Аннотация: Рексу Стауту, в том числе, посвящается.
Если открыть окно на втором этаже особняка Вольфа на 35-й улице, то западный ветер может донести запах цветущих яблонь из Нью-Джерси и крики чаек с реки Гудзон. В такие дни в доме Вольфа особенно одиноко. Если Вольф уже спит, то я прохожу по дому, как призрак тех людей, кто жил здесь когда-то, достаю из холодильника на кухне колбасу и делаю некрепкий кофе, спускаюсь в подвал, где стоит бильярдный стол, закатываю несколько шаров, потом перехожу в тот чулан, где лежат бумаги прежних хозяев дома, беру несколько писем наугад из под тени огромного старого глобуса и поднимаюсь с ними в кабинет. Там я сажусь за свой стол, включаю настольную лампу под зелёным абажуром и читаю письма и бумаги людей, которые жили здесь прежде. Меня каждый раз приводит в изумление, что их чувства и жизнь были так похожи на наши. Потом я зажигаю все три свечи на старом бронзовом подсвечнике и долго смотрю на огонь.
Я ни о чём не думаю. Так может длиться около получаса. Потом я могу выйти на набережную и посмотреть, как ходят по Гудзону буксиры или взять в гараже "вольфсваген" и покататься по городу.
На этот раз я просто остался в кабинете. Маленькие ходики отстукивали время на столе, свет свечи поигрывал на его поверхности. Я взял в лапы несколько писем из неразобранной почты. Здесь был счёт из прачечной, счёт от телефонной компании, письмо от школьного приятеля из Канады, письмо от английской принцессы с бурным объяснением в любви, написанное, конечно же, Джеком Спарроу, даже без особой надежды меня разыграть, приглашение в суд в качестве свидетелей меня и Вольфа в четверг и розовый конверт со множеством штемпелей, адресованный лично мне, Фоксу Рауди от Хельги Ларсен, Стокгольм, Швеция.
Я вскрыл конверт.
"Дорогая Ингиборга!
Пишу тебе при первой возможности с тех пор, как события позволили мне добраться до пера с бумагой ..."
Я понял, что письмо было предназначено не мне. Хельга, наверное, в спешке перепутала конверты. Это давало приятную возможность получить всё же от неё письмо, хотя и несколько позже. Я вложил лист обратно в конверт и засунул его в дальний ящик стола, до того момента, когда получу адрес для пересылки. А если не получу, то перешлю его, к фрёкен Ларсен в город Стокгольм, что в Швеции. А возможно, я и не получу письма, если, например, Хельга просто в задумчивости вывела на конверте не тот адрес. Хотя это тоже приятно, - знать, что симпатичная головка чёрно-бурой лисички какое-то время была занята мыслями о своём дальнем родственнике в Нью-Йорке, на Западной 35-й улице.
Было так тихо, что я слышал, как ромашки из вазы на столе Вольфа роняли лепестки. В мире ничего не менялось, хотя планета Земля неслась через Вселенную, как и миллионы лет тому назад. Только, сейчас на ней был город под названием Нью-Йорк, а в нём дом на 35-й стрит, в котором сидел в кресле мистер Рауди, рыжий лис, которого никогда не занесут в "Красную Книгу", а на другой стороне шарика, пристроился Стокгольм, в котором сейчас проживает фрёкен Ларсен,
красивая чёрно-бурая лиса, которая и пишет эту самую "Красную Книгу".
Во мне иногда просыпаются природные лисьи инстинкты. Когда в мире что-то не так, мне хочется забиться куда-нибудь в нору и никого не видеть. Иногда я борюсь с этим зёвом природы, а иногда он позволяет восстановить мне психику. Сейчас бороться не хотелось. Я тихо спустился в подвал, в чуланчик со старыми бумагами и всяким хламом, запер дверь изнутри, и свернулся клубком на расстеленном на полу толстом одеяле. Носом я уткнулся в кончик хвоста и прикрыл глаза лапами, чтобы стало совсем темно. И ни о чём не думал. Наверное, этот животный инстинкт вырабатывался тысячелетиями, когда к зверю в норе приходило чувство безопасности и покоя. Весь мир сводился к пространству маленькой норы и был понятен и уютен. Мозаика мира постепенно, сама собой складывалась у меня в гармоничную картинку.
Я отнял лапы от глаз. В полумраке, освещенном крохотным подвальным окошком, был виден силуэт старого огромного глобуса, оставшегося здесь ещё от тех времён, когда здесь жили люди.
Я поднялся на лапы, отряхнулся и уже несколько умиротворённый вышел из чулана, завоёвывать остальную Вселенную.
Я поднялся в кабинет, сел за стол и включил лампу. Тишина была та же, но немного другая. Лепестки ромашек продолжали изредка падать, но свеча горела не потрескивая, ровно, и без колебаний.
Зазвонил телефон. Я был готов поклясться, что мне это показалось, - в три часа ночи нам никто не звонит, даже клиенты, и я не снял трубку. Было несколько мгновений тишины, подтверждающий нереальность разрушающего спокойствие звука, когда телефон зазвенел ещё раз.
Я с некоторым удивлением снял трубку и представился:
- Ночная противобегемотная станция. Фокс Рауди. В Нью-Йорке три часа пять минут, если вы это хотите узнать.
- Фокси, извини ради всего святого, это я, Хельга.
- Что случилось?
- Ничего страшного, Фокс, но для меня это очень важно. Я по ошибке отправила тебе письмо, которое написала своей подруге, она живёт в Миннессоте. Я тебя умоляю, когда оно придёт, пожалуйста, не читай его! Это очень важно, Фокс! Не читай ни в коем случае!
- Сохраняйте, пожалуйста, ваше нордическое спокойствие, леди. Оно уже пришло. И я его не читал. Назовите адрес, по которому переслать письмо и я это сделаю сегодня утром.
- Как не читал? Оно ведь адресовано тебе...
- То есть, я распечатал конверт, прочитал три строчки и, сообразив, что я - не Ингиборга, вложил послание обратно в конверт.
- Ты уверен, что не прочёл его целиком?
- Как в теореме Пифагора.
- Спасибо, - сказал голос Хельги уже тише. - Потому что оно было очень личное.
- Не беспокойся сестричка, оно у меня, как в сейфе.
- Ты его проглотил?!
- Положил в стол.
- Я, конечно, могу быть уверена, что ты его не просмотришь?
- Вполне.
- Хорошо, Фокс, когда будешь перекладывать послание в новый конверт, отвернись, и не обращай внимания на то, что твоё имя встречается там несколько раз. Это может броситься в глаза.
- Я их завяжу.
- Спасибо. Извини, что разбудила, я спешу.
- Я не спрашиваю, куда вы торопитесь в три часа ночи. Наверное, это интересное место.
- Конечно. Но у нас восемь часов утра. Пока, родственник! Поцелуй за меня Вольфа!
- Сама целуй! - буркнул я, и она положила трубку.
Я немного посидел, потом решил выполнить обещание, данное Хельге. Я спустился на первый этаж, взял из кармана пальто чёрный шарф, вернулся в кабинет и, завязав себе правый глаз, сел за стол. Потом, вспомнив формулировку, я натянул повязку и на часть левого глаза, так, что он всё видел. После чего я взял чистый конверт, положил на стол, достал конверт Хельги и вынул оттуда письмо. Как и обещал Хельге, - "с завязанными глазами". Достаточно ли хорошо я завязал глаза? Не окажется ли видным мне текст, когда я буду менять письму конверт? Необходимо поставить предварительный эксперимент. Я развернул письмо. Ну-ка...
"Дорогая Ингиборга!
Пишу тебе при первой возможности с тех пор, как события позволили мне добраться до пера с бумагой. На этой неделе Соболь предложил мне свою лапу, сердце и половину своей премии, если он её получит. Пока Нобелевский комитет или "нобилитет", как я его называю, думает, отдать ли Соболю миллион долларов или кому-нибудь другому, я должна подумать отдать ли свою лапу этому белоснежному русскому красавцу. Представь моё положение - красивый, умный, богатый, - чего ещё может желать женщина, тем более - такая лиса, как я?
У меня в это время свой "нобилитет". Так в древнем Риме называли собрание благородных мужей. Я должна, как всякая приличная девушка, обдумать предложение. По поводу благородных мужей: в Калифорнии я пользовалась вниманием - за мной очень напористо ухаживал сам Бенгальский Тигр, владелец всего, всего, всего на Западном побережье, правда, я не уверена в его лучших намерениях, сомневаясь, что они ему вообще свойственны. Очень мило за мной ухаживал мистер Нигро Вольф, знаменитый сыщик из Нью-Йорка, прекрасный экстерьер, - чёрный волк, высок, спортивен, красив, как звезда из Голливуда и очень умён. Ещё у него был ассистент, рыжий лис по фамилии Рауди, про которого можно сказать множество "не" - не очень красив, не богат, не известен, не глуп и неотразим. Причину последнего я не знаю, пониманию не поддаётся. В последнее время я очень часто думаю о его разнообразных "не". Правда, он самоотверженно бросился меня выручать, когда я оказалось в сложном положении, но жизнь ведь не состоит из одних экстремальных ситуаций, а в остальном у него куча недостатков, например у него ужасные шуточки. Впрочем, его недостатки заставляют меня больше думать о них, чем о замечательных качествах мистера Соболева. Кстати соболь объяснил мне, что если у нас будут дети, то они будут похожими на песцов - этакие пушистые белые лисы. Я спросила, а не будут ли они пегими, чёрными с белыми пятнами, но Соболь уверяет, что он, как генетик, может проконтролировать процесс. Меня коробит от выражения "проконтролировать процесс". Впрочем, получит ли он Нобелевскую премию - ещё вопрос, а своё предложение он как-то образно связал именно с этим.
Как поживает колония шведских лис в Минессоте? Шли мне советы и поскорее.
Целую. Хельга Ларсен".
Я снял повязку и вложил письмо в чистый конверт. Отложил на край стола.
Потом закурил. Включил старинный радиоприёмник. Поймал Шведское радио.
Прослушал последние новости. Соболю дали премию.
Я спустился вниз и приготовил кофе. Поднялся с ним наверх. Набрал номер Спарроу.
- Привет, Джек. Я знаю, что ты ранняя пташка.
- Но не настолько же, Фокс!
- Ты знаешь, что сегодня объявили лауреатов Нобелевской премии?
- Догадываюсь. Видимо её присудили мне, раз тебя так впечатлило.
- Джек, ты всегда про всех всё знаешь. Где сейчас Пантера Блэксаппер?
- В Лос-Анджелесе, надо полагать. Она ошивается вокруг Соболя, но сейчас в Лос-Анджелесе.
- У тебя есть её адрес?
- Фокси, ты не можешь подождать до утра?
- Нет, Джек, она может опоздать на самолёт в Швецию.
Джек хихикнул.
- Хочешь подложить Соболю свинью?
- Я передам твое мнение о ней Пантере.
- Спасибо. Перезвоню через пару минут.
Он действительно перезвонил и сообщил адрес.
Я позвонил в Лос-Анджелес и заказал билет с доставкой на ближайший рейс до Стокгольма на имя Пантеры Блэксаппер. Оплатил со своей кредитной карты.
Почувствовал мстительное удовлетворение.
Потом свернулся в кресле клубком и так незаметно уснул. Утром меня разбудил аромат кофе. Я приоткрыл глаз. На столе, на уровне моей морды, стояла дымящаяся чашечка. Я приоткрыл оба глаза, - за своим столом уже сидел Вольф и, потягивая кофе, читал утренние газеты.
Я сделал глоток, горячий поток перуанского кофе разлился по организму.
- Спасибо, - сказал я.
Вольф не отрывался от газет.
- Я уже в курсе о вручении Нобелевской премии нашему знакомому Соболеву.
Я сделал еще глоток кофе и кивнул.
- Возможно, это не моё дело... - Вольф бросил на меня взгляд над газетами, - Но я догадываюсь, что мужчина готов отдать свою жизнь далеко не за каждую женщину... Проблема в том, Фокс, что у женщин другая психология. Им вовсе не надо, чтобы за них отдавали жизнь, им надо, чтобы жили для них.
Вольф смотрел в окно, которое по-прежнему оставалось открытым.
- Вы не эксперт по женской психике, Вольф.
Вольф кивнул.
- Конечно, Фокси.
Я решил, что как бы то не было, надо исполнять свои обязанности и взял в лапы свежие счета на столе. Один из них был из цветочного магазина и на такую сумму, что брови у меня сами поднялись.
- Красивые розы, это классно, - согласился я, - однако двадцать пять штук, это уже перебор.
- Это не покер и не Блэк Джек, - проворчал Вольф. - Двадцать пять, - значит, нужно было, двадцать пять.
И всё. Никаких комментариев.
Телефон позвонил.
- Доброе утро, - сказал я. - Это контора Нигро Вольфа. Фокс Рауди у телефона.
- Фокс, - услышал я знакомый голос. - Это я, Хельга. Я забыла продиктовать тебе адрес подруги.
- Я записываю.
Она продиктовала, я записал.
- Ты уже переложил письмо в новый конверт?
- Да, мисс, и с завязанными глазами.
- Но ты его не читал?
- Разве возможно прочитать текст с повязкой на глазах?
- Нет, - согласилась она едва слышным в телефоне голосом. - Спасибо.
- Слышал, Соболя, можно поздравить с Нобелевской премией?
- Да. Можно поздравить. Спасибо, Фокс, извини за хлопоты, которые я тебе доставляю.
- Пустяки.
- До свидания, Фокси.
Она положила трубку.
Следующий счёт, который я подшил, был из типографии, они отпечатали нам визитные карточки нового образца, по настоянию Вольфа. На его карточке, кроме прочего, была нарисована волчья морда, на моей - лисья. Симпатичные и глянцевые. В детстве мне нравились такие фантики от жевательной резинки.
Снова зазвонил телефон. Горячая линия.
- Фокс! - снова Хельга. - Спасибо за цветы!
Я хотел ответить, но не успел, - с удивительной пластичностью Вольф совершил прыжок и зажал мне рот лапой.
- Только что принесли коробку с самолёта, они прекрасны, Фокси! У тебя очень симпатичная новая визитная карточка. Потрясающие розы! И эти ветви яблони, - удивительно, как их цветы не осыпались в дороге!
Я что-то промычал сквозь лапу Вольфа.
- Вы притащили корову в офис, Фокси? Ты не представляешь, какое ужасное настроение было у меня сегодня утром, а сейчас ты всё изменил. Если можно, я тебе перезвоню?
- Конечно, - сказал я, поскольку Вольф отнял лапу.
На том конце раздались короткие гудки.
Я подумал и сказал:
- Вольф, беру свои слова обратно, на счёт эксперта.
- Не надо. Я на самом деле не эксперт...
Я посмотрел ещё раз на старые конверты из подвала и на новые из моего стола.
Есть что-то неуловимо общее в этих всех письмах. Люди вымерли, а это нечто осталось. Оно останется, даже если вдруг вымрут все лисы и волки, даже если разрушится этот замечательный дом на Западной 35-й улице, и это нечто будет витать в воздухе, каждый раз, когда ветер будет доносить из-за реки запах цветущих яблонь.