Юлия умирает каждую ночь. Когда солнце, устрашившись содеянному людьми за день, повергает себя на пики западных гор по самые их древки, когда порфироносные склоны одеваются закатной багряницей, а тернистые скрещения далеких созвездий насквозь прокалывают близкое небо и из ран расплывается темнота изначального небытия, Юлия без слова жалобы, без стона мольбы поникает на руки родных, и прощальный вздох ее облетает бабочкой, которую никто не осмеливается ловить, которая с крыльев роняет по левую сторону - муку, из муки смолотую, по правую - прошлогодний снег.
Каждую ночь Юлии готовят подвенечное платье - одна на другую накатываются атласные волны, белым ключом кипят кружева, вышивка едва сдерживает жемчуговые слезы. Каждую ночь из золотой ровницы встревожено вьющихся волос Юлии выпрядают лучистые косы: такие тугие, что матовое пламя привольных прежде кудрей свертывается в янтарь, медовой гущей каплет из-под лент. Каждую ночь гроботес очиняет колоду на утлое ложе, и девушки приклоняют к изножью смертной колыбели ирисы, клевер, чертополох - весь аметистовый цвет полей в ювелирной огранке букетов, а юноши - свои будущие самоубийства, пахнущие зелеными яблоками, и зеленые яблоки, пахнущие электричеством. Каждую ночь никто не соглашается выждать положенные три дня, опасаясь поветрия, ибо осень изнурена огневицей и застоялый жар уже вытапливает приторные, порченые росы на ее землянистом челе. Каждую ночь вяжущий воск церковных свечей томительно точится сквозь плотски плотные сумерки, в которых оттисками печатей засели шепотки траурных нарядов и причитания плакальщиц; и священник наскоро забрасывает могилу молитвами; и вино проливают как кровь, искупая нечаянную вину перед усопшей, и кровь плещут на взрытый суглинок как вино, чтобы согревала Юлию в мире ином, пока не отведает там покойница зерен граната, исцеляющих от бренности.
"Юлия умерла", каждую ночь говорят мужья женам и более не произносят ни слова до новой зари.
"Юлия умерла", каждую ночь говорят жены мужьям и заслепляют зеркала черной шалью.
Каждое утро Юлия пробуждается в своей постели, исполненная бодрости и здоровья, не сохранив памяти о смерти ни в застенчивой свежести лица, ни в блаженном неведении души. Юлия спит и не знает агонии засыпания, Юлия умирает и не видит снов. Приветливо встречает она тех, кто пришел свидетельствовать ее воскрешение, споро хлопочет по хозяйству, и праздничная радуга, как накануне, как и всегда, обручает ее зрачки, и разумная речь столь же певуче, сколь и доселе, играет на лютне ее голоса. Но каждую ночь бездыханной, с отнявшимся сердцем падает Юлия в объятия неутешных подруг, каждую ночь кружит по комнатам пыльно напудренный мотылек, каждую ночь плавят гребнями золотые слитки слежавшихся локонов и выковывают сусальные косы, каждую ночь удручает умолкшие губы крикливый румянец помады, и привычка дубит мастерство гробовщика, и крепленое цветочное благоухание разбавляет миазмы бальзамирующих составов.
"Юлия умерла", говорят мужья женам вместо пожелания доброго отдыха.
"Юлия умерла", говорят жены мужьям вместо поцелуя.
Юлия умирает каждую ночь. Леса окрест до самых западных гор давно сведены на гробы, кладбище простерлось прочь за окоем. Сквозь наспех настеленный дерн пробиваются ростки одичавшей молебной латыни, кружевницы и швеи, истратив остатний запас, распускают на нитки то лебединые перья, то драгоценный каррарский мрамор, и однотонный труд отбеляет их глаза до бельм. И глоток воды горчит заношенными рыданиями, и реки скудеют жемчужницами, и вина в погребах иссякают от жертвенных возлияний, а шрамы, напротив, плодятся, и изобильный креп темноты занавешивает окна до рассвета. Отец Юлии хочет поскорее выдать ее замуж: пусть супруг заботится впредь о похоронах, ворчит он, для них с матерью, для стариков, это очень уж разорительно.