Больше всего на свете мне хотелось, чтобы белокурая девочка Настя родилась мальчиком.
Каким угодно мальчиком. Тонким-звонким, томным и прекрасным, как рассвет (было бы неплохо).
Бритым гопничком, интересующимся в подворотне, а не пидарок ли я часом (ты так себе никогда парня не найдешь, пративный).
Сколиозным ботаником с торчащими ушами (как я).
Гривастым гитаристом (с причала рыбачил опоссум Андрей).
Хипстером. Геймером. Байкером.
Хакером. Мазафакером.
Но - мальчиком.
Однако белокурая Настя была дочерью маминой подруги.
Единственной маминой подруги.
Ну вы осознали, да?
С пацаном я бы еще как-то мог соревноваться. Но с ней?!
- А вот Настя никогда не пачкает и не мнет одежду.
- А вот Настя никогда не писает мимо горшка.
- А вот Настя никогда не бьёт палкой крапиву. И дохлых голубей тоже никогда не потрошит. И даже не хоронит!
- А вот Настя учится на одни пятерки.
- А вот Настя уже умеет печь шарлотку.
Да, вы все правильно поняли: я умею печь шарлотку не потому, что страшно люблю шарлотку.
Самую жирную свинью Настя подложила мне, когда начала заниматься балетом.
Я представил себя в обтягивающем трико посреди нашего двора. Типичный такой городской двор очень среднего Поволжья. Оторопевшие лица своих бывших (уже бывших) друзей. Вопросительно ползущую вверх бровь чоткого Витьки Жизы. И быструю, но мучительную погибель через арматуру в заднице.
Я взбунтовался впервые в жизни, отчаянно и безнадежно. Матушка растерялась, и балет меня миновал.
Но с тех пор моя жизнь покатилась под откос и где-то невдалеке замаячили бесславная доля сантехника, протоптанная дорожка в местный КВД и смерть под забором от передоза.
Матушка уже смирилась с перспективой одинокой старости.
То ли дело другие дети.
Настя закончила школу с золотой медалью, а вуз - с красным дипломом. При этом Настя еще бегала марафоны, вела кружок вязания для радиолюбителей, защищала комодских варанов и играла на укулеле.
А на пятом курсе замуж вышла за очень положительного молодого человека.
На этом сияющем фоне я терялся по умолчанию, как бы ни старался.
Она исчезла из моей жизни тёплым сентябрьским вечером, когда птицы собирались в стаи.
- А вот Настя какая умница, - мечтательно сказала матушка, поднимая глаза от книги.
Я вздрогнул, оторвавшись от написания второй главы диссертации ("Ницшеанские идеи в творчестве Генриха Манна"). И прямо почувствовал, как мой зад стиснули невидимые трико.
Матушка, впрочем, не заметила, как я побледнел. Она смотрела куда-то вдаль сквозь мутноватое окно.
- Защитилась недавно, да. И ее по распределению в Урюпинск пригласили. Место на кафедре дают, квартиру от института. Ну она, конечно, развелась со своим сразу и уехала... Молодец такая.
...по стеклу разливалось алое молоко заката, леса расцветали золотом, а бледный молодой месяц неуверенно карабкался в полупрозрачную высь. И никто, никто не услышал стройные ангельские хоры, разом заголосившие где-то в моей душе...
На следующее утро я написал заявление об отчислении из аспирантуры и ближайшим поездом рванул в Москву.
В плацкарте пахло дошираком и носками, в наушниках пел Чиж.
Работу нашёл раньше, чем квартиру: две недели спал на вокзалах и питался шаурмой. С мазохистским наслаждением написал свою первую статью "Лолита отрицает липосакцию". Сидел на газоне неподалеку от Болотной площади, курил и смотрел, как тренируются файерщики. Ездил зайцем в метро. Подрался с двумя таджиками. Видел, как солнце растекается по зеркальным бокам башни "Федерация". Окончательно загубил свой потенциал и талант.
Я впервые в жизни был по-настоящему счастлив.
Настя, если ты это читаешь, знай, что я люблю тебя.