Аннотация: Совсем не реалистическая история о нарушении порядка наследования в одном из далеких миров.
Говорят, когда Средний бросил Старшего умирать в пустыне, он оставил брату три кристалла соли.
- Если будешь долго смотреть на них, увидишь лед.
Конечно, в здравом уме розовую соль со льдом не перепутать. Но рассудок Старшего мутился давно, и уж тем более не сохранишь мысли ясными на такой жаре, да еще на пороге смерти.
Не будь тот болен, не ослабей еще прежде, Средний никогда не посягнул бы на трон. Но все как будто бы подстрекало его нарушить порядок наследования. И особенно - тот факт, что сам-то он стал первым из детей, чьи способности пробудились сполна.
Избавившись от Старшего, он вернулся, но правды, конечно, не сообщил. Совсем другую весть принес Средний: что наследник в своем безумии нас покинул. Отправился в дальнее странствие, а куда - не сказал. Мало ли путей, мало ли других миров? Все они Старшему были доступны. Пожелай только, а там странствуй до старости.
Отец, конечно, горевал страшно. Горе это сточило его за год. Дольше, чем готов был терпеть Средний, и все-таки тот ждал. Ведь теперь именно он стал наследником.
Иногда он вспоминал кристаллы соли, которые дал на прощание Старшему. Кристаллы эти, крупные, с яйцо величиной, были добыты в Отцовских шахтах, что кормили всех нас. Какая же хорошая вышла шутка, думал он и смеялся: на обеде и посреди праздника, на просторной площади и наедине с новой женой. Но в нем, Среднем, никто не подозревал безумия. Все знали, как он по жизни легок и весел, и что дар этой жизни ценит превыше всего. Такой с ума не сойдет никогда.
Сразу после погребения Отца Средний закрыл наш мир, Лебет, от других. Именно такой была его способность: он умел разделять и умел запирать, создавать двери в пространстве. Так он замкнул Старшего в бесконечности дальних песков - и так отгородил нас от любого, кто дерзнул бы пойти на Лебет.
К счастью, мы давно не привечали гостей и перемены почти не заметили. Средний же знал, что мир его зелен и изобилен, и изоляции ничуть не боялся. А за смерть брата совсем себя не корил.
Не знал он одного только. Что Младшая ему не поверила.
Сестра, конечно, со Средним не ладила никогда; с самого детства почти. И уж она-то умела преодолевать любые преграды. Эта, неполная пока, способность ей и помогла.
Отправившись на поиски Старшего, она бродила долго. Из одного мира в другой, сбила себе, должно быть, все ноги. Но она была известной чудачкой, и ее отсутствие в пределах Лебет мало кто замечал. И до того случалось ей пропадать.
Семейное упрямство тоже помогло Младшей - не сдаться. Может, и было ей трудно, и все-таки она отыскала ту дверь. А потом отперла.
Наверное, в первый момент ее одурманило жаром. Младшая была все же слабей, чем казалась себе. И уж точно не чаяла она за дверью увидеть того, что увидела.
Сияющую стеклянную даль.
Старший ведь был архитектором. Каждый из детей Отца что-то умел, и он любил строить превыше всего. Но, оставленный среди пустыни, раненный в самое сердце, что мог он создать? Из материала, который так ненадежен? Оказалось, вовсе не мало.
Боль и возмущение подарили Старшему новые умения. А может, палящее солнце перекроило его. Растопленный песок застыл стеклом, и Младшая долго, должно быть, шла через эту блестящую, слепящую гладь, на которой так легко оскользнуться. Падала ли она? Ведь гнев всегда делал ее неосторожной.
Но она все же дошла - до затейливой многоярусной башни, которую Старший возвел посреди своего стеклянного озера и не успел завершить. Там, внутри, его и нашла: на вздыбившемся полу, с тремя кристаллами соли, ровным рядом лежащими подле. Бездыханного.
Однако, едва ступив под прозрачные своды, Младшая слышала эхо последнего вздоха. А потому спасла брата, спасла от самой границы погибели.
- Беда-то какая. Это же экая неприятность, - шептала она, а потом гладила, гладила Старшего по белым от солнца волосам, пока тот не очнулся.
Как было, ей, наверное, больно видеть его таким, полуобморочным. Как сверкали, должно быть, ее фиалковые глаза: зрячий и наполовину слепой. Но она, как всегда, справилась и Старшего выходила.
Однако причины, по которой тот обратил в стекло весь песок, насколько хватало взгляда, вокруг, не ведала. И едва воссияла в Старшем искра сознания, поняла: он уже не тот, что прежде.
По рассказам, когда законный наследник вернулся в Лебет, Средний был занят обедом.
Он любил ведь поесть. Не один, конечно, а с женой и друзьями - те стали именоваться теперь приближенными. Стол, разумеется, собрал богатый. И не где-то, а в новом парадном здании, которое Старший сто лет назад построил в подарок Отцу.
Реши он обедать в старом дворце, может, все обернулось бы по-иному. Но Средний всегда предпочитал самое лучшее.
Едва Старший шагнул в наш мир, просто-напросто сменив на не виденной прежде двери замки, он понял: брат и враг пирует в доме, где каждый уголок - его, Старшего, мыслей кровь. Его намерений суть. Конечно он сумел сделать это место ловушкой.
Закрыл все выходы.
Окна тоже - как бельмами, их затянуло новым, толстым слоем стекла. Не такого уж и хорошего, но Старший ведь и не напоказ делал.
Но главное - как водой, он горячим, жидким стеклом затопил помещения. Из пустыни Старший привел с собой много песка.
Вроде бы кто-то заглядывал потом внутрь, сквозь эти помутневшие окна, и видел, что внутри больше нет комнат: один лишь сплошной монолит.
Что мог успеть сделать Средний? Который умел закрывать двери, но никогда - отпирать те, что уже заперты? Мог обратить любое место в тюрьму, но искусством побега, увы, не владел?
И все же не так просто убить одного из детей. Средний не мог взять верх над вышедшим из-под контроля пространством - а потому совершил то единственное, что оставалось: разъял пространство надвое. Чтобы освободиться.
К сожалению, сделал это он неумело. Неудивительно: ведь так торопился. Поэтому встал посреди опустевшей столичной площади не целый, а тоже разъятый, расколотый.
Так они и стояли: воплощенные свет и тьма. Выцветший среди песков Старший и Средний, весь кровь, дубленая кожа одежд и черные кудри.
А потом Средний упал, конечно, прямо под ноги Старшему.
Говорят, тот плакал над телом брата. Но плакал не из запоздалого сожаления.
- Почему? - упрекал он распростершийся труп, и кристаллы розовой соли в его пальцах рассыпались, наконец, крошевом. - Почему ты солгал мне? Как ни смотрю на них, льда все не вижу.
Соль, чудесная соль, достоянье Лебет. Плоть от плоти нашего мира.
Я иду по дну того, что было некогда морем. Вокруг - неслыханный красный простор. Отец мог бы гордиться залежами такой чистой, такой крепкой соли. Сколько же ее подо мной? Лучше не знать. Тем более, уже близко берег. Не так много времени для пустых размышлений.
Вот набережная, а вот и дома. Как же здесь все изменилось!
По слухам, в городах, что лежат дальше, не спастись от дождей, но столица вся будто бы ссохлась. На горизонте вздымается прозрачная, тонкая перегородка, закрывшая воздушным массам дорогу. Она такая тут не одна - целый под стеклянным куполом лабиринт.
Все это - работа Старшего.
Ступив на землю, в которой ему было отказано, встретившись со Средним и того превзойдя, он решил, что обязан приумножить родовые богатства. Думал ли в тот момент, что должно печься о подданных? Едва ли. Месяцы агонии среди пустыни лишили Старшего остатков рассудка.
И все же, пусть даже безумный, забывший о благе народа, он мучился.
Подданные шептались: он втайне горюет о Среднем, потому что знает, тот был правителем куда лучшим. Оплакивает запоздало Отца - и, следом, чувствует тяжкий долг: стать достойным преемником. И как же в глубине души скорбит он о Младшей! Потому что та спасла брата, но отказалась вернуться в Лебет.
Старший ведь никогда, на самом деле, не желал править. Нежелание это, пролегшее трещиной между долгом и свободой воли, начало разрушать брата еще давно.
Смогу ли я уговорить его сложить эту непосильную ношу? Перестать, пока не поздно, перекраивать тело Лебет? Не знаю. С его-то чувством ответственности?
Но кому, как не мне.
Важные новости всегда опаздывают. Из четверых детей я самый младший, и слишком давно не был дома. Способность же мне досталась самая незначительная.