Солнечные лучи, отвесно пронзившие тучу, похожи на соляные столпы. До бельма протертое стекло их рассеивает; они видны только в узкую проточину свежего воздуха - в приоткрытую створку окна. Створка не откидная, а раздвижная, с жестким фиксатором. Кошачья, как говорили раньше. Чтобы домашний питомец не удушился ненароком, пытаясь выбраться на свободу. Откуда я это знаю? Я никогда не искала свободы, сунув голову между створкой и рамой. У меня никогда не было кошки.
Но кошка есть - за слепым стеклом, внизу, где соляные столпы опираются на травы без помощи архитрава, - бродит по мокрой от росного пота лужайке. Утром выпал дождь, ныне же нам ниспослана погода. Просто погода: "хорошая" - излишек. Все хорошо, ибо все в воле Господа. Плохого не существует, плохое отрицается: не-погода, не-счастье, не-бытие.
Не-женщина. Не-чадо.
Почти как "плюс" и "минус" в королевстве у моря из позабытой зловещей сказки - в королевстве черноусого мессии, у которого глаза - и не глаза вовсе, а Очи. Истинно говорю вам: каждый внимательный глаз крылат, но говорю вам: не каждый глаз - Око.
Хотя и там упоминалось: не-лица.
Чтобы истребить скверну, достаточно слова. В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог. Не поминай Бога своего всуе. Не злоупотребляй словом. Нам ниспослана погода. Слово - не роскошь, но таинство. Писание - таинство таинств. Раньше мы не ценили ни того, ни другого, и вот - из посвященных мистов разжалованы в непросвещенные мистики. Профетизм профанации. Запрет евхаристии под обоими видами. Как-никак, мы живем в библейские времена.
Вы живете в библейские времена, говорили нам железные девы в центре Телицы и Овечки, а вернее бы - Страха и Тени. Имя есть знак. Да славится имя твое - Омен. Вы спасены, но не все из вас спасутся. Вы избавлены - от бед, но и Жены могут быть избавлены - от вас. Вы Служанки. Примите крещение кровью - багряный душ платья, белый пар чепца. Кровь всегда яркая, всегда тугая и жгучая, словно под жгутом, - чудо. Разве что в июне, июле и августе она свертывается, чернеет по вороту и под мышками. В июне, июле и августе - или в Джун, Джулии и Огасте. Случается и такое.
Кошка рыжая, но нагулянные бока - в темных поперечных пестринах: проекция ребер. Хвост воздет запрещающим жестом регулировщика. Побродив немного, она ложится на гравийной дорожке полосатым пешеходным переходом. Если возникнет нужда, ее действительно перейдут, перешагнут, никто не посмеет наступить. Кошек вернули: крысы чуют человеческую войну и отзываются на нее террором демографических взрывов, ударной волной рождеств. Людям этого террора не одолеть - ни умом, ни чревом.
Кошки лучше стрихнина, который уже возникла нужда прятать, к которому устойчивы одни крысы. Вместе с кошками мы возвращаемся в землю предков.
Мы возвращаемся в землю.
Рана, пробитая лучистыми копьями в брюхе тучного змея, ширится, но дождем больше не загноится. Солнце ее прижигает. Минул день, и мы поразили мятежника. Но сколько ни отвечай "хвала", во рту сладко не станет.
Я не должна думать: соляные столпы, или пешеходный переход, или дракон с выпущенным ливером ливня. Нельзя, обеднев, красть слова Господа. Я должна думать: тепло, и крысолов, и непогода, я должна спастись.
Я должна с радостью принимать свое служение.
Солнце. Солнечный мех. Гром среди ясного неба. Палаческая стена плача с мясницкими крючьями и нечистой убоиной. Прикосновение домотканой холстины к коже. Душистая от мыла ванна, сочное куриное бедрышко на вилке, уединенный уют постели. Живая мякоть жертвы под пальцами, резиново тянущаяся при первом рывке, разъезжающаяся волокнистой кашей - при втором. Благословение и возмездие. Воздаяние и запрет.
Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут, ни мажут лица и рук молоком, или медом, или маргарином, или клубникой вместо крема, ни пользуются пастой "Денгэм". Но говорю вам: и Командор во славе своей не одевался так, как всякая из них у Иезавели.
Важно ли, что именно выбивает из уст окаянную рвоту покаяния, с древним восторгом теснит прочь здоровые зубы - приклад Хранителя, или третья подряд беременность, или лучевая болезнь в Колониях?
Важно ли, отчего в действительности умирает мужчина - из-за насилия над женским телом или надругательства над ее духом? Сегодня мой день, уверяет он, сегодня ты спасешься, будешь со мною в раю - а потом клыки и когти терзают его до свиста в груди, до свистка надзирательницы, тупые человеческие клыки оставляют нечеловечески развороченные воронки, безобидно обрезанные ноготочки втирают вовнутрь подхваченный из-под ног столбняк. Причастика: ядите - сие есть плоть моя; пейте - сие есть кровь моя. Берите майонез.
Нитакой, как говорили раньше.
Козел отпущения. Пария.
Я не хочу видеть ни вонзенных копий, ни жестов регулировщика, ни образов в облаках. Я Служанка - все люди должны служить.
Я думаю: свете вечный, и тенистые полоски по шерсти и против, и вязальные спицы Жены. Стрихнин нужно прятать, но спицы никто пока не считает опасными - и спицы никто не считает. Они туповаты, а еще их нельзя проглотить, чтобы спина на Молитвонадах была прямая; мы, даже когда не в фокусе, все-таки не фокусницы.
Лето, и лапка с мясницкими крючьями в горсти, и острие. Если же правый глаз твой соблазняет тебя - вынь его и брось. Но что делать, если правый мой глаз соблазняет вынуть его? Что делать, если правый мой глаз залил полкомнаты ужасом и страданием?
Стальное жало ужимает обзор, уплощает точку зрения; ломает хрупкое сопротивление кости и входит в святая святых, в ковчежец - уже не бывает, где уже не бывает боли. Неглубоко, совсем неглубоко - незачем ступать за алтарь или спускаться ради криптии в крипту. Пусть это жало останется там накоротке, остановится на пороге кротким прихожанином, пусть на кончике своего меча принесет вместо Ангелов мир.
Острие вдвигается заглазно, пустеет изнутри, сквозь свою полую сердцевину вытягивает наружу слизь и слезы, святого Георгия и правила перемещения по скользкой дорожке. Впивается, впивая - допьяна упиваясь вместо меня. Дарит взамен упоение.