Аннотация: Этот рассказ - глава ненаписанного романа "Гибель Нуменора". Главный герой - князь Исилдур. Мне кажется, что весь трагизм его судьбы вскрыт Толкиеном далеко не полностью...
САРНСКОЕ ПОЛЕ
Раннее утро 12 июля 3261 года Второй Эпохи выдалось немного туманным, но теплым. Природа буйно праздновала макушку лета. Пологие волны Андуина неслышно шелестели на песке, омывали древние камни и коряги. И такая в тот час стояла тишина, что можно было различить падение капелек росы с ветвей старых плакучих ив, склонившихся в вековечном поклоне над водой. Молчали птицы, молчал ветер, беззвучно текла река. Все замерло, как в гигантской картине без рамы.
Вместе с полосами тумана по земле стлался страх, липко обхватывал стволы деревьев, загонял зверей в норы, змей в пни да в гнилые колоды, рыб в черные провалы омутов.
Все напряглось, скукожилось, ждало....
Старый, линялый, посеченный сединой ворон, сел на ствол утопающей ивы, посмотрел на свое отражение в замершей как стекло воде, неспешно почистил своим иззубренным во многих схватках клювом, еще упругие, гладкие перья, о чем-то подумал, важно вышагивая и наклоняя из стороны в сторону блестящую голову и вдруг оглушительно каркнув, рывком-подскоком сиганул вверх и стремительным черным росчерком, наискось распорол прянувшие из-за Черного Леса багряные копья рассветного солнца.
Разом, внезапно и слитно, обрушился незыблемый мир, ссыпался, как подмытый ветрами горный утес, пал в жадно-раскрытую бездонную пропасть Неизбежности, что бы никогда уже не восстать в прежнем виде.
Нет, не взмыли за лесами драконы, не завизжали, не заулюкали уродливые гоблины и не отпечатался на прибрежном холме зловещий силуэт уилари.
Нет, все было прозаичнее, проще и страшнее.
Вздрогнула и ворохнулась земля. То, угасая, то накатываясь, поплыл низкий гул, подобный слитному морскому прибою, а сверху, потянулись на запад неисчислимые вороньи стаи.
Грозные звуки все ширились, набирали глубину и мощь, земля уже тряслась тонкой барабанной кожей, грозящей вот-вот лопнуть.
Наконец, на последнюю перед рекой, горную хрящевину вынесло лавину всадников. Не останавливаясь, они кинулись вниз к воде, передовые, подняв тучи брызг, переправлялись стоя в седлах и не замочив даже подошв своих мягких гутул, опрометью выскакивали на другой берег, шныряли по прибрежным зарослям, залезали на деревья, осматривались, вслушивались. Убедившись, что берег пуст, ун-агаси турхагут высоко подбросил свою островерхую шапку, давая знак к общей переправе.
Яро и нестерпимо для глаза, резанул солнечный блик, прыгнувший от взмаха харалужного барласа в загорелой до черноты руке наяна и повинуясь указующему движению клинка, передовой десятитысячный аймак, всего лишь одна пятнадцатая часть Кара-Урзы начал последний поход на Запад.
Вастаки были опытными воинами и даже такая могучая река как Андуин не вызвала у них и малейшей заминки. Каждый разведчик тащил за спиной вязанку камыша, из него буквально на ходу мастерили малые плотики, куда воины складывали оружие и одежду и таким образом через полчаса на кардоланском берегу сосредоточился целый аймак силой в десять тысяч бойцов. Им командовал старый, опытный мангут - бекляр Есутай. Все десять кул передового аймака, молниеносно маневрировали, смыкали и размыкали строй, рассыпались в лаву, производили поиск на флангах новорожденного плацдарма. Тем временем к Андуину косолапили густые ватаги орков, с руганью и потасовками, тащили на плечах множество крепких плотов. Их сбрасывали тут же в прибрежную воду. Вастакские плотники, худые и жилистые, облепляли бревна, сплачивали плоты, протягивали канаты. Еще через полчаса работы на отмели зачернелся добрый десяток наплавных мостов. Каждый мост одним концом выталкивали на стрежень, другим закрепляли на берегу с помощью канатов. Неутомимое течение реки разворачивало мосты, и раз за разом торцевые бревна врезались в противоположный берег. Десять зыбких мостовищ легло поперек Андуина, десять железноблещущих потоков хлынули по ним. Следом за аймаком Есутая, на многие лиги, сотрясая и землю, и воду, шли, кичась великой оружной силой, еще четырнадцать полнокровных аймаков, готовые ворваться на обреченные земли королевства Гил-Гэлада сокрушающим половодьем нашествия.
Молодой орел Гвахийр летел высоко, там, где поднебесные ветра пахнут снегами священного Танкветиля.
Взмахи могучих крыл рвали на части податливый воздух, со страшной высоты чудесная птица примечала, как движется необозримая степная рать, как в пространстве между Белыми горами и устьем Энтовой Купели, растет, ширится, наливается мощью, неисчислимая конно-людская толща, привыкшая расхлестываться на вольных просторах Дешт-и-Кыпчака, а здесь зажатая в тесном углу, меж горами и рекой, выпирающая своим чудовищным столпотворением аж за черту горизонта. Вираж за виражом описывал Гвахийр, высматривая, выпытывая изостренным взглядом своим все подробности. Вот рыщут, прочесывая широким веером, прибрежные поля мергены - конные стрелки, вооруженные огромными луками, чьи стрелы за 300 шагов рвут людские кольчуги, вот строятся четкими квадригами копейщики - лубчитэны, а по мостам, грозно притапливая бревна, идут на рысях, блистая в солнечных лучах начищенной сталью мисюр и доспехов отборные отряды дэгэлеев - панцирников.
Увидал Гвахийр и самого каана всей Кара Урзы - блистательного Дженхангира Ярмула - грозного владыку всех бескрайных равнин Великой Степи, протянувшейся от восточных опушек Чернолесья до самых алмазных берегов Хелкара. Говорят, что род Ярмула по прямой линии восходил к Ульдору Проклятому, вождю смуглолицых, отступнику и предателю, по чьей вине была проиграна Нирнаэт Арноэдиад и все геройство Эльдар, Аданов и Наугримов не спасло чудесный Белерианд от черных рук Моргота.
"Эх, дороги, дороги - бесконечные пути войны. Вы ведете к славе и поражению, к бессмертной доблести и тяжкому забвению и тысячи витязей - людей ли, эльфов или гномов мерили ваши несчетные лиги, устремляясь навстречу врагу, что бы еще раз доказать собственной кровью право на существование".
Вот в таком пафосно-приторном ключе кропали псевдогероические военные мифы, многие из многих летописцев Нуменора. На лощенных пергаментных листах война выглядела как бесконечный турнир или праздник, где лилась только кровь врагов, где рафинированные герои совершали бесконечные подвиги и обязательно красиво погибали во славу обожаемого монарха.
Но кто из них был здесь, в поставленном на уши Рованионе? Кто мог "правдиво описать" все происходившее здесь, воздать хвалу трусам и умолчать о смелых, приписать победу государю и ни одной буквой не обмолвиться о том, как выглядит ратное поле после битвы, как ползут по грязи, по растоптанным копытами трупам тысячи калек, как раненные воины напитывают кровью своей жадную землю, со стоном припадают к ней ликами, как снова собираются с силами и ползут, ползут к недостижимым полковым стягам, где их хотя бы обмоют и перевяжут каким ни есть тряпьем.
Молчат борзописцы о том, какой ценой достается лихая воинская слава, как нехотя сыпется глина в братские могилы, как горбатится Арда сотнями скорбных курганов, как слепнут от слез и горя матери погинувших в битвах сыновей. И за каждый адамант, подаренный Королем Нуменора своим удачливым полководцам, в награду за очередную победу в Среднеземье, щедро оплачено тысячами жизней.
14 августа Ярмул перешел Гватхло оставив в тылу окруженную остовами сгоревших осадных башен непокоренную цитадель Торбада - замок Вышград. Десятитысячные аймаки Урзы, словно некие обезумевшие реки устремились в цветущий край. По всем дорогам, сжавшись в стальные клубки, двигались конные и пешие сотни захватчиков. Урза накатывалась точно жадная, голодная саранча, убивая, выжирая, вытаптывая все на своем пути, оставляя за собой мертвую, выжженную до древесных корней пустыню, остывшие пепелища, немо кричащие в хмурое небо закопченными стояками печных труб. Бежавшие за Урзой волки нехотя глодали трупы.
А по глухим лесным проселкам и тропам, сжимая наперевес увесистые арбалеты и топоры, пробирались отай настороженные ватаги кромянских, кардоланских, минхириатских земледельцев и охотников. Навстречу ополченцам, неся весть от Гил-Гелада, упруго шагали легконогие эльфы. Король уже не приказывал, а просил всех верных подданных, браться за оружие и пробиваться к Сарнам. Там, на последнем рубеже королевства, огражденное величавой мощью Бруинена, собиралось войско Запада. За Сарнским Бродом на земле, где в далеком будущем, запестреют зеленые холмы уютными оконцами хоббичьих норок, был заложен сборный пункт эльфийских войск Гил-гелада, гномьих дружин, нуменорских полков Амандила Андуниэнского (нарушив приказ короля Ар-Фаразона, князья Амандил и Элендил привели в Серые Гавани 3-ю нуменорскую эскадру Флота Открытого Моря и 5 собственных броненосных конных полков рыцарей-элендилей), а также объявленного Гил-Геладом Всевеликого народного ополчения.
Туда и шли непокорившееся жители Эриадора. По пути вспыхивали стычки, ибо степняки пытались лазутить лесные чащобы Минхириата. Из каждой засеки, полянки, бурелома, оврага им в лицо хлестал веер стрел. Среди молодых минхириатцев нашлись такие умельцы, что ауканьем и детскими голосами заманивали целые разьезды в полсотни морд, в непроходимые болотища да в мшистые елани. Тонущих, облепленных вонючей грязью кочевников, быстро добивали сулицами.
Вастаки в долгу не оставались. На многие лиги окрест, прозрачный осенний воздух заволакивала едкая гарь горящих деревень. Ветер кружил и гнал над вершинами царственных елей тлеющую дрань и солому. По обочинам, на придорожных дубах, крутясь вытянутыми ступнями, болтались шеренги висельников. Тысячи не успевших уйти поселян были посажены на кол, их еще поливали смолой и поджигали. Вастакские свечи - так называлось сие изуверство.
Дженхангир прилагал все силы, что бы первым выскочить к Сарнскому Броду, вломиться в суету королевского лагеря, дабы одним ударом покончить с последним эльфийским государством к востоку от Великого Моря. Но быстрого марша таки не получалось, наскоки лесных братьев становились все злее и гуще. Припутные городишки, на взгляд степняков - большие кучи дров, вбирая в себя тысячи беженцев, оказывали героическое сопротивление. Долго упорствовал, неприметный дотоле городок Браттал. Доблесть ополчившихся жителей и бежан, оказалась настоящей преградой нашествию. Под сим заштатным городишком поределые передовые аймаки наянов Атлау и Утурку завязли в изнурительных кровопролитных схватках. Обороной Браттала руководили крепкие мужи: нуменорский барон Алакорн и единственный пятнадцатилетний сын Кирдана Корабела - Карион Веселый. Они разумными распоряжениями и личным примером вдохновляли осажденных. Алакорн совершал чудеса храбрости, дневал и ночевал на валах, первым встречал натиск врагов, последним уходил с места схватки. Карион прославился искусными вылазками в стан вастаков. Его дерзкие разведчики, с темнотой выползали из тайных лазов в городской стене, тихо переберались через осадный тын и до утра шуровали меж кибиток. Утроенные караулы не спасали кочевников. Однажды Карион, изменив внешность, проник в шатер к наянам (те крепко дрыхли после совместной попойки, случившейся на почве очередного отбитого штурма), собственными поясами придушил незадачливых командиров. Поднялся шум, Кариона на пороге юрты схватили стражи. К утру, прорвавшись сквозь лесной лабиринт завалов и засек, в осадный лагерь прибыл Ярмул с главной ратью. Он пожелал видеть сына Кирдана. Два кэшика-богатыря приволокли изтерзанного лазутчика и с размаху бросили под ноги повелителю Урзы. Карион застонал и попытался приподнятся. Ярмул кряхтя, наклонился к юноше, видимо желая насладится предсмертной тоской в глазах бессмертного. Собрав силы Карион внезапно харкнул в ненавистные раскосые буркалы Повелителя степи и пал ниц по ударом шестопера. Мощные руки кэшиктенов притянули бессильное тело к дубовым брусьям составленным крест-накрест. Раздирая плоть адской болью в ладони и голени неровными толчками впиявились толстые ржавые гвозди. Захлестнутый тросами окровавленный крест поставили стоимя. Грубые лапищи троллей, жадно охапили древо и понесли, раскачивая распятого эльфа над головами штурмующего Браттал вастакского войска...
....Которые сутки подряд сыпал промозглый, почти осенний дождь-костотряс. Под напором ледяной влаги лесной проселок, бывший некогда весьма наезженым трактом меж Остранной и Линдоном, превратился в холодную, липкую ленту. Заляпанные грязью остатки изенских и раздольских полков шли в пешем строю, пробираясь на запад. Раненных и всех лошадей пришлось оставить у озера Келед-Зарам. Кони все равно-бы не прошли по узкому мосту через Морийский Ров. Подбадривая усталые сотни, Исилдур выводил рать к Сарнскому Броду. Уже у самых стен Мории начали встречаться беженцы. Скорбные вереницы измученных, людей, все тянулись и тянулись вдоль обочин.
Дороги войны - мерило беды народной. Зябко кутаясь в обрывки одежд, месили дорожную грязь, враз, на десятки лет постаревшие женщины, испуганные детишки семенили рядом, цепко держась за материнские подолы. На расшатанных телегах, влачимых полудохлыми одрами, безучастно качались иссохшие старцы, потерявшие за эти краткие дни дома, детей и с ними будущее свое.
На не залитых водой пригорках, скованные горем мужики копали могилы, в них бережно опускались тела тех, кто не выдержал дальнего пути и горечи утрат. Дети и старики умирали первыми. Тот там, тот тут разрывал воздух звериный, волчий вопль матерей. Раскосмаченные женщины, в исступлении рвали на себе одежды, рыдали и бились о свежие могильные холмики, где уснули вековечным, непробудным сном их родные кровинушки.
И не раз и не два, схоронив близких, взяв топор, вилы или простое дреколье, выходили к дороге осиротевшие поселенцы, и шедшая за князем стальная гномья фаланга Государя Мории - Дарина Третьего молча размыкала строй, принимая в ряды непокоренных мстителей...
Поднимался народ. Слишком надоела всем изнуряющая пограничная война с вастаками, бесконечные погромы, набеги, разорения. Слишком много было в каждой семье убитых в бою, уведенных в плен, умерших от ран. Целые поколения безвестно, бесследно, растворялись в дрожащем мареве степей, и не было им возврата домой, к родным тропинкам, к кукушечьему гуку в мягкой лесной сырости. Земля взывала к мести.
Из придорожных хуторов, усольев да заимок к проходящим полкам присоединялись ратники, разномастно вооруженные, разновозрастные. Шли ражие поселяне в самой полной, восковой, мужицкой силе, шли седатые ветераны и подростки-небывальцы. Многие выходили семейственно, поднимаясь на брань всем родом. Маститые деды-старшаки, покачивая на широких плечах рогатинами-ратовищами, вели за собой выводки родичей. И бежали с плачем бабы вдоль заборов, и совали кметям на дорожку свежие, хрустящие кнышики, заговоренные амулеты, да травы лечебные. И все смотрели вслед, отирая слезы, как сеет дождь над проходящими пешцами, как уходит вдаль, извиваясь бесконечной змеей, добровольческая земская рать. С мокрыми от дождя, суровыми лицами, с устремленными внуть себя недобрыми взорами шли полчане-сябры, меся наступчивым, упорным, крестьянским шагом непролазные хляби Среднеземья.
--
Смотри, а дождик-то не унимается, все сыпет да сыпет - сетовали люди;
--
Это не дождь братья, это Валары плачут над Ардой! - ответствовали эльфы.
5-го сентября 3261 года, Второй Эпохи Среднеземья, объединенные войска Линдона и Эриадора, совместно с подоспевшими нуменорскими дружинами владетелей Андунаэ перешли Берендуин. Поперек широкого Сарнского поля вставала железная стена полков. Метались гонцы, азартно размахивая руками, спорили до слюнявой хрипоты сотники. Кое-где посвечивая шеломами, раздвигая грудью коней людское многолюдье пеших дружин, проезжали рыцари. Хмурые воеводы устанавливали рать, указующими перстами нетерпеливо тыкали в разные стороны, смачно матерясь, сыпали взаимоисключающими распоряжениями.
По приказу короля Гил-Гелада, взявшему в свои опытные руки руковоженье союзной ратью, спешенные кромянские отряды, ходившие под воеводством Исилдура, в памятном многим Исенском прорыве, перешли под знамена передового полка. Сам княжич должен был сдать командование и отбыть к своему отцу. Элендил с дружиною, и преданными ему нуменорскими полками, встал на правом фланге. Любой полк крылатых гусар-элендилей почитал-бы за честь встать под команду княжича. Но Исилдур, как и всегда в жизни поступил по-своему.
Едва он поднял глаза от королевской харатьи, как в ноги ему бросилась немалая толпа встревоженных кромян, со всех сторон слышались крики и голошения :
--
Нехай! У короля своих воевод хватат! Братцы - берись за руки, не пущай князя!
--
Не можно! Не отъезжай княжич!
Какой-то высокий, седой как лунь, дед-старшак сковырнув с широкого плеча, иззузоренную причудливой резьбой рогатину, прытко ухватился за князево стремя, пылко вещал в самые очи Исилдура:
--
Княже! Не отринь нас, убогих, да сирых. Одним нам ничего не сделать!
--
Дай нам надежду! Взвей над нами стяг свой! Укрепи! Будь с нами, а мы з тобою!
Сын Элендила вопросительно обернулся к своим рыцарям. Почти все сотники смущенно тупились, низили глаза, один лишь тысяцкой Тор - вояка матерый, рубленный, выставив черно-смоляную бородищу, виновато развел руками, словно бы говоря: "решай сам князь, королевский приказ не нарушишь, но вишь, сам народ за тебя просит, тут уж как твое сердце подскажет".
Исидур кивнул головой, тронув коня, въехал в самую седцевину толпы и молвил:
--
Слушайте воины - элендили верные, казмаки да бродники! Кто стар - тот отец мне, кто млад - тот брат! Не было и в мыслях желания отъезжать от вас. Вон стоит среди вас копейщик Валамир, а он мне жизнь спас в бою на Изене, если не евонное "пыряло", то кормил бы я волков своею плотью, за мной воевода Тор, а сын мой Валендил - родной внук ему. И я сам у вас на глазах бился, воеводил как мог, голодовал и мерз со всеми от самого Андуина и до Сарнского Брода. Кровью и болью повязан я с вами, и если покину полк - то только туда! И князь показал рукой в небо.
Вечером следующего дня к юго-восточной оконечности поля вышли передовые вастакские сакмы.
Собственно к сентябрю 3261 года вастаки уже составляли едва половину в разливах огромной армии Тьмы. Как раз на дымящихся развалинах Торбада, на костях его героических защитников, к стам тысячам вастаков присоединились 35 тысяч сауроновых олог-хайев, полторы тысячи лесных троллей, и многие тысячи огнедыщаших варгов-людоедов. То было свирепое и жуткое племя. Бывшие боевые биоморфы Моргота выжили и размножились во тьме подгорных ущелий диких Северных гор и теперь, взметенные черной волей Владыки Мрака они явились отомстить. Соблазненные невиданной возможностью грабежа пришли дикие орки Серых и Белых гор. К становищам степной империи - Великой Кара-Урзы подходили кирасирские отряды Черных нуменорцев-изгоев, переветников, предавших веру отцов и память предков своих. Вел их, леденя сердца ужасом, некий Каломир - полудух, получеловек. Сила его воли, злобы и рук была огромной. Многие хронисты Ривенделла пологали, что Каломир являлся ужасным порождением Мрака, возможно одним из Уилари.
Раскинув на полнеба всполохи гиганского пожарища, угасал закат.
Словно неслышная река, ночь разделила противников. На стороне Урзы, до самого рассвета, пучилось зарево костров. Вся сауронова нечисть, всю ночь, наливалась до горла хмельной аракой, кислой бузой, да пребродившим хоруном. С пьяни, натужно и хрипло орали песни, лапали визжащих пленниц, обнажив клинки, пускались в круговой перепляс, тут-же, испуская слезы из вытаращенных очей, блевали и падали мордами в свою же рвоту, засыпая мертвецки.
В стане эльфов, да и по всему расположению союзных войск Запада, лежала звенящая медь великой тишины. Ветераны, привязав себя к коням, строжко и чутко спали, набираясь сил на завтрашний день, небывальцы сокрушали тягучий страх страстной, молчаливой молитвой к светлой заступнице Элберет.
Опасаясь внезапного вастакского напуска, вожди Запада подняли рать затемно. Кмети, отаптывая пышные травы, вставали по местам, крепко обнимаясь, братались перед боем, менялись оберегами, наказывали "если что, сообщить родне", расплющенными тяжелой работой дланями, возлогали друг на друга доспехи, шершавыми пальцами деловито пытали на урез заточку мечей и секир. Выносились и разворачивались знамена. Где-то приглущенно ржали кони, сотрясая терпеливую землю, проходили отряды гномов. От Берендуина и ближних притоков тянуло предутренной сырой свежестью, свиваясь в кольца, ползли сизые щупальца тумана. Постепенно все утонуло в белесой тьме, настолько плотной, что временами становилось трудно дышать. О том, что над краем Арды поднималось Солнце, чуялось только по некоторому просветлению.
Закованный в жесткий хитин позолоченной брони Гил-Гэлад стоял на небольшом бугре, в самой центре Большого полка. Над ним гулко хлопало большое, квадратное знамя. С темного бархата, на воинство Запада, тяжело смотрел златовышитый круглый лик Манвэ-Ярое око.
Вокруг короля, стояла льдистым утесом блистая, королевская дружина, а далеко окрест, куда только достигал глаз, шевелилось море ополченцев. Король прошедший через горнило войн Белерианда и роковой при за Феаноровы Сильмариллы, знал, что земским пешим ополченцам, при малейшей замятне или неудаче в бою, не уйти, не оторваться от легкоконных вастаков, а придется или лечь костьми в безумном костольмье рукопашной свалки, или брести сбатованными словно скот на продажу в мордорские копи. Не хуже короля ведали сие и простые кмети, потому и пришли умирать сюда на Сарнское поле, дабы ратной гибелью своей выкупить жизнь и свободу сыновей. Все пешцы, не чая вернуться из кровавого коловорота резни, вздели все как один, под доспехи, чистые да светлые льняные рубахи.
--
А пострадаем за отчизну, домы наши и святые престолы Валар! - говорили меж собой воины.
Поднявшийся с запада ветер скомкал и разорвал липкую бахрому тумана. В недалеких уже вастакских рядах истошно взвыли корнаи, от конного хода урзы глухо застонало поле и тысячи рук согласно осенили оберегом обернувшие к западу лица, и тысячи людских губ прошептали немо - "Пошли Эру Всевышний как всем, так и мне"!
Гил-гелад дрожащими от волнения пальцами растегнул этельдиновую фибулу, бросил небесное королевское корзно, на руки оторопевшему советнику Гилдору.
--
"Недостоит государю отставать от своих чад, я же хочу чашу смертную с народом моим испити", воскликул король, а мысленно сам себе досказал: " если призовет меня к себе Эру, то встати нам вместе с Келебримбором перед судилищем Мандоса".
Изумленный Гилдор принял из рук короля плащ и уже через минуту уже не мог определить королевского шлема в сонме воинов. Теперь каждый простой ратник казался ему королем.
А уже началось, уже в первых рядах, в самом челе Передового полка истошно завопили соцкие:
--
Щи-и- ты со-о-мкни! З-а-акройсь!
С глухим стуком многоцветье деревянных и стальных кругляшей, ровно блестящая рыбья чешуя, поднялись над строем. И вовремя, ибо над скачущей встречь степняцкой конной лавой взметнулись тучи стрел. Трепеща древками, стрелы густо обсаживали щиты, отскакивали от доспехов, с хрустом вонзались в живое тело... Кто-то в середине строя, охнув, упал с пробитой голенью, кого-то уже волокли в тыл, а многие с бранью выдергивали зазубренные наконечники из собственных ран. На перевязку времени не было, в уплотняющуюся толпу ратных с воем врезалась волна конной атаки. На миг все звуки перекрыл и властно подмял под себя, слитный и оглушающий треск тысяч ломаемых копий. От страшного нечеловеческого напора ряды противоборствующих воинств тотчас перемешались в дергающуюся, воющую людскую кашу.
Сын Элендила свирепо рубился посреди самой жуткой свалки. Конь по самые бабки проваливался в осклизкое трупное месиво.
И кричал Исилдур ободряя воинов:
--
Рубите братья, рубите! Первый удар наш, а сила - в правде! Рубите братья, рубите!
Через час, отбив очередной накат, поправляя помятый шелом Исилдур оглянулся и оторопел, за его спиной упрямо смыкали строй не более двух сотен бойцов.
Страшный, с мокрой всклокоченой бородой, в рваных и избитых доспехах, Тор решительно застуступил дорогу княжичу:
- Уходи господине! Окромя нас, пал весь полк и пользы от твоей смерти уже не будет! Уходи княже! Молю тя!
И кивнув на воинов, Тор добавил:
- А и сладко нам бить агарян под твоею рукой, то великая нам княже отрада! А сейчас уходи князь, не в обиду, но сохрани себя для королевства, кому-ж еще так полки водить. Уходи княже, уходи!
Скрыв невольные слезы под кованой личиной шелома, Исилдур повернул коня, Тор громко крикнул князю во след:
- Я пред лицом смерти говорю тебе - будешь ты славен в делах и потомках твоих! Да не угаснет свеча рода твоего во веки веков!
Вскоре облегли вастаки Торов холм в великих силах, но не сразу кинулись в сабли, а затеяли переговоры. Им очень хотелось заполучить живьем Тора - славного в Среднеземье витязя и опытнейшего порубежника.
Выехал тут из вастакского скопища некий Обзя и завел свои спесиво-глумливые речи:
- О великий и многомужественный, свет очей каана нашего, славный Тор.
- Храбры и крепкостоятельны баатуры твои, но их горсть песка златого средь бурного моря нашего гнева. Кучке рваных листьев не сдержать потока ветра. Вы лишь бесславно погибните!
- О ясномудрый Тор! Иди к нам. Будь карающим клинком Дешт - и -Кыпчака, да наследным наяном, первым среди равных, славным средь достойнейших. Иди к нам! Богатство, власть, слава - все даруем тебе полной горстью. Это говорю тебе я, ближний наян каана, говорю тебе его именем!
Обернулся тут Тор к мечебитцам своим, что стеснились на вершине холма, крепко сжимая в руках выщербленные в битве клинки, и молвил ответно:
- Братья! Лучше убитым быть, чем в полоне гнить. Лучше умереть свободным, чем таскать из-под вастака дерьмо. Да еженочно слышать, как он позорит наших жен да дочерей. Соколы мои, не бойтесь смерти. Раз маты родила - то и могила уготована! А что честному вою смерть - лишь слава да детишкам пример, так трусу жизнь - позор на все семя его! Так ли братья?
И крикнули дружно воины - Так Тор! Так друже! Веди нас - все вержем головами за тебя!
И метнул Тор тяжкий молот свой в Обзю, да так попал, что отнес наяну голову вместе с мисюркой. Дико завопили вастаки и бросились на казмаков-кромян, подобно тому, как бросается раскаленная горная лава на тихую озерную заводь.
Двести смертников, вставши в круг, грудью приняли неистовый натиск степняков. Опять и опять ввинтились в поднебесье страшные звуки: дикое ржанье коней, лязг сабель о доспехи, треск ломающихся копий, вопли и крики. Уже многие погибли и круг дружинников Тора был разорван. Но стоят, не гнутся бродники! Бьются в полный бой, разят всей пятерицей, уже не до мечей и копей, а до зубов и кинжалов дошло дело. Раненые да сбитые коней не прекращают сопротивления, обломками копий, щитов, вредят врагу, как могут, пока вастакская сталь или жесткое копыто не добивают обреченных. Долго шла битва, но вот уже все элендили пали - легли с честью на бранном поле, не сойдя с места. Дольше все держался сам Тор со своими сыновъями Имрахилом и Имразором. Все они, закованные с головы до пят в нерушимую броню, давали самый жестокий отпор. Восемь раз врубались во вражьи ряды, проходили вражье войско из конца в конец, оставляя позади себя кровавую "улицу". Наконец отец крикул - Все к реке! и маленькое воинство стало пробиваться к береговому откосу.
Ох, как не хотели выпускать живьем Тора вастаки, так и валились месивом под клинки, но Тор ломит и рубит, прорывается к Серебрянке. Один за другим падают под навалами вражьих тел сыновья, а Тор разит встречного да поперечного свой страшной секирой, шаг за шагом пробиваясь к цели. Наконец, вот он берег - и проломившись в последнем запредельном усилии Тор прыгает в воду. Тут ему бы и каюк. Тяжелый, хоть и мифрильный, доспех мгновенно потащил витязя на дно, да стоял под береговым откосом энт-рябинник он и поймал Тора в воде, ветвями вынес его на поверхность, перенес на мелкое место. Так и повелась поговорка с той битвы "Рябина - спасение Тора!".
Сгоряча попытались вастаки добыть героя, но только напрасно тонули в топкой протоке, пытались расстрелять из луков, да энт не дремал, поднял он громадный валун со дна и швырнул в степняков. Камень удачно попал в самую гущу мергенов, раздавив более двух десятков лучших стрелков.
К вечеру Тора вытащили ополченцы, они принесли его на носилках в лечебницу, где залечили герою многие раны, а когда закончилась та война, и победителей чествовали на великом пиру в Новом Торбадском Замке, сам король - светлый Гил-Гелад, возложил на плечи Тора, витую златую гривну, дивно изукрашенную драгими каменьями.
Смяв остатки передового полка, конная армада Урзы таранным ударом изогнула и пошатнула Всевеликое народное ополчение Эриадора (Большой полк) и левофланговый заслон кардоланских добровольцев.
Как колосья под крупным градом, поредели ряды кардоланцев. Немногие уцелели. Топча раненных, на них снова и снова катилась бурная волна конной атаки. Вастакские аймаки пошли в очередную. Три шеренги измученных, истерзанных людей склонив рогатины и копья, качнулись навстречу, словно последним движением своим, силясь уравновесить неудержимый накат Урзы. ...И получаса не стоял левофланговый кардоланский полк. Сражаясь храбро, лег лоском. Обтекая островки сопротивляющихся, в долгожданный прорыв ринулась вся мощь Ярмула. Плотно сбитые - по три тысячи в ряд, колеблясь в скачке, как трава под ветром, неслись степные всадники в тыл королевскому войску. Вот она победа, вот она добыча и слава! Хватай ее за чуприну, тащи за собой, словно упрямую невольницу!
Но снова встряла и вспятила Урза, и заворчала и закружилась, начав обтекать слева и справа неожиданное препятствие. Вновь сила и пыл лихого конного удара обратилась в скользкие груды иссеченного мяса. Битва пришла в равновесие. Войско Гил-гелада опять устояло по всему фронту. И тогда Дженхангир бросил в сечу свой резерв: два корпуса олог-хайев и два аймака бронированных гвардейцев-дэгэлеев. Пятьдесят тысяч воев! И эта туча пошла доламывать левый край королевского войска. В ставке Ярмула все закаменело. Неудача решающей атаки означала бы провал Великого похода, крах всех горделивых замыслов и планов....
А виной тому стал припрятанный в устье Серебрянки объединенный гномий хирд. Его основу составили три тысячи морийских гномов, да тысяча торбадских тангаров под командой удалого Дори, да еще тысяча беженцев-кромян, кои прибились к гномьим дружинам на пути от Мории. Король Дарин Третий распорядился одеть их в крепкие доспехи, выдать бежанам особые пятизарядные арбалеты и поставить людей внутрь гномьего строя, дабы каждое движение хирда было прикрыто ливнем каленых болтов.
Хирд и вастакская конница встретились как раз на изломе пологой холмовины. Мергены не поспели взяться за луки, передовые тысячи лубчитэнов не смогли отвернуть. Баатуры с визгом поднимали лошадей на дыбы, свешиваясь со стремян, пытались перерубить древки сарисс. Но тщетно! Гномы умело били копьями словно "едиными рукы" и непобедимая степная рать вдруг густо повалилась под ноги подземным воителям. Бронированная фаланга, ощетинившись, пошла вперед торя кровавую просеку. Сатанея от крови, дорезывая поверженных вастаков засапожниками, гномы рвались на слом. А сказано в летописях: "тои хоробрые сыны Аулевы, устав стояху, невестимо ринули на тоурмен. И бысть сеча зла и велика. Бытто десница вышняя пронзила полкы безбожных вастак, гномие же били так, что многих на полы рассекоше, иних же копием исшыряху, да из седла люто изверже". Три конных натиска отразил хирд и устоял. Пятьсот тангар обняло руками прах Среднеземья, но хирд устоял.
Когда тридцатитысячное полчище сауроновых олог-хайев накатило на уставший хирд, гномы атаковали сами и грудью встретили решающий натиск Урзы. Орки окружив хирд, потрясая ятаганами и щитами, тысячеусто вопияли:
- Погоним большие бороды!
- Лжете! - отринул им Дарин "и потече на них всей Морией".
Уже два часа длится битва. За левым флангом, разбитым вдребезги напором вастаков и орков, за грядой невысоких холмов, где полегли морийские гномы и воины Кардолана, высился неприступным изумрудным утесом дремучий дубовый лес. Тысячелетия спустя, малый его остаток будет именоваться Древлепущей.
Третий час подряд, ничем себя не выдав, стоит укрытый непроницаемыми клубами зелени, отборный полк, цвет и гордость эльфийского рыцарства. Сюда едва доносятся отзвуки побоища, лишь расставленные по опушкам дозорные, да затаенно скользящие меж дубов посыльные, приносят вести с поля.
За густыми зарослями орешника, на крошечной лесной прогалине, томятся в бездействии командиры полка - князь Амандил Андуниэский и герцог Кирдан Корабел, владыка Серых Гаваней.
Амандил, сверкая доспехом из синей гондолинской стали, нервно вышагивал вокруг недвижимо сидящего Кирдана. К Корабелу непрерывной вереницей тянутся вестоноши, тихим шепотом передают горькие вести: лег в безумной сече передовой полк, пало государево знамя большого полка, и там где недавно стояла гордая королевская дружина, кипит неистовая бойня.
Выслушав очередного посыльного, Кирдан спокойно, даже безразлично кивал головой, вялым взмахом руки отпуская посланца. Амандил наоборот, был весь напружинен, взвинчен до предела, слыша шепот вестовых, он скрежетал зубами, порывисто хватался за меч, вытаскивал клинок на половину и с лязгом осаживал в ножны.
Досадливо морщась от понятной, но излишней сейчас горячности князя-воеводы, Кирдан послал Амандила объехать полк, приструнить малейшую самодеятельность. Насмотревшись на горящие гневом и нетерпением лики эльфов, Амандил подскакал к Кирдану с перекошенным от злобы лицом. Князь бросился к герцогу и заорал мало не в полный голос:
- Ты .... ты - войско погубить хочешь, Среднеземье просрать? Забыл - там, в поле сын и внук мой бьются, там король твой Гелад, может труп уже хладный? Доколи ждать? Или Саурону сами себя подарим?
И поворотив к сигнальщикам-трубачам Амандил отрывисто бросил через плечо:
- Я подниму и поведу полк, мы погибнем свободными!
Корабел молча, как барс бросился Амандилу на плечи. Оба витязя тяжко рухнули в разлапистый папоротник. Эльф могучей рукой прижал лицо нуменорца к дерну и молвил:
- Не дури князь. Нам не умереть, а победить надо. Потому и стоим. Я тоже ведаю, что в полулиге отсюда перебиты кардоланцы, а Исилдур твой внук, ведет в контратаку остатки морийского хирда и торбадских пешцев. Не нам спасать детей ценой всего мира!
Кирдан наклонился к самому княжескому уху и тихо зашептал:
- Суди сам. У Ярмула остались под рукой еще двадцать тысяч дэгэлеев-панцирников. Если мы ударим сейчас, мы побьем орков, а нам в лоб эти двинут два броненосных аймака. Я не знаю, устоим ли мы в прямой сече или бесполезно сгинем? Потерпи еще чуток князь, я жду знака от Манвэ, он не бросит Арду в такую минуту. И знай, многие испытания и беды падут на Нуменор, но от сына твоего произойдет Новая надежда Запада, яко от рода Хадора Златовласа произошел Эарендил Благословенный. А сейчас вставай, вот-вот в бой ринем!
В ожидании, тягуче ползли минуты сутками. Рев ратей то удалялся, то накатывал с новой силой. Наконец, расшвыривая кусты, к герцогу побежал запыхавшийся юноша-эльф. Он с достоинством поклонился и быстро-быстро выпалил:
- Ваша светлость, беда! Орки сломили хирд, гномы режутся ножами! Исилдур собрал бегущих, атаковал сильно, отбросил вастаков, орков остановил, вроде как отбил царя Дарина и с ним горсть гномов.
Еще немного погодя другой эльф, трясясь, задыхаясь, запинаясь, рассказывал:
- Государь, аймаки дэгэлеев пошли в бой. Исилдур остановлен, почти разбит, отходит с боем к бродам. Дэгэлеи повернули в тыл большому полку.
Веером полетел с колен герцога опалый прошлогодний лист. Кирдан в волнении сорвал с головы чудную диадему работы наугримов Белегоста, сунул в руки опешившего эльфа (владей, весть того стоит!), одевая шелом, повернулся к Амандилу, повелел строго:
- Князь, выводи полк Линдона справа от меня. Элронд, со своими пойдет слева. Я пойду в центре под стягом Серых Гаваней. Трубачи - сигнал к атаке - "Призыв Феанора"!
Восседая на могучем белом меарасе Ойоллосэ, Кирдан возник перед передовым сотнями рыцарей. Эльфы с рокотом прихлынули к нему. Корабел повелительно поднял руку. Все стихло. Вдруг в страшной тишине и напряжении по залитым солнцем вершинам деревьев мелькнула тень исполинского орла. Чудесная птица заложила широкий круг над Сарнским полем. Сквозь гул битвы прорезался радостный орлиный клекот.
В ответ на песню орла, с Запада, с Валинора, с вершин Пелоров рванул мощный вихрь, пригнул вершины деревьев, закружил тучи пыли, песка, и бросил все это в лицо вастакам и оркам.
Перекрывая гул вихря, треск ломающихся веток и сучьев Кирдан воззвал к эльфам:
- Благословенье Манвэ с нами! Братья - подвизайтесь на подвиг! Время настало! Эй, трубите атаку!
Десятки труб звонко выпевали древний эльфийский сигнал к бою. Говорят, что это дивное созвучие измыслил сладкоголосый Даерон, а Дети Эру слышали в грозных звуках сияние Песни Айнуров.
Лучом закатного солнца блеснул в руке Кирдана воздетый меч. Браголлах - было имя клинка. Небеса испуганно расступились, когда из тысяч уст квенди грянул клич - "Утулиэн ауре" и Кирдану в который раз мельком почудилось, что он опять скачет за плечом Фингона Доблестного - короля нолдоров Берилианда и пепел Анфауглита все еще хрустит на зубах.
Криво усмехнувшись прошедшему вскользь воспоминанию, Корабел дал шпоры, и первым вылетел из дубравы.
Удар засадного полка сокрушил все! Из-за темно-зеленых кущ дубняка, внезапно вынесло литую, гибельную для врагов, волну светозарных всадников. На целую лигу - вал оскаленных конских морд, колючая щетина пик и ливень беспощадных, белооперенных, разящих стрел. Вастаки валились сотнями. Орки щитоносцы так и не успели сплотить стену щитов, прикрыться частоколом окованных сарисс. Сгрудившуюся орочью массу, приняла, обняла и втоптала в грязь яростная эльфийская конница. В бешено хлещущих знаменах эльдар заревел ветер. Вытянув острые морды, в азарте и брызгах крови, пластались струной скачущие кони. Кирдан вовремя углядел обнаженный фланг двадцатитысячного аймака латников-дэгелэев, который методично добивал ополчение Гил-Гелада, повернул полки и первым врубился в ряды.
Воины степей не могли остановить рассвирепевшего герцога. Корабел бился в ярости мужества своего! Круговые удары полутрометрового фламберга сливались в единое молнийное колесо, фонтанами взлетала кровь и волнистый клинок пел в широком замахе. За Кирданом неотступно, словно волчата за матерым вожаком шли его рыцари. Над избиваемым аймаком повис вой - "О велик Бурхан! Убитые эльфы оживают и идут на нас!" Паника как огонь по соломе, охватила ударные отряды кара-урзы. Целые толпы бронированных гвардейцев Ярмула топча и сминая друг-друга качнулись прочь. Обезумившие всадники не бежали, но плыли неким неостановмым оползнем, в смертной, костоломной давке потеряв всякое управление и связь.
Стоя под знаменем-оронго Дженхангир с гневом и изумлением смотрел на бегущие полки свои. Почти вырванная победа обращалась в страшное поражение, ибо Ярмул видел, как вслед за атакой Кирдана, вперед двинулся полуистребленный, но еще мощный центр, а правофланговые латные полки Нуменора врезались как меч в тесто в распродающиеся орды диких степных племен.
Тучный тушимел-воевода, командир "Эре сайд дэгелэй хуягт" (Гвардейский спецназ его Величества), сверкнув бритым затылком, слепо ткнулся лбом в землю и подвывая от страха подполз к ногам каана.
- Я нечестивый тлен у ног твоих Повелитель!- молвил некогда гордый вельможа,
- но тарки и эльфы безумны в дерзости своей, они как стальные осы, коих жала из булата не ломаются в ранах, а рубины сердец баатуров охладели к битве. Прости владыка, гнев небес не переможешь!
- Собака! Песья кровь! Кал верблюжий! - гневный царь не выбирал выражений,
- Ты один во всем виноват, если б не твоя трусость оглан, мы бы пировали в поверженных Гаванях! - продолжал кричать Дженхангир. Он окованным носком гутула с силой ударил в кадык тушимелу, раздробил горло. Брызнула горячая руда. Предсмертный крик воеводы захлебнулся в хрипе и бульканье. Наступив измаранным в крови сапогом на лицо мертвого начальника гвардии, Ярмул прохрипел свите:
Воины кэшиктена "львы степей" - вся личная охрана Потрясателя Арды, сомкнувшись льдисто-блистающим стальным клином, называемым в старых летописях "кованной ратью", под личным водительством самого каана, кинулись наперерез эльфам. Тысячи и тысячи копыт, согласно грянув в землю, выворотили богатырскую ископыть. Трава легла вверх корнями!
Разбрызгивая рыхлые толпы, потерявших всякое человеческое обличие беглецов, плотный строй царской дружины с ходу ударил по вырвавшейся далеко вперед малой эльфийской рати. Здесь не было трусов, был лишь страшный миг, когда с хряском, треском да грохотом, две озверелые лавины схлестнулись. И началась тяжкая, черная, в воплях и крови, неистовая сабельная пластовня. Нет ни в одном языке Эа, полновесных слов, что бы описать эту свалку, сшиб, это последнее борение тысячей. Эльфийские мечи по самый крыж покрылись вастакской кровью, в рукава потных халатов степняков струилась горячая кровь эльдар. С диким визгом взвивались и рушили ниц пораненные кони. Волоча застрявших в стременах мертвецов, из клубящегося бучила схватки выносились опроставшиеся табуны лошадей. Скрежет, лязг и стон булата достигал неба. В обвальном топоте, в клубах взбаламученной пыли, в стригущем пересверке клинков, завалив телами сырую луговину, захлебнулся, завяз неистовый удар эльфов. Слишком много вастаков скучилось вокруг, да не простых бойцов, а лучших из лучших степных рубак притянули на себя эльдары. Тут бы и порубили бы всех кирдановых храбрецов, растелешили бы их по землице, засеяли бы взораную копытами пашню бедовыми головушками, если бы не Элендил-нуменорец!
Элендил командуя правым крылом объединенного войска Запада, выказал немалый талант полководца, он за весь день не отдал Урзе ни пяди своей позиции. Каждый напуск степняков встречал огонь и свинцовый дроб рушниц, стрельцы-арбалетчики метко вышибали из седел кочевников, не давая вастакам крутить свое убийственное "колесо". Когда аймаки джунгара (левого крыла Урзы), прорывались вплотную и секли стрельцов, дребежаще звучал горн, над полками конных латников склонялся лес копий и любо было смотреть, как блистающие сталью крылатые гусары неслись по полю. А немало кочевников легло костьми в тщетных попытках остановить контратаки Рыцарей из Заморья. Элендил первым из королевских воевод переломил атаки Урзы, но не бросился вперед лишь потому, что боялся увлечься локальным успехом, оголить правый фланг войска. Он достоял, дождался, дотерпел, когда эльфы Кирдана обрушили весь барунгар (правый, обычно атакующий фланг вастакского войска), выручили, спасли от разгрома Всевеликое народное ополчение Гил-Гелада и лишь тогда Элендил велел развернуть и вынести пред строем окольчуженных элендилей фамильную святыню своего рода - знаменитое черное Семизвездное знамя. Князь, не слезая с седла, сорвав латную перчатку, поднес к лицу благородную тяжесть прохладного шелка.
Он понимал, а скорее чувствовал всем естеством своим, что на него смотрят тысячи людей, и не только его воины, а и жены и матери и дети их, и даже нерожденные еще младенцы с надеждой тянут из небытия призрачные ручонки и он, и только он - Элендил сын Амандила, сейчас для них заступа и оборона, ибо он первый кладет свою жизнь на алтарь битвы, и не для славы и почестей, но ради нежной материнской колыбельной песенки над мерно качающейся зыбкой, ради звонкого смеха детей, ради тихого домашнего уюта за родным порогом.
Он не стал кричать ободряющих слов, а подчиняясь смутному, но мощному чувству, свалил наземь жаркое железо доспехов, отстегнул и отбросил шелом. Как только алый еловец консулся травы, по полкам прошел вал мнговенного движения. Воины, презрев смертельные увечья и раны, разоблочались до пояса, готовясь битъся, как бились их далекие пращуры на полях Хитлума. В полку Басаврюка, конные казмаки, все как один - вольные охотники с берегов Изены да Чардыни, толпами спешивались, подбегали к ближайшим обозам, с хряпанием отшибая дубовые кружала, гогоча и толкаясь локтями, с разбегу кунались с головою в бочки с дегтем. Лихие казмацкие сотники: Лобода, Наливайко, Дыдюк, поднимая коней на дыбы, плача и размазывая по лицу коломазь орали:
- "Княже! Батьку! Дытына ты наша! Пусти помирати с эльфами! Дай драки!"
Внезапно соконники Элендила закрутились на конях, возбужденно загомонили, тыкая плетями в сторону неприятеля. Там, в просвете между мятущимеся аймаками, показался одинокий всадник, его чудный конь летел как стрела, поминутно вздрагивая от попаданий вастакских стрел. Эльф-вестогон, теряя сознание от многих ран успел прошептать: "Государь помоги!", и умер на руках князя. Привстал на стеменах Элендил, ястребиным оком окинул построжевшие ряды витязей и крикнул, голосом, словно трубой меднозвучной обняв все поле:
- "А не выдадим Кирдана и добрых эльфов его"!
В разных концах строя согласно и мощно взревели боевые рога. Вся конная громада нуменорских полков слитно качнулась и держа равнение на середину, пошла мелковыступчатым шагом, постепенно набирая ход. Строго по сигналу элендили дисциплинированно перешли на рысь, вот уже понеслись аллюром. Скакавший впереди, со знаменной группой князь оглянулся на скаку. Страшен вид конницы Нуменора идущей в решительный напуск! Над разьятыми в крике ртами, блестят ножевые глаза кметей, сбитые, спутанные ветром волосы плещут по спинам, крепко прижаты к бокам наставленные длинные восьмишажные копья, тетивы оттянуты до уха, да реет над головами мерцающая метель жадного до крови булатного харалуга.
Сплоченный, колено в колено, плотный строй рыцарей, словно гиганский отвальной плуг, вспорол кровавой бороздой рыхлую конную лаву степняков. Стрельцы, закусывая губы, посылали болты через головы элендилей, прикрывая россыпью трасс отчаянный порыв людей. Нуменорское дворянство дорвалось до настоящего дела! Равнина мнгновенно покрылась бъющимися в агонии телами. Черепа раненных и сбитых с седел расплескивались под копытами.
Бодрящий, победный клич, густея и ширясь, победоносно перекатывался по полю:
- Руби их в песи! Круши азагары!
Вастакская конница пятила, теряя людей и коней, многие аймаки рассыпаясь на мелкие чамбулы бежали на юг.
Почуяв ослабу в неистовом напоре армии Тьмы, окровавленный, но еще мощный строй ополчения Эриадора, склонив обломки рогатин, дружно качнулся вперед. Пешцы подьяв кровавые топоры кидались в одиночку на троллей. И гибли, гибли десятками под ударами огромных дубин, но перед тем как упасть, каждый воин все-таки делал шаг вперед.
Многие видели тогда, как полз, кровавя след перерубленными ногами, опираясь на обломок секиры, старый воин и кричал надрывно и хрипло, и гневно:
--
Внучочки мои, ребятушки! Вперед! Дайте им жизни! Впере-о-о-о-д!
И ревело сотнеголосо войско:
--
Бей, кто в Манвэ верует!
--
Дави сыроядцев, ломай им горло!
--
Давай! Жми! Вперед!
--
А-А-А-А!
Отчаянный контрудар кэшиктена во главе самим "Владыкой трети Арды, Потрясателем Вселенной", верховным кааном всех кочевых племен, "от Андуина до Хелкара" блистательным Ярмулом Дженхангиром из рода Ульдора Проклятого, не мог изменить уже ничего, и конечно, захлебнулся в собственной крови. Попав в крепкое окружение, баатуры не просили и не давали пощады. Даже отдельные всадники, громко призывая Моргота и Бурхана, продолжали драться до конца и не один не сдался в плен. Сам Ярмул, бившийся наряду со своими приближенными как простой воин, если верить эльфийским и нуменорским легендам, утонул в крови и тела его так и не нашли. Однако самопожертвование каана спасло остатки легкоконных вастатских аймаков от полного истребления. Отряды степняков стремительно пронеслись по дорогам Минхириата и Энедвейта, прорвались через нуменорский заслон у Кеир-Андроса и растворились в унылом безбрежии Великих степей, только за тем, что-бы через тысячу лет, вернуться вновь и поставить обессиленный гражданской войной Гондор на грань уничтожения...
...Ведя в поводу забрызганого кровью, спотыкающегося от усталости коня, Кирдан брел по смертному полю. На изнасилованной, истоптанной миллионами копыт до самой черной, влажной, наготы земле, громоздились высокие навалы мертвецов. В закостеневших, нерасторжимых объятьях, застыли орки и люди, эльфы и тролли, гномы и варги. Лениво разлетаясь из под самых копыт Ойоллоссе, грузно перепархивало с трупа на труп, вездесущее обожравшееся воронье. Из под низкого полога набежавших туч, ударил косой холодный ливень. Словно само терпеливое Небо оплакивало всех, еше живых и уже мертвых, детей Эру и пасынков Моргота.
Крупные капли, взбивая водяные фонтанчики, плясали в пустых глазницах и в распахнутых ртах. Мокрыми тряпками никли рваные стяги. Скорбь и дождь пели в душе Корабела. Трудно сгибая онемевшие ноги, герцог рухнул коленями прямо в кровавую грязь. Тугие струи гневно хлестали шевелящиеся в немой молитве губы....