Мой отец работал в Министерстве обороны. Он не был военным офицером, скорее, он был инженерным офицером как бывший выпускник инженерного ВУЗа. Очень много времени проводил в командировках. Не только в пределах СССР, но и за его пределами. Часто летал в страны Варшавского договора. С маршалом авиации Евгением Яковлевичем Савицким. Отцом космонавтки Светланы Савицкой. Евгений Яковлевич любил моего отца и постоянно брал его с собой в разные поездки.
Шел 1985 год. Михаил Сергеевич Горбачёв развернул антиалкогольную компанию. Были приняты постановления ЦК КПСС "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма" и Совета Министров СССР "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения", которыми предписывалось всем партийным, административным и правоохранительным органам решительно и повсеместно усилить борьбу с пьянством и алкоголизмом.
Нет, мой отец не был закоренелым алкоголиком. Но он любил шумные компании, любил пропустить рюмочку, попеть, посмеяться, потанцевать. Поэтому косвенно закон о преодолении пьянства и алкоголизма касался и его. Особенно если учесть, что он был на боевом посту.
В эти годы они с Савицким отправились из Чкаловского в поездку. По странам Варшавского договора. Не только они, понятно. При Савицком была целая свита.
После всех дневных дел в Будапеште отец переоделся в алый спортивный костюм и решил немного расслабиться, пригласив двух товарищей-сослуживцев на коньяк. Через минут двадцать один из сослуживцев отлучился.... Потом появился разъяренный Савицкий. И тут же моего отца отправили обратно. В Москву. В Москве моментально устроили суд чести и с треском выгнали из Министерства обороны. Ну а должность отца потом занял тот самый сослуживец. Который отлучился во время расслабления.
Папа сильно переживал о случившемся. Надо отметить, он был человеком редкой, прекрасной души. Глубоко чувствующий, отзывчивый, добрый и честный. Единственное - он очень любил праздники, развлечения и культуру с искусством. Ну и еще шахматы. А пел так вообще чудесно, всем сердцем. Заслушаться можно было. Любили его абсолютно все. И мужчины, и женщины. За красоту и внешнюю, и внутреннюю.
Так вот - он крайне сильно переживал. И увольнение с судом чести. И еще муки любовные. Потому как случилось ему и полюбить примерно в это же время одну женщину.
Без работы он не остался. Друзей было так много, что директор завода, находящегося через дорогу напротив дома, тут же предложил ему место.
Но стресс дал о себе знать. В организме начала расти раковая опухоль. И никакие операции с процедурами не смогли остановить тот процесс. Отец буквально таял на глазах. Сохраняя при этом всю широту своей души, веселый норов, деловитость и оптимизм. Только боли в спине изнуряли его. И он всё ждал, когда появлюсь я и сделаю ему массаж. Уверял, что после этого боли уходили совсем на два-три часа.
Рядом с его диваном на стуле стоял телефон. Звонить начинали с шести утра. Из разных городов Союза. А он четким голосом на всю квартиру раздавал ценные указания. Как же сердилась я тогда на него, что не даёт мне спать. И чего бы только ни отдала потом, чтобы слышать его голос бесконечно, пусть в любое самое неудобное для меня время.
Перед его последним Новым Годом его отпустили из госпиталя домой. Лечащий врач предупредил нас с мамой - это его последний Новый Год. От директора завода принесли ёлку. Громадную, под самый потолок, пушистую. Я нарядила ёлку разноцветными гирляндами и стеклянными игрушками, доставшимися от моей бабушки. В квартире сразу стало празднично, запахло свежестью, лесом. Отец лежал на диване рядом с ёлкой. Он попросил белую рубашку, аккуратно побрился. И мы пили коньяк. На Новый Год. По чуть-чуть. Он, мама и я. Четвертого февраля моего отца не стало. Я потеряла память на несколько дней. Никого не узнавала и совсем не могла плакать. И всё слушала песни. Те, что слушаю всю свою жизнь. Они меня и спасли.
Мама не знала, что делать. Поэтому действовали спонтанно. Поехали на Кунцевское кладбище, где покоятся все предки моего отца. Не успели войти в ворота, а навстречу нам идет такой ладный красавец. Идет и широко улыбается, разглядывая нас. Лицо прекрасное, мужественное и молодое. А сам весь седой. Это был Георгий Никитович Коваленко. На тот момент мастер Кунцевского кладбища. Кремлевский землекоп. Впоследствии ставший моим очень и очень любимым человеком и близким другом.
Он объяснил, что нужно делать, какое разрешение получить. Отец был захоронен в отдельной могиле. Ну а я влюбилась в Жору...
Когда-то мой отец ответил на мою реплику - как ты смог полюбить другую женщину? Не маму!
Он сказал - любовь часто не имеет логики, когда-нибудь ты поймешь меня.
Я влюблялась в жизни несколько раз. И любила. И люблю до сих пор. Все, кого я когда-то любила, так и остались со мной. В моём сердце. Да, любовь не имеет логики. И еще знаю теперь - любовь не имеет и возраста.
Так вот - я полюбила Жору трепетно и нежно. Наверное, почти так, как любила своего отца. Только романтичнее. Мне было тогда 23 года, ему 41. Любовь с моей стороны была невероятной силы и очень возвышенной, чистой. Между нами не было ничего плотского. Это было просто громадное притяжение душ. Такой силы, что, казалось, искры полетят в разные стороны и вспыхнут пламенем до небес. Думаю, для него было сложно иметь отношения со мной. Он понимал, что я как ребенок. Наверняка не представлял - как и с какой стороны подойти ко мне.
Каждую субботу я ехала на кладбище. Заходила в контору, приоткрывала пошире незакрытую наглухо дверь его кабинета. Обычно по утрам он был в кабинете. Читал газеты, отвечал на звонки, принимал посетителей. И так вот и стояла в дверях. Смотря на него во все глаза. Он знал, что я здесь. Сворачивал газету и тоже смотрел на меня. Тоже во все глаза. Молча. Минут пять, а то и десять мы просто смотрели друг на друга. В тишине. Потом он говорил - ну, пойдем, прогуляемся. И мы шли гулять по кладбищу. Неспешно беседуя. Ни о чем. И обо всё одновременно. Ведь можно самыми обычными словами, рассуждая об обыденном, говорить о Любви. И я постоянно рассказывала ему про Борю, про концерты и новые песни. Жора слушал и произносил каждый раз - ну кто же не знает ГребЕнщикова (так делал ударение в фамилии), все знают - и его, и его песни.
Я была очень худой, высокой. Вся в светлом. В светлых вельветовых джинсах, в белой пуховой куртке. Жора был необыкновенно хорош собой. И рядом с ним я чувствовала себя спокойно и уверенно. То была первая зима без моего отца. После наших прогулок я отправлялась грести снег на подступах к могиле. И в голову приходили разные строки. Для моего отца.
Потом пришла весна. Мы часто приезжали и с мамой. Сажали цветы. Жора приходил с ведрами. Приносил воду для цветов. Потом провел трубу. Водопроводную. Поближе к могиле.
Летом он сказал - поедем на пляж.
А я смутилась. Начала думать - у меня нет хорошего купальника. Да и не только в купальнике было дело. Просто я смутилась.
Жора, наверное, подумал, что он мне не нравится. В итоге познакомился с другой девушкой. И женился на ней. Но, как ни странно, наши встречи остались прежними. И по-прежнему очень теплыми и трепетными.
Вчера закончила записывать на этом месте. А утром подумала - до чего же бывают хаотичны наши жизни. И чем только они ни наполнены - и хорошим, и не очень.
Отношения Жоры с первой женой, с которой он прожил более двадцати лет, закончились. В новом браке родился сын Саша. А сын от старшего брака Сережа был найден мертвым. На скамейке в парке. Он умер от передозировки наркотиками ....
Георгий Никитович очень сильно переживал по поводу смерти сына. Вскоре он заболел. Раком.
В то время я уже жила вне пределов России, но регулярно приезжала домой (надо сказать - я приезжала не только ради него, но и еще ради одного любимого мною человека, ну и ради моих родственников и друзей тоже, и чтобы повидать дорогие моему сердцу места).
Приехав, прямо с утра, заводила машину и ехала на кладбище. Повидаться с Жорой. Находила его то на Кунцевском, то на Троекуровском. Он тут же оставлял все дела, чтобы погулять со мной по аллеям среди памятников. Он говорил - ничего, я поправлюсь. Непременно поправлюсь. Сашку растить надо. На хоккей его записал.
Мы никогда не обнимались с ним и не целовались. Хоть знали друг друга много лет. И, вне всякого сомнения, мы любили друг друга. Тогда я не знала, что вижу его в последний раз. И почему-то я обняла его и поцеловала. Впервые. Прямо на кладбище. В тот раз нашла его на Троекуровском. Он отправил каких-то важных людей в строгих костюмах и в черных мерседесах подождать. Сказав - мне некогда сейчас, ко мне человек приехал. Он был несказанно рад мне и моему всегдашнему сувениру для него - флакону Eternity. Это была наша последняя встреча. Потом его вскоре не стало....
По-прежнему, каждый раз появляясь в Москве, я навещаю его. На кладбище. На Кунцевском. Он покоится неподалеку от матери Ельцина. Улыбается широкой улыбкой с черного гранита. Белоснежными зубами. А я смотрю на него и тоже улыбаюсь и еще глажу его по вихрам, на памятнике. И вспоминаю, как когда-то он улыбался улыбкой полной золотых зубов. Потому что так было по фене. А потом сменил зубы на белую керамику.
Рассказывать о том, что он был еще и Кремлевским землекопом и всё Политбюро в гробу видел и что Брежнева не ронял в могилу под бой курантов, наверное, не стоит. Об этом есть несколько газетных интервью с ним. Мне хотелось только донести, каким теплым и прекрасным человеком он был. Несмотря на то, что, конечно, не был идеальным. Как и все мы. И я по-прежнему очень люблю его и вспоминаю. Я люблю всех, кто однажды прошел через моё сердце. По-прежнему, несу их в себе.
И жизнь удивительна, волшебна. Не бывает случайных встреч в ней. Особенно таких.
Ну а наш любимый ГребЕнщиков, к счастью, всё поёт. И он тоже не случаен. Он со мной с ранней юности.
А Жора всю жизнь верил, что стоит у врат, ведущих в мир иной, помогая попасть туда умершим. И он надеялся, что после смерти попадет сразу в Рай. Потому как, тем, кто работает на кладбище, прощаются все грехи. Лично я ничего не знаю об этом. Я думаю - наши души бессмертны, а, значит, мы еще обязательно встретимся... А жизнь нельзя назвать черной или белой. Она такая, какая есть.
(Кстати (или некстати), Евгений Яковлевич Савицкий впоследствии переживал о случившемся с моим отцом. Он ушел в мир иной через год после папиной смерти.)
Вспомнила, уже дописав, как Жора всё говорил мне - для жизни не так много и нужно: кров, пропитание и любимые люди.