Расторгуев Александр : другие произведения.

Как мы играли в писателей-юмористов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
   []
  
  

Товарищам по 'Импульсу'
посвящает автор эти строки.

   []
  Давным-давно, когда на свете еще были стенгазеты, в вычислительном центре одного ядерного института выпускали стенгазету 'Импульс'. Не все, может быть, слышали о ней, хотя, согласитесь, это странно. 'Импульс' отличало отменное чувство юмора, которое иногда принимало законченные литературные формы. Мы играли в писателей-юмористов. И самое главное, находились люди, которые принимали эту игру всерьез. Они называли себя нашими читателями и удивлялись, что нас не печатают на 16-й полосе 'Литературной газеты'. Это было приятно... []
  
  Всё началось с двух человек, математиков по образованию и программистов по роду занятий, которые и сами не сразу поняли, что они придумали, и уж совсем не ожидали, что эта бодяга растянется на четверть века. Когда я включился в эту игру, в нее играли уже добрых полтора десятка лет. Дело было перед Новым годом. Разрабатывалась концепция очередного номера. В углу просторной комнаты, нахохлившись, сидели отцы-основатели - знаменитые Шириков и Корнейчук и в ответ на призывы очередного редактора повеселить народ вдумчиво молчали. Один только поэт и дуэлянт Кавченко, которому не по рангу было держать столь значительную паузу, поинтересовался, будет ли смешно, если он напишет рассказ о том, как один его знакомый горнолыжник, спускаясь с пика Тяпкина, упал, получил удар собственной лыжей по заднему месту, которое тут же превратилось в один большой синяк, и после этого еще считал себя счастливчиком: вот, мол, как удачно - а ведь могло бы и по голове!
   []
  
  'Какие люди!' - подумал я.
  
  Меня спросили, что я умею делать. Я скромно ответил, что могу наклеивать заметки. Мало кто в это поверил.
   [] Там же сидел очень серьезный и очень усатый молодой человек, который, как и я, впервые оказался в такой блестящей компании. Как вы уже догадались, это был Женис; его тоже спросили, что он умеет делать. Женис ответил, что умеет фотографировать. После этого предновогоднее заседание 'Импульса' завершилось. Женис спросил, чем я на самом деле хочу заниматься. Я признался, что хочу писать рассказы (а заодно и научиться их писать). Женис в свою очередь признался, что хочет рисовать, в особенности карикатуры. Но о самом главном - о том, что он хочет стать редактором и руководить литературным процессом, Женис тогда умолчал.
  
  Как я уже говорил, Женис показался мне чересчур серьезным, даже угрюмым человеком. Первое впечатление оказалось обманчивым. Очень скоро я в этом убедился. Если движение - это форма существования материи, то в первую очередь это относится к материи, из которой состоит Женис. Междометие 'ха-ха-ха!' было его визитной карточкой. Не только у поэта, у каждого человека есть свой лирический герой. Я долго присматривался к литературному герою Жениса. Это страшный авантюрист и бахвал из бахвалов.
  
  
  
  Первым делом Женис выбил помещение для фотолаборатории, вторым - деньги на фотоаппаратуру для редколлегии. Оцените: 'Импульс' долгие годы мечтал купить фотоаппарат 'Зоркий' на паях с туристами. А тут приходит какой-то Женис и выколачивает из партбюро 1000 рублей! И это в то время, когда официальный курс доллара составлял 66 копеек!
  
  В магазин за фотоаппаратурой я отправился вместе с Женисом. Дело было перед 7 ноября. Неудивительно, что когда мы пришли на базу заверять выписанные фототовары печатью, там уже запирали двери и накрывали столы.
  
  'Тук-тук-тук!' - постучал Женис.
  
  - Кто там? - послышался заинтересованный женский голос.
  
  - Я.
  
  - Кто я?
  
  - Гость из заморской страны!
  
  Дверь приоткрылась, Женис юркнул внутрь, послышался дружный женский смех и жизнерадостный хохот Жениса, словно там его щекотали, затем дверь снова приоткрылась, и в щелку высунулся Женис и его рука с пятерочкой:
  
  - Сань, купи красного... Очень нужно для дела!
  
   []
  
  Женис привлек новых людей и вернул старых. Шириков и Корнейчук привычно подставили шеи под новый хомут. Поэт и дуэлянт Кавченко был пойман на диссертации: он готовился к защите, а общественной работы у него не было. Много сил пришлось потратить на Мазного. Мазный был поэт, и не только в душе, как все мы в молодости, но и на бумаге. В молодости Мазный подражал Есенину, но душу вкладывал, конечно, свою. Тогда ему было что сказать. И сейчас тоже. Кровь, как и прежде, горяча, страсти не остыли. Мазный потом много раз подводил Жениса, но у Жениса есть одно завидное качество: он никогда не ставит на человеке крест и никогда никого не сдает раньше времени. Мазного он обрабатывал в кафе Дома ученых. Приближался Новый год, и по такому случаю оба выпили немало; Женис чудовищно коверкал труднопроизносимое для него словосочетание 'Геннадий Леонидович'. Мазный живо протестовал против такого обращения, но Женис упорствовал и называл Мазного на 'вы'. Потом выяснилось, что они почти ровесники - Мазный всего на полтора года старше Жениса, но Мазный к тому времени был человек известный, а Женис еще пребывал в безвестности, Мазный уже тогда выглядел доктором наук, а Женис рядом с ним выглядел как молодой петушок.
  
  Вот в чем Женис изменил правила игры: он увеличил норму литературной выработки. Прежде литсотрудник писал в год по рассказу, а остальное время почивал на лаврах. Теперь, пообещал Женис, каждый литсотрудник будет давать в номер по рассказу, и уж об этом-то он позаботится. Шириков и Корнейчук присматривались к новому редактору: кто так говорит?
  
  Женис представился:
  
  - Женис, ха-ха-ха!
  
  - А по отчеству?
  
  - А по отчеству, - сказал Женис, - не надо, оно у меня сложное.
  
  Корнейчук подумал тогда: пусть попробует пацан, вдруг у него получится. Женис действительно выглядел молодо, причем, всегда, даже когда на самом деле был молод. На последнем курсе Алма-атинского университете он, как это там принято, проходил педагогическую практику в школе. Встречает на улице своих учеников. Те идут на него оравой. А он тогда мало чем от них отличался. Даже знаменитые свои усы еще не носил. Мелькнула мысль: свернуть бы куда-нибудь. Тут же себя одернул: не к лицу праздновать труса. И едва они открыли рты, чтобы поздороваться, он их приветствовал: 'Здравствуйте, дети!'
  
  За всю свою историю 'Импульс' перевидал великое множество редакторов. Одни шли на эту должность по призванию, другие - по велению гражданского долга, третьи отрабатывали общественную работу. Менялся и состав редколлегии. Но самая самонадеянная и нахальная команда собралась при Женисе Мусульманбекове. Если у Ширикова с Корнейчуком и были когда-то литературные амбиции, то к тому времени, когда пришли новые игроки, их честолюбие заметно притупилось. Что же вы хотите. Столько лет никакой серьезной конкуренции. А тут пришли молодые волки, каждый со своими амбициями сверх всякой меры... Было от чего взбодриться!
   []
  Одним из таких молодых волков был Женя Мазепа. Кое-какой литературный опыт у него имелся: он прошел хорошую стихотворческую школу у Ширикова в отделе развития и эксплуатации математического обеспечения. Каждый год, перед 8 марта всё мужское население отдела призывалось на литературные сборы, которые продолжались до тех пор, пока каждой женщине НИОРЭМО не было готово оригинальное четверостишье (а их приходилось на каждого стихотворца по пять особ).
  
  В то время Мазепа был молодым специалистом и на всё смотрел распахнутыми глазами. Был безобразно молод и, как говорят в таких случаях, оголтело талантлив. Его необузданная фантазия искала формы самовыражения. И находила. Он сидел в одной комнате с Мазным, и на стенах комнаты можно было видеть многочисленные портреты его кумира: конный портрет Мазного, на котором лошадь и ее всадник составляли единое целое, Мазный в рентгеновских лучах... Были еще две картины, выполненные цветными фломастерами: на одной - куриная лапа с женской грудью, державшая в когтях Земной шар ('Грядет эмансипация'), а на другой - змея, играющая на фортепьяно... Весело было смотреть на эти его каприччио! Были здесь и граффити, которые сейчас так популярны: начерченные на доске рубли с профилем Мазного. Всё это давно уже достояние будущих археологов. Первыми опали с доски рубли. Заглянул добрый человек с богатым опытом партийного секретаря, разумных взглядов на жизнь, много повидавший на своем веку - тертый калач, одним словом, увидел в рублях скрытый намек на что-то и по-отечески посоветовал: вы с этим, ребята, поосторожнее...
  
  Мазепа поражал нас своими экспромтами. Особенно сильно они действовали на его бывшего однокурсника Мишу Харьюзова. Миша срывался с места, выбегал из партбюро, где мы делали стенгазету, и час-другой пропадал; потом возвращался с готовой рукописью и с порога заявлял: 'Я тут написал кое-что, но если вам не понравится, я сразу ухожу!'
  
  
  
  Из протокола заседания редколлегии
  
  Женис. Так, значить... 'Кто работает на Сайбер, носит тот фарцовый блайзер'. Хм. Фарцовый блайзер. Блайзер... Сайбер. Блайзер...
  
  Мазный. Это можно выкинуть.
  
  Женис (с облегчением). Ну, если сам автор...
  
  Мазепа. Я грубо извиняюсь, но это я написал. Но я не против, можно вычеркнуть.
  
  Я. Конечно, надо вычеркнуть.
  
  Мазепа. И не потому, что рифма дурная, как тут намекают. Рифма у меня замечательная. Просто Сайбера у нас, кажется, не будет.
  
  Женис (тактично). Да, жаль Сайбера... Так, товарищи, еще одно стихотворение Мазепы: 'Шел я полем, шел я лесом в магазин за бутылесом'.
  
  Мазепа. Отлично!
  
  Женис. Неплохо.
  
  Корнейчук. Душевно.
  
  Мазный. Бутылесом - это хорошо!
  
  Я. Можно оставить.
  
  Женис. Далее...
  
  
  
  Газету часто заканчивали далеко за полночь. К рассвету те, кто еще не ушел домой, вповалку лежали в партбюро, где клеилась газета, и только Женис, редактор и художник, продолжал творить, подбадривая себя нечленораз?дельными выкриками, песнями и горячим чаем:
  
  - Менял я женщин, тим-тирьям-там, как перчатки... (Глоток горячего чая) О-о-о!!! Носил я брюки, тим-тирьям-там...
  
  У Жениса был свой подход к литсотрудникам: лесть. В критическую минуту он пускал свое оружие в ход. Преувеличивал роль каждого из нас, восхищался каждой новой вещью. Человек творческий, он знал, как от заурядной похвалы расцветает самый заурядный талант. Он посадил нас на творческую иглу. И тут, как нигде, важно было соблюсти меру. Кому-то надо было тонко польстить, кому-то - грубо. Зависит от толщины кожи. Где тот аптекарь, кто безошибочно определит меру? Женис был тот аптекарь.
  
  Случалось, однако, что тонкий литературный вкус изменял Женису, и он поворачивался к литсотрудникам противоположной стороной. Отвергал какую-нибудь вещь. Скажем, мазепину нонконформистскую сказочку о тараканах. А если уж отвергал, то напрочь. Женис от природы очень упрямый человек. Он мне рассказывал, как водил своего упрямого сына в первый класс. Хорошая тема для юмористического рассказа. 'Это у вас, наверное, национальное?' - спросил я. 'Это у нас фамильное, - возразил Женис. - Я в детстве доводил отца до бешенства. Мать говорила: отец, что ты сердишься? Он же весь в тебя. И отец сразу добрел...'
  
  Наклеивая заметки в очередной номер, Мазепа сказал:
  
  - Редуктор ты, Жумкеныч. Большое тебе литературное спасибо. Зажал мою 'Курочку Рябу'.
  
  Этой сказочке к тому времени уже исполнилось года два, содержание ее сам автор к тому времени уже прочно забыл (впрочем, как уверял Женис, никакого содержания в ней и не было), - но никак не мог забыть, что Женис ее отверг.
  
  - Неужели ты до сих пор ничего не понял?! - вскипел Женис.
  
  - Ничего я не понял, - сказал Мазепа. - Отличную сказочку я тогда написал!
  
  Может быть, это случайность, а может и нет, но перед Новым годом Женис опять зажал его вещь - на этот раз сказочку о тараканах. Мазепа спросил с нажимом:
  
  - Я тебя в очередной раз спрашиваю: ты напечатаешь мою сказочку о тараканах?
  
  - Твою вшивоту печатать не стану! - отрезал Женис.
   []
  Поэт и дуэлянт Кавченко решил воспользоваться ситуацией. Спросил вкрадчиво:
  
  - А мою 'Галатею' напечатаешь?
  
  Женис победоносно помахал машинописными листами:
  
  - Она уже напечатана!
  
  - А поместишь? - упавшим голосом спросил Кавченко. Удачный момент упущен... Не будь впереди защиты, разговор вышел бы короче. Поэт и дуэлянт - это ведь не пустые слова, эту славу, которой Кавченко себя покрыл, еще завоевать надо было. Подсылали уже враги к Женису Маха, спрашивал Мах как бы мимоходом: 'Как там Кавченко? Работает?'. 'А как же! Основной литератор!' - уверенно отвечал Женис.
  
  - Ну, Саш, ты же понимаешь, - мягко сказал Женис.
  
  Кавченко, конечно, понимал. Взрывоопасная штучка была эта 'Галатея'. Много народа от нее бы не полегло, но шума она наделала бы достаточно.
  
  - Ты как наш замполит, - проворчал Кавченко. - У нас такой замполит в армии был. Стихи мои редактировал. Это, говорит, у тебя не очень. Почему? Конец неудачный. Ты тут пишешь: 'Товарищи мои, я вижу вас во снах'. Ну и что? Как будто всех нас куда-то посылаешь. Не будем печатать!
  
  - Я тебя последний раз спрашиваю: напечатаешь мою сказочку о тараканах? - спросил Мазепа.
  
  - Отнеси ее в санэпидемстанцию, - сострил Женис.
  
  Обычно в таких случаях Мазепа бушевал, грозился выйти к чертовой матери из 'Импульса', но все понимали, что всё это только слова, да и он сам понимал, что никуда он не выйдет, потому что уже успел вкусить сладость авторства, и ему нравится сидеть на заседаниях редколлегии, обсуждать опусы своих коллег и отстаивать свои интересы.
  
  - Уйду я от вас, - угрюмо пообещал Мазепа.
  
  - А я уже во все общества позвонил, чтобы тебя никуда не брали! - молниеносно отреагировал Женис.
  
  - В памятники я уйду, - сказал Мазепа. - Во Всероссийское общество охраны памятников меня всегда возьмут. Опять председателем, - добавил он и помрачнел.
  
  Я достал из-за шкафа старые номера, расстелил их на столе. Все разбрелись вдоль 'Импульсов' и погрузились в изучение прошлого.
  
  - А ничего, - растроганно сказал Кавченко. - Варили репы...
  
  
  
  Как-то раз я придумал фразу: 'Он бросал в ее сторону томные и даже двухтомные и трехтомные взгляды' - и проверил ее на Женисе.
  
  - Ха-ха-ха! - засмеялся Женис. - Молодец. Запиши.
  
  - Я уже записал.
  
  - Ха-ха-ха! Молодец.
  
  Осенью, когда готовился очередной номер, я напомнил ему эту фразу. Женис нахмурился.
  
  - Я ее уже где-то слышал.
  
  - Да это же я тебе сказал!
  
  - Нет, я ее где-то читал.
  
  - Да нет, помнишь, мы шли через площадь, а навстречу шла девушка, и ты еще сказал: 'Какой томный взгляд', - а я...
  
  - Нет, я это в 'Литературке' читал, - 'вспомнил' Женис.
  
  Я был раздосадован страшно. Я ждал подходящего случая, и случай не заставил себя долго ждать. У нашей чудо-машины СDС-6500, на которую молились наши пользователи из других лабораторий, обычно такой безотказной, отказала оперативная память. Раздосадованный невосполнимыми потерями машинного времени, выброшенный на обочину научной жизни, Женис дал волю своим чувствам. Он придумал фразу для 'Доски объявлений': 'Что-то с памятью моей стало. СDС-6500'. Показал мне и спросил:
  
  - Ну как?
  
  Трогательно было видеть внезапно охватившую его робость.
  
  - Да это уже было, - небрежно ответил я.
  
  - Не может быть!
  
  - Но как автобиографично! Подпись только надо другую поставить. Например: 'Женис'...
  
  Ответный выстрел из пистолета остроумия Жениса прозвучал в самый неподходящий для меня момент. Осень наступила, простыл, из одежды ничего подходящего нет - надел синюю куртку и зеленую шляпу. Женис увидел, расхохотался:
  
  - Бьешь на внешний эффект! Но ты не достиг своей цели, я не упал!
  
  Встречаю Жениса на демонстрации 7 ноября в оранжевых туфлях.
  
  - Что-то это мне напоминает, - говорю. - 'Золотая осень'? Или наоборот, 'Грачи прилетели'?
  
  - Жена купила, - насупился Женис. - Так бы ни за что не надел.
  
  
  
  О женитьбе Жениса нужно сказать особо. Захожу как-то раз к нему в общежитие на Ленинградской, 10 - наш герой лежит под брошюркой Фридриха Энгельса 'Происхождение семьи, частной собственности и государства'. Смутная догадка, мелькнувшая у меня в тот момент, вскоре подтвердилось.
  
  - Женис, вы женитесь? - спросили женщины из редколлегии.
  
  - Нет, - решительно возразил Женис. - Я ежемесячно вступаю в незаконный брак.
  
  - Так редко? - кротко удивилась Лина Рудольфовна...
  
  
  
  В нагрузку к свадебному подарку молодой жене вручили собрание любимых фраз и междометий ее молодого супруга:
  
  
  
  Ха-ха-ха!
  
  Скромнее надо быть.
  
  Это тебя не украшает.
  
  Скромнее надо быть, и женщины к тебе потянутся.
  
  Усиль конец - похвалю.
  
  Мужчина - это всегда спереди!
  
  
  
  Женис был одним из самых долгосрочных и успешных редакторов 'Импульса'. Он продержался четыре года и, уходя, дал полдник.
  
  - Может, передумаешь?
  
  - Нет! - отрезал Женис. - Мне надоело читать ваши бездарные опусы и делать вид, что это талантливо!
  
  - А ты не делай.
  
  - Если бы я не делал, вы бы давно уже разбежались.
  
  - Но рисовать-то хоть будешь?
  
  - Не знаю. Может быть. Если меня очень попросят. Я тоже буду гордый!
  
  
  
  Оказалось, что Женис не только великий редактор, но и незаменимый художник. Редактор худо-бедно вместо него нашелся, а вот другого художника рядом с этим мужиком во всей Лаборатории поставить было некого. После болезненно бледного февральского номера Мазепа заявил, что еще одного такого позора, да еще на 8 марта, он не переживет, и пообещал, что разобьется в лепешку, а постарается найти художника на стороне.
  
  И он постарался. Заставку номера украшала прекрасная молодая женщина в полупрозрачных одеждах, каждый участок тела которой сопровождался гимном женской красоте, почерпнутым из анналов классической поэзии. Но женщина оказалась так хороша, что на замысел никто не обращал никакого внимания. С роскошно ниспадающими волосами, молодая женщина а ля Боттичелли ступала прямо в сердца зрителей...
  
  - Ах, что за женщина, что за женщина! - тихо восхищался Шириков. - Жень, кто это?
  
  Мазепа ходил с гордым видом, как будто он сам всё это нарисовал. На вопросы, кто это, отвечал:
  
  - Это знакомая художница. Это она с себя рисовала.
  
  - Смело!
  
  - Не замужем?
  
  - Не замужем. Имеет дочь. Дружит с художником.
  
  - И не с одним, - сострил кто-то.
  
  - Не пошлить, - одернул Мазепа.
  
  - А то по репе, - добавил Кавченко.
  
  - Что за женщина, что за женщина! - восхищался Шириков.
  
  - Что-то уж очень хороша, - с сомнением заметил кто-то.
  
  - Ну, это идеализация, - теплым голосом сказал Шириков и дружески взглянул на Мазепу: - Жень, познакомь.
  
  - Ладно, - солидно кивнул Мазепа.
  
  - Приведи ее к нам на вечер.
  
  - Хорошо...
  
  
  
  Сменилось, кажется, два редактора. Обновился состав ред-коллегии. На очередное заседание заглянул старый литературный волк Евгений Мазепа. Под руководством Оли Ивановой шла подготовка новогоднего номера.
  
  - Ну что? - спросил Евгений.
  
  - Ты о сценарии? - робко уточнила Оля.
  
  - Ну.
  
   Газету надо делать, - кротко напомнил Петя Сычев.
  
  Женя возражать не стал. Он устроился в углу, достал сигарету и закурил. Но само его присутствие было для членов редколлегии немым укором. И вскоре с новогоднего номера переключились на новогодний сценарий. Кто-то предложил инсценировать заседание профкома.
  
  - Только не это! - запротестовала Оля.
  
  - Или жилищной комиссии.
  
  Мазепа оживился:
  
   - Заседание жилищной комиссии на самом деле надо по мотивам Джанни Родари ставить. - Дождался, когда все взоры обратятся к нему, и добавил: - Как дядюшка Тыква свой домик прятал...
  
  
  
  В первый раз мы попытались выйти на более широкую аудиторию, нежели читающая институтская публика, ранней весной 1983 года. Произошло это с подачи Федора Яновича Дзержинского - внука, между прочим, Феликса Эдмундовича, 'железного Феликса'. За год до этого Федор Янович приезжал в Дубну на школу по технологии программирования и пропагандировал разработанную им с коллегами систему 'Динамит'. В порядке лирического отступления, штрихи к портрету Дзержинского-внука: глубоко порядочен, страшно интеллигентен, курит трубку; как отметила его коллега, яркая энергичная дама в самом расцвете сил, после женитьбы Федор Янович стал манкировать службой, чего за ним раньше не замечалось, зато стал лучше одеваться. Фёдор Янович был знаком с 'Импульсом', ему импонировал наш юмор, которого он и сам был не чужд. Он-то и сообщил, что известный специалист по искусственному интеллекту Д. А. Поспелов готовит сборник 'Кибернетики шутят' и собирает материалы.
  
  Были сборы недолги. Ранним утром следующего дня мы с Мазепой, захватив наспех собранные вторые экземпляры 'Импульса', первым экспрессом отправились в Москву. То, что вместе с нами в вагоне оказался Евгений Федюнькин, было счастливой случайностью. Федюнькин в 'Импульсе' формально никогда не состоял, получал зарплату в другой лаборатории, но большую часть рабочего и внерабочего времени проводил у нас, на машине или в комнате системных программистов на втором этаже ЛТФ, на двери которой висело многозначительное предупреждение: 'Прежде чем войти, подумай, нужен ли ты тут'. В этой комнате в числе прочих сидел Мазепа, через него-то Федюнькин и приобщился к нашей стенгазете и вскоре одарил читателей 'Импульса' шедевром 'Встречи с Хошенко', написанным в соавторстве с тем же Мазепой.
  
  Встреча с Поспеловым была назначена на час, а мы прибыли на Савеловский вокзал в девять и четыре часа, растягивая время, добирались до ВЦ Академии наук на улице Вавилова. По дороге мы потеряли Федюнькина, но он обещал подойти.
  
  Мазепа узнал Поспелова сразу:
  
  - А вот и Поспелов. Точно Поспелов. Я его узнал. Мы с ним на 'Диалоге' в прошлом году водку пили.
  
  А вот Поспелов его не узнал и на его 'Здравствуйте' механически ответил тем же словом, продолжая двигаться вперёд.
  
  - Мы из Дубны! Вам Дзержинский говорил что-нибудь? - вслед ему крикнул Мазепа.
  
  - Что-нибудь говорил, - не оборачиваясь, любезно ответил Дмитрий Александрович и скрылся за дверью своего кабинета. Следом за ним, оттеснив Мазепу, в кабинет ввалились его ученики.
  
  - Ну это анекдот, - сдерживая себя, возмутился Мазепа.
  
  Наша миссия оказалась под угрозой... Мазепа пошел искать канцелярию, чтобы отметить наши командировочные листы, и тут в коридор снова вышел Поспелов и согласился уделить нам буквально пять-десять минут перед семинаром. Его портрет подчеркнуто узнаваем: это человек, которого все ищут и который всегда нарасхват.
  
  Просматривал он наши опусы, конечно, по диагонали, а вот на 'Встречах с Хошенко' его буквально подменили. Он буквально впился в текст, а дойдя до фразы: 'Как уместны здесь слова Маркса! - вздохнул президент CDC' - и сам вздохнул, поскреб в затылке и пожаловался:
  
  - Надо сказать, в издательстве всего боятся, любых намеков, двусмысленностей, иносказаний, хотя юмор есть юмор...
  
  - Чего боятся: формы или содержания? - спросил внезапно появившийся Федюнькин.
  
  Поспелов такого умного вопроса не ожидал. Подумав секунду, ответил:
  
  - Пожалуй, формы. - И впервые посмотрел на нас с уважением. - Вы что-нибудь знаете о сборнике?
  
  Он быстро ввел нас в курс дела.
  
  - Сроки? - спросил Федюнькин.
  
  - 1 мая, осенью собираемся сдавать в набор.
  
  - Формат?
  
  - В трех экземплярах, через два интервала.
  
  Пока он читал, кстати, мы просматривали материалы, которые ему только что прислали по почте, он распечатывал их при нас. Стоит ли говорить, что мы смотрели на эти беспомощные тексты с жалостью?
  
  Мы вышли от Поспелова с чувством выполненного долга. Мазепа пошел искать Мишу Харьюзова и через пять минут вернулся как ошпаренный:
  
  - Ну, Москва! Ну, столица-матушка! Не знают, кто в соседней комнате сидит!
  
  Да что там в соседней! Сосед Харьюзова по комнате и тот не сразу вспомнил, о ком идет речь, а вспомнив, сообщил, что Мишу третий день ищет шеф...
  
  Собравшись на следующий день и обсудив открывшиеся перспективы, мы решили не рассчитывать на Поспелова, а готовить собственный сборник и назвать его, конечно проще и ближе к истине: 'Программисты шутят'. Мы не ошиблись с поспеловским сборником: он так и не вышел. Наш, впрочем, тоже.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"