Григорий, мальчишески смеясь, поднимает ведро над головой и опрокидывает водопад прямо на голову. Ни сколько не озабочиваясь манерами, как есть, босой и с голым, покрытым кудрями, торсом. Благо в серых армейских портах. Ледяная колодезная водица заставляет сердце пустится в пляс сайгаком, мокрые волосы залипают все лицо, но ефрейтор с блаженством фыркает и отплевывается.
- Хорошо! - громко, видимо желая всех убедит, говорит драгун, разминая руки и плечи гимнастическими упражнениями.
Мимо проходит молодая девица, с красотой, присущей симерийской древне. Круглая и румяная, с пухлыми губками и косой, толщиной с ладонь. Даже сквозь мишуру юбок и потертые лапти видно ладную фигуру. Девушка несет коромысло с двумя ведрами и на разминающегося солдатика старательно старается не смотреть.
- Нравится мне тут, - улыбающийся котом Григорий провожает крестьянку томным взглядом и разглаживает усы. - Нет, правда, хороший поселок, уютный по особому. Вот прогоним колбасников, куплю себе тут хатынку. Тишина, садик растет, птички поют. Что еще для счастья нужно?
Трудно представить, но за короткие три дня Федоровка преображается. Среди развалин домов, обгоревших бревен и золы из пепла возрождается нечто новое. И как новорожденный младенец поселок учится жить заново, делая первые, но смелые шаги в мире под названием война.
Пользуясь коротким затишьем между обстрелами люди покидают подвалы и спешат набрать воды из колодцев. Улицы белеют от вывешенного просушиться белья, а во дворах можно вновь услышать приятный уху детский смех.
Рота Розумовского тоже сложа руки не сидит. Доносится удары топоров и жужжание пил - люди, лишь на пару часов отдаваясь сну, неустанно укрепляют траншею. Готы не курхи с их деревянными пушками, третий день снарядами забрасывают, а самих и в бинокли не рассмотреть.
- На вон, пробуй, - Грише подносят, далеко нагнувшись, ложку с кашей.
Усевшись на пенек, Вячеслав орудует импровизированной кухней. На обложенном камнями костерке булькает чугунный котелок, распуская аппетитные ароматы.
- Ты тоже про курхский аул говорил, - с улыбкой припоминает другу Слава, пока тот обжигаясь, пытается прожевать снедь, - и на Гульчатай все грозился женится.
Гриша с прищуром смотрит на паясничающего драгуна, но тот и не думает останавливаться.
- Да и куда тебе, лбу городскому в деревне жить? - смеется он, помешивая кашу и добавляя горсть мелко нарезанной зелени, найденной на разоренных и опустевших огородах. - Ты за свою жизнь, хоть раз за соху брался?
- Тьфу на тебя, - не сильно впрочем обижаясь, отмахивается Григорий. - Вечно все испортишь. И соли в каше мало!
Улыбаясь от уха до уха, весьма довольный издевкой Вячеслав закрывает крышку.
- Сами потом досолите, - он слизывает жир с пальцев и обмотав руки тряпками отставляет котелок. - Все, пять минут и можно есть.
Оба поворачиваются на автомобильный гул, редкий в этих краях и неизменно привлекающий внимание даже в мирное время. С улиц прямо на передний край выезжает вычищенный до зеркального блеска мотор. Деревянная конструкция, кашляющая и переваливающаяся, с трудом преодолевает многие рытвины и воронки.
- Здравие желаю, господин подполковник, - окруженный поручиками и корнетами Розумовский первый спешит к остановившемуся авто.
Алексей Швецов необычайно прилизан, не в пример последним дням. Выбрит, оставляя остриженные и расчесанные усы, форма вычищенная и выглажена, как на прием.
- Ну здравствуй, Константин Константинович, - ротмистра штабс-офицер заключает в объятия, как родного брата.
Швецов не без горечи смотрит на учиненные разгромы. Обещающие богатый урожай яблони срезаны и плоды лежат под мусором. Даже сквозь кавалерийские сапоги пятки чувствуют жар еще недавно горевшей земли. А ведь на таких деревнях стоит Симерия и именно они вынуждены принять удар готского молота.
- Что с боеприпасами? - понижая тон, Алексей отводит ротного командира чуть поодаль.
- К пушкам хватает, мы не много израсходовали, - бурчит в бороду Розумовский, озираясь в поисках лишних ушей. - А с ружейными беда. Еще немного и окромя шашек и штыков биться нечем будет.
- Вы главное на провокации не реагируйте. Совсем припечет, я с других рот вам патроны выделю - Федоровке они нужнее.
Конечно такая мера, примени ее на деле, сути зреющей глобальной проблемы не решит. Швецов и весь штаб батальона не сомневались в неизбежности войны, но кто мог представить размах? Вооруженные опытом и знанием конфликта с башибузуками, драгуны оказываются не готовы.
Уже подъезжая к мосту, подполковник велит водителю притормозить. Над недостроенной земляной насыпью дзота трепещет под ветром флаг Симерии. Небольшой, потемневший, весь изодранный пулями и шрапнелью, но такой родной.
Встав с сиденья, Швецов от всей души прикладывает руку к голове.
- Сдюжаем, ваше благородие, - по простому, с улыбкой отзывается стоящий рядом Григорий.
- Обломится готу, - поддакивает Вячеслав и все как один окружающие солдаты присоединяются дружным гомоном одобрения.
С отцовской любовью Алексей смотрит на столпившихся солдат. Еще недавно им же поругаемые за дикость и непослушание, быстро ставшие близкими. Что могут знать о любви к Родине надушенные франты, стоящие у золотых дверей царского дворца со сверкающими орденами и пустыми сердцами. А Отчизна - вот она, среди грязи окопов, в истинном блеске глаз солдата, умирающего за страну.
- Держитесь, братцы, - говорит Швецов, до скрипнувших перчаток сжимая кулак. - Ободряющего мне вам сказать нечего, обещать тоже ничего не могу.
Он указывает на восток, на виднеющиеся вдали коробки зданий Ольхова.
- Но тут черта между нами и врагом. Так что устроим им ад.
Эту брошенную в порыве сердца фразу драгуны запоминают.
Пока же подполковнику, как командиру батальона предстоит самая почетная и неприятная роль. В сопровождении немногочисленного конного конвоя, мотор Швецова достигает нейтральной полосы.
Местом встречи выбирают оставленный, стоящий вдали от поселения дом. Само строение, крепкое каменное здание с черепичной крышей, стоит не тронутое, не считая выбитые взрывной волной окна. Но вот обширные владения неизвестных, бежавших от страха хозяев поражены язвами войны. Тут и там лежат трупы животных, уже тронутые тленом и распространяющие смрад. А когда-то мычало, блеяло и кормило округу сыром, молоком и мясом.
Теперь во дворе не протолкнуться от самодовольных рож готов, сияющих фальшивыми улыбками и истоптавшими всю округу. Недалеко припаркован генеральский джип с откинутым тентом и знаком переговоров на очень высоком флагштоке.
- Сэр! - к машине подбегает молодой и до женоподобности красивый молодой человек в парадном френче и погонами капрала. Он услужливо открывает двери автомобиля. - Прошу, генерал-майор ожидает внутри.
Едва Швецов вступает на землю, двор озаряется бесчисленными вспышками фотокамер. Штабс-офицер готов спорить, такой яркой не была даже готская батарея во время штурма. Можно лишь догадываться о размахе шоу, готовящимся республиканскими газетами. Кто-то даже раскладывает на треноге короб синематографа, спеша запечатлеть грозного дьявола в движущихся картинках.
Краем глаза направляющийся к дому Алексей замечает старого знакомого. Капитан Мэтью по официальному случаю облачен в однотонный пиджак, обрамленный погонами и множеством наградных планок, у шеи туго завязан галстук. При виде симерийца готский разведчик ведет себя спокойно, только гадко ухмыляется.
"Смотри, - говорят без всяких слов блестящие глаза Мэтью, - я обещал и вернулся"
Не снизойдя до хоть какой-то реакции, Швецов проходит мимо.
Дом, наверняка бывший роскошным, встречает абсолютно голыми стенами. От прежних владельцев не остается даже фотографий или картин, отсутствует и большая часть мебели.
- Генерал-майор Ли Саммерс, - раздается из угла, - командующий третьей бригадой Республиканской армии.
Бригадный генерал, к слову и являющийся инициатором переговоров, не считает нужным встать. Развалившись в кресле и закинув ноги с грязными сапогами на стол, он с большим интересом отдается ритуалу с сигарой. Стареющий, но крепкий мужчина с мордой-кирпичом определенно производит впечатление. Гот, вопреки помпезной свите, даже не меняет походную, припорошенную пылью, безрукавку.
Помимо генерала, в помещении Алексей замечает еще двоих. Расположившийся тут же младший лейтенант, с готовностью накручивающий лист бумаги на печатную машинку и странный офицер в черной форме. Последний сидит в темной, зашторенной комнате и не представляется.
- Это и есть Ольховский дьявол, о котором кричали все газеты? - хмыкает республиканец, оценивая Швецова, как рыночный товар. - Я ожидал большего.
- Я бы хотел перейти к сути, - прерывает его симериец.
Сесть штабс-офицеру конечно не предлагают и он сам подвигает обнаруженный табурет.
- Что ж, - гот прерывается, поджигая сигару и, делая несколько вдохов, раскуривает. - Вы в полном дерьме, сэр. За пару часов мои ребята раскололи вашу крепость, как орех, а за сутки разгромили всю страну. Не спорю, вы произвели впечатление, отразив нападение, но пусть это не вводит в заблуждение. То были лишь передовые подвижный части.
Где-то так Швецов и рассчитывает. Не смотря на тяжесть боев и панику первых минут, вскоре происходящее казалось ударом пятерней, а не сжатым кулаком. Старались как можно глубже расширить прорыв, бросив танки и кавалерию, и нежданно натолкнулись на опорный пункт.
- Однако основные силы моей бригады уже на подходе, - продолжает пугать Ли, не сколько не стесняясь выкладывать данные. - И можете не утруждаться, наша воздушная разведка доложила о численности ваших войск. Вы же не намереваетесь отстаивать город с каким-то жалким батальоном?
Саммерс делает паузу, видимо ожидая реакции собеседника, но Швецов хранит стоическое молчание. Он даже усаживается удобнее, заложив ногу за ногу.
- Мое правительство предлагает сдачу, - начиная раздражаться, говорит генерал. - Вашим людям гарантированна жизнь и возвращение домой после окончательной капитуляции и смещения с престола Брянцева.
- А мне, в лучших традициях демократии честный суд и эшафот в угоду готской толпе? - беседа Алексея забавляет.
После всего написанного прессой и старательно состряпанного образа у Швецова мало иллюзий. Готия требует крови и что на самом деле произошло в Ольхово никому не интересно.
- Я даже руки марать не собираюсь, - лицо Ли багровеет, он едва сдерживается от крика. - С вами разберется правительство Симерии. Да-да. Мы не завоеватели, но не потерпим деспотичный авторитарный режим у наших границ. Наша цель не аннексия территорий, а защита народа Симерии от тиранов Брянцевых и таких как вы, открывающих огонь по безоружным гражданским.
Этого Алексей и ждет. Он достает из планшета написанные от руки, но снабженные батальонные печатями бумаги.
- На счет огня по гражданским, - симериец протягивает документы генералу.
- Что? Что это? - приняв, Ли нацепляет на нос очки.
Сперва гот бледнеет, потом и вовсе зеленеет. В бумагах, без лишней пропаганды и фальши запечатлены данные о поврежденных домах, убитых и раненных мирных жителей в ходе обстрелов. Стенографист, до того стрекочущий пулеметчиком, под взглядом Саммерса берет машинку под мышку и удаляется. Странный офицер в черной форме остается, по-прежнему не привлекая внимания.
- Черт меня подери! - срывается на крик Ли, отмахивая бумаги и с раздражением вдавливая в стол недокуренную сигару. - Я не собираюсь отвечать за это, сэр!
- Вот как? - Швецов просто издевается. - Может быть виноват я?
- Да! - выстреливает, не смотря на абсурдность гот. - Вместо того, что бы внять благоразумию и сдаться, вы лишь увеличиваете страдание граждан бессмысленным сопротивлением. Подумайте, чем обернется для города дальнейшее с появлением осадной артиллерии!
Подполковник поднимается и на этот раз лицо его облачается в камень.
- А теперь послушайте, что скажу я. Это моя земля, я родился в Симерии и вырос тут, где лежат кости многих поколений моей семьи. Вы приходите ко мне домой, с пушками и танками и говорите, как неправильно мы живем. Вы можете подвести к городу осадные пушки, можете пригнать бригаду или хоть целую дивизию. Но никакой сдачи Ольхово не будет, господин генерал.
Не считая более нужным продолжать беседу, Швецов удаляется. Едва дверь за симерийским офицером закрывается, Ли от души пинает стол.
- Мне надоели эти недомолвки! - кричит, не опасаясь быть услышанным генерал. - Я не понимаю, зачем я говорю с этим..., - он задыхается от возмущения, не в силах подобрать правильного ругательства для Алексея. - Меня интересует лишь, сколько нужно свинца, что бы загнать выползшего из ада дьявола обратно в Тартар.
- Можете больше не переживать, - не смотря на импульсивную речь Ли, голос сидящего в тени безопасника тих и даже мягок. - Кажется, мы ошиблись и Швецов не интересен АНБ. У вас полная свобода действий, генерал Ли.
Замок Малахова
Войдя в замковый двор Алексей ненадолго останавливается, стоя в сторонке и не смея нарушать идиллию. Виконтесса Ольга, простоволосая, в белоснежном платье сидит прямо на траве у беседки. Вокруг располагается орава детей разного возраста, с удовольствием уплетающие конфеты с чаем и с не меньшей жадностью слушая сказки. На окруженную детьми дочь Малахова можно смотреть вечно.
- Простите, не хотел мешать, - виновато улыбается подполковник, Ольга прерывает чтение, завидев командира.
Война только начинается, а улицы уже наполняются сиротами. В город входит масса беженцев, в том числе и дети. Едва не треть при проверке оказываются вообще ничьи.
- Посидите с нами? - приглашает виконтесса. - У нас еще остался чай и печенье. И дети будут рады.
- Вынужден отказать, - с поклоном и сожалением ответствует Алексей. - Дела не ждут.
Поднимаясь по ступеням, он оборачивается.
- Простите, если нагрубил ненароком, - пользуясь случаем говорит он, - и спасибо за все, что делаете.
Теплая улыбка служит ответом.
В штаб Швецов входит проталкиваясь мимо набегающих с вопросами офицеров. Отвечать на бесконечные однообразные фразы сил нет. После разговора с напыщенными, уверенными готами не проходит омерзительного ощущения грязи на теле. Алексей перво-наперво бросается к стоящей в углу умывальне и подставляет голову прямо под струи воды. Остудившись, штабс-офицер долго смотрит на рыжую полоску, оставленную ржавчиной на дне таза.
Целая бригада, укомплектованная по штату военного времени. Четыре, а то и пять батальонов, вымуштрованных и вооруженных до зубов, да еще и пушки. Вся эта многоголовая гидра неизменно ползет к Екатеринграду и мимо Ольхово им никак не пройти. Огромной армии нужна железная дорога для снабжения, нужна надежная переправа на левый берег. Что могут три рассеянные на большом пространстве роты?
"Не отступлюсь, - твердо решает Алексей, сжав умывальник, что то трещать начинает. - Костьми лягу, но города не сдам".
Вытирая лицо и шею висящим на крюке полотенцем, подполковник оборачивается на довольного жизнью, улыбающегося майора Максима.
- Есть повод для веселья, Максим Петрович, - неприветливо говорит Швецов, борясь с тугими пуговицами у горла.
Открывая ровные зубы в улыбке, начальник штаба без лишних комментариев протягивает трубку. Поникший, погруженный в тяжелые думы командир и не замечает сперва проводов, обвивающих стены и пол штаба. Спотыкаясь, он бросается к майору и жадно выхватывает трубку.
- Швецов у аппарата.
Происходит заминка в несколько секунд, какой-то треск, за который сердце подполковника,кажется, успевает отбить тысячу ударов.
- Швецов, - Алексей готов взлететь выше неба, слыша на том конце проводов голос Великого князя Петра Брянцева. - Живой. Ну слава Богу, а то мы тебя, голубчик, уже хоронить собрались. Ольхово сейчас у всей страны на устах, Швецов, ты и представить не можешь. Держитесь! Держитесь, братцы, чего бы это ни стоило! Помощь в пути, я состав по железке отправил, они уже на подходе.
Подполковник с трудом сглатывает ком. Он даже ненадолго закрывает глаза, сдерживая влагу. Неужели и правда продержались?
- Ваше Императорское высочество, города мы врагу не отдадим. Стоять будем насмерть.
- Так и стойте! - твердо говорит брат государя. - Связь с корпусной артиллерией я тебе обеспечу. Все, Швецов, держитесь и с Богом.
Повесив трубку, штабс-офицер незаметно смахивает навернувшиеся таки слезы. Офицеры застывают в молчании, не иначе ожидая торжественной речи. Пересекая зал, Алексей подходит к карте.
- Раньше они конечно обеспечить связью не могли, - эйфория быстро улетучивается из головы мужчины. - Не врет народная поговорка про жареного петуха. Только вот петух оказался грифом-падальщиком, а мы трупом. Нужно протянуть провода на Федоровку, Розумовский одними голубями много не навоюет.
- Прошу, - первым от ступора отходит Максим, присоединяясь к работе. - Советую в первую очередь обратить внимание на высоту, - он карандашом очерчивает линию перед двести третьей. - Тут мы не даем врагу бить по самому городу, а теперь сможем сами наводить прицельный огонь наших орудий.
Раньше в возвышенности Швецов видел упрямство, нежели реальную надежду удержать за Симерией высоту. Но с подходом корпуса, а главное связью с дальнобойной артиллерией уже не Федоровка, а двести третья станет ключевой точкой боев.
- Так и поступим, - соглашается подполковник. Как раз за окном можно услышать отдаленные гудки приближающегося паровоза. - Пойдем, господа, посмотрим на государевы гостинцы.
Железнодорожный вокзал
Казаки на перроне устраивают целый концерт, неизменно привлекая внимание и восторженные хлопки зевак. Отбивая ладонями ритмы барабанов, мужчины танцую, вставая на носки и закручивая вертушки прямо в воздухе. Иные лихачат, выплясывая с шашками и подкидывая кинжалы.
Не иначе с дальнего порубежья, казаков легко можно принять за горцев Курхистана. В папахах и характерных черкесках, расшитых напатронниками у груди. Да и в движениях танца прослеживается влияние горных джигитов, так любящих показать красу и удаль.
Грозная сила. Казаки способны биться пешими, рубится конными и одновременно хитрой лисой огибать без выстрела неприятеля. Жаль мало их, даже роты не наберется.
- Господин унтер офицер, - к военному заслону подходит гражданский.
Тщедушный человек с тонкой гусиной шеей, постоянно поправляющий очки с толстыми линзами. Не смотря на худобу он неуклонно волочет чемодан, способный два таких вместить.
- Паровоз военного назначения, штатских не берем, - унтер нервничает, но из последних сил держится. - Или не видите, что творится вокруг?
Это, пожалуй, сотый вопрос за последний час.
С прибытием состава, народ, как и прежде, скапливается на вокзале, но сегодня все проходит тихо. Еще бы, на этот раз перроны заполнены до отказа людьми в форме. Беженцы хоть и приволакивают пожитки, но беспорядков не чинят и силой прорваться не пытаются.
- Что тут у вас? - к месту приближается Алексей. Он осматривает толпу поверх голов. - Для взрослых мест нет, - громко говорит штабс-офицер, - но мы можем увести детей. В тылу о них позаботятся монастыри и сестры милосердия. Кто согласен, готовьтесь и ждите сигнала.
У паровоза тем временем кипит работа. Санитары и волонтеры из местных спешат эвакуировать в вагоны тяжелораненых. Обратно выгружают ценные для обороняющихся грузы - провиант, ящики с патронами и снарядами. Швецов открывает один, самый маленький.
"Старье прошлого века, - сокрушается он, сдувая пыль с почти древней, фитильной гранаты. - Впрочем, у нас вообще никаких нет".
Он внимательно смотрит на небо - синева да плывущие облака .
- Да, - рядом подходит начальник штаба, - сейчас мы особенно уязвимы. Одна удачная бомба и с такими ящиками полгорода под шахту уйдет.
- Ни одного аэроплана, - не понятно, рад Швецов или нет. - Ни при штурме, ни сейчас.
Мимо строем, с винтовками на плечах и делая отмашку руками, маршируют колонна солдат. Цвет нации. Выправке и строевой подготовке прибывших можно позавидовать. Движениями они больше напоминают стальных големов, нежели живых людей, двигая ногами, как один. Черная форма с красной окантовкой отливает блеском, на головах барашковые, увенчанные орлом шапки. И было бы красиво, да хочется плакать.
- Детей в бой кинули, - мрачно говорит Максим, провожая взглядом молодых безголовых удальцов.
Юнкера, выпускной курс, так и не получивший офицерских погон. Если с первых дней войны приходится выкидывать будущих командиров, дела плохи. Видимо в Екатерингараде агония.
- Зато теперь мы можем выставить на двести третью полноценную роту, - находит и положительный момент Швецов. - Окопаемся, подтянем тяжелое оружие и пусть гот о высоту зубы ломает.
Республиканцы пытались овладеть переправой нахрапом, но теперь наверняка будут воевать по уму. Эх, было время, нужно было железобетоном оградиться, теперь поздно. Все в последний момент и на бегу. Надеялись на крепости, а о второй линии обороны не подумали.
- Пойдем, - приглашает подполковник Максима, - посмотрим на машины.
По пути в глаза бросается выстроившаяся, разношерстная до пестрости компания. Пять человек, одетый кто во что. В штатском, военной форме, на некоторых до сих пор напоминающие священнические мантии и рясы.
"Еще один детский сад", - кривится Швецов при виде присланных волшебников.
В лучшем случае оторванным из академической скамьи двадцать лет, но большинству едва семнадцать. А дальше будет только хуже - пару боевых заклинаний и на передний край на верную смерть.
Прибывшую из Федоровки Алену едва узнать. Мало того, что вечно растрепанные волосы собраны пучок, так еще и одета в штатную юбку.
- Так, - Швецов останавливается подле магов, осматривая. - Это, - он кладет руку на плечо низенькой девушки, - Унтер-офицер Алена... Как вас по фамилии?
- Кхм...Баранцова, ваше благородие, - откашливается девица, чувствуя себя не в своей тарелке.
- Поступаете в распоряжение унтер-офицера Баранцовой.
Видя вопросительный взгляд, Швецов позволительно кивает. Вперед выходит молодой франт, в костюме тройке и шляпе.
- Виконт Брасов, господин, - он утонченным жестом приподнимает головной убор. - Подпоручик, пятый курс Академии. Я не совсем понимаю...
- Вы, виконт, - он поднимает руку, догадываясь, куда идет речь, - или кто-то из вас воевал в Курхистане или любой другой войне? Нет? Тогда повторюсь еще раз - поступаете в подчинение унтер-офицера.
Удалившись, подполковник ловит удивленные и одновременно любопытные взгляды Максима. Плевать. Сейчас не до заковырок устава и субординации. Алену с ее происхождением до обер-офицера не повысят в любом раскладе.
Машины перевозились в открытых вагонах и только снимаются. Шесть броневиков не производят никакого впечатления. Гражданские автомобили, обшитые стальными листами от пуль и осколков. По пересеченной местности далеко не уедут, хотя может, на что и сгодятся.
Три танкетки уже спущены на грунт и выстроены в ряд вместе с экипажами. Приземистые, ниже стоящего в полный рост человека, но надежные и с хорошей проходимостью. Швецов их как-то видел на полигонах. К тому же у всех троих вместо картечницы вмонтировано крепостное ружье.
Из машинного отделения танка выглядывает механик, мужчина с красным носом и обвислыми щеками. Громыхая ящиком с ключами, он рассеяно покидает водительскую кабину.
- Вашбродь, - возле подполковника вьется корнет. - Уже третий подходит, разобраться не можем. Поди неисправно?
С виду танк как танк. Гордость симерийского танкостроения, создавшего машину с нуля и собираемую едва ли не вручную. Не известно, сможет ли клепаная броня противостоять готским пушкам, но как средство поддержи конных частей, танк хорош.
Поправив мешающую шашку, Алексей заглядывает внутрь и остолбевает.
- Алена! - кричит Швецов все еще стоящей недалеко волшебнице. - Поди сюда... Посмотри, не знакомо ли?
Девушка лезет внутрь и на долго замирает, так что офицерам приходится целомудренно отвернуться от задравшейся юбки.
- Я..., - от былой распущенной речи волшебницы и следа нет, она откровенна растеряна. - Никогда такие не видела. Слышала только. Он не на керосине, там вообще нет парового котла.
- Не магический же он, - хмыкает Максим и осекается под взглядом Алены.
Подсунули. Паровые двигатели вытеснили кристаллические вот уже как пятьдесят лет назад. Да и движущиеся при помощи магии машины в массовое производство не пошли уже тогда колдовство давало сбои. Из музея его что ли выкрали?
- Он хоть заведется? - с сомнением говорит Алексей, хлопая по танковой броне.
- Ну, - маг неуверенно оглядывается на машину, - если напитать кристаллы должен. Но много не ждите.
- Работай, рассчитываю на тебя. И этих, - кивок на топчущихся без дела академиков, - пристрой, пускай пользу приносят.
Могло быть и лучше, но и хуже могло быть в разы. Худо бедно, призрак патронного голода уходит, к батальону тонкой струйкой течет свежая кровь и это дает надежду на завтра. У тявкающего на слона Моськи появляются зубы.
- Ничего, - усмехается Швецов, осматривая разросшееся войско Ольхово, - мы еще повоюем.