Ранее утро. Такси заказано вчера. В половине седьмого выхожу, прощаюсь с женой, присаживаюсь на дорожку, выхожу из дома. Поглядываю на часы, жду такси. В одной из квартир первого этажа окна на распашку, слышны пьяные голоса, мужчина и женщина. Я иду по дороге. Вдруг мужской голос обращается, по видимому, ко мне: "Чё ты тут ходишь? Чё тебе надо?" Я не реагирую. Голос: "Я тебе говорю! Э!!! Не слышишь что ли?" Я двигаюсь дальше, не хочу связываться с пьяными. Женский смеющийся голос: "Ой, беги. Он идет" Я иду по дороге. Навстречу мне выезжает такси, останавливается. Я чувствую затылком - кто-то ко мне приближается, оборачиваюсь, вижу вразвалочку идущего на меня среднего роста парня, моего примерно возраста. Делаю два шага ему навстречу, он останавливается. "Ну и чё ты хотел, фраер? - говорю я, - Я тебя съем! Потом в ногах будешь валяться!" Он в растерянности стоит, не двигается, не ожидал нападения. Я сажусь в машину. Парень понимает, что упускает меня, что перед девушкой выпендриться не удастся. Он подбегает к машине, кричит: "Куда!?" Я захлопываю дверь, говорю: "В Москву! В Москву-матушку!" и таксисту: "Поехали" Парень остается посреди дороги. Я открываю окно такси, выглядываю, кричу: "Приеду из Москвы, в ногах будешь у меня валяться" Мы поворачиваем и теряем его из виду. Таксист спрашивает у меня: "Кто такой?" "Кто его знает? Разберусь потом. А сейчас в аэропорт. Не опоздаем?" "А во сколько тебе нужно?" "На регистрацию" "Когда она начинается?" "В семь" "О, успеем" До аэропорта мы едем молча. Я думаю о том, какое говно сегодня ко мне хотело пристать, что настроение испорчено с самого раннего утра, как-нибудь потом необходимо развести это дело. Миф о безмятежном городе Томске был разрушен. Я был уверен, что только в каком-нибудь гипниковском Кемерове к тебе могут привязаться пьяные недоделки. Теперь, по прошествии трех лет я увидел гопника в Томске. Расстроился. Приезжаем в аэропорт, я регистрируюсь практически самый последний, выхожу на улицу, решаюсь, звоню "02", представился, всё рассказал и добавил: "Я бы хотел, чтобы вы туда подъехали, проверили, потому что парень неадекватный, явно себя не контролирует, неизвестно, что он еще этим утром сделает. Думаю, нужно упредить" Дежурный сказал: "Спасибо за звонок. Примем меры. Поедем, посмотрим" "Хорошо" - сказал я и отключил телефон. Объявили, что посадка на рейс "Томск-Москва" заканчивается, я пошел на контроль. Поднялся в самолет, сел на указанное в посадочном талоне место 28 "Д", в конце второго салона, позвонил жене, успокоил, что погода очень даже летная, отключил телефон и стал ждать. Вокруг меня расселась делегация молодых немцев. И до моих ушей понеслась кирпичная немецкая речь. Я смотрел на них, практически все рыжие и в маленьких очках, толи студенты, толи абитуриенты... По-русски уже знают кое-какие слова: "Спасибо, пожалуйста, тоже, рыба" Обогатились, в общем, в Томске.
Самолет благополучно взлетел в 8:05. После завтрака я поднялся, пошел в туалет. За мной следом немцы, сидящие рядом со мной. Я ждал своей очереди, ко мне подошел бледный молодой человек, тихо спросил: "Самолет всегда так летит... носом чуть вверх?" "Нет, иногда, - отвечаю я, - скоро встанет в горизонтальное положение" "Ёклмн! Я первый раз в самолете. Голова кружится" "Привыкните" Туалет освободился, и я зашел первым.
Полет прошел нормально, температура за бортом была нормальной. Сели в Москве, я сразу же позвонил в Томск жене, в Анжеро-Судженск матери. Отчитался о полете. Еду в столицу.
Позвонил Димке Синицыну, сказал ему, о том, что прилетел, что хотел бы бросить где-нибудь кости до завтра. Он сказал: "Гм. Не знаю. Мы не думали..."
Я говорю: "Не, Диман, ну, если я буду вас стеснять, то ты не парься. Я поеду в гостиницу" Он не стал настаивать, сказал: "Ну ладно, езжай в гостиницу" Я не обиделся на него, но... в сердце что-то скрипнуло. Позвонил Сереге Харцызову, старому приятелю, товарищу по кемеровским поэтическим кругам. Он не задумываясь, сказал: "Конечно, переночуешь у меня. Мы с моим двоюродным братом хату на двоих снимаем" Я говорю: "Не в напряг?" Он: "Какой разговор? Приезжай. Я встречу тебя"
У Сереги мы поели мясных деликатесов, купленных перед этим в магазине. Потом поехали по столице. Побывали на Арбате, обошли пешком многие переулки рядом с Арбатом, прошлись пешком по Тверскому бульвару. На протяжении пути мы вели различные беседы о жизни нашей, о работе, об искусстве. Потом я сделал замечание Сереге, что он носит рубашку, которая ему давно мала. Он посмотрел на себя, согласился. Мы поехали на рынок, долго выбирали и купили-таки рубашку. Время по Москве было шесть вечера, а меня уже клонило ко сну, потому что в Томске уже девять вечера, потому что в аэропорт я приехал ранним утром. Я нахожу понимание, и мы едем к Сереге, по дороге покупаем бутылку "медовой перцовой". Приходим домой, садимся за стол, они с Артемом выпивают, я пью сок, поддерживаю разговор. Далее - они мало-помалу хмелеют, становятся значительно разговорчивее, а я нарочито теряю инициативу и начинаю по ходу разговора засыпать. Братья соглашаются отпустить меня отдыхать, разбирают кресло-кровать, стелют постельное... Я опускаюсь до подушки и теряюсь.
15 августа.
С утра просыпаюсь оттого, что отлежал плечо. Открываю глаза. Вижу на диване Серегу и Артема, думаю о том, как они вчера закончили выпивать, встаю, моюсь, одеваюсь, завтракаю сладким рулетом и ананасовым соком, чищу зубы. Смотрю на часы - половина девятого по Москве, мне нужно в 11:00 быть на станции Анино по серой ветке метрополитена, чтобы оттуда с другими драматургами ехать в имение Толстого. Понемногу встает Серега, раскачивается, рассказывает мне, что выпивали они "медовую перцовую" до четырех утра. Я говорю: "Че-то медленно больно?" Серега говорит: "Как умеем. Это ты - спринтер" Я улыбаюсь, тороплю его, и мы выходим, едем до метро на маршрутном такси, потом под землю, я до кольцевой, по кольцевой до серой ветки и вниз, на юг столицы, станция "Аннино". Там возле станции встречаюсь со знакомыми драматургами, критиками и театралами. Ждем последних людей для отправки в имение Льва Толстого. Потом приезжает актриса кино и театра Ольга Лысак на своей новой зеленой машине, она приглашает меня ехать с ней, я соглашаюсь, сажусь в ее машину. Мы сначала следуем за автобусом, иногда обгоняем его, иногда пропускаем вперед, когда не знаем, куда ехать. Едем, болтаем обо всем: о ее работе, о Певцове, о моей работе, о власти, об искусстве, о личной жизни... 4 часа дороги. Последние пять километров были воистину российскими: колдобины, ямы и лывы, как говорят вятские. Ольга ехала и говорила ласковые слова своему автомобилю, чтобы он потерпел, что скоро это кончится. Природа вокруг была потрясающая: выразительные холмы, сочные луга и... российские дороги. Я предположил, что это сделано специально для экзотики, чтобы американцы или англичане, едущие в имение Льва Толстого, осознали российскую действительность 19 века.
Ближе к вечеру мы приехали в Никольско-Вяземское, родовое имение графов Толстых. Первое, что я увидел - красивую церковь, как оказалось, построенную отцом Льва Николаевича. До ужина нам прочитал вводную лекцию директор музея-усадьбы "Никольско-Вяземское" об истории рода Толстых, о великих персонах рода, сводил нас на экскурсию в дом-музей Толстых, который, как оказалось, восстановили только недавно, а сожгли в 1917-м. Рассказал о том, что здесь в гостях у Толстого бывали "жадный до денег" Фет, "западник и завистник" Тургенев и многие другие. Потом наиболее терпеливых неугомонный директор сводил к дубу, которых описывал в своих произведениях Лев Толстой. Я прислонился к этому дубу, коснулся лбом и загадал желание.
Далее ужин на природе. Потом вводная часть театральной лаборатории, где мы познакомились с планом на неделю.
В гостинице меня поселили в один номер с Костей Демидовым, которого все знают по рекламе "Десять баксов нелишние", где он играет спортсмена-Вадика. Мы поговорили о том, кто, чем занимается, кто как живет. Костя, как оказалось, свободный художник. До недавнего времени учился на курсе у Райхельгауза. Бросил.
16 августа. Никольско-Вяземское.
Я поднялся довольно рано по московскому времени, и довольно поздно по томскому. Вышел из гостиницы - по лугам стелется туман. Под ногами утренняя роса. Вокруг не души. Навстречу мне выбегает радостная собака по кличке Найда. Я иду к реке вниз по аллее, где вдоль старых кленов когда-то гулял Лев Толстой. Найда бежит рядом. Нахожу подход к небольшой речушке, подходящий для купания деревянный мосток, решаюсь, скидываю с себя верхнюю одежду и спускаюсь по ступенькам в ледяную воду, которая бьет из источников на дне прозрачной реки. Пару минут плыву вдоль, вспоминаю о том, что директор музея-заповедника рассказывал, как Лев Николаевич по утрам любил искупнуться в этой реке, потом возвращаюсь, поднимаюсь на берег, смотрю на выглядывающее из-за деревьев молодое солнце, чувствую себя чуточку причастным к русской литературе 19-ого века. Возможно, также, на этом берегу один из гениев российской литературы смотрел на восход. Я решаюсь закрепить романтическое чувство в себе, иду в сад, заросший высокой травой, срываю два больших яблока, с удовольствием съедаю. Яблок в тех местах очень много. Еще по дороге мы с Олей, увидев на обочине местных торгующих фруктами, остановились, я вышел и купил ведро яблок, которые мы высыпали на заднее сиденье. Итак - получив полное удовольствие от своей утренней прогулки по Никольско-Вяземскому имению Толстых, я пришел в гостиницу, принял душ, насколько там позволяла это сделать местная цивилизация. Но никакая цивилизация не сможет дать того, что я получил этим утром. Я был счастлив. Меня не тяготило то, что мобильная сеть здесь доступна только на пригорках. Я был свободен и оставлял сотовый в гостинице.
Завтрак в 10 часов. До этого времени, искупавшись, погуляв по аллеям и по саду, я чертовски проголодался. Потом продолжается лаборатория, мы собираемся в беседке, где снимался фильм "Петр Ильич Чайковский", рассказываем сюжет пьесы, которую бы сегодня написал Толстой. Я говорю о социальной паранойе. Художественный руководитель фестиваля Михаил Угаров несколько раз называл написанную мной пьесу "Часовой", как самый, что ни на есть лучший пример толстовской пьесы.
Обед. После чего мы гуляем по аллеям и садам Никольско-Вяземского. Потом идем в деревню с названием Чернь, которая находится сбоку в пятидесяти метрах от усадьбы. Здесь живут бывшие крепостные графов Толстых. Я встретил по дороге в магазин одного местного, долго вглядывался в его лицо, думал о том, что его прадеды сначала работали на графа, а потом жгли это имение. Я зашел в вагон-магазин, оценил ассортимент, сделал паузу, понял, что альтернативы этой торговой точке в деревне больше нет, купил 1,5 литра сладкой газированной воды, так как не было минеральной, купил литровый пакет апельсинового сока, так как другого не было, купил самый дорогой шоколад, за 15 рублей и вышел. Когда я сюда ехал, думал, что куплю здесь носки, чтобы не возить из Томска. Какие носки? За промышленными товарами местные жители ездят в ближайший Мценск, который описывал классик. Такси туда стоит 150-200 рублей. Совсем недорого. Но если ехать туда за носками, тогда накладно. Ближе к вечеру я принимаю решение и стираю носки в раковине, чтобы не ехать в Мценск. После ужина мы собираемся еще, решаем, кто из режиссеров с каким автором будет работать. Моей заявкой на пьесу заинтересовывается латышский режиссер Гиртц Эцис из Риги. Он, чтобы не заморачиваться, попросил себя называть Григорием. Ок, Гриша! Мы пожимаем друг другу руки, сговариваемся собраться с утра и обсудить дальнейший план действий. 20-ого планируется показ и обсуждение пьес, рожденных в имении Толстого, при присутствии бригад новостей телекомпаний, репортеров московских газет и просто заинтересованных людей. Многие драматурги и режиссеры остались в беседке, а я пошел в гостиницу. Время было позднее. Я пошел спать.
17 августа.
По традиции с раннего утра искупался в холодной реке, обтерся полотенцем. Вижу, режиссер Виктор Рыжаков, который в Москве ставит Ивана Вырыпаева, и ученик с самодельными удочками идут вдоль берега и говорят о том, что отчаиваться ни в коем случае нельзя. Рыбаки! Мы здороваемся. Я спрашиваю, как улов. Они говорят, что не могут найти нормальный спуск к реке. Я предлагаю им сходить за пескарем на перекаты. Виктор спрашивает, что такое перекаты и забрасывает удочку на месте для купания. Какое-то время мне было интересно смотреть, как они ждут клева.
Иду к гостинице. Выпиваю два стакана апельсинового сока, который купил вчера в вагоне-магазине деревни Чернь.
До завтрака прогуливаемся до деревни с Григорием из Риги, обсуждаем наш общий проект, который условно назвали "Обойма". Потом до обеда разбегаемся по разным углам, чтобы родить что-нибудь в индивидуальном порядке. Я у себя в гостинице пишу примерный набросок пьесы, характеры, идею, сверхзадачу. Обозначаю ключевое слово: "обойма" или "каста". Тщательно прописываю две темы: "человек в обойме" и "деньги - наше всё" Решаюсь, что это две ключевые темы, внутри которых созреет конфликт. Подобная пьеса давно вертелась в моем сознании. Я подумал, что эта лаборатория поможет мне продвинуться с ней дальше, и изложил вчера суть и идею пьесы. Латышу тема показалась близкой, он мне сказал, что у них в Латвии тоже полно коррупции, только не такой явной, как в России, что у них тоже деньги - это всё: и двигатель прогресса, и власть, и совесть. Мне показалось интересным, что тема коррупции и бюрократии близка человеку из Латвии. Как потом оказалось, что это Павел Руднев порекомендовал Гиртцу-Григорию работать со мной. Паша вечером, когда вся театральная команда сначала слушала правнука Толстого, а потом выпивала, рассказал мне об этом. Мы вели диалог под треск костра на берегу реки. Потомок Льва Николаевича оказался не таким уж и интересным, поэтому я лежал на траве, смотрел на звезды и думал. Иногда я включался в разговор. Например, спросил, кто сегодня получает деньги за публикацию произведений князя Толстого. Правнук с удовольствием ответил, что никто, так как Лев Николаевич по наущению некоторых лиц подарил все произведения народу. "То есть издателям", - заметил потомок. Потом все окончательно подошли к костру, где варилась уха, рыбу на которую наловил Рыжаков с товарищем. Беседы пошли больше пьяные. Драматург Миша Дурненков во хмелю стал предлагать мне сюжет, якобы, гениальной пьесы о бесплодном богатом дяде, который нашел себе жену, а ребенка зачать не мог, поэтому наследство уходило в чужие руки. Паша Руднев махнул на Мишу рукой, тихо мне сказал: "Всё. Некоторые люди начинают перебирать" Потом я отвел в сторону Галю Синькину, режиссера Театра.doc. Спросил, почему она первые дни была такая разбитая. Спросил, всё ли у нее в порядке, нет ли в чем моей вины. Она сказала, что только что, перед лабораторией закончила серьезную работу, что очень устала, что я слишком много думаю о себе, когда предполагаю, будто могу быть причиной её плохого настроения. Я сказал, что очень переживаю, когда вижу её уставшие глаза и упадническое настроение. Она сказала: "Всё хорошо" Потом я сказал добрые слова драматургу Юре Клавдиеву, который тоже, как и я не пил. Сказал, что сегодня мне его задумка очень понравилась. Он поддержал разговор, сказал о потоке сознания и вывел на Берроуза - великого битника. Я тоже люблю Берроуза. Только у меня складывается иногда такое ощущение, что это единственное, где мы с Клавдиев совпадаем. Как сказал драматург Слава Дурненков: "Вы такие разные, Серега. Но в этом и прелесть"
Через некоторое время я покинул место ночного пикника, участниками которого были более тридцати театралов и потомок Толстого. По глубокой темноте едва добрался до половины пути. Там меня встретила моя старая знакомая собака-Найда, которая сопроводила меня дальше. Я поблагодарил ее, она в ответ завиляла хвостом и пошла восвояси. Я зашел в номер, выпил стакан сока. Было уже около двенадцати ночи. И удовлетворенный сегодняшним днем лег спать.
18 августа.
После завтрака мы поехали в Спасское-Луговиново, где нам показали музей-усадьбу Ивана Тургенева. Всё, включая дом и безликого экскурсовода, там было наполнено пафосом. Тургенев жил с пафосом и музей-усадьба у него такая же пафосная. "Полина Виардо" звучало из уст экскурсовода как божественное имя. Сам Тургенев, согласно ее рассказам, представал перед нами красавцем, один метр девяносто шесть сантиметров ростом, с много килограммовым мозгом. Терминатор просто! После обхода владений Ивана Сергеевича мы сделали вывод, что в Никольско-Вяземском у далеко не первого красавца Толстого нам живется лучше. Поехали назад, на обед.
Вечером опять садимся за круглым столом, беседуем. Но, когда слово берет драматург Вячеслав Дурненков и говорит о том, что режиссеры не ставят современные драмы, что полный финиш... Руднев говорит о режиссерском кризисе. А Елена Невежина, режиссер, обижается и отвечает: "А кто будет платить мне деньги? Как я могу работать без денег?" Виктор Рыжаков говорит о том, что всё стоит на месте, что победы, которые кажутся другим победами, на самом деле ни какие ни победы. В таком роде. "Где деньги, Зин?" Оказалось, что никому это не нужно. Драматург Максим Курочкин сказал, что нужно объединяться и бороться. С кем бороться? С академическим театром? С Чеховым? В общем, мне показалось, что большой автомобиль стоит на нейтральной скорости и усердно газует.
Вечер закончился тем, что меня позвала Галя Синькина, сказала, что актриса Милена едет из Москвы на такси и у нее не хватает денег. Я не понял, какое я к этому имею отношение и что должен сделать. Те есть, получилось так, Милене не хватает полутора тысяч рублей, чтобы отдать водителю. Какого черта ты тогда садилась в такси, не договорившись на берегу. От Москвы четыре часа езды. Если у тебя нет денег - садись на поезд. Я внутри себя был возмущен ситуацией, которая возникла. Но Милена ехала. Кто-то должен будет пожертвовать полторы тысячи денег. Этим человеком буду не я, тем более что не знаю Милену. Если бы, вдруг, не дай бог, в такую глупую, абсурдную ситуацию попала Галя Синькина или Ольга Лысак, тогда "ой". Но.
19 августа.
Я проспал до восьми утра. Это очень долго. Оделся, вышел на воздух, маленько прошелся.
После завтрака мы с Ольгой Лысак и с журналистом Сашей поехали в Мценск. Ольге вдруг понадобилась шляпа и "Комсомольская правда", где была напечатана статья о том, что Ольга отбила Тарзана у Наташи Королевой. По ходу Ольга рассказала о своих взаимоотношениях со своим бывшим свекром Семеном Фарадой, который уже четыре года не поднимается с постели, о сложных чувствах по отношению к его сыну, который мало внимание обращает на своего ребенка. По дороге мы свернули в деревню под названием "Первый воин", на улицах которой я сразу увидел много братских могил. С 41 по 43 на этой земле шла война. Бои в этих местах были очень кровавые. Я спросил у жителей. Они сказали, что есть деревни "Второй воин", "Пятый воин". Возле дороги торговали яблоками и грушами. Мы купили яблок на всех драматургов, я купил ведро яблок и три литра груш для своих родных в Томске. Потому что для сибиряков такой урожай и такие цены (50 рублей ведро) - это экзотика. Чтобы понять, какой у яблока сорванного только-только вкус нужно попробовать.
Далее перед нами показался Мценск. Тот самый, из классики. На подъезде к городу мы прочитали, что возник он очень давно, что сначала он был во власти Литовского княжества, потом его взял Мамай, далее - войны этого города воевали на Куликовом поле. История славная!
Там на рынке я купил лапти, настоящие плетеные лапти, две пары, одни маленькие для дочери, другие - для жены. Глухой дед рассказал мне о том, как плетет их и что пытался продать лапти уже в течении двух недель. Я сказал, что теперь его работа поедет в Томск. Он обрадовался, сказал, что в Томске у него живет сестра. Потом все на базаре спрашивали у меня, где я взял такие красивые лапти, за сколько купил. Я сказал за 1 000 рублей, хотя купил за 250. Люди покачивали головами: "Да, хорошая работа, они стоят таких денег" Я улыбался. Ольга на том же рынке купила себе две шляпы и платье, чтобы в Ясную поляну, куда мы поедем завтра, приехать в новом наряде. Мы, минуя мост через реку с забавным названием "Кола", поехали домой, в Никольско-Вяземское. Сегодня мы последнюю ночь ночуем в этих прекрасных Толстовских местах, где он писал "Воскресенье" и "Войну и Мир".
Мы приехали к обеду, угостили всех яблоками и грушами. Потом пошли в беседку Чайковского, где короткое время поговорили и разошлись думать над пьесами. После дороги у меня немного разболелась голова, и я прилег на кровать. После ужина я написал, что буду говорить завтра на защите театрального проекта, который мы делаем с Григорием из Латвии.
К вечеру многие опять пошли пить. Потом пьяные голоса послышались на кухне в нашей гостинице. Я понял, что пьянка перетекла к нам. То бишь, ночь моя будет сегодня неспокойной. Так и оказалось. Я уснул после двух часов вечера под крики и смех пьяных театралов.
20 августа. Ясная поляна.
Сегодня с утра я попрощался с Никольским-Вяземским, напоследок обнял Толстовский дуб. И мы едем в Ясную Поляну. Дорога оказалась длинной.
Мы приехали. Побывали в доме Толстого. Потом я сходил на могилу Льва Николаевича, несколько минут постоял и пошел на отчет о работе театральной лаборатории, который проходил в усадьбе на открытом воздухе. Были заслушаны десять проектов. Мы с Григорием были вторыми, отчитались, заслужили аплодисменты. Далее я сажусь на траву и слушаю русские народные песни, которые звучат с соседней площадки. Подводятся общие итоги. Одна из только что приехавших режиссеров Ольга Дарфи высказалась о том, что мало радости от случившегося, нужно увидеть десять спектаклей после этого, тогда будет победа. Понятно, что Ольги не было с нами. Потому что это не мог сказать ни один из отдыхавших и работавших в Никольско-Вяземском. Там было полное единение, очищение. Там мы были свободными и равными. Это походило на настоящий коммунизм, в хорошем смысле этого слова. Следом поднял руку я, сказал: "Необязательно, чтобы получились спектакли, слава богу, что хотя бы один из десяти вышел на сцену, важно, что случилось общение авторов с режиссерами, что были установлены связи, что впервые на протяжении недели драматурги работали с режиссерами в единой команде" После этого прощальный ужин, на котором все друг другу говорили слова благодарности. Не удержался и я, подошел к нашему руководителю, духовному отцу, драматургу Михаилу Угарову, пожал ему руку, высказал слова благодарности и признательности за то, что он ввел меня в этот проект. Михаил тоже поблагодарил меня за участие. Правда была в том, что Никольско-Вяземское породнило нас. И мы это чувствовали. 30 человек приехали из усадьбы Толстого совершенно другими людьми.
В 19 часов мы отъезжаем от Ясной Поляны и в 22 часа мы в Москве, на станции метро Анино. Я звоню Сереге Харцызову, говорю, что прибуду на Новогиреево через 40 минут, быстро со всеми прощаюсь. Трогательно. Поэтому я делаю это быстро. Спускаюсь в метро, сажусь, думаю о том, какой превосходная неделя у меня получилась.
Приезжаю. Покупаем в магазине бутылку Перцовой, идем к нему. Они с братом Артемом чуточку выпивают. Потом играем на гитаре и ложимся спать.