Я не знаю, сколько мне лет. Может быть, я - этот исполинский камень на краю полузасыпанного каньона. Песок вокруг, наверное, тоже я, да и застывший воздух над песчаными холмами.
Потерявшее белые кудри серое небо стучится в меня, чтобы услышать ответы на свои вопросы. Со своих глазных орбит Страх и Ужас уперлись в меня косящим взглядом.
Я молчу.
Я старше всего, что тут есть.
Сейчас здесь всё неподвижно. Лишь иногда замерзшую тишину нарушает извержение расплавленного металла. Он вырывается из недр, выплескивается в каньон и подбегает почти к моему подножию. Потом застывает. Красивый металл. Это расплавленная вода.
Я не знаю свой возраст.
Я помню мягких существ, сотканных из минут, которые передвигались по холмам, зелёным и синим.
Я помню странных существ, которые жили на этих песках ещё задолго до них.
И помню тех, которые жили и исчезли так давно, что никто и не знает о том, что они были.
Сейчас здесь всё неподвижно. Только временами вялый ветер тронет с места с десяток песчинок в сторону горизонта.
Холодный воздух тихонько похрустывает, когда с неба падают звезды. На самом деле, это камни, которые устали летать, и здесь они успокаиваются, зарываясь в песок с головой.
Они светятся перед самым концом - всего несколько секунд, здешняя атмосфера не греет чужих.
Маленькое солнце, похожее на потертый кулон сгинувшей цивилизации, уже пять раз успело взойти с тех пор, как по небу пролетела звезда, но не упала. И она не была летающим камнем.
После этого на противоположной стороне каньона начали появляться чужаки.
Они состоят почти целиком из расплавленной воды. В ней бурлят мысли и чувства.
Их двое. Они разные. Каждый думает про себя - "Я", а про другого - "он" или "она".
- Смотри, - Она произносит вслух. - Похоже на окаменевшего рыцаря. Может, это монумент, который выветрился?
- Статуя рыцаря на Марсе уместна, как скульптура конного марсианина в Эрмитаже.
- Вон у него плечи и голова. И будто глаз блестит, красный... А второй - синий. Он - рыцарь с разноцветными глазами.
- Да. Забавная игра природы.
- Что-то зеленоватое на дне каньона. Растения?
- Или карбонат меди. Здесь полно меди.
Они стоят на краю.
- Подобраться бы.
- Если рухнешь в каньон, и уменьшенная гравитация не спасёт.
Назвали меня "Он".
Есть камни звонкие, при ударе звучат как "Она".
Есть камни, которые при ударе гудят "Он", вибрируют.
Есть камни, которые поглощают звук - "Оно".
Я считал, что если в меня ударить камнем, я прозвучу - "Оно".
Но эти назвали меня "Он"...
Гости разбудили из древнего сна песчаных волков, хищники пришли в движение, к ним подбираясь. Время песчаных волков медленное и они не успевают, с закатом пришельцы уходят. Волки голодны уже несколько десятков тысяч лет и готовы выпить всё живое из всего живого. Невидимы и сотканы из воздуха. Их природа неизвестна, мысли спрятаны.
Я вижу, как хищники строят для гостей ловушку на дюне у обрыва. Придумали приманку и подготовили воронку. Кто ступит - пропадёт.
- Посмотри на ту дюну.
Гости замечают зелень, которой не было вчера. Идут на цвет. К ловушке.
Их время слишком живо для нас, мы живём медленней. Они мне кажутся трассирующими.
Последний раз я видел таких живых, сделанных из мягкой материи, много тысяч лет назад.
У них есть только один шанс продлить химическую реакцию, которую они называют жизнью. И этот шанс живет во времени, которое движется с гораздо меньшей скоростью.
Хотя и его можно ускорить.
Я падаю. Время переходит в иные категории.
Я обрушиваюсь поперёк каньона, моё плечо ударяется в стену, которая осыпается, унося с собой ловушку с хищником.
Много песка, много пыли...
Они ушли, я остаюсь лежать, глядя в небо.
Те, что жили здесь раньше, тоже смотрели на небо. Они видели, как исчезают облака и рисовали на песке кусочки надежды.
Уже много лет здесь нет облаков. Небо платиново-белое от звёзд, между ними тёмные точки свободного пространства.
Чужаки вернулись на следующий день.
Верёвки и тросы, крюки и карабины - спуск в каньон по моему телу.
Наверху они оставляют вместо себя низенький робот-вездеход, он ползает, жуёт пространство, пробует всё на вкус и запах.
Эти находят в каньоне немного расплавленной воды. Радуются. Как дети тех, что жили здесь раньше.
Находят зелёные и синие листья. Удивляются.
Он хочет их сорвать. Она возражает.
- А вдруг разумны?
"Они живые" , - думает она про себя.
Они думают по-разному - она образами, он словами.
Его мысли "Зачем, как, почему, а не долбанёт, и где тут торжественная встреча туземцев?"
Её мысли вспыхивают живыми картинками.
- Проведёшь тест на сообразительность? - он смеется. От него падает тень и эхо.
Стены каньона вибрируют.
- Что-нибудь придумаю. Принесём сюда энцефалограф.
- Смешно.
- Простой амперметр. Проверю токи по методу Бакстера.
- Бронзовый век.
На следующее утро она разговаривала с растениями. Присоединяла к листьям медные нити, смотрела, как дёргаются стрелочки.
- Меряешь душу? - он улыбался, наблюдая, как она, опустившись на колени, беседует с травой. - Спроси, у них есть хлорофилл? Пусть признаются, пока не взял на гербарий.
Стрелки на датчике испуганно заметались.
- Они реагируют на агрессию.
- Чушь. Это просто амперметр.
- Используя даже простой прибор, можно общаться с природой, - её голос проходит через стекло скафандра, придавая воздуху звонкость.
- Вилка и нож тоже приборы, - он разводит руками.
- К сожалению, у мужчин так принято - изучать мир, вооружившись ножом и вилкой.
- А что, при помощи детектора лжи лучше?
- Детектор лжи можно применить и к человеку. Природа человеку соврать не может, а вот он ей - сколько угодно.
- Я почти всегда говорю правду, - он улыбается.
- Ты когда в последний раз стихи читал?
- В школе... Да, и я знаю гимн.
- Вот поэтому ты и не всё понимаешь, что происходит.
- Здрассьте, пожалуйста. - "Ну да если в Сибири шпарить креветок, то их детки в Америке начнут дёргаться. Что же теперь - креветок не есть? Или беседовать с ними о космосе?"
В это время их коротышка робот подбирается к дюне с зелёными камнями. Момент, и он попадает в ловушку.
Воронка открывает беззубый рот, вихрь поднимает робота, обрушивает в глубину бездонной глотки и укрывает песком.
Они восклицают дуэтом, голоса сплетаются в единую волну, она упруго бежит по каньону.
- ... А ты туда хотел идти.
- Однако. Если б этот камень не рухнул, мы сами сыграли бы в яму...
"И кстати, что в этом камне блестело?"
Он взобрался ко мне на плечо и заглянул в лицо.
Потом размахнулся и заехал мне кайлом под глаз и глаз упал на красный песок.
Теперь уже - наверное, красный песок. Потому что он стал зелёным.
Удар - и зелёный цвет пропал тоже.
Темнота.
- Смотри, да это же рубин... Здоровый...
Может быть и рубин. Теперь я не вижу ничего. Но глухим стать не могу. Чувствую звук всем телом.
- А второй - сине-фиолетовый андродамант с жёлтым зрачком.
- Красивый.
- Плиний говорил, что этот самоцвет имеет свойство укрощать страсти. Но по сути - это кристалл фторида кальция.
- Прямо, как два глаза - красный - рубин, другой - этот андро... фторид.
- Занятно, что они рядом выросли. У них даже корни срослись. Тандем - рубиновый фторник . Держи, дарю. И пойдём, здесь небезопасно...
Я лежу в темноте. Даже звёзд на небе не вижу. Только слышу эмоции и мысли. Свои и чужие.
Вот что-то тёплое. Как будто погладили меня изнутри.
Это чувства травы.
Скалы в каньоне стоят молчаливой стеной. Но я чувствую, что они меня поддержат, если я попробую встать.
Наступление утра ощущаю, потому что далёкое солнце чуть греет плечи.
Кто-то пришёл и стоит рядом.
Оказывается, можно видеть не только глазами.
Я увидел её.
- Этот камень сдвинулся с места...
Тишина.
- Хотел бы я знать, кто его поставил вертикально.
Теперь я чувствую, что и он поблизости.
- В Долине Смерти, - говорит она. - В Неваде, есть камни, которые передвигаются сами по себе. Как живые.
Ещё бы им не передвигаться. Они и сейчас зашевелились. Чувствуют, что с их братом не всё в порядке.
- Смотри, твоя трава зацвела белыми цветами.
- Нет, это у них листья были свёрнуты на ночь белой стороной наружу. Чтобы не терять влагу. Сейчас снова раскроются. Снаружи листья синеватые, потому что солнца мало, и они должны впитывать инфракрасные лучи...
Продолжая разговаривать, она прикрепляет ко мне металлические пластины, те чуть дрожат, она меряет силу тока, сопротивление.
- Давай быстрее, - он торопит. - По расчётному времени, мы должны быть на базовом корабле ещё вечера, в понедельник. А сегодня уже вторник. И всё из-за твоего заскока опытов с первичной перцепцией.
- Это не заскок, солнышко, а женская интуиция. Встань подальше, от тебя идут помехи.
Она задаёт мне вопросы, ждёт ответа.
- Есть реакция, - она волнуется. - Но он не может отвечать "да" и "нет". Может только давать понять "нравится" или "не нравится". Он довольно эмоционален. Я бы сказала, эмоциональней, чем ты.
Чувствую, она улыбается.
- Дурдом, - говорит он, а сам нервничает, оглядывая скалы, держит наготове оружие. Трогательная наивность.
"Да, от него мало проку , - думает он. - Но это успокаивает" .
Она спрашивает. У неё сложные вопросы.
Были ли здесь живые до них? И если были, то куда исчезли? Есть ли тут такие же, как я, и сколько мне лет?
Но я не могу ей всё объяснить при помощи своих эмоций, которые она меряет своим прибором.
Я не могу сказать, сколько мне лет и я не помню, как я здесь появился. Есть ли тут другие такие же? Другие камни, песок, воздух? Мы все сделаны из одних кирпичиков, и ты тоже.
Так задумано, или так получилось. Не знаю почему. В этот мир можно прийти и не знать, где выход, но мы пришли, и даже не знаем, где вход.
Я не знаю, куда исчезли те мягкие живые, что были прежде, я только помню, они переживали, что в их небе пропали облака. Я знаю что, как и у вас, здесь полярные шапки, которые тают весной и по каньонам бежит вода, что, как и у вас, атмосфера здесь была плотнее, а потом часть её забрал космос, когда она перегрелась. Я не знаю, может ли так быть у вас или нет.
Но всё единое целое. Вселенная. Мы. Всё подчиняется общим правилам. И как бы плохо ни обстояли дела, всё можно изменить к лучшему.
Они ушли. Забрали с собой несколько прошлогодних листьев.
Приглушённо звучит песок, скатываясь струйкой с края обрыва. Оттеняет тишину, которая длится здесь вечно.
Звук песка нарушили капельки бегущих шагов.
Она вернулась. Торопится больше, чем обычно.
- Извини, дружок, - и набрасывает петлю мне на шею. - Вовсе не собираюсь тебя захомутать.
Она цепляет карабин страховки и взбирается вверх.
Вставила рубиновый камешек на место, в ту щель, где он лежал раньше. Вставила флюорит в другую.
- Вот так будет лучше.
Руки у нее были тёплые. Ещё не хватало, чтобы кусок воды у меня под глазом расплавился.
Она откинула шлем и прикоснулась губами к моей щеке. Она подумала, что это, наверное, щека. Я тоже.
Скатилась вниз, скрутила трос.
- До свидания, - говорит она и улыбается. - Рубиновый Вторник.
Когда я был ещё совсем большим, то слышал такую песенку, что нельзя в себя впускать воду. Она застывает у тебя в глубине и образует трещины. Потом, когда теплеет, она плавится и утекает, на её место приходит новая, тоже замерзает, расширяя прежнюю трещину. И так до тех пор, пока ты сам не рассыплешься в мелкий щебень.
Она поворачивается и легко бежит в ту сторону, где находится её корабль. Кажется, что-то тихонько напевает себе под нос.
До меня снова доносятся её мысли, как шум в морской раковине, которую она слушала в детстве.
Помнишь то облако, которое укрыло тебя летом от жаркого солнца? А помнишь то облако, что открыло тебе солнце зимой? Ты сказала ему спасибо? Нет? Но у тебя ещё есть время это сделать, и это здорово, правда?