Резников Кирилл Юрьевич. Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. I. Литературоведы Сша и Канады об уходе Толстого из Ясной Поляны

Резников Кирилл Юрьевич
Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. I. Литературоведы Сша и Канады об уходе Толстого из Ясной Поляны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Типография Новый формат: Издать свою книгу

Комментарии: 4, последний от 24/12/2010. © Copyright Резников Кирилл Юрьевич Размещен: 10/10/2009, изменен: 10/10/2009. 132k. Статистика. Статья: Критика Критика Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: В статье рассмотрены основные работы североамериканских ученых, посвященные анализу причин ухода Толстого из Ясной Поляны.

Задачи исследования

Трагический уход Толстого из родового дома в Ясной Поляне, завершившийся его смертью на железнодорожной станции Астапово, продолжает привлекать внимание и через 100 лет после события, потрясшего Россию. О печальных итогах 50-летнего брака Льва Николаевича и Софьи Андреевны написаны множество статей, опубликованы мемуары, монографии и художественные биографии. О Толстом, как ни об одном русском писателе, пишут за рубежом, причем число стран, где изучают его творчество, постоянно увеличивается. Видное место по масштабам исследований о Толстом занимают ученые США и Канада. Для российского читателя, особенно, литературоведа, знакомство с работами о Толстом американских и канадских ученых и писателей, несомненно, окажется полезным. Вместе с тем, тема Толстого и его творчества в североамериканской научной и художественной литературе настолько велика, что в рамках статьи, возможно подробно рассмотреть лишь отдельный ее фрагмент, в данном случае, выяснение причин ухода Толстого из Ясной Поляны.

Ограничение темы исследования не исключает необходимости общего ознакомления российских читателей с состоянием научного и художественного творчества о Толстом в США и Канаде. Поэтому в настоящей статье было поставлено несколько задач: 1. Дать представление о месте Толстого в североамериканской культуре; 2. Охарактеризовать количественную динамику книг о Толстом, опубликованных американскими и канадскими учеными и писателями; 3. Рассмотреть основные работы североамериканских ученых, посвященные анализу причин ухода Толстого из Ясной Поляны. В статье рассматриваются только научные работы. Художественные биографии Толстого и его жены планируется рассмотреть в следующей статье. Настоящая работа выполнена в рамках научного гранта РГНФ "Л.Н. Толстой в русском и мировом сознании: перекличка на рубеже веков (100 лет после ухода)". Автор выражает благодарность Джону Вудсворту, сотруднику Группа славянских исследований при Оттавском университете, за ценные замечания по материалам статьи.

Место Толстого в североамериканской культуре

В Северной Америке Лев Толстой - самый известный русский писатель. Его знают повсеместно - от Нью-Йорка, Монреаля и Сан-Франциско до городков американской и канадской глубинки. По сюжетам его романов сняли десяток фильмов в Голливуде, о Толстом дети слышат в школах. Остальные великие русские остаются для избранных. Чайковский с его "Щелкунчиком" и "Лебединым озером" воспринимается как нечто европейское, ставшее частью местной культуры, Пушкин, несмотря на усилия Набокова, едва переводим, а Достоевского и Чехова, во многих отношениях превосходящих Толстого, ценят лишь интеллектуалы. Но и в их среде заметно выделяют Толстого. Согласно опросу 125 американских и английских писателей, опубликованному в 2007 г., из 10 лучших произведений всех времен первое и третье место заняли романы Толстого "Анна Каренина" и "Война и мир", рассказы Чехова оказались на девятом месте, а Достоевский вообще не попал в первую десятку. В другом исследовании названо 100 ведущих писателей, драматургов и поэтов мира. Здесь Толстой занял четвертое место (после Шекспира, Данте и Гомера), Достоевский оказался на пятнадцатом месте, а Пушкин на двадцать первом.

Итак, Толстой занимает почетное место в американской обойме признанно великих авторов. Чем можно объяснить столь высокую оценку? Ответ очевиден. Она основана на почитании больших романов Толстого - "Войны и мира" и "Анны Карениной". Кроме литературных достоинств романов, американцев привлекает доступность. Романы Толстого крупномасштабны и посвящены большим темам - войне, любви и семье. Язык прост для перевода, а герои обаятельны. Они аристократы, то есть европейцы по культуре, но европейцы идеальные, избавленные от будней повседневных забот и имеющие досуг для культивирования высоких чувств. Их мысли и поступки очевидны и понимание не требует усилий, неизбежных при встрече с духовно напряженными героями Достоевского или с полутонами психологических акварелей Чехова. И наконец, с чего следовало бы начать, почитатели Толстого не заблуждаются: он действительно великий писатель.

Особое место в истории Северной Америки занимает Толстой - общественный деятель. Влияние его было двояким - прямым и косвенным. Толстой активно участвовал в переселении духоборов в Канаду. Вместе с последователями Толстой организовали компанию в их защиту, и помог заручиться поддержкой мировой общественности. Писатель передал духоборам гонорары от пьес, и ради них закончил отложенный роман "Воскресение", чтобы помочь им деньгами на переселение. В 1898 - 1899 гг. около 8 тыс. духоборов прибыли морем в Канаду. Одну из партий духоборов сопровождал Сергей Толстой, сын писателя. Духоборы и поныне остаются заметной религиозной общиной западной Канады.

Косвенное влияние Толстого определяется тем, что он был духовным отцом толстовства - движения, проповедующее нравственное совершенствование путем труда, непротивления злу насилием, всепрощения и всеобщей любви. Опыт толстовцев был использован при организации кибуцев в Палестине (будущем Израиле), ставших образцом при создании коммун в Северной Америке, ныне объединенных в "Федерацию эгалитарных коммун" (Federation of Egalitarian Communities). Несравненно значительней по последствиям факт, что взгляды Толстого оказали влияние на Махатму Ганди, основателя движения ненасильственного сопротивления в Индии. В свою очередь, Ганди стал примером для Мартина Лютера Кинга, возглавившего движение за гражданские права черного населения США.

Важную роль в приеме русских беженцев, попавших в США в период Второй мировой войны и в послевоенные годы, сыграл Толстовский фонд, основанный в 1939 г. благодаря усилиям дочери писателя, Александры Толстой. В основу гуманитарной деятельности фонда были положены идеи ее отца. Кроме адаптации беженцев, фонд помогал сиротам и престарелым и финансировал образовательные программы. В 1941 г. фонд приобрел в штате Нью-Йорк ферму с обширным участком земли, ставшую временным прибежищем для беженцев. В настоящее время ферма работает как реабилитационный центр и дом престарелых. Библиотека Толстовского фонда является одним из центров русской культуры в Америке.

Толстой в североамериканской русистике: основные монографии и журналы

Вряд ли приходится удивляться, что творчеству и жизни Толстого отведено выдающееся место в работах американских и канадских ученых, занимающихся изучением русской литературы и истории. Однако произошло это не сразу: первые четыре десятилетия ХХ века шло накопление знаний о Толстом среди еще немногочисленных русистов США и Канады. Тон задавали переводы Толстого, воспоминания о нем родных и знакомых и работы европейских, в первую очередь, британских авторов. В 1946 г. была опубликована первая американская монография о Толстом и затем до конца 1970-ых годов в США каждое десятилетие появлялась по две-три новые книги (не считая диссертаций), посвященных Толстому и его творчеству (см. таблицу). Подлинного расцвета толстоведение в США и Канаде достигает в 1980-е годы, когда за десятилетие вышли из печати 12 новых книг о Толстом. Столько же книг американские и канадские авторы опубликовали и в 1990-е годы. Наконец, за неполное десятилетие XXI века (2001-2008 г.г.) в США и Канаде появилось еще девять книг, посвященных Толстому, его трудам и переписке.

ТАБЛИЦА. Книги о Толстом и его творчестве, опубликованные американскими и канадскими учеными с 1946 по 2009 г. (Приведены первые издания основных книг).

Год	Автор(ы), страна	Вид работы	Название (русск.) с указанием сноски на оригинальное издание
1946	Эрнст Симмонс, США	Научная биография	"Лев Толстой"
1957	Джордж Гибиан, США	Научная монография	"Толстой и Шекспир"
1959	Джордж Стейнер, США	Научная монография	"Толстой или Достоевский: Старомодное критическое эссе"
1967	Ральф Мэтлоу (ред.), США	Сборник научных трудов	"Толстой: Коллекция критических эссе"
1968	Эрнст Симмонс, США	Научная монография	"Введение в труды Толстого"
1973	Рут Бенсон, США	Научная монография	"Женщины у Толстого: Идеал и эротика"
1978	Эдвард Васиолек, США	Научная монография	"Толстой: главное сочинение"
1981	Энн Эдвардс, США	Художественная биография	"Соня: Жизнь графини Толстой"
1986	Эдвард Васиолек (ред.), США	Сборник научных трудов	"Критические эссе о Толстом"
1986	Харольд Блум (ред.), США	Сборник научных трудов	"Лев Толстой"
1986	Вильяма Роу, США	Научная монография	"Лев Толстой"
1986	Ричард Густафсон, США	Научная монография	"Обитатель и чужак. Теология и художественное творчество"
1987	Гари Морсон, США	Научная монография	"Скрытое за очевидностью: Повествование и творческий потенциал в "Войне и мире"
1987	Луиз Смолучовски, США	Художественная биография	"Лев и Соня: История женитьбы Толстого".
1988	Андрей Донсков, Канада	Научная монография	"Эссе о драматическом искусстве Толстого"
1989	Хью МакЛин (ред.), США	Сборник научных трудов	"В тени гиганта: Эссе о Толстом".
1990	Джей Парини, США	Биографический роман	"Последняя станция. Роман о последнем годе Толстого"
1990	Гарет Вильямс, США	Научная монография	"Влияние Толстого на читателей его работ"
1990	Римвидас Шилбайорис, США	Научная монография	"Эстетика Толстого и его искусство"
1993	Кристофер Тёрнер, Канада	Научная монография	"Спутник Карениной"
1993	Донна Орвин, Канада	Научная монография	"Искусство и мысль Толстого. 1847-1880"
1993	Эми Манделкер, США	Научная монография	"Рамки Анны Карениной. Толстой, женский вопрос и викторианский роман"
1993	Даниэл Ранкур-Лаферье, США	Научная монография	"Пьер Безухов Толстого: Психоанализ"
1994	Вильям Ширер, США	Художественная биография	"Любовь и ненависть: Мучительный брак Льва и Сони Толстых"
1994	Гари Морсон, США	Научная монография	"Нарратив и свобода: тени времени"
1994	Харольд Блум, США	Научная монография	"Западный канон: книги и школы веков"
1996	Андрей Донсков и Джон Вудсворт (ред.), Канада	Сборник научных трудов	"Лев Толстой и концепция братства"
1996	Катрин Фоер, США	Научная монография	"Толстой и генезис "Войны и мира"
1997	Линн Чепмэн, США	Художественная биография	"Лев Толстой"
1998	Даниэл Ранкур-Лаферье, США	Научная монография	"Толстой на кушетке: мизогиния, мазохизм и ранняя утрата матери"
2000	Эва Томпсон Маевска, США	Научная монография	"Имперское знание: русская литература и колониализм"
2002	Донна Орвин (ред.), Канада	Сборник научных трудов	"Кембриджский спутник Толстого"
2003	Лиза Кнапп и Эми Манделкер, США	Учебное пособие	"Подходы к преподаванию Анны Карениной"
2003	Андрей Донсков (ред.), Канада	Публикация переписки Толстого со Страховым	"Л.Н. Толстой и Н.Н Страхов. Полное собрание переписки. В двух томах"
2005	Андрей Донсков, Канада	Научная монография	"Лев Толстой и канадские духоборы: историческая связь"
2007	Донна Орвин, Канада	Научная монография	"Последствия сознания: Тургенев, Достоевский и Толстой"
2007	Гари Морсон, США	Научная монография	"Анна Каренина" в наше время: взгляд с большей мудростью"
2007	Даниэл Ранкур-Лаферье, США	Научная монография	"Поиски Толстым Бога"
2008	Андрей Донсков, Канада	Научная монография	"Лев Толстой и Николай Страхов"
2009	Рональд Леблан, США	Научная монография	"Славянские грехи плоти: еда, секс и плотский аппетит в русской беллетристике 19-го века"

Количество книг мало что говорит о качестве. Рецензии не всегда помогают. Рецензенты-русисты пишут о коллегах деликатно и, чаще всего, положительно. Например, Джордж Гибиан в обзоре американских книг о Толстом 1990-ых годов, представленном в "Яснополянском сборнике - 2004", для каждого из девяти авторов находит доброе слово. Рецензенты-чужаки пишут о работах толстоведов хлестко, подчас жестко, но не всегда с профессиональным знанием предмета. Так, "Обитатель и чужак" Ричарда Густафсона (1986), одна из основных книг о роли религии в творчестве Толстого, удостоилась насмешек Джеффри Мейерса, не без оснований упрекнувшего автора в занудстве, но прошедшего мимо глубин работы. Не без изъянов и критерий оценки качества книг по наличию переизданий и переводов на иностранные языки. Впрочем, по переизданиям получается достойный список. Его открывает классический труд Эрнста Симмонса - "Лев Толстой" (1946, переиздан в 1960). За ним следуют "Толстой и Шекспир" Джорджа Гибиана (1957, 1974), "Толстой или Достоевский" Джорджа Стейнера (1959, 1996), и "Толстой: главное сочинение" Эдварда Васиолека (1978, 1997). Более противоречивы результаты отбора для перевода книг о Толстом. Так в России издали книги "Обитатель и чужак" Ричарда Густафсона (2003), "Искусство и мысль Толстого. 1847-1880" Донны Орвин (2006) и "Толстой на кушетке психоаналитика" Даниэла Ранкура-Лаферье, включенную в сборник его работ "Русская литература и психоанализ" (2004). Если первые две книги вполне заслуживают перевода, то относительно книги Ранкура-Лаферье существуют серьезные сомнения (см. в разделе об этой книге).

Отдельно следует отметить совместные канадско-российские публикации неизданных материалов Толстого, в частности, его переписки. В подготовке участвовали Группа славянских исследований при Оттавском университете во главе с А.А. Донсковым, отдел русской классической литературы ИМЛИ РАН (зав. отделом Л.Д. Громову-Опульскую, скончавшуюся в 2003 г., сменила М.И. Щербакова), отдел рукописей Государственного музея Л.Н. Толстого, возглавляемый Т.Г. Никифоровой, и старший научный сотрудник ИРЛИ РАН Г.Я. Галаган. Результатом сотрудничества явилась публикация 13-и книг. Наиболее значительной работой является издание в 2003 г. полного собрания переписки Льва Толстого с Николаем Страховым. В настоящее время группа Донскова готовит перевод и публикацию автобиографии С.А. Толстой "Моя жизнь". За вклад в изучение и популяризацию русского языка и русской культуры Андрей Александрович Донсков и Донна Тасинг Орвин, заведующая кафедрой Славянских языков и литературы Университета Торонто и президент "Толстовского общества Северной Америки", указом президента России В.В. Путина были награждены в 2008 г. медалью Пушкина.

В США и Канаде издаются журналы, где печатают статьи по толстовской тематике. Старейшим журналом общего профиля является ежеквартальник "Славянское обозрение" (Slavic Review) - печатный орган "Американской ассоциации по развитию славянских исследований". Другой американский журнал широкого профиля - "Славянский и восточно-европейский журнал" (Slavic and East European Journal), также выходящий ежеквартально, публикует статьи и рецензии о славянских языках, литературе и культуре. Журнал является печатным органом "Американской ассоциации преподавателей славянских и восточноевропейских языков". Американское "Общество славянских исследований" издает раз в полгода журнал "Славянские исследования" (Slovene Studies). В Канаде выходит ежеквартальный журнал "Канадские славянские записки" (Canadian Slavonic Papers) и электронный журнал "Торонтский славянский ежеквартальник" (Toronto Slavic Quarterly). Последний примечателен тем, что большую часть статей публикует на русском.

С 1988 г. "Толстовское общество Северной Америки" выпускает ежегодник "Журнал исследований Толстого" (Tolstoy Studies Journal). Журнал публикует статьи и рецензии по темам, связанным с изучением Толстого, организует дискуссии за круглым столом, сообщает о событиях в толстоведении, обсуждает методологию преподавания Толстого. Многоликость североамериканских исследований о Толстом и вокруг Толстого нашла выражение в состоявшейся в апреле 2002 г. конференции с приметным названием "Сверхизученная жизнь: новые перспективы о Толстом". Ее участникам нашлось, что сказать. Помимо пленарного доклада Кэрил Эмерсон "Пересмотренный Бахтин о Толстом", были презентации, организованные в пяти секциях: возврат к Анне Карениной, текстуальное и культурное пространство Толстого, Толстой как философ, пересмотр жизни и наследия Толстого, нарратив и Толстой.

С устроителями конференции можно согласиться: творчество, взгляды и жизнь Толстого изучены полнее, чем у других великих писателей (чему способствовали его дневники, сравнимые по откровенности с "Исповедью" Руссо, его переписка, мемуары и дневники жены и детей, воспоминания современников). Но именно обилие данных, позволяющих заглянуть в лабораторию творчества, наблюдать поиски Бога, видеть подноготную семейной жизни, удивляться парадоксу проповеди общего счастья при неспособности дать его себе и близким, делают тему Толстого столь же противоречивой и столь же неисчерпаемой как тему человеческой личности. В познании человека видятся перспективы изучения Толстого. И хотя североамериканские ученые не заявляют столь откровенно, по сути, они идут этим путем.

Время ухода Толстого из Ясной Поляны

Тема статьи - проблема ухода Толстого из Ясной Поляны в работах ставит вопрос о временных рамках сюжета. Перед нами дилемма: следует ли ограничить обзор последними десятью днями жизни великого старца, или есть смысл начать с того рубежа, когда Толстой стал мечтать об уходе из родового имения. Очевидно, что физический уход Толстого, подробнейшим образом описанный в воспоминаниях Д.П. Маковицкого, В.Г. Черткова и А.Л. Толстой, не мог служить предметом полемики литературоведов. Основное внимание привлекают причины ухода Толстого и тогда, естественно, встает вопрос о времени, когда Толстой стал чувствовать себя несчастным в домашней среде.

Лев Толстой не принадлежал к типу людей, способных долго быть счастливыми с близкими, и радость от брака с Сонечкой Берс покинула его уже к концу написания "Войны и мира" (не зря светящаяся в девичестве Наташа превращается в красивую, плодовитую и скучную самку, жену Пьера). Еще заметнее эти настроения и в "Анне Карениной", где Толстой в счастливом, вроде бы, браке Лёвина и Кити находит лишь отчуждение. В 1879 г. Толстой написал "Исповедь", в которой делится опытом своего духовного перерождения. Он рассказывает об исканиях ответа на вопрос о смысле жизни, о том, что на 10 лет ему удалось найти счастье в семье, но проклятый вопрос снова встал перед ним; о том, как он пришел к Богу и любви ближнего и понял, что любое убийство есть зло. Десять лет семейного счастья, указанных в "Исповеди", должны соответствовать 1862-1872 г.г., т.е. времени написания "Войны и Мира" и "Кавказского пленника". "Анну Каренину" Толстой писал, уже перестав находить счастье в семье.

"Исповедь" была лишь началом эволюции взглядов (и образа жизни) Толстого; параллельно шло ухудшение семейных отношений. В 1881 г. Толстой пишет письмо Александру III с просьбой помиловать убийц его отца - письмо это возмутило Софью Андреевну, испугавшуюся за семью. В письме от 3 февраля 1982 г. Толстая прямо обвиняет мужа, что он не любит собственных детей и оправдывает свою нелюбовь "ни к кому какою-то любовью ко всему миру". Отношения продолжали ухудшаться: у Софьи Андреевны появились первые признаки истерии. 26 августа 1882 г. Толстая записывает в дневнике: "В первый раз Лёвочка убежал от меня и остался ночевать в кабинете... Он сегодня громко вскрикнул, что самая страстная мысль его - о том, чтоб уйти от семьи". 17 июня 1884 г., после очередного тяжелого разговора с женой, Толстой в первый раз попытался уйти из Ясной Поляны. На полдороге в Тулу он вспомнил, что жена вот-вот родит ребенка и вернулся. В этот день Софья Толстая родила дочь Александру, в будущем, верную сторонницу отца.

Следующую попытку уйти Толстой сделал через месяц, но опять не решился. Позже Толстой не раз сожалел об этом. Дальнейшие 26 лет были годами взаимных обид, прерываемых периодами примирения. В 1887 - 1989 гг. Толстой пишет и переписывает "Крейцерову сонату", повесть о несчастливом браке, где писатель нападает на сам институт брака и призывает супругов воздерживаться от секса. Софья Андреевна была глубоко оскорблена заметным сходством Толстого и себя с супружеской парой в "Крейцеровой сонате", где муж убивает жену. Тем не менее, она добивается аудиенции у Александра III и получает разрешение на публикацию запрещенной цензурой повести

В 1888 г. на фоне семейных неурядиц родился общий любимец Ванечка; когда он умер (1895), 53-летняя Софья Андреевна заполнила горе влюбленностью в пианиста Сергея Ивановича Танеева. В ответ начались сцены ревности со стороны Льва Николаевича. Впрочем, были и письма любви. Несмотря на заявленный Толстым в 1888 г. отказ от секса, Софья в 1890-е годы оставила в дневнике записи об интимной близости с мужем. Обострился и материальный вопрос: Толстой пожелал отказаться от имущества и доходов от книг. В 1892 г. был достигнут компромисс: собственность Льва Николаевича поделили члены семьи. Права на издание книг, написанных до 1880 г., были переданы Софье Андреевне, права на последующие работы сохранял Толстой, что давало ему возможность публиковать их на некоммерческой основе.

Последнее десятилетие брака супруги начали в согласии. Софья Андреевна горой встала на защиту отлученного от церкви Толстого (1901), а когда он тяжело заболел, почти два года самоотверженно его выхаживала. Лев Николаевич был очень благодарен. Вернулось давно забытое тепло отношений, что отразилось на творчестве: Толстой пишет еще один шедевр - "Хаджи-Мурата". Казалось, Толстым предстоит золотая осень. Но когда пришло окончательное выздоровление, все встало на привычные места. Появилось и новое обстоятельство: в былые годы Софью Андреевну тяготили сексуальными потребности мужа, теперь ее раздражает, что Толстой потерял к ней интерес. Впрочем, пять лет (1903 - 1907) Толстые прожили сравнительно мирно. В 1906 г. оперировали Софью Андреевну. Лев Николаевич с умилением отмечал духовное просветление жены, ожидавшей смерти, но она выжила. В том же году великий старец философски пережил смерть любимой дочери Маши. В 1908 г. отношения супругов вновь обострились. Опасаясь подглядывания Софьей Андреевной записей в своем дневнике, Толстой заводит "тайный дневник". В нем он откровенно пишет, как ему тяжело жить с женой и как он мечтает уйти из дома.

1909 год был тяжек. У Софьи Андреевны все заметнее проявляется истерия. Периоды кротости сменяются подозрительностью и агрессивностью. Опасаясь, что супруг плохо изображает ее в дневниках она попросила, чтобы он вымарал о ней все дурное: на что тот охотно согласился. Но сама же дает повод для новых записей. Главное же, Софья Андреевна пытается добиться от мужа передачи прав на его сочинения. Толстой ей отказывает. Тяжелый разговор не только обостряет желание Толстого уйти из дома, но подталкивает его к решению оформить завещание о передачи после смерти прав на все им написанное младшей дочери, Александре, разделявшей его взгляды. Таким путем он хотел предотвратить возможность извлекать выгоду из публикации его работ и сделать их народным достоянием. Решение Толстого поддержал его друг и единомышленник Владимир Георгиевич Чертков. Он же помог с оформлением бумаг. В ноябре Толстой подписал завещание. В пояснительной записке он написал, что передоверяет Черткову просмотр и издание своих рукописей.

Наступил 1910 год - последний год жизни Толстого. Первые полгода прошли напряженно, хотя открытых ссор было немного. Все изменилось после подписания Толстым нового завещания, где он добавил, что в случае смерти Александры право наследования переходит к другой дочери, Татьяне. 22 июня (по старому стилю) Толстой подписал его. Как и раньше, все было проделано в тайне, но каким-то чудом Софья Андреевна догадалась о завещании. Результатом была невиданная по силе истерия. Толстая обвиняла 82-летнего старика в любовной связи с Чертковым, запретила ему с ним видеться, следила за мужем, требовала передать ей все дневники и постоянно рылась в его бумагах. Угрозы убить Черткова чередовались с угрозами убить себя. К родителям присоединились дети, сын Лев кричал на отца, а дочь Александра не разговаривала с матерью. Жизнь Толстого превратилась в ад.

Исходя из своей морали, Толстой считал, что он должен все претерпеть, но сил у него не хватило. В ночь на 28 октября он проснулся посреди ночи и увидел в своем кабинете свет: Софья Андреевна в очередной раз читала его бумаги. Потом она потихоньку вышла. Толстой не мог спать, он сел и зажег свечу. Увидев свет, к нему зашла Софья Андреевна и спросила о здоровье. Отвращение и возмущение охватили Толстого. Он принял окончательное решение уехать. После ухода жены он написал ей письмо, разбудил доктора Маковицкого и Александру и они помогли ему уложиться. В 6 часов утра Толстой вместе с Маковицким покинули Ясную Поляну и направились в Оптину Пустынь. Через 10 дней - 7 (20) ноября 1910 г. Толстой скончался в доме начальника железнодорожной станции Астапово. Приехавшую в Астапово Софью Андреевну так и не допустили поговорить с умирающим; ей разрешили проститься с ним, когда Толстой уже потерял сознание.

Краткое перечисление основных событий совместной жизни Льва Николаевича и Софьи Андреевны позволяет заключить, что из 48 лет брака Толстой прожил более или менее счастливо первые 10 лет, следующие 11 лет шло "созревание", развенчавшее в глазах Толстого представление о ценности семьи, и затем началась недружная и несчастливая семейная жизнь с мечтаниями об уходе, продлившаяся 27 лет. Нет сомнений, что Толстой сам кузнец своего несчастья, но степень его вины в распаде семьи и причины долголетнего терпения непереносимой для него барской жизни в Ясной Поляне стали предметом размышлений писателей и ученых. Ниже рассмотрены объяснения затянувшегося ухода Толстого, предложенные североамериканскими литературоведами.

Эрнст Симмонс об уходе Толстого из Ясной Поляны

Книга пионера американской русистики Эрнста Симмонса (1903-1972) "Лев Толстой" (1946) была первой монографией о Толстом, написанной американским ученым, и первой американской его биографией. Биографическая литература представляет переходную зону между литературой научной и художественной. Существуют научные биографии, художественные биографии и биографические романы. Научные биографии относят к научной литературе, художественные биографии и биографические романы - к художественной. Если отличить биографический роман от художественной биографии сравнительно просто - первый содержит элементы вымысла автора, второй не содержит, то граница между художественной и научной биографией динамична.

Согласно Ю.М. Лотману, художественные произведения отличаются от нехудожественных, во-первых, функционально, т.е. они несут эстетическую функцию, иными словами, если в нехудожественном тексте вперед выступает вопрос "что", то эстетическая функция реализуется при установке на "как", и во-вторых, структурно, т.е. организация текста должна содержит сигналы, позволяющие отнести его к художественным либо нехудожественным произведениям. Очевидно, что эстетическую функцию (и выдающуюся) могут нести нехудожественные произведения, - например, "История государства российского" Н.М. Карамзина или "История англоязычных народов" Уинстона Чёрчилля, а произведения, считающиеся художественными, могут вообще не иметь эстетической ценности. В этом случае различить художественные и нехудожественные тексты позволяет структура произведения, т.е. знаки его организации. "Лев Толстой" Симмонса подготовлен как научная биография, но читается как роман и, несомненно, эстетически значим. В то же время, организация текста в издании 1946 г. была сугубо научная - текст имел многочисленные подстрочники со ссылками на цитируемые русские источники, а в конце работы содержал обширную библиографию. В издании 1960 г. подстрочники и библиография удалены и книга превратилась в художественную биографию.

"Лев Толстой" Симмонса - первая книга о Толстом североамериканского автора. Ее также можно отнести к числу лучших биографий Толстого, написанных иностранцем. К достоинствам книги относятся прекрасное знание автором материала, широкий охват жизни и деятельности Толстого от рождения до смерти, доступность текста для читателя, разумная осторожность и обоснованность выводов. Книга организована в хронологическом порядке, от начала до конца в ней соблюдена оптимальная пропорция в описании внешних событий и внутренней жизни Толстого, его творчества, педагогической и общественной деятельности. Симмонс чувствует меру, столь ценимую эллинами в искусстве и жизни и считавшуюся главным условием красоты. Читать книгу легко и приятно. Особо следует сказать о языке - ясном, простом и в то же время богатом, не перегруженном терминами и заумью рассуждений, популярными у современных поклонников постмодернизма.

История брака Толстого - влияние его теорий на практику супружеской жизни, охлаждение отношений с женой, ответные (по большей части) эскапады Софьи Андреевны, со временем перешедшие в истерию, занимает важное место в книге Симмонса. Автор стремится взвешенно трактовать супружеские разногласия, но восхищение Толстым иногда перевешивает объективность. Хотя автор сочувствует Софье Андреевне, несшей все бремя "правильной" семейной жизни - постоянные беременности и роды (всего у нее было 15 беременностей), кормление грудью при частых маститах (Лёвочка считает, что "уродство не ходить за своим ребенком"), уход за больными детьми (позже сюда добавится скорбь по умершим детям), главным для него остается влияние семейных ссор на Толстого. Симмонс стремится смягчить в глазах читателя неприятное впечатление от нежелания Толстого даже помыслить о предохранении жены от беременности. Робкая попытка Софьи Андреевны поделиться своими страхами перед возможным зачатием глубоко его оскорбила:

"20 мая 1969 г. родился другой сын, Лев. После этого четвертого ребенка, меньше чем за семь лет супружеской жизни, Соня, возможно, не без оправданного недовольства, записала в дневнике: "С каждым ребенком все больше отказываешься от жизни для себя и смиряешься под гнетом забот, тревог, болезней и годов". Тем не менее, 12 февраля 1871 г. появился пятый ребенок, Мария. После ее рождения Соня тяжело заболела и чуть не умерла. Перспектива новой беременности пугала ее, и она сообщила о своих страхах мужу. При строгих взглядах на брак, такое отношение глубоко его обидело и привело к временному охлаждению их отношений, что усугубило его духовное одиночество".

На плечи Софьи Андреевны легли хозяйственные дела по управлению домом, уход за детьми и самим Лёвочкой и, наконец, многократная переписка его объемистых трудов (только "Войну и Мир" она переписывала семь раз). Между тем, число детей все прибавлялось. Правда, три новых младенца умерли, но в декабре 1877 г. родился девятый ребенок - Андрей:

"С этим выводком задачи Сони были бесконечны. Она шила им одежды, выхаживала, когда они болели, играла с ними и, несмотря на нанятых гувернанток и воспитателей, также давала детям уроки. Ночью, если не было гостей, она делала аккуратные копии малоразборчивых рукописей мужа. Сестре Тане она писала: "Я учу и нянчу, как машина, с утра и до ночи, с ночи до утра".

Софья Андреевна уставала от монотонного и не слишком ценимого мужем труда. Временами она срывалась. В этом Симмонс усматривает признаки истерии. На потенциальную истеричность, он намекает уже при первом знакомстве читателя с 18-летней Соней, сообщив, что девушка легко предавалась меланхолии и никогда не была полностью счастлива. Гораздо осторожнее Симмонс пишет о психических отклонениях Толстого. Он склонен трактовать их как духовные искания, хотя трудно не усмотреть нарушений психики во внезапном ужасе, безо всякой причины овладевшим Толстым во время ночлега в арзамасской гостинице в августе 1869 г., и, особенно, в сильнейшей тяге к самоубийству, развившейся у 50-летнего вполне благополучного Толстого. По словам Симмонса, "он убрал веревку из комнаты подальше от искушения повеситься на перекладине и избегал охоты, боясь слишком простого пути застрелиться".

Духовный кризис Толстого длился не один год. Первые легкие признаки "недомогания", как отмечает Симмонс, появились у него еще в 1865 г., т.е. через три года после женитьбы. Пика страдания Толстого достигли в 1870-е годы и завершились в 1878-1879 гг. обретением веры в своего Бога и открытием истины всеобщей любви. Все эти годы нарастало духовное отстранение Льва Николаевича от Софьи Андреевны. Свой путь страданий и исканий Толстой отразил в "Исповеди" (1879), где все разъяснил, но Софья Андреевна уже не могла следовать за супругом. Еще до написания "Исповеди" произошло необратимое, на что обращает внимание Симмонс:

"Толстой и его жена ... достигли той критической точки, когда совместная жизнь в нормальной и философской манере стала совершенно невозможной. Что-то тихо и незаметно выпало из счастливой гармонии семейной жизни. ... Наружно все оставалось как прежде, но взаимная радость исчезла. Толстой уже не мог интересоваться семейными делами так искренне, как прежде, и Соня видела его отдаление. Ум Толстого был теперь занят мыслями о жизни и смерти. ... Вопросы, которые периодически мучили его годами, теперь должны были быть решены. Произошел духовный кризис. Его запутанные, но упорные поиски привели к холоду и разладу в семье. Бедная Соня не понимала его болезнь души; это подавляло ее и рождало протест. И она продолжала протестовать все следующие тридцать лет".

Последующий ход событий был неотвратим. Толстой и Соня уже не могли дружно жить вместе, а продолжившиеся искания Толстого, осудившего праздную жизнь всех, кто не работает руками, мясоедение, секс, частную собственность, армию с полицией, царя и церковь, лишь усугубляли разногласия. С годами супружеские отношения могли стать только хуже, что и произошло. Симмонс установил причины семейного разлада, лежащего в истоках ухода Толстого. Но он не стал прямо отвечать на вопрос, почему его уход из Ясной Поляны затянулся на 30 лет. Впрочем, он и не задает себе такого вопроса, а подробно описывает дальнейшую жизнь и духовные искания Толстого. Это описание содержит все необходимое для ответа на незаданный вопрос.

Главными силами, скрепляющими брак Толстых, были любовь и чувство долга. С Софьей Андреевной тут однозначно: она любила Толстого всю жизнь - подростком зачитывалась "Детством" и "Отрочеством", а потом, целых 48 лет, он был Лёвушкой, мужем. Толстой был отцом ее детей и единственным в жизни мужчиной. Она могла на него жаловаться и высмеивать его убеждения в письмах и дневниках, но это нисколько не умаляло ее любви к нему и осознание его величия как писателя (но не учителя жизни и не публициста). Высшей ценностью для нее был брак, и она очень тяжело перенесла, когда Толстой в "Крейцеровой сонате" (1888) осудил институт брака и секс между супругами. Симмонс по этому поводу пишет:

"В их ссорах в прошлом, она никогда всерьез не расходились во взглядах о браке - его святости, долге и привилегиях. Позже, изнуренная постоянными беременностями, она ворчливо жаловалась, но ни разу не предложила противозачаточные средства, которые, как она знала, были мужу морально и физически отвратительны. В конце концов, она всегда подчинялась. Замужество и все с ним связанное было той скалой, на которой Соня построила свое счастье и на которой она инстинктивно чувствовала будущее безопасным независимо от того, насколько серьезно ее другие взгляды отличались от взглядов мужа. Затем внезапно, после двадцати семи лет совместной жизни и без очевидной причины, скала была разбита вдребезги".

После "Крейцеровой сонаты" у Софьи Андреевны стала прогрессировать истерия, но и тогда она писала о любви к Толстому: "Теперь, с возрастающей частотой, экстравагантные, неуравновешенные записи стали появляться в дневнике Сони. "Он убивает меня очень систематически", - жаловалась она. "Я хочу убить себя, убежать куда-нибудь, влюбиться в кого-нибудь - только не жить с человеком, которого я любила всю жизнь". Влюбиться ей удалось в середине 1890-ых в композитора Сергея Танеева, но влюбленность 53-летней женщины носила восторженно-платонический характер, сходный с проявлениями чувств гимназистки, попавшей на вечер любимого поэта. Эта неловкая, смешная и неразделенная любовь постепенно заглохла; браку Толстого она ничем не угрожала и лишь задела его самолюбие.

Софья Андреевна боролась с мужем за право посмертной публикации его произведений. Этим, по ее мнению, она ограждала интересы детей. Но даже в период ожесточенных столкновений женщина с расстроенной психикой не помышляла о разрыве с мужем. Когда Толстой ночью покинул Ясную Поляну, оставив жене прощальное письмо, она пыталась утопиться, но ей помешали. Узнав, что беглец заболел, Софья Андреевна приехала на станцию Астапово, но ее не пускали к больному, не желая его волновать. "Она бродила бесцельно по станции под охраной сына или медсестры. Временами она подходила к маленькому дому станционного смотрителя и безнадежно вглядывалась в окно мужа. Затем окно в одной из комнат раскрывалось, и она узнавала последние новости о его состоянии". Пустили ее к Толстому, когда он потерял сознание. Она вошла в комнату, постояла в нерешительности, затем подошла к кровати, поцеловала мужа в лоб, опустилась на колени и тихо сказала: "Прости меня". Испугавшись, что больной придет в себя, врач попросил ее выйти из комнаты. Началась агония. "Соня вновь пришла, встала на колени у кровати со словами любви, которые он не мог слышать. Толстой перестал дышать".

Силы, удерживавшие от ухода Толстого, менее очевидны. Первые годы брака он был влюблен и, несмотря на ссоры, счастлив. Соня стремилась во всем помогать, ограждала от семейных забот и бесконечно переписывала его рукописи. Но у Толстого изменились интересы, он погрузился в размышления над вопросом о смысле жизни. "Две капли меда", делавшие его счастливым, - любовь к семье и писательство, утратили сладость. Толстой впал в депрессию: им овладела тяга к самоубийству. К счастью, он миновал искушение и нашел ответ на мучивший его вопрос: смысл жизни, неуничтожаемый смертью, есть соединение с Богом. Пришла вера в нравственное совершенствование, в желание жить, следуя избранным Заповедям Христа. С новой верой Толстой осудил праздность богатых и отрекся от образа жизни людей его круга. Оставалось обратить в свою веру жену и детей, но Софья Андреевна, от которой он отдалился за годы исканий, отказалась следовать его путем. Начинается глубокий разлад с женой и появляется искушение покинуть дом. Но Толстой ему не следует и остается в семье. Возникает вопрос - почему?

Ответы в виде высказываний Толстого рассыпаны по книге Симмонса, и суть их сводится к двум словам - любовь и долг, точнее, - любовь и сострадание. Симмонс приводит пример размышлений Толстого о семье вскоре после обращения:

"Толстой, сам, болезненно осознавал это семейное разногласие. В его дневнике, среди кратких записей об ужасе от страдания бедных и жалких условий тюрем, которые он посетил, есть запись от 5 мая 1881 г.: "Семья это плоть. Бросить семью - это 2-ое искушение -- убить себя. Семья - одно тело. Но не поддавайся 3-му искушению, - служи не семье, но единому Богу. Семья указатель того места на экономической лестнице, которое должен занимать человек. - Она плоть; как для слабого желудка нужна легкая пища, так для слабой, избалованной семьи нужно - больше, чем для привычной к лишениям". Здесь первое признание трагической борьбы, которая уже началась в его семье".

Как отмечает Симмонс, "Толстой всегда тайно надеялся, что жена сможет разделить с ним обязанности, которые он чувствовал по отношению к обществу, но он никогда намеренно не осуждал ее за непонимание или несочувствие его миссии". Он рассчитывал, что близких убедит не принуждение, а личный пример: "Толстому не мыслил требовать, чтобы члены семьи сразу отказались от праздного сибаритства в пользу умеренности, простоты и тяжелого физического труда. Будучи несгибаемым в том, что касается моральных принципов, он слишком хорошо знал человеческую натуру, чтобы ожидать чудес самопожертвования". Но жена и дети не спешили следовать его примеру. Это глубоко его огорчало: "Очень тяжело в семье, - писал он. - Тяжело, что не могу сочувствовать им. Все их радости, экзамены, успех света, музыка, обстановка, покупки - все это я считаю несчастьем и злом для них и не могу этого сказать им. Я могу, и я говорю, но мои слова не захватывают никого. Они как будто знают не смысл моих слов, а то, что я имею дурную привычку это говорить. В слабые минуты - теперь такая - я удивляюсь их безжалостности". И несколькими днями позже он взрывается: "За что и почему у меня такое ужасное непонимание с семьей! Я должен найти выход из этого".

Попытка уйти из дому в 1884 г. закончилась ничем, долг заставил Толстого вернуться к рожающей жене. Но отношения не налаживались. Симмонс приводит запись из дневника Толстого от 19 июля 1984 г.: "Сожитие с чужой по духу женщиной, то есть с ней - ужасно гадко. Она пришла ко мне и начала истерическую сцену - смысл тот, что ничего переменить нельзя, и она несчастна, и ей надо куда-то убежать. Мне было жалко ее, но вместе с тем я сознавал, что безнадежно. Она до моей смерти останется жерновом на шее моей и детей". Тем не менее, супружеская жизнь продолжалась. Софья Андреевна беременела и рожала детей, и даже "Крейцерова соната" (1888), где Толстой публично объявил, что супругам следует отказаться от половой близости, не повлияла на практику супружеского секса. Здесь Симмонс ссылается на англичанина Э. Мода, дружившего с Толстым: "Когда ему было около семидесяти, Толстой сказал своему биографу, Элмеру Моду: "Я сам был мужем прошлую ночь, но это не причина бросать борьбу. Господь может даровать мне, не быть им снова". На самом деле, ему был восемьдесят один год, всего за год до смерти, когда он признал, - опять же, по словам Мода, - что его больше не тревожит желание секса". Но не чувственность лежала в основе привязанности Толстого к жене. Симмонс пишет:

"В конце 1895 г., когда она возвращалась в Москву из Ясной Поляны, он, беспокоясь о ее здоровье, поехал провожать ее к поезду. Вскоре он записал в дневнике: "Она сидела уже в коляске, и мне стало страшно жалко ее; не то, что она уезжает, а жалко ее, ее душу. И сейчас жалко так, что насилу удерживаю слезы. Мне жалко то, что ей тяжело, грустно, одиноко. У ней я один, за которого она держится, и в глубине души она боится, что я не люблю ее, не люблю ее, как могу любить всей душой, и что причина этого - наша разница взглядов на жизнь. И она думает, что я не люблю ее за то, что она не пришла ко мне. Не думай этого. Еще больше люблю тебя, все понимаю и знаю, что ты не могла, не могла прийти ко мне, и оттого осталась одинока. Но ты не одинока. Я с тобой, с такою, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца, так, как больше любить нельзя".

Несмотря на добрые чувства супругов, отношения не улучшались. К духовному отчуждению добавились споры о праве публикаций произведений Толстого после его смерти. На Толстого оказывали давление и его последователи. Он получал письма, где его сторонники выражали возмущение, что он не следует собственным заветам и живет барской жизнью за счет крестьян. Толстой сам глубоко страдал, что ведет себя как фарисей, не желая расставаться с семьей. Письма толстовцев лишь добавляли горечи в самоосуждение. Он разослал письмо в газеты, где объяснял, что еще в 1881 г. отказался от собственности и живет не в своем доме, но не все ему верили. Были и письма с сочувствием, их авторы выражали понимание его тяжелого положения и советовали для его же спокойствия покинуть дом. Одно из таких писем он получил от друга и единомышленника Евгения Ивановича Попова. Симмонс приводит выдержки из ответного письма Толстого, написанного в Ясной Поляне 17 января 1908 г.:

"Прочел внимательно ваше письмо и совершенно согласен с вами, что я не поступил и не поступаю как было бы желательно, то есть по идеалу совершенства, но все-таки со всем желанием поступить соответственно кажущихся высших требований, не могу этого сделать, и не потому, что жалею вкусную пищу, мягкую постель, верховую лошадь, а по другим причинам - не могу сделать горе, несчастие, вызвать раздражение, зло в женщине, которая в своем сознании исполняет все выпавшие на ее долю, как жены, вследствие связи со мной, обязанности, и исполняет вполне, сообразно своему идеалу, хорошо. ... Вы мне сказали прямо, что думаете обо мне, и я истинно благодарен вам, хотя и не могу, как хотел бы, воспользоваться вашими указаниями, не могу потому, что я был грешен и есть грешен и если хочу избавляться от грехов, то стараясь избавляться от них в настоящем, а мое положение никак не могу изменить без новых грехов в настоящем".

Понадобились безобразные истерики Софьи Андреевны лета-осени 1910 г., окончательно доконавшие Толстого, чтобы он, наконец, решился - импульсивно и без всякой подготовки - покинуть ее. Но даже последнее письмо Толстого жене, написанное уже в Шамардино 30-31октября 1910 г., кроме слов прощания, содержит слова любви. Книга Симмонса дает ответ не только на вопрос о причинах ухода Толстого, но позволяет понять, почему столь мучительно долго он не мог расстаться с Соней.

Толстой и женщины глазами Рут Бенсон

Небольшая книга преподавателя Университета Иллинойс Рут Бенсон "Женщины у Толстого. Идеал и эротика" (1973) посвящена анализу женских образов в произведениях молодого, зрелого и престарелого Толстого. Собственно Толстому и его отношению к женщинам отведено место во "Введении", в остальных главах книги эволюция взглядов и личная жизнь Толстого упоминаются для объяснения характера героинь. Бенсон придерживается представлений о двойственной сущности личности Толстого, в душе которого постоянно шла борьба между инстинктами и сознанием, а точнее, между жаждой секса и совестью. Наделенный от природы хорошим сексуальным аппетитом, Толстой обладал также способностью наблюдать себя со стороны и судить. Эта способность позволила ему стать великим писателем, но она же сделала его несчастным. Здесь Бенсон следует в фарватере идеи о раздвоении личности Толстого, предложенной Д.С. Мережковским (1902), развитой М.А. Алдановым (1923) и рассмотренной применительно к мизогинии итальянским критиком Ренато Поджиоли (1957).

Бенсон описывает как Толстого с юности и до старости преследовали сексуальные желания и чувство вины после их удовлетворения. Первоначально он видел свою главную вину в том, что занимается сексом недолжным образом - как холостяк, а не женатый человек. Если же он женится, то проблема будет решена. Но найти счастье в браке мешало неодолимое препятствие - созданный в воображении Толстого идеальный образ матери, умершей, когда ему было полтора года. При сравнении реальные женщины неизбежно оказывались ниже и хуже матери, что привело Толстого к мнению о низменности натуры большинства женщин. Бенсон щедро цитирует Толстого, где он презрительно отзывается о женщинах. Главными грехами женщин он считал аморальность, эгоцентризм и эмоциональную неустойчивость. Подобную оценку женщин, при всей эволюции своих взглядов, он пронес от молодости до глубокой старости. Исключение Толстой делал только для целомудренных женщин, но их почти не было.

Женский идеал Толстого - это целомудренная женщина, любящая и заботящаяся о муже, кормящая и воспитывающая его детей, не участвующая ни в каких политических движениях и не кончавшая университета. С такими женщинами, как полагал уже женатый Толстой, возможны брачные отношения, позволяющие контролировать хаотическую и нездоровую сексуальность мужчин и женщин в рамках семьи. Бенсон так излагает его позицию:

"Соитие супругов (в отличие от случайного совокупления), разрешенное законом и моралью, было в этой концепции творческим актом распространения и продолжения жизни. Включив сексуальность в более общую схему биологического и морального порядка, Толстой ... пытался избавить ее от пороков и узаконить силу. Все же возможность провала брачной дисциплины, способная разрушить концепцию Толстого, подвигла его на отрицание романтической сущности брака. ... Поскольку романтическая страсть, как он ее понимал, по сути, своекорыстна и отсюда ограничена, Толстой нашел ее унизительной, нестоящей и разрушительной для домашней гармонии".

Бенсон приводит слова молодого Толстого, что любви не существует, а есть физическая потребность (хотя в ранних дневниках можно найти и другие определения любви) и подкрепляет заключение авторитетом Поджиоли: "Эрос, в отличие от секса, играл малую роль в его биографии и даже меньшую в работах. ... Толстой как мужчина последовательно менял виды сексуального поведения - от промискуитета к моногамному сексу и аскетизму, каждый из них по-своему отрицает романтическую любовь. ... Промискуитет, моногамный секс и аскетизм лишь различные формы все того же презрения к женщинам. Вкратце, Толстой был не только мизантроп, как Альцест, но в отличие от него еще и женоненавистник". Отсюда, по мнению Бенсон, идеальная женщина так и не появился ни в одном из произведений Толстого.

Основная часть книги Бенсон посвящена рассмотрению женских образов в таких произведениях Толстого как "Семейное счастье", "Война и мир", "Анна Каренина" и трех поздних работах - "Крейцеровой Сонате", "Дьяволе" и "Отце Сергии". Автор пошла путём традиционного противопоставления "двух Наташ", до и после замужества, и разбора несчастной судьбы Анны Карениной. Великие романы Толстого она увидела как декларацию достоинств семейной жизни и моногамного секса, забыв при этом его указание, что "вторая Наташа" и Кити чужды мужьям. Бенсон не ставила целью исследовать семейную жизнь Толстого и не заслуживает упрека в том, что не касается этой проблемы. Но для нас остается вопрос, на который автор не искала ответа. А именно, чем плоха оказалась Соня Берс: ведь она соответствовала идеалу Толстого?

Три поздние повести Толстого - "Крейцерова соната", "Дьявол" и "Отец Сергий", объединены Бенсон в заключительной главе "Эпилог", поскольку они представляют "эпилог сексуальности, любви и женитьбы в эпопее жизни Толстого". В "Эпилоге" автор обращается к семейной жизни Толстого, переживавшего в то время "личную драму почти столь же сложную и изматывающую как в историях им написанных". Супруги Толстые ссорятся из-за воспитания детей, местожительства, стиля жизни, а по сути - из-за моральных ее основ. Муж проповедует перемены, жена пытается сохранить прежнюю жизнь. Бенсон отмечает, что эмоциональная привязанность супругов еще сохранилась. Толстой переживал из-за увлечения жены Сергеем Танеевым, а об отношении Софьи Андреевны к мужу автор цитирует воспоминания Татьяны Толстой:

"Мама мне более жалка, потому что, во-первых, она ни во что не верит -- ни в свое, ни в папашино, во-вторых, она более одинока, потому что, так как она говорит и делает много неразумного, конечно, все дети на стороне папа и она больно чувствует свое одиночество. И потом, она больше любит папа, чем он ее, и рада, как девочка, всякому его ласковому слову. Главное ее несчастье в том, что она так нелогична и этим дает так много удобного матерьяла для осуждения ее".

Работы, рассматриваемые в "Эпилоге", явно неприятны Бенсон: она считает, что Толстой писал их в тяжелом состоянии и старался передать эти чувства читателям. Все же она добросовестно разбирает повести и приходит к заключению, что Толстой еще раз предпринял поход против романтической любви. Он сводит акт влюбленности к половому влечению и выводит отсюда представление, что все проявления любви - теплота общения, дружба, радость близости, - просто отражение или искажение сексуальности. Все же он еще допускает возможность супружеской любви, основанной на духовном общении и глубокой дружбе. Такова Лиза, жена Евгения Иртенева, в "Дьяволе". Лиза эмоционально тепла с мужем, но сексуально холодна. Она истинный друг Евгения, чувствует все оттенки его настроений и мыслей и он в ответ любит жену как искреннего и верного друга. Но он ничего не может поделать с собой: страсть влечет его к Степаниде. Толстой уверен, что половое влечение и духовная любовь никогда не могут сочетаться в проявлении чувств к человеку.

В ранних романах Толстой видел выход из столкновения совести и эмоций в семейной жизни. В поздних произведениях он уже считает супружество не выходом: женитьба не спасает Позднышева от убийства жены в "Крейцеровой сонате", а Иртенева от убийства Степаниды в "Дьяволе". Остается путь отречения от плоти, выбранный князем Касатским в "Отце Сергии". Несмотря на случившееся с ним падение, он находит приют в Сибири, работает у хозяина в огороде, учит детей и ходит за больными. Идеалом престарелого Толстого стал эмоционально и эстетически бесполый мир.

Превращение мизогиниста в феминиста - Эми Манделкер защищает Толстого

Монография профессора Университет штата Огайо Эми Манделкер "Анна Каренина в рамке. Толстой, женский вопрос и викторианский роман" (1993) замыслена как когнитивно-семантическая, литературоведческая и социологическая работа. По словам автора, она сочетала в своем исследовании тропологический, интертекстуальный и феминистский подходы. Первый из них связан с изучением тропов и фигур речи в романе. Второй состоит в поисках параллелей в тексте "Анны Карениной" с викторианским романом, с народными мифами и сказками. Наконец, феминистский подход показался автору необходимым в связи с темой романа - падением женщины, проблемами брака и противопоставлением прекрасного и возвышенного. Здесь наиболее важным в контексте изучения супружеской жизни Толстого и его ухода из семьи является намерение автора пересмотреть распространенное мнение о неприятии Толстым феминизма и представления об "Анны Карениной" как о мизогонистском романе.

Книга Манделкер состоит из введения, восьми глав, объединенных в три части, и заключения. Первая часть книги - "Паспарту: образ Толстого", написаны в защиту Толстого от обвинений в мизогинии. Это наиболее важный раздел книги, что осознает автор, отводя ему кроме первой части, почти все введение. Вторая часть книги - "Рамка: Образ и границы видения в Анне Карениной", рассматривает литературные традиции в изображении женщин и развитие образа Анны в романе. Третья часть - "Подсветка: Чтение деталей и дизайн в Анне Карениной", освещает знаковую ценность событий романа, таких как чтение Анны в поезде, как ключевое для понимания ее проблем, или сбор грибов, как знак спасения Вареньки от замужества. Круг вопросов, поднятых Манделкер, широк, и ответы на них требуют мультидисциплинарных знаний. Автор имеет их в избытке, но цельной картины у нее не получилось. Книга воспринимается не как монография, а как сборник эссе, формально связанных темой Толстого и, в меньшей мере, - текстом и сюжетом "Анны Карениной". Тем не менее, для рассмотрения вопроса об отношении Толстого к женщинам книга (особенно, первая часть) представляет несомненный интерес.

Введение, озаглавленное "Змеи в Ясной Поляне", начинается с описания малоизвестной особенности уклада семейной жизни Толстых. Как живописует автор, посетители Ясной Поляны и поныне могут увидеть, что место кошек на подоконниках и прочих прогретых солнцем местах дома-музея Толстого занимают змеи - родственники, если не потомки, ужей, которых не любившая кошек Софья Андреевна держала для ловли мышей. Манделкер усматривает здесь пример столкновения реальности со стереотипами нашего восприятием Толстого и его романов - ведь никто из читавших "Анну Каренину" не может представить змей, ползающих между женщинами, варящими варенья на веранде дома Щербацких. Сама сцена варки варенья заимствована Толстым из наблюдений за любимыми занятиями Софьи Андреевны. Значит, делает вывод Манделкер, Толстой не был истинным реалистом.

Автор пишет, что сомневается в символическом значении пребывания змей в доме Толстых, но у читателя все же остается осадок, скорее на уровне подсознания, что дом в Ясной Поляне - непростой дом и что все непросто в семье Толстых. Сделано это, на мой взгляд, намеренно: ведь автор настроена защитить Толстого от обвинений в мизогинии, а защита любого обвиняемого всегда связана с переносом вины - чаще всего, на другого человека. В случае Льва Николаевича, таким человеком, естественно, является жена, Софья Андреевна. Характерно, что Манделкер лишь один раз называет питомцев Софьи Андреевны ужами (garter snakes), т.е. безобидными пресмыкающимися, не несущими у англо-американцев (и русских) коннотаций зла. Во все остальных случаях автор пишет о змеях (snakes, serpents) и в форме snakes выносит в заглавие введения. Вряд ли слово garter убрано из-за желания писать кратко (автор отнюдь не страдает лаконизмом); скорее здесь она уже начинает скрытую подготовку к компании по защите Толстого.

В контексте настоящей статьи наиболее интересна первая глава первой части - "Миф о мизогинии: деморализация Толстого". Вначале Манделкер рассказывает о методологическом подходе, который она использует для критики представлений о мизогинии Толстого. В основе его лежат принципы деконструктивизма - направления постструктурализма, созданного философом Жаком Деррида. Манделкер приводит слова Деррида о влиянии представлений о писателе на восприятие его книги. Философ сравнивает образ писателя с паспарту - рамкой или подложкой из картона, отделяющей изображение (рисунок, фотографию) от рамы. В данном случае, изображением является роман "Анна Каренина", а паспарту - образ Толстого, сложившийся у читателя еще до прочтения романа. Наружная рама выступает в роли границы, отделяющей изображение и паспарту от внешнего мира. Как объясняет Манделкер, разбор "Анны Карениной" она проводит, переводя взгляд с паспарту на холст (роман) и обратно. Но начинает она с исправления самого паспарту.

Согласно Манделкер, образ Толстого, как мизогиниста, неверен и требует переоценки. Переоценку Манделкер проводит путем деконструкции по Деррида, хотя прямо об этом не пишет. Суть деконструкции заключается в переосмыслении представлений об объекте путем разрушения сложившегося стереотипа. Для этого в виде первого шага надо выделить в объекте признак, который считается главным, и найти его прямую противоположность. Если следовать задачам исследования Манделкер, то главным признаком стереотипа образа Толстого является мизогиния, а ее прямой противоположностью - феминизм. Следующий шаг деконструкции есть инверсия, т.е. замена главного понятия на антипод. После перемены мест получается, что Толстой не мизогинист, а феминист.

Подобную процедуру Манделкер проделывает с Толстым, но не в виде открытого повторения шагов деконструкции по Деррида, а в форме собственных рассуждений. В итоге, она все равно приходит к тому же выводу: Толстой в большей мере (автор проявляет некоторую осторожность) феминист чем мизогинист. Остается дело за доказательствами, ведь для ординарных литературоведов (далеких от идей постконструктивизма) доказательства все еще важны. А с доказательствами туго. Ну, не писал Толстой статей в поддержку гражданских прав женщин. Напротив, высказывался едко о феминистах и феминистках. Тогда Манделкер делает великолепный ход и ставит вопрос о пересмотре самих понятий мизогинии и феминизма. С мизогинией Толстого автор расправляется еще в первой главе. Начинает она с формального вызова:

"Я начну с оспаривания самого смысла термина мизогинист, как его понимают в ракурсе представлений постфеминизма конца двадцатого века, и предлагаю пересмотреть то, что представляло мизогинию во времена Толстого, как противоположное нашему пониманию".

Автор обвиняет феминистскую критику в неумении разграничить литературные произведения и личную жизнь писателя:

"Феминистская критика с позиций психоанализа редко находит необходимым рассматривать степень, в которой мизогиния может быть сознательной и бессознательной: она полагает мужской шовинизм настолько глубоким, что какое-либо сочувствие к противоположному полу в работах писателя может быть отвергнуто на основании компрометирующих обстоятельств его личной жизни".

Неспособность отделить личность писателя от его произведений приводит феминистскую критику к предвзятому отношению к Толстому - человеку и писателю, и направляет ее в русло распространенного неприятия Толстого-моралиста:

"Эта феминистская критика вполне согласуется с типичным для Запада двадцатого века сопротивлением Толстому моралисту; тенденциозным и фанатичным сопротивлением, вызванным чувством дискомфорта и усугубленным обычным фрейдистским прочтением Толстого как одолеваемого чувством вины притеснителя и закомплексованного сироту".

Манделкер считает, что следует учитывать место и время, когда жил Толстой, и что патриархальные формы его жизни ни в коей мере не должны заслонить содержание его мыслей, которые, если читать их в контексте времени, радикальны, направлены против власти и во многих отношениях являются феминистскими. Автор делает наблюдение, что Толстой писатель - автор "Войны и мира" и "Анны Карениной", был в большей мере мизогинистом, воспевающим викторианский культ семьи, чем Толстой мыслитель и эссеист, ставший после обращения сторонником феминизма в плане проповеди христианского аскетизма.

Манделкер подробно рассматривает отношение Толстого к "женскому вопросу". Она находит в Толстом сходство с английским борцом за эмансипацию женщин Джоном Стюартом Миллом, считавшим, что женщины должны посвятить себя семейной жизни и одновременно публикующим книгу в их защиту. Автор даже ставит Толстого выше Милла, ибо после своего обращения Толстой с пониманием и сочувствием стал писать о тяжкой доле замужних женщин. В подтверждение Манделкер приводит обращенные к женщинам слова Толстого из статьи "Так что же нам делать?" (1885):

"Вы одни ... знаете не тот шуточный парадный труд в мундирах и в освещенных залах, который мужчины вашего круга называют трудом, а знаете тот истинный, богом положенный людям труд. ... Вы знаете это, когда после радостей любви вы с волнением, страхом и надеждой ждете того мучительного состояния беременности, которое сделает вас больными на 9 месяцев, приведет вас на край смерти и к невыносимым страданиям и болям; вы знаете условия истинного труда, ... когда тотчас же после этих мук, без отдыха, без перерыва вы беретесь за другой ряд трудов и страданий - кормления, при котором вы сразу отказываетесь и покоряете своему чувству самую сильную человеческую потребность сна, ... месяцы, годы не спите подряд ни одной ночи, а иногда, и часто, не спите напролет целые ночи".

Здесь, наконец, Манделкер выкладывает свой главный козырь - запись в дневнике Толстого об эмансипации женщин от 24 сентября 1894 г.:

"Вот где настоящая эмансипация женщин: не считать никакого дела бабьим делом, таким, к которому совестно притронуться, и всеми силами, именно потому, что они физически слабей, помогать им, брать от них всю ту работу, которую можно взять на себя. Точно так же и в воспитании, именно в виду того, что, вероятно, придется родить и потому меньше будет досуга, именно в виду этого устраивать для них школы не хуже, но лучше мужских, чтобы они вперед набрали сил и знаний. А они на это способны. Вспоминал свое грубое в этом отношении эгоистическое отношение к жене. Я делал, как все, то есть делал скверно, жестоко. Предоставлял ей весь труд, так называемый бабий, а сам ездил на охоту. Мне радостно было сознать свою вину".

Манделкер не вполне уверена, что отрывка из "Так что же нам делать?" и записи в дневнике достаточно, чтобы преодолеть сопротивление критиков, отказывающих Толстому в праве считаться борцом за равноправие женщин, ведь в том же "Так что же нам делать?" он отказался поддержать феминизм, причем отказался недвусмысленно: "Как сказано в Библии, мужчине и женщине дан закон: мужчине закон труда, женщине закон рождения детей. ... Так называемый женский вопрос возник и мог возникнуть только среди мужчин, отступивших от закона настоящего труда. Стоит только вернуться к нему, и вопроса этого быть не может. Женщина, имея свой особенный, неизбежный труд, никогда не потребует права участия в труде мужчины - в рудниках, на пашне. Она могла потребовать участия только в мнимом труде мужчин богатого класса". Манделкер остается лишь повторить вслед за писателем, что в буржуазном обществе Толстой осуждает мужчин, бросивших физический труд, а не женщин, продолжающих растить детей.

В "Крейцеровой сонате" Толстой осудил институт брака и культ семьи. Как пишет Манделкер, в этом он близок к феминистски настроенным британским писательницам конца XIX века, рисующим образы независимых и чистых молодых женщин. Но автор признает, что для критиков Толстого отказ от секса не выглядит борьбой за женское равноправие. Больше того, критики обвиняют Толстого в том, что он ограничил женский выбор дилеммой - стать либо матерью, либо монахиней. Манделкер защищает писателя и пишет, что поздний Толстой осуждал мужской секс даже более сурово чем женский и призывал вообще отказаться от буржуазного брака и секса. Иными словами, Толстой увидел путь к равноправию женщин в асексуальности.

Эми Манделкер проявила немало изобретательности в переделке Толстого из мизогиниста в феминиста, но, очевидно, не достигла цели. Малоубедительным выглядит предложение делать скидку на высказывания Толстого, учитывая обстоятельства времени и места, т.е. то, что он жил в России второй половины XIX века. На самом деле, во второй половине XIX века борьба за эмансипацию женщин набрала силу не только в Западной Европе, но и в России. Ко времени создания "Анны Карениной" (1873-1877) в России были уже достигнуты успехи в борьбе за женское равноправие: еще в 1860-е годы в поддержку эмансипации выступил выдающийся хирург Н.И. Пирогов, Н.Г. Чернышевский написал роман "Что делать?", появились статьи Г.Е. Благосветлова, М.Л. Михайлова, Н.В. Шелгунова. Демократическая молодежь не только придерживалась радикальных взглядов на равноправие полов, но претворяла их в жизнь. Правительство шло на уступки: с 1870 г. разрешило открывать женские курсы, в 1878 г. были открыты Бестужевские курсы в Петербурге. На этом фоне Толстого явно не находился в авангарде борцов за эмансипацию. Другое дело, что Толстой был способен сострадать женщинам и не был ярым мизогинистом, каким его рисуют некоторые критики.

Профессор литературы в роли психоаналитика: Толстой-Позднышев на кушетке Ранкура-Лаферье

Даниэль Ранкур-Лаферье - профессор Калифорнийского Университета в Дэвисе, давно привлекает психоанализ в исследованиях культуры и литературы. Прежде чем заняться личностью Толстого он немало написал о России; известны его книги о Гоголе (1982), Сталине (1988), Пьере Безухове Толстого (1993), рабской душе России (1995) и, наконец, о самом Толстом (1998, 2007). Плодовитый автор опубликовал еще ряд книг, но их рассмотрение выходит за рамки настоящей работы. Книга "Толстой на кушетке психоаналитика: мизогиния, мазохизм и ранняя утрата матери" (1988) посвящена анализу подсознательной неприязни Толстого к женщинам и психологических истоков его морального мазохизма. Лишь небольшая заключительная глава посвящена отношениям Толстого и его жены. В остальных главах книги автор исследует личность Толстого, исходя из анализа его дневников, писем и литературных произведений, - в первую очередь, "Крейцеровой сонаты".

Во введении (глава 1) автор пишет, что он не собирается обсуждать все парадоксы личности Толстого, а ограничится его отношением к женщинам и сексу. Ведь Толстой и желал женщин, и наказывал себя за это желание. Мечтал сексуально причинить вред женщине и воздерживался от этого. Идеализировал женщину-мать и ненавидел матерей. Автор упоминает уже рассмотренную книгу К. Бенсон об идеальных и эротических образах женщин у Толстого. Двойственное отношение Толстого к женщинам побудило Ранкура-Лаферье исследовать его раннее детство, но основное внимание он уделил мизогинии Толстого. Для этого была выбрана "Крейцерова соната" как повесть об убийстве женщины. В подтверждении тезиса о мизогинии Толстого автор привел во введении его "антиженские" высказывания и мнение людей знавших его: А.М. Горького, А.Б. Гольденвейзера, А.Г. Русанова. При этом он отмечает, что Толстой обвинял в сексуальности как женщин, так и мужчин, причем себя первого, и считал, что он должен быть за это наказан. Поэтому, по мнению автора, мизогинию Толстого нельзя понять, не разобравшись в его моральном мазохизме.

Ранкур-Лаферье использует для изучения личности Толстого психоанализ, но не чисто "фрейдистский". Он сочетает классическую концепцию Фрейда с другими направлениями психоанализа. Автор пытается установить диагноз психических отклонений Толстого без вынесения лечебных рекомендаций: "Даже если бы Толстой был еще жив, я не был бы заинтересован в его лечении, ибо я подозреваю, что различные физические недомогания были необходимы для его великого искусства (даже если к концу жизни они стали мешать ему). Кроме того, в Толстом было много обычного и нормального, что тоже является предметом психоанализа, поскольку концепции психоанализа применимы не только к умственным нарушениям". Главной своей задачей автор считает ответить на вопросы - как и почему Толстой пришел к идеям и образам в "Крейцеровой сонате".

Во второй главе Ранкур-Лаферье анализирует психический срыв Толстого в 1869 г., известный как "арзамасский ужас". Завершив написание "Войны и мира", Толстой пытался рассеяться и поехал в Пензенскую губернию для покупки поместья. По дороге он заночевал в Арзамасе в захудалой гостинице и там с ним случился припадок беспричинной тоски и страха по силе несравнимый ни с чем, что он испытал в жизни. О пережитом Толстой тут же написал жене, которой ему так не хватало во время поездки. Согласно Ранкур-Лаферье, в Арзамасе Толстой испытал приступ невроза известного в психологии как страх разлуки: истоки его лежат в страхе маленьких детей, разлученных с матерью. В 1884 г. Толстой решил описать "арзамасский ужас" в художественной форме и начал писать повесть "Записки сумасшедшего", так и оставшуюся незаконченной. В "Записках" герой повести не только дважды переживает "арзамасский ужас", но объясняет и причину его - это страх смерти. От страха смерти героя спасает обращение к богу и осознание страдания бедных. В одном из версий повести он приглашает в дом нищих, чтобы разделить с ними еду и кров. Ранкур-Лаферье заключает: "Одна патология, депрессивная тревога (связанная с чувством вины) излечивается или по крайней мере смягчается другой патологией - моральным мазохизмом".

В третьей главе Ранкур-Лаферье исследует роль, которую сыграла в жизни и творчестве Толстого его рано умершая мать. Мать Толстого умерла, когда ему было немного меньше двух лет. Он ее не помнил, но создал придуманный образ идеальной матери и женщины. Смерть маменьки преследовала Толстого всю жизнь, и он нередко плакал, думая о ней. Как считает Ранкур-Лаферье, тоска по матери лежит в основе депрессивных состояний Толстого. Толстой придумал легенду, что мать погибла из-за осложнений, вызванного родами его сестры Маши (на самом деле, Маша родилась 2 марта 1830 г., а Мария Николаевна умерла 4 августа 1830 г.). Отсюда, автор выводит осуждение Толстым половой близости матери с мужем, приведшей к рождению Маши и преждевременной ее смерти (в результате чего маленький Лёва осиротел).

Главы 4 - 6 являются центральными в книге: в них автор рассматривает аргументы Толстого в пользу полового воздержания (глава 4) и проводит психоанализ личности Толстого (главы 5 и 6). Психоанализ писателя построен на материале повести "Крейцерова соната" (1889), в герое которой - Позднышеве, автор видит Толстого. Четвертую главу Ранкур-Лаферье начинает с краткого пересказа содержания "Крейцеровой сонаты". Действие повести происходит в вагоне поезда, где пассажиры обсуждают тему развода и брака. Когда интеллигентная дама заявляет, что "брак без любви не есть брак", главный герой, Позднышев, вмешивается в разговор. Он спрашивает, что означает истинная любовь, и сколько она длится. По его мнению, мужчина испытывает любовь каждый раз, когда встречает красивую женщину. Когда дама объясняет, что он путает любовь плотскую и духовную, Позднышев меняет тему: "Духовное сродство! Единство идеалов! - повторил он ... - Но в таком случае незачем спать вместе (простите за грубость). А то вследствие единства идеалов люди ложатся спать вместе, - сказал он и нервно засмеялся".

Здесь, как пишет Ранкур-Лаферье, Позднышев подменяет предмет спора собственной проблемой: "Он не может одобрить сосуществование любви и полового желания или похоти. Он не может терпеть совмещение "нежного" и "чувственного", то есть, "двух токов, союз которых необходим, чтобы достичь полностью нормального отношения в любви", как писал Фрейд в эссе 1912 г. о физиологии любви". По ходу беседы в вагоне становится видно, что Позднышев психически нездоров. Это заметно внешне - у "нервного господина с блестящими глазами" лицо раскраснелось, на щеке вздрагивал мускул, сам он периодически не то смеется, не то рыдает. Наконец, он признается, что он тот самый Позднышев, который убил свою жену. После этого дискуссия прекратилась, и спустя некоторое время публика перебралась в другой вагон, оставив вдвоем Позднышева и безымянного рассказчика всей истории. Затем следует главная часть повести, где Позднышев рассказывает историю своего брака.

Большую часть четвертой главы Ранкур-Лаферье обсуждает взгляды Толстого, высказанные устами Позднышева в "Крейцеровой сонате" и от лица писателя в послесловии. Он пишет, что в период написания повести Толстой пришел к убеждению о вреде проституции и об аморальности жен, которые ведут себя как проститутки, т.е. соблазняют мужчин, в том числе, своих мужей. Толстой не сомневается, что секс сам по себе вреден. Особенно он вреден для беременных и кормящих женщин. Но и в прочих случаях супругам лучше воздерживаться от секса, ибо он их взаимно порабощает. Здесь Ранкур-Лаферье не может удержаться от ехидного замечания в адрес Толстого. Он пишет: "Конечно, Толстой открывал свой "спасительный клапан" и "грешил" даже когда он писал "Крейцерову сонату" и продолжал "грешить" годы после написания работы. Однако к счастью для его репутации и его нарциссизма Соня не беременела с тех пор, как содержание работы стало широко известно".

Пятая и шестая главы посвящена психоанализу личности Толстого, основанному преимущественно на прочтении автором "Крейцеровой сонаты". Видя в Позднышеве Толстого и используя дневники, письма и факты из жизни Толстого, Ранкур-Лаферье пишет о его нарциссизме и заниженной самооценке, ревности, идеализации собственной матери (мать есть в черновиках повести), восхищении кормящими матерями, (важный фрейдистский символ), латентной гомосексуальности, виденье полового акта как убийства и моральном мазохизме. В пятой главе особенно отчетливо выступает главный порок книги Ранкура-Лаферье - отождествление писателя с созданным им литературным персонажем. Автор отождествляет Позднышева с Толстым и идет настолько далеко, что составляет списки с именами детей Позднышева и Толстого и пишет фамилии Толстого и Позднышева вместе, беря одну из фамилий в скобки или разделяя их косой чертой (Толстой/Позднышев). Иными словами, Ранкур-Лаферье совершает ошибку непростительную ни для литературного критика, ни для психоаналитика.

В шестой главе автор приходит к заключению, что Толстой страдал общим расстройством личности, характеризующимся такими симптомами как грандиозность, чрезвычайно низкая самооценка, наряду с нарциссизмом, и нечеткое осознание личных границ. Последняя глава 7 посвящена жене Толстого - Соне, которую он измучил своими проблемами. Ранкур-Лаферье видит в жене писателя главную жертву "Крейцеровой сонаты". Автор сильно недолюбливает Толстого и приходит к выводу, что именно он своим обращением с Софьей Андреевной (автор упорно называет пожилую женщину Соней) сделал ее истеричкой. Он заключает: "Соня, может быть, и довела Толстого до бегства из Ясной Поляны своими истериками в те судьбоносные решающие дни 1910 года, но сначала он довел ее до сумасшествия".

Смешение личности писателя и созданного им литературного героя вызывает недоверие к книге "Толстой на кушетке" и обесценивает многие интересные находки автора. Ведь жизнь подшутила над Толстым, и он сам оказался в положении Позднышева, когда его жена увлеклась музыкантом Танеевым. Но вел себя Толстой совершенно иначе, чем Позднышев. В нём не было и тени агрессивности, и хотя увлечение Софьи Андреевны было ему крайне неприятно, и он ревновал, самое большее, на что он мог решиться, это написать жене так и не переданное письмо об уходе.

На слабость центральных глав книги Ранкура-Лаферье обратила внимание критик Симон Зелиц, написавшая, может быть, излишне резко, что "Толстой на кушетке" читается как пародия на психоанализ". Тем не менее, новизна подхода Ранкура-Лаферье настолько впечатлила сотрудников издательства "Ладомир", что "Толстой на кушетке", вместе с некоторыми другими работами автора, был переведен и опубликован в сборнике "Русская литература и психоанализ" (2004). Впрочем, Ранкур-Лаферье уже был знаком с московскими издателями: в 1996 г. "Арт-Бизнес-Центр" опубликовал его книгу "Рабская душа России". Публикация подобной книги в России выглядит как моральный мазохизм. Сам Ранкур-Лаферье заверяет, что к моральному мазохизму приводит пеленание грудных детей, издавна принятое у русских крестьян. Не исключено, что издателей "Рабской души" в младенчестве пеленали по-крестьянски, ведь именно так, по предположению Ранкура-Лаферье, пеленали новорожденного графа Толстого.

Рональд Леблан о грехах плоти Толстого

Недавно вышедшая книга профессора Университета Нью-Хэмпшира Рональда Леблана "Славянские грехи плоти: Еда, секс и плотский аппетит в русском романе девятнадцатого века" (2009) лишь косвенно связана с проблемой ухода Толстого из Ясной Поляны. Леблан исследует место еды и секса в русских романах XIX века, в первую очередь, Достоевского и Толстого. Согласно автору, русские писатели использовали в своем творчестве тему еды (чревоугодия) для подмены или, напротив, для усиления темы сексуальности. Подмена секса чревоугодием характерна для Гоголя, причинная связь чревоугодия и секса заметна у Толстого и Достоевского. Но если Достоевский общую основу для еды и секса усматривает в стремлении к насилию и власти, то Толстой видит ее в чувственности. Восприятие Достоевским еды и секса можно выразить понятием "плотоядность", восприятие Толстого - понятием "сладострастность".

Разбор книги Леблана уведет слишком далеко от анализа работ о причинах ухода Толстого из Ясной Поляны. Ближе к теме исследования статья Леблана "Невкусные удовольствия: Толстой, еда и секс" (1993), где рассмотрена связь чревоугодия и секса не только в творчестве Толстого, но и в его отношениях с Софьей Андреевной. Сам Толстой усматривал тесную связь между чревоугодием и сексом. Если в молодости он допускал, что оба удовольствия дополняют друг друга, то в зрелом возрасте перестал сомневаться в причинной связи - наслаждение едой побуждает похоть. Поэтому он осудил секс и чревоугодие как греховные искушения, сбивающие людей с пути нравственного совершенствования. Выходом по Толстому является вегетарианство и отказ от секса.

Эволюцию взглядов Толстого Леблан рассматривает на примерах его творчества. В "Казаках" молодой Толстой, описавший себя в образе Оленина, восхищается гребенскими казаками - детьми природы, свободными от морали цивилизации. Архетипом казака является дядя Ерошка - здоровенный веселый старик, поучающий Оленина, что жить надо для удовольствия и счастья. Счастье включает охоту, молодечество, выпивку, еду и любовные утехи. И никакого греха здесь нет: "Грех? Где грех? ... На хорошую девку поглядеть грех? Погулять с ней грех? Али любить ее грех? Это у вас так? Нет, отец мой, это не грех, а спасенье. Бог тебя сделал, бог и девку сделал. ... На то она сделана, чтоб ее любить да на нее радоваться". Все же Оленин не убежден в правоте казака: "Толстой вскрывает моральные изъяны древнего воина, похотливый старик ныне низведен до ностальгических воспоминаний о былых любовных и воинских подвигах и ведут себя совершенно беспринципно по отношению к молодому и богатому русскому другу". Дядя Ерошка вызывает у Толстого смесь восхищения и иронии.

В романе "Война и мир" Толстой уже видит необходимость в ограничении чувственных порывов Наташи Ростовой, наделенной прекрасным аппетитом ко всем радостям жизни. По ходу романа Наташа получает жестокий урок, поддавшись увлечению Курагиным. Лишь удачный брак с Пьером Безуховым переключил ее сексуальную энергию на выполнение ежедневных обязанностей жены и матери. Как отмечает Леблан, в период написания "Войны и мира" Толстой полагал, что "функция, которую брак предназначен выполнять в обществе, состоит в том, чтобы эффективно нейтрализовать деструктивные тенденции чувственного влечения к удовольствиям".

В "Анне Карениной" осуждение чувственных радостей проходит красной нитью в истории несчастного романа Анны с Вронским и в неприятии чревоугодия и разгульной жизни Константином Лёвиным. Характерна сцена обеда в московском трактире Лёвина и Стивы Облонского. С самого начала Лёвин чувствовал там себя неуютно, тогда как Облонский наслаждался трактирной роскошью. В буфете он закусил водкой с рыбкой, а Лёвин отказался, потому что размалеванная француженка за стойкой была ему противна. Лёвин не смог заказать себе щи и кашу, и вынужден был следовать гастрономическим изыскам Облонского. Тот блаженствовал, "сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц, проглатывая их одну за другой" и вскидывая "влажные и блестящие глаза" то на Лёвина, то на обслуживающего их татарина. Леблан пишет, что Лёвин "ест, чтобы жить", а Облонский "живет, чтобы есть".

В "Анне Карениной" Толстой уже отчетливо проводит мысль, что обжорство тесно связано со сладострастием. Когда Облонский навестил имение Лёвина, он захватил с собой веселого толстяка, бонвивана и обжору Васеньку Весловского. Вместе с Лёвиным они отправились на охоту и заночевали в деревне; там Весловский и Облонский всю ночь развлекались с крестьянскими девушками. Утром Лёвин не мог до них добудиться и один ушел на охоту. Когда он голодный вернулся, то оказалось, что весь провиант съеден прожорливым Васенькой. Отношение Толстого к грешным радостям желудка и плоти, как пишет Леблан, достигает кульминации в беседе Лёвина с крестьянином Фёдором, который различает людей, живущих бескорыстно - "для души", для Бога, и тех, кто живет эгоистически - "для брюха". Слова эти содействовали духовному обращению Лёвина, обретение им веры в Бога.

Толстой тоже нашел свой путь к Богу. В "Исповеди" он описывает, как его мучили мысли о бессмысленности человеческого бытия. Перед лицом смерти прелести жизни кажутся жестокой и глупой шуткой. Он рассказывает восточную притчу. Путник, спасаясь от хищного зверя, пытался спрятаться в сухой колодец, но спускаясь, увидел на дне дракона. Он ухватился за ветви растущего в расщелинах колодца куста и держится на нем, а на дне колодца его поджидает дракон. Цепляясь за куст, он видит, как его ствол подтачивают две мыши. Скоро куст обломится, и он упадет в пасть дракона. Тут путник, находит на листьях куста капли меда и лижет их, зная, что погибнет. Этой гастрономической сценой, пишет Леблан, Толстой отрицает радости, которые прежде его утешали: "Толстой теперь находит, что две капли меда, которые раньше он считал для себя столь восхитительными и вкусными - любовь к семье и творчество, - утратили вкус, сладость ушла".

В "Крейцеровой сонате" отразилось разочарование Толстого в семейной жизни. Главный герой, Позднышев, развенчивает любовь, сводя ее к похоти, и видит в браке, способ легализации распутных интересов мужчин. Он считает, что сексуальные излишества причинно связаны с чревоугодием. Позднышев объясняет, что крестьянин ест соответственно своим физическим затратам, тогда как есть "мы, поедающие по два фунта мяса, дичи и всякие горячительные яства и напитки, - куда это идет? На чувственные эксцессы". Леблан заключает: "Эта прямая причинная связь между гастрономическими эксцессами и сексуальным возбуждением повторяется, когда Позднышев заявляет, что если бы он жил в условиях, нормальных для человека, "поглощающего пищи столько, сколько нужно для работы", он бы не влюбился и "и ничего бы этого не было".

Вера Толстого в причинную связь между чревоугодием и похотью привела к отказу от мясоедения. В вегетарианство его обратил Вильям Фрей, уроженец Эстонии, эмигрировавший в Америку, позже вернувшийся в Россию и посетивший в 1885 г. Ясную Поляну. В 1991 г. Толстой пишет эссе "Первая ступень", где объясняет, что есть мясо неправильно не только потому, что это жестоко по отношению к животным (он описывает впечатление от посещения бойни в Туле), но и потому, что мясоедение стимулирует чувственность. По мнению Толстого, любая вкусная пища может вызвать наслаждение. А это неизбежно приводит к похоти.

Леблан отмечает, что переход на вегетарианство, прошедший, по словам Толстого, безо всяких неудобств, совпал во времени с развитием у него хронического расстройства пищеварения, от чего он страдал всю последующую жизнь. Софья Андреевна была уверена, что эта "омерзительная" и "бессмысленная" диета подорвала здоровье мужа. По ее мнению, вегетарианская диета Льва Николаевича была недостаточно питательна и привела к быстрому ухудшению его здоровья. Толстой хотел питаться функционально, избегая удовольствий, но, по словам жены, "функциональная" диета оказалась дисфункциональной.

Леблан полагает, что исходя из того, что сейчас известно о вегетарианстве (не говоря о долгой жизни Толстого), опасения Софьи Андреевны были напрасными. Просто она отнесла вегетарианство к одной из эксцентричных идей мужа и надеялась, что оно будет отставлено. Здесь автор допускает ошибку, что, впрочем, простительно для литературоведа. Из дневников Софьи Андреевны ясно, что Толстой страдал от диспепсии, т.е. от изжоги, отрыжки и вздутия живота. Известно, что диспепсия обычно сопровождает депрессию, столь характерную для Толстого. Вдобавок, врачи нашли у него катар желудка, иными словами, гастрит (воспаление желудочной стенки). При диспепсии и гастрите, требуется щадящая диета, исключающая кислые, острые и жареные блюда и грубую пищу, раздражающую стенки желудка. В письме от 8/20 февраля 1894 г. голландскому студенту медику, Толстой рассказывает о своей диете:

"Мое питание состоит главным образом из горячей овсяной каши, которую я ем два раза в день с пшеничным хлебом (грехэмский хлеб). Кроме этого, за обедом я ем щи или картофельный суп, гречневую кашу или картофель, вареный или жаренный на подсолнечном или горчичном масле, и компот из чернослива и яблок. Обед, который я съедаю вместе с семьей, может быть заменен, как я это пробовал делать, одной овсяной кашей, которая составляет мою основную пищу. Здоровье мое не только не пострадало, но значительно улучшилось с тех пор, как я отказался от молока, масла и яиц, а также от сахара, чая и кофе".

Как видим, Толстой ел кислые щи, жареную картошку и кислые компоты (и еще любил соленые грузди, черный хлеб и кислый квас) - раздражающие желудок, и не ел продукты, содержащую незаменимые аминокислоты - не только мясо и рыбу, но молоко, яйца и бобовые. Такая диета, несмотря на заверения Толстого, не шла на пользу. Софья Андреевна грустно пишет 9 июня 1891 г.: "... мне радостно было бы видеть его здоровым - он портит себе желудок самой вредной (по словам доктора) едой. Мне радостно было бы видеть его художником - он пишет проповеди под видом статей. Мне радостно было бы видеть его нежным, участливым, дружным, - а он грубо чувствен и, помимо этого, равнодушен". Леблан отмечает, что Софья Андреевна считала пропаганду Толстым вегетарианства, целомудрия и братской любви, не просто вредной, а прямо лицемерной. Она не отказывала себе в удовольствии отмечать в дневнике случаи падения "святого" и "пророка" из Ясной Поляны.

Как утверждает Софья Андреевна, если бы читатели "Крейцеровой сонаты" "заглянули на минуту в ту любовную жизнь, которой живет Лёвочка, и при одной которой он бывает весел и добр, - то как свергли бы они свое божество с того пьедестала, на который его поставили!". Она сомневается в христианской любви супруга, равнодушного, по ее словам, к самым близким. Его лицемерие, как она пишет, касается и воздержания от чревоугодия. В дневнике Софьи Андреевны, приведены многочисленные примеры переедания мужа. Так 9 декабря 1901 г., он, едва оправившись от болей в желудке, снова впал в грех: "опять свои кишки раздражил, это уж чуть ли не в сотый раз повторяется одно и то же. Перед отъездом он с жадностью вдруг напустился сразу на вареники, виноград, грушу, шоколад. Было 6-го рождение Андрюши и всякие угощения. Теперь идет так: чуть поправится, все истратит невоздержанием в еде и движениях. Испугается, опять лечится; опять лучше, опять трата... так и идет правильным кругом".

Разумеется, признает Леблан, Софья Андреевна была предвзята. Ведь Толстого действительно глубоко огорчал разрыв между роскошью богатых и нищетой бедных в России. Его возмущала праздная, барская жизнь семьи Толстых, когда за столом в Ясной Поляне собирались родные, друзья и гости, развлекавшиеся обильным угощением и выпивкой. И этим социальным паразитам прислуживают "плохо одетые, голодные, слуги":

"Не обедал, - пишет Толстой в апреле 1910 г. - Мучительная тоска от сознания мерзости своей жизни среди работающих для того, чтобы еле-еле избавиться от холодной, голодной смерти, избавить себя и семью. Вчера жрут пятнадцать человек блины, человек пять, шесть семейных людей бегают, еле поспевая готовить, разносить жранье. Мучительно стыдно, ужасно".

Стыд Толстого за разрыв в жизненном уровне богатых и бедных, усугублялся сознанием, что сам он не чужд соблазнов чувственности и чревоугодия. Еще в 1908 г. он корит себя за то, что не может удержаться от питья излишнего количества кофе. В "тайном дневнике" 1908 г. он признает, что жена права, что он, под предлогом опрощения, ест спаржу. Леблан заключает:

"Хотя еде и секс, возможно, стали социально, морально и духовно "невкусны" для Толстого, свидетельство Софьи и собственные признания русского писателя позволяют считать, что эти объекты вожделения не потеряли чувственного очарования и физической привлекательности для старого апостола Ясной Поляны. "Вся жизнь есть борьба плоти с духом", - писал Толстой в 1895 г., - есть постепенное восторжествование духа над плотью". Однако этот экзистенциальный оптимизм умеряется менее пристрастным замечанием, высказанным им Горькому: "Мечется, буйствует плоть, дух же следует за ней беспомощно и жалко".

Заключение

В настоящей статье рассмотрены исследования американских русистов, посвященные причинам, приведшим к уходу Льва Николаевича Толстого из Ясной Поляны. Тема эта не является основной в североамериканском толстоведении и лишь пять работ - четыре монографии и статья, были выбраны для последующего анализа. Наиболее значительна книга "Лев Толстой" Симмонса (1946). Это не только первая научная монография о Толстом, написанная североамериканским ученым, но одна из лучших биографий Толстого. Книга представляет классический труд - простой и пропорциональный по форме, обширный и глубокий по содержанию. В биографии Толстого, написанной Симмонсом, можно найти объяснение причин ухода Толстого и обстоятельств, задержавших его в Ясной Поляне почти на 30 лет.

Остальные работы неоднозначны и, в большинстве своем, не без недостатков. Рут Бенсон в книге "Женщины у Толстого. Идеал и эротика" (1973) провела добросовестный анализ отношения к женщинам в произведениях Толстого; верно и заключение автора, что, согласно Толстому, половое влечение и духовная любовь не могут сочетаться в проявлении чувств к человеку. Вместе с тем, читая книгу Бенсон, трудно отделаться от впечатления, что перед тобой добротная кандидатская диссертация, переделанная в монографию.

Работы Эми Манделкер и Даниэля Ранкура-Лаферье весьма спорны. Манделкер в своей книге "Анна Каренина в рамке. Толстой, женский вопрос и викторианский роман" (1993) привлекла для анализа широкий набор культурологических, лингвистических и социологических подходов - постструктурализм, когнитивную семантику и теорию феминизма. С их помощью она взялась обосновать, что Толстой был не мизогинистом, а феминистом. Все же, несмотря на эрудицию и изобретательность автора, попытка превратить Толстого в феминиста выглядит неубедительной - ей противится фактический материал, известный о Толстом и его времени.

Книга Ранкура-Лаферье "Толстой на кушетке психоаналитика: мизогиния, мазохизм и ранняя утрата матери" (1998) страдает тем же недостатком, что и книга Манделкер, - несоответствием авторской теории и реальности. Ранкур-Лаферье переносит на Толстого психоаналитический портрет героя "Крейцеровой сонаты" Позднышева. В литературоведении отождествление литературного героя с автором считается грубой ошибкой (если это не автобиография). Кроме того, Толстой вовсе не похож на Позднышева: попав в сходную житейскую ситуацию (увлечение жены пианистом), он вел себя совершенно иначе. В то же время, использование психоанализа для изучения писателя и его литературных героев, несомненно, заслуживает внимания. Спустя 70 лет после пионерских работ Николая Евграфовича Осипова Ранкур-Лаферье возродил психоаналитический подход в изучении русской литературы.

Статья Рональда Леблана "Невкусные удовольствия: Толстой, еда и секс" (1993) интересна подходом - анализом отношения к радостям желудка и плоти в творчестве и жизни Толстого. Леблан показывает, что если молодой Толстой считал, что вкусная еда и секс дополняют друг друга, то с возрастом пришло в убеждение, что чревоугодие приводит к половому возбуждению, что, в итоге, привело Толстого к декларации аскетизма. Леблан отмечает, что Толстой так и не смог до конца жизни одержать победу духа над плотью. В дальнейшем, Леблан занялся изучением роли еды и секса в произведениях русских писателей XIX века и в 2009 г. опубликовал книгу "Славянские грехи плоти: Еда, секс и плотский аппетит в русском романе девятнадцатого века", где Толстой занимает видное место.

Говоря об основной тенденции изучения эволюции внутреннего мира Толстого в работах североамериканских авторов с середины ХХ по начало XIX века, нельзя не заметить перехода от общего к частному - от рассмотрения всего разнообразия жизни Толстого к специальным темам - от книги Симмонса к работам Ранкура-Лаферье и Леблана. Смещение вполне закономерное - ведь сложно дважды, тем более, трижды писать об одном и том. Ученый вынужден либо находить новую нишу для исследований, либо привлекать неизвестные ранее архивные материалы. Можно надеяться, что полные издания автобиографии С.А. Толстой на русском и английском, подготовленные к 100-летию смерти Толстого российскими и канадскими учеными, создадут новые возможности для изучения противоречивой личности великого писателя.

ПРИМЕЧАНИЯ

"Моя Жизнь" С.А. Толстой (ред. А.А. Донсков, перевод Дж. Вудсворта и А.А. Ключанского) должна выйти из печати в 2010 г. к 100-летию смерти Л.Н. Толстого.

Первый год брака Толстых трудно назвать идиллией: было взаимное разочарование и лишь постепенно супруги приспособились друг к другу.

Танеев женщинами не интересовался и не мог разделить увлечение С.А. Толстой.

Всероссийский Православный Синод засвидетельствовал, что Толстой сам отпал от Церкви и объявил, что "Церковь не считает его своим членом доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею". Вопреки распространенному мнению, Толстого анафеме не придавали.

Первой критической статьей о Толстом и его творчестве, написанной в Северной Америке, было эссе американского писателя Вильяма Ховелса "Толстой" (Howells W.D. Tolstoy // Howells W.D. My Literary Passions, Harper & Brothers Publishers, 1895, pp. 250-258).

Из дневника Толстого за 1884 г., 16 апреля.

Мизогиния - неприязненное и презрительное отношение к женщинам, женоненавистничество.

Когнитивная семантика - раздел лингвистики, изучающий значение слов и концепций в сознании человека.

Тропология - наука о тропах; см. тропы (^d).

Интертестуальность - общие свойства различных текстов, благодаря чему они явно или неявно ссылаются друг на друга.

Тропы (от греч. ?????? - поворот, оборот речи) - употребление слов в переносном значении, когда одни слова заменяются другими для усиления выразительности. К тропам относятся метафоры, гиперболы, синекдохи (иносказания) и т.д.

Фигуры речи - обороты речи, отступающие от разговорной нормы и применяемые для усиления выразительности языка.

Паспарту - картонная рамка или подклейка для рисунка, гравюры, фотографии. Изображение помещают на паспарту, остающиеся белые поля закрашивают или покрывают другим материалом и все это заключают в раму.

У литовцев-язычников, почитавших ужей, уж - символ весеннего обновления. Известна красивая сказка "Эгле - королева ужей".

Постструктурализм - культурно-философское течение Европы последней четверти ХХ века. Подобно структурализму, опирается на концепцию знака как единства означающего и означаемого, но обращает основное внимание на "внеструктурные" параметры - "изнанку" структуры.

Дж.С. Милл не только опубликовал книгу "О подчинении женщин" (1869), но впервые выступил в Британском парламенте с предложением дать женщинам избирательные права.

Моральный мазохизм - термин введен З. Фрейдом для обозначения психологических нарушений, включающих основанную на чувстве вины бессознательную потребность в наказании. Истоки мазохизма лежат в проблемах неразрешенной зависимости и в страхеостаться в одиночестве.

Здесь сказывается забвение своего прошлого. Еще в 1911 г. психиатр Н.Е. Осипов опубликовал статью "Психотерапия в литературных произведениях Л.Н. Толстого" (Психотерапия, 1911, N 1, с. 1-21) и следом за ней статью "Записки сумасшедшего" Л. Толстого" (Психотерапия. 1913, N 3, с. 141-158). Позже, уже в эмиграции, он опубликовал статью "Воспоминания Толстого о детстве. Вклад в теорию либидо 3. Фрейда" (Ossipow N. Tolstois Kindheitserinnerungen: Ein Beitrag zu Freuds Libidotheorie. Leipzig: Internationaler Psychoanalitisher Verlag, 1923). В РГАЛИ хранится текст его замечательного доклада "Гений и невроз у Льва Толстого: Доклад, прочитанный в Об-ве русских врачей в Чехословакии 16 окт. 1928 г.".

В реальной жизни дядю Ерошку звали дядя Епишка. Толстой снимал у его брата жилье в Старогладовской станице.

Думаю, что Леблан написал эти слова не без иронии. Слуги Толстых отнюдь не голодали, прислуживали в костюмах и белых перчатках, жили лучше многих крестьян и не оставили своих "угнетателей" после революции.

Кандидатская диссертация в России соответствует тезисам доктора философии (Doctor of Philosophy, Ph.D.) на Западе.

ССЫЛКИ

Zane J.P. (ed.) The top ten. Writers pick their favourite books. W.W. Norton & Co. 2007.

Burt D.S. The Literary 100: A Ranking of the Most Influential Novelists, Playwrights, and Poets of All Time. Checkmark Books/Facts On File, Inc.: New York, 2001.

Simmons E.J. Leo Tolstoy. Boston: Little Brown, 1946.

Gibian G. Tolstoy and Shakespear. The Hague: Mouton & Co., 1957.

Steiner G. Tolstoy or Dostoevsky: An Essay in Old Criticism. New York: Alfred A. Knopf, 1959.

Matlaw R.E. (ed.) Tolstoy: A Collection of Critical Essays. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1967

Simmons E.J. Introduction to Tolstoy's Writings. The University of Chicago Press, 1968.

Benson R.C. Women in Tolstoy: The Ideal and the Erotic. Urbana: University of Illinois Press, 1973.

Wasiolek E. Tolstoy's major fiction. Chicago: The University of Chicago Press, 1978.

Edwards A. Sonya: The Life of Countess Tolstoy. New York: Simon & Schuster, 1981.

Wasiolek E. (ed.) Critical Essays on Tolstoy.

Bloom (ed.) Leo Tolstoy. New York: Chelsea House Publishers, 1986.

Row W.W. Leo Tolstoy. Boston: Twayne Publishers, 1986.

Gustafson R.F. Leo Tolstoy: Resident and Stranger: A Study in Fiction and Theology. 1986.

Morson G.S. Hidden in Plain View: Narrative and Creative Potentials in "War and Peace". Stanford, CA: Stanford University Press, 1987.

Smoluchowski L. Lev and Sonya: The Story of the Tolstoy Marriage. New York: Putnam's Sons, 1987.

Donskov A. Essays on L.N. Tolstoj's dramatic art. (Opera slavica, Neue Folge: Band 8). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1988.

McLean H. (ed.) In the Shade of the Giant: Essays on Tolstoy. Berkeley: University of California Press, 1989.

Parini J. The last station. A novel of Tolstoy's last year. Henry Holt & Company, 1990.

Williams G. The influence of Tolstoy on readers of his work. Lewiston, New York: Edwin Mellon Press, 1990.

Šilbajoris R. Tolstoy's aesthetics and his art. Columbus, Ohio: Slavica Publishers, 1990.

Turner C.J.G. A Karenina Companion. Waterloo, Ont.: Wilfrid Laurier University Press, 1993.

Orwin D.T. Tolstoy's art and thought, 1847-1880. Princeton: Princeton University Press, 1993.

Mandelker A. Framing Anna Karenina. Tolstoy, the woman question, and the Victorian novel. Columbus: Ohio State University, 1993.

Rancour-LaferriХre D. Tolstoy's Pierre Bezukhov A Psychoanalytic Study. London: Bristol Classical Press, 1993.

Shirer W.L. Love and Hatred: The Tormented Marriage of Leo and Sonya Tolstoy. New York: Simon & Schuster, 1994.

Morson C.S. Narrative and freedom: The shadows of time. New Haven, CT: Yale University Press, 1994.

Bloom H. The Western Canon: The Books and School of the Ages. New York: Harcourt Brace, 1994.

Donskov A. and Woodsworth J., Eds. Lev Tolstoy and the Concept of Brotherhood. Ottawa: Legas, 1996.

Feuer K.B. Tolstoy and the Genesis of War and Peace, ed. Robin Feuer Miller and Donna Tussing Orwin, Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1996.

Chapman L.F. Leo Tolstoy. Mankato, MN: Creative Editons, 1997.

Rancour-LaferriХre D. Tolstoy on the couch: Misogyny, masochism and the absent mother. New York: NY University Press, 1998.

Thompson E.M. Imperial Knowledge: Russian Literature and Colonialism. Westport, CT: Greenwood Press, 2000.

Orwin D.T. (ed.) The Cambridge. Companion to Tolstoy. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2002.

Knapp L., Mandelker A. Approaches to Teaching Anna Karenina. Modern Language Association of America, 2003.

Донсков А.А. (ред) Л.Н. Толстой и Н.Н. Страхов. Полное собрание переписки. Т. I и II. / Donskov A.A. (ed.). L.N. Tolstoy and N.N. Strakhov. Complete correspondence. Vol. I and II. Ottawa: Slavic Research Group at the University of Ottawa and State L.N. Tolstoy Museum, Moscow.

Donskov A. Leo Tolstoy and the Canadian Doukhobors: an historic relationship. Ottawa: Carleton University Centre for Research on Canadian-Russian Relations, 2005.

Orwin D.T. Consequences of consciousness: Turgenev, Dostoevsky, and Tolstoy. Stanford: Stanford University Press, 2007.

Morson G.S. "Anna Karenina" in our time: Seeing more wisely. Yale: University Press, New Haven, CT and London, 2007.

Rancour-LaferriХre D. Tolstoy's Quest for God. Transaction Publishers, New Brunswick (U.S.A.), London (U.K.), 2007

Donskov A. Leo Tolstoy and Nikolaj Strakhov. FA personal and literary dialog. Ottawa: Slavic Research Group of University of Ottawa, 2008.

LeBlanc R.D. Slavic sins of the flesh: food, sex, and carnal appetite in nineteenth-century Russian fiction. Durham, NH: University of New Hampshire Press, Hanover, NH: University Press of New England, 2009.

Гибиан Д. Толстой с американской точки зрения 1990-х гг.: семь категорий // Яснополянский сборник 2004. Тула: Издательский дом "Ясная Поляна", 2004, с. 221-230.

Meyers J. Leo Tolstoy: resident and stranger // National Review, July 31, 1987.

Simmons E.J. Leo Tolstoy. 2 vols. Second Edition New York: , 1960.

Gibian G. Tolstoy and Shakespear. Folcroft, Pa: Folcroft Library Editions, repr.1974, c. 1957.

Steiner G. Tolstoy or Dostoevsky: An Essay in Old Criticism. Second Edition, Harcourt Brace, 1996.

Wasiolek E. Tolstoy's major fiction. Paperback. Chicago: University of Chicago Press, 1997.

Густафсон Р.Ф. Обитатель и чужак: Теология и художественное творчество Льва Толстого. / Пер. Т.Бузиной - СПб: Академический проект, 2003.

Орвин Д.Т. Искусство и мысль Толстого. 1847-1880. СПб: Академический проект, 2006.

Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ. М.: Ладомир, 2004.

The Over-Examined Life: New Perspectives on Tolstoy. Conference abstracts. Harvard University, April 19-20, 2002.

Толстая С.А.Письмо Толстому Л. Н. [3 февраля 1882 г.] // Толстая С. А. Письма к Л. Н. Толстому / Ред. и примеч. А.И. Толстой и П.С. Попова. М., Л.: Academia, 1936, с. 172-174.

Дневники С.А. Толстой. 1860--1891. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1928, с. 130.

Библиотечно-библиографическая классификация: Табл. для науч. б-к: Вып. 20: Ш Филологические науки. Художественная литература. М., 1963

Лотман Ю.М. О содержании и структуре понятия "художественная литература" // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. Таллинн, 1992, с. 203-216.

Simmons E.J. Leo Tolstoy. Second edition, vol. I, New York: Vintage Books, p. 331.

Ibid., p. 355.

Ibid., p. 362.

Ibid., pp. 358-359.

Simmons E.J. Leo Tolstoy. Second edition, vol. II, New York: Vintage Books, p. 133.

Ibid., p. 135.

Ibid., p. 503.

Ibid., p. 506.

Ibid., p. 22.

Ibid., p. 40.

Ibid., p. 61.

Ibid., pp. 80-81.

Ibid., p. 82-83.

Ibid., p. 132.

Ibid., p. 226.

Ibid., p. 430.

Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский. Жизнь и творчество. Т. 1-2. СПб., 1901-1902

Алданов М.А. Загадка Толстого. Берлин: Изд-во И.П. Ладыжникова, 1923.

Poggioli R. A Portrait of Tolstoy as Alceste // Renato Paggioli, ed. The Phoenix and The Spider: A Book of Essays about Some Russian Writers and Their View of the Self, Harvard University Press, 1957, pp. 49-108.

Benson R.C. Women in Tolstoy.., pp. 14-15.

Poggioli R. The Phoenix and The Spider, p. 70.

Benson R.C. Women in Tolstoy.., p. 111.

Benson R.C. Women in Tolstoy.., p. 113.

Sukhotin T.L. The Tolstoy Home: Diaries. New York: Columbia University Press, 1951// Benson R.C. Women in Tolstoy.., p. 113.

Mandelker A. Framing Anna Karenina. Tolstoy, the woman question, and the Victorian novel. Columbus: Ohio State University, 1993, p. 18.

Ibid., p. 19.

Толстой Л.Н. Так что же нам делать? // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 томах. Т. 16. М.: Художественная литература, 1983, с. 393.

Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 томах. Т. 21. М.: Художественная литература, 1984, с. 516.

Толстой Л.Н. Так что же нам делать? // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 томах. Т. 16. С. 390-391.

Rancour-LaferriХre D. Tolstoy on the couch: Misogyny, masochism and the absent mother. New York: New York University Press, 1993.

Ibid., p. 8.

Ibid., p. 31.

Ibid., p. 60; Толстой Л.Н. Крейцерова соната // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 томах. Т. 12., С. 130.

Ibid., p. 61.

Ibid., p. 82.

Ibid., p. 202.

Zelitch S. Tolstoy on the Couch: Misogyny, Masochism and the Absent Mother. By Daniel Rancour-Laferriere. New York: NY University Press, 1998 // Journal of Applied Psychoanalytic Studies, 2001, vol. 3, No. 1, p. 63.

Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ. М.: Ладомир, 2004.

Ранкур-Лаферьер Д. Рабская душа России. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1996.

Rancour-LaferriХre D. The slave soul of Russia: Moral masochism and the cult of suffering. New York: NY University Press, 1995, pp. 116-121.

Rancour-LaferriХre D. Tolstoy on the couch... P. 149.

LeBlanc R.D. Slavic sins of the flesh... P. 3.

LeBlanc R.D. Unpalatable Pleasures: Tolstoy, Food, and Sex. Tolstoy Studies Journal, 1993, vol. VI, pp. 1-32.

Толстой Л.Н. Казаки // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 томах. Т. 12. М.: Художественная литература, 1982, с. 197.

LeBlanc R.D. Unpalatable Pleasures ... P. 6.

Ibid., p. 8.

Ibid., p.11.

Ibid., p.18.

Толстой Л.Н. Крейцерова соната // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 томах. Т. 3. М.: Художественная литература, 1979, с. 140.

LeBlanc R.D. Unpalatable Pleasures ... P. 20.

Толстой Л.Н. Письма 1894 // Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Юбилейное издание (1828-1928). Т. 67. М.; Л.: Гос. изд-во, 1955, с. 32.

Толстая С.А. Дневники, 1862-1900 // Толстая С. А. Дневники: В 2 т. М.: Худож. лит., 1978. Т. 1, с. 192-193.

Там же. С. 163.

Толстая С.А. Дневники, 1901-1910 // Толстая С. А. Дневники: В 2 т. М.: Худож. лит., 1978. Т. 2, с. 30.

С. 375.

LeBlanc R.D. Unpalatable Pleasures ... P. 28.

Комментарии: 4, последний от 24/12/2010.
Размещен: 10/10/2009, изменен: 10/10/2009. 132k. Статистика.
Статья: Критика

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"

Резников Кирилл Юрьевич Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. I. Литературоведы Сша и Канады об уходе Толстого из Ясной Поляны

Резников Кирилл Юрьевич
Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. I. Литературоведы Сша и Канады об уходе Толстого из Ясной Поляны