Рястас Юрий Хансович : другие произведения.

Репрессированное детство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

НЕОКОНЧЕННАЯ КНИГА

Вместо предисловия

  
   17 августа 2010 года скоропостижно скончался мой однокашник и старый друг Юрий Хансович Рястас. Ему было 75 лет, все знали его крепким и крупным мужчиной, полным сил. Казалось, ничто не предвещало беды.
   Будучи пенсионером, он не просиживал штаны, забивая "козла", а нашел себя в писательском деле. Успел написать пять книг о жизни рыбаков, о родном мореходном училище. В своей книге "Крутые повороты" рассказал о сложных годах восстановления независимости Эстонии.
   Тогда я ему заметил: "Ведь бывали повороты и покруче. Может быть напишешь об истории своей семьи? О детстве и юности, о невольном знакомстве с далёкой Сибирью, куда вас выслали. Это может быть интересно многим, а уж детям твоим и внукам подавно" Эти же мысли высказывал Ростислав Титов, наш училищный преподаватель и литературный наставник Юрия. И Юра начал работу над своей новой книгой.
   Увы, коварная болезнь распорядилась так, что сердце друга остановилось раньше, чем было завершена рукопись. То, что успел сделать Юра, лежит теперь передо мной. Я попробую разобрать текст, набранный на старенькой печатной машинке, и перенести его на компьютер. Не знаю, появится ли это когда-то в виде книги, но для близких Юрия останется память.
  

Сергей Смоляков

   А теперь слово автору.
  
  
  

Юрий Рястас

РЕПРЕССИРОВАННОЕ ДЕТСТВО

  

"Кто мог пережить - тот должен иметь силу помнить"

А. Герцен

СЕМЬЯ

  
   Я появился на свет 15 декабря 1934 года в семье полицейского на станции Кильтси и был в ней последним ребёнком .
   Мыза Асс (Кильтси) знаменита тем, что являлась родовым поместьем знаменитого русского мореплавателя Адама Иоганна фон Крузенштерна, которого на русский лад называли Иваном Фёдоровичем. Под его командованием, корабли "Нева" и "Надежда" совершили первыми в России кругосветное плавание. Будучи в отставке, адмирал жил здесь и скончался на 76-м году жизни.
   А ещё местечко это знаменито легендой. Вот что писала газета "Русский вестник" 29 марта 1939 года: "Около станции Кильтси, в имении Асс, часто по четвергам появлялось привидение - одетая в белое девушка, поднимавшаяся на мост и бросавшаяся в воду. Лет сто назад в этом имении покончила с собой молодая девушка, покинутая женихом в день свадьбы, назначенной на четверг."
   Семья у нас была дружной. Детьми занималась бабушка ( по маме ) Екатерина. А было нас трое: старшая сестра Эрика, брат Антс и младший - я. Ещё двое мальчиков умерли младенцами, а первая дочь Марьянне скончалась от менингита в возрасте 13 лет. По словам мамы, она была очень хорошей девочкой, прилежно училась, играла на скрипке.
   Сестра с братом уже ходили в школу, а я был предоставлен сам себе, но под наблюдением бабушки. Была она маленького роста, сухонькая, но очень подвижная. Иногда принимала участие и в наших играх. Братец мой был у неё в любимчиках, и мне иногда казалось, что наказывают меня не за мои заслуги. Но всё же была она более доброй, нежели строгой.
   Всё лето проводили мы на улице, бегали по лужам в своих коротких штанах, ловили пиявок в маленьком ручье. За шалости получали положенное, после вечернего "разбора полётов", но это не мешало бабушке посадить меня потом на колени. Погладив мои мои длинные завитки на голове, она тихо говорила: "Живчик ты мой". Её мягкие руки я запомнил на долгие годы.
   Зимой мы катались на лыжах и на санках, в которые впрягали нашу овчарку Треку. Брат держал на лыжной палке кусок колбасы перед носом собаки, что придавало ей резвости. Часто со мной играл и соседский мальчик Каарел. Через много лет я узнаю о его гибели в ссылке на лесоповале в Карелии от удара падающего дерева.
   Когда-то я вычитал о том, что каждый уважающий себя чеченец помнит своих родных до седьмого колена. Это хорошая традиция - гордиться своим родом, помнить о корнях. О себе я такого сказать не могу, хорошо, что помню по именам своих бабушек и дедушек. Вот внуки смогут назвать уже пять поколений,
   Мой дедушка Густав Рястас родился в Вирумаа 28 августа 1871 года. Затем семья перебралась в С-Петербург, там он работал, женился. А в 1908 году вернулся на родину. В ноябре того же года за 450 серебряных полтинников был приобретён земельный участок в 4 десятины и 830 квадратных саженей. На нём был срублен добротный дом и высажены деревья. Дед был добрым, общительным и очень трудолюбивым человеком. Он буквально прирос к своей земле, поднимая сад и огород. Ягоды и фрукты продавал на базаре, куда ездил на лошади, запряженной в двуколку на резиновом ходу. Он очень гордился этим экипажем, сделанным его сыном и моим дядей Отто. Дедушка был участником Освободительной войны и награждён крестом.
   Бабушка по отцу, Анна Хансовна, родилась в Коеру 24 апреля 1868 года. Её я помню плохо. Была она высокой, сухопарой и малообщительной. Даже во двор выходила редко, ссылаясь на недомогание. Соседи говорили, что владела она аж семнадцатью языками. Подтвердить этого я не могу, но приехав в деревню через месяц после её смерти, когда дом был уже разграблен, обнаружил всё же книги на семи языках.
   Мой отец Антс Рястас родился 27 июля 1901 года в столице Российской империи Санкт-Петербурге. Был он высок и и строен, прямые волосы зачёсывал назад. Увлекался верховой ездой и стрельбой из пистолета. В четырнадцателетнем возрасте принял участие в первой мировой войне, будучи кантонистом, т.е. учеником в военном оркестре. Побывал в немецком плену. Участвовал в Освободительной войне и затем служил в эстонской армии. После окончании полицейской школы служил констеблем. Выпивал он изредка и выкуривал только по три папиросы в день после еды. Ремень его ни разу не коснулся моей пятой точки опоры.
   Младшим братом отца и моим дядей, был Отто, 1906 года рождения. Его характер и увлечения были совсем другими, а точнее, влекли его машины и девушки. Совмещая эти два увлечения, он катал девушек на автомобилях, иногда разбивая и сердца, и машины. Машины он же и ремонтировал. А ещё занимался серьёзно лыжами. Поселился он в Раквере, где при бомбёжке в 1942 году был тяжко ранен и скончался.
   Дедушка, видя, что реальных помощников в саду у него нет, сетовал : - "Один сын в белых перчатках - полицейский, другой девок катает. Одна надежда на маленького Антса." Забегая вперёд, скажу, что слова эти оказались пророческими, внук Антс до сих пор живёт в дедушкином доме и работает в том же саду.
   Сын Отто Виллу, 1939 года рождения, пошел по стопам отца. Окончил политехнический техникум, преподавал в школе, но всё свободное время возился с автомобилями. Восстановил разбитую машину отца, затем восьмиместный "крайслер" американского посланника в Эстонии. На нём осуществлял свадебные услуги. Многие годы возглавлял раквересское отделение общества "Уник".
   Своего дедушку по матери не помню. Он умер ещё вв 1916 году. Мама говорила, что её отец, Василий Изотович Иванов, был глубоко порядочным и верующим человеком. Работал на железной дороге обходчиком. Его жена, моя бабушка, Екатерина Иосифовна в молодости была прачкой, а кроме того повитухой, ходила по деревням принимать роды. По слухам, пришлось ей стирать и при дворе, а старинные серебряные ложки, хранившиеся в семье, были подарком императрицы Александры Фёдоровны. У этой бабушки было трое детей: сыновья Иван и Александр, а так же дочь Наталия, моя будущая мама.
   Дядя Иван с молодых лет связал свою жизнь с революционной деятельностью, был близок с Лениным, знал Сталина. После переезда в Эстонию, сменил фамилию на Кивисильд. Трое его детей, Валентина, Павел и Алексей жили в городе Кивиыли. Жизнь сложилась так, что отношений с ними мы не поддерживали, а теперь их уже нет в живых.
   О младшем брате мамы, Александре, ничего не известно. Я пытался расспрашивать маму, но она уходила от ответа. Вообще, когда родители говорили о том, что детям слышать было не нужно, они переходили на немецкий язык.
   А вот игрушек у меня никогда не было, патронные гильзы заменяли мне солдатиков. Самым большим подарком был маленький стол, его сделали к моему дню рождения. Так бы и текло моё беззаботное детство, но надвигались грозные исторические события...
  
  

ТАК БЫЛО ( или БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА)

  
   Уничтожив высшее руководство армии и старую партийную гвардию, красный вождь Иосиф Джугашвили (псевдоним - Сталин ) воспылал дружескими чувствами к Адольфу Шикльгруберу (псевдоним - Гитлер), вождю германских нацистов. Первый был недоучившимся семинаристом, а второй дослужился в первую мировую войну лишь до ефрейтора. Из рассекреченных ныне документов известно о первых попытках сближения ещё в двадцатые годы. Чтобы ничто не мешало этой дружбе, был снят со своего поста нарком иностранных дел М. Литвинов, якобы сторонник "западных демократий. Его место занял В. Молотов, "друг Германии". И с немецкой стороны премьер И.Риббентроп заявил: "Идеологию Германии, Италии и Советского Союза роднит одна общая черта - оппозиция капиталистическим демократиям Запада". 23 августа 1939 года в Москве был оформлен сговор между СССР и Германией, известный как пакт Молотова - Риббентропа. Сталин при подписании сего документа даже проинёс тост: - "Я знаю, как сильно германская нация любит воего вождя, поэтому мне хочется выпить за его здоровье!"
   По планам раздела сфер влияния, миллионы людей загонялись под сталинскую диктатуру, в том числе и народы прибалтийских стран. Никто из простых людей ничего не мог знать об этих планах, тем более догадываться об их последствиях. Не была исключением и наша семья. Десятки лет советское руководство и пропаганда отрицали само наличие секретных приложений пакта, но правда всплыла. В 1989 году. Депутат Верховного Совета СССР от Эстонии академик Э. Липмаа сообщил,что оригинал секретного протокола хранился в фонде секретариата В. Молотова: опись номер 1, папка номер 8, порядковый номер 77-а.
   Руки фюрера были развязаны, после аннексии Австрии, захвачены Судеты, а 1 сентября 1939 года Германи напала на Польшу. Большая политическая спекуляция превращалась в мировую войну. После захвата немцами Варшавы, Молотов шлёт телеграмму Риббентропу: - "Я получил вашу информацию о вступлении немецких войск в Варшаву. Прошу Вас передать правительству третьего рейха мои поздравления." Польша сражалась героически, но силы были явно не равны. А 17 сентября и Красная армия ударила полякам в спину, начинался "освободительный поход" по присоединению западной Белоруссии, части Украины и Бессарабии. Теперь мы знаем о позорном совместном параде в городе Брест-Литовске, который принимали гитлеровский вояка Гудериан и сталинский комбриг Кривошеев. Знаем об уничтожении польских коммунистов, объявленных предателями, и о массовых убийствах польских офицеров в Катыни и в других местах.
   Усилилось и грубое давление на Эстонию. Её обвинили в разрешении на побег польской подводной лодки "Орёл", интернированной в таллинском порту. Требовали заключить пакт о взаимопомощи с Советским Союзом. Для большего устрашения на границе с Эстонией была создана мощная армейская группировка Красной армии в составе 160 тысяч солдат, 700 орудий, 600 танков и столько же самолётов. В то время эстонская армия насчитывала 16 тысяч бойцов, 100 орудий, 30 танков и 60 самолётов. При таком давлении с востока, и отказе в помощи с Запада, Эстония уступила. На её территории появились советские военные базы. СССР попробовал уступок и от Финляндии, но получил отказ. Тогда была развязана война. Финны называют её зимней, советские историки долго вообще старались о ней не говорить, ибо потери были огромными, во много раз больше финских. Часть Карелии и город Выборг отошли к СССР, но советской Финляндия не стала.
   Прибалтике была уготована другая судьба.17июня 1939 года под началом командарма К. Мерецкова начался ввод советских войск, а 18 июня их было на эстонской территории уже 115 тысяч человек.
   Я не историк, мне сложно дать объяснение случившемуся. Споры до сих пор ведут специалисты. Войны между странами Прибалтики и СССР не было, чужие войска вроде бы не вторглись, а вошли по договору. Ну а то, что потребовали создать новое "дружеское" правительство, так об таких фокусах международное право умалчивает.
   Официально Эстония вступила в состав СССР 6-го августа 1940 года. Но к тому времени репрессии против её народа уже шли полным ходом. В Эстонии редко можно найти семью, в которой кто-то не был бы арестован, не замучен в застенках НКВД или не отправлен на медленную смерть в лагеря. Сталинский террор оставил незаживающие раны в душе нашего народа. Были арестованы приезидент К. Пятс и главнокомандующий генерал Й. Лайдонер, многие министры, государственные деятели, военные, чиновники. Их печальная судьба теперь всем известна. Под тот же сталинский топор попали русские жители Эстонии, люди других национальностей. Уничтожали всех "классово чуждых", сеялся страх и покорность среди уцелевших.
  
  

РОКОВЫЕ ДНИ

  
   В нашей семье ещё ничего страшного не произошло, но было как-то неспокойно, приближался конец счастливого детства. Одним из первых эмоциональных восприятий новой власти, был приход двух военных в незнакомой форме. Вели они себя вполне скромно и спокойно. Бабушка дала им молока, а они ей металлические деньги, которыми мы стали играть. Полицию расформировали, отец остался без работы. Он ходил мрачнее тучи, семью нужно было как-то кормить, ведь никаких капиталов не скопил. Удалось устроиться дорожным рабочим.
   К сожалению, с изменением власти, стали меняться и люди. Я, по молодости лет, ничего особого не замечал, а соседи, между тем, начали друг на друга "стучать". Причины были разными. Одни боялись за себя и поэтому торопились обвинить в чём-то других, кого-то мучала зависть или злость за прошлые обиды. Кто-то мог донести и потехи ради. Подонки, доносившие в НКВД, подтверждали правильность старой пословицы: "самое сладкое блюдо для эстонца - другой эстонец".
   И вот уже пошли слухи о пропаже людей. Ночью приезжали военные и увозили с собой арестованных. Говорить об этом вслух боялись. Скажи, что Сталин плохой, а при старой власти было лучше, и пуля в затылок тебе обеспечена. Процессы над "врагами народа" в СССР породили шпиономанию. Человек объявлялся агентом стольких разведок, сколько языков он знал. Хотя мой отец кроме родного владел ещё русским, польским и немецким, судьба его пока хранила.
   Раньше беда настигла дедушку. Человек, по тем временам технически грамотный, он установил на крыше своего дома в Мяэтагузе громоотвод. И вот когда там остановилась небольшая советская воинская часть, четверых бойцов поселили к деду. Самый бдительный из них принял громоотвод за антенну, а деда естественно за вражеского агента. Три здоровяка ногами избили пожилого человека, повалив его на пол. Бывший питерский рабочий на себе почувствовал, что "у советской власти сила велика". Пока из соседнего дома прибежал командир, прекратить этот самосуд, деду сломали два ребра и выбили глаз. Писать об этом и сейчас страшно. Жаль и деда, и тех задолбанных пропагандой солдат.
   Однажды зимой мы с мальчишками играли на дворе и заскочили погреться в соседскую кузницу. Там двое незнакомых мужчин о чём-то говорили, до меня донеслась фраза: - "мы этому Рястасу ещё покажем!". Прибежав домой, рассказал об этом маме и, вопреки ожиданию, был наказан за подслушивание. Этот случай мне доведётся снова вспомнить через 49 лет, знакомясь с "делом" отца.
   Наступило жаркое лето 1941 года. У людей уже выработалось животное чувство страха. Все боялись ночного требовательного стука в дверь.
  
  

АРЕСТ И ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА

  
   14 июня 1941 года... Черный день в истории эстонского народа и несмываемое пятно позора сталинского режима. День народной скорби на долгие годы. В одну ночь по всей территории Эстонии было схвачено свыше 10 тысяч человек. Мужчин отделили от женщин и детей, их затолкали в вагоны для перевозки скота и отправили в лагерь смерти Сосьва на Урал. Женщины с детьми в таких же вагонах отправились в Кировскую, Новосибирскую и Томскую области. Все мужчины, за редким исключением, погибли суровой зимой 1941-1942 года. Многие женщины и дети остались под безымянными холмиками сибирской земли.
   В жизни есть события, которые не стираются из памяти, и я отчётливо, до мельчайших подробностей, помню ту трагическую ночь. Стояла тихая и тёплая погода. Мы с братом спали детским, безмятежным сном, когда в двери нашего деревянного дома резко постучали. Бабушка открыла дверь и люди в форме, но по-бандитски, ворвались в дом. Чьи-то чужие руки вытащили меня из кроватки. "Вставай, гадёныш!" - произнёс человек в синей форме с винтовкой в руках. Разбудили и брата. Мы натянули свои короткие штанишки и под конвоем, как преступники, проследовали в соседнюю комнату, где уже находились бабушка, папа, мама и сестра Эрика. Отец был спокоен, хотя и побледнел лицом. Догадывался, что может быть разлучён с семьёй надолго, а то и навсегда.
   Операцией руководил старший политрук, украинец небольшого роста. Я ничего не имею против украинцев, со многими позднее дружил, но это был зверь в человеческом облике. На сборы нам он дал 20 минут, ничего практически не разрешил взять с собой. Мама, свободно владевшая "великим и могучим" языком, высказала ему в крепких выражениях всё, что он засужил. Но я тогда этого понять ещё не мог. Нас вывели во двор и усадили в старенький, видавший виды грузовичок. Рядом уселись конвоиры. Рядом с домом собрались редкие соседи, они не скрывали слёз, а старый коммунист Аксель плакал навзрыд. Он знал, что от смерти не спасал и партбилет.
   На станции нас разместили в приспособленные для перевозки арестантов товарные вагоны. Отца с нами уже не оказалось. Нам с братом "повезло", мы примостились, у забранного решеткой окошка, на деревянных нарах, которые тянулись в два ряда вдоль вагона. В полу между нарами была дыра, сантиметров 10 диаметром, для выброса испражнений. На нарах могли улечься аж 54 человека.
   Так везли раскулаченных в начале 30-х годов, затем шпионов и вредителей в конце 30-х. Советский писатель Василий Ажаев, прокатившийся сам таким образом, от Москвы до Владивостока, описал это в романе "Вагон".
   В истории ещё не бывало такого преступления, за которое были наказаны миллионы людей, обречённые в суровых краях на страдания и смерть. Бабушку не выслали вместе с нами, видимо план уже был выполнен. Но она умерла от горя и одиночества зимой 1943 года.
   В подтверждение зверской сущности заранее спланированной акции против эстонского народа сошлюсь на на зловещий по содержанию документ, который называется "Инструкция о порядке проведения операции по выселению антисоветского элемента из Литвы, Латвии и Эстонии". Подписал его заместитель наркома Госбезопасности И.Серов, который при Ежове был начальником расстрельной команды. Дата подписания 11.10.1939 г., т.е. через 51 день после подписания советско - германского пакта и через 15 дней после заключения договора о размещении советских военных баз на территории Эстонии. Пункт пятый данной инструкции предусматривал отделение главы семьи от других её членов. Мужчин везли в вагонах с маркировкой "А", т.е. арестованные. На вагонах для женщин и детей стояла буква "В" - высылка. В приказе цифра высылаемых значилась, как 10 100. Фактически было выслано 10 157 человек, план, как это полагалось, был перевыполнен.
   Депортация 1941 года фактически уничтожила культурную, политическую и военную элиту страны. Не потому ли в 1944 году от советских "освободителей" так много людей побежало в соседнюю Швецию, рискуя жизнью на море?
   Высылка и аресты были мощным воздействием, убеждающим в невозможности какого-либо сопротивления. Перед тем, как покорять другие народы, нужно было сделать безропотно покорным свой. Поскольку в те времена СССР помогал республиканской Испании, то и анекдот ходил в тему:
   - Ты знаешь, Барселону взяли ?
   - А кто это такой ?
   - Это город такой !
   - Уже целыми городами берут ?
   Увы, брали не только городами. В Сибирь и среднеазиатские республики были целиком высланы немцы, чеченцы, крымские татары, турки месхетинцы и другие народы.
   Наша семья оказалась в вагоне без вещей, денег и еды. Хорошо, что крёстная успела сунуть матери головку сыра, он здорово поддержал нас в дороге. Кажется, я до сих пор ощущаю его вкус. А сама крёстная погибла позже в водах Финского залива, спасаясь от "освободителей".
   От других людей в вагоне мы узнали, что кому-то на сборы давали времени побольше, а солдаты даже подсказывали: "В Сибирь вас повезут, берите тёплые вещи" Люди,вынужденные по чужому приказу творить зло, всё же пытались оставаться людьми. Женщины ещё не могли себе представить, в каком положении они оказались, что именно их ждёт впереди. Это был даже не страх, а какое-то оцепенение.
   Под громкие причитания и тихие слёзы, с лязгом закрылись двери вагона. Гудок паровоза раздался, как прощальный или поминальный крик. Скорбный поезд тронулся. Позади оставалось беззаботное детство, впереди длинная дорога и полная неизвестность. С тех пор у меня в жизни два измерения, до 14 июня 1941 года и после. Мне было шесть с половиной лет.
   В начале пути на остановках к составу прицепляли новые вагоны, число высылаемых всё добавлялось. Стучали колёса, и поезд уходил на восток. Стояло жаркое лето, воздух в вагоне стал спёртым. Нам с братом около окошка было легче дышать, но зато мы "загорели" от угольной сажи, выбрасываемой из паровозной трубы. Тащился поезд медленно. При остановках на больших станциях, открывалась тяжелая вагонная дверь и появлялся армейский бачок с кашей. По эшелону прошел слух, что если дадут красный кисель, то его ни в коем случае пить нельзя. Им, дескать, коммунисты своих врагов уничтожают. Но десертного киселя нам давать никто не собирался, хотя НКВД отравлением вовсе не гнушался.
   Особенно трудно было женщинам, воды для элементарной гигиены не давали совсем. Мы удивлялись тому, что в России все станции носят одинаковое название "Кипяток". Так в то время крупными буквами были обзначены места на перроне, где можно было набрать кипячёной воды.
   В Свердловске (ныне Екатеринбург) вагоны с мужчинами отцепили от состава, их путь лежал далее на Сосьву. И тут же мы увидели на стенах лозунг "Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!" Значит к нашим бедам добавилась ещё одна - война! За Уралом остановки стали более частыми и продолжительными, мимо шли эшелоны с войсками. Мама, ходившая за кипятком, сообщила кое-какие подробности о нападении Германии. Вскоре умерла в нашем вагоне восьмимесчная девочка, тело её, завёрнутое в простыню, передали охране. Сколько потерь ещё впереди ?
   Около месяца тряслись мы в вагоне. И вот, конец сухопутного маршрута - Новосибирск. Говорят, что это красивый город с прекрасным оперным театром. Нам ничего увидеть не пришлось. Далее предстояло плыть на речном пароходе по одной из крупнейших в мире рек, по Оби. Вода здесь мутная, желтоватого цвета, но богатая рыбой. Рыба эта спасала от голодной смерти не одно поколение ссыльных.
   На пристани Коломино Колпашевского района "фашистов" уже ждали. Местные возчики были явно разочарованы, увидев вместо страшных верзил измождённых женщин и детей. Кто-то возможно вспомнил, что и сам попал сюда аналогичным способом. Нас рассадили по телегам, запряженным низкими лошадями монгольской породы. Мы с братом с удовольствием плюхнулись на приятно пахнувшую свежескошенную траву. В километре от берега начинался крутой подъём, который местные называли Коломинской горой. Тут взрослые пошли пешком, а возницы стали подбадривать лошадей. Но вот дорога пошла ровнее, женщины вновь забрались на телеги.
   О российских дорогах написано много нелестного, а тут было вообще только некое подобие дороги. Трясло и бросало нас нещадно. Такое впечатление, что колёса телег квадратные. Это называется сибирским трактом. Но на ровных участках кони бежали довольно шустро.
   Сибирь встречала прекрасной погодой. Солнце стояло непривычно высоко и ярко светило.Яркая зелень трав радовала глаз, разве могли мы в тот момент представить, что вскоре придется узнать их и на вкус. Но вот вдали показались дома. 13-го июля, около полудня, въехал наш обоз в большой, застроенный одноэтажными домами, посёлок Коломинские Гривы. Всего было доставлено сюда 264 человека, среди которых оказалось всё же трое мужчин. Это Николай Ваттер, Мартин Виннал и Юри Аули. Женщин было 108 и детей 149. По три ребёнка было в тринадцати семьях, а в четырёх и по четыре. Здесь всем им предстояло теперь перенести голод, холод и нищету. И узнать, насколько страшен местный гнус и как мучителен долгий рабский труд.
  
  

МЕСТО ССЫЛКИ

  

0x01 graphic

Современная карта места ссылки

  
   Посёлок Коломенские Гривы стал местом ссылки для эстонцев, литовцев и немцев. Всех привезли примерно в одно и тоже время. Место это называлось так из-за местных холмов, иначе грив. Жили тут русские, привезённые в тридцатых годах с Алтая, где шло тогда раскулачивание. То есть были они тоже репрессированными. А остальных, "вольных", можно было сосчитать по пальцам: комендант, директор школы, директор МТС ( машинно-тракторная станция), главный инженер той же станции, главный бухгалтер да ещё их жёны.
   Дома разделялись на "пятистенки", в них жило по две семьи, и на обыкновенные. Были даже и землянки. У четырёх местных улиц официальных названий не было, но народ одну из них считал Центральной, другую Зелёной, третья звалась Тундрой, а четвёртая так и осталась безымянной. На Центральной, среди изб, расположена контора колхоза "Родина". А ещё на ней же были библиотека, комендатура, общежитие для тех школьников, кто жил в отдалённых деревнях, сама школа, магазин и сельсовет. Напротив конторы колхоза стояла деревянная арка, которую по праздникам украшали красными флажками. Улица, называемая Тундрой, была самой длинной, она опоясывала весь посёлок полукругом. На ней расположены две скотоводческие фермы, контора ещё одного колхоза "Культура", детские ясли, колхозный амбар и жилые дома.
   Был в посёлке и третий, самый бедный колхоз - "Серп". Его колхозники жили в землянках, у них было плохо не только с хлебом, но и картофеля не хватало. Ещё недавно на месте землянок была тайга, это поселение возвели сосланные на социалистическое перевоспитание русские люди.
   Самый крупный колхоз "Родина" возглавлял Сидор Пахомович Черкасов, председателем "Культуры" был Кирилл Иванович Ведяпин, именно к нему нас и определили.
   Это до 1917 года Россия была крупнейшим производителем зерна. Её экспорт составлял более 30% мирового. Даже после разрушительной гражданской войны и страшного голода 1921 года, страна быстро оправилась. При НЭП-е активно развивалось кооперативное движение на селе, ежегодный прирост сельхозпродукции составлял 10 %. Прекрасные учёные, такие как А.В. Чаянов и Н.И. Вавилов, успешно развивали аграрную науку.
   Но вот начался страшный сталинский эксперимент на просторах России, страны традиционно крестьянской. Арестованы, а то и расстреляны многие учёные. Самые успешные крестьяне миллионами раскулачивались, ссылались, уничтожались. Те, кто кормил страну, оказались "врагами народа". В советской печати про учёных, которыми должно было бы гордиться, писали: " лакеи мировой буржуазии, отрепья русской интеллигенции... мелкобуржазные последыши.." и т.п. Только в 1987 году приговоры были отменены, когда никого из осуждённых давно не было в живых.
   Колхоз "Серп" и создавали привезённые сюда в лютый февральский мороз раскулаченные страдальцы. Что им пришлось пережить, трудно описать словами. Да и не любили они сами на эту тему говорить. На первых порах они просто рыли в снегу туннели и застилали их пихтовыми ветвями, это едва спасало от мороза. Из-за нехватки муки в тесто добавляли древесные опилки. Началась цынга. А нужно было корчевать лес, готовить пашню. Выжили не все.
   Я оказался в Сибири в коротких штанишках, выручало то, что было лето. Но голод мучал. Поселили нас в русской семье. Хозяином был колхозный плотник Николай Иванович Ведяпин по прозвищу Моргунок. Веко его левого глаза постоянно дёргалось, сказывалась контузия, полученная ещё во время русско-японской войны 1905 года. Их было шестеро: старики, их дочь Наталья с мужем и двое детей. Добавилось нас четверо, итого 10 человек на 20 квадратных метров.
   Достопримечательностью посёлка были плотины. Одна большая принадлежала МТС, маленькая - колхозу. На ней летом стирали бельё, набирали и носили коромыслами воду для питья. А на другой стороне запруды в грязи лежали, похрюкивая от блаженства, свиньи, да коровы размахивали постоянно хвостами, отгоняя слепней и мух. Чуть подальше от коров и наша бесштанная мальчишеская команда отводила душу в мутной, тёплой воде. Плавать почти никто не умел, но барахтались в воде с большим удовольствием, с криками и визгом. Погрузиться в воду с головой - значило нырнуть. Одно из таких ныряний чуть не закончилось для меня трагически, голова застряла между корнями притопленного кедрового пня. Меня за ноги вытащила из воды соседская девочка Манька Гамазина. Сейчас о ней, может быть, рассказали по телевидению, а то и наградили бы медалью "За Спасение Утопающих", а тогда мы сей факт постарались огласке не придавать. Ведь запросто можно было схлопотать и другую "награду".
   Хотелось бы остановиться на взаимоотношенях местных с вновь прибывшими ссыльными. Встретили нас хоть и довольно приветливо, но настороженно. Может чуть завидовали, что нас привезли летом, расселили по домам. Да и одежда наша несколько отличалась - иностранцы всё же.
   Приходилось слышать о том, что к ссыльным относились плохо. Не могу подтвердить такие утверждения, многие нас старались поддержать, чем-то помочь. Русская душа постепенно открывалась своими лучшими сторонами. Ну, а процент негодяев среди разных наций примерно одинаков. Поняли люди со временем, что никакие мы не фашисты, а такие же жертвы сталинского произвола, как и они.
   Меня всё время мучает вопрос, приняла бы эстонская семья из шести человек ещё четверых на свои 20 метров? Адресую этот вопрос тем, кто сегодня разыгрывает национальную карту...
   Когда-то в здешних краях отбывал ссылку и сам товарищ Сталин. Батюшка царь, он же Николай-кровавый, оплачивал ему питание, квартиру и прочие расходы. Будущий вождь народов пять раз бежал из ссылки, видимо плохо охраняли. А вот из нашего посёлка была только одна попытка бежать. Рванул молодой литовец Витаутас Крапонас. Его отловили уже в центре страны и отправили ещё севернее.
   Но была ещё красивая легенда о побеге красавицы эстонки, которой помог в этом молодой сотрудник НКВД, в неё влюблённый. Она потом оказалась в Америке, где написала обо всём этом книгу. Но этого не произошло - легенда..
   А был зато комендант Иван Иванович Швецов, призванный неусыпно следить за ссыльными, охранять их "покой и сон". Как и положено, был он высок, широк в плечах, груб и неотёсан. Про образованность тоже говорить не приходится. Но если в русском языке был слаб, то командно-матерным владел в совершенстве. Писал без ошибок он только два слова: лейтенант Швецов. Любимое его выражение: - "Вот я имям фвашистам покажу".
   Расскажу про один случай, произошедший с этим комендантом. Была у нас эстоночка Валли Симпсон, весёлая любительница разных хохм и розыгрышей. Столкнулась она как-то на пристани Коломино с нашим надзирателем. Не ожидая ничего хорошего, бросилась от него бежать, он за ней. Видя, что не убежать, бросилась Валли с дебаркадера в холодную воду реки. Он за ней, забыв в порыве чувств, что плавать-то не умеет. Тонущее начальство пришлось извлекать при помощи багра. А Валли удалось пережить ссылку и вернуться на родину.
   Ссыльные были естественно ограничены в передвижении. Ходить даже в соседние деревни запрещалось. От посёлка можно было удалиться не более чем на 3 километра, но мы иногда чуточку "забывались". Каждый ссыльный старше 16 лет должен был ежемесячно отмечаться в комендатуре. В деревню Васильевка, где был кирпичный заводик, попадали по специальному пропуску из комендатуры.
   Местные отмечаться не ходили, но паспортов у них тоже не имелось. И был у них свой "ангел-хранитель", похуже нашего коменданта, налоговый инспектор Макаров. Ограниченный Шевцов казался по сравнению с ним положительным героем. Рыжий, с конопатым лоснящимся лицом, смахивал Макаров на борова. Носил при себе постоянно затёртый портфель, а в нём толстую амбарную книгу. Она содержала длинный список должников по молоку, мясу и шерсти. Тут не забалуешь!
   Налоги во время войны были такими: - с коровы 13 кг топлёного сливочного масла и 46 кг мяса, - с овцы 1,6 кг шерсти и полторы овчины, - со свиньи старше полугода шкура. Куры не облагались налогом. Был и денежный налог, но поскольку у нас денег не было, его величина мне не известна.
   Про Макарова гуляло немало баек, где правда, где нет и не понять. Так говорили, что старуха, которую он достал своими проверками, пустила его в хлев считать овец и подпёрла дверь снаружи. Ревел он там зверем, вдоволь надышавшись навозом. В другой раз солдатка, у которой он требовал долг по шерсти, задрала подол и сказала: " Стриги! Нет у меня другой шерсти!"
   Начиная с 1942 года в армию стали забирать и раскулаченных. Тракторист Николай Лепишев ушел в танкисты. Его танк подобьют под Ленинградом, а он, получив интимное ранение, будет полностью комиссован. По случаю счастливого возвращения из страшной мясорубки живым воин устроил во дворе родного дома торжество. Среди гостей оказался и Макаров. Вот тут-то женщины и пожаловались танкисту, что нет им житья от супостата с портфелем. Во время своих рейдов тот от баб требует не только выпивки с закуской. Лепишев разобрался с тыловой крысой быстро, выволок его из-за стола и поддал ногой, обутой в кирзовый сапог, промеж ног. Громко при этом повторяя: " Это тебе за молоко, это за шерсть, а вот это за мясо" Понятно, что был Макаров лишь винтиком большой и страшной машины, но человеком можно быть и и здесь.
   Ну и ещё немного об этом герое. Когда у нас узнали о смерти американского президента, председатель сельского совета Василий Овчаренко на совещании активистов сказал: " Товарищи, должен сообщить вам печальную весть, вчера умер Рузвельт", Макаров тут же начал листать свою книгу и пояснил другим: " Может должен чего остался "
   Бесплатную советскую медицину в посёлке представляла амбулатория под началом фельдшера Веры Ивановны Чистяковой. Неожиданно заявился к ней на приём дед Чибисов. Был он силён не по возрасту, нагрузив сани дровами, пробовал всегда сдвинуть воз сам, коли получится, то и лошадь потянет. А тут что-то осложнения начались при малой нужде. Осмотрела его Вера, выслушала и говорит: " Анализ нужно сдать, урину проверим."
   " А что за урина такая ?"
   " Просто моча это, дедушка. Проверим сколько в ней солей и сахара"
   " Так откуда же им взяться, доченька? У нас в сельпо уж давно ни соли, ни сахару нет"
  
  

МЕСТНЫЙ УКЛАД ЖИЗНИ И БЫТ

   Те, кто десятилетием раньше пережил муки высылки, к нашему приезду уже жили избах. Сбиты они были по углам "в крест" из ошкуренных пихтовых брёвен, толщиной более 20 сантиметров. В каждом бревне вырубался паз для утепления стен мхом. Фундаментов не было, просто по углам ставили чурбаны из лиственницы, она не гниёт. Под пол ложили толстые балки, сам пол состоял из широких толстых досок. Потолочные балки были потоньше, их называли "матками". Стропила ставили под углом 45 градусов и крышу стелили из тесовых досок " в разбежку". Когда сруб немного оседал, окосячивали окна и двери. Обычно в избе было 2-3 окна, прмерно 1,2 на 0,8 метра. После этого дом ещё утепляли. Пазы между брёвен заполняли глинянным раствором. И наконец делалась русская печь, вещь в Сибири незаменимая. В ней пекли хлеб, варили борщ и кашу, на ней грелись и лечили радикулит, на печи спали и варили брагу. Зимой за печкой держали кур.
   Изнутри все избы были похожи, как братья-близнецы. При входе справа русская печь, слева на табурете бочка с водой, а на её крышке ковшик. Посреди избы большой обеденный стол грубой работы, вокруг которого скамейки. Вдоль стенок металлические кровати, покрытые домоткаными покрывалами, в головах высоко взбитые пуховые подушки. К печи пристроена плита "голландка". В заднем углу под потолком - икона, обрамлённая по краям вышитым полотенцем.
   Нельзя сказать, что народ был шибко верующим, да и власть религию преследовала, но старые люди перед тем, как сесть за стол, крестились обязательно и детей заставляли тоже. Изобилия, о котором любили говорить вожди, в домах конечно не было. "Щи да каша - пища наша", бывало молоко и кусок солёного сала. Утром в протопленную печь ставили чугунок со щами, затем наливали их в большую деревянную миску. Ели деревянными же круглыми ложками. Под ложкой придерживали кусок хлеба, чтоб не капало. После трапезы ложку облизывали. Крупу для каши из зерна делали сами. Для этой цели имелась крупорушка, сделанная из двух кедровых чурбаков. Между ними набивали куски разбитого чугуна. В верхнем имелось отверстие в центре, куда насыпалось зерно, и ручка для вращения.
   Был в поселке и магазин, ломившийся от изобилия отсутствия, т.е. с пустыми полками. Поэтому народ обходился, как мог. Чай пили, заваренный сушёной морковью или листьями смородины. Вместо мыла для стирки использовалась осиновая зола. На курево мужики использовали самосад, табак, который сами вырастили, высушили и порубили в корыте, а спички заменяло кресало, прозванное "катюшей". Зубы чистили берёзовым углем, а молодежь жевала битум или хвойную "серу". Если свой очаг погас, бегали с чугунком к соседям за угольками. Туалетную бумагу в те времена заменяли газеты. Но областная газета "Красное знамя" приходила всего в трёх экземплярах, а районная "Ленинское знамя" в десяти. Они нужны были на самокрутки или "козьи ножки" курильщикам. Да и опасно было ссыльному идти в сортир, разминая в руках листок с портретом вождя, статья 58 уголовного кодекса имела части на все случаи жизни. Не дай Бог, проведёшь усом генералиссимуса по своей контреволюционной заднице. Летом выручал лист лопуха, зимой было сложнее. Так что в "дикости" своей был виноват не народ, а те, кто привёл его к жизни, в которой не было понятия о привычных теперь вещах: мороженом, тортах или шоколаде.
   Почти в каждом дворе стояла баня. Издавна русский народ без неё не мог обходиться. Первые упоминания о бане относятся аж к 907 году. В договоре с Византией русичи обеспечили себе право по прибытию в Константинополь пользоваться баней: "и да творят мовь, елико хотят." Самая древняя баня, "по-чёрному", называлась так потому, что очаг её трубы не имел. Дым выходил через проём двери наружу, и само помещение было от копоти чёрным. Сохранились такая банька и до сих времён. Кроме полок для сидения в ней стояли две кадки, одна с холодной водой, а в другой воду грели горячим металлом, чаще всего это был старый трак от гусеничного трактора, разогретый до красна. Когда вода была согрета, а дрова прогорели, на каменку бросали пару шаек воды, чтобы выгнать угар. Это называлось "опарить баню". На первый пар шли мужики, обычно втроём, и пропотев, остервенело хлестали друг друга вениками. Зимой любили выскочить разгорячёнными на снег и поваляться в нём, чтоб пар клубился. Интересно то, что никто не заболевал при этом, хотя мороз трещал иной раз за 50 градусов.
   Имела баня и иное назначение. В ней бабки-знахарки делали женщинам аборты, запрещённые законом. Тут же варили самогонку, что тоже было запрещено. Зимой прятали от лютого мороза ягнят, что так же немаловажно. Более современных бань было мало, скажу, что на Тундре баня "по-белому" была только у деда Лоткова.
   Был при каждом дворе огород, максимальный размер его 45 соток. Основной огородной культурой конечно была картошка, а кроме неё сажали всё, что росло: капусту, морковь, красную свеклу, огурцы, помидоры, репу, лук, чеснок и мак. Последний нужно было сеять осторожно, если вдруг дед Болдырев увидит, то не взойдёт, "глаз у деда тяжелый". Такая на селе примета была. Огурцы ели и свежими, и на зиму солили. Помидоры же не вызревали, их срывали зелёными и клали на полку краснеть. Капусту тоже употребляли в свежем виде, а также солили вилками в бочке. Зимой приходилось эти вилки вырубать топором. Летом всё хранилось в погребе, а зимой роль холодильника выполняли сени, их в Сибири часто называли коридором. Там на полках стояли чашки с молоком, стояла кадка с квашеной капустой, хранилось солёное сало и висели в мешочке мороженные пельмени. Зима в Сибири длинная, так что старались запасти всё возможное. А люди эти пережили такой голод, что выжили чудом. Надеяться они могли только на самих себя, государство у них привыкло только отбирать. Великий экономист Адам Смит романтично называл деньги "колесом обмена", но тут это колесо не крутилось, денег просто не было у здешних людей. Но был картофель, а стало быть от голода не помрём. Ста блюд из картофеля я не назову, как специалисты, но вспоминаю драники, которые пекли в голодное время прямо на плите. И у нас со временем на столе будет всё, как у местных, но в первое время мы были обречены на голодание.
   Были во дворах и загоны для скотины, там держали корову и овец, свиней и кур. Свинью забивали к октябрьским праздникам, а кур на зиму переселяли в избу. Те, у кого имелась корова, топили молоко и делали творог. Для изготовления масла была специальная маслобойка, жестяной цилиндр с поршнем. Гоняй его рукой вверх-вниз и сливки превращаются постепенно в сливочное масло.
   Одевался местный люд просто и скромно. Одежда в основном из холстины, которую многие ткали на дому. Сапоги мужики тоже изготовляли сами, а те, кто постарше носили сибирскую обувку под названием "чирки". Зимой на работу одевали стёганные ватой штаны и овечьи полушубки, обували меховые пимы, а на голову лучше всего подходила ушанка из собачей шкуры. Руки согревали варежки-лохмажки. Кроме кожаной обуви, в ходу были калоши, а вот лаптей я здесь никогда не видел.
   По характеру своему, местные были добрыми, душевными и хлебосольными людьми. Стоило войти в дом во время трапезы и пожелать приятного аппетита, как в ответ раздавалось: - "Кушать с нами". Были такие, кто гостепреимством злоупотреблял, но их могли и не пригласить. А вот грамотности людям явно не хватало, женщины были очень суеверными. На полном серьёзе говорили в посёлке о том, что бабка Цепеняиха по ночам превращается в свинью и ходит по соседским огородам. Сын местного охотника Гладинцева, Иван, якобы ткнул вилами эту свинью, а утром у старухи в боку были три дырки. Был и другой слух, будто ночью в посёлке поймали парни белую кобылицу и подковали её, а потом видели на руках и ногах Цепеняихи подковы.
   К весне, из-за нехватки витаминов, у многих появлялись фурункулы и специфическая болезнь золотуха. Страдали и болезнью глаз - трахомой. Местные острословы отразили это в частушке:
  
   Ох, милый мой, на глазах у тебя гной,
   А за ухом золотуха - замечательный какой !
  
   В лечении этой самой золотухи, бабки-знахарки были серьёзными конкурентами фельдшеру Вере Ивановне. Сеанс лечения проходил следующим образом: знахарка брала лучину, зажигала её и подносила к больному месту. Дуя в направлении больного, приговаривала: "огонь горючий, возьми летучий". Трудно в это поверить, но через три сеанса коросты высыхали и отпадали, болезнь проходила.
   Но время было такое, что в глубине души у каждого жил страх. Опасались слежки и доносительства. Аресты были делом обычным, а там "был бы человек, статья всегда найдётся". Белый генерал А.И. Деникин в эмиграции напишет : - "Русский народ живёт в порочном круге насилия и страха. Страх залезает под крыши дворцов советских сановников и в хижины трудового народа, растлевает человеческий ум и калечит душу."
   Зять нашего хозяина Николай Спиридонов донёс на семнадцатилетнего эстонского паренька Валдека Ямса. Они вместе ремонтировали трактор ХТЗ и при установке блока двигателя, между ним и картером вместо прокладки, которой не было, положили пять слоёв газеты "Ленинское знамя". Парень заметил при этом, что всё - старьё и только газета новая. Взяли парня в ту же ночь и больше о нём мы ничего не слышали.
   Сталинский нарком Лаврентий Берия мечтал о том, чтобы информатором его ведомства стал каждый третий житель страны. Не дожил. После развала СССР из рассекреченных документов стало известно,что стукачём был только каждый десятый.
   Местные рассказывали, что репрессии 1937-38 годов их затронули мало, а вот в Колпашеве расстреливали сотнями. В 1979 году обвалился берег Оби в центре Колпашева. Со стороны реки стало возможным увидеть множество человеческих останков. Это поработало перед войной местное отделение НКВД. Жертвы засыпали в траншеи тут же и думали, что следы скрыты навсегда.
   В те годы я не слышал ни разу политического анекдота, а почему, понял позже, услышав такую шутку: "проводится конкурс анекдотов про Сталина, первый приз - 25 лет, две премии по 10 лет."
   На первых порах больше всего мучал голод. Есть хотелось постоянно. В желудке урчало, в висках стучало, в голове мутнело, донимала тошнота. Привезённые вещи обменивались на картошку, но у нас и вещей не было, а денег тем более. Под бодрые слова вождя о том, что с голодом, мучевшим народ при царе и помещиках, покончено навсегда, мы првратились в травоядных животных. В пищу пошла лебеда и крапива, свекольная ботва, и щавель считались деликатесом. Травы вокруг посёлка значительно поубавилось, её съели несчастные наши люди. Хлебные карточки выдавались только работникам и служащим государственных предприятий, на их можно было получить свою норму тёмного хлеба в сельмаге.
   Первым, с кем я здесь познакомился, был русский мальчик по имени Гоша. Был он чуть старше меня, но из-за рахита в росте от меня отставал. При худеньком тельце, голова казалась большой, ручки тоненькие и ноги "колесом". Жил он в землянке, внутри довольно просторной. Семья состояла из двух стариков, отца Максима, матери Валентины, и троих детей. Гошин брат Сергей был старшим, а сестрёнка Зоя младшей. Верховодила в семье бабка, сухая женщина с визгливым голосом, а дед трудился на колхозной пасеке. Отец был конюхом, мать работала в детских яслях, брат Сергей в полеводческой бригаде. На обед садилась эта семья вокруг большой чашки со щами. Бабка крестилась, заставляя детей делать это так же, все ждали бабкиной команды: "Зачинай!" Если Гошка опережал команду, то бабка со словами: "Ах ты рожа!", врезала ему ложкой по лбу. После обеда все снова крестились, благодаря Господа за хлеб насущный.
   Пытаясь меня развлечь, Гоша без труда закидывал свои тощие кривые ноги за голову, но мне почему-то было не смешно, а страшновато. Любил он играть в карты. Настоящих карт не было, и брат ему изготовил бумажные, на прямоугольничках была нарисована масть и написано: "король", "валет" и т.д. Он очень не любил проигрывать, а потому держал под задницей нож, но мог и за топор схватиться.
   Кроме голода, была проблемой и теснота, жить вдесятером в одном помещении стало невыносимо. Тогда перебрались мы через дорогу к солдатской вдове Груне Коломеец. Дородная и круглолицая, была она то, что называют "кровь с молоком". Но и там задержались недолго,так как появился у Груни помощник по дому ( и не только) немец Конрад. Покидая этот дом, брат мой Антс сочинил частушку:
  
   Конрад с Грунькой за трубой загибают хрен дугой,
   Конрад с Грунькой на полу гонят дёготь на смолу.
  
   Зиму жили в колхозных яслях, потом ютились в хомутной мастерской. На несколько лет обосновались у Анны Петровны Лепишевой, сыновья которой были в армии. Эта простая русская женщина многое перенесла сама и нам сочувствовала. Первым к ней с войны вернулся Николай, средний сын, гораздо позже старший Иван, которого почему-то все звали "власовцем". А вот младшего Владимира ей дождаться не удалось, сгинул он от голода в так называемой "трудовой армии".
   За девять лет сменили мы места жительства пять раз и, изрядно помотавшись по чужим углам, решили завести своё жильё. Купили на послереформенные деньги завалившийся домик у старика Болдырева, а при нём - большой огород на 45 соток. Появилась своя картошка, а с ней прибавилось возможностей. Антс изобрёл и смастерил тёрку, на которой картофель перетирали. Затем делали крахмал на продажу, люди брали его охотно для варки киселей из лесных ягод. Завели мелкую живность, и мелкая картошка пошла на корм свиньям да курам. Жареный картофель был нашим излюбленным блюдом, но вот масло бывало не всгда.
   Когда учился я уже в шестом классе, во время зимних каникул, поехали мы лес рубить для дома. Напилили пихтовых брёвен, на колхозном быке вывезли их на поляну и сложили в штабель. Позже тракторист Александр Иванович Чирков привёз брёвна в посёлок. Летом начали строить дом. Делалось это методом "помощи". Вечером обходили плотников с просьбой прийти помочь. Утром приходили мужики, и начиналась работа, по окончании которой выставлялось угощение. И, нужно сказать, люди охотно откликались, проявляя чувства доброты и сострадания. Когда сруб был готов, брат с Анной Ведяпиной соорудили печь и замазали пазы в стенах.
   Была в те годы ещё одна напасть - принудительная подписка на государственный заем. Из района приезжал уполномоченный и, тыча в нос пистолетом ТТ, требовал проявить сознательность, подписаться на заем. С теми, кто получал зарплату деньгами, было проще, месячный заработок вычитался на благо страны. Сложнее было с теми, кто как и мы, выживали самостоятельно. Но помню, что и у нас были облигации этого займа. В газетах иногда печатали таблицы розыгрышей займа. Решила и мама как-то проверить. И надо же - выигрыш в десять тысяч рублей! Радости нашей не было предела! Но получила мама только тысячу. Осталась в память о тех временах народная частушка:
  
   Овчаренко и Макаров вдоль посёлка взад-вперёд.
   Платит заем и налоги в жопе народ.
  
  

КЛИМАТ И ПРИРОДА

  
   Сибирь - чудесный, суровый и богатый край. Живут здесь сильные телом и духом люди. Прожив в этих краях десять лет, я могу это подтвердить. Климат резко континентален, летом до 40 градусов жары, зимой за 50 мороза. Сам я перенёс однажды минус 63. Но лёгочные больные переносят этот климат легко. Линду Саарепере привезли сюда совсем больной, но она не только выжила, но и, перенеся все тяготы ссылки, сумела вернуться домой, где прожила до 102 лет.
   Снег мог иной раз выпасть в мае, а зима начаться в конце сентября. А иногда стояло прекрасное "бабье лето", давая возможность запасти на зиму ягод и грибов. Малины было множество, её за неимением сахара сушили, а грибы солили в кадках. Было чем зимой чай заварить и картошечку сдобрить. А вот за земляникой нужно было идти километров 12 к селу Леботер, т.е нарушать режим, что чревато неприятностями.
   А какие здесь леса: кедр, пихта, берёза, осина, сосна и лиственница. Кедр отправляли на экспорт в виде брёвен, а вот кедровый орех заготовляли специальные артели. Осенью был слышен стук, деревянными молотами "бабами" били по стволам. Падающие шишки собирали мешками. Мальчишками, мы лазали на кедры и рвали ещё незрелые шишки, варили их и ели. Ну а лиственницу применяли в строительстве, 35-ти метровые красавицы шли на брёвна, из хвои получалось масло для медицины. Берёза шла на мебель и на оружейные заводы для оружейных прикладов. Берёзовые чурки служили топливом для газогенераторных автомобилей и тракторов. Осина шла на спички и для топлива.
   Обитали в здешней тайге медведи, лоси, кабаны и рыси. Летом сытый медведь весьма миролюбив. Сосед рассказывал, как собирая малину, заметил кого-то рядом в коричневой шапке. Удивился, зачем шапка-то в такое тепло? Оказалось это мишка лакомится ягодой. Забрался медведь и к пасечнику Михаилу Ведяпину на крыльцо, видно мёдом запахло. Вообще на пасеку эти любители мёда заглядывали нередко. На них специально не охотились, но если те задирали колхозную лошадь, то возмездие было неотвратимым.
   Волков и лис тут почему-то не водилось. А вот рысь была тут царицей. Умный и очень хитрый это зверь, хорошо маскируется на дереве и прыгает сверху на спину жертвы. Их стреляют или ловят капканами. Однажды охотник Гладинцев принёс в посёлок живую рысь, и все прибежали на неё посмотреть, уж больно красивая расцветка.
   На белок почему-то здесь не охотились, а вот похожих на неё полосатых бурундуков добывали. По весне мальчишки подманивали их свистом и ловили в петлю из конского волоса. Из красивого тёмнокоричневого меха шили шубы и дамские жакеты. И мясо бурундука было вкусным, ибо питается он кедровыми орехами.
   Зайца-беляка ловили на стальные петли, расставленные на тропах. В этом деле особенно отличался Хейно Лаар, приносивший за один заход до 10-12 тушек. По склонам низин и на полях водилось множество хомяков, грызунов до 36 сантиметров длиной с пушистым мехом. Весной, когда стаивал снег, а земля была ещё промёрзшей, в их норы наливали воду, когда отфыркиваясь появлялся зверёк, его били по носу. Многие употребляли и это мясо. Шкурки любого зверя принимал в магазине заготовитель Худяшев.
   Водилось и множество птиц: утка-кряква, гусь, куропатка, перепел, тетерев. В водоёмах, особенно в Оби, хватало рыбы всякой, от мелкого ерша до красавца осетра. Самая большая выловленная особь была трёхметровой и весила 200 кило. Водилась и вкуснейшая стерлядь. Живущие по берегам остяки делали из щуки строганину. Мелкую рыбу солили и ели с картошкой вместо сельди. Колючий ёрш шёл на уху, а какие вкусные из него консервы получались!
   В Чаинском районе ещё и множество озёр, в которых водились крупные караси и щуки. Карасей ловили специальной снастью "мордой". Эта рыба зимой зарывается в ил, потому и вкус у неё слегка земляной. Огромные щуки, с головой обросшей мхом, поднимались к самой поверхности воды, как бы погреться на солнышке. Тут пацаны подводили под голову петлю и, резко дёрнув, выбрасывали щуку на берег, где совладать с ней было просто. Пахнувшую илом голову отрубали, и почистив, варили щуку на костре. Ели тут же без хлеба и соли.
   В поселковых запрудах водился только гальян, мелкая рыбёшка сантиметров 10 длиной, но с приятным вкусом. Его ловили самодельными "мордушками", а когда появились крючки, то и на удочку. Безумный старик Колесов, живший у плотины, ел гальянов в сыром виде, выдавив внутренности.
   Поскольку ежей здесь не водилось, было множество гадюк. Я с ними практически не встречался, а вот брат Антс был просто чемпионом по их уничтожению. Законов по защите гадов этих тогда ещё не было.
   Домашний скот был представлен лошадями, быками и коровами, свиньями, овцами. Держали кур, гусей и уток. Сибирские лайки и кошки тоже были в почёте.
   Но больше всего в Сибири было комаров и мошек, их полчища тьмой скрывали солнце. От комара ещё как-то можно было спасаться защитной маской, но мошка проникала всюду, вызывая нестерпимый зуд своими укусами. Казалось, нет от неё спасения. Но выяснили всё же,что боится она запаха дёгтя. Стали люди повязывать вокруг головы бересту, смазанную хорошенько дёгтем, и полегчало!
  
  

ГОЛОД И МОЯ МАМА

  
   Когда нас привезли в Сибирь, маме шёл сорок первый год. Единственную свою ценную вещь - обручальное кольцо, она смогла обменять на ведро картошки, потому что детей постоянно мучил голод. Перед ним были все равны, погибнуть мог любой, независимо от возраста, пола и национальности. У мамы был сильный, волевой характер. И приняла она единственно правильное решение - нужно устроиться работать. Тогда у многих опустились руки, люди были подавлены морально. Появились слухи, что высланы мы по ошибке, что американцы шлют за нами белые пароходы и т.п.
   А мама сказала женщинам, что если не пойдём работать, то перемрём все, как мухи. Не всем это понравилось, посыпались упрёки и даже оскорбления, обозвали шпионкой и даже "сестрой Сталина", вот так! Что было на душе у мамы, теперь уже не узнает никто, но виду она не показала и впряглась в работу.
  

0x01 graphic

Мама Юры

   Остальные потянулись за ней, только когда на холме за посёлком появились первые наши могильные холмики. Маму зауважали и стали с её мнением считаться. Своей силой воли и оптимизмом многим помогла она спастись от голодной смерти. И сама она сумела перенести ужасные страдания, сохранить детей своих. Только согнула её преждевременно такая жизнь, но не сломила.
   Внутриколхозным транспортом была у нас телега, запряжённая парой быков, управляемых командой "цоб-цобэ", т.е. "право-лево". Женщины скирдовали ржаные снопы, но лазить на телегу, делать воз, не любили. Мама, показывая пример, забралась и тут случилось несчастье. Быки вдруг дёрнули телегу вперёд, мама упала и сломала обе руки в кистях. При тамошней медицине, настоящей помощи оказать не могли и руки срослись криво.
   Пришлось перейти в сторожа, но когда по приказу сверху колхозу приказали выращивать табак, она возглавила "махорочную" бригаду. Обаяние, кристальная честность и порядочность помогали ей хорошо ладить с людьми, быть прекрасным организатором.
   Кроме табака, бригада выращивала картофель, турнепс, репу, свеклу и морковь. Только под картофель было выделено 17,5 гектаров, а работали в основном старые женщины, которые не годились для более тяжелого труда. Одной из них была немка Каролина Остердак, совсем плохо говорившая по-русски. "Катя Вернер мой сусек, мы ровни на один сидис" у неё означало, что с соседкой Катей они жили в одной деревне. Её взрослые дети Вика и Петрас работали тут же на полях.
   Николай Канцеров предложил маме сшить штаны сыновьям из колхозных мешков, а мама взять чужое конечно не могла. Но соседка такие штаны нам всё же смастерила.
   Жили мы, естественно, очень бедно, питались и плохо, и редко. Печально маме было смотреть на нас, а ведь кроме еды, не было ещё и одежды, и обуви. При отъезде, когда не разрешили брать вещей, мать случайно всё же сунула в радикюль машинку для стрижки волос и бритву. Это тоже в Сибири спасло нас от голода.
   Мужики в посёлке стриглись в основном "под горшок" ножницами для стрижки овец. А мама предложила нашему хозяину Моргунку сделать нормальную причёску. На работе тот произвёл фурор, мужики заинтересовались, кто же такую красоту делать может. Моргунок расхвалил свою постоялицу, и стали ходить к маме клиенты. Расплачивались, кто чем богат: куском сала, бутылкой молока или луком. Заготовитель Худяшов дал даже кусок мыла - это было дорогой оценкой маминого труда.
   Вообще мама была наделена щедро добротой, полна красоты духовной. Мы ещё ютились в колхозных яслях, когда умер С. Агур, оставив сиротами дочь Анни и двух сыновей, малолетних Рейна и Яака. Мама взяла их к себе, помогла выжить. Осенью 1946 года они уехали в Эстонию. А позже от истощения умерла Ида Яска, её сына Юрку тоже приютила мама до отправки в детский дом.
   До сих пор не могу понять, откуда черпала она силы, ведь и со своими тремя детьми было тогда неимоверно трудно. При всех тяготах этого ужасного времени, я не видел её плачущей. Конечно и улыбалась она редко, заботы давили постоянно. Голод и нищета человека ожесточают, а ей удалось сохранить милосердие, доброту и совесть. Была она при этом человеком прямым и нас учила говорить, даже неприятное, человеку в лицо, а не за спиной. Прожив сложную жизнь, я тоже старался никого не предать, при возможности помочь людям.
   Спустя 55 лет после описываемых событий, встретил я в Таллиннском порту врача с мурманского теплохода "Степан Разин", Владимира Калашникова. Он подарил мне книжечку своих стихов, одно из которых, посвящённое матери запало в душу:
  
   Мама моя ты, Полинушка-Поля,
   С грустною песнею полюшком шла.
   Тяжесть всех мыслей в голодные годы
   Ты уменьшала и нас берегла.
  
   Мама моя, Пелагея Захаровна,
   Жизнь не прощает ошибок, как ты.
   Только тобою так щедро я балован,
   Знаю, нет больше твоей доброты !
  
   В полной мере эти слова могли относиться и к моей дорогой маме Наталии Васильевне. Сам я не обладаю поэтическим даром и не могу посвятить ей стихов, но чувство любви к ней и благодарности меня никогда не покидало. Гордился ей всегда и горжусь, о чём и хочу признаться в этих строках.
  
  

В ТРУДЕ И ЗАБОТАХ

  
   Шла тяжелейшая, кровопролитная война. Конечно мы не слышали здесь разрывов снарядов и воя бомб, но дыхание войны ощущалось всё равно. Лозунг "всё для фронта,всё для победы" был единым для всей страны. Всё действительно отдавалось для фронта, а во имя далёкой ещё победы люди терпели неимоверные лишения. Все колхозы Чаинского района, включая и наш, со странным названием "Культура", выращивали зерновые и разводили скот.
   Земля многое может дать крестьянину, да только должен он быть на ней свободным. Но в те времена всё диктовала партия, советников и командиров было пруд пруди от Москвы и до самых до окраин. Любой райкомовский функционер мог дать указание когда пахать, а когда сеять, что сажать и как убирать. Самих крестьян никто не спрашивал и не слушал.
   Труд деревенский не зря зовут "страдой", от слова "страдать", а тут ещё издевательства и произвол. Ведь эти колхозы и превратились в организацию принудительного труда, подобного рабству. И не то что возмутиться, пикнуть было нельзя, карали жестоко и массово. Поэтому молча пахал народ от зари до зари.
   Народная мудрость гласит: "весенний день год кормит". После схода снега начинались весенние полевые работы. Мужчины и ребята, что постарше, пахали на лошадях землю, младшие боронили. Трактора вели вспашку трёхлемешным плугом, с одновременным боронованием. Зерно сеяли конными сеялками, а в местах неудобных, старики разбрасывали зерно рукой из лукошка. Ну, а после посевной страды всё зависело уже от всевышнего и никак от инструктора райкома.
   Мало что мог поделать и агроном. "Был бы дождик, был бы гром - на хрен нужен агроном", - говорили мужики. Вот поэтому-то колхозный агроном Николай Ваттер думал не об урожайности полей, а о личном пропитании. Его крупному телу калорий, содержащихся в чашке постного супа и кружке киселя, явно не хватало, и он вынужден был разработать и внедрить свою систему жизнеобеспечения. Большая деревянная ложка была постоянно в готовности. Пообедав в первую смену в одной бригаде, спешно перемещался в другую, успевая поесть со второй сменой.
   После сева, наступала пора заготовки кормов для скота. Начинали с закладки силоса. Кормовых трав не было, косили бабы, всё что можно. Траву свозили и забрасывали в яму глубиной метра в два с половиной. Мальчишка верхом на лошади крутился в этой яме, уплотняя травяную массу. Заполненную яму,закрывали слоем земли, и "процесс пошёл". Зимой вскрывали яму и везли специфически пахнущий силос на ферму для кормления коров. Сенокос - весёлая пора, работы всем хватает, даже детям.
   Жизнь рано начинала нас учить, потому выросли с уважением к куску хлеба, привычными к физическому труду.
   Нашим делом было собрать сухую траву в валки. Девочки работали вручную, а мальчишки управляли конными граблями. Копны свозили тоже на лошадях, а стог ставил плотник Николай Ведяпин, лучше не было мастера на селе. Он работал наверху, а снизу ему подавала сено огромными деревянными вилами мощная от природы женщина - Марфа Понтусенко бросая разом чуть не целую копну.
   Порядок тогда был такой: сразу после окончания учебного года, все школьники должны были отправляться в бригаду, где трудились родители. Я ещё не был школьником, но на работу тоже пошёл. Из-за малого роста, направили меня на прополку.
   Мне трудно оценить свой вклад в дело выращивания "стопудового урожая", сорняки я дёргал или злаковые, кто знает. А задача была такая: шеренгой идти по полю и дёргать траву. Никакой химии. О рабочих перчатках и понятия не было, всё голыми руками. Сибирский гнус тем временем не дремал. Для спасения от него по обеим сторонам полосы жгли костры, в которые мы швыряли свежую траву. При этом поднимался густой белый дым, в него мы бросались при возможности и терпели, сколько могли. Из нашей бригады, к сожалению, я помню только Лизу Лепишеву и среднюю дочь агронома Ваттера по имени Майре. Но саму прополку запомнил очень хорошо, кажется, руки до сих пор чешутся от укусов.
   Самая ответственная пора - уборка. Тут уж из района и даже из Москвы прибывали уполномоченные. Нашему колхозу была оказана огромная честь, приехал московский академик и дважды Герой Социалистического Труда Николай Цицин.
   Начинали уборку с озимой ржи. Жали её и женщины серпами, и конные лобогрейки. Мальчик-коногон управлял лошадями, а мужчина занимался непосредственно жатвой. Снопы свозили на ток, где стучали молотилки с приводом от трактора ХТЗ. Оставшиеся на полях колоски тщательно заставляли собирать тех же школьников. А вот присвоить такой колосок голодному ребёнку было нельзя, это расхищение социалистической собственности. Пшеницу и овёс убирали комбайнами на тракторной тяге. А вот с главным конструктором самоходного комбайна "Нива" А.И.Изаксоном, я буду лично знаком много лет спустя.
   Обмолоченное зерно в мешках доставлялось на сушилку. Теперь дело за дровами. Из больших куч, оставшихся после раскорчёвки леса, выбирали пни, это и было топливо. Просушенное зерно везли за 18 километров в Коломино на элеватор. Сдача зерна была праздником, поэтому на головной бричке развевался красный флаг. Некоторые возницы, замотанные беспрерывной работой, засыпали на ходу, и лошадь сама выбирала путь или просто начинала мирно щипать травку. По слухам, стал будить такого сонного мужика комендант :
   - Из какого колхоза ? - Не мешай спать в пути.
   - Фамилия твоя ?- Не буди рано на заре.
   Но на деле такое маловероятно, с комендантом шутки были плохи.
   На приёмном пункте зерно сдавали на анализ и спешили разгрузиться. Некоторые здоровяки таскали по три мешка сразу, один на горб и два в подмышках. Потом на пристани брали попутчиков, если таковые были в обратный путь, другого транспорта ведь не было. И так день за днём, туда-сюда.
   Убрав зерновые, приступали к конопле и льну. Культуры эти приносили колхозу какую-то копейку, но были весьма трудоёмкими: убрать, вымочить, расстелить, обработать. Занимались этим старшекласники и пожилые женщины. Школьники убирали также турнепс, картофель, редьку, репу, морковь и свеклу. В период уборки нас кормили в бригадах обедом,состоявшим из супа и киселя, осенью добавлялась картошка.
   Немец Остердак выступил как-то с заявлением: - "Бригадир, я не хочу нарымчанку долготьём, хочу толстую кашу, чтоб ложка стоял !" Хотеть-то он хотел, да кто ж ему даст.
   Когда дети приходили к маме в бригаду, она старалась угостить их дарами своего поля, как-то подкормить.
   Но и после уборки забот не убавлялось, молодёжь забирали на лесозаготовки. Стволы пилили ручной пилой, брёвна свозили ближе к просеке и грузили на сани. По ледовой дороге, колея которой поливалась водой, везли их на нижний склад.
   Начинали и технику ремонтировать. Сварочные работы обеспечивал генератор, который крутил тракторный движок. Этой техникой заправлял немец Андрей Беркельсон, который славился в округе ещё и своим мужским достоинством. Видимо поэтому к нему часто бегала повариха эмтээсовской столовой Ячмениха, чтоб "заварить чугунок". Замечу, что сварка чугуна была разработана в более поздние годы.
   О том, насколько успешным был сельскохозяйственный год, колхозники узнавали в начале нового года на отчётно-выборном собрании. За столом президиума сидел представитель района, а председатель по бумажке зачитывал результаты.Отмечалось всё: сколько собрали зерна с гектара в среднем, сколько сдали государству,сколько засыпали на семена и на корм, сколько осталось для раздачи на трудодни. Далее перечислял прибавку в животноводстве: поросят, телят , жеребят и т.д. Хорошим работникам вручали грамоты, т.е. их труд оценивался в один лист бумаги. Где они сейчас, эти грамоты?
   В феврале 1942 года стали призывать в армию и раскулаченных. Большинство мужчин и парней отправились на фронт, в посёлке остались женщины, старики да дети. Женщины занимали места ушедших мужей, а их заменяли мальчишки, которые сразу стали востребованными. Мой брат Антс в 12 лет был уже прицепщиком на тракторе ХТЗ. В шутку эту машину харьковского завода называли "хрен товарищ заведёшь". Его и в правду заводили иногда втроём.
   Трактористкой же была молодая девушка Нюся Галкина, дочь колхозного кузнеца. Тогда по всей стране гремело имя Паши Ангелиной, организатора первой женской тракторной бригады. Позже я узнаю, как это было на самом деле, но молодые женщины действительно старались повторить Пашины рекорды.
   Непомерный труд, забота о детях, не всегда радостные вести от мужей с фронта, всё это доставалось женщинам, настоящим героиням военных лет. С тревогой теперь ожидали в домах эстонскую девушку Майе Саарепере, колхозного почтальона. Во многие избы вынуждена была она принести небольшую бумажку с печатью воинской части - похоронку. Собирались тогда в дом женщины и начинали оплакивать солдата. Мы, дети, не могли в полной мере оценить происходящее, но понимали, что это горе и было нам страшно.
   Через год и я получил назначение, определили меня свинопасом. Вместе со мной на почётную должность вступил мой ровесник Вельо Ээнсоо. Теперь мы были заняты серьёзным делом. Но ведь детство - это время проказ, шалостей и забав. Как нам быть? Пришлось совмещать приятное с полезным. Для того, что бы повышать свиное поголовье, к нашим свиноматкам был приставлен боров-производитель, который время от времени и занимался исполнением своего супружеского долга. Мы не были ещё специалистами в области осеменения, но заметили, что боров, закончив работу, отключался на время, впадая в сон прямо на подруге. Наш смертельный трюк заключался в том, чтобы связать хвосты влюблённой парочки. Самым сложным было найти хвост матки и набросить на него удавку. Вот уж мы хохотали, когда парочка пыталась расстаться, визгу и шуму-то, а нелепой суеты сколько, цирк! Вот только про другое стадо забывали, а оно быстро оказывалось на колхозном поле, выгнать откуда подопечных было очень сложно.
   Cупоросные матки отличались солидностью, они искали место поспокойнее для исполнения своих материнских обязанностей. Наш шеф Надежда Косимова заставляла нас глаз не спускать с них. И всё же свиньи по кличке Яма, Нельма и Птичка обвели нас вокруг пальца, скрылись в кустах и там опоросились.
   Прошло свыше сорока лет после этих событий, я оказался по служебным делам в славном эстонском городке Пайде. Проходя по коридору административного здания, вижу на двери табличку - "Заведующий отделом образования В.Ээнсоо". Ошибки быть не могло, постучался. За столом сидел, среди бумажных завалов, немолодой человек. Я поздоровался, а он поднял на меня крупные, чуть навыкате глаза, и спросил: - "Вы товарищ, по какому вопросу?" "По личному, хоть и не в приёмный день", - ответил я, потом подошёл и положил ему руку на плечо: "Помнишь, как в Сибири свиней с тобой пасли?" Тут мы крепко обнялись, вспомнилось всё пережитое.
   Но вернусь к прошлому. Через год получил я повышение по службе, теперь мне предстояло пасти коров, а это уже дело серьёзное. Вот Клим Ворошилов, до десяти лет пас коров, а потом стал, имея два класса образования, красным маршалом! Корова по интеллекту куда выше свиньи, не такая наглая. Щиплет себе спокойно травку,можно и мне прилечь, да только боялись мы змей.
   Летний день и в Сибири долог, до девяти часов вечера светит солнышко. За неимением часов, по нему мы определяли время. Выгоняли коров на пастбище аж в пять утра, спать приходилось мало, но зато засыпали сразу, как убитые.По утрам нас знобило от прохлады, но чем выше поднималось солнце, тем становилось теплее.
   Тут появлялись слепни, и мы действовали по испытанному методу - исполняли на ухо корове "полёт шмеля". Они реагировали мгновенно, бросали есть траву и, усердно обмахиваясь хвостами, бросались к плотине. Мы неслись рядом, делая вид, что пытаемся их остановить. Свиньи были уже тут, и коровы занимали места чуть поодаль.
   Как-то со стадом оказался я недалеко, но всё же в стороне от посёлка, а тут верхом комендент Швецов. И был я изобличён, как нарушитель режима и оштрафован на 50 рублей. Деньги не ахти какие, да только не было их вообще. Выручили молодые учительницы, дали денег, а брат им - крахмала взамен. Спустя годы, когда мама не была уже ссыльной, а он, чи комендантом, приходил извиняться. Только не знаю, простила ли, уж больно много обид накопилось.
   Пас коров я два лета, а молока не пил. Цельное молоко всё шло на сдачу, но нам сердобольные доярки принесли полный подойник обрата. Мы с напарником опорожнили его с голодухи, и потом меня страшно тошнило, а друг выдавал лихие трели своим природным духовым инструментом.
   Одно лето я проработал в бригаде на лошадях, а потом перевели меня в плотницкую бригаду, которой руководил Николай Иванович Ведяпин. Есть у плотников обычай самому изготовить топорище. Сделал я какое-то шибко кручёное, но мужики одобрили. Одноногий плотник дед Тибекин заикнулся было, что молодым нужно платить вдвое меньше, но справедливый Моргунок отрезал: - "Ты сидишь и рубишь угол, а они таскают брёвна, так что получат наравне со всеми."
  
  

ДОСУГ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ

  
   Писать об этом трудно, так как таковые отсутствовали. Шла война, не до того было. Взрослые трудились не разгибаясь, а мальчишки находили себе забавы сами. Летом купались у плотины, зимой катались по льду здесь же.
   Коньков у нас и быть не могло, но умельцы мастерили из дерева некое подобие. Узкая рейка сантиметров 25, да две поперечины, всего делов! Привязывалось это верёвками к обувке и вперёд, не только по льду годилось, но и по плотному снегу.
   С первым снегом перебирались на горку, катались и на санках, и на своей пятой точке опоры. Иной раз брали колхозные сани-розвальни для большой компании. Были они тяжеленными, так что правоту пословицы "любишь кататься, люби и саночки возить", испытал на деле. Зато как неслись они с горы, дух захватывало у десяти-пятнадцати седоков. Это нынче на трассах бобслея вы видите красивые болиды-бобы. А у нас был "лоток", замороженная лепёшка из коровьева навоза. Она неслась по накатанному спуску и вращалась при этом, вот это удовольствие! Настоящих лыж тоже не было. Парни мастерили себе самоделки из осины, она легче гнётся и держит форму. Ну а позже, когда появились фабричные лыжи, мы устраивали школьные соревнования и даже ездили на районные. Играли до позднего времени, когда на носу образовывались уже сосульки.
   В снегу рыли траншеи, строили командные пункты, всё как на войне. Вот только "немцем" никто быть не хотел, принудительно ими ставили самых младших.
   Когда снег сходил, на полянах играли в русскую лапту. Мячи тоже делали сами из овечей шерсти. Хотя религиозные праздники были под запретом, на Пасху у детей появлялись крашеные яйца, обычно красили их луковой шелухой. Начиналась игра, стукали яйца друг об друга острым концом, чьё лопнуло - тот проиграл. Как-то Гошка Вагин переиграл всех, набрав полную шапку яиц. Естественно возникли у пацанов сомнения и гошкино яйцо было изъято для экспертизы. Даже поверхностный осмотр показал - деревянное! Но сделано весьма искустно. Сильно бить Гошку не стали, так, несколько оплеух получил, а яйца отняли конечно. Он всё на деда свалил, мол подучил старый.
   Лето проводили в работах, осенью заготовляли ягоды и грибы.
   С возрастом появились и другие занятия, увлеклись волейболом. Большим любителем был директор школы А.Д. Гладков, хотя играл слабовато. Играли по олимпийской системе - на выбывание. С нами играл даже Миша Попов, у которого не было кистей рук. Он, кстати, даже рисовать умел.
   Из музыкальных инструментов в посёлке имелось только несколько гармоней-двухрядок и балалайки. Я так мечтал тогда научиться играть на гармошке, да денег на неё не было, а потом и охота прошла. Но плясать любили, и на частушки были большие мастера.
  
   Девочки-девчоночки, пойдёмте на вечорочки.
   На вечорочках огонь, пляшут девки под гармонь.
  
   Популярны были саратовские переборы, после двух строчек пересвист и потом неожиданное окончание:
  
   По деревне мы идём, не ругайтесь,тётушки,
   Ваших дочек ....ём, спите без заботушки.
  
   Немка Полина Биль, косившая под мужика, в брюках галифе и шапке-кубанке, выводила :
  
   Ох, юбка-клёш, а под нею вошь.
   Её варом не обваришь и поленом не убьёшь.
  
   Или на актуальную тему :
  
   Под колхозника не лягу и колхознику не дам.
   Нынче яйца лишь по плану, а она по трудодням.
  
   О том, что сейчас в открытую звучит с экранов, тогда выражались завуалированно:
  
   Я свою корявую, когда хочу корябаю.
   Хочу ночью, хочу днём, хочу вечером с огнём.
  
   Обычно шло соревнование, кто кого перепляшет и перепоёт. Во время бешеной дроби ногами, верхняя половина тела должна была быть неподвижной.
   Фокстрот и танго долгое время были под запретом, как буржуазное извращение. Всё изменилось в 1949 году, когда в Сибирь по второму кругу вернулся Каарел Тийман, закончивший в Эстонии курсы танцев, а из Латвии сюда сослали аккордеониста Индулиса. Теперь некогда пустовавший клуб, по вечерам гудел, как улей. Ребята и девчата учились делать первые "па". Я танцами особо не увлекался, хотя очень хотел освоить запрещённый "степ".
   Хуже всего было старикам, на танцы они не ходили и не читали книг. По вечерам сидели дома, пили морковный чай, некоторые перекидывались в карты. Самый страстный игрок Саша Дьяков в карманах ватных брюк всегда носил пятаки, играли по мелочи. Прерывая игру, варили и ели пельмени.
   Кино впервые привезли в посёлок только в 1945 году, это был "Фронт" по нашумевшей тогда пьесе А. Корнейчука. Генератор нужно было крутить вручную, и киномеханик Вася Плескач набирал добровольцев. Чтобы они не разбежались до конца сеанса, отбирал у них шапки. Перед фильмом показали почему-то киножурнал "Безопасные роды", который смачно комментировали мужики.
   А самым любимым видом отдыха были гулянки. На стол выкладывали всё, что было в доме. Пекли пирожки с картошкой или с капустой, с сушёными ягодами или с маком. На закуску шла квашеная капуста, солёные огурцы и грибы. Ценили сало и студень, а пельмени особенно; алкогольным напитком бывала только брага, её варили в трёхведёрных бачках. Поговаривали, что на табаке она "дурнее", шибче бьёт по мозгам. А вот медовая действует на ноги, даже здоровяк бригадир Абрамов после четырёх стаканов не мог подняться.
   В научных трудах утверждалось, что перед праздниками надои падают, хозяйки уже заняты другими заботами, застольными. Но на нашей ферме и коровы были сыты, и надои не снижались. На мой взгляд, люди куда больше работали, нежели пили, хотя и это любили и умели делать тоже. Да и время то не очень-то располагало к гульбе.
   Посиделки проходили по заведённому ритуалу, после выпивки закусывали, потом женщины затягивали песни. Обычно это были "По Дону гуляет казак молодой", "Хазбулат удалой", "Галя, моя Галя". Прекрасные голоса, подпевали от души.
   Наступала очередь танцев. Для экономии места гармонист Лукьян Фомич забирался на плиту и наяривал на своей двухрядке. Женщины плясали, выдавая всё возможное. Для поддержки сил гармонисту выливали в рот стакан бражки, совали огурец, музыка не прерывалась и веселье продолжалось.
  
  

ШКОЛА

  
   Осенью военного 1944 года я пошёл в первый класс Коломино-Гривской семилетней школы, расположенной на Центральной улице, между сельмагом и сельсоветом. Была она одноэтажным деревянным зданием с печным отоплением. Во дворе деревянные туалеты (типа "сортир") для мальчиков и девочек, конюшня для лошади и хранения сена.
   В школу принимали тогда с восьми лет, а мне шёл уже десятый. Попридержала меня мама по ряду причин: во-первых ростом я был мал, во-вторых нечего было надеть на себя. А главное ждала мама, когда первый класс начнёт учить Матрёна Георгиевна Гаськова, самая любимая и уважаемая учительница на посёлке.
   Она и стала моей первой учительницей. Я запомнил её ласковой, внимательной, доброй и заботливой. Не имея своих собственных детей, всю материнскую заботу она отдавала нам, оберегая нас, как цыплят наседка. Под её крылом оказался 31 голодный и плохо одетый ребёнок.
   По росту я был тридцатым, меньше меня был только один литовский мальчик. Все мальчики были острижены наголо и должны были носить рубашку навыпуск, т.е. поверх штанов, стянутую поясом. У девочек не было таких ограничений.
   Первым, что я увидел в школе, был портрет кудрявого мальчика и под ним надпись: "Учиться, учиться и учиться !" Естественно, такое запомнилось на всю жизнь. А учительница нам сказала: - "Это, дети, Владимир Ильич Ленин - величайший гений человечества, создатель коммунистической партии и основатель Советского государства, вождь и учитель трудящихся всего мира."
   Занятия в школе шли в две смены, и мы учились в первую, с утра. К сожалению тех одноклассников, за искючением одной девочки, я уже не помню. С другими ребятами сошелся быстро, а вот с ней не получалось. Она на две головы была меня выше и постоянно дразнила: "А скворушке кашки!" Брали с неё пример и другие девчонки. Дома я сквозь слёзы признался маме, что обижают меня девчонки, думал, прижмёт она меня к себе и пожалеет.
   Неожиданно, она сказала вдруг: - "Жизнь, сынок, штука серьёзная и нужно самому уметь за себя постоять, в ней важно уметь и дать отпор обидчику." На следующий день, когда Тонька снова стала меня дразнить, я сумел подпрыгнуть и достать левой рукой до её носа. Кровь полилась у неё, как из борова при забое. Это было первой попыткой отстоять своё человеческое достоинство, а так же первым и последним случаем,когда я поднял руку на женщину. После этого обижать меня она перестала, хотя и друзьями мы не стали.
   Каким радостным и незабываемым был приход в класс нашей учительницы с фанерным подносом, на котором лежал 31 кусочек чёрного хлеба, размером чуть больше спичечного коробка. "Дедушка Сталин прислал вам", - странно отворачивая глаза, говорила она. И мы на перебой, перекрикивая друг друга, славили доброго вождя. Детей обмануть не трудно, коли везде слышалось: "Сталин, Сталин, Сталин", то и мы верили,что всё хорошее связано с ним. Нам оставалось только любить его и нашу великую Родину, где строиться самая счастливая жизнь. Вот разгромим под его гениальным руководством врага, и наступит это время. А пока нужно бороться, ничего и никого не жалея.
   В качестве примера, приводили историю Павлика Морозова, предавшего отца во имя правого дела. О нём пели песни, его именем называли пионерские дружины. А ведь у многих из нас отцы тоже были преданы, только мы не знали кем.
   Читать учились по единственному букварю, который был у учительницы. С этим проблем у меня не было, ибо читать уже до школы научился по книжечке стихов русского поэта А.Плещеева. Ирония судьбы - поэт тоже десять лет своей жизни провёл в ссылке. Матрёна Георгиевна ставила меня на учительский стул и я звонким голоском читал нужную страницу букваря.
   А вот с письмом, возникли вдруг проблемы. Вообще-то, от природы, я левша, писать же требовалось только правой рукой. Мы с учительницей вдоволь намучались, пока я привыкал держать ручку в правой руке. Левую, во избежание соблазна, учительница привязывала пояском к спинке парты.
   Директором школы был Александр Дмитриевич Гладков, мужчина среднего роста, плотного телосложения. Лицо доброе, постоянная улыбка и раскосые, монгольского типа, глаза. Фронтовик, стало быть, человек уважаемый. Держал он у себя в хозяйстве кабана по кличке "Артур", и самого его так мы иногда называли.
   Завучем тоже был мужчина, Владимир Иванович Новосёлов, невысокий и болезненный на вид. Даже летом носил шарф вокруг шеи. Его очень уважали в посёлке за доброту, порядочность и честность, за полную самоотдачу в заботах о нас.
   В моей судьбе Владимир Иванович сыграл большую роль, за что я ему по сей день благодарен. Без его поддержки, возможно, и сейчас крутил бы я быкам хвосты. Каждый раз, когда над моей буйной головой сгущались тучи, он выручал: "Очень озорной мальчик, но способный. Это энергия из него прёт таким образом."
   Важным человеком казалась и школьная техничка тётя Паша со странной фамилией Гиль. Она постоянно была в гуще событий, что бы не происходило в школе. Только она могла навести порядок во время перемен, когда мы играли в чехарду, перепрыгивая друг через друга. Так и вижу её: в одной руке колокольчик, другой держит за ухо особо резвого мальчишку. Силу приходилось уважать.
   При всех тогдашних тяготах жизни, учились мы охотно, неуспевающих среди нас не было. Но был в школе переросток в кожаных сапогах, который перешагивал через малышей. Это был Ваня Лущик, сидевший в каждом классе по 2-3 года. Из пятого класса он прямиком пошёл служить в армию.
   Хотя в школе учились представители разных национальностей, я не припомню каких-либо конфликтов на этой почве. Думаю, это было заслугой директора и учителей, они прививали нам чувства уважения друг к другу, равенства и справедливости. Если и случались "петушиные бои", то по другим причинам.
   Никаких ранцев и портфелей у нас не было, книжки и тетради носили в холщёвых сумках, изготовленных мамами в силу их умения.
   Морозы в Сибири крепкие, и если зашкаливало за 45 градусов, то учеников с первый по четвёртый класс освобождали от занятий. С пятого по седьмой класс освобождали уже при минус 54. Получив такое известие, мы бросали сумки дома и бежали на гору, катание-то не запретили!
   Из праздников самым большим и любимым был Новый год. К его встрече начинали готовиться заранее. Разучивали на эту тему стихи и басни, мастерили кое-какие карнавальные костюмы,чтобы водить хоровод с Дедом Морозом и Снегурочкой. Самодельные ёлочные украшения мастерили из бумаги и яичной скорлупы. Макушку яйца аккуратно прокалывали, выливали содержимое и оставалось только раскрасить готовый шарик.
   Праздник устраивали отдельно для младших и для средних классов. Подарков не было, но всё равно было очень весело ходить по кругу, взявшись за руки: - "В лесу родилась ёлочка..." А после праздника начинались каникулы, можно было целыми днями кататься на горках.
   День девятого мая 1945 года был тёплым и солнечным Прозвучало сообщение о Победе. Конец войне! Взрослые люди радовались, как дети. Женщины плакали. Русские бабы оплакивали мужей, погибших на фронте, эстонки, литовки и немки - мужей загубленных в сталинских лагерях и трудармиях. В этот памятный день брату Антсу исполнилось 15 лет. Всю войну он проработал, начиная с 11 лет, на колхозных нивах, а потому был представлен к награждению медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г." Этой награды он не увидел, ибо политических ссыльных не награждали, хорошо ещё, что в работе детскими руками не побрезговали. Осенью пошёл он во второй класс со мной вместе.
   Пионером я не был, неблагонадёжным туда путь был закрыт. Только со стороны мог слышать: - "Пионеры, к борьбе за дело Ленина-Сталина, будьте готовы!"
   Нам эта борьба уже вышла боком почему-то. В начальной школе я вёл себя ещё вполне прилично, но в углу постоять всё же приходилось. Заболела наша учительница и её подменил Иван Сидорович Черкасов, высокий, статный мужчина, но очень серьёзный. На уроке чистописания он вывел на доске слово "жбан", и это показалось всем очень смешным. А ему так не казалось, и самых смешливых он построил у доски, чтоб не были такими весёлыми.
   Кстати, чистописание у нас было, а вот тетрадей и чернил не было. Чернила сами изготовляли из сажи, разбавленной молоком. А писали в старых, уже исписаных тетрадях, но между строк.
   Не помню, сколько мне было тогда лет, но услышал я при разговоре двух бывших политзаключённых, отбывавших ссылку уже после срока, выражение "усатый бандит." Я знал, что "усатым" иногда именовали Сталина, но при слове "бандит" стало как-то страшновато, это ведь не "вождь и учитель." Тем более, что дядечки намекнули: - "Проговоришся, язык оторвём." Я уж, конечно, старательно молчал, но видимо тогда и зародилось у меня желание узнать правду о том, кем был Сталин на самом деле. Когда стали приоткрываться архивы, стала свободнее печать, я собрал множество материалов о его преступных экспериментах над людьми и над целыми народами.
   Поскольку учёба давалась мне легко, уроков дома я почти не делал, отдавая много времени чтению. Это было раннее моё увлечение и на всю жизнь. Читая книги о море, мечтал и сам отправиться в дальние страны, пережить трудные походы и приключения. Любимыми писателями для меня стали Роберт Стивенсон, Жюль Верн и Даниэль Дефо.
   О своей мечте стать моряком я и заикнуться боялся, эти свои мысли не доверял даже лучшим друзьям. Без электричества, при лучине-"жмурушке", дружил я с литературными героями, пока ещё мысленно, преодолевая с ними бурную морскую стихию. Мама, глядя на это, у меня спрашивала: -"И сколько же может поместиться в одной голове?"
   Экзамены начинали сдавать с четвёртого класса, все четыре я сдал "на отлично". Осенью 1948 года пошёл в пятый, и там было уже всё иначе. Каждый предмет теперь вёл отдельный преподаватель, добавилось детей из других деревень, где были только начальные школы. Пятых классов было три, и мы с братом попали в "5-й Б". Классной руководительницей стала Вера Николаевна Обернибесова, высокая и красивая молодая женщина. Она хорошо относилась к нам, и мы её уважали. Преподавала русский язык и литературу, предметы, с которыми у меня никогда проблем не было.
   Математику вела Полина Фёдоровна Быстревская, небольшого роста, худенькая и очень подвижная. Когда она писала на доске, казалось, движется не только рука, но и всё тело тоже. Её строгости побаивались даже самые балованные из нас.
   Географичкой была Екатерина Николаевна Тельнова, среднего роста, склонная к полноте и со скрипучим голосом.
   Ботаничка Ольга Яковлевна Новосёлова была женой завуча, симпатичная и спокойная, а строгость ей придавали только очки.
   Историю преподавал сам директор и умел очень интересно рассказывать о былых временах.
   Немецкому языку нас обучала жена главного инжинера МТС Евдокия Клепикова, неописуемой красоты блондинка. Дети её любили, а вот её предмет нет, что было вполне объяснимо в годы войны. Да ещё сын директора школы Валерка заявил: -"Не хочу учить немецкий, я живу в стране советской!"
   Своих учителей я помню по сей день, а вот одноклассников, увы, не всех. Из нашего посёлка в классе были Нина Дьякова, Полина Голяткина, Катя Лоткова, литовские - девочка Вегите, мальчики Вегис и Крапонас, Виталька Шишлов да мы с братом. Из деревни Васильевка - немка Маша Дреер и Вася Сапунов, прозванный "гитаркой" за форму головы. Из Коломино к нам ходили сводные брат с сестрой Паша Дериглазов и Лида Дёмина и сёстры Кублицкие. Из последних, младшая была спокойной, а старшую Юзефу, пытавшуюся командовать, приходилось останавливать за длинные косы.
   Я блеснул своим умением и соорудил для школьных принадлежностей спец-изделие, деревянный каркас оббил фанерой и приделал матерчатый армейский ремень, как ручку. Кроме переноски учебников, его можно было использовать для защиты от противника в драке, а так же для катания со снежных горок.
  

0x01 graphic

Похвальная Грамота ученика 3 класса Рястаса Юрия, 1947 г.

  
   В 1947 году были отменены продовольственные карточки. В магазинах появились кое-какие товары, а у людей деньги. Нас, мальчишек, заинтересовали спички, которые продавались маленькими коробками и пачками побольше. Все школьники тех лет, от Владивостока до Минска, могли изготовлять оружие под названием "поджиг". Для этого нужна была загнутая медная трубка, чуть залитая оловом. К ней крепилась деревянная рукоятка. Бойком служил загнутый гвоздь, приводимый в действие резинкой. А вот вместо пороха, для заряда использовали спичечную серу.
   Вооружились и мы. Как-то, в ответ на приветствие учительницы вдруг раздался дружный залп наших "поджигов". Получилось внушительно, даже директор прибежал на столь громкий звук.
   Но развлекались мы и вполне цивилизованно, в школе работали кружки по интересам. Я стал активным участником художественной самодеятельности. Пою до сих пор, но впервые именно в школе я запел в постановке по пьесе А.Гайдара РВС в роли Жигана:
  
   Позабыт, позаброшен с молодых,юных лет.
   Я остался сиротою, счастья в жизни мне нет.
  
  
   ВТОРОЙ ВИТОК АДА
  
   Весной 1949 года привезли в посёлок латышей. В отличие от нас, они прибыли семьями. От них мы и узнали о второй массовой депортации из Прибалтики. А также о том, что латыши, высланные в 1941 году, не пропали, а были отправлены ещё дальше, в Красноярский край. Туда же отправили эстонцев новой волны репрессий.
   Обращусь к фактам. 29 января 1949 года Совет Министров СССР принял решение о проведении новой крупномасштабной операции по депортации населения из Прибалтики. Подготовку возложили на органы госбезопасности, присвоив этой акции название "Прибой". О её секретности говорит тот факт, что даже партийное руководство на местах было не в курсе происходящего. Первый секретарь компартии Эстонии Николай Каротамм сетовал, что не знает о том, что делается в республике.
   А проводил здесь эту акцию министр госбезопасности ЭССР, кровавый палач эстонского народа, Б.Кумм. Хватали всех подряд, включая немощных стариков и младенцев. МГБ республики докладывал в Москву: - "Всего выслано из Эстонии семей 7 016 с количеством человек 20 531. Из них мужчин - 4 507, женщин - 10 280, детей - 5 744."
   По данным эстонских историков тогда в эшелоны было погружено 20 722 человека: 4 320 мужчин, 10 232 женщин и 6 170 детей. По дороге в Сибирь умерло 40 человек, сбежали 18, были сняты с поезда больными 63 страдальца. Ссыльные отправлены в Омскую, Новосибирскую и Читинскую области, а так же в Красноярский край.
   Одновременно с операцией "Прибой" в Эстонии чекисты искали тех, кто с разрешения властей в 1946-48 годах вернулся домой. Их хватали, как опасных преступников, отправляя через пересыльные тюрьмы обратно в Сибирь.
   Цифры пострадавших разными исследователями приводятся различные, но это никак не меняет картины ужасной трагедии народов, не умаляет вины сталинского режима. Депортация 1949 года была нужна для того, чтобы безропотно провести коллективизацию в эстонской деревне, уничтожить даже саму мысль о сопротивлении новому порядку.
   Результаты не заставили себя ждать, в апреле местные власти рапортуют в Москву: "После операции по выселению, в сельской местности идёт активный рост колхозов. Бедняки и значительная часть середняков подают заявления о приёме их в колхозы...
   С 27 марта по 1 апреля возникло около 300 новых колхозов, большая часть из которых уже утверждена." И это не было ложью. Напуганные до смерти селяне, вступали массово в колхозы, кому же охота тоже попасть на заметку в списках неблагонадёжных.
   Много лет спустя, в архиве обнаружился документ, касавшийся вступления в колхоз моего дедушки. Это акт передачи его имущества в 1949 году: лошадь -1, корова -1, телега -1, сани -1, плуг -1, веялка -1, картофелекопалка -1, борона -1, сбруя -1, овса 150 кило, ячменя 50 кило. Подписи дедушки на документе не имеется, видимо всё просто было отнято.
   Депортированным в 1949 году всё же разрешали брать кое-что с собой, это выручало на первых порах. А в Сибири они начали привычно трудиться, делая это совсем не хуже местных. Им пришлось, правда, дать такую подписку:
  
   Мне, выселенцу, сего числа объявлено, что согласно Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26.11.48 г. я выслан в Сибирь на спецпоселение навечно. Мне также разъяснено, что в случае побега или самовольной отлучки я буду осуждён на 20 лет каторжных работ.
   Подписку отобрал..... роспись и дата.
  
   Если во время операции по выселению, дома не оказалось человека, занесённого в списки, хватали любого, для плана. С моим знакомым и произошла такая история. А. Мягар возил на автомашине арестованных, и по пути через лес какой-то паренёк, лет пятнадцати, сиганул через борт и рванул в чащу. Конвойные открыли стрельбу, но не попали, парень ушёл. Тогда на станции, при погрузке арестованных, и водителя запихнули в вагон, для полноты списка. И поехал он в Сибирь, и куда только потом не писал - глухо! Освободился вместе со всеми в 1957-м!
   В том же 1949 году и из южных республик высылались греки и турки-месхетинцы. А к нам после латышей стали прибывать наши, уехавшие домой, как я уже говорил ранее. Через пересыльные тюрьмы Таллинна-Ленинграда-Кирова-Свердловска и Томска. Мы снова увидели Аде Лаане, Хиллара Вахермаа, Майму Муйнасте, Каарела Тиймана и Пеетера Пеетса. А вот сестру мою судьба на сей раз сохранила, не нашли её бериевские ищейки.
   При этом Хиллар Вахерма сумел даже поступить в Таллиннскую мореходку, учился на штурмана. Но на втором курсе неоходимо было заполнять документы для визирования, с подробным изложением родословной. Каждый просвечивался в поисках антисоветской заразы. На этом Хиллар и погорел, его прямо с лекции увёл "человек с ружьём".
   Ломались судьбы тысяч людей, летели "сталинские щепки".
  
  

УЧИТЕЛЯ И ОДНОКЛАССНИКИ

  
   В шестом классе у нас появился новый учитель, Николай Григорьевич Вересов. Лет сорока, с рыжими волосами, намечающейся лысиной и конопатым лицом. Выправка военная, но во время разговора язык слишком выступал изо рта и слюна летела в стороны. Войдя в класс, подходил к учительскому столу и, щёлкнув каблуками сапог, говорил: "Здравствуйте, ребята!" Затем, широко расставив локти, резко садился на стул. Мы учли это обстоятельство на будущее.
   Преподавал он нам физику и зоологию, пояснив, что слово "физика" происходит от "фюзис". Слюна при этом долетела до третьего ряда парт. У меня как-то с ним отношения не заладились сразу, ему показалось, что сижу я, "как в партере, а надо думать, соображать". С последним спорить было трудно, тут он был прав.
   Даже зимой ходил Вересов в офицерской шинели, в кепке и без рукавиц. При входе в школ опухшие от мороза уши его, алели, как болгарский перец. От нас получил он прозвище "Ехидный".
   Застал он как-то учеников нашего класса за игрой в перья, безобидной вполне, но не положенной все равно. По доброте души своей, Владимир Иванович наказал нас "слегка", заставил шесть уроков отстоять в углу. Я уже третий час отбывал наказание, когда Ехидный резко повернулся на стуле в мою сторону: - "Если бы я был директором школы, то исключил бы тебя!"
   Мы позже узнали, что таки был он когда-то директором, но продал школьное имущество, а деньги пропил, был судим и воевал в штрафной роте. Ну, а пока, стоял я в углу и обдумывал план мести. На переменке сбегали все провинившиеся на чердак, нашли там старый стул, который еле держался, и установили его в классе, куда по расписанию должен направиться Ехидный.
   Его резкая посадка произвела нужный эффект: стул рассыпался, Ехидный грохнулся затылком о классную доску и завалился на спину. "Кто дежурный ? Неделю дежурить будешь!" - забрызгал он слюной. Поднялась с места маленькая девочка Сирье Ээнсоо, стало ясно, что покушение готовили другие лица. К концу урока Ехидный собрал кое-как стул, следующий урок должна была вести Мария Мартыновна, жена директора. Жила она при школе и накинула на себя только верхнее платье.
   Стул вторично не выдержал, теперь уже её, солидного веса. Могучее тело распласталось на полу, и пятиклассник Юрка Муйнасте смог впервые увидеть сокровенные женские прелести. Видимо это произвело на него впечатление, так как стал он часто ронять свою ручку около её стола с тем, чтобы поднимая, глянуть снизу ещё разок.
   Когда учились мы уже в седьмом, затеяли на переменке Лидка Дёмина с Пашкой Дериглазовым семейные разборки. В качестве весомого аргумента, Лидка использовала стеклянную чернильницу-непроливашку. От удара об голову оппонента она разбилась, основную часть самодельных чернил впитали волосы его, но крупные капли оказались и на географической карте, висевшей на стене. Так в Индийском океане появились новые, неизвестные науке острова. Географичка Екатерина Николаевна назвала их, обнаружив на своём уроке, Дериглазовскими.
  
   И вот семилетка позади. Кто-то пошёл работать, кто-то отправился получать профессиональное образование. Нина Дьякова, Зина Шелуханова, Лёня Мартель, Уно Кыргесаар и Виталька Шишлов уехали в Томск, поступать в техникум. Я тоже попытался, хотя бы частично исполнить свою детскую мечту, подал заявление в Новосибирское речное училище. В приёме мне отказали, но не стали обманывать надуманными причинами. Нашёлся смелый человек, который мне ответил: "Спецпоселенцев не принимаем. Капитан речного флота Афанасьев." Было горько, и обидно, но помнил мамины слова о том, что жизнь суровая штука. "Молодым везде у нас дорога", да не всем.
   Но всё же, нет худа без добра! Было принято решение об открытии в нашем посёлке средней школы. Среднее образование тогда ещё не было обязательным, с восьмого класса нужно было за него уже платить. Решили с братом всё же продолжить учёбу. Начали прибывать учителя расширяющейся школы, и первой приехала Мария Кузминична Борченко, новый завуч. С ней вместе прибыли родители и сын Саша, заняли они половину пятистенного дома. Затем появился учитель географии Леонид Копысов, старый холостяк. Павел Васильевич и Галина Георгиевна Терентьевы были направлены аж из Москвы.
   В восьмой класс собрались ребята из многих посёлков и деревень, но больше всего из посёлка Сборный. И класс наш тоже оказался сборным: русские, эстонцы, латыши и одна девочка из Литвы.
   Классным руководителем у нас стал Копысов, чуть выше среднего роста, хорошо сложенный,с богатой шевелюрой. Говорил он чуть растягивая слова. Образованный, интеллигентный человек, с которым было интересно разговаривать на любую тему. Папиросы "Беломор" курил, затягиваясь часто-часто, словно ребёнок у материнской груди. Предмет свой вёл очень интересно, увлечённо, а потому был нами уважаем. И я к тому времени уже подрос, возмужал, и потому наверное был избран старостой класса.
   Брат Антс вообще стал председателем ученического комитета. Вскоре переехал холостяк Копысов к Марие Кузминичне, а она стала вести у нас уроки литературы.
   Не буду оценивать её профессиональную подготовку, но замечу, что в те времена преподавать литературу вообще было очень сложно. Множество авторов и произведений находились под запретом, как-то нужно это было обьяснять, уклоняться от неудобных вопросов, в чём-то просто лгать. Не хватало ей и простого человеческого тепла, зато высокомерия хватало, так возникло чувство отчуждённости между ней и классом.
   Особенно доставалось от неё почему-то девочкам, характер ли был такой или нерешенные вопросы быта влияли, не знаю.
   У меня характер тоже менялся, появилось какое-то бычье упрямство. Из-за этого стали возникать конфликты с учителями, хоть и не со всеми. Часто ответить правильно мешало не отсутствие знаний, а излишняя вспыльчивость моя.
   Хотя русскую литературу я любил, не сложились у меня отношения с литераторшей. И с родителями Марии Кузминичны был я в хороших отношениях, и с сыном её дружил, а вот с ней, увы! Как тогда выражались, "проходили" мы всю литературную классику: "Слово о полку Игореве" и далее Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Тургенева, Островского, Чернышевского и Толстого.
   Под запретом был Достоевский и нобелевский лауреат Бунин. Вот что писали тогда: "Как и при своей жизни, Достоевский сейчас оказывается в авнгарде реакции. Его произведения широко и всесторонне используются в остервенелом походе на человека, предпринятом литературными лакеями Уолл-стрита"
   Бунина обозвали белогвардейцем-эмигрантом, "чьё творчество насыщено мотивами смерти, распада и обречённости". Оценить самому их талант придётся гораздо позже, пока учил то, что требовалось. А вот учительница стала совсем невыносимой, от неё сбежал Копысов, позже он вообще уехал в неизвестном направлении, а жаль.
   Химию стала преподавать Галина Георгиевна Терентьева, скромная и обаятельная женщина. Был у неё физический недостаток - оспины на лице, мы её жалели поэтому. Когда Иван Загурский предложил прозвать её "Рашпилем", то получил в ответ общее возмущение.
   Её супруг Павел вёл уроки физкультуры. За высокий рост и худобу, его сразу нарекли прозвищем "Паша-глист". Кичился тем, что брат его был многократным чемпионом страны по лыжам. Не сразу, но всё же ключи к нам он подобрал. Я никогда в жизни, даже будучи влюблённым, стихов не писал. А вот на физкультурника накатал, что-то вроде эпиграммы :
  
   Он лихо резал в сетку и в баскетбол играл,
   Когда была пробежка, то на других кричал.
  
   О баскетболе никто из нас до этого ничего не слышал, а Терентьев его усиленно пропагандировал. Заражённые его энтузиазмом, мы сами расчистили площадку, врыли столбы и укрепили кольца, сваренные ребятами из МТС. Первый мяч сшили из голенищ кирзовых сапог, настоящий появился позже.
   На Коломинской МТС работал Витаутас Пожемицкас, страстный любитель баскетбола, фанат! Он организовал свою команду. Но мы сумели, под началом Павла Васильевича, через два года стать лучшей командой района. В строю я ещё стоял шестнадцатым, а играл в центре. По бокам Гунар Шиц и Стасик Осипов, позади Володя Чурилов и Паша Аранов.
   Учебнный год начался, а учителя математики не было. Но как-то, в то время, когда мы гоняли мяч по двору, среди нас объявился круглолицый лысый мужчина. Под поношенным костюмом виднелась вышитая украинская рубашка, на ногах брезентовые штиблеты. Попинав мяч, мы по звонку рванули в класс.
   По расписанию урок алгебры, и вдруг входит наш новый знакомый. Как-то странно, с кряхтением, представился: "Василий Акимович Веселов." Вместо очков, достал из кармана увеличительное стекло от проекционного фонаря и, рассматривая в него журнал, стал делать перекличку. Фамилии наши он перевирал, ибо непривычными были они в здешних краях.
   Потом перешёл к делу: -"В прошлом году вы остановились на параболе. Кто из вас может рассказать о ней?" Добровольцев не оказалось, а новый учитель заявил, что может говорить о ней часами, в чём мы шибко засомневались, шутит наверное. Но, со временем, мы поняли - это действительно знаток предмета, он стал нашим кумиром. Внешне очень серьёзный, обладал тонким юмором. Однажды на уроке тригонометрии вызвал он к доске Айно Пексе и попросил решить задание. Та долго решала, что-то вычисляя, и написала гордо полученный ответ - 1. Веселов глянул, крякнул и, достав увеличительное стекло, склонился над журналом: "Барышня, позвольте эту единицу перенести в журнал со знаком плюс"
   Подробности трагической судьбы этого замечательного человека я узнал значительно позже, о чём и написал.
   Моё восхождение к вершинам науки чуть не прервала сущая мелочь - не было в наличии штанов. Выручила Мэри Тынисовна, подарив брюки своего сына Айна. Тот был гораздо выше меня, но мама укоротила штанины, поставила заплаты и я продолжил учение. На пимы денег не было тоже, ходил я даже в морозы обутым в шахтёрские галоши, заслужив и кличку такую: "Галош". Только через год появилась у меня зимняя обувка, и прозвище это отпало.
   Сборный класс наш был всё же дружным. Душой его были Гена Фокин и Федя Зуев, сидевшие за первой партой у окна. Оба весёлые, остроумные и задорные. Именно Гена придумывал всем прозвища, а самого его именовали "Яныга".В классный интернационал входили: 11 русских, 16 эстонцев, 4 латыша и 1 литовка. Тогда же впервые Мэри Тынисовна порекомендовала мне заняться пением. В душе я ещё мечтал о море, но послушался. Первым произведением, исполненным мною, была песня из кинофильма "Антоша Рыбкин" :
  
   За горами высокими, за долами широкими,
   Бежит ручей, как песенка звеня.
   Там ждёт меня далёкая, подруга синеокая,
   Девушка любимая моя.
  
   А потом последовало всё:народные песни, арии из опер и оперет, лирические песни, иной раз и непристойные частушки. Басом я не был, но прозвище "Шаляпин" получил. Понимал, что до него не дотягиваю, и шутил поэтому: "Есть же в дурдоме Наполенон"
   Лето проработал в строительной бригаде и здорово подрос. Но с девочками всё ещё не дружил, вернее, они со мной, так как товарным видом не обладал. Смотрят-то по одёжке!
   Ушли учиться на механизаторов Калью Руусма и Синивер.Теперь уже в строю я был пятым.
   В девятом географию вновь начала преподавать Екатерина Николаевна, а математику молодой учитель Анатолий Степанович Сухорослов, получивший прозвище "Секанс". Не прижился этот "Секанс" в школе и через год её покинул, но в 1972 году я узнаю из письма, что стал он кандидатом наук.
   А в восьмом классе появился новичок, Гунтис Пилатс, высокий и тонкий паренёк. Из-за того, что постоянно сутулился, и прозвали его "Смычком". Ещё в Латвии, разбирая взрывное устройство, лишился он начисто одного глаза, что не мешало ему играть на любом музыкальном инструменте, какой можно было найти в нашем посёлке. Музыкант от Бога, что он вытворял на итальянском трофейном аккордеоне из клуба МТС - фантастика да и только! С его появлением и послаблением большевистских запретов, зимой в школе стали организовывать вечера танцев.
   Признанными львами паркета были Виллу Пахк и Гунар Шиц. Я так ловко нижними конечностями не владел и поэтому скромно посиживал в углу, а вот Янис Лагерис очень хотел танцевать, не обладая слухом и чувством такта. Он был хорошим математиком, танцором быть ему не дано от природы. Девчёнки, получившие от него травмы ног, стали ему категорически отказывать. Но математика помогла и тут. После очередного отказа, он заявил Поле Голяткиной: -"На контрольной работе списать не дам!" Поскольку девочки в математике были явно слабее, чем в танцах, пришлось им идти на уступки, отбывать по очереди повинность, кружась с Янисом в вихре вальса.
   По воскресеньям старшеклассники шли в лес заготавливать дрова. Пилили осину, норма - два кубометра на человека. Обычно мы с братом орудовали пилой, а Эндель Кыкс топором обрубал сучки. Потом он колол чурки, я носил поленья ,а брат складывал их в поленицу, в этом он был крупный специалист. Закончив свою работу, мы всегда помогали другим, особенно девочкам, но так поступали тогда все ребята.
   Во время учёбы в девятом классе русских ребят, не состоящих на спецучёте, стали вызывать в район для постановки на военный учёт. Среди них был и парень по имени Валентин, выглядевший, как не совсем нормальный. Но впечатление это было обманчивым, так как в математике ему равных не было. А ещё он прославился своим мужским достоинством, что не укрылось и от медкомиссии военкомата.
   Перед врачами нужно было представать абсолютно голым, и видимо от холода напала на Валентина икота. Медсестра заботливо спросила: - "У вас отрыжка?" На что тот гордо ответил: "Почему от Рыжка? Свой такой вырос" Дело в том, что у колхозного жеребца-производителя была как раз кличка- Рыжко.
   День смерти Сталина я помню очень хорошо. Пятого марта 1953 года сбрасывал снег с крыши, когда по громкоговорителю в посёлке объявили о смерти вождя. Школьников собрали на траурную линейку, где директор зачитал официальное сообщение. Многие учителя и дети плакали. Мария Мартыновна в своём выступлении сказала, что лучше бы умерла половина населения страны, а Сталин был бы жив. Весельчак Тыну Саарепере, как бы про себя, спросил: - "А сама-то в какой половине хочешь быть?"
   А вот бывшие заключённые бросали шапки вверх и кричали: - "Ура! Усатый сдох! Гуталин загнулся!"
   Мы хотя и были жертвами репрессий, но о масштабах сталинских преступлений ничего не знали. Был миф о Сталине, а о самом этом человеке, уничтожавшем друзей (вернее приближённых - друзей у него не могло быть) и врагов, загубившем миллионы невинных людей, мало кто и мало что мог в то время знать.
   Люди замерли в ожидании и растерянности. Ждали перемен к лучшему, понемногу приходило отрезвление. Уже в августе 1953 года отменили сверхналоги, крестьяне вздохнули посвободнее. Хвалили Маленкова за возможность развивать приусадебное хозяйство.
   А на школьном фронте у меня произошёл конфликт с литераторшей Марией Кузминичной. Задала она нам сочинение на дом, а я как раз повредил два пальца пилой ( следы остались и до сих пор). Написал я левой рукой, как мог, и она вкатила за такой почерк мне два балла. Я посчитал это несправедливым и пошёл к директору, показав раненную руку, объяснил суть проблемы. Он своей рукой поставил вместо двойки - четвёрку.
   С начальством не спорят, и литераторше пришлось смириться, но я теперь и у неё был на "спецучёте."
   Закончили девятый. На каникулах, мы с Хилларом Вахермаа, трудились в строительной бригаде. В селе Леботер разбирали бревенчатый дом, грузили брёвна на грузовик ЗИС-5 и тот доставлял их в наш посёлок. Здесь мы собирали из этого материала постройку под больницу. В это же время душа моя пришла в смятение, я впервые влюбился.
   В старинном русском селе встретил девушку, покорившую меня с первого взгляда. А было это так, в жаркий день очень захотелось пить. Постучал в дверь ближайшей избы - попросить воды. Дверь открыла девушка, и я застыл, как истукан, слова почему-то застряли в горле.Она, улыбаясь, спросила о чём-то, а я вроде бы и оглох тоже.
   Наконец-то выдавил с трудом свою просьбу, она принесла ковшик с водой. Пил, проливая воду, руки тряслись.Это было, как приступ болезни. Стройная фигура, каштановые волосы и голубые глаза сразили меня наповал. Мы закончили работу, уехали домой, а её образ всё стоял передо мной. Вот уж действительно: "Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь"
   Где-то вычитал я позже, что учёные подтверждают существование любви с первого взгляда. Так что радости моей не было предела, когда в толпе восьмиклассниц, первого сентября, я увидел и её.
   В школу пришёл новый директор, высокий и худой, по фамилии Запрудский. Издёрганные на фронте нервы заставляли его постоянно чесаться, для чего он использовал указку.
   Преподавать Запрудский стал историю. Рассказывая о войне, в качестве примера патриотизма, поведал о том, что колхозник Ферапонт Головатый на свои деньги построил самолёт для фронта. С тех пор и к нему самому пристало прозвище "Ферапонт".
   Жена его была довольно легкомысленной, молодящейся особой, а дочь Надя стала учиться в восьмом классе. Вот через неё я и познакомился со Светой, с той первой моей любовью. Про мать Светы ходили всякие слухи, она была одинокой, муж политрук погиб на войне. И была она против наших встреч со Светой, зачем водиться со ссыльным? Но мы продолжали общаться и я даже намекнул на свои чувства словами поэта, имени которого в то время не знал:-"Я в твоих глазах увидел море."
   Поделился и мыслями о море. Неожиданно она меня поддержала: - "Это же так здорово! Ты - штурман, а я судовой радист!" Мечты, мечты! Конечно, были мы наивными, не все мечты сбываются, но как приятно было вместе грезить о голубых далях, на мгновения забыть о суровой правде жизни.
   В десятом классе приступили мы к изучению существенно обрезанной советской литературы. Нам не были известны имена И. Бабеля, М. Булгакова, Н. Гумилёва, С. Есенина, А. Платонова, О. Мандельштама, Б. Пастернака, М. Цветаевой и многих других. Не все талантливые писатели соответствовали меркам так называемого "метода социалистического реализма" Народ любил Есенина, а власти - нет, он для них был "кулацким поэтом".
   О Зощенко и Ахматовой стало известно только из постановления ЦК ВКП(б) о запрете журналов "Звезда" и "Ленинград". Зощенко предлагали быть "стукачём" для НКВД, но он ответил: "Шпионом быть не достоин, морально неустойчив, слишком увлекаюсь женщинами". Понятно, что все пути ему в литературной сфере были перекрыты.
   Основное внимание наше было обращено на корифеев советской литературы, изучали М. Горького, М. Шолохова, А. Фадеева и В. Маяковского. Мне нравились и те, кого не было в школьной программе: Л. Соболев, К. Симонов, А. Твардовский.
   Отличником я не был, но очень любил историю, географию и литературу. Класс десятый - выпускной, все мы стали серьёзнее и степеннее. Пренебрежения к младшим не было, с учениками восьмых и девятых классов дружили, тем более, что среди них были хорошие спортсмены и музыканты. К девушкам вообще относились бережно, своих симпатий старались не показывать. Так было принято.
   К тому времени я был уже выше всех в классе ростом. Если раньше девочки сторонились меня, бедно одетого, то теперь я на них не заглядывался, ибо был уже влюблён. У девчёнок был предмет для обожания - Стасик Осипов, симпатичный и кудрявый паренёк, разбиватель сердец.
   Я долго дружил с теми, с кем сблизила суровая жизнь.Таким был Саша Горяев, отслужив после школы на флоте, он вернулся в посёлок, и мы продолжали дружить.
   После выпуска из школы, летом, мы Хилларом Вахермаа строили спортивный зал. К его открытию, под руководством Мэри Тынисовны, шла подготовка концерта. Мне выпало спеть марш из кинофильма "Вратарь", но Виллу Пахк вдруг предложил петь вдвоём. Отказать я постеснялся, хотя поющим его не замечал ранее. И вот мы на сцене, выводим дружно: "Ты представь,что за тобою полоса пограничная идёт..." И вдруг-тишина! Смотрим друг на друга, слова песни вылетели из головы. В зале раздались смех и свист, хотелось провалиться сквозь сцену. Но я, собрав волю в кулак, сумел заявить: "Вы пока посмейтесь, а мы слова вспомним". Песня была всё же допета, прозвучали аплодисменты, но петь дуэтом я после этого не стал.
   Вдруг разладились и наши отношения со Светланой. А виной всему оказался спорт, которым мы с ней увлекались. Ей, кроме лёгкой атлетики, нравился и баскетбол, в котором я делал несомненные успехи. Он-то мне и "подкузьмил". На соревнованиях по отбору кандидатов в районную команду, для участия в областной спартакиаде, я заметил, что переживает она не за меня. Она преображалась, когда Гунар, получив от меня мяч, всаживает его в корзину. Я чуть не сорвал игру, руки опускались. Павел Васильевич в перерыве дал мне "прикурить!", и я всё же сумел собраться. Мы выиграли с разницей в 16 очков, но радости не было.
   Больше я не брал в руки мяча, и со Светой пути наши разошлись. Странная тогда сложилась ситуация: я любил Светлану, она - Гунара,тот - Гражину, а Гражина смотрела на Володю Шороховецкого. Все остались, в результате, при своих интересах!
   Но вернусь к выпускным экзаменам. Накануне девушки решили снять волнение и пошли кататься на качелях. Раскачали их так, что те рухнули. В результате у Нади Воробьёвой - открытый перелом руки, Катя Лоткова отделалась ушибами.
   Первым экзаменом была литература. Я выбрал темой сочинения "Образ Сергея Тюленина" по роману Фадеева, это было актуально.Запятые, поставленные не на месте, принесли мне только 4 балла.
   На математике было сложнее. По тогдашним правилам учитель, который вёл предмет, на экзамене не присутствовал. А задачку нам задали сложную, геометрия с тригонометрией. Сидим мы за партами по одному, я впереди у окна. Вдруг вошёл Василий Акимович, встал, глядя на доску, и отвёл руку за спину. Вижу на его ладони перед собой написанное тригонометрическое выражение, которое тут же копирую на промокашку. Учитель вышел, но дело было сделано, мы знали верное решение.
   Во время сдачи экзаменов, не помню только в какой день, в три часа ночи грохнуло что-то в посёлке вроде взрыва. Оказалось,что рухнула плотина МТС. Бурными потоками воды разнесло рыбу, и утром народ черпал её из луж рубашками и штанами, не пропадать же!
   Но вот и экзамены позади, нам вручили аттестаты зрелости. Это был первый выпуск Коломино-Гривской средней школы. Тринадцать выпускников были из ссыльных. Многие из нас очень стремились получить образование, учились старательно. Эндель Кикс, Янис Легерис и Виллу Пахк вполне могли получить золотые медали, но для ссыльных и это было запрещено.
   Заканчивая короткий рассказ о школьных друзьях и учителях, не могу не сказать о любимом преподавателе Василии Акимовиче Веселове, человеке трагической судьбы. Доктор физико-математических наук, профессор Веселов заведовал кафедрой в Московском энергетическом институте им.Молотова. Когда начались аресты его студентов, он отправился их выручать и был сам арестован.
   Семью его выслали в Смоленск, где во время оккупации немцы расстреляли жену и сына. После реабилитации в Москву возвращаться не стал, так многие, с исковерканной судьбой, поступали. Как-то, крепко выпив, пришёл он на речной вокзал, лёг к подножию памятника Сталину, всё ещё не снятому, и умер от "сердечной недостаточности"
  
  

И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН

  
   Так обычно говорят о бесстрашных разведчиках, а мне слова эти напоминают о простой эстонской женщине, которая одна не побоялась создать очаг культуры в глухом сибирском углу. Своими силами организовывала досуг населения посёлка, создала хороший коллектив самодеятельности.
   Я уже упоминал свою учительницу немецкого языка Мэри Тынисовну Сийлатс, которая преподавла также пение. Она владела пятью языками, играла на скрипке и фортепиано, хорошо пела и рисовала. Поражал её запас энергии, притягательная сила, умение увлечь людей. К работе в сфере образования, это ведь тоже идеология, ссыльных не допускали, но директор А. Гладков рискнул всё же.
   Она сумела организовать хор не только в школе, но и в клубе МТС. Вовлекала людей, которые и слова-то толком произнести не могли, и те раскрывались вдруг и для себя, и для окружающих с неожиданной красивой стороны.
   Первой серьёзной пробой сил стала постановка комедии "Свадьба с приданным", где мне была уготована главная роль - бесшабашного парня Коли Курочкина. Брат Антс изображал деда Силантия. По ходу пьесы приходилось много петь. Гунтис растягивал аккордеон, а я начинал знаменитое: "Хвастать милая не стану, знаю сам, что говорю.С неба звёздочку достану и на память подарю".
   Партнёршей моей была дочь Мэри Тынисовны. В жизни мы с Хэлле не были особо дружны, но пели на репетициях вполне достоверно. С обувью для меня опять возникла проблема, но сумели раздобыть сапоги 46-го размера у тракториста Чанки.
   И вот премьера! Зал клуба забит до отказа, пришли на спектакль и взрослые, и дети. Полный аншлаг, как сказали бы сейчас. Постановка имела полный успех, ставили мы её шесть или семь раз. Каждый раз в первом ряду сидела наша мама, не скрывая удовольствия и гордости за нас с братом.
   Позже ставили "Платона Кречета", вещь посерьёзнее. И тут случилось то, о чём вспоминать до сих пор стыдно. Шла генеральная репетиция, звучали чудные украинские мелодии. По ходу пьесы главный герой, т.е. я, брал в руки скрипку, подходил к окну и начинал играть. На самом деле я только водил смычком, а играла за сценой Мэри Тынисовна. Наивная старушка даже спросила у мамы, когда это сын так играть научился?
   А правда открылась так; я уже положил скрипку, но музыка продолжала звучать. Мой темперамент меня опять подвёл, покинув сцену, я заявил,что играть не буду. Бедная учительница просила вернуться, а я упёрся, как бык. Но тут скомандовал Владимир Иванович: "Юра, марш на сцену!"
   Были аплодисменты в мой адрес и на этом спектакле, но выходка не давала мне покоя многие годы. Стоя у гроба любимой учительницы, я сказал ей ещё раз: "Прости!" А Хэлле, стоявшая рядом, шепнула: - "Юра, мама любила тебя"
   Играл я и в спектакле "Штурман дальнего плаванья", ещё не разбираясь, конечно, в морских званиях. Не зная, что мечта моя осуществится, что сам я это звание сумею заслужить. Спасибо всем моим учителям за это, я и сейчас склоняю перед их светлой памятью свою седую голову !
  
  

ПУТЁВКА В ЖИЗНЬ

  
   После выпускных торжеств, вплотную встал вопрос: куда податься? Формально ссыльные не были лишены права на получения специального или высшего образования, но партия и её "органы" в лице КГБ зорко охраняли "светлый путь", о котором так много говорилось. Шёл 1954-й год, Сталина не было, но "дело его живёт" всё ещё.
   Пока ссыльным разрешено было учиться в лесотехнических, сельскохозяйственных и зооветеринарных учебных заведениях. Хэлле Сийлатс попыталась было поступать на филологический факультет, но бдительная комиссия решительно её завернула. Языкознание, в котором был так силён товарищ Сталин, было сферой идеологии. Виллу Пахк и Янис Легерис чудом всё же поступили в Томский политехнический институт им.Кирова. Хиллар Вахермаа стал студентом сельхозтехникума, а Гунар Шиц - лесотехнического.
   Меня же не манило то, как "стеной стоит пшеница золотая". Балетно-копытная академия, т.е. ветеринарный техникум, тоже отпадал. Оставалось - "зелёное море тайги", но в лесотехнический техникум тоже не пошёл, ещё жива была мечта о море. Решил пока пойти в Томское лесотехническое училище с годичным сроком обучения, принимали туда без экзаменов, по предъявлению аттестата.
   Готовили там нормировщиков, электромехпников и механиков. В нормировщики шли почти одни девушки, сильным электриком слабого тока я себя не считал, потому стал учиться на механика лесозаготовок. Занятия начинались первого декабря, стипендии не платили, но предоставляли бесплатное общежитие.
   Возвращаться в посёлок смысла не было, заканчивалась навигация на Оби, а идти пешком по зимнему тракту, как Ломоносов, не прельщало. Так и оказался я, чтобы не помирать с голоду, в пёстрой компании из бывших зэков, называемой бригадой грузчиков. Разгружали вагоны на станции Томск-товарная.
   Возглавлял бригаду дядя Миша, которого все слушались беспрекословно. Я был уже крепким физически парнем, а здесь это было очень важно, вся механизация - твой горб и руки. Кому-то из бригады был запрещён выезд в районы западнее Урала, а дяде Мише в столицы республик и ещё в 270 городов большой страны Советов. Это называлось: бывший зэк "со знаком минус".
   Одевались почти по форме: кроме телогреек, носили широкие шаровары, заправленные в кирзовые сапоги, похоже на запорожцев. То ли, чтоб не видна была дрожь в ногах, то ли, чтоб удобнее украденное нести. Многие были украшены татуировками, якоря и кресты перемежались с надписями "не забуду мать родную" на плече или "они устали" на ногах. Накалывали так же портреты Ленина и Сталина, считалось, что конвойные не станут стрелять в изображения вождей на груди.
   Штучный груз носили на "горбуше", чём-то вроде рамы, закреплённой на спине ремнями. Тяжелого клали поменьше, а скажем ящиков с конфетами, побольше. Тогда, стоило только чуть качнуться, и верхний ящик летел вниз. Но он ещё не долетал, а конфеты были уже в карманах широких штанов грузчиков - "естественная убыль!" А большую бутылку водки из груза дядя Миша переворачивал вверх дном и резким ударом ладони это дно отбивал. Неспешно отпивал сам и передавал другим. Это тоже была "естественная убыль". Разбитую бутылку нужно было обязательно вернуть в ящик вместе с осколками, для доказательства - сама разбилась.
   На причале речного порта познакомился я с матросом пассажирского парохода "Александр Невский". Это был белорус по имени Анатолий, парень душевный и добрый. С ним я даже совершил рейс из Томска в Каргасок и обратно. Тогда только начинали вводить на речном флоте бесплатное питание, а зарплата матроса составляла всего 380 рублей.
   Попрощался я с лихой бригадой, пришла пора занятий в училище, которое располагалось на Коммунистическом проспекте в доме 122, это ближе к окраине города. Недалеко была знаменитая на всю страну психо-неврологическая больница.
   В общежитии - четырёхместные комнаты без излишеств, четыре металлических кровати, четыре табурета и стол. Портретов вождей на стенах не было. Моими соседями оказались: русский парень Иван, украинец Юрка Сердюк и еврей из Молдавии Ицык Теппер.
   Иван родителей своих не помнил, вырос в детдоме. Юрка хвастался,что отец его был главным инженером крупнейшего на Дальнем Востоке рыбокомбината, но сам он убежал из дома и колесил по стране с бродячим цирком, где кое-чему научился. При этом он хромал сильно на одну ногу и носил сапоги большого размера, с сильно загнутыми носами, смахивая походкой на Чарли Чаплина.
   Ицык был выслан в Сибирь вместе с сёстрами, они проживали в Чаинском районе здешней области.
   Юркины способности и соседство с психбольницей помогали нам бесплатно пользоваться трамваем. В те времена билеты по 15 копеек продавали кондуктора. Мы обычно устраивались в конце вагона, когда кондуктор подходила к нам со словами: "Мальчики, платите за проезд", Юрка выворачивал левый глаз наизнанку и издавал такой душераздирающий звук, что кондуктор в испуге быстро ретировалась. Если же она видела нас и ранее, то спрашивала, отчего мы всё ещё не сдали этого придурка. А вообще-то был Юрка парнем честным, весельчаком и душой нашей компании.
   Жили мы вскладчину. Питались в основном макаронами и лапшой, сдобренными маргарином. Картошчка была уже деликатесом.
   Ну а в группе была представлена Лига Наций, в урезанном, конечно, виде. Украину представлял Богдан Мазепа, причём звать себя велел по имени с ударением на первом слоге или просто, "пан Мазепа". Из Белоруссии был Иван Рабцевич, очень добрый и спокойный молодой человек. Солнечная Грузия отрядила в наши ряды Георгиади, а Молдавия - братьев Чабан. Последних не интересовало ничто, кроме представительниц прекрасного пола. Борис, правда, всё же учил кое-как предметы и сдавал экзамены за себя и за брата Христофора. Как попал в Сибирь Георгиади, мы так и не узнали, но к морозам был он привычен, зимой ходил только в кожанке и сапогах.
   Два здоровенных парня были из Литвы, из них запомнился Сенкус, бывший боксёр. Из русских ребят помню Петра, которого прозывали по его же просьбе "Швандей". Он обучал нас искусству игры в карты, а именно в "очко". Сидя по-турецки на кровати, он клал себе на колени каталог механизмов и деталей трактора КТ-12 и начинал банковать, приговаривая: "За туза и за валета, проработал бы всё лето" или "Себе - не вам, перебора не дам"
   Украшением группы был Лев Векшин, отслуживший уже на Тихоокеанском флоте, всем хорош: высокий, черноволосый, лихо плясавший "Яблочко". Присмотрел Лёва вскоре красавицу Галю Журавлёву в доме по-соседству, а вскоре они поженились.
   Директором нашего учебного заведения был некто Карепин, маленький и желчный старик с визгливым голосом. Любил по вечерам он пройтись по общежитию, посмотреть, чем заняты его питомцы. Пока ему открывали нашу дверь, карты бывали уже спрятаны, и Швандя с важным видом водил по каталогу пальцем. На визг Карепина: "Сколько на кону?", мы могли вполне искренне ответить: "Да о чём вы?". Денег не было у нас, играли мы на щелчки по носу или на компот в столовой.
   Изучали в училище 10 предметов, девять технических и один под названием "История коммунистической партии". Её преподавал отставной майор-танкист Соколов. Лихой вояка, сверх программы, рассказывал нам о любовных утехах Екатерины Великой, а так же научил выпивать стакан водки, разворачивая кисть руки на 360 градусов. До недавнего времени я ещё мог это проделывать.
   Электротехнику вёл завуч Раецкий, бывший морской офицер с Балтики, вежливый,спокойный человек.
   В свободное время приходилось подрабатывать. Хорошо было грузить мешки с ячменём для пивзавода, а вот цемент навалом - ад кромешный, но голод не тётка! В кино ходили редко, но как-то перед сеансом случайно встретил Светлану. Не очень радостной получилась встреча, её семья теперь тоже жила в Омске, это, пожалуй, и всё, что я узнал. На том и расстались.
   Как-то прихожу в общежитие, а меня ожидает незнакомый человек.Представился он аспирантом Литературного института, собирающим материал по теме "Фольклор народов Западной Сибири". Это ребята наши меня ему порекомендовали.
   Я поинтересовался, принёс ли он бутылку, кто же без неё фольклором занимается? Он принёс таковую, и почти до утра записывал в тетрадь частушки. Я не всё ещё выложил, но он решительно захлопнул рукопись: "Тут на докторскую хватит!"
   Неподалёку от училища располагались колония и баня, про которые ходил слух, что там сидел и мылся в этой бане сам маршал Рокоссовский, личность в народе весьма популярная. Не знаю, как маршал, но мы-то точно мылись именно в этой бане.
   За время учёбы прошли мы единственную производственную практику на Ларинском лесозаготовительном участке, выдававшем свыше миллиона кубов леса в год. Лесной массив здесь представлен сосной. Вывоз леса-кругляка производился автотранспортом.
   Но вот учёба закончена, у меня на руках Свидетельство за номером 4626, в котором написано,что решением экзаменационной комиссии от 2.12.1955 г. мне присвоено квалификация механика лесозаготовок.
   Ицык, Юрка и я попросили направить нас в Чаинский леспромхоз, и желание наше было удовлетворено.
   В лютый декабрьский мороз, одетые явно не по сезону, летим на маленьком АН-2 курсом на север. Стучим от холода зубами и теснее прижимаемся друг к другу, что бы хоть чуточку согреться. Сели в селе Подгорное, это центр района. Далее никакой транспорт не ходил, добраться до иных населённых пунктов можно только было только на пятьсот-весёлом, т.е. пешком.
   Нас направили на Бундюрский лесозаготовительный пункт, а это 66 километров от райцентра. До самого села Бундюр, где проживали сёстры Ицыка, всего-то 54 км. Я был хорошо тренированным парнем, а вот в Юрке сомневался. Но тот закатил фирменно глаз и вскричал: "Вперёд, на Бундюр!" Световой зимний день короток, но выручала яркая луна, мороз нас подстёгивал, и мы бодро отмеряли вёрсты. Юрка держался молодцом, ни стона, ни жалоб. Вот и огни вдалеке появились, ещё немного, и вот уже Ицыка тискают в объятьях старшие сёстры.
   Сытный ужин и длительный переход сделали своё дело, заснули мы, как убитые. Восстановив силы, отправились на ЛЗП устраиваться на работу. Ицыка направили механиком в мастерские, Юрку туда же слесарем, а меня на верхний склад бригадиром тракторной бригады.
   Поселили нас в одной из комнат общежития. Все ЛЗП устроены примерно одинаково: контора, магазин, общежитие, баня, столовая, мастерская и гараж. Вокруг ютились несколько маленьких домишек. Народ на участке был разный, тут трудились русские и поляки, был даже один эстонец. Вольных около десятка: начальник участка Дмитриев, механик Сивков, техники Николай Бахарев и Роман Иванов, водители мотовоза братья Николай и Саша Сухоруковы, начальник цеха Поздняков, тракторист Федя Кузнецов да начальник узкоколейки Зоя Любимова.
   Нашим начальником оказался Николай Степанович Иванов, имевший за плечами два убийства, но механик "от Бога". Его советы были нам на первых порах весьма полезны. Он претворял в жизнь заветную мечту свою, собирал мотодрезину собственной конструкции, на которой хотел проехать до верхнего склада и обратно. И вот когда она была готова, чья-то подлая рука подсыпала в картер двигателя песок, "задранные" подшипники похоронили светлую мечту.
   Было тут и семь человек блатных, вели они себя спокойно, но толку от них в работе не было. Те гулаговские времена, когда с делянки не выпускали, пока не выполнишь норму, уже прошли. Теперь на обрубке сучьев, куда их приспособили, они обрубали их лишь так, чтоб можно было на бревне сидеть, что они и делали, отбросив топоры.
   Но однажды ночное общежитие разбудил жуткий крик, все повскакивали, побежали выяснять причину. Она оказалась банальной: блатные играли в карты и проигравшего кололи вилками. Голова его была накрыта круглым фанерным чемоданом, из многочисленных ран на голом торсе сочилась кровь, а он орал благим матом!
   Вот так мы влились в общую массу строителей светлого коммунистического общества. Нам предстояло сдать экзамен на гражданскую зрелость, продемонстрировать своё умение и смекалку, приобрести закалку и опыт. Только в общем труде люди познают друг друга, показывают, кто на что способен и кто чего стоит.
   СССР в то время был крупнейшим в мире экспортёром леса, обладая третью мировых запасов его. Сибирский лес вывозился через северные порты страны.
   На участке лес валили электропилой ЦНИИМЕ-5Ф, а ток вырабатывался передвижными электростанциями ПЭС-250. Вальщик шёл впереди, и помощник тянул за ним кабель да тащил длинный шест, которым толкал падающие деревья в одном направлении. Поваленный лес вытаскивали трелёвочные трактора КТ-12, оборудованные газогенераторными двигателями ЗИС-21А. Топливом для газогенератора служили берёзовые чурки по 7-8 сантиметров длиной, предварительно высушенные. Для Сибири тех лет это было гениальное решение, скажем, на весь наш район был только один бензовоз, да куда он мог проехать при здешнем бездорожье.
   А слабым местом тракторов были гусеничные балансиры. При затягивании "хлыстов" трактор становился на дыбы, а затем резко падал на грунт.Балансиры от таких перегрузок ломались, как спички. Сняв их, на плече приходилось тащить в мастерскую для сварки. Намучались мы и с подшипниками, которые после заливки баббитом приходилось до умопомрачения шабрить.
   Прислали нам на участок для проведения промышленных испытаний два серийных экземпляра новой бензопилы "Дружба". Но почему-то на участке их не использовали, зато приспособили для пилки дров населению посёлка, на дрова шёл сухостой.
   Вывезенный лес разделывали на брёвна согласно ГОСТа, и работа эта велась круглосуточно. Две бригады трудились по скользящему графику, их возглавляли Николай Бахарев и Михаил Иванов. Брёвна грузили на платформы узкоколейки. Шесть груженых платформ цеплял мотовоз и тащил до нижнего склада. Там, на берегу речки Будюрки, штабеля брёвен дожидались весеннего лесосплава.
   В моём заведывании оказалось 12 тракторов, но не припомню дня, чтобы все они работали на делянке. Работоспособных единовременно было не более семи-восьми. Однажды вообще в строю был только один трактор. Постоянно не хватало запасных частей, что-то переставляли с одной машины на другую.
   Из трактористов, к сожалению, помню только двух, девятнадцатилетнего Федю Кузнецова и Александра Гордина из Эстонии.
   Саша был весел, остроумен, казалось ничто его не волновало. О том, как он оказался в Сибири, помалкивал или шутил: "Сослали за то, что дед мой поднимал товарный вагон". После ссылки уехал в Эстонию, жил в городе Пярну. Но когда я сам смог туда попасть, его уже не было в живых, умер от рака желудка.
   Добирались до участка мы тоже по узкоколейке, мотовоз толкал перед собой шесть пустых платформ, а позади цепляли три вагончика для пассажиров. Ребята в пути резались в карты, коротая время, а я обычно ехал в кабине мотовоза.
   Однажды был получен приказ: ехать за новыми передвижными электростанциями в Омск за 240 километров. Нашим транспортом были два трактора "Сталинец-80", а на дворе зимние морозы трещат, февраль в народе зовут "лютый". Собрались быстро, прицепили к тракторам сани, погрузили бочки с маслом и соляркой, и "вперёд!" В кабине каждого трактора нас по-двое, моим напарником был Федя.
   С-80 на ходу хорошо управляем, и мы двинулись в бодром темпе. Часть пути проходила по Сарафановскому тракту, который пользовался дурной славой из-за разрушенного моста. Говорят, здесь бунтовали в тридцатые годы раскулаченные крестьяне, они и снесли этот мост.Чтобы выкурить повстанцев, чекисты тайгу подожгли, и мы ехали между черных стен вековых кедров, стоявших памятником человеческой жестокости. Было тихо и жутковато.
   Мороз трещал, но движки работали ровно, мы,сменяя друг друга, "давили газу до отказу". До Омска добрались благополучно, получили станции, погрузили их на сани и двинулись в обратный путь. Теперь нас донимал не холод, а голод. Хлеб и сало на морозе задубели, а останавливаться и возиться с костром не хотелось. Решили добраться до жилья, там и перекусим, и заночуем. Вот и огоньки показались, какой-то приют.
   В Сибири проживает много мелких местных народностей, в том числе вотяки. Небольшого роста, добрые и доверчивые люди, любящие выпить спиртного, но слабоватые притом. Вот к ним в деревню нас и занесло. Называлась она Первая Тига, а было всего этих "тиг" четыре, объединённых в колхоз "Пятилетка".
   Постучались в хату, просимся переночевать. У них тут матриархат, всем командует древняя старуха, почти слепая от трахомы. Ночевать будем бесплатно, только за поллитра самогона нужно отдать 5 рублей. Разделись, малость отогрелись. Хозяева сварили картошечки, мы разоргели хлеб с салом, старуха поставила на стол ковшик самогонки. За столом прислуживала молодая девушка, видимо внучка хозяйки. Между делом она уже перемигнулась с нашим Федей.
   Но старуха, хоть и слепа, а почуяла что-то подозрительное и задумала коварный план. Тепло, еда и самогон нас быстро разморили, стали укладываться спать.
   Утром сели завтракать. Старуха,гораздо проворнее, чем вечером, суетилась вокруг стола. Поднесла ковшик самогонки молодому Феде и прошамкала: "Ой, как ты менэ веселил, пэй давай,пэй!" Мы торжественно обещали, никому об этом конфузе не говорить. И хотя слово своё сдержали, Федя по возвращении вдруг уволился и исчез в неизвестном направлении.
   19-го февраля произошла тяжелая авария на нашем участке, столкнулись два состава. Один мотовоз толкал перед собой шесть груженых платформ с верхнего склада, другой шёл навстречу с пустыми платформами и вагончиками с ночной сменой. Не помню причины, но скорее всего ошиблись диспетчеры. Состав с грузом разогнался под уклон, поэтому удар был мощным. Платформы превратились в кучу искорёженного металла на пути. Чудом, никто из людей не пострадал. Водитель мотовоза Сухоруков, видя неизбежность столкновения, на ходу выпрыгнул в глубокий снег, а пассажирам повезло в том, что порожние грузовые платформы приняли удар на себя.
   Беда объединила всех нас, никто не остался в стороне. С нижнего склада прибыла бригада ремонтников Н.И. Иванова, с вернего склада шли вдоль полотна два трактора, все свободные от работы люди вышли к месту аварии. Главной задачей являлась разборка завала, освобождение пути от леса. Нужно пустить поезда, чтобы не остановилась работа участка.
   Покалеченные платформы резали электросваркой на куски, убирали брёвна, работали быстро, но без суеты. На третьи сутки участок начал входить в привычный темп работы. Люди, не щадившие себя на морозе двое суток, были всё же счастливы. Удалось в кратчайший срок ликвидировать последствия нелепой, но серьёзной аварии.
Все работали так, как подсказывала им совесть, трудовая закалка и воспитание. Не по зову партии и комсомола, как писалось в книгах тех лет и снималось в кинофильмах. Хотя молодых романтиков на целине и на стройках сибирских тоже было немало.
   Начальник цеха, где делали деревянные части для прикладов автоматов и винтовок, Николай Афанасьевич Поздняков позвал меня на жительство к себе, и я согласился. Был он из бурятов, но ничего монголоидного в облике его не было. И разрез глаз нормальный, и выпить любил по-русски. Будучи заядлым охотником, ходил на лося и медведя. Жена его, вотячка, готовила то пельмени, то котлеты, а по воскресеньям оба блюда зараз.
   Я блаженствовал, так в столовой не поешь, а сам никогда готовить не любил. Спросил как-то у хозяина: "Николай Афанасьевич, а не боитесь, что привлекут за незаконную охоту?" На это он, улыбнувшись, ответил: "Юра, здесь тайга - закон, а медведь - прокурор. Кстати, районный прокурор Ким - мой друг. Выпьет со мной самогонки под пельмешки из лосятины, и все дела"
   Во время работы на верхнем складе, нас кормила пельменями красавица пани Ядвига. Как она попала в Сибирь, спрашивать тогда было не принято, но через много лет я узнаю о том, что в 1945 году на территории Польши производились зачистки, и десятки тысяч поляков были вывезены в СССР.
   Итогом годовой работы нашего лесозаготовительного пункта был весенний сплав леса. По высокой воде маленькой речки Бодюрки лес плыл до места сбора плотов, плоты далее шли к месту погрузки на лесовозные баржи. Сплавом руководил Н.А. Поздняков, а дело это было весьма ответственным. Самое опасное - образование затора! Баржами лес везли вверх по течению Оби, а плоты-сигары шли вниз до места погрузки на морские суда. Такие плоты впервые начали использовать ещё в 1885 году.
   Буксировку же барж методом толкания первым предложил капитан колёсного буксира Мошкин, за что и получил Сталинскую премию. Он построил свой экипаж на палубе и раздал деньги всем поровну. Чудаком назвали бы его сейчас. А метод его прижился, теперь каждый буксир толкал по четыре баржи перед собой одновременно, что безопаснее и экономнее.
   В мае 1956 года перевели меня с повышением на Нюрсинский ЛЗП, что не очень-то обрадовало. Профиль железной дороги здесь был гораздо сложнее, людей здешних я не знал, а контингент на участке был такой: "бандеровцы" и женщины, осуждённые по бытовым статьям.
   Вольных только трое: начальник участка, выпускник ленинградской лесотехнической академии Иван Солдатов, начальница узкоколейной железной дороги Римма из Вильнюса, да комендант Коровин.
   Меня определили в барак общежития. Соседями оказались: Иван Дудас, водитель мотовоза и сторож дядя Коля. Когда-то возил Ваня министра внутренних дел Литовской ССР. В 1948 году попали они в засаду, устроенную "лесными братьями", коих именовали бандитами в те времена. Сумел Ваня оторваться от них, с пробитыми пулями колёсами, и сказал министр: "Этого я,парень, тебе век не забуду". А год спустя арестовали министра, и простой водитель тоже почему-то "загремел" в Сибирь. Но он был уверен, коли жив ещё хозяин, он его вытащит отсюда.
  

0x01 graphic

Почетная Грамота Рястаса Юрия, 1957 г.

   С начальником ЛЗП отношения сложились нормальные и деловые. Человек образованный и толковый, он всё понимал. Римме я мог только сочувствовать, уж больно место глухое, до села Подгорное аж 34 километра по просеке, прорубленной каторжанами в 1905 году, да и то зимой.
   С капитаном Коровиным близко знаком не был, знаю о его нелепой смерти, вскоре после моего отъезда. Он перед поездкой съел в буфете каких-то рыбных консервов, и лошадь привезла в район тело уже мёртвого капитана. Рассказывали, что люди,которых он охранял, на похоронах плакали, видимо уважаемый был человек.
   Кто такие "бандеровцы", я в то время не знал, да и не хотел в эти дела соваться, сам - меченый. Работали в мастерской у нас отец и сын Калюжные, ремонтировали радиаторы тракторов. Так вот, сын рассказал, что отец всю войну прошёл старшиной в разведроте, вся грудь в медалях. Украинцы очень уважительно относятся к форме и наградам, потому гимнастёрка со знаками воинской доблести висела на видном месте. Но ворвались в дом какие-то бандиты, забрали всё, что могли и награды тоже. А через некоторое время пожаловали уже сотрудники госбезоности, забрали хозяина с семьёй "за содействие бандитам". За такое "преступление" и оказались здесь.
   Водитель мотовоза попал сюда почти так же: возил генерала, видимо, не туда заехали, и арестовали обоих. Что стало с генералом неизвестно, а бывший водитель "виллиса" Станислав управлял теперь мотовозом, тут уж не свернёшь в сторону - рельсы!
   У женщин всем заправляла москвичка, лет за пятьдесят. При ней состояла помощница, молодая и красивая. Были они работниками торговли, и по слухам, отбывали срок за недостачу.
   Хороша была на этом участке баня, из неё можно сразу же окунуться в речку Нюрсу. Помню, как сейчас, первое посещение этой баньки. Неказистый мужичок, увидев новенького, предложил попариться вместе. Достал из своего портфеля шапку и нахлобучил на голову, замочил веник. Забравшись на верхний ярус трёхступенчатого полка, скомандовал: "Поддай жару!" Сам он глотнул из бутылки мутноватой жидкости и крякнул. Я залил в отверстие каменки полный ковш воды. Рванула такая обжигающая волна, что меня сдуло с верхней полки. А мужичок, остервенело побив себя веником, сделал очередной глоток и попросил ещё пару.
   Мне уже не сиделось и на второй полке. Процедура была повторена неоднократно. Я уже сидел на полу, а напарник допил бутылочку и попросил ещё разок поддать. От него в дальнейшем приглашений больше не было.
   Бежали дни, наступали новые времена, близилась Свобода!
   Первым уезжал Иван Дудас, возможно вызволил его бывший начальник. Потом пришла очередь отца и сына Колюжных, которых тепло провожали, радовались тому, что возвращается справедливость. А в сентябре уехал и я, для начала в свой посёлок.
  

0x01 graphic

Рястасы: Антс, Юрий, Эрика

  

* * *

  
   На этом записи Ю.Рястаса обрываются. С его слов, можно добавить следующее: он вернулся в родные края и попытался осуществить на деле свою давнюю мечту.Однако, первая попытка поступления в мореходку была неудачной, по надуманным предлогам его "завернули". Ещё не был официально реабилитирован в 1957 году отец. И только в следующем 1958-м году надел всё же Юра форму с синим воротником-гюйсом. О годах учёбы, дальнейшей жизни своей, он написал сам. Перечитывая его книги, мы как бы продолжаем разговор со старым другом. Люди, увы, уходят. Остаётся слово, остаётся память!

Корректуру и редактирование провел Р.Ю.Титов

24.Х.2010.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"