"... И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая..."
- Ладно, дружок, я уже понял, что добрые сказки тебе не нравятся, - говорит Somebody Else, материализовываясь посреди кухни, шумно по-песьи встряхивается и, как-то утробно крякнув, громоздится на табуретку.
Somebody Else - мой воображаемый враг. У него размытая тёмная фигура, похожая на клубящийся туман, и странно четкое лицо запойного вокзального бомжа. И манеры недалеко ушли от этого образца, да.
Сейчас мне странно об этом думать, а ведь было время, когда я его всерьёз боялся.
Сейчас он везде. Поскрипывает дверцами шкафов, вздыхает под обоями, звенит посудой. Говорит, что заботится обо мне. Я привычно посылаю его нахер.
В жизни каждого человека обязательно должен быть типчик, которого он регулярно посылает нахер.
- Тогда я расскажу тебе про самую страшную ошибку, которую ты совершил в жизни, дружок. Вообще-то мне положено тебе в уши дуть о подобном. Ошибки, обломы, унижения, всякое такое, а, - Somebody Else откровенно ржет, щербато скалясь.
- Пока я в окно не выйду? - лениво интересуюсь в ответ.
- Если б ты хотел, ты бы и так вышел, - рассудительно возражает он.
- Жил-был мальчик, звали его Сережа, и было ему тридцать с лишним годиков. Хороший был мальчик: хоть кашу доедал не всегда, но зато и водочку предложенную тоже не допивал. Одного этого, заметь, в России достаточно, чтоб мальчика все считали очень, очень хорошим.
И все у мальчика Сережи складывалось, в принципе, неплохо. Квартира вон от бабушки досталась. Не Москва, но нормальное такое Подмосковье, до Тушино всего полчаса на электричке. Не жопа мира, короче.
Даже высшее образование у мальчика было, прикинь! Даже работа - и та была. Ну как работа... Серёжа не то чтоб очень людей любил, он все больше дома сидел и тексты всякие писал на заказ, ну там переводил херню какую-то время от времени, а ему за это денежка на карту капала. Его, в принципе, устраивало, что здороваться только с продавщицей в "Пятёрочке" приходится. Нет, ну ты прикинь только, какой Сережа был вежливый, с продавщицами обязательно здоровался. И потом еще "хорошего вам дня" на прощанье говорил.
Но сам Сережа почему-то считал, что живет хреново. И все, кто знал Сережу чуть ближе, чем продавщица из "Пятерочки", тоже считали, что Сережа живёт хреново. Особенно, понимаешь, по весне и по осени Сережу накрывало. Грустно как-то было Сереже. Ну как грустно... Никак. А это, знаешь, еще хуже, чем грустно. А ещё иногда ему мерещилось всякое... Э, дружочек, слушай дальше и нечего на меня так смотреть. На мне, чай, узоры не нарисованы.
В общем, однажды Сережа проснулся утром и понял, что вусмерть задолбался так жить. И решил взять себя в руки.
"Запишись, Серёжа, в качалку", - сказал ему бывший однокурсник.
Серёжа был смелый и решительный. Пошел и записался в качалку. Ходил, значит, качался, даже по утрам бегал. И по вечерам бегал. И курить бросил.
Только лучше ему не стало.
"Сходи, Сережа, к психологу", - сказала ему мамина подруга.
Сережа долго не решался, вот прямо долго.
А потом взял и пошел.
Психолог ему, кстати, сначала доверия не внушила, а потом прямо как внушила! Молоденькая совсем была этот психолог, девочка, чуть ли не сразу после вуза (ну, к матерому специалисту Сережа бы и не пошел, у него денег на такого специалиста не было). Но девочка такая внимательная была, умненькая, слушала хорошо, вопросы к месту задавала, а не от балды.
Слушала она так Серёжу, слушала. День слушала, другой слушала, долго он к ней, в общем, ходил. А потом и говорит:
"Сходи, Серёжа, к психиатру".
Ну она не так, конечно, сказала, а как-то очень тактично и вежливо.
И Серёжа, прикинь, реально пошел.
А психиатр на него посмотрел, обследования всякие назначил, долго думал, а потом говорит:
"Подозреваю я у тебя, Серёжа, расстройство шизофренического спектра".
Тут бы всякий испугался, да?
Вот и Сережа испугался.
Но психиатр ему попался знающий, кстати. Дело свое хорошо понимал. До электросудорожной терапии не дошло. Препараты подобрал осторожно и правильно - и антидепрессанты, и антипсихотики, и даже про адаптол не забыл, вот какой замечательный был врач!
Долго ли коротко ли, а стало Серёже прямо совсем хорошо. Врач поглядел на него и говорит: "Ну ты наблюдайся у меня, Сережа, но вообще это похоже на стойкую ремиссию".
И стал наш Сережа жить-поживать. Устроился на новую работу, там денег платили больше. В офис, правда, ходить пришлось, но мама бы обрадовалась, увидев Сережу в костюме.
Там же, на работе, встретил красивую девочку, добрую, скромную, из Тамбова. А потом девочка сказала: "Сережа, надо жениться".
Почему бы не жениться, подумал Сережа, к тому времени окончательно привыкший к мысли, что он здоровый человек. И женился.
Правда, иной раз лежит Сережа ночью рядом с девочкой, слушает, как она дышит, и ему почему-то хочется выть в потолок. От осознания, что это вот теперь навсегда. Вот это вот все.
Года через полтора сын родился. Вот сына Сережа прямо точно любил, очень. И на плечах его катал, и возился с ним постоянно, и беговел купил... Замечательный прямо мальчишка получился, и на Сережу сильно похож.
А ещё через пару лет жена спалила Сережу на переписке с мальчиком с сайта гей-знакомств.
Развели через суд. На суде она плакала и кричала что-то про статью 6.21 КоАП РФ, и что Сережу родительских прав лишат.
Лишить, кстати, не лишили. Но разница невелика: жена взяла сына в охапку и уехала к маме в Тамбов.
Сережа платит алименты и тихо спивается в опустевшей квартире. Рано или поздно Сережа, наверное, выйдет в окно, потому что все у Серёжи еще хреновей прежнего.
- Да пошел ты нахер, - говорю я. - Ничего такого не было. Ты бредишь.
- Конечно не было, милый, - откликается из темного угла Саша, моя воображаемая бывшая любовница.
- Потому что ни к какому психиатру ты никогда не ходил, - говорит Somebody Else.
- И правильно делал, - говорит из другого угла Тургеневский Мальчик, моя воображаемая настоящая любовь.