Посвящается Владимиру Авцену, автору замечательного рассказа "Мой первый праздник Пурим".
"Обычай прикрывать голову восходит к древнейшим временам. Наши мудрецы запретили ходить нам с непокрытой головой, чтобы мы постоянно помнили о том, что над нами - Всевышний, что мы склоняемся перед Ним, покорно принимая на себя Его волю. Со временем ношение головного убора стало характерным признаком еврея - как мезуза на дверях еврейского дома, как празднование субботы, ношение К. и посещение миквы, особого ритуального бассейна. Все эти признаки принадлежат исключительно евреям и выделяют их из среды остальных народов". Семен Чарный "Еврейская верхушка". Журнал "Националь", Љ2/2004
- А не сходить ли тебе сегодня в синагогу? - спросила Вера Степановна своего мужа, маячившего перед глазами, в то время как сама она была погружена в раздумья о внуках. - Дожил до седых волос, а ни разу там не был...
- И что я там забыл?! - вскинулся Борис Николаевич, мужчина семидесяти пяти лет, месяц назад переехавший со своей семьёй на ПМЖ из украинского Днепропетровска в немецкий городишко Вупперталь.
Иначе как "городишком" Борис Николаевич Вупперталь не называл, ибо всё его естество противилось сравнению родного миллионника с городом в какихґто жалких сто тысяч жителей. На самом деле, в конце девяностых прошлого века, когда в Вуппертале объявилась семья Мучника, здесь проживало около 350000 человек - по меркам Германии довольно крупный город. Что касается седых волос, то Вера Степановна мужу явно польстила: давным ґдавно никакая растительность вообще не украшала его сияющую лысину, а вот насчёт синагоги сказала сущую правду... О своей национальности Борис Николаевич задумывался редко, а когда это случалось, то в сознании почемуґто всякий раз всплывало воспоминание из далекого 1928 года. А тогда перепуганный пятилетний беспризорник стоял перед какимиґто суровыми взрослыми, и одна самая строгая тётя внимательно рассматривала его лохмотья и зачемґто допытывалась, откуда в них мучная пыль. (Много позже он поймёт, что это была комиссия по борьбе молодой республики со страшными последствиями революции и гражданской войны - беспризорностью).
- Не знаґю, - честно сказал он и залился слезами.
Не добившись желаемого ответа, тётенька перешла к основным вопросам.
- Мама и папа имеются? - Нету. - Фамилию помнишь?
- Неґа.
- А звать хотя бы как?
- Борух.
- Из жидков, стало быть...
- Даґа, голод национальности не выбирает, всех косит под одну гребенку, - произнёс единственный мужчина в этой грозной комиссии.
- Борух - не годится... Будешь Борей! А фамилия... - тут тётенька устремила свои глаза в потолок, пытаясь найти там подсказку, затем перевела взгляд на лохмотья мальчика. - А фамилия твоя будет "Мучник": и на жидовскую похожа, и тебе подходит. Ну а отчество, так и быть, мое возьмёшь. Теперь, значит, ты у нас Мучник Борис Николаевич, урождённый в день революции - 7 ноября 1923 года. Так и запишем.
Члены комиссии одобрительно закивали головами. Мужчина отложил ручку, подул на печать и занёс руку, чтобы пригвоздить столь мудрое решение, как вдруг одна из женщин выскочила с предложением:
- А может, раз у него такой день рождения, назовём его Вовой, как Ленина?
- Тебе бы, Матрёна, всех этих цыганят, жидков и прочих нерусских именем нашего вождя называть! Ну какой он Вова?! Кудри вон до плеч, а в глазах, как у всех у них, луна утонуть может, - неожиданно для всех и для себя самой выдала поэтический пассаж строгая тётенька.
- Нет уж, будет, как порешили! Мужчина облегчённо уронил затёкшую руку с печатью на протокол... Представитель детского дома, промолчавшая всё заседание, подошла к новоиспеченному Боре и, взяв его за руку, вышла с ним на улицу. По пути к его новому месту жительства вдруг остановилась, погладила мальчика по головке и негромко сказала:
- Запомни, Борух, были у тебя и мама, и папа. Имя свое, которое они тебе дали, тоже не забывай...
Потом в детском доме женщина иногда, когда они оставались наедине, обращалась к мальчику: - Привет, Борух
ґБоря! Как поживаешь?
По окончании семилетки направили Борю в ремесленное училище при Днепропетровском трубном заводе учиться на токаря. Год трудился на заводе, а потом - вой на. На следующий день после объявления войны комсомольца Мучника призвали в ряды Красной Армии. Воевал в пехоте, выходил со своей частью из окружения, был контужен, ранен при освобождении Днепропетровска. Комиссован после восьми месяцев госпиталя. В июне 44ґго вернулся на родной завод, на котором проработает аж до пенсии. Через три года после окончания войны поступил в механический техникум, где встретил свою будущую жену Веру, такую же сироту, как и он сам. После рождения сына Игоря им дали однокомнатную квартиру, в которой они прожили всю жизнь до самого отъезда на ПМЖ в Германию в 1998 году. Когда Игорьку было лет десять, он спросил у отца:
- Папа, а мы кто по нации?
- Я еврей, мама украинка, а ты сам решишь, когда подрастешь.
- Не морочь ребёнку голову, - вклинилась супруга. - Советские мы, и ты советский.
- А разве есть такая национальность?!
- В нашей семье есть, - подытожила дискуссию Вера.
Больше к вопросу о национальности в семье Бориса Николаевича не возвращались. После выхода на пенсию глава семейства все свободное время посвящал внукам Виталику и Славику. Перестройка, а затем и развал СССР никак не повлияли на размеренную жизнь Бориса Николаевича. По утрам он все так же ездил к сыну в другой конец города, забирал внуков и отводил одного в детский сад, другого в школу. Возвращался к сыну, но не домой, а в гараж, где пилил, строгал, паял, одним словом, рукодельничал. Забирал внуков, приводил домой, пару часов занимался с ними. Сын после работы отвозил отца на своем видавшем виды "жигулёнке" домой, где его ждала супруга в предвкушении очередной серии "СантаґБарбары". И так изо дня в день. Когда в НИИ, где работали сын с невесткой Тамарой, начались задержки зарплаты, доходившие порой до полугода, а то и более, сын с невесткой стали поговаривать о переезде в Израиль.
- Что мне там делать?! Языка не знаю, законов не знаю, какой с меня еврей? Здесь у меня какая ґникакая пенсия... Не... Вам надо, вы и езжайте в свой Израиль! - вспылил однажды Борис Николаевич. Невестка ему:
- Папа, знаешь, есть такой анекдот?
Сидит еврей на вокзале, плачет: "Не хочу в Израиль, не хочу в Израиль!" Ему говорят: "Не хочешь - не едь!" - "Да жена и тёща замучили: "Поехали да поехали!" - "Ну так пусть едут, а ты оставайся!" - "Ага, оставайся! Я ж в семье единственный еврей!"
Так это, папа, анекдот про нас. Ты ж у нас единственный в семье...
Несколько лет отбивался от родственников Борис Николаевич. Он держал оборону, когда Тамару сократили на работе, когда сын, не дожидаясь участи своей жены в ставшем вдруг никому ненужным НИИ, занялся частным извозом. Известие, что старший внук связался с плохой компанией, зародили сомнение в душу Бориса Николаевича. Он уже сам с нетерпением ждал очередной стычки с домочадцами, в конце которой он сдаст свои редуты. Обдумывал, как бы поделикатней это сделать и не выглядеть в глазах родственников человеком, потерявшим веру в свои идеалы. Долго ждать не пришлось. На дне рождения Веры Степановны в преддверии нового 1997 года Борис Николаевич находился в прекрасном расположении духа после очередного проигрыша в шахматы младшему внуку.
- Дедушка! Ты нарочно поддался, это нечестно! - возмущался Славик.
На что Борис Николаевич "удручённо" отвечал:
- Ну что ты, внучек, просто я рискнул и думал, что ты не увидишь мою ловушку, а ты все узрел и правильно прочитал позицию...
И вдруг Тамара сказала:
- Папа! Мы тут подумали. Ну не хотите вы ехать на историческую родину... А как насчёт Германии?
Когда на войне его, присыпанного землёй после бомбёжки, откопали и извлекли на свет божий, то какое-ґто мгновение он не мог понять, почему всё вокруг серо, отчего боевые товарищи беззвучно открывают рты, и сам он не слышит собственного голоса. Потом он вдруг пришёл в себя, и мир обрёл привычные краски и звуки... Нечто подобное Борис Николаевич испытал, услышав предложение невестки. Придя в себя, он глубоко вздохнул и разразился гневной тирадой:
- Как вы могли мне предложить такое? Я уже в душе был согласен на переезд в Израиль! Но в Германию?! В эту страну, против которой я вместе со своим народом воевал и победил, выжил, в конце концов, для того чтобы родить сына, восстановить наш город и завод, на котором проработал всю жизнь. Бросить нэньку Украину ради того, чтобы жить на подачки побеждённых?! Да мне внуки не простят такого предательства!
- Вот как раз внуки, папа, будут тебе благодарны, что ты дал возможность жить им в нормальных условиях, получить европейское образование, они тысячу раз скажут тебе спасибо, что их дальнейшая жизнь пройдёт без таких катаклизмов, как у вас с мамой, да и у нас тоже, - подал голос сын.
- Но почему в Германию?! Чем вам Израиль не угодил? И последний вопрос. Нас что, ктоґто зовёт туда?
- Вы помните Немировских из второго подъезда? - снова подключилась невестка.
- Конечно, помню, правда, давненько их не встречал.
- И не встретите, потому как они уже год в Германии живут. Мне их соседка рассказала. Германия с 92ґго приглашает на ПМЖ лиц еврейской национальности со всех республик бывшего Союза. - То-ґто я думаю, зачем он меня пару лет назад спросил, еврей ли я...
- И что вы ему ответили?
- Сказал, что есть такой пункт в моём паспорте, но я не хочу с ним это обсуждать...
Державшая все эти годы нейтралитет и сейчас молча наблюдавшая за этой стычкой Вера Степановна вставила вдруг своё веское слово, после которого присутствующие поняли: "войне" конец, и пора подписывать мирный договор, а точнее, паковать чемоданы. А сказала она всегоґнавсего три слова:
- Гэрмания, - цэ Европа!
При подписании "виртуального" мирного договора Борис Николаевич выторговал для себя особые условия, против которых противоборствующая сторона не возражала.
- Заниматься оформлением документов на выезд я не буду. Также не горю особым желанием принимать участие в продаже квартир и имущества.
На том и порешили. Через год после описываемых событий семейство Мучник получило разрешение на выезд.
В лагере для иммигрантов прожили три недели и затем получили направление на постоянное место жительства в город Вупперталь. Местная еврейская община, на взгляд Бориса Николаевича, встретила их не очень приветливо. Оказалось, что членом общины, согласно еврейским законам, может быть только сам глава семейства, остальные домочадцы входили в разряд "друзей общины". Борис Николаевич возмутился.
- Мы одна семья, - заявил он своим близким, - и в знак протеста - в общину я ни ногой!
И вот теперь супруга Бориса Николаевича наступила ему, как говорится, на больную мозоль. Задетый её словами, он вышел на улицу продышаться. "А ведь права Степановна, - неожиданно для себя мысленно согласился он с женой. - Действительно, дожил до преклонных лет, а в синагоге ни разу не был..." Борис Николаевич своего еврейства не стеснялся и относился к этому вопросу философски: лишь бы человек был хороший, а какой он национальности, дело десятое. Гуляя со старшим внуком у себя в Днепропетровске по улице ШоломґАлейхема, он спокойно проходил мимо синагоги - она была ему неинтересна...
- Скучаешь? - окликнул его земляк Ефим Григорьевич, бывший сосед по общежитию для эмигрантов, а нынешний - по дому.
- Да вот, вышел подышать... Слушай, Фима, ты ведь в синагогу ходишь?
- Да, и что?
- Стыдно признаться, но я ни разу в жизни там не был.
- Так в чём дело? Давай сегодня и сходим.
- Да неудобно какґто. Там ведь по ґособому надо себя вести, а я - полный профан.
- Здесь больших знаний не требуется. Придёшь, сядешь в кресло, сделаешь умное лицо - и слушай речь раввина. Не забывай вслед за всеми повторять "амен", смотри не перепутай - "амен", а то ещё ляпнешь "аминь", - Ефим Григорьевич хохотнул.
- Там что, молитва на русском?! - Размечтался, на иврите, конечно! Но там перед тобой будет книжка с переводом на русский, "Сидур" называется.
- Ты, Фима, в Днепропетровске синагогу посещал? - Бывал... Впервые, когда жену хоронил. Смешинки в глазах Ефима Григорьевича погасли, но лишь на миг. - Когда внуки родились, на обрезание; когда они подросли, водил их в молодёжный центр, кстати, у нас тоже такой центр есть. Ты бы и своих внуков привел.
- Во сколько молитва начинается?
- Сегодня, в пятницу, - в шесть вечера, в субботу - в половину десятого утра, и после субботней молитвы обед, наш повар Гриша изумительно готовит. Давай пораньше приходи, чтобы до молитвы в библиотеку сходить - замечу тебе, там неплохой выбор, да и с земляками пообщаешься. Мне порой кажется, что все евреи Днепропетровска и Харькова выбрали себе ПМЖ именно в Вуппертале. - Не забудь адрес: АУЕ 82. На швебике до остановки РобертґДаумґПлац, далее минут пятьґсемь пешком.
Услышав слова об этом необычайном виде транспорта, Борис Николаевич вспомнил реакцию внука Славика, когда они впервые увидели швебебан (1):
- Дедушка! Смотри, трамвай наоборот!
- Почему наоборот?
- Так колеса же на крыше!
Надо отдать должное, тогда впервые Борис Николаевич признал, что и в Вуппертале есть очень хорошие вещи, каких нет в его любимом Днепропетровске...
- Что так рано вернулся?
- Не ворчи, Степановна, лучше дай мне чистую белую рубашку. Решил я всеґтаки сходить в синагогу. Встретил на улице Фиму Ручайского, земляка с нашего этажа, он мне рассказал, что тем, кто посещает молитву, разрешают пользоваться библиотекой.
Этими словами Борис Николаевич хотел показать супруге истинную цель своего визита, а обещание "туда больше ни ногой" остаётся в силе, за редким исключением.
- В синагогу! - сделав удивлённое лицо, воскликнула Вера Степановна, будто бы это не она час назад просила их земляка Фиму чемґнибудь отвлечь своего супруга от переживаний по поводу переезда в Германию.
- Галстук повяжи и паспорт не забудь, а то могут и не записать в библиотеку.
(1) Швебебан - парящая дорога. Одна из старейших монорельсовых дорог, вуппертальская подвесная дорога (Wuppertaler Schwebebahn) была открыта в 1901 году и больше нигде в мире не копировалась как модель общественного транспорта.
- Это лишнее, не на партсобрание...
Перед походом в синагогу, прежде чем постучать в комнату, где с семейством старшей дочери проживал Фима, Борис Николаевич мысленно представил себе такую сцену. Дверь открывает Фима.
- Решился, молодец! И при параде, хвалю.
- Да это всё Степановна: "Повяжи галстук, да повяжи галстук", - ответит он земляку.
- Мудрая у тебя жинка, - скажет Фима.
Дверь открыла дочь Римма.
- Папа уже ушёл, он в магазин должен был проехать, а оттуда в синагогу. Он предупредил меня, что вы зайдете, просил напомнить адрес.
- Спасибо, я помню, извините за беспокойство.
Самое необычное зрелище в Вуппертале - это маршрут швебебана над рекой Вуппер. Сквозь прозрачную гладь этой неглубокой, но достаточно бурной реки хорошо видны рыбьи косяки, что интересно, вдоль берега не заметишь ни одного рыбака. Видимо, горожане с любовью относятся к природе родного города. Так, любуясь рекой и размышляя об этой достопримечательности Вупперталя, Борис Николаевич проехал несколько лишних остановок. Посмотрев на часы, он занервничал: видимо, не суждено ему побывать сегодня в синагоге, но судьба подарила шанс в виде моложавой русскоязычной супружеской пары.
- Не волнуйтесь, мужчина, не так много вы и проехали, сейчас пересядете на обратное направление и на четвертой остановке выходите. Вы, по всей вероятности,
спешите в синагогу? Молитва вотґвот начнётся, - объяснила дама.
- Я вообщеґто хотел в библиотеку записаться, - слегка смущаясь, сказал он, а про себя подумал: "Хорошая женщина. Интересно, а как она догадалась, куда я путь держу?"
- В библиотеку?.. Теперь это так называется? - ехидно сказал сопровождающий милую даму мужчина.
На хамство Борис Николаевич не стал отвечать, он лишь с укоризной посмотрел не на мужчину, а на даму, размышляя: "Что же ты, милочка, так мужа воспитала?".
Как и опасался, на молитву он опоздал. Подходя к молельному залу, медленно, чтобы не скрипнула дверь, приоткрыл её и, увидев свободное место слева в крайнем ряду, на цыпочках, не дыша, подошёл к креслу и со вздохом облегчения уселся. В глазах повернувшей к нему женщины было столько презрения, будто бы Борис Николаевич ворвался в женское отделение бани, да ещё имел наглость сделать это без очереди. Только сейчас он обратил внимание, что все мужчины сидят в правой части зала, а женщины, соответственно, слева. Смущённый Борис Николаевич перешёл в мужскую половину и сел в первое попавшееся место в первом ряду. Читая молитву, раввин периодически поглядывал в зал. Вдруг его взгляд уткнулся в сидящего с непокрытой головой Бориса Николаевича. От увиденного раввин запнулся и перевел свой взгляд на задние ряды, где сидел габай (староста) синагоги Владимир Хараш. В сверкающих глазах раввина тот прочитал: "Немедленно устраните это кощунство, мужчина без кипы в молельном зале - позор для нашей синагоги, да что там синагоги, для всех евреев мира!" Борис Николаевич тоже проследил, куда устремлён взгляд священнослужителя. Габай привстал со своего кресла и, видя, что нарушитель смотрит в его сторону, слегка похлопал себя по голове, говоря этим жестом: "кипу, кипу надень!"
"Ага! Так, наверное, приветствуют присутствующих в молельном зале", - решил Борис Николаевич, и тоже похлопал себя по лысине. Габай глазами показал ему на сидящих рядом мужчин, а потом на раввина. "Наверное, и раввина надо поприветствовать этим жестом", - подумал Борис Николаевич, развернулся в его сторону и повторил свою манипуляцию с головой. Увидев такое безобразие, раввин совершил не менее кощунственный поступок, а именно прервал молитву, приподнял двумя пальцами краешек кипы и что-ґто сказал на немецком языке. В это время, словно почуяв неладное, в зал заглянул председатель общины Леонид Гольдберг. Мгновенно оценив ситуацию, протянул руку к коробке, стоящей возле двери, схватил кипу, быстрым шагом подошёл к Борису Николаевичу и нахлобучил ее на его покрасневшую голову, слегка потрепав пожилого мужчину по плечу. Мол, не волнуйтесь, с кем не бывает. Все облегчённо вздохнули. Раввин сказал "амен" и продолжил молитву.
Сидевший рядом с Борисом Николаевичем мужчина протянул ему свой молитвенник и пальцем указал, где в данный момент читают. Какое там чтение! Борис Николаевич готов был сквозь землю провалиться от только что произошедшего конфуза. Одно только успокаивало, никто из окружающих не насмехался, не подначивал. В голове его крутились мысли, что скажут домочадцы о его фиаско при первом и, возможно, последнем в своей жизни походе в синагогу. Может, им не говорить об этом? Надо бы с Фимой посоветоваться, интересно, а где он? Так рассуждая о последствиях неприятного инцидента, Борис Николаевич стал незаметно, как ему казалось, крутить головой в поисках своего земляка. Фима сладко дремал, прислонившись головой к стене. "Хорошо, что он спал и не видел моего позора", - подумал Борис Николаевич и немного успокоился. Молитва закончилась, все присутствующие мужчины стали пожимать друг другу руки, говоря при этом "шабат шалом!", то есть "мирной субботы!" Борис Николаевич бочком-ґбочком попытался выскользнуть из помещения, но его остановил Фима.
- Ты куда? А кидуш?
Борис Николаевич вопросительно взглянул на земляка, нет ли здесь очередной закавыки.
- Все нормально, - успокоил его Фима, это такой обряд освящения над бокалом вина перед трапезой. Только кипу не снимай!
"Значит, всёґтаки не спал", - догадался Борис Николаевич...
После кидуша, когда мужчины стали снимать с голов кипы и складывать их в коробку, к Борису Николаевичу подошёл председатель общины.
- Оставьте себе на память, в следующий раз будете надевать при входе, - и снова слегка потрепал его по плечу...
При выходе к Борису Николаевичу и Фиме присоединился староста синагоги Владимир Хараш. Познакомились, расспросили друг друга, кто откуда приехал.
- Ты не переживай! Такое со всяким случиться может, - сказал габай. - Семьдесят лет мы были оторваны от своей религии! Откуда нам знать, как вести себя в подобных ситуациях. В Москве было проще, у нас даже в годы войны синагога не закрывалась. Я сам, только выйдя на пенсию, стал туда ходить, хотя ещё и был партийным. Подавляющее большинство членов общины синагогу впервые посетили только здесь, в Вуппертале. Традиции и исполнение религиозных обрядов знают вообще несколько человек: наш раввин, председатель общины и ещё человек пять семь из местных. Недавно, правда, приехали две семьи бухарских евреев Ядгаровы и Некталовы, у них сыновьяґшкольники так бойко читают на иврите и молитвы знают, что и раввину нашему не уступят.
- Смотри, Борис Николаевич, видишь, впереди нас мужчина идёт.
- Я его знаю, это Семён из нашего общежития, - вклинился в разговор Фима.
- Вы посмотрите, что у него в руках. Видите, сигарета. Он наверняка знает, что в шабат курить нельзя, а курит.
Есть ещё много вещей, которые запрещено делать в шабат. У него ещё есть время исправить ситуацию и не нарушать законы субботы, а у нас с вами этого времени, к сожалению, немного.
- А что ещё нельзя делать в субботу? - спросил Борис Николаевич своего нового знакомого.
Габай посмотрел на часы.
- Знаете что, друзья, приходите завтра на утреннюю молитву, там и поговорим, - сказал Хараш и расстался с друзьями.
Садясь в швебебан, Фима улыбнулся и, подняв назидательно палец вверх, сказал:
- А знаешь, ведь транспортом в шабат еврею пользоваться нельзя!
- А как же быть?
- А вот завтра и узнаем...
- Ну что, записался в библиотеку? - спросила Вера Степановна вернувшегося домой мужа.
- Ты знаешь, сегодня она почемуґто закрыта, - развел руками Борис Николаевич.
- Ничего, в следующий раз запишешься...
После некоторых раздумий Борис Николаевич решил все же поведать своим домочадцам о перипетиях первого в своей жизни похода в синагогу. Естественно, он опустил некоторые подробности, чтобы не выглядеть в глазах родственников круглым идиотом. Семья добродушно посмеивалась над его рассказом. Вечером, сидя перед окном и наблюдая, как проносятся вагончики швебебана, Борис Николаевич размышлял о том, что нечто очень важное он в своей жизни таки упустил. Когда его, малолетнего беспризорника, из Боруха переименовали в Бориса, он, конечно, ничего изменить не мог. Но почему после войны, узнав о катастрофе евреев, он не пытался найти свои корни? Почему перед выездом в Германию на ПМЖ не обдумал свою жизнь и свое место среди соплеменников? "Почему, почему?" - спрашивал себя Борис Николаевич и не находил ответа. И вдруг ему припомнились слова габая про время, которого осталось мало. "Ну нет, - сказал он себе мысленно, - у меня ещё есть время всё наверстать!" Вера Степановна неслышно подошла к задумчивому мужу, положила руки ему на плечи и, будто подслушав его мысли, прошептала, ловко ввернув любимое словечко их старшего внука:
- Не переживай, Борух ґБоря. Прорвемся!