Помнишь ли ты море, в котором утонул, - мальчик, неизменно погруженный в воздушный атлас, во взволнованный анатомический атлас? Помнишь ли ты - не иловую слизь озерных доньев, не беззубые десны трясин, что тягуче пружинят в ответ на прикосновение и, вздыхая, глуше укутываются в собственную слюну? Не колото-резаные русла ручьев, забитые тинной корпией, не затоны прогорклой лимфы, порабощенные личиночно-червяной инфекцией. Помнишь ли ты - не бескрайние болотные пейзажи, исполненные в ядовитых тонах и болезненно-экстатических линиях; не химически-голубую воду бассейнов, разреженную настолько, что ею можно было дышать? И тем более не придорожные лужи со взъерошенной, растрепанной поверхностью - экспериментальные лаборатории насекомой биомеханики.
Мой таймер установлен на 8:00. Остается менее часа, чтобы подняться, чтобы покинуть этот сумрачный солоноватый край, абиссальную зону подсознания, где не встретить ни масок, ни теней, ни жизненных начал любого из двух родов; где на много миль вокруг никого - только я и ты, мальчик, наряженный в водоворот полушелка, в глянцевые отсветы медицинских иллюстраций.
Остается менее часа; впрочем, кессонная болезнь припозднившимся сновидцам не грозит. Я не спешу.
Высоко над головой солнце без устали мечет икру стеклистых искр, которые гибнут в вязкой марле, охватившей зенит. Опрокинутое море, облачным клубнем свернувшееся среди неба, преломление земного ландшафта в горних широтах. Но подлинное море - не вязкое, не студенистое: оно - отзывчивая плотность, приязненный эластик согретого тела. Или: таяние кварца. Тоже: слезотечение зеркала. Иначе: лубенеющий дым. Но в действительности: предтеча пигмента, зарождение формы, ибо всё здесь - море, до отсутствующих границ отсутствующего пространства. Всё здесь - море, кроме нас самих.
- Венера утверждала: "After every bath I am restored to virginity".
У тебя голос, перемешанный с ароматом свежего снега: безупречный инструмент, чтобы выхолостить элегантнейшую скабрезность. Цитируешь Апдайка. Странные предпочтения, хотя когда-то он нравился и мне.
- Морская вода способствует заживлению ран, - отвечаю заученно. - Разве ты не замечал?
- Нет, - хихикаешь, словно ломая на зубах окаменелый лед. И тотчас серьезно: - Я бесполым становлюсь. Но только пока здесь, в волнах, не как ты - всегда.
- Что ж, - произношу я в прежней нейтральной тональности, - почему бы морю не исцелять и раны утраченной нераздельности?
- Жалко, правда? - опять хихиканье, и опять подтекст, обреченный на белую смерть в морозном звучании вопроса.
Тишина пробует твой голос на вкус и остается довольна.
Тишина побуждает тебя к новым словам. К серьезным словам - по принципу чередования, которому ты обычно следуешь.
- А что нужно... а что нужно, чтобы всегда таким быть?
Мой таймер установлен на 8:00. Еще четверть часа до возвращения. До воскрешения.
- Наверно, - говорю я, - наверно, умереть.
Не смех. Грохот обваливающейся и воздвигаемой обратно воды. Паническое безумие случайного архитектора.
- Нет, нет! Я не хочу умирать, не хочу!
Ты неистово цепляешься за меня, добела раскаленная кожа, приправленная острым планктоном, струится с губчатых костей. Твоя и моя.
- Это неизбежно, - говорю я, не пытаясь освободиться. Сдуваю накипь с твоих напряженных пальцев. Доводилось ли тебе видеть сны? Или здесь - предельная черта, и далее смотреть уже некуда? Я не знаю, мальчик.
Я не могу знать всего.
- Ты приходишь и уходишь, так не бывает, вы неправильные!
Отпускаешь, смущенно отворачиваешься, точно досадуя на нарушение своего настроенческого аблаута. Тянешься к горизонту, к грубому загибу небной жести, - и распрямляешь его. Подносишь ладонь ко рту. Шепчешь:
- Железо. Разведенное железо...
- Кровь, - поправляю я.
Обсыпанное метелью недоумение:
- Вода. Все равно вода. Везде вода. Снаружи. И в нас.
- В начале была вода? - предполагаю я.
- В начале... а где оно - начало?
А потом мы сидим на берегу, и я рассказываю о повилике течений, гладких и гибких, как мускулы; об осьминогах, у которых в глазницах после конъюнктивита сгущается жемчуг; о рыбах, что растят в пасти наконечники для индейских копий.
День за днем.
Вечность за вечностью.
Жизнь за жизнью - хотя в счет пока идут только мои.
И ты завороженно слушаешь, забывая на время, что в единственном знакомом тебе море нет ничего подобного. Забывая, что с изнанки единственной знакомой тебе морской воды нет вообще ничего. И нас самих тоже - ровно настолько, насколько мы отдаемся ее объятиям.
Плавай с осторожностью - мальчик в фальшивых морщинах атласа, сквозь которые пробивается юная пластика анатомического атласа.
Помни о себе.
Мне пора.
...и ты - тот, кто предпочел захлебнуться первообразным ничто, - неужели ты так боялся смерти, что выбрал и вовсе не быть?