Фридрихович.
   Войдя в кабинет начальника, Николай Степанович изумился. Вместо давно ставшего привычным уверенного в себе, слегка ироничного, но всегда взыскательного генерал-лейтенанта, из кресла за огромным письменным столом, на него смотрел... старик. Сгорбленный, зябко поводящий плечами под шитыми золотом погонами.
   "Что за черт?" - удивленно подумал полковник.
   Начальника офицер для особых поручений знал давно, семнадцать лет назад именно фон Коттен привел поручика Гумилева в Корпус. Но таким генерала он никогда не видел.
  - Присаживайтесь - вяло кивнул генерал. Новость слышали?
  - Которую?
  - Дубинин сбежал.
  - Дубинин, по прозвищу "Флеш" - тут же вспомнил контрразведчик. Известный налетчик, пару лет назад получил пожизненное.
   Утром полковник видел в сводке сообщение о побеге, но особого значения не придал. И сейчас растерянность, даже, похоже, испуг генерала, вызванные, по всей вероятности, этим побегом, его удивляли.
   - Политикой Дубинин по моим сведениям никогда не баловался - осторожно добавил Николай Степанович. Он же уголовный, разбоями занимался. Кажется, подозревался в убийствах по заказу, но это так и не доказали?
   Коттен страдальчески поморщился, несколько раз вздохнул, побарабанил пальцами по столу, и наконец, мотнув головой в такт каким-то своим мыслям, ответил:
  - Не доказали. Еще бы доказали!
   Тут он снова помолчал, покивал, налил из графина в тяжелый, граненый стакан воды, пригубил, и уперев взгляд в стол заговорил:
  - Начнем с Дубинина. Дубинин Андрей Афанасьевич, родился в тысяча восемьсот девяносто седьмом, в Омске, отец врач, мать казачка - не заглядывая ни в какие бумаги, начал генерал. В 1914 году поступил в Петербургский университет, как и вы в свое время, на правоведение. Потом война. Студентов, как вы помните, в армию до окончания учебы не брали, но он в 1915 добровольно пошел в школу прапорщиков. Закончил, воевал на западном фронте. Неплохо воевал, за полгода получил следующий чин и "клюкву"1) , перешел в отдельную охотничью команду, в разведчики.
   А потом война кончилась. Сначала поручик Дубинин некоторое время в оккупационных войсках состоял, в Австрии. А потом дома мятежи пошли. Войска вернули, и... он пошел к нам. Да-да, не удивляйтесь, в жандармы. Помните, мы тогда особые команды формировали?
  - Карательные.
  - Ну да - пожал плечами генерал. Но вы же помните, что творилось? Всюду террор, банды мятежные чуть не губернии захватывают. Киев, Казань, Свияжск, да тот же Иркутск... Это нынче пишут: "ряд мятежей". Мы-то с вами помним - гражданская война, самая настоящая. М-да... А Дубинин всегда был монархистом, воззрения политические у него крайне реакционные. Твердой руки жаждал, порядка.
   Фон Коттен снова вздохнул, замолчал, налил себе еще воды, не притрагиваясь к стакану, достал папиросу, закурил. Вновь покивал и, пожав плечами, продолжил:
  - Вот он и пошел в усмирители. Думается мне, решение это еще и сутью его внутренней определено было. Жестокость природная выход искала! В двадцатом году, поступив к нам, он кое-кого насторожил. Но время такое было - нужны были люди, которые крови не боялись.
   Время Гумилев помнил. Да и как забудешь? Получив в том же двадцатом штабс-ротмистра за ликвидацию группы финских националистов, тесно связанных с контрабандой, он, как и почти весь Корпус, участвовал в подавлении выступлений. И про Иркутск генерал упомянул не спроста - там Николай Степанович, переброшенный в бунтующую губернию под чужим именем, попал в плен к повстанцам из действовавшей в Сибири "Пролетарской армии освобождения" и едва избежал расстрела.
   Помнил он и тогдашние Особые команды. Это сейчас, спустя десять лет, Отдельные команды при Губернских Управлениях Корпуса стали небольшими, постоянно готовыми к действию подразделениями, обеспечивающими захват вооруженных банд и поддержку операций контрразведки, а тогда... Тогда это были каратели, уничтожающие участников мятежей и сочувствующих им сотнями, без суда и следствия.
   Расстрел, ставший в те годы делом почти обыденным, называли по-разному. "Прислонить к стенке", "отправить к Марксу" или "Столыпину", в зависимости от занятой стороны... Но о расстрелянных жандармской командой, обычно говорили: "отправлен в подвал". Полковник помнил, как уже в 1926, на станции в Саратове услышал тягучую, жалостливую песенку беспризорника-побирушки:
  "На флоте служил кочегаром,
  Но был он отправлен в подвал.
  И там был наказан наганом,
  За вольную жизнь пострадал".
   Но о том, что один из самых дерзких налетчиков - бывший жандарм, да еще офицер Особой команды... об этом он не знал. И это было неожиданно.
  - И что потом? - заинтересованно спросил он.
  - Потом смута кончилась, жизнь налаживалась. А Дубинина перевели в армию с чином штабс-капитана, и получал он обычное содержание. А ведь привык уж в Австрии к веселой жизни, к трофеям, легким послевоенным деньгам, они же сами там в руки текли, на бывшей вражеской территории-то. Да и в особых командах - генерал дернул щекой, посопел, и закончил: всякие типы туда стекались. Да-а... А потом Дубинин познакомился с неким Орловым. Тогда в Петербурге появилась новая банда налетчиков, но не простая. Состояли в ней четверо молодых офицеров военного времени, уволенных из армии после войны и подавления волнений. Все прошли фронт, усмиряли бунты, и смерти ни своей, ни чужой не боялись, привыкли. Вернулись домой, деньги и трофеи быстро кончились - а куда идти? Они из грамотных мастеровых да приказчик один. Ну и начали грабить. Но делали это так, как научились в армии. Разведка, рекогносцировка, план операции, отхода. Потом уж налет.
   Вот Орлов и был одним из тех офицеров-мазуриков. Ну и сошлись, фигурант наш - он ведь такой же как они, в сущности. Дубинин вышел в отставку и вошел в банду. Снова появились деньги на кутежи и дам, а в банде бывший штабс-капитан получил кличку "Флеш". Он ведь прошел у нас подготовку и умел стрелять с двух рук в движении, сквозь карман - "флешем"... Ну, а когда "орловцев" повязала летучая группа Сыскной полиции, Дубинин попал в Кресты.
  - Это дело я помню - кивнул Николай Степанович. Это двадцать седьмой год, их сам начальник Сыскной полиции, Кирпичников брал. "Орловцев" тогда повесили, а Флеш умудрился сбежать.
   Генерал откинулся на спинку кресла, потер рукой грудь напротив сердца, посидел молча. Потом кряхтя достал из ящика стола маленькую таблетку, бросил под язык и запил водой.
   "Он не играет - профессионально отметил полковник. Фридрихович действительно на грани, последний раз он сердечное в прошлом году глотал, когда в Германию войска вводили. Что за мистика с этим Дубининым? Чего высокопревосходительство мог так испугаться? Может, Флеш агент Корпуса? Ну и что? И не таких вербовали, и сам Коттен провокациями еще в 1909 прославился".
   А начальник заговорил снова:
  - Сбежать, да. Дубинин при задержании открыл стрельбу и тяжело ранил двух городовых, один из них потом преставился. В "Кресты" его доставили еле живого - видимо, били от души... И да, через три месяца он сбежал. Бежал, имея план тюрьмы с отмеченными крестиками дверями, которые были не заперты.
   Нда-с... а после "душевной беседы" в Сыскной, стоившей ему сломанных ребер и выбитых зубов, он как с цепи сорвался, да и озверел, пожалуй. За один январь двадцать восьмого года он убил девять человек и совершил больше десятка уличных грабежей и три налета. Полиция знала его "лежки", устраивали засады, но... уходил, оставляя трупы. На одной из квартир, где его ждали, почувствовав опасность, он с порога начал стрелять, убил хозяйку и двух сыщиков из Летучего отряда. В общем, уголовные зовут таких "отвязанные". Кроме налетов и грабежей, за ним еще несколько заказных убийств в Австрии, Швейцарии и Франции.
  - А в России?
  - Вот тут наша история и начинается - вздохнул фон Коттен. Сейчас я Вам сообщу сведения, имеющие характер не просто секретный, но - не подлежащий огласке никогда и никому. Впрочем, сами поймете.
   Видите ли, это был двадцать восьмой год! Как раз с последствиями войны и бунтов справляться начали. А коль успокоилось все - снова либералы зашевелились. Да и не только либералы, в обществе "настроения" образовались... антимонархические. Причем не в левой среде, с этими-то мы научились справляться. Среди своих. Да и государь к тому поводов давал немало. Помните - амнистия членам левых партий, не запятнавших себя иными преступлениями, разрешение эмигрантам вернуться. Повышение налогов, земельная реформа, расказачивание началось.
   Это Гумилев помнил. Особенно последнее, в двадцать девятом он был на Дону. Казачьи войска когда-то формировались для охраны границ, чем и отрабатывали свои огромные льготы. К концу двадцатых, свои обязанности выполняли только Семиреченское, Забайкальское, Уссурийское и Амурское войска. Другие получали привилегии ни за что, но отказываться от привычных преимуществ казаки не собирались. Потому и было принято решение об отмене казачьих вольностей, кроме четырех приграничных войск. Да, часть казаков переселилась, часть - получила компенсацию и успокоилась, тем более возмещения деньгами и землей, проведенные за счет бывшей войсковой казны оказались весьма приличными, но были и другие. Спровоцированные казачьей верхушкой, потерявшей возможность бесконтрольно грести из войсковой казны, они попытались поднять мятеж. Это выступление было предельно опасным - ведь бунтовала "опора самодержавия", люди, с детства учившиеся обращаться с оружием. Но подавить волнения удалось неожиданно быстро, хотя и не без крови.
  - Помните - уловив мелькнувшее в глазах полковника понимание, кивнул Михаил Фридрихович. Тогда вспомните, что во многом бунт удалось локализовать, поскольку погибли Краснов, Тундутов и Филимонов - лидеры возмущения в Донском, Астраханском и Кубанском войсках.
  - Тундутова случайно застрелили в ювелирной лавке, при налете - мгновенно вспомнил Николай Степанович. А Краснов и Филимонов погибли в автокатастрофе... Флеш?!
   - Флеш - вздохнув, согласился фон Коттен. Они не давали поводов к легальным мерам, но намеревались стать вождями выступлений. И это не все, в тридцатом он же убрал генерала Корнилова - этот фат начал играть в республиканские игры с... некоторыми фигурами из высших слоев. Ну и еще было несколько случаев помельче, когда Дубинин оказывал... н-ну скажем... содействие государственным интересам. В особливо деликатных шагах.
   Скандальную смерть Корнилова Николай Степанович тоже помнил. Труп генерала нашли полураздетым на окраине столицы, слухи о его гибели ходили разные, но убийство так и осталось нераскрытым. Подумав, он, пожалуй, мог бы догадаться и о других упомянутых собеседником "особливо деликатных" случаях.
  - Ну а в свободное время - угрюмо продолжил генерал, - Флеш грабил крупных предпринимателей и, что самое интересное - других уголовников. Кроме разбоев, занимался и убийствами, по найму.
  - Форму поддерживал? - не выдержав, желчно вставил полковник, заработав бешеный взгляд начальника. Отвечать тот, впрочем, не стал, и продолжил:
  - Работал он обычно в одиночку, иногда брал подельников, из надежных урок. Когда он убил Владислава Жимерина, известного мошенника и вымогателя, авто расстреливали четверо.
   "Надежных, это в приятельстве с полицией не состоящих - перевел для себя Гумилев. А проверять ему сие покровители из Корпуса помогали. Ни черта ж себе, оперативные игры!"
   А генерал рассказывал дальше:
  - Флеш постоянно занимался джиу-джитсу, стрельбой. Был франтом - одевался в магазине Менделя, шляпы и перчатки покупал только у Лемерсье, часы - у Буре, фраки у Деллоса. Появлялся на премьерах в Художественном, на бегах, в Английском, Охотничьем и Купеческом клубах. Под чужим именем, разумеется. Сыскные сидели у него на хвосте постоянно, но взять не могли.
  - Как его задержали?
  - Случайно засек полицейский опознаватель, в обувном магазине Бекли, на Невском. Дубинин пытался отстреливаться, получил пулю в брюхо. Судили, отправили в Акатуй - на каторгу. И вот позавчера он бежал! Ушел через канализационную трубу. А ведь Акатуй - особая тюрьма, она разделена на сектора, участки, переход из одной части в другую без сопровождения надзирателей и знания паролей невозможен. И к трубе его должны были привести, да еще решетки в стоке помочь открыть!
   Генерал замолчал.
  - Ваше высокоблагородие - начал подождав, Гумилев. Я так понимаю, Флеш - агент Департамента?
   Коттен вздохнул, допил воду и вытащил еще одну папиросу, сказал тихо:
  - Нет.
   Покрутил неспешно шеей во внезапно ставшем тесным воротнике мундира, и продолжил:
  - Он не был агентом, он был сам по себе. Бандит. Но если с ним встречался кто-то... кого он знал лично, и намекал, что для государя и отечества следует, чтобы определенная фигура была... э-э, нейтрализована, Флеш не отказывался. Взамен получал сведения о его поисках и документы. Ну и так... по необходимости.
  - Государь... - выхватил главное слово полковник.
  - Нет! - резко отказался начальник Охранки. О существовании неких... контактов с уголовными знали лишь трое. Я, шеф Корпуса Глобачев и Мартынов, его заместитель. Но работал с Флешем я один, остальные только имели сведения. Озабоченность наверху высказывали лично мне. Никоим образом не подразумевая... Понятно?
  - Да - ядовито усмехнулся Николай Степанович. Конечно, понятно. Никоим образом! И что теперь?
  - Теперь я не участвовал в побеге Флеша! - рявкнул фон Коттен. И тут же вновь сник:
  - И не знаю, кто ему помогал. А помогали - без этого он из Акатуя бы не ушел.
  - Вариант с его подельниками, не рассматривается?
  - Нет, конечно.
  - Но почему? Насколько я понимаю, денег Дубинин награбил немало? Где-то ведь они лежат? И за такие суммы...
  - Нет - махнул рукой генерал. В том-то и дело, нет у него денег. Подельники да - Флеш молчал, и из них никого не взяли, они на воле. А вот деньги его пропали.
  - Как пропали?
   Генерал снова помолчал, наконец закурил папиросу, и пробурчал:
  - Он грабил не лучших представителей общества, видите ли.
   Полковнику разговор нравился все меньше.
   "Черт - подумал он. Теперь, похоже, выясняется, что руководство Корпуса еще и наводчиками у урки подрабатывало. Убийства, разбои, что еще? Не зря с утра настроение поганейшее".
   И тут же, независимо от течения серьезнейшего разговора, в голове возникли строки:
   "В ночь, когда Люцифер зажигает звезду мою,
  Серп луны отливает кровью..."
   И автоматически кивнув начальнику, поэт, на секунду взявший верх над контрразведчиком, тут же продолжил:
  "Я листаю старинную книгу и думаю
  О забытом средневековье".
   "Вот уж точно, средневековье. И кровью отливает, вот именно. Предлагал же мне Иванов - иди ко мне, на Жандармские курсы. И почему отказался? Учил бы молодежь плану розыска да допросной тактике".
   А Коттен после паузы продолжил:
  - Часть добытого Флеш переводил на особые счета, для финансирования наших операций. Особенно поначалу, когда еще представлял себя фигурой идейной, реакционно-монархической. Бюджет Охранного тогда расточительностью не отличался, да и весь государственный... Ну не было денег у державы! - со злостью выговорил Коттен. Не было! И чтобы работать, пришлось поддерживать в Дубинине чувство причастности к защите трона. Такое, знаете, не впрямую, полунамеком, ощущение, что на нем и государь и государство держится. Человек же себя мазуриком никакой не считает, ему завсегда оправдание перед собой иметь надо. Ну а лучше патриотизма - что тут придумаешь?
   "Да - мысленно согласился Николай Степанович. Ты делаешь из человека помощника, корежишь ему душу, развиваешь в нем охотничий азарт. А взамен даешь почувствовать избранность. Чувство потаенного превосходства над остальными. Всегда, даже когда это мелкий "инициативник", осведомляющий околоточного о том, с какого лотка бабы яблоками с недовесом торгуют. Понятно, почему Фридрихович так раскис. Наверняка сам вербовал Флеша. Так всегда бывает - ведь с серьезным агентом сближаешься, самое заветное о нем порой узнаешь, не чужим тебе уже человек становится. И потом его, даже и за преступление тяжкое - сдавать тяжело. Предателем себя ощущаешь".
   Сейчас, несмотря на услышанные тайны, он - опытный розыскник и агентурист, понимал начальника. И мог только жалеть коллегу.
   "Вступать в благословенную дьяволом связь, а наша работа - именно дьяволом отмечена, души людские переменяем, так вот - это опасно. Всегда, даже если и наружу не выйдет. Ломая чужую душу - изменяешь свою.
   Что-то меня последнее время на философию потянуло - подумал Гумилев, и усмехнулся этой мысли. Возраст?"
   Полковнику было сорок восемь лет. Из них он два года воевал, год служил военным агентом, а последние семнадцать лет состоял в жандармах. Поведанное генералом его не смутило. Удивило, да. Но не возмутило. В рассказе присутствовала железная логика профессионала. Человека, защищающего отечество. Любыми путями... эффективными, разумеется. Хотя услышанное слегка ошеломляло - все же, этакие методы были чересчур даже для жандармского корпуса.
   Мысли снова унесло в сторону, смешало с рождающимся стихотворением. После строчки о средневековье перед глазами немедленно всплыли соответствующие разговору персоны этого самого средневековья, и пришло рифмованное, в такт разговору продолжение:
  "Времена Жиль де Реца, Лойолы и Борджиа
  Спорят рыцари и монахи..."
   "Да уж - тихо вздохнул он про себя. Рыцари... Защитники империи, опора строя... Вон, напротив такой сидит. Какие уж тут, в наше время, рыцари. Как это Глобачев говорил: "не идут ангелы в Корпус, крылья испачкать боятся". Верно... А в строфе это будет... пожалуй, вот:
  "Так и чудятся мне, и взираю до дрожи я:
  Палачи, топоры и плахи ..."
   Нет, не то. Логика хромает... Ладно, хватит - оборвал он себя. К делу. Придется искать Дубинина, это ясно. Но вот вопросы..."
   И он немедленно спросил у терпеливо ждущего генерала:
  - Ваше высокопревосходительство, и все же. Почему мы уверены, что у Флеша нет денег? Это первое, и второе: если я правильно понял, устроить ему побег могли Глобачев или Мартынов, так?
   Собеседник молча кивнул.
  - Но зачем? И какая цель сейчас стоит передо мной? Найти - понятно. И?
  - Денег у него точно нет - повторил Коттен. Я ручаюсь. Максимум - какой-то запас в несколько тысяч. Побег кроме нас троих устраивать некому, хотя... я ничего не могу исключить. Но Акатуй - наша вотчина! Не мог там никто другой воду мутить. А цель...
   Он в который уже раз вздохнул, и понизив голос сообщил:
  - Государь при смерти.
  - Точно? - невольно вырвалось у полковника.
  - Точно - кивнул старик. И я не знаю, зачем вытащили Флеша именно сейчас, но чувствую, понимаете, Николай Степанович? Чувствую, что это связано. Что-то затевается. Не знаю что, но не стал бы никто из них по мелким поводам так рисковать. А зачем, сами посудите, может понадобиться Флеш? Специализация у него, знаете ли, одна - душегубство. Я предполагаю, что он должен убрать какую-то влиятельную особу. Ну, может, устроить взрыв, или поджог, или там, еще какой-то теракт, но это вряд ли.
   Коттен тоскливо посмотрел в окно, опять вздохнул, и продолжил:
  - А цель - понятно, какая цель. Вы должны обезвредить Дубинина. Любыми средствами, слышите голубчик? Лю-бы-ми. И узнать, кто и зачем его освободил. Если последнее не получится - ну что ж... Будем надеяться, что убрав Флеша эти планы мы сорвем.
  - Вы разговаривали с... остальными?
  - Конечно - генерал пожал плечами и впервые за время разговора чуть улыбнулся: Они озабочены.
  - Ясно - хмыкнул в ответ Гумилев. В профессионализме Глобачева и Мартынова, начинавших в охранке еще задолго до войны он не сомневался. Надеяться на их прокол или признание не приходилось.
  - Как предполагается мне действовать?
  - В Читу сегодня вылетит ротмистр Берия, вы его знаете.
  - Прекрасно знаю, еще с Тифлиса.
  - Он полетит проверять тюрьму. Не думаю, что ему посчастливится сразу сыскать виновных, но отработать стоит, да и разбираться с фактом побега в любом случае необходимо. Лаврентий Павлович грамотный дознаватель, все что можно - сделает. Вы летите тем же самолетом, с военными я договорился. Да, самолет будет в вашем распоряжении, решите вылететь в другое место или вернуться - распорядитесь пилоту. Берия тоже будет подчиняться вам. В Чите вас встретят, можете использовать любые возможности Корпуса. В других местах - через меня. О том, чтобы не было противодействия, я позабочусь. Что-то еще?
  - Дела на Флеша?
  - Полицейское можете посмотреть в любое время в Сыскной. Судебное и его офицерский формуляр - у моего секретаря.
  - А наблюдательное дело?
  - А у нас его нет - пожал плечами генерал, и подумав, добавил: и никогда не было.
  ***
  Восемнадцать часов спустя, самолет Си-50.
   "Задача - в очередной раз задумался Гумилев. Никаких выходов в старых делах нет. Впрочем, это изначально ясно было, в Сыскной не дураки сидят - вычислили бы. На Акатуй надеяться нечего, тут Коттен прав. Там раскопать-то многое можно, но не быстро. Приметы Дубинина есть у каждого городового, всероссийский розыск объявлен сразу же, это понятно, это делается. Но если его в прошлый раз пять лет не могли найти - так и еще пять не найдут. Связи неизвестны, на чье имя документы - неизвестно, куда он направился - неизвестно. Весело.
   Да и дельце с душком. С таким душком - дальше некуда. Выпало нам времечко, грязь и кровь... Впрочем - оборвал он себя, - чего бога гневить? И Африка, и книги мои, и... да пожалуй, и всегда так было. И в средние века те же - не только ведь Борджиа - и Петрарка тоже, менестрели, художники..."
   Прервав размышления, он, достав записную книжку, набросал строфы к так тяжело достающемуся стихотворению:
  "Время Жиля де Реца, Лойолы и Борджиа,
  Но еще и певца Лауры...
  И гляжу неотрывно до боли, до дрожи я
  На цветные миниатюры".
   "А вот дальше, пожалуй, и лягут прошлые строки, своего рода вывод, а затем..."
   В поисках рифмы к "нарисованы" всплыли "совы" и "соборы", сложились в строчку, строфа логично завершилась "рыцарями и монахами":
  "Проплывают соборы с крестами и совами,
  Спорят рыцари и монахи.
  Так смешно и не страшно совсем нарисованы
  Эти виселицы и плахи.
  Размышляя об этой эпохе неистовой,
  Я спокоен, мой князь рогатый..."
  - Николай Степанович - сбил с ритма сидевший в соседнем кресле ротмистр, - садимся вроде?
  - Да - кивнул, выглянув в иллюминатор, полковник, с сожалением убирая в карман кителя записную книжку. Похоже, Екатеринбург. Видимо опять дозаправимся. Я выйду, на аэродроме может быть радиограмма о ходе розыска.
  ***
  22 ноября 1934. Чита.
  "...обугленный торс, из которого выступает шейный отдел позвоночника с основанием черепа, верхняя половина бедер и части рук...
  ...в гортани и сохранившейся части трахеи отложений сажи не обнаружено..."
   Гумилев быстро читал акт вскрытия трупа, одновременно поглядывая в лежавшую на столе ориентировку:
  "Департаментом Сыскной полиции МВД разыскивается совершивший побег из каторжной тюрьмы "Акатуй" ДУБИНИН Андрей Афанасьевич, он же Микульский Сергей Станиславович, он же Косых Аркадий Леонидович, он же..."
   "Ну, фальшивые имена тут не помогут - усмехнулся он про себя. Где там приметы? Ага..."
  "Словесный портрет: рост - ниже среднего, 165 сантиметров; телосложение - худощавое; лицо - овальное..."
   "Рост, сложение - сходится. Лицо, волосы - это мимо, не сверишь. Дальше?"
  "Особые приметы: в районе живота спереди, справа от линии позвоночника, шрам от пулевого ранения; на левом предплечье шрам от пулевого ранения; на левой голени, шрам от осколочного ранения, длинный, вытянутый вдоль ноги, длинной около 8 см.; на внутренней поверхности правой ладони узкий шрам длинной около 4 см. от ножевого (предположительно) ранения".
   "Ага... Голень, руки - сгорели. Живот? Странно..."
   Он вернулся к началу акта, и перечитал:
  "...передняя часть живота разорвана, возможно, деталью автомобиля..."
   "Странно - снова подумал полковник. Как-то очень удачно труп горел, а?"
   И тут же поинтересовался у Кормильцева, начальника местного жандармского управления:
  - А почему решили, что это Флеш?
  - Рядом паспорт найден, обгорел, правда.
  - Паспорт Дубинина? - изумился полковник.
  - Нет, зачем? - пожал плечами Кормильцев. Фальшивый паспорт. Но фотопортрет в нем - его.
  - А почему не сгорел?
  - Так он в пальто был, во внутреннем кармане. Видимо, пальто Дубинин в автомобиле снял, остался в поддеве. При ударе пальто выбросило. Оно тлело немного, по левой поле, но снег ведь кругом. Потухло. Да и горит сукно не очень, а там подклад толстый.
  - Так. И что паспорт?
  - Так вот-с, прошу - местный подполковник с готовностью протянул документ. Выдан на имя Суконцева Николая Еремеевича, из Омска. Установили, что в графах с фамилией имеются следы исправлений - подчистка и дописывание, по видимости. И фото переклеено. Но чисто сделано, старательно. Подделку только криминалист выявил. Кабы не Дубинин на фото - так мы б долго не чухнулись.
  - С Омском связались?
  - А как же? Сразу. Краденый документ, три месяца как.
   Гумилев внимательно изучил паспорт.
   "На фото похоже, действительно Флеш - подумал он. Труп сильно обгорел, ничего не дает. Паспорт во внутреннем кармане пальто - логично. Снял пальто в машине - тоже логично, Дубинин щеголь, пальто дорогое, боялся помять... Поддева... Та-ак!"
  - А в чем вообще был одет покойный? - поинтересовался он.
  - Сейчас - кивнул читинский коллега, достал из лежавшей на столе папки протокол, и иногда сверяясь с ним начал рассказывать:
  - Ну-с, вот: поддева из овчины, обгорела сильно, только куски нашли. Но и так ясно - наша, местная работа. Теплые они, и смотрятся хорошо, их по деревням многие делают. Но меток никаких не производят, кто пошил - не установишь. Далее, пиджак. Видимо был серый, шерсть. Следы обгорелые остались. Брюки такие же. Похоже, костюм. Более ничего не сказать - сгорел. Рубашка полностью сгорела, галстук, если был - тоже. Кальсоны шерстяные, фабричные, синего цвета. Верх на ногах сохранился, но ярлычка нет. Валенки, похоже, были, обугленный кусочек нашли. Видно катанка обычная, несомненно, только в дорогу надел. Там же еще вместе с пальто ботинок нашли, тоже выпал. Вот ботинок хорош, французская работа. Вишневого цвета, кожа, высокий верх. Новый, явно не надеванный.
   "Сходится - прикинул Николай Степанович. В дорогу надел валенки и поддеву, пальто и ботинки - отложил. И тепло, и в снег если вдруг выйти, и вид не теряют. Костюм снять не мог - переодеваться не во что, да и смысла нет. А местные, кстати, молодцы. Тщательно место осмотрели, грамотно".
   Он еще раз просмотрел паспорт, и задумался. Офицеру особых поручений при начальнике Охранного Департамента, как именовалась его должность, ситуация не нравилась.
   "Странность какая-то мелькала - вспомнил он. Что же мне такое померещилось, необъяснимое? Одежда - ясно, паспорт - ясно... черт! Труп!"
  - Павел Афанасьевич - обратился полковник к собеседнику, - а не глянем на тело, а?
  - Отчего ж, глянем - согласился тот. Акт медиков - пожалуйте с собой, вдруг что непонятно будет, да и пойдем. Он тут, в холодной лежит.
  ***
   В небольшой комнатке, в подвале Управления было действительно холодно, и пахло как в морге - противно.
  - Вскрывали здесь? - понял Гумилев.
  - Здесь - кивнул Кормильцев. Всегда тут вскрываем, у нас при больнице морг дрянной, неудобно.
  - А того, кто вскрывал, можно вызвать?
  - А чего его вызывать? Ждет. Сейчас кликну.
   Вошедший пожилой невысокий толстячок отрекомендовался Ильей Прокопьевичем, врачом "с огромным стажем. Да-с!" Что, однако, большого впечатления на столичного гостя не произвело. И первый вопрос был:
  - Чего-то странного при вскрытии не заметили?
  - Было - кивнул доктор. Кости такие, знаете, необычайно слабые. Как у женщины. Я даже подивился, но сомнений в мужественности нет - уд хоть и обгорел, однако ж, в сохранности, где и быть полагается. Впрочем, по ориентировке покойник фигуру имел худощавую, так что...
  - А почему сажи в дыхательных органах нет?
  - Действительно, странно - согласился Кормильцев. Но может, он сгорел, а не задохнулся?
  - Не мог - возразил Гумилев. Никак не мог, если живой горел. Доктор?
  - Да, я специально написал об этом в акте. Медицина тут точно еще не разобралась - ответствовал Илья Прокопьевич. Ежели, скажем, потерял сознание от удара при остановке, а потом воздух сверху поступал...
  - На окись углерода кровь смотрели? - перебил его Николай Степанович.
  - Помилуйте, господин полковник! Он же ведь только сегодня поступил. А что, сомнения имеются?
  - Имеются. И не только сажа - у Дубинина шрамы на руках, ногах и животе. И вот ведь совпадение: ну, руки, ноги - ладно, сгорели. Но ведь и живот разорван, верно? И как нарочно - там, где шрам был.
  - Тогда глянем, а как же. Что-то еще?
  - Да. Кости распиливали?
  - Гм - задумался врач. А ведь вы правы. Я читал в журнале, немецкое исследование, вскрытие по мошенничеству со страховкой, лет пять назад.
  - Именно - кивнул полковник. Дело Тецнеров, известный случай.
  - Знаете - покачал головой Илья Прокопьевич - я, пожалуй, еще тогда жировую эмболию 2) посмотрю, и...
  - Сколько времени вам нужно? - прервал его Гумилев.
  - Да вот прямо сейчас займусь, к вечеру предварительно скажу.
  ***
  "...при распиле суставной головки правого плеча, обнаружены остатки хрящевых планок на стыках суставов длинных трубчатых костей...
  ...таковые планки имеются исключительно у особ, возрастом не свыше двадцати трех лет...
  ...Таким образом, следует признать, что исследуемый труп не является трупом Дубинина Андрея Афанасьевича..."
   Дальше Николай Степанович читать не стал. Кого убили вместо Флеша, а особенно - кто и при каких обстоятельствах, его, разумеется, интересовало, но главное для себя он выяснил - Дубинин жив и на свободе. Других зацепок в Чите и Акатуе пока найти не удавалось, и полковник принял решение возвращаться. Довести здесь расследование до конца могли и подчиненные Кормильцева.
  ***
  24 ноября 1934. Санкт-Петербург.
   Просчитывать дальнейшие действия Гумилев начал еще в самолете, благо пассажирский Сикорский к тому вполне располагал. Он понимал - вариантов не много.
   "Задержать Флеша в ближайшие дни по ориентировке - это только на везение - прикинул он. Сейчас этим занимаются все правоохранительные силы империи, и рано или поздно... но вот поздно-то у нас и нет. Нам надо - рано! А для этого система не подходит, жернова мелят кропотливо, но неторопливо. Дубинин уходил от полиции несколько лет, сможет вывернуться и сейчас. Тем более, ему помогают. И помогают, как и раньше изнутри - из руководства Корпуса. Нет, на обычные методы надежды мало".
   Впрочем, отказываться от типовых действий полковник, разумеется, не собирался, и сводки о мероприятиях по розыску Флеша ложились на его стол в Петербургском кабинете каждые три часа. Пока - без зацепок.
   "Нет - в очередной раз, уже вернувшись в Управление, подумал он. Надо идти от противного. Рассчитывать, что его распознает на улице городовой не стоит. С агентурой он не пересекается, ни с нашей, ни с полицейской, подельники не известны. Квартиры, ухоронки - тоже. Куда он направляется - тем более. Может, он вообще уже во Владивостоке на пароход садится, или в Китае на рикшах раскатывает? И неплохо бы оно... вряд ли, впрочем. Фридрихович так бы не нервничал, и раз он уверен, что Флеша вытащили для работы... почему это, кстати, он так уверен, а? Несомненно, сказал не все. Но так же очевидно - генерал в своей правоте убежден, а ошибается его высокопревосходительство редко. И все, что нужно для поимки бывшего агента рассказал. И готов рассказать еще... надо только понять - что спрашивать".
   Николай Степанович встал, прошелся по кабинету, разминая руки и плечи, потянулся, и вновь сел к столу.
   "Если идти от заказчика? Двое - Глобачев и Мартынов. Кто? - Да любой! Оба влиятельные фигуры, у обоих наверняка есть свои соображения на случай смерти государя. И вычислить цель Флеша отсюда - пожалуй, невозможно. Можно попросить Коттена обрисовать, что сейчас творится у трона... да только мне-то это ничего не даст. Что и Глобачев и Мартынов в интригах участвуют - и так вне сомнения. А все остальное слишком расплывчато.
   Как еще? Связь... Так, что мы знаем о связи? Подпольщики обычно сыпались на связных, шпионы тоже на радистах и курьерах. Флеш должен связываться с заказчиком... нет, это неправильный путь, они могут работать сотней способов. Пустить филеров за начальником Корпуса и его замом? Бред. Как бы за самим не пустили, да и смысла не вижу... но что-то тут есть".
   Он переложил пачку сводок на край стола, подвинул к себе лист бумаги и стал набрасывать какую-то, не вполне понятную ему самому схему, пытаясь нащупать мелькнувшую мысль:
   "Что-то е-есть... Есть! Раньше Флеш как-то связывался с фон Коттеном! Должен остаться этот канал, обязательно должен. И если подкинуть ему послание... заманчивое предложение, чтобы не мог не заинтересоваться... А заинтересуется - сам выползет. Других зацепок все равно нет. Но приманка должна быть лакомая. Что там Форидрихович про его деньги сказал?"
   Полковник резко встал и вышел в коридор. Входя в кабинет генерала, он улыбался - придуманное решение действительно сулило какие-то шансы. И было, пожалуй, единственным.
  ***
  - Что там с трупом? - первым делом спросил генерал.
  - Это не Флеш.
  - Уверены?
  - На сто процентов. Сейчас подполковник Кормильцев этот след разрабатывает, устанавливает труп, пытается выяснить, кто организовал убийство, авто ищет. Он опытный работник, считаю - справится. Но это время.
  - Так - спорить фон Коттен не стал. Гумилев работал под его началом почти два десятка лет, и к безосновательным выводам склонности не имел.
   "Раз говорит, что не Флеш, значит, резоны имеет - вздохнул про себя не смевший поверить в такую удачу, но в глубине души все же надеявшийся на нее, генерал. Кормильцев так Кормильцев, действительно опытный офицер".
   И не останавливаясь на деталях, перешел к главному:
  - Что предполагаете делать дальше?
  - Ловить его по Сибири бессмысленно. Ориентировки на розыск и так отправлены, если повезет - возьмут. Но рассчитывать на случай нельзя. Побег был шестнадцатого, уходил он пешком. Следовательно - пока добрался до какого-то транспорта, пока доедет... в Петербурге может быть не раньше, чем двадцать шестого. Возможно, тридцатого.
  - Двадцать шестое - послезавтра.
  - Да. Но это - минимум. Я полагаю, все же времени у нас больше. Судите сами: пешком до жилых мест - Сретенск, Нерчинск... все это не меньше трех дней. Потом, оттуда еще тоже выбраться надо. Не думаю, что рискнет ехать поездом, там одна ветка - Транссиб. Наше железнодорожное управление проверяет пассажиров из Забайкалья.
  - Да - кивнул генерал. Всех, без исключения. Привлечена полиция и военные.
  - Вот! - поднял палец Гумилев. Почти нет шансов, тем более поездов там немного. Так что, думаю, он выехал за пределы области - мотором, или может, извозчиком, не так важно. Летом мог быть пароход, из Сретенска, например. Но сейчас отпадает, там зима уже. Вот и считайте - чтобы на перекладных хоть до Иркутска добраться, сколько времени уйдет? А ведь Иркутск с точки зрения побега не намного лучше Читы - поездов всего на два больше.
  - Нет - задумчиво заметил Коттен. Не поедет он сразу поездом. Даже в гриме, даже с отличными документами - не рискнет. Он же понимает, что его ищут, и систему нашу представляет. Он расчетливый человек, очень расчетливый...
   Михаил Фридрихович замолчал, подумал еще немного и добавил:
  - Если только что-то из ряда вон удумал... но я дал распоряжение проверять всех поголовно, по военным эшелонам работает их контрразведка, Алексеев дал такую команду. Флеш может уповать на то, что мы прекратим поиски, найдя труп, но полагаться единственно на эту вариацию не станет. А на поезд сядет... Вы бы где сели? - внезапно задал он вопрос.
  - Точно - удовлетворенно кивнул Николай Степанович. Я рассуждал так же. Сам я сел бы не раньше Омска, а скорее даже Екатеринбурга. Либо вообще пошел бы через Верный или Пишпек. Но и отбросить версию с чем-то, как вы выразились, "из ряда вон" я тоже не могу. Поэтому беру минимум.
  - Это понятно - в старом жандарме проснулся азарт охотника. И все же - Азию я бы отбросил-с! Не верю, что Флеша вытащили просто так, а значит - ему надо спешить. Я просмотрел все сводки, в тех местах сейчас никого из влиятельных особ нет. Все в столице - оно и понятно.
  - Значит, между Екатеринбургом, Омском, Казанью - кивнул полковник. Где-то там.
  - Тут не угадаешь. Он может выбрать крупный город - народу больше, затеряется в толпе. Или наоборот - мелкую станцию, где прямо с возка в вагон. Но даже до Омска ему не меньше двух недель добираться.
  - За минимум, надо принять десять дней - возразил подчиненный. Это возможно, на пределе если.
  - Пусть так. Тогда что? Шестнадцатое, плюс - три дня, плюс - десять, плюс... Сколько там от Екатеринбурга до Питера?
  - Курьерским - четверо суток.
  - Итого, такой... скажем, "второй минимум" - семнадцать дней.
  - Это дает нам 3 декабря. Все равно времени мало.
  - Ваши предложения - поинтересовался генерал, понимая, что одними рассуждениями опытный контрразведчик ограничиваться не станет.
   Выслушав замысел подчиненного, он задумался. И оценив идею, медленно кивнул:
  - Да, интересно. Мы связывались через газету "Торговый курьер", через объявления. Заурядный ход, но самый надежный.
  - Назначали встречу?
  - Да. Но встречаться он не станет.
  - Ваше высокопревосходительство, вы упоминали о пропаже его денег?
  - Да, но...
  - А если предложить ему их вернуть? - перебил Гумилев. Завуалировано, может быть, создав впечатление, что вы напуганы.
  - Я и есть напуган - буркнул Коттен, потерев шею. И не столько за себя, сколько за страну! Впрочем - рассудительно заметил он тут же, - мне лично тоже есть чего опасаться. Но на встречу со мной он все равно не пойдет. Не поверит. Если только пристрелит... Издали.
  - Вам нельзя - согласился Николай Степанович. Но объявление можно придумать? Если он заинтересуется, пойдет на контакт - дальше дожмем. Я вот для встречи - самая выгодная кандидатура. Меня ведь он может знать не только как жандарма...
  - Знает он вас - вяло махнул рукой генерал. Кто вас не знает, вы ж один, пожалуй, такой - поэт и жандарм в одном лице. Легенда Корпуса можно сказать. И что работаете со мной Дубинин знает, в двадцать девятом, на Дону он вас страховал. Негласно, конечно.
   А вот насчет дожмем - тут же скептически пробормотал он, закурил папиросу, подвинул к себе лист бумаги и стал водить по нему пером. Он ведь встретится, только будучи убежденным, что сможет уйти. И застрелить его при встрече вы даже не думайте, не ваш это класс. Флеш быстрее и опытнее, он этим столько лет жил.
  - Операцию еще продумаем. Но как все же с объявлением? - спросил слегка раздраженно Гумилев. Мысль о том, что его "подстраховывал" наемный убийца жандарма не обрадовала. С профессиональной точки зрения, та операция была проведена грамотно, но... все же было неприятно.
   Коттен, уловив нотки недовольства тут же подвинулся к столу, и не отвечая начал писать. Потом внезапно прервался, откинулся на спинку кресла и посмотрел на собеседника задумчиво:
  - А ведь Флеш вас и еще по одной причине помнить должен - протянул он задумчиво.
  - То есть?
  - Помните двадцать первый год, Котовского? Когда его прижали к границе, вы пошли с ним на переговоры, и он сдался под ваше честное слово.
  - Котовского тогда отпустили за кордон.
  - Вот именно! То есть, вы свое слово сдержали, и даже добились, чтобы фактического смертника выпустили!
  - Но там же такая ситуация была, что...
  - Да, да - перебил его генерал. Я помню, но! Дубинин знает об этом случае, он тогда был в команде, которая банду загоняла. И он как-то этот эпизод вспоминал, незадолго до ареста. На этом следует сыграть - он тоже мало что забывает, и, пожалуй, может решить, что я вас на переговоры в аккурат как единственно заслуживающего доверия офицера послал.
  - Доверия обеих сторон - тут же понял мысль Гумилев. А что, интересно. Ключевой вопрос - будет ли Флеш газету читать?
  - Будет - отмахнулся Михаил Фридрихович. Он же понимает, что его ищут. Возможно, как раз попытки связаться от меня и ожидает. Вы ведь не забывайте - это бандит. Считаю, ему помогли сбежать взамен на работу. Ну, может, еще денег пообещали, но вряд ли много. Что он думать должен? Во-первых, опаска у него есть, что после дела самого уберут. Во-вторых - дельце-то наверняка и само по себе трудное, а это риск. Так что, наиглавнейшая у него сейчас мысль должна быть - как и на свободе остаться, и от исполнения обещанного открутиться.
  - Он же вроде, вы говорили, идейный?
  - Был идейный... в юности, и то недолго. А так - тот же налетчик обыкновенный. Вы же знаете, уркам верить никогда нельзя, наврут такое, чего сам-то и вовек не измыслишь.
  - Как это в поговорке: "жид крещеный, конь леченый, вор прощеный..."
  - Вот-вот.
  - А если он просто сбежит? - подумав, спросил полковник. Чтобы уговор не выполнять?
   Генерал задумался, потом помотал головой отрицательно:
  - Не думаю. Денег у него нет, документов надежных тоже - без денег-то. Да и коллеги наши в сыске не первый день, наверное как-то, да подстраховались... и вот это опасно - Дубинин, если его чем-то крепко держат, способен сразу начать стрелять.
  - Риск в любом случае есть - пожал плечами Николай Степанович. Как там с объявлением?
  - Вот - закончив, Коттен протянул листок. Думаю, что-то такое должно сыграть.
  ***
  3 декабря 1934. Санкт-Петербург.
   "Барышня в малиновом пальто, потерявшая кошелек на Полюстровской набережной 16 ноября. Готов вернуть кошелек и письма в оном, за вознаграждение. Конфиденциальность гарантирую. Телефонировать Б-21-12-34, в любой день, спросить братьев Корячко. Просьба обратиться срочно, отъезжаю по делам".
   Прочитав объявление, Дубинин усмехнулся.
   "Договориться хочет, деньги вернуть - зло подумал он. Думает, раз я сбежал - убивать его приду, мерзавца! Нет, вальнуть стоило бы, конечно. Но если капиталы вернет и сорваться поможет... уйти бы за кордон, там уже и дальше думать можно, в тихом месте. Да только тут не только деньги нужны, хоть без них и никуда. Тут и документы, и проход через погранцов - много чего... хотя с деньгами это возможно и самому устроить. Нынешний-то "благодетель" мой обещает, а как же... да вот веры ему ни на грош, такая же старая сволочь как Коттен. Все они там одинаковые, м-мундиры синие... Идти - не идти?"
   Он встал, и продолжая размышлять, прошелся по комнате.
   "Похоже на ловушку? Похоже... хотя не совсем ведь и похоже, если он боится, а? А он и должен сейчас бояться, знает ведь меня, верно? Верно! А коль верно - такое поведение ему катит. Откупиться, да и сплавить меня подальше - он вполне может так задумать. "Кошелек", "отъезжаю" - на то и намек. Срочно, понимаешь... Встреча в любой день, на набережной..."
   Он подошел к окну, по въевшейся за годы привычке оставаясь за шторкой открыл форточку и закурил, выпуская дым на улицу.
   "А ведь пустынная набережная, по зиме-то. Там засаду и не устроить - прикидывал Флеш. "Братьев" - это надо понимать, он не сам придет, так? Та-ак. Ну правильно, самого я бы пожалуй и грохнул. Даже и не по расчету, а так - за тюрьму, за два года в Акатуе, за подлость его ищейкину. Кого ж он послать может? И как он интересно, меня убеждать собрался? Ведь понимает, поди, что нет ему веры, а? Точно понимает. Знать придумал... Что же делать-то?"
  ***
  5 декабря 1934. Санкт-Петербург. Полюстровская набережная.
   На набережную Флеш вышел с Арсенальной, и шел не торопясь, спокойно. Сейчас, в декабре, да еще и днем набережная была совершенно пуста, и лишь метрах в трехстах от моста, у парапета неспешно прохаживался господин в хорошо пошитом темно-сером пальто и такой же шляпе.
   К нему Дубинин и направился. Место встречи он изучил еще вчера, и оно его устроило. Ближайший дом, длинное, пятиэтажное строение под номером 64, стоял достаточно далеко - напротив, за проезжей дорогой и тротуаром, да к тому же набережная была куда ниже дороги. Дом Флеш облазил заранее. Открыв замки, изучил чердак, подвал, и пришел к выводу - чисто. Не тревоженная с лета пыль, налет на замках - все говорило о том, что до него проверку не устраивали. Затем, весь час, пока связник топтался у Невы, он наблюдал за дорогой, но подозрительных авто не заметил. Посланец Коттена, тем не менее, добросовестно ждал на набережной.
   Выбранного для разговора офицера, Флеш, специально проехав мимо набережной на машине, внимательно разглядел в бинокль. Узнал почти сразу, в газетах и журналах портреты поэта Гумилева появлялись не только в разделе "криминальных происшествий", да и раньше встречались. Давно, больше десяти лет назад, но память на лица у бывшего жандарма была отменная.
   Мотор с одним из старых подельников сейчас ожидал налетчика на Большеохтинском, еще двое нанятых урок страховали с разных концов набережной, один - стоял на Арсенальной. Все вооруженные, готовые к перестрелке. С такой поддержкой он мог позволить себе уверенность.
   "Неплохо старый мерзавец подготовился - в который раз подумал Дубинин, подходя к ждущему офицеру. К кому другому я может, и не пошел бы все-таки. А Гумилев... помню я его по Бесарабии. Да и так, вообще наслышан. Репутацию честного человека имеет, слово держит. Даже красным когда слово давал - держал, все говорили. Опять же - поэт. Ему, пожалуй, и поверить можно... если гарантии конечно будут. Впрочем, будут. Коттен - сволочь, но не идиот, да и сам Гумилев тоже. Понимают, встреча одно, а вот как там дальше вывернет - это другое, совсем другое".
  - Здравствуйте, господин Гумилев - подойдя, вежливо поприветствовал он контрразведчика, не вынимая из кармана сжимающую пистолет руку. Несмотря на подготовку встречи, стрелять он был готов при первом же подозрении. И не только стрелять, гранаты он оценил еще в окопах мировой, и с тех пор использовал постоянно.
   Полковник не спеша обернулся, откинулся спиной на парапет, ощупал быстрым, профессиональным взглядом невысокую, худощавую фигуру пришельца, отметил расстегнутое, отличного сукна но, тем не менее, сидящее как-то мешковато темное, почти черное пальто, белоснежное щегольское кашне, наброшенное на французский манер под воротником и не препятствующее доступу за пазуху, и дружелюбно улыбнувшись, ответил:
  - Здравствуйте, Андрей Афанасьевич. Давненько вас ожидаю, признаться.
  - Дождались - спокойно сообщил Флеш. Давайте сразу к делу?
  - Конечно - кивнул жандарм и неторопливо изложил: я готов предложить вам чистый паспорт, окно через границу и деньги. Часть тех, которые у вас... ну, скажем, пропали. Взамен я бы хотел, чтобы некто Дубинин исчез из российских пределов. Не забыв при сем сообщить, кто вытащил его с каторги. И зачем, разумеется.
  - О какой сумме идет речь? - задал главный интересующий его вопрос бывший штабс-капитан.
  - Девяносто тысяч рублей.
   "Ах ты ж ...! - выругался про себя налетчик. Ай да Коттен, ай да сволочь! Половиной решил отделаться.
   Так... А ведь этот-то небось не в курсе, куда денежки-то ушли, а? Вряд ли, верняк генерал ему про патриотизм и любовь к государю напел. Как мне когда-то. А если рассказать? Впрочем, сначала выясним..."
   Николай Степанович наблюдал за долгожданным собеседником внешне спокойно, выглядел даже расслабленным. Внутри же он был собран и в любой момент готов к действию. Понимал - бывший коллега непредсказуем. Полковник выхаживал по набережной в одиночку, открытый всем взглядам уже пятый день, ежесекундно ожидая то ли выстрела, то ли встречи, то ли - сообщения о крупном, провороненном им теракте. Сейчас последние два варианта отошли в сторону, но вот выстрел был вполне вероятен.
   "Он может выстрелить в любую минуту - быстро анализировал Гумилев. Рука в кармане - наверняка пистолет, под пальто тоже что-то припрятано. Как же его на откровенный разговор вывести? Вспугнуть никак нельзя, выстрелит и уйдет... Ну - тут же поправил он себя, - уйти, допустим, может и не уйдет, но ни его заказчика, ни задания не установим. И тогда все насмарку... Задумался, гляди-ка. Похоже, я своим предложением его озадачил... Почему?"
   Флеш колебался. Нет, владел он собой не хуже самого Гумилева, но опытнейшему контрразведчику это колебание было все же заметно.
   "Вегетативные нервные реакции - вспомнился красивый термин. Эмоции, они ведь не только на лице отражаются, но и на всем теле, осанке, поведении, речи... Что же его все-таки удивило?"
   И мягко, стараясь не вызвать у контрагента тревоги или гнева, полковник добавил:
  - Это рациональная сделка, Андрей Афанасьевич. Вы даете информацию, и уходите. Я - плачу вам деньги и отпускаю. Здесь нет подвоха, честное слово.
   "Слово? - усмехнулся про себя Дубинин. Благородный, а? Впрочем, слово - это хорошо. Такие, чистенькие - они своему слову значение придают, репутацию охраняют. А все ж..."
  - Так как? - все тем же добродушным тоном, прервал его раздумья Гумилев.
  - Какие у меня гарантии? - прямо спросил Дубинин. И как вы хотите все это провернуть?
  - Ну, паспорт для вас у меня с собой - с готовностью ответил жандарм. Деньги уже в банке, счет открыт на имя, указанное в паспорте. Окно готово, граница с Венгрией. В этой стране нас не очень любят, так что можете не сомневаться, не выдадут.
  - Звучит недурственно - кивнул уголовный. Он тоже стремительно крутил в мозгу варианты действий, и также как соперник, старался не показывать направления мысли:
  - Банк российский?
  - Зачем же? - удивился полковник. Швейцария, имеется отделение в Петербурге. Я играю честно.
  - И какой?
  - А-андрей Афанасьевич - протянул Гумилев, плавным, не настораживающим движением разводя перед собой ладони. Вот судите сами: скажи я все, и кто вам помешает пристрелить бывшего коллегу, да и уйти себе? Вас ведь к тому же наверняка страхуют, правильно? Тогда как я тут один, ситуация требует. Вы же понимаете, мы...
   Он в первый раз за время разговора употребил слово "мы", намекая на причастность к группе. До этого Гумилев сознательно вел речь от себя, не напрягая разрабатываемого воспоминаниями о Коттене, и вырабатывая доверие лично к себе, втягивая в разговор, создавая впечатление почти частной беседы.
  - Так вот, мы - продолжил он, - не можем поставить в известность лишних людей. Нам оповещение о подобных переговорах совершенно не нужно, вы ведь понимаете?
  - Разумеется - кивнул урка ухмыльнувшись. А вот я в этом вопросе человек вольный, не находите?
  - Нахожу - согласился Николай Степанович, неспешно отодвинулся от парапета, встал прямо напротив Флеша, боком к Неве, и заговорил жестче:
  - Только не стоит нас шантажировать, Андрей Афанасьевич. При любом раскладе, попав в полицию или к нам - вы до показаний не доживете. Тут ведь и мы, и ваш нынешний покровитель, цели единые преследовать будем. Вы - агент. И за ваш счет генералы - тут он пристально взглянул на Дубинина, но тот на упоминание звания никак не отреагировал, и пришлось продолжить: генералы между собою договорятся.
  Разговоры ваши после ареста никому не нужны будут, согласны? Ну вот. А на воле вы фигура для комбинации любопытная. Хоть для меня, хоть для... Александра Павловича.
   Имя-отчество заместителя начальника Корпуса, полковник сознательно упомянул внезапно, внимательно ловя реакцию Флеша. И сыщик не прогадал - Дубинин не удивившись, ответил тяжелым, застывшим взглядом.
   "Точно, Мартынов! - мелькнула мысль у полковника. Попал, похоже".
   В подозрениях Гумилева генерал Мартынов изначально стоял впереди начальника Корпуса, Глобачева. Последний, несмотря на высокое кресло, а вернее даже, именно в силу своего положения, имел куда меньше возможностей для личных секретных операций.
   Он тут же отметил у человека напротив внезапную подобранность готового к прыжку хищника, и тоже напрягся:
   "Правда, судя по его виду, кажется, господин Флеш собирается меня догадливого, на небеса отправить? Что ж тебе сказать-то, такому нервному? Ага..."
   Николай Степанович снова демонстративно развел ладони, всем видом показывая свою беззащитность и отсутствие опасности, и добавил:
  - Но вы же понимаете, знать - это одно. А вот доказать... да и главное от меня сокрыто - цель операции.
  - И все же - как вы планируете обмен? - вернулся к прежнему вопросу Дубинин.
  - Паспорт я отдам вам сейчас. В обмен на некоторые устные разъяснения о цели вашего освобождения. Название банка и номер счета сообщу после передачи доказательств участия упомянутой мною особы в вашем побеге, либо - подготовки вашей акции. После этого вы уходите за кордон и при пересечении границы передаете мне вторую часть доказательств.
  - Угу - кивнул урка. А после передачи, на границе меня валит особая команда.
  - Ваши предложения?
  - Паспорт сейчас, банк и счет - тоже.
   Гумилев пожал плечами:
  - Вы же понимаете, что дать в розыск этот паспорт - дело недолгое. Вам нужно окно и деньги, не так ли? А нам нужно разобраться с гнилью внутри своего ведомства. Это для Охранного важнее, чем сбежавший уголовник.
  - С гнилью? - ощерился Флеш. Вас послал Коттен, верно?
  - Несомненно.
   "Сейчас начнет Фридриховича разоблачать - угадал полковник. Тоже мне, борец за справедливость".
   Он не ошибся. Дубинин, взбешенный невозмутимостью собеседника, заговорил:
  - Эти деньги - ну мои, с налетов. Они куда пропали, по-вашему, а? Не знаю, что вам Коттен сказал, но деньги эти он украл! Да-да, украл. Я и так собирался завязать, перевести финалы 3) за кордон и свалить. Генерал обещал помочь с переводом, там было сто восемьдесят тысяч - сумма не малая. А взамен того - смазал капиталы, а меня сдал сыскным. Я ведь молчал, ждал - вдруг ошибка, поможет. Ан нет! Вы что, думали, Коттен деньги на операции охранки пустил? Как же!
   Он нервно мотнул головой, и продолжил:
  - А акция - что ж, скажу. Меня вытащили, чтобы я сделал княгиню Ольгу.
  - Ольгу Николаевну? - переспросил, насторожившись, Гумилев. Дочь государя?
  - Да, ее.
   "Похоже - холодно подумал Николай Степанович. Она сейчас после императора и наследника - самое, пожалуй, значительное лицо в семье. Если государь при смерти... ее устранение простор для игр открывает, широкий простор..."
  - И как должно было проходить покушение?
  - А вот это - вновь ухмыльнулся Дубинин, - самое интересное. Впрочем, паспорт давайте.
  - Пожалуйста - полковник медленно отогнал полу пальто, неспешно достал паспорт и передал убийце. Итак?
  - Покушение спланировал еще Коттен, как раз два года назад - заявил, пролистав одной рукой документ Флеш. Но тогда это была инсценировка, подставного исполнителя должна была взять охранка. Ваш начальник желал повысить финансирование департамента, знаете ли.
   "М-да - отметил контрразведчик про себя. Знал, что дело грязное, но не настолько".
   И тут же поразился экспансивности Дубинина:
   "Он что, удивить меня хочет? Тоже мне, пророк каторжный. Судейкин, "отец" нашего богохранимого ведомства, со своим провокатором Дегаевым полста лет назад еще убийство премьера задумывали. А уж Фридрихович ангелом и не был никогда, это я и без бандитов знаю".
   Хотя, как всегда, когда он сталкивался с присущей политической полиции империи грязью, ему стало противно.
   "Работа такая - тут же одернул он себя. В белых перчатках в дерьме не копаются. Что там генерал задумывал - то сейчас не узнаешь, он простых, без второго-третьего смысла комбинаций уж лет пятнадцать не играл. А деньги... гм, грешен его высокоблагородие, грешен".
   Сам полковник по службе не злоупотреблял, и к финансовым прегрешениям коллег относился брезгливо, но без фанатичной ненависти. Спокойно относился, за почти два десятка лет в Корпусе он вообще на многое стал смотреть философски. Профессионал, он прекрасно осознавал, что искоренить все зло в мире - задача непосильная. Зло можно было, тем не менее, приуменьшить... и начать следовало с самого откровенного. Вот тех, кто брал взятки, прикрывая дела, или передавал бомбистам сведения - вот таких не любил, и норовил устроить подобным господам трибунал, это да. А уж тут...
   "Ну скинул Фридрихович денег с этого урки - усмехнулся он про себя. Черт с ним, генерал себе к пенсии приварок заслужил, в конце концов".
   И тут же поинтересовался:
  - Доказательства имеются?
  - На которого? - поднял брови Дубинин.
  - На обоих - преувеличено резко бросил Николай Степанович. На обоих, разумеется.
   Флеш задумался, и снова бросил пытливый взгляд на жандарма.
   "Паспорт этот только в банке показать - рассуждал он про себя. Его ж действительно отследить не проблема. Окно их мне на черта не сдалось, за кордон и сам уйду, с деньгами-то. Сейчас вытащить из синемундирного счет, пристрелить его, чтоб время выиграть, да рвануть в банк и перевести рублики в другое место. А потом - на дно, отлежаться. Пусть Мартынов ищет, умается. С княгиней - дело скользкое, ну его к черту. Главное - счет!"
   И вслух начал:
  - Имеются доказательства. Только ведь, если я вам их сдам - кому я нужен-то стану? Глядишь, до границы и не доеду?
  - Моему слову, вы конечно не верите? - холодно, открыто демонстрируя напускную оскорбленность, поинтересовался Гумилев.
  - Почему? Верю как раз, и рассказал все как есть. Вот и в наличие счета в банке верю, на слово, заметьте. Ваше слово - оно известно.
   "Крутит - определил полковник. Нет у него доказательств. Да и какие доказательства, никто ему, естественно, расписок не давал, только слова. Собственно, что у меня сейчас есть? Участие Мартынова подтверждено? Пожалуй, так сыграть он не мог. Дальше проще, можно выходить на Глобачева, он тоже, я уверен, не хуже Коттена волнуется. Акция выявлена, подробности, если Флеш не врет - а он не врет, я своего начальника хорошо знаю, такая провокация его стиль... Но тогда выходит, подробности покушения Коттен как бы не лучше Флеша знает, так? Что я из этого урки еще полезного вытащу? Да как будто и ничего. Стоит ли ломать комедию дальше?"
  - Я не знаю, как еще убедить вас сотрудничать - плавным движением развел ладони в недоуменном жесте Гумилев. Поймите, мы заинтересованы в доказательствах. И именно за это платим такие огромные деньги.
   Николай Степанович развел губы в виноватой, чуть заискивающей улыбке, вновь откинулся на парапет спиной к Неве, и жестом сожалеющего недоумения медленно развел руки еще дальше в стороны, поднимая их вверх, за голову.
  ***
   Выстрела он не услышал. Увидев, как мгновенно остекленели глаза Флеша, отметив появившееся у того над ухом темное пятно, полковник тут же резко скользнул влево, уходя от возможного, посмертного уже, рефлекторного нажатия на спусковой крючок, потом тренированным движением взбросил свое тело над парапетом и спрыгнул вниз, на лед. Провалиться он опасался меньше, чем возможной пули от стороннего, не жандармского снайпера. Лед, впрочем, выдержал.
   Под набережной пришлось простоять минут семь, пока над парапетом не появилось знакомое круглое лицо в пенсне, и голос задыхающегося от бега Берии не произнес:
  - Целы, Николай Степанович?
  - Цел - согласился он, убирая за пазуху браунинг. Лестница-то где?
  - Сейчас, несут уже.
  ***
  Десять минут спустя. Санкт-Петербург. Полюстровская набережная.
   Когда он поднялся по сброшенной веревочной лестнице, солдаты из жандармского эскадрона уже выстраивали оцепление, у трупа суетились несколько человек в штатском.
  - Слышь, Витька - расслышал он из небольшой группки нижних чинов в темно-синих шинелях, стоявшей поодаль - а лихо ты, с чердака-то?
  - Так видимость великолепная, инструмент пристрелян - ответил крепкий парень, похлопав по длинному свертку в руках. И бинокль у меня стоящий, немецкий, с прошлого года трофей. Главное, время прицелиться было, они ж кабы не полчаса толковали. Мы ж в квартире на последнем етаже ждали, как мазурика углядели - враз на чердак, к оконцу. Там, когда наш руки-то поднял - сигнал, стало быть, так я уж в лежке-то приноровился.
   "Он Флеша свалил" - понял Гумилев, и махнул рукой унтеру.
  - Ваше высокоблагородие, старший унтер-офицер особой команды Абакумов! - отрапортовал немедленно подбежавший жандарм.
  - Ты стрелял? - поинтересовался полковник.
  - Точно так!
   В нынешних Отдельных командах Корпуса, при общении с "чужими", даже и жандармскими же офицерами, принята была нарочито показная уставщина, подчас превосходящая даже гвардейскую. Был в этом для постоянно рискующих в облавах и штурмах бойцов какой-то свой шик.
  - Молодец - кивнул Николай Степанович вытянувшемуся унтеру, - отличный выстрел. Фамилию отмечу в рапорте. Кого завалил, знаешь?
  - Точно так, наслышан!
   По виду и тону было понятно, что материалы на Дубинина парень читал, и сейчас его распирает законная гордость за ликвидированного "особо опасного" знаменитого налетчика. Да и выстрел с чердака далеко отстоящего дома напротив был действительно непростым.
  - Что там? - повернулся полковник к подошедшему ротмистру.
  - Труп - пожал плечами Лаврентий Павлович. А в карманах два ствола - в боковом браунинг и за пазухой люгер, плюс три "лимонки". Так что, если б его не наповал...
  - Да уж - согласился Гумилев. Вон, если б не стрелок... Как вас по батюшке?
  - Виктор Семенович, ваше высокоблагородие - рявкнул унтер.
  - Вот-вот. Если б не Виктор Семенович - тут и лег бы. Спасибо братец - он пожал руку Абакумову, взглянул на часы, махнул, отпуская, и повернулся к Берии:
  - Операция?
  - По плану. Когда в бинокль Дубинина засекли, группа в доме выдвинулась на чердак. Ключ у нас был, мы до времени там не следили, но сориентировались быстро. Дворник местный все четко описал, его тоже отмечу. И филеров выпустили. Полсотни человек стянули, из Финляндского и Варшавского управлений. Когда Флеш к вам подошел, они по прилегающим улицам рассеялись. А как вы знак руками подали, им отмашка пошла. Взяли двоих - в моторе на Большеохтинском и у моста, слонялся один. Оба с оружием.
  - Должны еще быть - уверенно заметил старший по званию.
  - Должны - кивнул ротмистр. Но не обнаружили. Может, эти расскажут. Или после где всплывет, там нанятые из уголовных, похоже.
  - Вы тут закончите?
  - Обязательно. Вы на доклад?
   Гумилев кивнул, повернулся, и тяжело ступая, все еще во власти нервного перенапряжения, пошел к машине.
   "К Иванову, молодых офицеров учить - в который раз за последние дни подумал он. Зачем мне все вот это узнавать было?"
  ***
   Войдя в приемную, полковник с удивлением отметил какой-то неправильный вид секретаря, хотя в чем заключалась эта неправильность, определить с ходу бы не взялся. Выглядел тот "не так", и все тут.
  - К его высокопревосходительству - не останавливаясь, бросил он.
   Секретарь, однако, к удивлению полковника вскочил, и быстро выговорил:
  - Никак невозможно, господин полковник.
  - Что? - удивился тот, зная, что генерал распорядился пускать его в любое время.
  - Придется обождать, Николай Степанович - вежливо, но упорно пояснил поручик. Занят. Знаю, что сверхсрочно, знаю, что без доклада приказано, все знаю. Но сейчас нельзя.
   "Вот так - философски подумал Гумилев. И верно, куда теперь спешить? Флеша уже нет, а остальное потерпит. Впрочем - тут же задал он себе вопрос, - я что, надеялся на вечную признательность? Если взглянуть на это отстраненно..."
   Взглянуть получилось. И присев в удобное кожаное кресло напротив генеральской двери, он не отрываясь, на одном дыхании, дописал давно уже складывающееся стихотворение:
  "В ночь, когда Люцифер зажигает звезду мою,
  А луна отливает кровью,
  Я листаю старинную книгу и думаю
  О забытом средневековье.
  
  Время Жиля де Реца, Лойолы и Борджия,
  Но еще и певца Лауры...
  И гляжу неотрывно до боли, до дрожи я
  На цветные миниатюры.
  
  Проплывают соборы с крестами и совами,
  Спорят рыцари и монахи.
  Так смешно и не страшно совсем нарисованы
  Эти виселицы и плахи.
  
  Размышляя об этой эпохе неистовой,
  Я спокоен, мой князь рогатый.
  Ночь пройдет незаметно - читай, перелистывай
  Имена, города и даты...
  
  А луна замирает над миром в прострации
  Оком сказочного гиганта,
  Для которого я - персонаж иллюстрации
  Из безвестного фолианта".
  ***
   Поэт не знал, что как раз в то время, когда он беседовал с Флешем, в Царском Селе скончался Николай II, самодержец всероссийский. И для генерала, уже знающего, что Дубинин убит, первоочередным стало выяснение ситуации во дворце. Впрочем, ждать полковнику пришлось недолго.
   Потом был разговор с фон Коттеном, совместный с ним доклад начальнику Корпуса, отчет... А вечером, выходя из Управления, Николай Степанович услышал от дежурного офицера, что в своем кабинете застрелился генерал-лейтенант Мартынов.
   "Ну вот - подумал он устало, - как и следовало ожидать. Эпоха уходит, перелом. Государь мертв, и тени его правления с ним ушли. Флеш, Мартынов. Коттен остался при деньгах и должности, Глобачев порадовался успеху Охранного департамента... Только надолго ли они, при новой-то власти? Неблагопристойные тайны ушли в прошлое, покушения на княгиню Ольгу не будет... и интриги во дворце пойдут своим чередом. Нет, к черту, хватит, с меня. На курсы, опыт передавать. Пусть молодые при новом государе и начинают".
  ***
  Его высокопревосходительству
  Начальнику Отдельного корпуса жандармов
  генерал-лейтенанту К.И. Глобачеву
  Рапорт.
   Прошу соизволения на перевод в должность заместителя начальника Отдельных жандармских курсов Отдельного Корпуса Жандармов.
  
  Офицер особых поручений
  при Начальнике
  Охранного Департамента ОКЖ
  полковник Гумилев Н.С.
  7.XII.1934.
  Виза:
  "Согласовано"
  Генерал-лейтенант М.Ф. фон Коттен.
  Виза:
  "В приказ по Корпусу"
  Глобачев.
  
  
  Примечания:
  1) Орден Св. Анны 4-й степени. Знак 4-й ст., в просторечии назывался "Клюква" и был первой боевой наградой офицеров. Имел вид золотой медали с красной каймой и крестом в центре, увенчанной красной эмалевой короной. Его носили на эфесе холодного оружия, с темляком орденской (красной с желтой каймой по краям) ленты и с надписью на гарде "За храбрость".
  2) Жировая эмболия - закупорка кровеносных сосудов жиром (в частности, возникает под воздействием ударов по телу человека тупым предметом, вследствие переломов костей, повреждений черепа и т.д.).
  3) Финалы (жарг.) - ассигнации, вообще деньги.
   Стихотворение, помещенное в рассказе, предоставлено уважаемым Гильгамешем - http://zhurnal.lib.ru/g/gilxgamesh/, специально для данного произведения.
Оценка: 4.78*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"