Рейнеке Патрик. Der Minnesang

Der Minnesang

Закинув ногу на ногу (левую на правую), опершись локтем о колено (левым о левое) ладонью подперев щеку (левой левую же) - на вершине зеленого пригорка, поросшего трилистниками клевера. В этой классической "позе автора" преисполнившиеся благодарности потомки смогут наблюдать нашего персонажа на страницах богато иллюминированных кодексов, скрывающих под своими деревянными обтянутыми кожей переплетами собрания придворной поэзии и любовных трактатов, а равно придворных трактатов и любовной поэзии.

Выбор между формой изложения - стихотворной или же прозаической - не так труден (в крайнем случае, можно будет написать и то, и другое). Гораздо труднее выбрать язык. Если, по провансальской традиции, писать на народном, то это прочтут не только рыцари, но и горожане. Если на латыни, то тогда трактат смогут оценить клирики и другие образованные люди во всех пределах христианского мира.

За языком следует проблема имени. Латинская скромность требует анонимности - тогда слава, по праву причитающаяся автору, вся без избытка достается тексту. Традиция, заложенная трубадурами, требует громкого имени, желательно в купе с титулом и указанием на родовое поместье - тогда слава произведения достается автору, никто уже не помнит, что именно он сочинил, ему начинают приписывать другие произведения (кстати, написанные теми, кто пожелал сохранить анонимность), про него начинают сочинять фантастические истории, и участи его могут позавидовать самые замечательные герои древности. Если никакого титула нет, то, по крайности, можно обойтись одним громким именем или родовым поместьем. Если нет ни того, ни другого, можно, по примеру Клингзора Венгерского, назваться каким-нибудь выдуманным именем. Например, Персевалем Турецким. Если же у сарацин в действительности и нет куртуазных рыцарей (с другой стороны, откуда мы знаем?), то это лишь добавит имени таинственности. А что нет пока такой страны Турции, так что же с того? Вон Аргентины пока еще тоже нет, а сколько уже людей оттуда родом! Можно поступить и иначе - самому приписать свое произведение какому-нибудь известному автору, но так, чтобы в то же время было очевидно: произведение это не может быть написано указанным человеком. Взять, например, Баудолино Александрийского: сколько ему всего приписывают! В этом случае можно писать вообще на каком угодно языке, можно даже выдумать свой язык - окончания оставить латинские, а корни взять из народного языка (вроде анонимного "insadivit dedus repulam") или наоборот (как у Якова Дублинского, "by a commodius vicus of recirculation"). В первом случае это прочитают все, во втором - никто.

Тема трактата - о высокой и низкой любви. Но не о двух разных любовях пойдет в нем речь, а об одной. Низко-выской или же высоко-низкой. От высоты в ней будет пафос первых певцов куртуазии, низкой же она будет по причине иронии. Веселее, чем у Бонкомпаньо, о любви рыцаря и дамы не напишешь, поэтому, чтоб прославиться, надо придумать что-то особенное. Например, переписку рыцаря и дамы, в результате которой выяснится, что дама вовсе не дама. А кто? Тоже рыцарь? Нет, рыцарь не допустит, чтобы за ним ухаживали, как за дамой. Пусть лучше будет клирик. Скажем, школяр. Если он будет богословом - это не очень хорошо, медиком или юристом - тоже не хорошо, вдруг придется когда-нибудь обращаться к ним за помощью. Пусть будет артистом. Совсем еще мальчишкой, лет на десять моложе рыцаря. Рыцарь ухаживает за клириком - из этого может получиться хорошая антиклерикальная сатира (и тогда лучше писать на латыни) или анекдот на грани пристойности (тогда надо писать на народном - жонглеры смогут сделать из этого театральное представление). Умеренный антиклерикализм в моде - церковь иногда озабочена чистотой нравов внутри себя самой, - а вот хватит ли юмора у представителей второго сословия? Что ж, рыцаря придется исключить. Пусть это будет человек на королевской службе, но чтоб без оружия. Герольд. Тогда уж пусть на службе у самого императора. Он будет ездить с дипломатическими поручениями по разным дальним краям - это позволит включить в их переписку описание иноземных нравов и обычаев, - и у него всегда будет дел по горло - это даст возможность его возлюбленному постоянно упрекать его за то, что тот ему редко пишет.

Как же тогда рыцарь влюбится в эту "даму"? Будет ли это мужчина, который носит женское платье (но тогда не понятно, как же он учится в университете), или женщина, которая носит мужское платье и ведет себя подобно мужчине (как папесса Иоанна, но тогда не понятно, почему же он в нее влюбляется), или мужчина, прекрасный как женщина (это, кажется уже ближе, но тогда почему же он принимает ухаживания герольда?), или гермафродит, который сам не знает, кто он - мужчина или женщина (но тогда это точно никто никогда не поставит и даже не перепишет)? Впрочем, можно ведь и не отвечать на этот вопрос. Пусть каждый решит сам для себя, что ему больше по нраву, а с автора взятки гладки (придется, видимо, остаться анонимом) - главное, чтоб было увлекательно.

Кроме того, задумываемый трактат может быть составлен как переписка животных, скажем Бруно и Ренара, как история времен их молодости. Из почтения к названным героям, и чтобы автора не упрекнули в том, что он ищет дешевой популярности, это могут быть даже не они сами, а их сыновья с теми же фамилиями. Ренар ведь носит мужское имя и даже имеет жену, но сам женского рода (однако, придется оставить идею писать на народном наречии - женского рода он только по-латыни). Соответственно, проблема с первоначальным обращением к нему со стороны рыцаря решится сама собой, заодно отпадает вопрос о платье. Правда, если на лисе нет никакого платья, то всем должно быть очевидно, какого он пола; но, с другой стороны, это будет всего лишь переписка, то есть действующими лицами, строго говоря, будут слова, а не тела из плоти крови; с третьей же стороны, подобное недоразумение только усилит комический эффект.

Отношения их будут развиваться следующим образом. Сначала Бруно начинает оказывать молодой лисе знаки внимания, лис же делает вид (возможно, даже искренне), что он не понимает, к чему клонит его воспитанный в духе куртуазии товарищ.

Бруно Ренару: "Ваша красота, о, моя госпожа, подобна боли, которая и горька, и сладка одновременно..."

Ренар Бруно: "Что есть красота? Присуща ли она сущности или суть привходящая? Философы из миноритов учат, что красота является акцидентальным признаком. А поскольку она проистекает от взгляда, можно утверждать, что красота того или иного предмета есть, скорее, признак смотрящего на предмет, но не качество самого предмета..."

Когда Ренар наконец понимает, о чем идет речь, он пытается объяснить, что никак не может быть Бруно подругой, а только другом. Так они довольно долго обмениваются посланиями, где пространно и в самых изящных выражениях дискутируют о том, что следует считать присущим даме, а что рыцарю (здесь будут весьма уместны заимствования из Андрея Капеллана).

В конце концов, Бруно, чтобы угодить Ренару, соглашается с ним, но, будучи поражен в самое сердце уже не одной лишь красотой лиса, но и его ученостью, по-прежнему продолжает умолять рыжего проявить к нему сострадание.

Бруно Ренару: "О, повелитель моего сердца, эти сладчайшие звуки, точно шум кленовой рощи, когда ты гонишь зайца или вспугиваешь стаю куропаток, только бы мне их слышать! Только бы мне видеть, как взметывается над травой кончик твоего хвоста, когда ты берешь след!"

По мере переписки Ренар сам влюбляется в Бруно.

Ренар Бруно: "Душа моя подобна Улиссу, привязанному к корабельной мачте. Сдирая до крови ногти, пальцами она впивается в дерево и кричит, чтобы собственным голосом перекрыть сладчайшие звуки собственного сердца, проникающие в ее уши, не залитые воском."

Но ввиду того, что он носит мужское имя, он не может только принимать чужие ухаживания, и начинает ухаживать за своим страшим товарищем сам. Оба, не будучи рыцарями, страстно стремятся к достижению куртуазного идеала, и между ними даже разворачивается своего рода соперничество: каждый стремится доказать другому, что он более сведущ в искусстве придворной любви. Бруно таскает за лисом его сумку с книгами, Ренар шнурует ему ботинки. Они сочиняют друг другу стихи, дарят цветы, совершают один во имя другого подвиги - каждый на своем поприще. Каждый хранит свое сердечное влечение в тайне от других своих товарищей.

Поскольку настоящая любовь брачных уз не предполагает, то у каждого из возлюбленных будут жены. Обе (подобно мужьям в куртуазных романах) будут страшно ревнивыми, и это так же создаст для наших героев немало трудностей. Так например, когда Бруно привозит из Палестины в подарок своему возлюбленному шишку, ему так и не удается вручить ее Ренару, потому что он не может вынести ее из своего жилища, не вызвав подозрений у своей благоверной. Супруги будут ревновать своих мужей одного к другому еще до того, как сами возлюбленные начнут подозревать о собственных нежных чувствах. Причем (для того, чтобы еще больше все запутать) у обоих будет брак по любви и оба будут беззаветно преданы своим женам. Поскольку Ренар клирик, то у него, конечно же, будет не жена, а возлюбленная. Обычно у студентов много возлюбленных, но ввиду того, что трактат повествует о рыцарской любви, возлюбленная у него будет одна.

Что они делают, оставаясь наедине (в их переписке эти моменты должны фигурировать как дорогие сердцу воспоминания, рассказы о снах, маскирующих тайные устремления их сердца, или каким-либо иным образом)?

Они куртуазно проводят время за разговорами и игрой, но играют они не в шахматы (шахматы были бы слишком рыцарским развлечением), а в кости - разумеется, не на деньги, а на что-то иное. Рассматривают вместе иллюминированные книги, сидя на одном пеньке и держа их на коленях: Бруно показывает своему другу гербовники, Ренар же - сборники куртуазной поэзии. Иногда ужинают вместе, или, что чаще, пьют, но не вино (оно не подходит нам - опять же в силу своего благородства), а пиво или шнапс. Во время таких встреч Ренар, на словах держащий дистанцию, как бы случайно закидывает свой хвост на лапы Бруно. Чтобы не вызвать подозрения окружающих, они пьют каждый из своей кружки, но иногда ими меняются или, уже отпив несколько глотков, переливают содержимое из одного бокала в другой.

Оба они являются хищниками, но в силу бедности вынуждены довольно часто закусывать падалью, и для того чтобы сделать свое дыхание более нежным, они жуют листья мяты. Перед едой во время очередного ужина в трактире Бруно выкладывает на край стола свой недожеванный листок. Ренар, который в тот момент еще всячески отклоняет предложения Бруно, желая, однако, показать, что не отрицает полностью возможную близость, вытаскивает изо рта свой листок и кладет его на жвачку Бруно. По окончании ужина Бруно вместе со своей забирает и мяту, смоченную слюной лиса.

Лежа под сенью лип, они считают друг у друга веснушки. Проводят ли они время как-либо иначе, валяясь на траве и сминая цветы под благоухающим шиповником? Об этом предоставим судить читателю: пусть испорченные умы воображают себе все что угодно, а неиспорченные не воображают ничего - автор не станет свидетельствовать в пользу ни одной из версий. По крайней мере, один поцелуй они дают друг другу - во время принесения оммажа. Ренар, испытывая почтение к своему старшему товарищу и желая все же следовать в своей любви рыцарским обычаям, объявляет, что готов стать человеком Бруно и отныне уже открыто хранить ему верность, как своему сеньору. Бруно принимает у него оммаж и дает ему в феод тень от садовой калитки.

Однажды ревнивая жена Бруно застигает их врасплох. Мирно беседуя, они идут по лесной тропинке, Бруно катит перед собой колоду меда, а Ренар бежит впереди него, оглядываясь назад, так что колода все время оказывается между ними. Брунетта раскланивается со своим супругом, точно они чужие, и тем самым дает понять, что возмущена. Ренар останавливается и произносит страстную речь (она должна быть включена в сборник наравне с перепиской) о ревнивом супружеском сердце. "Разве король Марк, - вопрошает школяр, - не оставил своих подозрений, завидев Тристана с Изольдой, лежащих на траве в объятиях друг друга, только лишь потому, что между ними был меч? А что есть меч, как не богопротивная железка, придуманная дьяволом лишь для того, чтобы сеять рознь и убийства повсюду, где только она находится? Неужто деревянная колода, полная лесного меду, которую сей почтенный муж катит к берлоге, где обитает его не менее почтенное семейство, хуже меча? Неужто не является сия колода - хотя бы по причине своего размера - более весомым аргументом, нежели какое-то там орудие убийства?" "Я знаю историю о короле Марке, - заявляет Брунетта, - но я знаю так же и то, что красота не имеет пола". Ренар опускается перед ней на одно колено, целуя подол ее платья, и ни слова не говоря, удаляется восвояси.

Следует оговорить одно особое обстоятельство: часть переписки и большая часть сочиненных ими стихотворений пропадает. Ренар, из страха обидеть свою возлюбленную, приносит Бруно полученные от него письма, тот складывает их с полученными от Ренара, и вместе они зашивают их в обивку старого кресла, стоящего в одном из покоев императорского дворца. Однажды утром Бруно прибывает во дворец на службу, и - о, ужас! - слуги вынесли из покоев всю мебель, чтобы просушить ее на весеннем солнце; обивка на заветном кресле треснула и сухие листья, хранящие на себе следы стенаний двух любящих сердец, высыпались наружу. Ветер не успел разметать эти сочащиеся кровью и слезами эпистолы, а они уже стали жертвой дворовых уток и кур, и вот они уже сидят на императорской мебели, передавая друг другу эти трогательные послания, и по очереди читают их вслух. Из опасения опорочить себя самого, своего возлюбленного и их любящие семейства, Бруно не вмешивается и с покорностью принимает обрушившийся на него удар судьбы.

Названное обстоятельство - к выгоде автора. Во-первых, оно позволит ему сберечь усилия по восстановлению пропавшей части корреспонденции, а во-вторых, непременно вызовет к жизни великое множество подражаний и дополнений со стороны благодарных последователей, которые не преминут восполнить столь заботливо оставленную для них лакуну...

Странное дело, но с оставшейся частью переписки тоже, по-видимому, произошла какая-то полная подобного анекдотизма история. От автора не сохранилось не только имени, но и текста. Равно как и от его многочисленных продолжателей до нас не дошло ни строки. Единственным доказательством тому, что этот пародирующий куртуазные нравы трактат все же был написан, могут служить миниатюры в отдельных рукописях и иллюстрации к ранним печатным изданиям "Романа о лисе" и других связанных с ним общими персонажами произведений.

British Library, Additional Mss, 15229, f. 6

Бруно (на переднем плане справа) встречает Ренара (в центре) при дворе французского короля.

BibliothХque Nationale, ms. fr. 1581, f. 8v

Бруно вместе с другими придворными добивается благосклонности Ренара, что символически изображено как штурм крепости. Бруно (справа) стреляет из арбалета, рядом стоит метательное орудие. Ренар изображен наверху башни трубящим в шалмей, что можно интерпретировать и как его сопротивление и, напротив, как его благосклонность к Бруно, в сторону которого он трубит, призывая его и оказывая ему тем самым предпочтение перед остальными.

Гравюра начала 17 в.

Бруно заключает Ренара в дружеские объятья.

British Library, Royal Mss, 2 B VII, f. 99

Сюжет, получивший в куртуазной литературе название "мертв от любви".

Все хорошо, но дело на том не кончилось. На первого Анонима, появились анонимные же глоссы (которые тоже, разумеется, не сохранились). Продолжатель Анонима, похоже, немало озабочен вопросом, как же так получилось, что один мужчина принял другого за женщину, и предлагает свою версию, относящуюся к раннему периоду отношений Ренара и Бруно.

Глосса 1:

"Лукавый лис назначает Бруно встречу в церкви и, однако же, во время разговора так ловко прячется меж колонн, что его визави, слыша только голос юного клирика - да еще, возможно, узрев очертания изящной лапы и грациозный взмах хвоста - окончательно уверяется, что перед ним и впрямь молодая женщина; всю мессу они стоят по разные стороны колонны, не видя друг друга; но, Бруно, осмелев, позади колонны берет ладонь лиса в свою".

Примечание издателя: А ведь и верно, как прав Продолжатель Анонима! Многие поборники куртуазии живут по правилу "Раз нравится, значит дама!"

Глосса 2:

"Лис довольно потирает лапки: ему очень весело дурить голову Бруно - ведь сам он еще не влюблен. К тому же, он небогат и непрочь получать подарки и вкусные кусочки от своего поклонника. Не говоря уже о том, какая это чудесная тема для зубоскальства с его такими же молодыми друзьями-клириками. Собственно, этим он и занимается в церковном притворе после ухода Бруно. И тут - о, ужас! - этот разговор слышит старший брат лиса: до него уже начали доходить кое-какие слухи, и теперь он убеждается - о, ужас, еще раз! - что все это правда. Он обрушивается на младшего брата с упреками - не знаю уж точно, за ложь или непристойность, в общем, за то, что своим поведением он позорит свой почтенный род и его, старшего брата, лично - и тащит его за шиворот из церкви. Ренар, однако, успевает подмигнуть своим друзьям - дескать, я как-нибудь отделаюсь от этого зануды и мы продолжим развлечение".

Примечание издателя: Откуда же взялся этот неожиданный новый персонаж? Похоже, автор анонимных глосс имел в своем распоряжении другую - уже совсем окончательно исчезнувшую - версию этой любовной истории. Более того, предпринятое им исследование указывает на существование другой, еще более безвозвратно утраченной рукописной традиции с иными, не имеющими известных параллелей миниатюрами.

Глосса 3:

"Кто же старший брат Ренара? - продолжает свое исследование Продолжатель Анонима. - Подозреваю, что он также клирик, но гораздо более высокого статуса. Видимо, имеет приличную пребенду, возможно - хорошую должность в зажиточном аббатстве. На миниатюре он изображен в рясе бенедиктинского - или какого иного почтенного - ордена, сидящим за кафедрой и обвиняющим жестом указующим на своего младшего брата - который, ясное дело, тощ, босоног и одет в залатанный францисканский хабит. Рядом изображена конторка, из тех, в коих на миниатюрах порядочные святые хранят рукописи; ее дверца приоткрыта, так что видно, что внутри спрятан горшочек с похлебкой; из горшочка торчит куриная голова (или утиная - если день постный), из чего становится ясно, что Лис-старший, мягко говоря, не бедствует.

Наш же герой, который не брезгует падалью или полевой мышью... о! полевая мышь!.. Лис-старший выбил для своего непутевого братца синекуру - служить сторожем в монастырском амбаре, где он может всякий день ловить мышей, разжиревших на монастырском зерне; и теперь он упрекает младшего брата в неблагодарности, на что Ренар отвечает с горечью, что он - кто бы говорил о чести семьи! - заставляет своего младшего брата выполнять "работу, коей брезгует брат Кот". Лис-старший, однако, не унимается. Вскоре выясняется, что его интересует не моральный облик младшего брата, а исключительно последствия, которые происшедшее может иметь для его положения и кошелька. Поскольку перед нами фарс, то речь Лиса-старшего нарочито гротескна: "о, горе мне, - восклицает он, - в нашем роду еще не один мужчина не выходил замуж за медведя!.. да ни одна лисица не раскланяется больше со мной при встрече, если узнает, что у нас в роду косолапый!.. мои племянники станут посмешищем для людей!.. а главное, ведь все кончится тем, что вы оба сядете мне на шею, а твой Бруно, наверно, ест за четверых!.."

Теперь уже Ренар приходит в ужас. Он уверяет брата, что в мыслях не имел подобного, да подобное и невозможно, поскольку двое мужчин не могут вступить в брак. "Лукавое существо, - восклицает Лис-старший, - довольно ты морочил мне голову!.. теперь я ясно вижу: все это время у меня была сестра, а не брат!.." Тут Ренар впадает в панику и всеми доступными способами убеждает брата - и заодно читателя, а если это все-таки будет пьеса, то и зрителя - что он и в самом деле мужчина. Лис-старший, однако, не сдается: "знаю я тебя, брат, ты продал бы душу за жирный кусок, да сладкое вино, так что если с этим медведем ты сможешь жить, как сыр в масле, неужели тебя остановит то, что ты мужчина?.." Тут ему приходит в голову, что выдать Ренара замуж - это хороший способ от него отделаться. "Постой, - говорит он, - а этот Бруно, он почтенный сеньор?.. чем владеет?.. да, конечно, у нас в роду не было медведей, но уж это как-нибудь переживем..." "Но я же мужчина", - говорит Ренар. "Да, конечно, - отвечает его брат, - но если затянуть тебя в корсет и накрасить глаза, обманешь любого". "Невозможно, -восклицает Ренар, - обман откроется, когда мы ляжем в постель". "А ты, - советует брат со знанием дела, - платья не снимай". Далее они пикируются с откровенными намеками, и Лис-старший неизменно что-нибудь придумывает, либо советует пораскинуть мозгами младшему; однако, в конце концов, он в отчаянии восклицает: "мне что, всему тебя учить?.." - из чего можно сделать два вывода: либо брат-бенедиктинец так невинен, что не понимает, в чем трудность положения, либо настолько привык употреблять мужчину как женщину, что не видит тут никакой проблемы.

Кончается действие тем, что Лис-старший одевает Ренара в женское платье и идет представлять "сестру" Бруно. За дверью их уже поджидают знакомые нам клирики, приятели Ренара; тщетно лис подает им знаки о своем отчаянном положении, они убеждены, что Ренар сам все подстроил и украдкой поздравляют его с удачей, раз он не только отделался от наставлений брата, но и вовлек его в комедию. Далее Лис-старший знакомит Бруно со своей сестрой; однако по ходу дела выясняется, что Бруно женат, и потому бенедиктинец оставляет свою идею. Ренар наконец может вздохнуть спокойно. Возможно, он именно тогда, увидев Бруно при ясном свете дня и слушая его куртуазные речи, жалеет о своей шалости и проникается к нему первым дружеским чувством и открывает ему правду".

Глосса 4:

"По ходу дела возникают всякие забавные диалоги, вроде теологического спора - с привлечением перевранных цитат из писания - о том, могут ли двое мужчин зачать дитя, если с божьей помощью?.."

Примечание издателя: Видимо, спустя какое-то время Продолжатель Анонима вернулся к своей работе и дополнил третью (или четвертую?) глоссу дополнительным комментарием. Из этой дополнительной глоссы мы, среди прочего, узнаем о методе работы анонимного комментатора.

Глосса на глоссу 3 (или 4 - ?):

"Мне представлялось - я всегда отчетливо вижу перед глазами все, о чем пишу - что Лис-старший по ходу дела нашаривает корсет где-то у себя в конторке (у него все есть, и пусть зритель с трех раз догадается, откуда) и накидывает его на ничего не подозревающего Ренара, а потом прижимает его коленом к стене, чтобы зашнуровать покрепче. Таким образом, лис не только не может сбросить с себя женское платье - он пытается не упасть и судорожно хватает пастью воздух, с трудом вставляя отдельные реплики в довольный монолог старшего брата, который расписывает, какая счастливая жизнь ждет Ренара в замужестве. С сеновала можно будет втихаря таскать сенцо, чтобы изобразить растущий под платьем живот, а потом позаимствовать малютку у кого-нибудь из сестер соседнего монастыря. Хотя, вот загвоздка - это должно быть дитя лисицы и медведя... хотя, можно, лиса и медведицы. В соседнем монастыре есть сестра Урса. "Ты предлагаешь, - вопрошает Ренар, - мне с ней сойтись?" "Зачем же, - отвечает Лис-старший, - я все возьму на себя."

Лис-Старший: Я все устрою в лучшем виде,

Сестрица будет не в обиде.

Глядь, ты годок повременишь -

И мужа тройней одаришь!

Ренар: Три? (ехидно) Почему ж не сразу шесть?

Лис-старший: Покуда только двое есть.
Говоря "тройней", Лис-старший изображает жестом, как если бы держал на руках малое дитя, а затем жестами же изображает ребенка, которого ведут за руку, и ребенка, который влезает на лошадь."

Примечание издателя: Надо думать, Продолжатель Анонима не просто так писал свои комментарии, а готовил анонимный трактат к постановке.

Глосса 5:

"Хорошо, что у нас площадной фарс, а не кукольное представление... с куклами и не такое можно..."

Глосса 6:

"Моя неуемная фантазия уже нарисовала сестру Урсу в роли кормилицы "потомков" Ренара и Бруно."

Примечание издателя: Такого у Анонима точно быть не могло...

Глосса 7:

""А что кормилица - монахиня, так ведь, - находится Ренар, - Франциск, созерцая раны Иисуса, обрел раны, что источали кровь, а сестра Урсула, созерцая Марию с младенцем, божественной милостью обрела источение молока из грудей." Через некоторое время мы видим Ренара, бойко приторговывающим "молоком святой Урсулы"".

Глосса 8:

"Конец же истории - имея в виду женскую ипостась Ренара - возможно, таков. Ренар - в облике женщины - отправляется в паломничество. Понятно, что сам Ренар никуда не девается и снова расхаживает в своем обычном францисканском хабите. В таком облике он снова знакомится с Бруно - застав его у брата, Лиса-старшего, который на сей раз честно называет Ренара младшим братом. Их отношения развиваются самым гармоничным образом. Бруно начинает разрываться между другом и уехавшей женой. Однако через некоторое время в душу Бруно закрадываются некоторые подозрения.

Бруно, Ренар (в мужском обличье), Лис, брат Ренара, и где-то в углу - подслушивающая сестра Урсула:

Бруно: ... я слыхал, что у тебя была сестра?

Лис-старший: Брат ли, сестра - какая ра...

(Ренар наступает ему на лапу)

Тут Бруно говорит, что случай недавно свел его с отцом Лисом, и он, представьте себе, сказал, что детей у него - двое сыновей. "Что ты за девку мне подсунул?" -кричит он старшему брату Ренара, и тот на ходу выдумывает что-то, что шепчет сестре Урсуле на ухо. Покуда Бруно высказывает свои подозрения, Урсула тихо выходит и появляется с другой стороны - будто только войдя - и, заламывая руки, произносит:

[как будет женская производная от имени Ренар?... Ренетт?]

О, горе! Слыханное ль дело!

Ренетт, бедняжка! Околела!

Лис-старший:

О, горе.. Наш отец все знал!

(поворачивается к Бруно):

Вот потому он и сказал,

Что двое у него детей!

Таким образом, женская ипостась Ренара оказывается счастливо выведенной из повествования, а наши герои живут долго и счастливо, усыновив детей - или, возможно, отдав их в приют на попечение любвеобильной сестры Урсы.

Довы........!

Да вы, наверное... (собственно это я и хотел сказать, только и всего!)

Вы, наверное, и представить себе не можете, до какой аберрации Бессознательного может довести одновременное потребление куртуазной поэзии и средневекового животного эпоса?..

Сон.

Кодекс. Собственно, ничего другого в сновидении, кроме него, не присутствует. Нет ни рук, которые бы его листали, ни столешницы, на которой бы он лежал. "Роман о лисе". Как и положено, на старо-французском. Письмо первой трети 14 века. Пергамент, размер - в четверть, богато иллюминирован в стиле макклесфильдской псалтыри. Примерно вот так: 0x01 graphic

Эпизод первый (ff. 64v-65r):

Передо мной разворот с тем отрывком из первой ветви, где происходит заочное обвинение Ренара при королевском дворе. Читать на языке оригинала я как будто бы не могу (что правда), но настолько хорошо знаю текст, что по некоторым знакомым словам угадываю его содержание (что неправда, ибо впервые - о, стыд и позор мне, и этот человек еще смеет называть себя медиевистом! - я познакомился с этим произведением накануне, ровно перед тем как заснуть: пер. А. Г. Наймана, пред. и ком. А. Д. Михайлова, Москва: "Наука", 1987); в голове же у меня сам собою начинает звучать русский поэтический перевод - как вы увидите, даже сюжетно расходящийся с тем, что я читал этим вечером.

На правой стороне разворота Изенгрим жалуется королю, что лис совершил насилие над его женой. Придворные один за другим начинают расспрашивать ревнивого супруга о том, какими он располагает доказательствами. На деле же все они желают вызнать у него как можно больше пикантных подробностей. Простодушный волк всем им отвечает, и из этих вопросов барсука, осла, медведя, леопарда, зайца, кота и бобра, и из ответов Изенгрима выстраивается текст, в котором постепенно вырисовывается история соблазнения (листок клевера, подкинутый в окно; кольцо, будто бы оброненное с подоконника; обмен двусмысленными любезностями; незатянутая шнуровка на платье; рука, скользнувшая от травяных стеблей под расшитый серебряной нитью подол), а затем и самой любовной сцены (Изенгрим застает их на заднем дворе между деревянной стенкой сарая и каменной оградой его maison-forte).

На соседней странице внизу листа находится маленькая сюжетная сценка, изображающая Ренара и молодую гусыню. Ренар стоит в человеческий рост в светском платье - красное сюрко с длинными рукавами, подбитое мехом, поверх зелени, - держа гусыню правой рукой за нижнюю часть шеи, а левой касаясь пальцами ее горла под самым клювом, так что голова ее оказывается запрокинутой кверху. Пальцы у него человеческие, пасть распахнута, и длинный язык в изгибе касается верхних зубов, повторяя движение его пальцев. Еда - это последнее, о чем думаешь, глядя на это изображение. Перед нами, безусловно, сцена соблазна, призванная проиллюстрировать развращенность лиса, не делающего различия между знатной дамой и простой крестьянкой.

Эпизод второй (ff. 83v-84r).

Желая отомстить Изенгриму, Ренар подстраивает так, что тот, вместе со своей женой Герзендой попадает в ловушку. Иллюстрация внизу левой части разворота, показывает нам обоих зверей, зажатых между прутьями ограды, словно в колодках - мы видим только их задние лапы и хвосты. Поодаль стоит ухмыляющийся Ренар в монашеской рясе. Текст повествует о том, что, увидев семейство своего недруга в столь беспомощном состоянии, он стал насмехаться над ними. Заканчивает он свою издевательскую речь следующими словами: "Ну что ж, женушку я уже попробовал, попробую теперь муженька!" Сцена насилия, совершенного над Изенгримом, остается за пределами повествования, но на нее намекает другой рисунок, вставленный в живописную рамку на правой стороне разворота. Ренар, стоящий опять же в полный человеческий рост, в одеянии, еще более напоминающем миннезингеров из кодекса Манессе, даже в такой же меховой шапочке, изображен в фас, так что только по рыжему цвету его лица и можно догадаться, что это не человек. Он стоит, опираясь на огромный меч, как бы делящий его вытянутую фигуру по вертикали. Меч без ножен и настолько велик, что рукоятью достает ему почти до шеи.

Ужас в том, что, судя по моим телесным переживаниям, это был эротический сон. Сон, без единого человека, в котором даже не было меня. Но я дважды проснулся в состоянии, близком к оргазму. Такого со мной еще не было!...

Оставить комментарий © Copyright Рейнеке Патрик (reineke.patrick@gmail.com) Размещен: 07/04/2014, изменен: 07/04/2014. 33k. Статистика. Миниатюра: Постмодернизм Иллюстрации/приложения: 5 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Зарисовка по мотивам животного эпоса с подлинными иллюстрациями, глоссами не моего авторства (Нелли) и сомнографическим продолжением.

Рейнеке Патрик : другие произведения.

Der Minnesang