К вечеру началась метель, и давящие боли усилились. Они пробирались из груди между лопаток, отдавали в руку и шею. Когда в глазах внезапно потемнело, Варди резко крутанул руль, остановил грузовичок, негнущимися пальцами дернул ручку и, не удержавшись на ватных ногах, вывалился в снег. Не надо было, что ли, самому машину-то грузить, но напарник Гудбранд слег с радикулитом...
- Ай! Эй, мужчина, что с вами? Вам плохо? Ой, мамочки! Я сейчас, сейчас!
- Н-н-н... - судорожно выдохнул Варди. Челюсти свело судорогой. От резкой боли захлестнула паника, не дающая сосредоточиться.
Его осторожно перевернули навзничь.
- Н-н-не трогайте меня...
- Я знаю, я видела как надо, я сейчас, сейчас!
Звуки чужого голоса потонули в забивавшем уши монотонном писке, а потом ему стали что-то впихивать в рот. Сначала сладковатое, похоже, нитроглицерин, а потом таблетку аспирина. Почувствовав привычную кислятину, Варди немного успокоился, задышал ровнее и смог, наконец, синтезировать немного морфина. Кажется, обошлось - в прошлый раз было гораздо хуже. Боль уходила, теперь он смог уменьшить и частоту сердечных сокращений.
- Я сейчас скорую вызову! - послышался все тот же озабоченно суетливый звонкий голосок.
Дрожащей рукой Варди протер мокрые от растаявшего снега глаза. Перед ним стояла хорошенькая молодая женщина в наброшенной на плечи светлой шубке и большой пушистой шапке. Он сунул в рот пригоршню снега, избавиться от кислого привкуса, и встал.
- Ай, что вы делаете? Вам нельзя! - всполошилась женщина, округлив красивые светло-зеленые глаза.
- Спасибо, все хорошо.
- Хоть чаю выпейте, с сахаром! - она махнула рукой на распахнутую дверь - дышащий паром, прямоугольник теплого света. Оказывается, он вывалился из машины прямо около крыльца ее домика.
Женщину звали Хельгой, жила она одна, с пятилетней дочкой. Сначала малышка только молча и испуганно таращила светло-зеленые глазенки из-за двери. Варди благодарно пил чай с четырьмя ложечками сахара и улыбался девочке. Осмелев, та кокетливо вышла в гостиную - не иначе как показать гостю бело-серебристое платьице и блестящую волшебную палочку. "Игрушечная", - пригляделся Варди.
Квартира была уютная, чистенькая, множество полочек и столиков заставлены дорогими безделушками, плюшевыми игрушками, стены увешаны картинами, фарфоровыми тарелочками и вязаными ковриками. Одним словом, "холостяцкая квартира наоборот" - женский дом без мужчин. Как вкусненький и свежий шоколадный тортик... на завтрак, обед и ужин.
Варди посмотрел на часы, торопливо допил чай.
Хельга сидела за столом, сложив пухлые белые руки на чистенькой скатерти и беспрерывно разговаривала.
- Моя Уна все время играет в волшебниц! Нет, вы не представляете, все время играет и играет - ни кукол, ничего такого не надо, только все мечтает какое-нибудь волшебство сотворить! Ах, как это было бы чудесно, правда?
- Да, наверное, - Варди снова посмотрел на часы. - Спасибо вам большое, и за лекарство, и за чай. Мне пора, клиенты ждут.
- А вы кем работаете? - с любопытством спросила женщина.
- Я курьер, - коротко ответил он и из вежливости тоже спросил. - А вы, наверное, врач? Как ловко мне пихнули таблетки.
- Нет, - засмеялась Хельга, засияв от нехитрого комплимента, - я швея, я просто много смотрю телевизор. А что возите?
- Телевизоры, - невольно улыбнулся и Варди.
- А по телевизору часто показывают волшебниц! - неожиданно пискнула Уна. - Если бы я была волшебницей, я наколдовала бы себе хорошего папу! И вообще, есть же волшебники, там, на Холме! Все говорят, что есть! Когда-то же они спустятся к людям и научат их и...
- Уна! - перестала улыбаться Хельга, сразу став как-то старше.
- Чего, ма! - с жаром выкрикнула девочка, - я знаю, что если очень захочу, то все наколдуется, как захочу, вот!
- Ну, всего хорошего! - заторопился Варди, снова поглядев на часы.
- А знаете, я вас видела уже несколько раз. Неделю назад, два месяца назад и три с половиной месяца назад, - вдруг сказала Хельга. - У нас здесь мало кто бывает, тем более из самого Стейнхьера, почти сто километров.
- Я же курьер - вот и работаю, - уже почти раздраженно буркнул Варди - что-то неприятно-томное прозвучало в голосе женщины.
- Вы уже нормально себя чувствуете? - помолчав, грустно спросила она.
- Да, да все хорошо, спасибо!
***
Груженная телевизорами машина взбиралась на Холм. Варди сказал женщине неправду, все было совсем не хорошо. И дело вовсе не в том, что он сегодня остался без помощи грузчика Гудбранда. Все дело в Холме, в его обитателях. На Холме все изрыто темпоральными норами, перекрученными пространственными мостами и кармашковыми мирами - по вкусам и способностям владельцев-волшебников, живших здесь уже не одну тысячу лет. Человек, взойдя на холм, не увидел бы ничего, кроме заметенной снегом округлой вершины. А у него, Варди, не принадлежащего ни тому миру, ни этому, каждый раз словно что-то разрывалось внутри... Но дело, конечно, совсем не в том, что было плохо лично ему. Он, Варди, кто? Он всего лишь курьер.
На золотистой двери первого дома, что на Холме, висел рождественский венок в виде кучки веселых гномов, которые о чем-то спорили, хихикали, грызли орешки и раскачивались на еловых ветках.
Дверь открыл муж.
- Эй, Элла, наш телевизор приехал! Распишись!
"Эй, Элла" - разве грубое "эй" смеет касаться ее прекрасного имени? "Телевизор приехал" - даже уже не курьер, уже просто вещь...
А вот и она. В длинном шелковом халате. Их у нее не меньше трех штук - розовый с драконами Варди видел неделю назад, желтый - два месяца назад, а небесно-голубой - три с половиной месяца назад.
- Снова вы? - Элла рассеяно нашаривала в кармане авторучку - подпись волшебными перьями таяла и мире людей.
- Я.
Муж распаковывал телевизор. Куда Элла его поставит? Где будет сидеть или лежать, смотря на экран? Варди осторожно, исподтишка огляделся. Широкий прямой коридор вел в большую гостиную без дверей, там в правом углу, как принято в уважающих себя здешних семействах, клубился зеленоватым облачком темпоральный кармашек-спальня. В нем можно провести хоть неделю - снаружи прошло бы всего мгновение.
Муж включил телевизор, повозился с настройками и, наконец, издал довольное хрюканье.
- Наконец-то! А то нигде нормального телика не купить. Помнишь ту плазму, что мы приперли из Осло? У того ящика весь бок пророс грибами! Эл, надо заказать еще холодильник!
Вещи, купленные волшебниками - особенно это касалось электроники - работали с каждым годом все хуже и хуже: лет пятьдесят назад еще можно было купить стиральную машину или даже кофеварку, а теперь напичканная электроникой строптивая техника выходила из строя. У синоптиков холодильники превращались в тучки фреона, у потомственных темпоралов вся кухонная техника приобретала профиль швейной машинки "Зингер". Имевший много времени на размышления, Варди усматривал в этом нечто философское - два противоречащих друг другу принципа миропорядка не уживались вместе, потому что техника и волшебство суть вещи принципиально несовместимые. Шли века, и миры, бывшие когда-то близкими, но существовавшие по глубинно разным законам, расходились все дальше и дальше. Должность немногочисленных курьеров, этаких посредников, становилась все более незаменимой, но его, Варди, почему-то это совсем не радовало. Обманутая руками полукровок-курьеров техника потом исправно служила хозяевам-волшебникам.
Элла поставила подпись, муж деловито отчитывал деньги.
- Еще фирменное "волшебство в подарок", к Рождеству, - сказал Варди. До последнего момента он не знал, сможет ли произнести это вслух.
- Скидочный купон на оргтехнику? - оживился муж.
Варди достал коробку и, нажав скрытую пружинку, развернул перед Эллой небольшой столик, на котором дымилась чашечка кофе. Варди сделал это сам, экспериментировал с китайским фарфором долгие зимние вечера, которые становились от этого занятия не такими пустыми. Это было то немногое, что он умел, не считая некоторых способностей к волшебной медицине.
- Взгляните на поверхность - это пространственная дверца, которая ментально открывается, когда вы пьете кофе. Вы можете оказаться на зеленой лужайке, или на зимней террасе - одним словом, где пожелаете, потому что чашечка мысленно настроена на...
- Спасибо, конечно, - усмехнулся муж, - у нас такого добра завались. Он потыкал пальцем себе за спину и вверх, и Варди увидел на потолке дорогое оранжевое пятно портала путешествий - волшебство мгновенного перемещения в любую точку Земли и Нибиру.
- Да нет, почему, это очень миленько, спасибо большое, - улыбнулась Элла и, небрежно, взяв из рук курьера столик, поставила его на угловую полку, заваленную разными вещицами.
Муж протянул деньги.
- С Рождеством, - пробормотал Варди. И, снова ощущая тупую боль в сердце, вышел в ночь, к своему грузовичку, чтобы пуститься в обратный путь. Неумеха-волшебник и чужак среди людей. По дороге вниз сердце трепыхалось и дрожало - от смены миров при сходе с Холма, от досады и просто от усталости. Зачем, зачем ему это надо? Хоть немного, но он все-таки волшебник, а это значит, он может "уйти" - "скользнуть с Холма", как говорили местные обитатели. Это значит, уйти к людям и больше не возвращаться. Всего-то год-два, и путь на Холм станет для него, Варди, запретным, как для обычного человека. То немногое, что он умел делать, останется с ним - дышать ромашковым полем в зимнюю стужу, развлекать жаждущих чуда детей живыми фейерверками... Или пить чай с четырьмя ложками сахара и смотреть, как молодая красивая женщина сидит рядом за столом, сложив пухлые белые руки на чистенькой скатерти и беспрерывно болтает о милых житейских пустяках.
Грузовик Варди проехал мимо заметенного снегом домика Хельги. Не остановившийся, скользнувший темным призраком и исчезнувший в снежной вьюге.
Дышать ромашковым полем, успокаивать сердцебиение, парить ноги в тазике теплой воды, а вот нового волшебства уже не выучить никогда. Не потому ли волшебники "уходят" к людям только на склоне лет, устав учиться? Уйти, уйти... И искать встречи с Эллой где-нибудь в Венеции или Санкт-Петербурге, в какой-нибудь маленькой кофейне или сувенирном магазинчике, в надежде, что она когда-нибудь туда заглянет...
Варди глубоко вздохнул и поехал дальше, на фирму, в Стейнхьер, - ждать, когда муж Эллы закажет доставку холодильника и он, Варди, увидит ее новый шелковый халат и услышит "снова вы"? И все будет действительно хорошо.