Римских Рене. Изысканный труп (левая половина)

Изысканный труп (левая половина)

Время от времени они собираются все вместе - городскими вечерами, когда, лишенные целительной предзимней корочки, гноятся талые раны тротуаров; или когда стужа убирает карнизы льдистыми стрелицами и воздвигает среди пустынного воздуха лучистую готику снежинок; или - как сегодня - в предзакатные часы, когда лето мертвеет в астматическом приступе и пылинки, что роятся вокруг фонарей, кажутся порохом, провоцирующим грозу.

Они не уславливаются, не сговариваются, не назначают определенных дат, даже не оповещают о грядущем визите. Отложив дела, равнодушным щелчком рассеяв карточные постройки, которые днем прежде любовно именовались "будущим", они разыскивают нужный дом: точного адреса никто не знает, вернее - не удосуживается узнать, и пожатие плеч в ответ на недоумение новичка - постмодернистский ритуал, исполненный игровой святости. Они не путают назначенных интуицией сроков, и не было случая, чтобы они ошиблись в самом своем порыве, побуждающем ко встрече. Гипотетический гипнотизм, фокусирующий их помыслы, быть может, и надуман, но бесспорно одно: источник и средоточие этих собраний, хозяин квартиры с западными окнами, никогда не удивляется незваным гостям и никогда не спрашивает о причинах и предлогах. Кто он - неизвестно. Его принято называть Королевой.

Обитель Королевы - уют тесноты, который прихотливой меблировкой и густой лепниной теней расслаивается на множество укромных, однако легко сообщающихся между собой сот. Это в первую очередь библиотека и только потом - человеческое жилище, и медовая древесина бесчисленных шкафов и полок напоминает натеки древней камеди, а книги, почивающие в золотистых ячейках ниш, кипсеки, увражи, инкунабулы, запечатанные белым стеклом витрин, лишь подкрепляют сходство с ульем. Впрочем, подобие неустойчиво, недолговечно, оно разрушается с появлением посетителей, ибо общество, уснащающее собой гостиную, бесконечно далеко от пчелиных забот. Они ближе к нимфалидам, хрупким произведениям лепидоптерологического искусства, в филигранности которого едва угадывается рука природы; они в несомненном родстве с элегантными траурницами, в процессе эволюции отдавшими предпочтение черным нарядам с сапфировым крапом; и даром что каждый в свите Королевы наделен и жалом насмешливых взглядов, и ядом жестоких речей - все они столь же безвредны и безобидны, сколь и бабочки, и так же назначены в жертву грубой силе, и наверно, вызовут похожую брезгливость, если оборвать им крылья - если должным образом надругаться над их утонченной архаикой. Они очень молоды, томные мужчины и хищные женщины, однако неестественная замедленность жестов, напряженная плавность голоса, а особенно - обилие деталей, не принадлежащих новому веку, как то: монокли, аграфы, запонки, серебрёные оклады записных книжек, причудливое оперение шляпок, - всё это сглаживает, стирает возраст, и по-настоящему юным кажется только некий Вран, приглашенный сюда впервые. Он нервен, стремителен в движениях и остро непритворен в своей застенчивости - быть может, оттого, что представлял себе Королеву совсем иначе и еще не способен свести воедино мыслимое и зримое. Он молчит, однако с неослабным вниманием ловит разговоры, парящие вокруг, переплетающиеся с анемичным дыханием сигарилл и фимиамом ароматических палочек.

- Оправдание самому скверному поступку заключается в том, что любой человек рано или поздно заслужит самого скверного поступка. Если в отношениях присутствовала хоть капля искренности - заслужит обязательно. Тогда к чему показные добродетели? Аморальность - вот подлинный удел свободных и независимых...

- Вы будете фраппированы, дорогой мой друг, но не оставлять же вас в неведении касаемо кое-какого занимательного парадокса? А именно: когда имярек с пеной у рта разглагольствует о собственной аморальности, живописует свои пороки - что вы проделываете с завидной регулярностью, не в обиду будь сказано, - по поводу и без повода разливается, сколь преуспел в смертных грехах, не признает иной темы кроме безнравственности - поневоле задумываешься, уж не невинен ли пылкий оратор до безобразия? Любопытный эффект, согласитесь.

- Господа, господа! Осторожнее с инсинуациями!

Приотворяется оконная створка, пожилая чета висячих ламп надменно кивает сквознякам, угодливо кланяется опиумный дым. Беседы, все более волокнистые по мере прибавления участников, теперь не распадаются на отдельные осмысленные нити, а свиваются в цельный клубок, в котором не отыскать ни истока, ни завершения.

- ...веду ночной образ жизни, редко покидаю дом, наслаждаюсь уединением и тишиной, посвящаю досуг литературе и живописи, преклоняюсь перед странной, болезненной, артифициальной красотой. О боже... да я же... дез Эссент!

- ...по внешнему виду при знакомстве судят люди близорукие. Люди мудрые судят по речи - устной и письменной. Речь всегда содержит больше, чем говорящий желал бы сообщить. Речь выдает сокровенные тайны, развенчивает чувственное впечатление, обнажает сущность сколь угодно необъяснимых действий. Владеющий своей речью - владеет собой. Но таковых мало.

- ...если день не задался - читай экзистенциалистов. Вообще в любой неприятной ситуации читай экзистенциалистов.

- ...садист-дилетант умеет причинять боль, хороший садист проверяет пыточные навыки на себе самом, опытный садист не ограничивается единичной проверкой.

И что-то еще, про гранулы могильной земли в ладанке - будто бы достойный одобрения цинизм рождается вместе с трагической гибелью возлюбленного; про зеркальце в медальоне, окаймленное ювелирными нарциссами: "Я смотрю на того, кто превыше прочих достоин восхищения!" - пока янтарятся в шафранном свете стаканы с виски и полированные столешницы, пока празднество мнений и идей не концентрируется в сплоченной дискуссии:

- Избыток деградентов (из-за косноязычия ложно величающих себя декадентами, что порой приводит к досадной неразберихе, ибо истинные декаденты, по счастью, здравствуют и поныне), не обремененных вкусом эстетов и прочих цитатных фей и миметических уникумов давно перестал меня удивлять. Теперь стало модно к месту и не к месту провозглашать себя умным. Однако есть здесь, рискну предположить, неброский нюанс, который в спорные моменты способен прояснить картину до кристальной очевидности. Id est: коль скоро ментальные наши владения едва ли измеримы, равно как и населяющие их знания, а навыки оперирования оными неистощимы в совершенствовании, употреблять слово "умный" по отношению к самому себе имеет смысл только в какой-либо корреляции. Exempli gratia: "умнее, чем..." или "достаточно умный для...". Просто умный - то есть, ergo, "умный абсолютно", - причем заявляющий об этом хладнокровно - глупец еще больший, нежели те, что и не претендуют на выдающийся интеллект. То же справедливо и для слова "эрудированный".

- Милый мой, как раз "умные абсолютно" и склонны к самовосхвалению! Ну, ум - субстанция действительно "неистощимая в совершенствовании". А талант?

- В наши дни прослыть гением нетрудно: хватит цилиндра, брегета и непрерывных напоминаний о своей гениальности.

- Сдается мне, самый распространенный на сегодня миф - что абсент, кокаин, гендерные инверсии и однополые связи автоматически претворяют всякого индивидуума в гения. Не мог он гения от гея, как мы ни бились, отличить...

- Нет, попробуйте вообразить, что яркого приметит и обессмертит бахвалящийся такими пассажами, как "полынная горечь", "раздирающая боль", "бледные пальцы" или - о ужас! - "немой крик"? Для одних творчество - потребность, для других - кокетство. Думаю, нет необходимости уточнять, кто есть кто?

- Что ж, господа, я отважился - по вашим отзывам - набросать портрет современного гения. Это молокосос, наглотавшийся верхов, но не переваривший и малой их доли, научившийся худо-бедно, по хрестоматии, разбираться в явлении "автор хотел сказать", но громящий все, что в учебниках не затронуто; ленивый мальчишка, привыкший с пренебрежением щелкать по зубам роялю и таскать скрипку или виолончель за жилистые волосы; ценитель благородной старины на уровне "выпил полный кафтан пенистого каравая" - да сжалится надо мной покойный Зигберман! - отчего неискушенные поклонники хором стонут: "Какое comme il faut!"; целеустремленный self-made, который гордо и храбро сидит на шее у родителей, геройски усугубляет свои аддикции и дурные повадки. Зато неотразим, фотогеничен, а посему - оправдан по всем пунктам. И он, безусловно...

- ...это мы сами.

- Ах!

- У вас, вижу, язычок не притупился, все так же метко разит.

- Клевета! Я, например...

- Умерьте гнев, господа! Главное - впереди, не зря начали мы с творчества. Господин N. в своем эскизе позабыл, однако, о пристрастии современного гения к выспренней невнятице, тождественной его собственным изыскам. Мы с коллегами организовали достаточно беспощадный эксперимент - беспощадный, ибо подопытные особи в известность поставлены не были и не будут. Что поделать, этика! Но вернемся к науке. Итак, в кормушки испытуемым мы для затравки засыпали экземпляр авангардной версификации, "Парашютист падает на город", повлекший беспорядочную тошноту сарказмом и издевками:

парашютист падает на город

он падает

он падает

он падает

он падаль

Далее мы применили революционный метод в верлибросложении, который я нарек "шизофазизмом", а производные, соответственно, - "шизофазисами". Термин "шизофазия" сейчас на слуху, поэтому избавлю вас от пространных комментариев. Поясню зато механизм создания: вы следуете намеченному ритмическому рисунку, расчерчиваете грамматические схемы - и наполняете их тем, что в голову взбредет. Слова, впрочем, не возбраняется и даже поощряется пропускать через тематические фильтры: в нашем случае это был фильтр патетики. В итоге мы получили превосходный отжим абсурда, который зверки, конечно, съели пополам с восторгом и озарениями, чего не обнаружили при первой трапезе. Извольте отведать:

***

полночный мрак взлелеет лилеи,

- именно так, с ударением на конечный слог, крупица простонародного шарма при чрезмерном рафинировании необходима для лучшего усвоения целевой группой, -

а дерзкий кофий

на головы безгрешные падет

о плач

оплачь и оплати

сей мнимый лик

искусно исказится

вчера намедни накануне

к безумью

винная душа стремится

из фатума

стенает боль

барочный вопль ее

падет на донья бездн

растает ввысь и вдаль и в глубину

а страсть моя жестока как надгробья

и точно так же

верна тому кто погребен под ней

- Ваши забавы прямо-таки напрашиваются на подражание; надеюсь, вы ничего не имеете против? Однако о перевороте в поэтике... неужели вы всерьез?

- Почему бы и нет? Миру не повредит инъекция освежительной нелепости, а лавры Ионеско не давали мне покоя задолго до того, как я узнал, кто такой Ионеско.

- Вздор! Изобретаете изобретенное! Автоматическое письмо!

- С фильтрацией, с процеживанием, с очисткой?

- Тцаровская манера!

- Вы путаете!

- И никаких нарезок!

- Все равно, это слишком абсурдно, чтобы быть разумным, и слишком разумно, чтобы быть абсурдным. Вы, уважаемый, копируете методы жизни, и точно копируете, черт побери! Берегитесь, жизнь вам не простит.

Королева не вмешивается в спор, не принимает ничью сторону и, мнится Врану, не питает к происходящему интереса. Однако Королева настолько разнится с подданными, что вряд ли можно утверждать что-либо наверняка.

Королева: он или она - дилемма, которая тревожит, которая ноет непромытой царапиной, пусть сомнение и не успело обрести форму и нарастить вербальную эпидерму. "Komm, lass uns spielen `König und Königin', - проворачивается в сознании мутная строчка, - dreimal darfst du raten, wer von beiden ich dann bin". Давай сыграем в "Короля и Королеву": с трех попыток должен ты отгадать, кто из них я... Вран медлит с ответом, три попытки - ничтожно мало, чтобы распознать тайну существа с необычно уплощенным телом и бесполым, будто сожженным до тусклой основы голосом, существа с елизаветински рыжими волосами, что зачесаны, заточены до узкого клинка, носимого за спиной. Ребис, химическая вдова, дуалистическое слияние? Королева одевается без анахронических вычур - в джинсы и свитер пастельных оттенков; и пальцы, утопающие в крупной шерстяной вязке, производят впечатление серьезности, даже строгости - от них не ждешь фривольных касаний или расточительных мановений; они, быть может, наиболее искренны, ибо худощавое лицо словно навеки отвердело в безупречном бесстрастии.

- Вам нравится у нас, Вран? - глухое позвякивание сонорных, пикантная ненарочитость грассирования.

- Да, да... хотя я... по контрасту... без умысла, право... кошмарно дик и робок?

- Нет ничего непоправимого. Не терзайтесь.

Королева игнорирует шумные риторские поединки, но ее (его?) присутствие воодушевляет робких и укрощает запальчивых; Королева уделяет внимание каждому из гостей, но никогда - всем сразу, и ее (его?) ровный тон составляет канву, по которой ветвятся гирлянды силлогизмов и распускаются соцветия смеха.

Если что и застигает Врана врасплох, так это преображение монарха в прорицателя. Наступает мгновение - традиционное в окружении книг, - когда мистики предлагают обратиться к оракулу печатных страниц, и хотя выбор автора поручен любопытствующему, именно Королева раскрывает тисненые переплеты и зачитывает фразы, уготованные слепым роком.

- Нельзя же в самом деле взять браунинг и застрелить незнакомку только потому, что она приглянулась тебе.

- Ну вот, - сокрушается вопрошавший, - завтрашнюю прогулку можно считать испорченной.

Его дружески подразнивают:

- О, не будите бурю в стакане!

- В стакане крови, лимфы и желчи - в стакане, который без прикрас именуется плотью!

- Это не буря, это колтун в нервной ткани - все мы психически не без изъяна.

- Смиритесь, смиритесь: не везет в любви тем, кому разбивает сердце Королева!

Вран вздрагивает, не в силах распознать, что скрывается за смелой фигурой речи, и почти не слушает предсказание, доставшееся помолвленной паре:

- Как это странно, удивительно, непостижимо! Так, значит, мадам, мы живем в одной комнате и спим в одной постели. Может быть, там-то мы и встречались?

- Наконец-то! Поверите ли, нам никак не удавалось воскресить в памяти обстоятельства, при которых состоялось наше знакомство!

- Вы познакомились, когда ваши сердца уже были разбиты августейшим благоволением...

- Но вежливо ли предаваться сладостной тоске по былому, тогда как протеже господина Q. еще не попытал судьбу и, что совершенно справедливо, намеревается заскучать?

Господин Q. - приятель Врана, пригласивший его на этот стихийный раут. Оба они тотчас оказываются в точке скрещения блистающих взоров, бритвенной резкости улыбок; господин Q. ободряет своего подопечного, ободряет терпеливо, однако властно, ободряет до тех пор, пока Вран, устав сопротивляться, не называет номер страницы и строки.

- Тентажиль: Я не слышу сейчас твоего... Игрен: Оттого... Тентажиль!.. Что с твоим сердцем?.. Оно разрывается!..

Растерянность Врана, угасшая было, порожденная, как он думал, непостижимой ажитацией псевдоспиритов, разгорается трепетными знаменами румянца. Сердце! В третий раз, и диковинное совпадение теперь горчит зловещим заклятием! Кто они, эти люди, защищенные олифой сумерек от пристальных взоров: приторный оскал женских зубов, снеговой слепок мужского профиля, но ни намека на характерную черту, которая помогла бы выделить кого-нибудь из однородной массы. Кто они и чего хотят от него?..

Среди амальгамных близнецов, зеркальных порождений лишь Королева не утрачивает индивидуальности. Королева буднично откладывает книгу, неторопливо поднимается на ноги и протягивает руку. Скупая строгость, прозрачно зашифрованная в неподвижности пальцев, сменяется сосредоточенностью. Вран не находит в себе решимости отшатнуться, и Королева завершает жест, погружая пальцы ему в грудь - по самую пясть.

Силуэты гостей четче обозначаются вокруг, словно камеи, изваянные на поверхности полутьмы, - камеи, обагренные росистыми розами с горячими, текучими лепестками.

- Зачем?.. - шепчет Вран. - Зачем... так?

В водянистом обмороке кружат обломки аккордов, отзвуки песнопений. Краткий хоровой всполох среди тяжелого гула:

- Ведь это раны любви.

И безмятежность забытья.

И рассвет аортного бутона.

На следующий день он купит фрак и лайковые перчатки, изучит манифесты Бретона и Мореаса и закажет билеты на выставку немецких экспрессионистов. Его очарует латынь, пленит органная месса и повергнут ниц богатства ренессансной архитектоники. "Я безнадежно отстал, - укорит он себя, - но у меня есть время нагнать. Я буду стараться, буду очень стараться. У меня есть время".

Пока наитие не призовет его в комнаты с окнами на запад.

Пока, вдали от виновной руки, не заживет рана - чтобы в упоительной муке разверзнуться заново.

Разверзнуться при запретном приближении.

Комментарии: 9, последний от 05/09/2012. © Copyright Римских Рене Размещен: 23/07/2012, изменен: 18/08/2014. 19k. Статистика. Рассказ: Проза, Постмодернизм 2012 Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: "Изысканный труп" - самая известная игра сюрреалистов. Ее цель состояла в объединении слов в неожиданные комбинации. Каждый участник делал свой вклад в композицию, следуя определенному правилу; совокупный текст считался образцовым произведением, запечатлевавшим всплески подсознания и проблески высшего - сюрреального - мира. В живописном эквиваленте игры участники совместными усилиями рисовали человеческую фигуру.

Римских Рене : другие произведения.

Изысканный труп (левая половина)