Рапницкий Станислав : другие произведения.

Книга 2. Кризис как надежда. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Приходилось ли Вам общаться с потусторонними силами? Не переключайте канал, оставайтесь с нами, и через секунду поймете, о чем речь. Загляните сюда, и, возможно, Вы измените свое мнение по этому вопросу.

Глава 13.

  
   - Твоя трудовая книжка у меня побудет. Запись нашего ведомства, понятно, ее подпортит. Но во всем нужен порядок, и он у нас будет! - продолжал Кузьмич, - Ты в профсоюз будешь вступать?
   - У вас и это имеется?
   - Имеется, не смейся! Хорошая организация и в нашем деле полезная. Вот, к примеру, тебя обижать станут, куда ты побежишь? - К нам, ясное дело!
   - Кто обижать будет?
   - Хозяева апрат... арпа... апартементов. Не боись, заступим тебя! У нас это скоро! Навалимся всем гуртом - держись, племя человеческое! - Кузьмич погрозил кулаком кому-то воображаемому.
   - А членские взносы платить надо? А то денег нет...
   - Какие еще деньги! Эх, башка ты пустая! - Кузьмич повеселел, - Спиртом принимаем твои взносы. Ну, или там декалоном, политурой... Это все равно, в приц... принципе. А эту жидкость у хозяев квартир по-тихому сливай! Да слышь ты - не переусердствуй! Во всем должен бывать порядок!
  
   Видимо, Кузьмич был большим ценителем порядка. Хотя одет был совершенно беспорядочно: старые кроссовки, мятые и пыльные брюки, рваная водолазка, а поверх нее - грязная заштопанная женская кофта.
  
   - В профсоюз - вступаю! - смело заявил Константин Палыч.
   - Тогда пойдем на заседанию! - Кузьмич взял за рукав новоявленного домового и поволок не оборачиваясь.
   Они прошли по улице к соседнему дому, затем спустились в подвал.
  
   Помещение было просторным, под потолком горела тусклая электролампочка в разбитом антивандальном плафоне. Под ней помещался круглый стол, явно перекочевавший сюда с помойки. Вокруг него на разносортных стульях сидели люди в гардеробах, подобных Кузьмичевому.
   - Привет честной компании! Нового члена привел: знакомьтесь! - любитель порядка указал на Константина, - Тебя, паря, как зовут-то?
   - Костей.
   - ЗдорОво, Костян! Давай к столу! Мы тут портвейн обсуждаем! - пригласил здоровенный мужик, лицо которого, наверное, еще лет десять назад совсем утонуло в бороде.
  
   - Добро пожаловать! - протянул руку другой член профсоюза и сразу представился:
   - Поль.
   Этот был одет элегантно, не в пример прочим: черный щегольской костюм, бабочка, чистые ботинки. Подвела его только рубашка: белая, но в какой-то нелепый красный горох.
  
   Познакомившись со всеми, Константин присел на старый детский стульчик. Другого просто не обнаружил. Так что теперь он размещался так, что над столом возвышалась одна голова, а все остальное неудобно скорчивалось ниже. Однако никого это не смутило.
  
   - Держи, Костян, глотни! Вроде кислит слишком? - здоровенный детина, которого звали Митричем, протянул новоприбывшему зеленую бутылку.
   - Спасибо, я по этому делу не очень...
   - Да и мы не очень: по чуть-чуть! - возразил Поль.
  
   Аргумент показался Косте весомым, а отказ - неудобным. Пришлось отхлебнуть прямо из горлышка.
   - Ага, кислит... - поддержал он Митрича.
   - Ну, я ж говорил! - обрадовался тот, - А вы - "нормально, нормально"! Дешевка, а не портвейн! Не носи больше!
   Выяснилось, что напиток принесен Иванычем, лысым господином в очках, домашних тапочках и домашнем же халате. Халат постоянно распахивался, демонстрируя пренебрежение своего владельца нижним бельем.
  
   За портвейном последовали другие образцы алкогольной и парфюмерной промышленности. Заседание становилось все более веселым и непринужденным. Вскоре все уже считали Константина своим в доску, а сам он плохо различал лица, начал путать имена. Последнее, что он помнил, - это драка между членами подвального профсоюза, пыль на полу и желание подняться во что бы то ни стало. И еще, кажется, при этом Костя пел про журавлей.
  
  
   - Тяжелый, сволочь! - Жаловался Кузьмич, волоча Константина Палыча в отведенный ему подъезд дома, - Даром что сту... сутб... субтильный!
  
  
   Утро застало Костю на полу лестничной площадки между этажами. Стряхнув с лица влажный компресс, заботливо изготовленный из старого полотенца соседом-домовым, Константин Палыч перекатился на бок и поднялся на четвереньки. В голове гудело, тело не слушалось и издевательски демонстрировало усталость и немощь.
   - Если так будет продолжаться, то здоровья хватит в лучшем случае на месяц, - сказал сам себе домовой и снова рухнул на плиточный пол.
  
  
   Однако его опасения не оправдались, к счастью. Заседания проходили раз в неделю, а организм очень скоро привык к чрезмерным возлияниям. Так что до дома Костя добирался на собственных ногах, а иногда и помогал Кузьмичу, за что последний полюбил его как сына и даже баловал деликатесными продуктами из чьего-то холодильника.
  
   В смысле бытовом Константин Палыч тоже устроился неплохо и можно сказать комфортно. Читал свежую прессу, по утрам пил кофе с бутербродами, смотрел телевизор. В одной из квартир завел дружбу с говорящим попугаем, который вскоре удивил хозяев песней про журавля и фразами вроде "Еды давай!", "Дай поцелую в клюв!" и "Не наливай больше!".
  
   Странное дело, но жизнь на дне (а по-другому Костя это все назвать не мог) оказалась более приятной и свободной, чем прежняя. Оказалось, что наш герой никого и ничего больше не боится. Терять было вообще нечего. Плана и показателей не предполагалось. Единственное, чем приходилось платить за новоприобретенные блага, - это информация о проживающих в доме. Чаще всего эту информацию со всех собирал Кузьмич в виде тетрадок и разрозненных листков, исписанных знакомыми нам домовыми. Никаких критериев для этого рода деятельности не существовало, поэтому отчеты были полны сведений вроде описания того, что хранится в холодильниках и кто приходил в гости. А также наличием тараканов в кухне.
  
  
   Кузьмич сдавал странички, исписанные корявыми почерками, джентльмену из головного офиса как правило дважды в месяц. Бывали и исключения. Иногда упомянутый джентльмен отчего-то прибывал не в установленный день и мог появляться довольно часто. Потом обычный график посещений восстанавливался.
  
   Самого этого сотрудника Константин Палыч видел всего пару раз и мельком. Было видно, что джентльмен пренебрегает обществом домовых и к своей работе относится с прохладцей, если не сказать - с неудовольствием. Думается, раньше он занимал какую-нибудь другую должность, получше и, судя по его аккуратности и манерам, - почище.
  
   Сборщик подушного налога с домовых неизменно представал в замечательном, с иголочки, сером костюме. Впрочем, цвет, безусловно, - непритязательный и даже скромный. Так же скромно и вместе с тем изысканно выглядели другие составляющие его одежды: ботинки, галстук, со вкусом подобранные часы на руке и всякое прочее.
  
   Обращения по имени-отчеству джентльмен не приветствовал и предпочитал, чтобы к нему обращались только по имени: Родион. Но непременно "на Вы".
  
   Для чего мы обращаемся к какому-то Родиону, какому-то пижону, судя по всему? Да просто потому, что новостей в жизни домовых довольно мало. Бывают, конечно, разные мелкие скандалы, передряги. Бывает, что хозяева квартир съезжают, а на их место приезжают другие. Бывает, наконец, что кто-нибудь заведет кошку или собаку. Или даже хорька. Но это всё - текучка, мелочи. Обыденщина, одним словом. Болото, и больше ничего! И вот над этим однообразным, привычным и надоевшим вдруг возникает тонкая стильная фигура некоего Родиона, загадочного начальника далеко не загадочных прожигателей земных дней. Человека, имеющего непосредственное отношение к высшей иерархии, к тем, кто вершит судьбы, участвует в серьезных мероприятиях, суровых карательных акциях и прочем в подобных категориях.
  
   И Константин Палыч, подчиняясь всеобщему настроению своего обычного окружения, питал уважение к этому персонажу. Даже и имя Родион приобретало для Кости какое-то загадочное значение и звучание.
  
   На очередном заседании профсоюза вопрос о сборщике отчетов был поставлен в один ряд с не менее серьезным - о целительных свойствах хороших коньяков. И домовые, изрядно напробовавшиеся напитка, между прочим обсуждали и Родиона.
  
   - Щеголь, форменный щеголь, пижон и стиляга! - с видом знатока, но несколько обиженно заявлял Поль, - Дешевый фигляр! Одевается скучно, никакого вкуса!
   При этом оратор демонстрировал крупный красный горох на своей рубашке, как доказательство того, что знатоком в области моды он наверняка является и делать заявления о моде право имеет.
  
   - Да плевать на него! - возражал Митрич, - не трогает нас - и хорошо! А попробуй нас тронь!
   Митрич вскочил со стула и, схватив его за потертую ножку, разбил о стену.
   - Ты не расходись! И мебеля не ломай! Они не казенные! А Родиона тоже не касайся! - нормальный начальник: не лезет, чего не знает. Лишнего не спрашивает, тебя, дурака, на работе держит! Ты вспомни, кем был, чудило! - бездомным обормотом! Ходил, искал: как в человека забраться, чтобы хоть жизнь ощущать и чтобы тебя всякий не пинал! А заберется в кого-нибудь, - Кузьмич обратился к собранию, указывая на Митрича, - И орет в человеке, буянит, носит его из стороны в сторону, пока тот башку не расшибет! Потом ходит, балбес, ищет другого! Прям любитель приключений! Ни ума, ни фантазии! А то еще ему мало: натащит с собой таких же бродяг, и все вместе в человеке фтис... фит... фестивалют! Только не долго! Кто это будет терпеть? И гонят их всем балаганом из жилья, только пыль столбом! Тьфу на тебя!
  
   Митрич обиженно отошел в сторону, впрочем, прихватив со стола стакан коньяку.
  
   - Родион этот тоже не всегда на этой должности состоял, - заявил один член профсоюза, обычно молчаливый и всегда несколько "под мухой", - Он раньше аналитическим отделом заведовал. И я с ним работал. Хорошее было время! Положение в обществе, уважение... Только мы одну операцию завалили... Серьезную.
   Выступающий замолчал. Казалось, задремал. По крайней мере, голова его свесилась на грудь.
  
   Собрание притихло, все подозрительно смотрели на Лёню, так звали последнего оратора. Никто не любит и боится таких вот засланных казачков, имеющих пусть и прошлые, но все же связи с вышестоящими инстанциями.
  
   Кузьмич опомнился первым и перевел тему разговора на привычное обсуждение горячительных напитков.
  
   Когда все обсуждения были окончены, и домовые на неверных ногах отправились по адресам, к которым были приставлены, Константин Палыч также засобирался и сделал уже несколько шагов к железной подвальной двери, как вдруг ощутил на плече чью-то руку.
  
   - Погоди, Костян... - вечно пьяный Лёня мягко развернул разжалованного диспетчера к себе лицом, - Хотя, чего нам здесь стоять? - пройдусь с тобой. Не возражаешь?
   - Пойдем...
  
   Под ногами похрустывал снег, ставший в Москве редкостью и часто заменяемый морозной сыростью и грязью.
   - Вот какое дело, - продолжил обычно молчаливый Лёня, - не знаю, как сказать... Ты вот из людей, я - тоже. Тебя по службе понизили, и меня... Да...
   - Не тяни! Ты это все к чему? - Константин Палыч не особенно любил долгие заходы в разговорах. Надо тебе - скажи прямо, что и как. А этот мнётся, мямлит... Не собеседник, а наказание!
   - Не спеши, дело такое... Щекотливое. Давай ко мне? Есть чай хороший, баранки всякие... Пойдем, а? Посидим, поговорим по-свойски...
  
   Кто его знает, чего добивается человек такими вот свойскими разговорами. Может, втирается в доверие, и сам не заметишь как - оказываешься связанным по рукам и ногам какими-нибудь обязательствами, обстоятельствами или неудачно сказанным словом. Могут такие посиделки оказаться пустой тратой времени, а собеседник все будет нести чепуху о жизни, об утраченных возможностях, часто приговаривая: "Вот раньше было..."
  
   Однако отказ от приглашения показался неудобным, и Костя дал согласие на незапланированное мероприятие.
  
  

Глава 14.

  
   В квартире было чисто и уютно. Дом хороший, кирпичный, старый. Теплый.
   - Тут три комнаты и кухня. Хозяева - на Кипре. Уехали на три года. А может, еще останутся. Работа!
  
   Лёня оказался радушным хозяином: соорудил и чаю, и быстро достал всякие угощения. Включил музыку.
   Стало казаться, что ничего не изменилось: и гость, и сам Лёня - обыкновенные люди, живущие как все в делах и заботах и проводящие короткое свободное время за чаем, беседой и телевизором, например.
  
   - Угощайся, присаживайся! Ничего особенного, но, как говорится, чем богаты... - голос временного владельца апартаментов уже не был пьяным, ушла хрипотца и оговорки, глаза его утратили обычную мутность и невозможность сфокусироваться на собеседнике.
   - Ок, спасибо. О чем ты поговорить хотел?
   - С одной стороны, мы в самом низу, ниже некуда... Нет здесь худшей и презреннейшей работы, чем наша. С другой стороны, это пока мы на земле, на поверхности. Так что катиться вниз еще можно, и даже очень глубоко, - Леня отпил из чашки.
  
   - Так вот, эти все, - он мотнул головой в воображаемую сторону профсоюзного подвала, - Они о будущем не думают. День прошел - и фиг с ним! Не понимают, что однажды всему придет конец.
   - Какой конец?
   - Логическое завершение. Апокалипсис.
   - А-аааа, это... - Костя разочарованно кивнул. Всё, теперь придется выслушивать всякую ерунду на предмет теорий сотворения мира, смысла жизни и конца света.
   - Ты думаешь, я тебе старую сказку хочу рассказать, выдуманную на досуге от недостатка свежих впечатлений и бедной фантазии? Ошибаешься! Само собой, люди живут в тех координатах, которые им привычны, и склонны игнорировать разные неоспоримые и неизбежные факты... Это не то, что происходит каждый день, не то, что происходит с нами, а когда-то почему-то случилось с другими. Но, знаешь, вот, мой приятель работал сторожем в морге, а я иногда заходил к нему на ночное дежурство. После первого такого посещения, спускаясь по лестнице в метро, я видел встречных как потенциально мертвых. Это только вопрос времени... Вот и с нами так же: просто вопрос времени. Конечно, в своей должности мы можем пробыть не один век. Но все когда-нибудь заканчивается, и эта наша незатейливая жизнь - тоже.
   - Допустим. - Константин Палыч давно привык к пустым разговорам, ничего не значащему обмену мнениями по фактам, на которые повлиять нельзя, сколько языком не чеши. Разговоров таких избежать невозможно, они давно срослись с самой российской культурой и часто имеют даже некоторое терапевтические воздействие на впечатлительных граждан: поговорят люди, поговорят, и глядишь - на душе полегчало. Однако одной терапией все и заканчивается. Как говорится, весь пар в гудок уходит. А паровоз так и стоит на путях, ржавея и обрастая дикой какой-нибудь травой.
   - Дальше-то что? - без энтузиазма продолжил Константин.
   - Вот то-то и оно - дальше! Бывал ты там - внизу?
   - Где?
   - Ну, внизу. Под землей! - Леня указал пальцем на пол.
   - В Лефортовском туннеле был. Только меня далеко не пустили. Грохнули об стенку, а потом - разжаловали и отправили сюда на перевоспитание.
   - Какое перевоспитание? Думаешь, ты кому-нибудь нужен? Тебя обратно возьмут? Ошибаешься! Никуда ты отсюда не денешься... Если только совсем, вниз, тебя не сбросят! А оттуда уже никакого выхода нет. По твоей воле, по крайней мере.
   - Какое еще "вниз"? Что там такого секретного?
   - Да секретного как раз - ничего! Хорошего, кстати, тоже немного.
   - Значит, ты-то там бывал? - вопрос прозвучал не без иронии.
   - А ты не подтрунивай! Я много чего могу тебе порассказать! Навидался - во! - Леня провел ладонью возле своей шеи, чтобы выразительнее продемонстрировать глубину своего опыта, - Только сейчас не об этом. Может, как-нибудь потом. Ты вот о чем послушай...
  
   И вечно пьяный домовой Леня, а сейчас, не в пример обычному, - трезвый и разговорчивый, поведал историю своей головокружительной карьеры и падения с ее высот в самые что ни наесть низкие должности. Если быть кратким, то все происходило примерно так.
  
   Будучи карьеристом, что называется, по жизни, он не останавливался ни перед чем на пути к светлому завтра. Сама цель представлялась ему законной, дарующей благополучие, финансовую независимость и уважение, основанием которому был бы страх, по заведенной у нас традиции. Понятное дело, путь к перспективной задумке включал в себя явления как раз обратные перечисленным: беззаконие, разрушение чужого благополучия для роста собственного благосостояния, укрепление своего авторитета дешевыми и довольно подлыми выходками и далее в том же роде.
  
   Рыба, как известно, ищет где глубже, а человек - где лучше, понятное дело. Так что на предложение занять уютное офисное кресло в сомнительной компании, предлагающей совсем не сомнительную зарплату и бонусы, Леня с благодарностью и поспешностью принял. Мало того, должность и новый сотрудник просто созданы были друг для друга: основной обязанностью было исследование возможности развития коррупции в отдельно взятой стране. И благодаря Лене страна очень скоро была просто опутана сетями взяточничества и круговой поруки. Высокие позиции на ключевых направлениях бюрократического фронта продавались почти открыто, бесплатное образование и здравоохранение утратили условную приставку "бес-", чиновничья тихая жизнь стала чрезвычайно доходным мероприятием, судебная система претерпела целый ряд неофициальных реформ, так что вскоре ответственность за нехорошие поступки состоятельных граждан целиком ложилась на плечи граждан вовсе не состоятельных и означенных поступков не совершавших. В общем, все перевернулось с ног на голову, если позволите так выразиться. И даже к радости целого слоя общества, не большинства, зато лучших представителей.
  
   А что?! - понятное дело, от одного человека, занимающего свое, правильное место, зависит очень, очень многое. Целыми государствами ворочают те, кто волею судеб оказался вот так, как Леня, в нужное время в нужной должности. И даже довольно просто!
  
   И шло всё - ну просто лучше не придумаешь! Однако как-то так получилось, что жизнь сыграла с Леней неприятную шутку, а именно - следующую. Большие средства этот персонаж вложил в разную недвижимость, а это вызвало нежелательный резонанс в преступном мире, всегда готовом разделить тяготы владения и управления состоянием с его правообладателем. Ну и стали отнимать у Лени куски его пирога: кусок за куском, кусок за куском. А подотчетные ему суды получали хорошие дотации от преступной группировки и все в ее интересах решали. Лёнины же интересы как раз игнорировали. Ну, стало не хватать у него на взятки и средств, и натурального продукта в виде той же недвижимости!
  
   События так взволновали и расстроили борца за расширение рыночных отношений во всех сферах жизни, что он от отчаяния начал совершать нелепые и даже глупые поступки, прибегать к помощи лиц влиятельных, кои оставались недовольными обращением к себе и настойчивостью истца. Все это вызвало нежелательный резонанс в высоких кругах, и от Лени очень быстро избавились, создав предпосылки для неблагоприятного исхода очередной операции и разжаловав его в самые низкие должности. Такая вот история, если быть кратким. Довольно обычная, впрочем. Хотя и по-своему оригинальная.
  
   Но главное - ему удалось побывать там, куда никто не хотел бы заглянуть. Без крайней необходимости, по крайней мере. А именно - "внизу", как выражался сам Леня.
  
   И теперь он, как сталкер, был готов провести экскурсию для Константина Палыча.
  
   - Зачем мне это нужно?.. Чего я там не видал? - вяло возражал Костя, - мне хватило и Лефортово. Сам видишь, чего добился... Вполне доверяю тебе как знатоку, но - уволь, не желаю проявлять излишней любознательности, если она так дорого обходится.
   - Резонно. Только не думай, что я просто хотел блеснуть тут сомнительными познаниями. Не в этом дело! А в том, чтобы ты, наконец, понял, чем это все заканчивается. Не хочешь экскурсии - не надо! Одной заботой меньше! Главное - выводы сделай! Я давно за тобой наблюдаю... Ты не стукач, не помешан на "порядке", как Кузьмич, который успокаивает себя этой идеей, чтобы не думать, о том, какой это порядок и чей. Вообще, все стараются именно не думать, потому что вникать - страшно! А понимать, что ничего не изменишь - еще страшнее и мучительнее.
   - Ты как-то сильно распаляешься... Остынь, не очень ясно, к чему разговор, - Константин Палыч не верил в дружбу. Оно и понятно: не было у него настоящих друзей, а потеряв Бориса, он и вовсе разочаровался в этом ненадежном понятии. И уж в дружбу внезапную Костя не верил однозначно. А тут Диоген местного розлива душу перед ним открывает... Ерунда, право слово! Логарифм да и только! Он продолжал:
   - Ну, допустим, мы вот так с тобой вдумались и внезапно поняли, что всё плоховато в нашей жизни, что катились мы, катились и - съехали в какую-то яму. Ну и что дальше-то? "Кто виноват" и "Что делать"? Извечные типичные русские вопросы? Мемуары писать начнем?
   - Как раз мемуары даже нам самим интересными и увлекательными не покажутся... А вот "Что делать?" - это в самую точку! Об этом я и хотел поговорить.
   Леня замялся. Словно хотел еще раз обдумать, стОит ли продолжать разговор. Диалог явно не выстраивался, все шло как-то криво. Он посидел немного молча, отпил остывшего чаю и продолжил:
   - Сначала послушай еще одну историю.
  
  

Глава 15.

  
   Родион родился в Москве, вырос в Москве, возмужал и все такое. Все - в одном-единственном городе, который медленно, но верно превращался сначала в мегаполис, потом - в мегадорогой мегаполис, затем - в мегаперенаселенный, мегабезликий, мегадорогой мегаполис. Ну, и так далее.
  
   В детстве Родя хотел быть общительным ребенком и тянулся к сверстникам и всемогущим взрослым. А те взаимностью не отвечали, считая мальчика странным и сильно настораживаясь от этой беспокойной мысли. Да и как не настораживаться! - мальчонка был очень чутким к миру, к людям, к изменению голоса, к взглядам и теплоте рук. Родю невозможно было обмануть, он все слишком хорошо понимал, чувствовал то, что чувствовали вы, читал мысли, угадывал желания, предвидел действия. Нет, ничего мистического! Одна простая наблюдательность. Но наблюдательность недетская и глубокая.
  
   А что до мистики, то вот Вам, пожалуйста: мальчик легко исполнял свои желания посредством окружающих его людей. Идет, скажем, мимо ларька с мороженым. И захочется ему этого холодного и сладкого продукта. Ну, и как по заказу, женщина роняет купленный только что вафельный стаканчик и даже этого не замечает. Стаканчик, ясное дело, падает прямо Роде в руки.
  
   Или собрался ребенок в кино, а мелочи на билет не хватает (в то далекое время посещение кинотеатра не было настолько дорогим удовольствием, как пару десятилетий спустя). Подойдет Родя к билетерше, а она возьми и отвернись. Скажем, кто-нибудь в очереди занимает ее внимание. И мальчик, нисколько не смущаясь, не стараясь прошмыгнуть, а напротив, спокойно и уверенно проходит в кинозал, занимает любое место, и именно это место оказывается невостребованным.
  
   В общем, Родион жил без проблем, известных всякому ребенку и подростку: когда хотел - учился на одни пятерки, или получал в подарок новый велосипед, или катался целый день на метро, или ... Ну, и так далее. Вот только не мог вынудить никого полюбить себя, подружиться с собой, понять себя. Был одиноким, иными словами.
  
   Он делал попытки сжиться с одиночеством. И со своими уникальными способностями. Пробовал подкупать одноклассников и мороженым, и бесплатными билетами на аттракционы в парке. Пытался заработать уважение, хвастаясь редкими и труднодобываемыми предметами детского счастья. Но - безрезультатно. Его сторонились, избегали, недолюбливали и так далее.
  
   Аналогичным образом он пропутешествовал по юности, а затем и по возрасту зрелому. Карьеру построил, имел свой бизнес, уважением пользовался, но все-таки пополам с подозрительностью и неприязнью.
  
   И личная жизнь не клеилась по тем же причинам. Попадались одни вздорные и алчные дамы, видящие в Родионе источник неисчерпаемых доходов и возможностей, но никак не близкого и дорогого человека.
  
   Мужчина стал даже мизантропом, стал платить людям тою же монетой ненависти и брезгливости. Одевался подчеркнуто чисто, опрятно и - все так же отталкивающе.
  
   Он мог любого подтолкнуть к нехорошему поступку, а потом создать предпосылки для публичного осуждения несчастного. Мог спровоцировать и производственную травму, и внезапный инсульт и прочее подобное. Однако и эти игры проблемы не решали, а скорее усугубляли.
  
   И как всякий человек, настрадавшийся что называется "от души", Родион понемногу стал проникаться сочувствием к людям, испытывающим напрасные и незаслуженные муки.
  
   Скажем, кто-нибудь из знакомых попадает в больницу. И выясняется, что денег на серьезную операцию не хватает. Родион узнает об этом - глядь, и находится состоятельный спонсор. Или телевидение приедет и именно эту ситуацию зрителю покажет. Средства через соответствующий фонд поступают, операция проводится. Вроде, все довольны. Но обязательно как-то так получится, что, например, хирург забудет скальпель в оперируемом организме. Или медсестра даст повышенную дозу наркоза. Или что-нибудь подобное. И финал оказывался самым неблагоприятным. В общем, сколько наш волшебник не старался, ни помочь по-настоящему, ни даже посочувствовать не мог.
  
   Родион стал полагать, что вовсе не исключительными способностями обладает, а наказанием каким-то, проклятием. И становилось ему жалко и невинных людей, и себя. А главное - сделать что-нибудь с этим нет ну просто никакой возможности! Будто кто-то так и ходит за чародеем и вместо него всем дирижирует.
  
   Чего только мужчина не предпринимал, чего только не пробовал! И диеты, и иглотерапию, и транквилизаторы, и психотерапию. Никакого улучшения, даже наоборот!
  
   И решил Родион отправиться за советом к известному монаху-старцу, как к самой последней своей надежде. В выходной день собрал необходимое, погрузился в автомобиль и начал движение в выбранном направлении. Только дорога оказалась не такой легкой, какой вначале представлялась. То колесо пробьет и потом полдня ждет замены, то недомогание почувствует и останавливается каждые полчаса, чтобы разобраться с приступами тошноты и рвоты. Ну, и так далее. Однако решимость Родиона довела его почти до самых ворот монастыря. Вот на что способно отчаяние!
  
   Значит, вылезает он из автомобиля, хлопает дверцей, привычно ставит транспорт на сигнализацию, а откуда ни возьмись рядом уже стоит незнакомый человек. И одет прилично, с иголочки, как сам Родион, и общается культурно так. Поздоровался, говорит:
   - Вы, должно быть, к старцу местному? А он ведь не принимает сегодня, приболел. Я тоже здесь для этой цели: хотел с батюшкой пообщаться. Только не судьба, видно. Придется ни с чем возвращаться.
  
   Родион, понятное дело, не сдается, желает своими глазами убедиться в справедливости слов нового знакомого. Я, говорит, все равно дождусь здесь, возьму и отпуск за свой счет, только бы словом-другим с известным мудрецом и духовидцем перекинуться. А незнакомый мужчина все одно: не ходи, да не ходи, бесполезное дело!
  
   И вот интересная деталь: мыслей и мотивов собеседника Родион не видит и никак от него отвязаться не может. Прилип как банный лист, право слово!
  
   Так вдвоем они до самой кельи старца дошли. А перед дверью уже народу - тьма, все ждут своей очереди. Только старец, к слову сказать, не по очереди принимал. А звал на беседу, кого сам выберет. Вот, выходит его келейник и обращается к собравшимся:
   - Есть здесь такой Родион?
  
   Значит, и старец не болен вовсе, как утверждал новый знакомый чародея, а наоборот, - здоров. И ходоков принимает.
  
   - Я Родион, - откликается наш герой и в келью входит. А за ним - и прилипчивый мужчина. И что интересно, никто его не останавливает, будто не замечает.
  
   В келье тесно, старец у окошка стоит, на снег смотрит. И не поворачиваясь, не глядя на пришедших сразу заявляет:
   - Ты, Родион, кого ко мне притащил? С кем всю жизнь за руку ходишь? Не знаешь? - Так я тебе скажу! - оборачивается, пальцем на спутника Родионова показывает, - Это ведь враг твой самый большой. От твоей с ним дружбы - вред один, гони его, гони, не задумываясь!
  
   Келейник смотрит оторопело, не видит, стало быть, другого посетителя, кроме единственного мужчины.
  
   Ну, Родион отвечает, мол, какая дружба? - у меня отродясь друзей не было. А с этим - на случайного попутчика указывает - только что познакомились. Что же касается вреда, то по этому поводу он-де, то есть Родион, и приехал.
  
   Но старец все своё: бросай ты эту дружбу, гони его! И вдруг перекрестился и молитву какую-то начал читать. И стало как-то проясняться все в келье, светло сделалось что ли. А спутник Родиона, напротив, все темнеет, черным совсем стал, горбатым каким-то, скомкался весь. И раз - как из кельи выскочит, дверь с грохотом плечом распахивая!
  
   - Зачем Вы, батюшка, людей обижаете? Он так же как и я к Вам приехал за советом и помощью... - начал было Родя. Только старец сразу прервал:
   - С тобой он приехал, это ты его привез. И не нужно ему ни совета, ни помощи какой-нибудь. Ты ему нужен, чтобы по его воле безобразия творить. А ты не слушайся! Живи, как все люди, терпи. Пересиль безобразника. Новую жизнь начни.
  
   Ну, и так далее. Старец все говорил, говорил о чем-то. Потом велел до утра остаться, чтобы на утро Родион причастился в монастырской церкви.
  
   Из кельи Родя вышел каким-то легким, спокойным. Но стоило подумать о завтрашнем дне, о том, как ему жизнь изменить, как сразу накатывала тоска, бессилие, нежелание...
  
   Он сел в свой автомобиль и покатил назад, домой.
  
   Постепенно серьезность встречи рассеялась, в душе распространилось какое-то легкомыслие, стало даже отчего-то весело. Родион включил радио и составил замечательный дуэт с популярной певицей.
  
   Наледь на дороге поблескивала в оранжевых лучах заходящего зимнего солнышка, в машине становилось все теплее и уютнее. Потянуло в сон.
  
   ...Хлопок... Удар в голову... В грудь... По ногам... Еще хлопок... Вкус железа во рту... Руки в каком-то желе, липком, теплом... Отчего-то пришла мысль: "Не успел я сменить покрышки на зимние". Потом: "Какой приятный сон! Так легко... Только темнота кругом... Уже, значит, ночь. Скоро утро, надо будет вставать на работу, бриться... Когда я лег спать? Когда вернулся из поездки? Да ведь я не возвращался! Где я?"
  
   Очень хотелось прорваться сквозь эту тьму. Открыть глаза? - Вроде открыты. Включить свет? - Где выключатель? Выйти из темного помещения? - Куда идти?
  
   Родиону казалось, что он бежит. Изо всех сил. Он вытянул руки вперед, чтобы не столкнуться с каким-нибудь препятствием, и наклонил голову, чтобы уберечь лицо. И так бежал, бежал... А темнота все так же обступала его. В конце концов он сдался. Сел на землю. Или на пол. Во всяком случае на ощупь было трудно определить. Сел и заплакал. Как в далеком детстве, когда другие мальчишки бросали его одного и уносились играть в свои веселые игры, а бедный и одинокий мальчик Родя мог только смотреть вслед уносящейся ватаге и думать, как им всем хорошо, как интересно сейчас будет.
  
   Где-то вдалеке зажегся слабый, несмелый огонек. Родион поднялся и пошел на призывный свет, который становился все ярче по мере приближения к нему. Скоро выяснилось, что это не то садовый домик, не то избушка с одним окошком, откуда и вырывалось наружу скудное освещение. Мужчина постучал в дверь, ответа не последовало. Он дернул ручку и вошел в домик.
  
   Все, что Родион увидел внутри, были деревянная узкая кровать, икона в углу и тусклая лампада под ней. Лицом к иконе на коленях стоял человек в монашеской рясе. Человек встал, повернулся к вошедшему, и Родя узнал в нем все того же старца, оставленного в монастыре пару часов назад.
  
   - Такие вот дела... Вернулся, значит? - тихо начал разговор хозяин избушки, - А чего уехал?
   - Ну, так получилось... Собрался и поехал... А Вы как сюда попали? Мы где вообще?
   - Такого места на карте нет... И время здесь идет совсем по-другому... Да дело не в этом. Хорошо, что мы снова встретились. С тобой, видно, беда приключилась. Наверное, авария? А-аа, ты и не знаешь, должно быть.
   - Авария? Точно! - Что же еще? Только не пойму: мы не в больнице, не на дороге...
   - Это потому что мы не на земле.
   - Как? На планете что ли какой-нибудь? Вы шутите?
   - Не на какой не "на планете"! И нам с тобой не до шуток. Ты послушай: у тебя времени мало, не земного времени, а здешнего. За тобой, не сомневайся, скоро придут. Во всяком случае, здесь ты ненадолго. Наделал ты дел в жизни! И добра хотел, только поступал не по-человечески.
   - Не по-человечески?
   - Не по любви к людям, а через хитрость, через подталкивание, подначивание, принуждение самой их природы. В тебе постоянно боролись настоящее, естественное с противоестественным и ложным. И последнее побеждало.
   - И что теперь? - Родион очень утомился, хотелось, чтобы все вернулось к тому, что было до этой аварии, чтобы он мог остаться до утра в монастыре, успокоиться, поразмыслить. Может быть, что-то изменить в жизни...
   - Теперь - почти ничего. Поздно. Но раз нам дана эта возможность увидеться, то, наверное, неслучайно. Выбор - запомни - всегда за тобой. Делай свой выбор и сам неси за него ответственность, не перекладывая его на другого, не виня никого и не осуждая.
  
   За дверью раздался шум, послушались голоса. Потом постучали.
   - Родион, пора, выходи! Отпусти его, старик! Пора, пора! - голоса перемешивались со смехом, с какими-то всхлипываниями, топотом ног...
   - Иди, сынок! - старец перекрестил Родиона, - и правда пора...
  
   Горе-водитель покинул домик, вышел в кромешную тьму, плотно облегающую мелкую постройку. Снаружи Родиона встретила разбитная компания, как показалось, - навеселе. Среди них наш герой узнал и недавнего знакомца, с которым вместе шел к старцу по монастырю...
  
   А дальше - он очнулся в больнице, в реанимации. Выздоравливал быстро (доктора говорили, что ему сильно повезло в такой жуткой аварии). В стационаре его стали посещать люди, очень похожие на тех, из сна, которые будто бы встречали его на пороге хибарки. Они представились виновниками дорожного происшествия, оплатили лечение и обещали дальнейшую заботу о его благосостоянии, здоровье и даже дальнейшей карьере.
  
   И действительно, покинув больницу, Родион получил доходное место в крупной фирме, специализирующейся на социальных исследованиях. Новая работа позволила раскрыться всем его способностям, дала ему блеснуть, так сказать.
  
   Однако беседа с монахом и события, последовавшие за ней, все не давали ему покоя. Да еще повышенный интерес к его персоне со стороны непосредственного начальника, Павла Константиновича... Все как-то неудачно сплелось в один клубок. Или наоборот - удачно?
  
   Среди прочих сотрудников, порученных Родиону, вскоре появился мужчина, который сначала никак не мог как следует приспособиться к трудовому процессу, и ему была оказана помощь в адаптации и погружении в текущую деятельность компании. Так постепенно отношения между Лёней и Родионом становились все более доверительными и теплыми.
  
  Спустя время Леонид что-то сделал не так, где-то ошибся, и был разжалован. Родиона тогда не было в городе, а когда он вернулся, оказалось, вмешиваться поздно.
  
  На новом месте, куда определили нерадивого сотрудника, Леня сразу стал спиваться, нес всякий вздор и прочее. Хотя на производственном процессе это не сильно отражалось: место ему досталось незначительное, должность - смешная. Но отчего-то Родион обращал на него еще более пристальное внимание и, вопреки обыкновению, проникся к Лёне даже симпатией.
  
   Трудно, конечно, назвать это дружбой: приятели виделись примерно раз в месяц. Редко когда чаще. Первое время Леня думал, что Родион затеял с ним незамысловатую игру, подозревая, что начальнику не хватает своего человека в обществе разнузданных домовых, и из него, то есть из Лени просто делают стукача. Поэтому, как говорится, в руки не давался. То плел околесицу, то представлялся пьяным сверх меры и к диалогу неспособным, то еще что-нибудь выдумает. Однако немного позже не нашел в Родионе ничего, что подтверждало бы эту гипотезу, и стал более открытым для общения.
  
   Редкие встречи проходили тайно, за кадром, подальше от чужих глаз и ушей. Товарищи обменивались информацией о работе в фирме, поставленными перед ними задачами, теориями насчет реальных целей компании и прочим.
  
   Вот, примерно так окончил Леня свой рассказ о Родионе.
  
  

Глава 16.

  
   - Ну, история как история, - после непродолжительного молчания заявил Константин Палыч, - Что ты этим хотел сказать?
   - Что хотел, уже, в принципе, сказал. Просто обдумай все. Мое мнение - надо развязываться с этой "фирмой", увольняться...
   - Как увольняться? Куда? Судя по всему, отсюда нет выхода...
   - Вот тебе и еще одно подтверждение того, что надо сваливать! А заодно - и тема для размышления.
  
   Белки Лёниных глаз подернулись красным, тело снова обмякло, жесты утратили завершенность, словом, он опять стал похож на безнадежно пьяного человека. Даже свалился на пол и лежа затянул: "Прощайте, скалистые горы". Но допеть не успел: пение быстро сменилось храпом.
  
   "Мне бы так!" - думал Константин Палыч, - "Каков артист! Станиславский разрыдался бы! Хочешь - ты трезв как стеклышко, хочешь - пьян как сапожник, а пожелаешь - заснул сном младенца!"
  
  
   Вернувшись домой, Константин прошелся по квартирам, утащил колбасу из холодильника одной квартиры, огурчиков и хлеба - из другой. Устроился на кухне третьей и задумался над услышанным. Машинально поставил чайник, и когда вода закипела, на шум прибежала чуткая к звуковым помехам хозяйка помещения.
  
   - Ой, что это? Кто чайник забыл на плите? - она выключила газ и отправилась в постель.
   Костя налил себе чаю и удалился на лестничную площадку. На следующее утро проснувшаяся ночью женщина найдет знакомую кружку на подоконнике между этажами.
  
   Константин Палыч сидел у мусоропровода, медленно ел бутерброды, запивал чаем. Иногда он поднимался с пола, чтобы взглянуть в разбитое окно, за которым пролетали мимо и вниз крупные белые хлопья снега. Мысли тогда становились такими же легкими, светлыми и медленными, все казалось простым. Чистая светлая улица превращалась в подобие жизни, какой в детстве она представлялась маленькому Косте: все было так же понятно, спокойно, легко и чисто. Ни одного случайного следа, ни одной дорожки, а только снег, снег, снег...
  
   "Вот бы вернуться назад лет на тридцать, - рассуждал домовой, - наверное, я изменил бы всё... Уехал бы в Европу или Америку, вступил бы в профсоюз, купил дом или квартиру. Жил бы тихо, улыбался встречным людям и так же тихо дожил до самой старости. Или остался бы в этой стране, где никому нет до тебя дела, если у тебя нет денег. Оставил бы город, поселился в глухой какой-нибудь деревне. Сажал бы картошку, колол дрова... Год за годом. Забытый всеми, и я сам забыл бы обо всех. И было бы как в детстве: просто, понятно и легко..."
  
   - Добрый вечер, дорогой друг! - Петр Иваныч появился как всегда неожиданно и некстати, - Привыкли к новой работе? Не обременяет?
   - И Вам доброго вечера, - без удовольствия отвечал Константин, - Работа как работа, ничего... Можно терпеть. Вы здесь по делу или так, проведать?
   - Без дела да без заботы только антикризисной политикой заниматься можно. Если, конечно, тебе самому никакой кризис не грозит. А нам как раз грозит, так что вкалываем не за страх, как говорится, а за совесть!
   - Мне вот на все кризисы наплевать: есть где жить, а кушать вообще не очень нужно. И поговорить есть с кем.
   - Вот, кстати, по поводу разговоров. Будьте осторожны, Константин Палыч! Понятно, язык без костей, что ему сделается?! А вот его обладателю - как бы правильно выразиться? - еще как сделаться что-нибудь может! Ну да ладно... Тут дело, в основном, такое: к вам поступает новый сотрудник. Помните Санька? Ну, который давеча у Вас казенный компьютер украл? Вот. Его тоже в разряд домовых определили. За превышение полномочий, хе-хе! Так что теперь рука об руку работать будете. Пока поселим его у Вас, в этом подъезде. Не возражаете? Ну, будет помогать и все такое...
   - Возражаю, конечно: фигура неприятная и выходки неудачные. Но, видимо, мое мнение Вам не очень интересно. Или я ошибаюсь?
   - Что Вы! Ваше мнение мне и интересно, и важно! Но - не обижайтесь! - оно ничего не решает. Не мы это решаем, за нас решают! Так что потрудитесь отнестись к нему снисходительно и дружески, ладно? Ну сделайте над собой маленькое усилие! А?
   - Выбора у меня все равно нет, так что будь по-Вашему! Подселяйте своего разгильдяя!
   - Вот и славненько! Душевный Вы человек, Константин Палыч! Санек, заходи!
  
   Сквозь стену вошел все тот же неприятный юноша, только не такой веселый, как тогда, в Лефортовском туннеле, а напротив - угрюмый. И еще небритый, в грязных ботинках, какой-то помятый и злой.
   - ЗдорОво, голубок! Вот и свиделись! - он даже не потрудился протянуть руку для приветствия.
   - Ты голубками всех называешь потому, что сам с полом не определился? Денег на операцию не хватает? - парировал домовой.
  
   Первый удар пришелся в ребра Константина, второй - в лицо. Когда Костя поднялся с пола, Санек уже сидел у мусоропровода в крови, а Петр Иваныч увещевал его:
   - Ты, Саня, знай свое место! Будешь горячиться - в расход пойдешь, это я тебе обещаю. Ты меня знаешь! Еще добавить, чтобы запомнилось, или уже все понятно?
   - Понятно! - прошипел юноша, - Чего ж тут...
   Договорить он не успел: Костя с размаху двинул ботинком в его квадратную физиономию, потом - еще раз, а потом - еще. Молча.
  
   - Ловко это у Вас получается! - Петр Иваныч остановил разъяренного защитника чести и достоинства, - Однако достаточно для первого знакомства, так сказать! Общий язык, я вижу, найден, консенсус достигнут...
   - Достигнут! - согласился Константин.
   - А я вот не догоняю, - Санек поднимался с пола, одной рукой размазывая кровь по лицу, а другой опираясь о стену, - Это чо здесь происходит? Мальчика для битья нашли?
   - Саня, успокойся! Веди себя по-человечески, и к тебе относиться нормально будут! - отвечал Петр Иваныч успокаивающим тоном.
   - Ведь будут? - обратился он к домовому.
   - Посмотрим... Что коллеги скажут.
   "Навязал на мою голову!" - Костя терял интерес к событию и ощущал уже скуку, - "Как бы от этого Санька избавиться?"
   - Предложение такое. Тебе, - домовой обратился к юноше, - Левая половина подъезда, моя - правая. К себе в гости не приглашаю, так что развлечений ищи в другом месте. Главный здесь - Кузьмич, он расскажет, что к чему. Пойдем знакомиться!
  
  
   "Дрянная ночь! То один со своей дружбой и с заговором каким-то, то другой с программой реабилитации отморозков..." - Константин Палыч вернулся к бутербродам, оставленным на подоконнике лестничного пролета. Санька он поручил Кузьмичу, а тот разговаривать любил, особенно на производственные темы. Значит, часа два на отдых есть.
  
   Снег за окном уже не радовал. Чья-то машина пропахала по дороге первую колею, и от этого казалось, что на чистом белом листе нарисованы две длинные змеи, с какой-то гнусной целью ползущие в одном направлении.
  
   Хлопнула дверь внизу, в подъезд ворвался подросток, быстро побежал вверх с этажа на этаж, задыхаясь и не попадая ногами по ступенькам. Он остановился на площадке, где Константин до этого пытался привести чувства в порядок, подошел к разбитому окну и опасливо заглянул на пустынную улицу.
   - Никого? - обратился подросток к домовому, - Тоже прячешься, братан?
  
   Костю удивило, что акселерат его видит и даже старается завести дружескую беседу.
   - Я здесь живу.
   - А, бомж, значит! Хотя не очень похож! Видок нормальный! Сигаретка есть?
   - Сейчас принесу, - Константин по привычке прошел сквозь стену, без сантиментов залез в карман жильца первой попавшейся квартиры и сразу нашел открытую пачку и зажигалку.
   - Держи, закуривай! - вернувшись, он застал парнишку глядящим в окно.
   - Да ты, дядя, фокусник! Мне бы так сквозь стены ходить! Я бы зажил! - мальчишка закурил, - Я, понимаешь, мобильник стырил. Ну, и по ушам заодно настучал одному. Иду себе, а тут менты выруливают и прямо за мной! Запалили, блин! Теперь отсидеться надо, а то кранты. Все гоп-стопы на меня спишут! А мне это надо?!
  
   Паренек затянулся.
   - Угости бутером, папаша! Жрать хочется, вчера последний раз ел!
   - Бери всё, не жалко.
   - Спасибочки! Широкой души ты человек! - подросток ел не спеша, растягивая удовольствие. Да и торопиться было некуда. Утром он смешается с толпами спешащих на работу граждан и продаст где-нибудь трофейный мобильный телефон.
   - Сам откуда? - Косте стало жаль парнишку, несмотря на его нехороший поступок.
   - Отсюда. Недалеко живу. С мамкой, - грабитель проглотил кусок бутерброда и продолжил:
   - Она пьет не просыхая, дома есть нечего. Жить как-то надо. Перебиваюсь, чем могу. На работу не берут: раньше несовершеннолетних отсеивали, а сейчас вообще - кризис! Вон, зима пришла, у меня ни куртки теплой, ни шапки. В кроссовках старых, сам видишь... Короче, приходится присматривать, где что плохо лежит. Телефоны я не отбирал, это второй раз всего. Опасно, попасть легко. А сегодня сильно голодный был.
   - Слушай, ты заходи лучше ко мне: накормлю, чем смогу, голодным не останешься. Одежды тоже какой-никакой достану. Приходи сюда же, когда захочешь, часам к двенадцати ночи. Я так понимаю, что мать тебя за это ругать не будет?
   - Да ей ваще по фигу!.. Только чего ты, дядя, обо мне заботишься? От меня тебе ничего не перепадет, имей в виду!
   - От тебя ничего и не надо: всё есть для жизни, так что не суетись. Просто зачем в милиции отмечаться, когда и так получишь, что нужно. Кстати, подожди минуту!
  
   Константин совершил очередной рейд по квартирам и вскоре принес подростку неплохой набор одежды и обуви.
   - Вроде твои размеры, примерь! На первое время хватит. А поесть заходи. Хоть каждый день. Если меня почему-то не будет, крикни: Константин Палыч! Но не во все горло! Людям спать не мешай. Кстати, дом уже просыпается, так что можешь домой собираться. Да, телефон краденый мне оставь! Я разузнаю чей и верну тихонько. Не боись, не заложу!
  
   Константин пошел в тихую квартиру, где жил попугай в клетке, проявлявший все большие способности по части разговорного жанра. Там домовой уютно устроился на диване с чашкой утреннего кофе и включил телевизор, чтобы ознакомиться с основными экономическими новостями.
   - Индекс Биг Мака обвалился! Скупаем беляши! - одобрительно выкрикнул попугай.
   - Молчи, птица! Из тебя аналитик, как из меня министр!
   - Сегодня я - министр народного образования, а завтра буду Еленой Прекрасной! - словоохотливый друг парировал фразой Воннегута.
   - Прекрасным ты все равно никогда не будешь. Разве что под горчичным соусом!
  
   - А что? - Мысль неплохая! - Санек проходил в комнату, - Поджарим говоруна? "Держите курс на систему Медуза"!
   - Кто что цитирует, а ты - мультики! Широкий кругозор!
   - Могу и шире сделать! Табуреткой по башке! - обиделся Саня.
   - Насчет табуреток - завязывай! Если надо, обращайся, конечно, - оприходую! Мало будет - всей гурьбой добавим! Тут коллеги от скуки просто так стулья ломают, теперь на тебя переключатся.
   - Посмотрим, кто на кого переключится! - себе под нос прошипел Санек, - А ты неплохо устроился! Жратва, комфорт, бездельничаешь... Мечта!
   - Хочешь - мечтай, хочешь - живи так же! У тебя половина подъезда для удовлетворения первых потребностей. Ты чего пришел?
   - На тебя посмотреть. Отношения наладить.
   - Наладил? Теперь, может, отдохнем друг от друга?
   - Чего ты мне хамишь, падла? Ты кто здесь? - Мелочь, мразь! Не знаешь еще, с кем связался! Я тебя в бараний рог согну, паскуда! Дай только срок!.. - Санек круто развернулся, демонстративно сплюнул и вышел.
  
   Минут через десять Константин Палыч стучался в Лёнины апартаменты.
   - А, ты... Заходь! - коллега по домоводству и разгильдяйству встретил Костю в помятом пиджаке, сонно, апатично и устало.
   - Слыхал о новом сотруднике?
   - Слышал. Ну, и что?
   - А то! Он не такой как мы! Не разжалованный. А наоборот - точно говорю, у него задание. Не похож он на нас. Грозит чем-то, присматривается...
   - Да я уже знаю. Земля слухом полнится, как известно. Он за тобой наблюдать будет. И за мной. И за Родионом. Топорно, конечно, все организовано, но, видно, никто особенно на скрытности не заморачивается в нашем случае. Ты аккуратнее будь. Кузьмич на тебя отдельные рапорты писать будет, так что меня не подставляй. Дружба - дружбой, а лыжи - врозь!
  
  

Глава 17.

  
   Подросток-рецидивист действительно стал заходить к Константину, и они проводили время вместе до утра. Днем Игорек отсыпался дома или в чужих квартирах, которые открывал ему для отдыха всемогущий Костя под честное слово пацаненка, что тот ничего оттуда не приватизирует в просторные карманы новой куртки. От нечего делать Игорь читал книги, которые находил в книжных шкафах. Если что-то было непонятно, спрашивал у домового. Так что жизнь Кости приобрела более человечный и домашний оттенок.
  
  
   В одной квартире мальчишка за рядом модных изданий, между Бхагават-Гитой и "Гаданием по системе Таро" обнаружил старую Библию и вопросов, а равно и разговоров о прочтенном, стало больше.
  
   - "Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву", - читал вслух Игорек, - Это о чем, Палыч? Какая надежда у меня, например? Если бы ты меня не кормил и не одевал, то воровал бы я как раньше, и в конце концов меня посадили бы. Вот и вся моя надежда. А потом, если бы дожил до конца срока - снова воровать. И так всю жизнь. Какая надежда?
   - Дай посмотреть! - Константин взял Библию, - Ну вот, дальше читай: "...не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным - благорасположение, но время и случай для всех их". Значит, я - твой случай. А если бы не я был, значит, кто-то другой на моем месте. Думаю, так. И, наверное, каждому предоставляется какой-нибудь случай, а от человека зависит только выбор: принять то, что ему дается, или отказаться. Я вот свои случаи упустил...
   - Мне бы так упустить! Ты - фокусник, каких свет не видел! Гарри Гудини отдыхает!
   - Ничего не бывает просто так. Если ты живешь по-человечески, то и платишь за это по-человечески. А если что-нибудь сверхъестественное, а в моем случае - противоестественное, вошло в твою жизнь, то и платить придется против естества, с большим процентом.
   - И чем ты платишь? Живешь в свое удовольствие, не работаешь, ешь от пуза...
   - Лучше не спрашивай! Читай... - Костя махнул рукой, подошел к окну. На улице шел снег, все тот же: белый и чистый. И будто в дополнение к ощущению этой легкости и белизны Игорек прочел:
   - "Светильник тела есть око; итак, если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло; а если оно будет худо, то и тело твое будет темно. Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?" Это как?
   - Ну, наверное, здесь о том, что часто люди принимают желаемое за действительное. Борются, скажем, за какую-то справедливость, а на самом деле под благовидным предлогом уничтожают других людей. Или там благотворительностью занимаются напоказ, и тогда благотворительность превращается в средство завоевания доверия и саморекламу. Или, например, обычное физиологическое влечение к женщине принимают за любовь. Нет, это тебе еще рано. Ну, короче, надо честно отдавать себе отчет в том, что ты делаешь в реальности: удовлетворяешь свое самолюбие и низменные желания или... В общем, врать себе не нужно, трезво оценивай, чем занимаешься и чего хочешь.
   - Я вот ничего не хочу. И надеяться мне не на что. Миллион в мусорном мешке точно не найду: дураков мало, чтобы добро выбрасывать. Так что не светит мне ни богатство, ни даже нормальное образование и работа. Вот уехать бы куда-нибудь, где тепло, где не надо вкалывать и мобильники тырить! Я бы и в шалаше там жил... Смотрел бы на море, купался, ел бы бананы... А то год назад устроился на книжный склад грузчиком. За копейки. Месяца через два они ревизию провели и книжек не досчитались. И на меня все повесили. Ну, и уволили, и зарплату не заплатили. А я-то ничего не брал!..
  
  
   На очередное собрание профсоюза домовых Санек явился с двумя полиэтиленовыми пакетами, в которых призывно звенели бутылки отличного коньяка, чем легко завоевал авторитет в разбитном сообществе.
   - Наш человек! - провозгласил Митрич и хлопнул по плечу нового знакомого. Затем освободил от пробки одну бутылку и сразу же из горла продегустировал ее до самого донышка, - Ай, хорошо! Давай другую!
  
   Ночью Константин Палыч и Санек волокли пьяного Кузьмича домой. Тот собирал снег в ботинки, брюки с него сползли наполовину. Чтобы поправить разладившийся гардероб товарища, Костя остановил победное шествие. Саня сбросил ношу с плеча, как мешок картошки.
   - Чего с ним возиться? Сам дойдет, когда очухается! Небось, не замерзнет!
   - Ты раньше вообще кем был, - Константин сидел на корточках, подтягивая брюки разнузданного Кузьмича, - Когда еще жил нормальной жизнью?
   Санек как-то опешил от прямо поставленного вопроса.
   - А чего?
   - Ну, у тебя матери что ли не было, которая за тобой ухаживала и тебя растила? Друзей у тебя не было, которые тебе помогали, и которым ты сам оказывал какую-то помощь? В лесу ты жил что ли?
   - Не в лесу. Жил как все, в городе. И мать есть. Думает, я пропал без вести... А что?
   - Да то... Стараешься всем показать, мол, я - волк-одиночка, любого загрызу, если что. А случись встретиться с волком покрупнее, так хвост поджимаешь, скулишь... Ну, какой ты волк? У них хоть стаи есть, охотятся вместе, когда поодиночке не могут, поддерживают друг дружку, семьи заводят. Свои законы имеют, беспредела не допускают. Если грызут кого, то - сразу, чтобы не мучился. А ты? - Ботва ты картофельная, а не волк! Дырка в пустоте!
  
   Вопреки обыкновению, Санек не перешел от слов к кулакам. И даже вроде не обиделся. Задумчиво поднял Кузьмича, стряхнул с его лица снег. И потащил старика к дому в одиночку.
  
  
   Неделя прошла удачно, без происшествий. Санек зашел к Константину всего один раз, "на огонек", как он выразился, хотя время было дневное, и никакого огонька под потолком не горело. Саня взял почитать книжку, пояснив, что "с возвратом, за мной не заржавеет" и удалился без дальнейших разговоров.
  
   - Это кто? Тоже фокусник? - поинтересовался Игорек.
   - Ага, фокусник. Недоучка. Мой сосед, - нехотя пояснил Константин Палыч.
   - Может, меня научишь? Я тогда в самолет проберусь и улечу куда-нибудь на острова.
   - Брось ты!.. Этому не учат. Живи как живешь, становись человеком. В школу ходишь?
   - Не-а! Чего я там не видал? А в дворники или грузчики и так возьмут, если понадобится.
   - Ну да... Только тебе бы учиться, в институт поступить...
   - Я в воскресную школу стал ходить. При церкви, здесь рядом. Ненапряжно, не ругают, на глупые вопросы отвечают, а не выгоняют из класса. Знаешь, я наверное, в монастырь пойду: здесь все равно ловить нечего, а там - при деле. На мозги не капают, крыша над головой, нет пьяных компаний, как у матери дома. Буду там чего-нибудь помогать. Ну, может, строить или на кухне картошку чистить. Мне все равно! И люди должны быть нормальные: не матерятся же там, не дерутся... И потом... Мне вера нравится. Я, конечно, ничего не понимаю, но вот придешь в церковь, там старухи стоят. Еле ноги доволокли, а там - стоят по два-три часа! Чудеса прямо! Что-то ведь их поддерживает, что-то дает силы и дойти, и назад вернуться!
   - Ну, поступай, как знаешь... У тебя своя жизнь...
  
   После этого разговора Игорек не приходил несколько дней. Константин начал было беспокоиться, хотел обратиться за помощью к другим домовым, найти мальчишку. И однажды днем, заснув ненадолго увидел такой сон. Будто стоит он, Константин Палыч, на зеленом лугу. Тепло, жарко даже, в синем небе - солнце в зените. Где-то далеко - лес, оттуда ветерок доносит пение птиц. Постоял домовой, огляделся: куда ни пойди - всё тот же луг. И пошел вперед, лишь бы идти. Смотрит - под ногами розовым солнечным лучом отмечена граница. Остановился, задумался: граница - это серьезно, шагнешь - а назад, возможно, не вернешься. Поднял глаза - ему навстречу идет по траве Игорек, веселый, рукой машет: привет, мол!
  
   У Константина на глаза слезы отчего-то навернулись, тоже руку поднимает:
   - Привет! Ты что же пропал? Я уж всех знакомых чуть не поднял на твои поиски!
   Парнишка подходит, говорит:
   - Не ищи! Я в монастырь ушел, как и хотел, помнишь? Вот бы и тебе туда, ко мне! Я теперь как ты могу и сквозь стены ходить! Правда! А Санька прости: он сам не знает, что делает!
   - Да ну его! Где твой монастырь?
   - Там, - Игорек махнул рукой в сторону стоящего над лугом солнца.
   - Покажи хоть, как ты там живешь! - Константин Палыч поднял ногу, чтобы переступить через розовую границу на ту сторону, к своему дорогому приятелю, но сразу проснулся в чужой квартире на диване. Работал телевизор, попугай в клетке суетился возле кормушки.
  
  
   - Санек! Санек! - Костя стоял на лестничной площадке и орал во все горло, - Санек!
   - Чего тебе? Я тебя не трогаю, и ты меня не беспокой! - Саня вышел из мусоропровода какой-то вялый, помятый и задумчивый. Глаза прятал, избегая взгляда коллеги по цеху.
   - Ты что с Игорьком сделал? - Костя ухватил обеими руками ворот расстегнутой рубахи подельника, - Говори, убью!
   Саня медленно освободился от неуклюжего захвата домового:
   - А я что?.. Мне сказали - я сделал!..
   - Что сделал-то?
   - Ну... Уходили мы его насмерть вечером у церкви. С этим, с Петром Иванычем... Оприходовали - мама не горюй!
   - Ох, и сука же ты, Саня! Таракан ты, а не человек! За что пацаненка убили?..
   - Я знаю - за что? Говорю же: приказали - я сделал! Да слушай, - Санек положил руку на плечо помрачневшего Кости, - мне самому эта вся байда обрыдла! Сам уже от всего вешаюсь! А что делать? Живу как умею! Университетов не кончал... Прикажут - и тебя прихлопну как муху... И любого... Ты не обижайся, Палыч! Работа у меня такая... Подлая. Раньше я не сильно задумывался, а сейчас - время есть. Книжки вот читать начал... Пойми, я не по злобе...
   - Дурак, ты Саня, хоть сразу и не скажешь! Дурак!
   - Да это понятно... Я не сержусь... Говори что думаешь... А может, - из мусоропровода Санек достал бутылку коньяку, - давай по маленькой? Прости ты меня, Палыч! Пойдем ко мне? Забудемся хоть на день!..
  
   Санек в этот вечер пьянствовал сверх обычного, наливая без остановки и проглатывая не морщась. Короткие паузы заполнял чем-то вроде:
   - Палыч, выпей за меня, скотину!
   Или:
   - Не сердись, Палыч, но оба мы козлы!
   Когда Саня достиг предела, за которым не только шевелиться, но и говорить невозможно, то взглянув на Константина с благодарностью, потянулся к нему с объятиями, но рухнул на пол, не успев осуществить нехитрый замысел. Минут через десять, делая попытку перевернуться на другой бок, засланный домовой проговорил сквозь сон что-то вроде "Палыч, тебе кранты! А мне тебя жалко, хоть ты и свинья!"
  
   Константин заботливо сложил Санька в платяном шкафу, накрыл чьим-то древним пальто. Потом прошел на лестничную площадку, встал у окна и прижался лбом к грязному разбитому стеклу. Из дыры сильно дуло, тянуло морозцем, запахом снега и гарью из выхлопной трубы разогреваемой во дворе автомашины.
   - Вот и утро, - объявил он сам себе, - Поговорить не с кем... Пойду к попугаю...
  
   Птица встретила его радостно, пробежала по жердочке и просунула клюв для поцелуя между прутьями клетки:
   - Палыч, дай закурить! И колбаски!
   - Ты, дружок, Игорька не передразнивай! Не береди душу!
   - Ты дружок, ты дружок! - задорно подхватил попугай и сразу запел песню про журавля.
  
  
   Санек перестал появляться на заседаниях профсоюза, сильно зарос щетиной и вообще не проявлял интереса к своему внешнему виду. Иногда заходил к Константину, возвращал книгу, просил следующую и удалялся. Пару раз с блаженной улыбкой обращался к домовому с чем-то вроде "Испортил ты мне жизнь, папаша!", но ответных замечаний не выслушивал, а просто покидал квартиру.
  
   Эти обстоятельства не могли не повлиять на его отношения с непосредственным начальником Петром Иванычем, которого Саня упорно называл Петрушкой, забыв о всякой субординации. Казалось, тот уже и вовсе махнул на бывшего подельника рукой, появлялся редко и ненадолго.
  
   Дни опять стали тянуться, похожие один на другой. Час превращался в вечность, а когда Костя интересовался, какое сегодня число, то выяснялось, что пролетела неделя или месяц с последнего обращения к календарю.
  
  
  

Глава 18.

  
   - Костян! Пойдем! - кто-то тянул Константина за рукав, - Да вставай ты, пойдем!
   Домовой проснулся, присел, но Лёня рванул его за руку и, приподняв с пола лестничной площадки, поставил на ноги.
   - Ты чего не свет не заря? Случилось что-нибудь? - Костя тер глаза руками.
   - Случилось, случилось! Пошли!
  
   Грязный снег чавкал под ногами, спутники то и дело проваливались в холодные лужи. Во дворе стояла опрятная летающая тарелка, в которую и вошли коллеги по домоводству.
  
   Внутри мерзко пахло, носился какой-то бурый дым. Их встретил Родион:
   - Все в сборе?
   - А мы куда? - недоверчиво обратился к нему Константин.
   - Побег организуем! Пора! - ответил Леня за начальника.
   - Побег? А что ж не предупредили? Надо Санька взять!
   - Ты обалдел?! Какого нафиг Санька? Стукача этого? - Леня не скрывал нетерпения и неудовольствия, - Не валяй дурака, полетели!
   - Без него - не полечу! - Костин голос прозвучал твердо и категорично.
   - Ну и оставайся здесь, дурак! Зачем вообще с тобой связались?!
  
   Родион, молчавший все это время, коснулся Лёниного локтя:
   - Надо взять!..
   - Бред какой-то! - ответил Леня, выскочил из тарелки и через пару минут вернулся с Саньком.
   - Принимайте!
   - Вот теперь все в сборе! - радостно отрапортовал Константин Палыч, - Саня, присаживайся! В дороге доспишь!
   - А куда летим-то? Я к Петрушке не хочу! Шкура он! - отрезал Санек.
   - Куда, куда! Не знаю, куда! Родион знает, но он сейчас тарелку ведет, его не отвлекайте! - Лёня прямо трясся от ощущения свободы, замаячившей на горизонте серых дней, от давно сжигавшего желания вот так все бросить и выкинуть какой-нибудь неожиданный номер, и - будь что будет!
  
   Блюдце сделало широкий круг и направилось к центру Москвы. Город казался накрытым серым алюминиевым тазом, таким темным и однообразным предстало перед путешественниками небо. Впечатление усиливал обычный городской гул, отражавшийся от мокрого асфальта и зданий. Наверное, по-своему правы были некоторые легкомысленные мудрецы древности, утверждавшие, что земля плоская, а небеса - это такой купол, вроде перевернутой чашки. В безоблачные ночи на этой чашке проступают не растворившиеся гранулы какого-нибудь звездного кофе. А за тонкими стенками немудреного фарфорового изделия - огромный мир. Только попасть туда никак невозможно: надо быть легким, как пушинка, и тонким, как эфир, который, по заключению все тех же мудрецов, пронизывает собой все на свете. Так что идея перебраться на другую сторону практически обречена, разве что с желающим оказаться по другую сторону не произойдет какое-нибудь чудо. Вот и горстка людей в скользящем по воздуху блюдце могла рассчитывать только на такое чудо.
  
   Когда-то очень давно, в прошлом веке, еще в советскую эпоху на площади Маяковского собирались люди и читали в слух всех присутствующих непонятные и бунтарские стихи, рискуя быть внесенными в нехорошие списки, как ненадежные элементы, склоняющие к разложению коммунистической морали. Когда-то и я жил здесь, неподалеку, в доме, соседнем со знаменитым Булгаковским домом, в том, который фасадом выходит на Большую Садовую улицу. И который соединен с легендарным зданием странным архитектурным излишеством, а именно - подвесным переходом, так что в общем-то составляет с ним единое целое, отчего и назывался тогда так же - Булгаковский дом. И я был свидетелем многих странных и мистических явлений, так характерных для этого места. Явлений и событий, от которых волосы становились дыбом, разговоры затихали, повисала тревожная тишина. Впрочем, молодость с ее легкомысленным отношением ко всему позволяла обитателям дома и его гостям принимать вещи такими, какие они есть, и - не съезжать в другие районы Москвы.
  
   Среди гостей были разные люди, а иногда и милиционеры, честно исполняющие свой долг и стремящиеся выселить нежеланных жильцов дома. Да, надо сказать, что жильцы поселились действительно незаконно и состояли из студентов, оставивших буйные и утомительные общежития, из свободных художников, бездельников, впрочем, и из представителей прочих непризнанных профессий. Отсюда вышли такие люди, как один из первых прорвавшихся на Запад отечественных художников-авангардистов, один из первых дельцов, втащивших на московский рынок японский автопром. Здесь проходил один из первых слетов советских колдунов-чародеев. В общем, все здесь было новым и авангардным. В слове "новый" слышится что-то хорошее и многообещающее, однако для типичного россиянина все новое обязательно обернется чем-нибудь неприятным, довлеющим и, конечно, в результате - разорительным и тревожным. Как новые деньги девяностых годов того века, красивых, хрустящих и - ведущих в пропасти нищеты и забвения привычного уклада не самой лучшей, но все-таки понятной жизни.
  
   Вот в этот район Москвы и приплыла летающая тарелка, вмещающая в себя небольшую компанию товарищей, ищущих новой и лучшей для себя жизни и участи.
  
   Неподалеку от описанного выше места располагается та самая лестница, по которой в любую погоду, в любое время суток поднимаются вверх души недавно умерших людей в надежде пересечь эту хрупкую фарфоровую границу - серое московское небо и навсегда уйти из шумного и суетного города.
  
   Тарелка поднялась высоко, на уровень облаков, и повисла в воздухе у самого края длинной лестницы. Друзья покинули плавсредство.
   - Приветствую вас! - обратился Родион к стоящей неподалеку у края лестницы группе людей в черном со смуглыми лицами, - Как охота?
   - Охотиться неохота, а разохотишься - не на кого! - жидким каламбуром ответил старший. Прочие поддержали его сдержанным хохотом.
  
   - Вы по делу или так, навестить? - продолжил словоохотливый бригадир.
   - По делу. Без дела на печи лучше, чем здесь, на ветру! - Родион, должно быть хорошо знал здешнюю публику и умел с ней общаться.
   - Может, в картишки перебросимся? На твою ракету!
   - Тарелка казенная, да и в карты я не игрок. Впрочем, если на что-нибудь по мелочи...
   - Давай по мелочи! - оживился старшой, - Ставлю бинокль! Морской, настоящий!
   - Да этого добра на помойке груды!
   Бригадир обиделся:
   - А на что хочешь?
   - Ну, для смеху можно так. Проигравшая команда бежит вниз по лестнице, потом - вверх. И всем встречным сообщает: "Аттракцион закрывается! Сдавайте билеты в кассу!"
   - А ничего, нормально! Играем! Во что?
   - Давай в подкидного! В покер не потяну, мне что попроще!
   - Раздавай!
  
   Играли, собственно, двое. Прочие подсказывали и, что называется, "болели". Загадочный Родион не спеша обдумывал ход, медленно бросал карту, внимательно изучал выражение лица противника. Бригадир, напротив, отнесся к мероприятию азартно, хлопал картами по картам, выкрикивал что-нибудь вроде "а теперь - вот так!", закусывал губу и вообще суетился.
  
   И выиграл Родион.
   - Ну, бегите, ребята! Отрабатывайте!
   Черная братва поднялась со ступенек, злобно косясь на победителя, повернулась и действительно побежала вниз, скандируя: "Аттракцион закрыт! Билеты касса не принимает! Приходите завтра! Освободите увеселительное заведение!"
  
   - Так. У нас есть примерно полчаса. Теперь будем надеяться на чудо. Иначе - все! - Родион махнул рукой.
  
   Снизу поднимался молодой человек без одной ноги, в грязной кожаной куртке, заляпанной сгустками запекшейся крови. Под руку его поддерживал другой, высокий, в белом и чистом льняном костюме-двойке. Пара остановилась ступенях в тридцати ниже, чтобы искалеченный мужчина перевел дыхание.
   - ДТП? - участливо спросил Родион.
   - Да, позавчера попали в такую молотилку! Это Лефортово - конвейер какой-то... - отвечал попутчик пострадавшего, - Пройти дадите? Или нервы мотать будете?
   - Те, что нервы мотают, сейчас там, внизу, так что повезло и вам и нам!
   - Ну и слава Богу!
   - Вот именно!
   Санек уже спустился ниже по ступенькам, подхватил одноногого и закинул его свободную руку себе на плечо:
   - Сейчас, не боись, мигом дотащим!
   - Слушай, дорогой, возьми с собой этих, чего тебе стоит?! Там, выше, разберетесь что к чему, а? - Родион смотрел с надеждой на мужчину в льняном костюме, - Помоги, брат! Тут дело такое... Понимаешь...
   - Понимаю... А сам что? Не пойдешь?
   Лёнины глаза округлились:
   - Ты что, Родя?! Мы ж вместе! Мы ж - одна команда!
   Но тот даже не взглянул на участливого Леню и продолжал обращаться к человеку в белом:
   - Меня, я знаю, не пустят... А им, может, и скидку какую-нибудь сделают... Возьми их!..
   - Да пойдемте, конечно! Мне что?! Действительно, там разберемся...
  
   Лёня подскочил к мужчине в кожаной куртке и на одной ноге, подхватил его ловко и поднял на руки:
   - Идем, идем скорее! Родя, как хочешь, но ты - с нами! Без тебя я никуда не пойду!
   - А тут никто никуда не пойдет! Пока... - к лестнице причалила черная летающая тарелка, из которой уже выходил Петр Иваныч, - Что за беспорядок? Где бригада? Почему здесь посторонние?
   - О! Привет от старых штиблет! - Санек поклонился Петрушке не особенно артистично, а скорее угловато и даже неуклюже, - Мы уж думали, ты о нас забыл! Благодетель!
   Потом повернулся ко всей компании:
   - Вы идите, ребята! Я его попридержу, сколько смогу! Идите! - Саня угрожающе надвинулся на незваного гостя, сжал кулаки.
   - Нисколько не сможешь. Ты ж слабак! Держался молодцом, соображал хорошо, во всем быстро разобрался! А попал к этим, - Петрушка кивнул на честную компанию, - И обмяк, постарел даже... Никто тут никуда не денется, кроме Вас, конечно, - он кивнул обладателю светлого костюма, - Договора ваши - у меня, а долг, как известно, платежом красен... Так что будем платить! Срок ни у кого не подошел, но условия контракта нарушены, и он утрачивает свою силу. Так что теперь другие силы вступают в игру.
   Петр Иваныч обернулся к своему транспорту:
   - На выход, парни!
   Из тарелки повылезали крупные ребята в черных спортивных костюмах. У каждого - у кого на руках, у кого на шее - красовались старые голубые и несколько размытые татуировки.
  
   Лёня вернул одноногого высокому в белом:
   - Извини, братан, у меня дела! - и сжал кулаки.
  
   Итак, на верхних ступенях лестницы стояли: с одной стороны - разнородная группа людей, отчаявшихся и отчаянных, с другой - темная бригада, организованная и слаженная, состоящая из хорошо пригнанных друг к другу механических единиц.
   - Не горячимся! Спокойно! - Петрушка голосом человека, уверенного в стоящей за ним силе и непомерной власти, сделал попытку решить все без отягощающих обстоятельств. Отягощающих, конечно, дальнейшее существование Родиона, Лёни, Константина Палыча и недавнего приятеля - Санька.
   - У вас нет ни шанса... Ребята, давайте без шума! Все сейчас по очереди погружаемся в блюдце и - под трибунал. К Вам претензий не имею, - Петрушка поклонился одноногому и его спутнику, затем снова обратился к компании беглецов, - А что потом - дело уже не мое, но словечко замолвить обещаю. Давайте, давайте, не суетимся!
   Но вдруг уверенность его как-то поколебалась, лицо приобрело выражение одновременно и удивленное и раздосадованное: вниз по лестнице к месту столкновения разнополярных интересов спускалась еще одна группа.
  
  

Глава 19.

  
   Вот, пожалуй, и наступило время обратиться к далекому прошлому, а именно - к тому самому времени, которое вскользь уже было описано выше. Ко времени, когда целый подъезд "Булгаковского дома" над парикмахерской был заселен самовольно молодыми людьми совершенно различных социальных кругов и профессий. А иногда и вовсе без всякой профессии и принадлежности каким бы то ни было кругам.
  
   Во втором этаже указанного дома находилась (а думаю, и сейчас находится) огромная квартира в четыре комнаты, имеющая также и просторную кухню. Настолько просторную, что в ней с комфортом помещалось порой человек до двадцати. Кто только не заходил в гости к постоянным обитателям квартиры, кого только здесь не было! Архитектор - был, художники - бывали, представители театральных ремесел - пожалуйста, педагоги, продавец цветов, начинающие бандиты, музыканты... Нет, перечислить всех решительно невозможно! Так что не будем и пытаться. Скажем просто: приходили сюда люди самые разные и, безусловно, интересные.
  
   Что касается хозяев квартиры, точнее - незаконных ее хозяев, то нельзя не упомянуть о следующих обитателях. О Сереже, творческой личности и впоследствии удачливом художнике, о Жене, имеющем к творчеству непосредственное отношение, но исключительно в силу соседства с упомянутым Сережей. Женя работал грузчиком в Шереметьево, почитал любые таланты, вообще уважая в окружающих те способности, которых сам был лишен от природы. Можно было бы продолжить этот список поселенцев, но дальнейшее повествование затронет только этих двоих, так что на них и остановимся.
  
   Был такой случай. Прихожу я с улицы (погода стояла осенняя, промозглая, поэтому спеша домой, я мечтал о горячем чае на кухне и рассчитывал на обычную вечернюю беседу с друзьями-соседями). Стоило мне переступить порог, как Женя, шедший в это время по длинному коридору, изменив свои первоначальные планы, подбежал ко мне и, ухватив за рукав, поволок в комнату Сережи:
   - Пойдем, пойдем! Там Серега очередной шедевр заканчивает! Пойдем, посмотришь!
  
   - Смотри! - восхищенно зашептал он, указывая на новую картину, - силища, а? Даже лучше, чем "Осень в Коломенском"!
   На высыхающем холсте в хаотическом порядке располагались пятна различных размеров и форм. Цветовое решение шедевра колебалось в узком диапазоне между желтым и коричневым.
   Женя стоял, не отрывая глаз от полотна, в благоговейном молчании, и, казалось, не только наблюдал удивительную игру красок, создававших в его сознании затейливые образы, но и слышал даже какую-то сопутствующую визуальному ряду музыку. Внезапно музыка оборвалась (я почти услышал, как оборвалась), и доверчивый к искусству грузчик в недоумении и досаде обратился к создателю картины, указывая пальцем на угол произведения:
   - Серёг! Вот здесь желтенького надо побольше!
   - Полагаешь? - художник в задумчивости почесал в бороде кисточкой, затем коснулся кистью палитры и - сделал несколько мазков желтым в указанном углу, - Так лучше?
   Женя просветлел:
   - Лучше!
  
   Спустя пять-шесть месяцев картина покинет пределы России, чтобы навсегда остаться в частной коллекции французского почитателя авангардного искусства.
  
  
   Как одевались у мистера Тишина. Вообще-то мистером Тишиным называли рынок. Он существует и сейчас в виде торгового центра. А в те далекие годы это был просто Тишинский рынок, на котором продавали любую обувь и одежду за смешные деньги. И то, что гардеробы уже использовались кем-то, покупателей не смущало. Скажем, добротные импортные ботинки из коричневой кожи гораздо лучше именно в разношенном варианте. Здесь можно было приобрести "дутую" куртку, теплую и модную. Ничего, что "самошив", т.е. не фабричного производства, а домашнего, кустарного. Окончилась зима - неси куртку назад, к Тишину, и отдай любому продавцу. Вырученной суммы с небольшой доплатой хватит на джинсы или летнюю ветровку. У "мистера Тишина" одевались почти все жители самовольно занятого подъезда.
  
  
   Был и такой случай.
   Так получилось, что в течение долгого времени обитатели квартиры были лишены каких бы то ни было доходов. В такие дни все просиживали целыми днями на кухне, за большим круглым столом, когда-то проследовавшим сюда с обычной помойки. И пили чай, заваренный многократно и оттого почти не имеющий цвета.
  
   Я рассказал о происшествии, свидетелем которого стал накануне. Происшествие, собственно, было довольно типичным для нашего дома. Поэтому те, кто в нем жил отнеслись к рассказу с полным доверием и мистическим трепетом, а те, кто здесь не жил, едва ли смогут оценить случившееся по достоинству. Так что на подробностях эпизода останавливаться не буду, передам только самую суть события.
  
   Дело было так. Вчера я в одиночестве пил все тот же чай на той же кухне (все соседи разошлись на поиски каких-нибудь средств, чтобы заполнить истосковавшиеся по пище желудки). Хлопнула входная дверь в квартиру, кто-то шел по длинному коридору уверенными шагами, и я ждал, что вот сейчас увижу одного из друзей, который скрасит мое одиночество. Однако в дверном проеме, сквозь который видна была часть коридора, я не увидел никого, в то время как шаги явно демонстрировали, что гость уже проследовал к кухне, миновал ее и ушел куда-то дальше, за стену. На всякий случай я обследовал все уголки квартиры и не обнаружил никого.
  
   Вот, такой короткий рассказ прозвучал за круглым столом на следующий день после происшествия.
   Присутствующие стали обмениваться мнениями, а Женя молча поднялся и покинул общество. Через минуту он вернулся. Глаза его были круглыми и полными мистического ужаса.
   - Что случилось?
   - Я сейчас захожу в ванную, поворачиваю кран и - чувствую: на меня кто-то пристально смотрит! Оборачиваюсь - точно! Огромные такие глаза!
   - Да кто там, Женя?
   - Таракан!..
  
   Безусловно, Шереметьевский грузчик относился к роду людей впечатлительных и крайне доверчивых. И оттого добрых. За что его и любили. И прощали все. И как мы убедились, к мнению его прислушивались. Даже профессиональные художники.
  
  
   Однажды в подъезд нагрянула милиция с намерением очистить незаконно занятые помещения и оставить пустовать квартиры до решения соответствующих служб. В такие минуты все жильцы действовали чрезвычайно слаженно. По трубам сразу поступали сигналы: несколько ударов ложкой, кулаком или табуреткой сигнализировали о нежеланных гостях. И когда двери бывали взломаны, то ни одного обитателя арестовать не удавалось: квартиры были пусты. Кто-то уходил через черный ход, о котором знали только жители подъезда, кто-то скрывался на чердаке. Спустя пару часов все возвращались, и жизнь принимала обычное русло, будто ничего и не произошло. Во всяком случае, замки и петли входных дверей исправлялись в течение нескольких минут.
  
  
   О картине "Осень в Коломенском". Она постоянно висела в комнате художника Сережи, который уважая Женино чуткое отношение к искусству, не предоставлял полотно на выставки и не продавал его.
  
   Что было изображено на шедевре? Трудно ответить однозначно. Женя утверждал, что видит пожелтевшую листву деревьев, колеблемую холодным осенним ветерком, лужу, а в ней - пьяную женщину. Я, глядя на картину, видел только пятна.
  
   В общем, уже вполне можно составить общее впечатление об обитателях квартиры в "Булгаковском доме", а именно - о Сереже и Жене.
  
   К чему, казалось бы, мы обращаемся ко времени, которое ушло, к событиям, которые никогда не повторятся, к людям, о которых никто не слышал и не знал? Возможно, дело в притягательности всякого хорошего, что имело место в нашей жизни и с чем прощаться не желает память. При воспоминании об этих людях, с которыми давно разминула нас судьба, сердце отчего-то теплеет. И порой даже подумаешь: а было ли все это на самом деле? А ведь было! И никакая суета вокруг мелочности быта, работы, случайных встреч и событий не может стереть и развеять, изгладить окончательного того настоящего и подлинно реального, чем тебя наградила когда-то жизнь, снисходительная к твоим слабостям судьба. Слабостям приличного, даже пожалуй, нравственного характера: чувству долга (перед кем?), ответственности (за что?), порядочности (впрочем, довольно сомнительной) и постоянному стремлению к лучшему (вообще весьма размытому и неустойчивому понятию). Так что, конечно, можно было бы не нести весь этот вздор о странном доме на Большой Садовой и людях, его населяющих. Можно было бы сказать просто: жили-де такие Сережа и Женя, один - бородатый художник, другой - грузчик, когда-то пошивший себе модную толстовку из мешка с лейблом известной фирмы. И всё. Однако давайте все-таки будем справедливы к жизни, которая предоставляет нам не голые факты без всяких подробностей, а дает возможность взглянуть на события с различных позиций, подводя к самой сути явления и позволяя отметить в нем различные детали и характерные особенности.
  
   Так что часто самые случайные люди и происшествия оказывают на наше мировоззрение и дальнейшее течение жизни самое неслучайное влияние. Так и эти двое оказались в повествовании совсем неслучайно, хотя и не играют в нем значительных ролей.
  
   Итак. Сергей занимался живописью во дворце пионеров г. Королева, проезжая по железной дороге для этой цели большие расстояния два раза в неделю. На занятиях кроме него, тридцатилетнего сложившегося художника, присутствовали одни дети и подростки, чем сам Сережа ни мало не смущался, а даже напротив, над чем посмеивался. Как-то раз руководительница кружка изобразительного творчества устроила выставку работ пионеров для приезжих французов, пожелавших ознакомиться с культурной жизнью подмосковных окраин. Время было перестроечное, и таких гостей становилось все больше. Неудобовразумительными и трудночитаемыми лозунгами пестрели футболки гостей: "PERESTROYKA DEMOKRATIA GLASTNOST".
  
   Руководительница изостудии упрашивала Сережу представить на выставке и его работы, тот после непродолжительных прений дал на это свое согласие. Французы были поражены глубиной Сережиного творчества и полетом его художественной мысли. И скупили все его работы прямо на месте.
  
   Еще через пару лет и сам художник отправился вслед за своими полотнами во Францию. Женя очень тосковал по другу, запил даже, сменил работу, оставив трудную профессию грузчика. И вскоре женился на коренной москвичке, ценящей в людях не предпринимательские способности и двусмысленные достижения, а душевную прямоту, чистоту сердца, естественную доброту и благородство порывов. Так что Женя перебрался из "Булгаковского дома" в отдельную квартиру, пусть и не так близкую к центру города.
  
   Он еще заходил к старым друзьям на Большую Садовую. Потом, когда все куда-то разъехались, гонимые новыми веяниями в экономической жизни страны, Женя просто приезжал к знакомому подъезду, стоял подолгу, вспоминая прежние времена. Или прогуливался по окрестностям, которые стремительно менялись. Там, где раньше располагалась замечательная булочная на Тверской, теперь помещались какие-то бутики, туристические агентства. А вот здесь была пельменная, в которой вся компания жителей необычной квартиры проедала скромные рубли, случайно заработанные или полученные в долг. Теперь пельменной нет, а имеется кооперативное кафе, обед в котором стоит уже гораздо более внушительных средств. И так далее.
  
   На Женю накатывала грусть, в каком-нибудь ларьке он покупал пару пива, а через минуту знакомился со встречными людьми на улице, приглашая присоединиться к его скромному пиру и поговорить о чем-нибудь давно прошедшем.
  

Глава 20.

  
   А что Сергей? Покинув родину, он получил все возможности для роста творческой карьеры. Уже не приходилось от голода выбирать между покупкой красок и упаковкой макарон. Со временем он обзавелся небольшой светлой студией. Дела пошли намного лучше. Кроме продаж готовых картин художник получал и предварительные заказы.
  
   Однако через несколько лет интерес к авангардному творчеству поутих, полотна не продавались. Сереже пришлось отказаться от уютной мастерской и начать работать подсобным рабочим в пекарне. Да еще стала одолевать ностальгия, так что вскоре он вернулся в Москву в надежде как-нибудь преодолеть возникший было творческий и личностный кризис в новой уже стране, живущей, как ему казалось, по совсем другим законам, новым и прогрессивным.
  
   Трудовая книжка Сергея была безнадежно испорчена еще в советское время записями вроде "дворник", "сторож" и прочими подобными. Теперь еще демонстрировала колоссальный перерыв в общественно полезной деятельности. Так что о сколько-нибудь достойном месте в уважающей себя организации можно было и не думать. Да и ничего Сережа не умел, постоянно совершенствовался в виде творчества, неуместном в новой России. И не найдя себя, определился продавцом на вещевой рынок. Где на него и набрел совершенно случайно бывший грузчик Женя.
  
   - Серега? Это ты что ли? Я думал, ты по Парижам в смокинге расхаживаешь... Вернулся? Или не ездил?
   - Женя? ЗдорОво! Ездил, ездил... И вернулся... Не прокатила буржуйская жизнь.
   - А здесь чего? Торгуешь? Твоё? - старый друг кивнул на прилавок, заваленный джинсами.
   - Какое - моё! Я продавцом тут...
   - Скоро заканчиваешь? Может, встречу отметим? И твое возвращение на Родину?
   - Через пару часов. Постоишь со мной пока?
   - Постою, конечно! Погоди!
  
   Женя пропал, а через пару минут вернулся с несколькими бутылками пива. Так что намеченный фестиваль начался еще до окончания рабочего дня.
  
   Хозяйка торгового места и нескольких мешков, полных изделий восточной легкой промышленности, - дама крупная, серьезная и подозрительная. Обнаружив Сергея в состоянии повеселевшем, а равно и не пригодном для обсуждения "бизнеса", как она называла свой способ получения доходов, отстранила продавца от дальнейших взаимодействий с покупателями, настрого пригрозив: "И больше здесь не появляйся, пьянь!"
  
   Таким образом, Сережа снова оказался не у дел, с грошами в кармане и без надежды на лучшее. Зато с бутылкой пива и старым приятелем.
  
   Прошатавшись по городу до полуночи и подогревая себя у каждого ларька, друзья отправились было домой к Жене и достигли бы пункта назначения к неудовольствию Жениной супруги. Однако им помешали сразу три обстоятельства. Первое - изрядное содержание алкоголя в крови. Второе - переход дороги в неположенном месте. Третье - наличие на проезжей части стремительно движущегося автотранспорта. В сумме эти обстоятельства дали неожиданный результат. Неожиданный, конечно, для друзей, но никак не для нас, полагаю. А именно - после непосредственно контакта с несущемся автомобилем оба друга утратили всякую возможность продолжать свой жизненный путь в качестве живых единиц человеческого общества. Иными словами, получили травмы, несовместимые с жизнью. И не сразу это осознали.
  
   - Серёг, ты живой? Что случилось-то?
   - По-моему, нас машина сбила. Вот эта.
   - Ага... А почему тогда мы оба лежим на дороге, и оба стоим здесь и беседуем?
   - Наверное, мы умерли. Поздравляю!
   - Ё-моё! Чо ж я жене скажу? Она меня убьет!
   - Вряд ли, Жень... Теперь нам это по барабану... Извини, конечно.
  
   Товарищи обсуждали свое нынешнее положение и состояние, одновременно наблюдая, как суетятся вокруг места ДТП живые граждане, как подъезжает машина скорой помощи и экипаж ГИБДД, как рядом с людьми в белых халатах толкаются люди в черных одеждах, не менее озабоченные происшествием.
  
   Бригада в черном не обращала внимания ни на докторов, ни на пострадавших, ни на автомобили, бегущие мимо. Они залезали под машину виновника ДТП, забирались в ее салон, заглядывали в багажник. Результаты поисков их явно не удовлетворяли, ну никак, видимо, им не удавалось найти что-то очень для них важное!
  
   - Жень, пойдем отсюда куда-нибудь? Шум, суета... Пойдем?
  
   Женя согласился и сделал было шаг за вновь обретенным другом, когда под ногами что-то легко звякнуло. Он наклонился и поднял с сырого асфальта небольшую фарфоровую чашку, расписанную звездами с внешней стороны. А с внутренней размещалась карта Москвы. Рисунки были выполнены очень тонкими линиями, с большим изяществом и вкусом, но к сожалению, поверх изображения пролегла такая же тонкая трещина. От самого дна до позолоченного края чашки. Наверное, дефект образовался в результате падения емкости на дорогу.
  
   Как любитель и даже поклонник искусства во всех его проявлениях, Женя не мог не обрадоваться неожиданной находке. Он на ходу засунул ее в карман, отчего толстовка с правой стороны забавно разбухла.
  
   В городе сами собой зажигались фонари, а небо, напротив, темнело.
  
   Все-таки удивительно, как это происходит: отчего мелочь, случайность какая-то, незначительная перемена вынуждает человека волноваться, радоваться или огорчаться, но в любом случае - принимать происходящее близко к сердцу. И наоборот. Большие и резкие перемены будто притупляют ощущение реальности, сильное, казалось бы, потрясение не вызывает эмоционального шторма, а невероятная удача оставляет только легкую рябь на поверхности спящего озера внутренней человеческой топографии. Вот, например, грянул кризис, полетели головы добросовестных сотрудников под натиском финансовых трудностей родных сердцу компаний. Начались массовые увольнения. И что? - Ничего. Никто своих прав не отстаивает, никто не получает положенных по Трудовому кодексу пяти или шести окладов. Заплатили за месяц - уже хорошо! Уже счастье! А как дальше жить?.. Ну, проживем как-нибудь. В кредитных долгах, в обстановке всё растущих цен.
  
   Так и наши герои, лишившись жизни, не сильно по этому поводу убивались, а точнее - не переживали вовсе. Допили последнюю имеющуюся бутылку пива и уснули на крыше обычной шестнадцатиэтажки, какие еще называют "коробками".
  
   Женя проснулся от боли в правом боку, перевернулся на другой бок, но сон уже не шел. Он сел и огляделся. "Мама моя! Где это я? О! Серега рядом дрыхнет... В кармане..." - рука погрузилась в карман, - "... Чашка какая-то..."
  
   Красивая фарфоровая чашка дала трещину, которая проходила от самого донышка к краю. И в том месте, где раньше была изображена Площадь Маяковского, образовалась дыра.
  
   Жене стало жаль антикварную вещь, и порывшись в толстовке, он обнаружил маленький кусочек фарфора, который точно подходил по размерам и форме к образовавшемуся отверстию.
  
  
   А что же наши герои, оставшиеся на лестнице? В самом деле, как мы могли забыть о них в самый ответственный момент? Пожалуй, самое время вернуться!
  
   Итак, на самом верху, на уровне облаков, на белых ступенях в нерешительности расположились: Родион, еще час назад - удачливый работник офиса и даже, возможно, карьерист, Санёк - не то, не сё, непонятно что из себя представляющий молодой человек крепкого телосложения, тугой на раздумья и быстрый на расправу, Константин Палыч, домовой Лёня, одноногий мужчина - участник ДТП, его спутник, Петр Иваныч - непосредственный начальник некоторых присутствующих, а также бригада крепких парней в черных одеждах.
  
   И вниз по лестнице к месту столкновения разнополярных интересов спускалась еще одна группа, а именно - Борис Васильевич и Игорёк - настоящие, хотя, как мы видим, и немногочисленные друзья Константина.
  
   - Жидковатая у вас поддержка! - неуверенно начал Петр Иваныч, - думаю, шансов у присутствующих маловато...
   - Может, подкрепление вызвать? - он обернулся к старшему бригады.
   - А я думаю, увечных можно пропустить без всяких препирательств, - просто заявил Игорек. По старой своей привычке он говорил, что думал.
   - Не возражаю, - Петрушка, похоже, оценил ситуацию и как бы отдал пешку, чтобы пройти "в дамки", - Как дальше будем действовать?
   - А так. Несмотря на то, что Вы, Родион, выступили с предложением пропустить всех, пожертвовав Вами, - начал высокий человек в белом, сопровождавший горе-водителя, судьба которого уже была решена, - Слишком много различных сил пришли Вам на помощь. Помните: "Выбор всегда за тобой. Делай свой выбор и сам неси за него ответственность, не перекладывая его на другого, не виня никого и не осуждая"?
  
   И Родион вспомнил слова старого монаха, которые прозвучали так давно, как будто в прошлой жизни, когда все было намного легче, понятнее и проще.
  
   - Что касается Александра, думаю, если он не уйдет с нами сейчас, то и с вами уйдет недалеко, - продолжал высокий, обращаясь к черной бригаде, - Так что не тратьте времени попусту, мой вам совет. Относительно прочих... Может, новоприбывшие что-нибудь скажут?
   - Костю мы тоже в обиду не дадим. Он - с нами, сейчас или потом, - вступил Борис Васильевич.
   - А что же с Лёней? - в голосе Константина звучала надежда.
   - Ну, хоть один нам достаётся! - Петрушка в нетерпении потер руки.
  
   И в этот самый момент Женя обнаружил крошечную дыру в фарфоровой чашке.
   Лестница дрогнула, от плотного небесного свода откололся кусок и выпал куда-то наружу, за пределы громадной чаши бело-серого московского неба.
  
   Константин не раздумывая схватил Леню за рукав, рванул, что было сил и вытолкнул в образовавшуюся рядом с лестницей брешь. И... дыра захлопнулась. Была проблема - и нет проблемы.
  
   - Да что это?! - Петрушка уже не сдерживал эмоций. Он сделал попытку шагнуть к Константину Палычу, за ним ринулось и его черное сопровождение, но прямо по лестнице прошла тонкая трещина, которая стремительно увеличивалась, так что добраться до тех, кто стоял несколькими ступенями выше, не представлялось уже возможным.
  
   Как многое все-таки решает какая-нибудь случайность! Мелочь, почти ничего, пустое место, прихоть какая-то иногда способна изменить целый ряд плотно притертых друг к другу обстоятельств, перевернуть все с ног на голову, разрешить неразрешимое противоречие!
  
   Ерунда, в самом деле! Кто такой этот Женя, что это за чашка, да еще фарфоровая?! Ну, разбилась она - и что с того?
  
   Думаю, не все так просто, как кажется поначалу. Вот прикидываешь что-то, рассчитываешь, планы строишь, бац - грянул кризис! И не то, чтобы неожиданно, но все же и как-то внезапно. И полетели все идеи и планы в тартарары, ничего они теперь не стоят. И жизнь идет своим каким-то путем, и вроде многое осталось на своих местах, а ничего уже не поправить, изменения, как говорится, необратимы. Нет, потом, конечно, может многое поменяться, и все снова вернется к какому-нибудь общему знаменателю, к тому, что известно, предсказуемо и привычно. Но время-то уже потеряно. А вместе с ним потеряны и прочие активы, заманчивые какие-то перспективы и возможности.
  
   И как так все устроено в жизни? И отчего? - Ума не приложу! Наверное, есть этому какое-никакое объяснение. Но, скорее, не в области рационального. Да, пожалуй, только не в этой области!
  
  

Глава 21.

  
   Женя приладил отбитый кусочек фарфора к чашке и плотно прижал его пальцем:
   - Пока пусть так остается, потом заклею.
  
   А через несколько минут вышел из комы в реанимационном отделении одной из городских больниц.
  
   "Что за сон мне снился? Хороший, конечно, по-своему... Вот, Сережу, встретил... Потом пиво... Много... Затем - авария..." - вспоминал он уже будучи переведен в обычную палату.
  
   А Сергей из комы так и не вышел: умер в тот же день.
  
   Не станем описывать всякие травмы, полученные Евгением в результате несчастного случая, тем более виноват в инциденте был он сам, его пьянство и вообще разгильдяйство. Скажем только, что в конце концов его залечили, залатали, да с тем и отпустили. А что же чашка, та самая, фарфоровая? Да ничего! - чашка была единственным предметом, который был найден в кармане Жениной толстовки, и на нее, старую и треснутую, никто не позарился. И Женя обнаружил ее на тумбочке у изголовья больничной кровати, чему и был несказанно рад.
  
   Как-то так вышло, что последние события посеяли разлад в сложившейся было ячейке общества, а именно - между Женей и его супругой. Так что вскоре грянул развод со всеми вытекающими.
  
   Женя был выселен по месту отправления профессиональных обязанностей. На склад чайной продукции, где он работал все тем же грузчиком. И Евгений довольно скоро привык спать под шум снующих электрокаров, стирать и мыться в общем санузле для сотрудников, прямо у белой раковины с маленьким кранчиком. И не попадаться на глаза начальству по окончании рабочей смены.
  
  
   Однако суета и неустроенность быта вынудили его снова сменить место работы, и Женя поступил простым охранником в больницу. Неподалеку от метро "Маяковская".
  
   Теперь стало проще, чище и спокойнее. Мимо Евгения постоянно проходили люди, здоровые и больные, богатые и бедные, тихие и озлобленные - разные, словом. Вообще, профессия располагала к раздумью и созерцанию. Ничего что зарплата невысокая. Зато душа успокаивается. По крайней мере, так думал Женя. И пил чай. Из надтреснутой чашки.
  
   Иногда посуда протекала, и в Москве начинался дождь. Тогда охранник находил где-нибудь клей и заботливо устранял течь. Накипь от кипячения воды отчего-то накапливалась преимущественно зимой, и рисунок города на внутренней стороне чашки как бы покрывался снегом.
  
   Женя, конечно, подмечал необычные свойства фарфоровой емкости, но что с ними делать, не знал. Да оно, наверное, и к лучшему!
  
   Приятно все-таки осознавать, что всякое могущественное, загадочное и необъяснимое порой достается людям совершенно немеркантильным и простым. Есть в этом что-то внушающее надежду, не так ли?
  
   Во сне Женя видел и Сережу, своего давнего друга, и аварии на Московских бестолковых дорогах, и вообще разное. Но чаще - какую-то странную ситуацию. Будто он поднимается вверх по белой длиннющей лестнице, ведущей куда-то, где ему будет хорошо. Да, совершенно точно: именно хорошо. Не приятно, не весело, не вольготно, а как раз хорошо. Спокойно и легко. И вот идет он, идет, добирается почти до самого верха и видит, что лестница дала трещину, и перебраться на другую ее сторону нет никакой возможности. Кажется, вот уже, близко, совсем рядом и забвение всех проблем, и ответ на все вопросы, а ведь - не добраться! И будто бы стоят на той стороне злые люди в черных одеждах и смеются над Женей, указывая на него кривыми пальцами.
  
   Однажды в больнице поднялась необычная для этого места суматоха: одна из пациенток, отчего-то прорыдав все утро, в конце концов кинулась к окну, распахнула его и влезла на подоконник с явным намерением броситься вниз. Добавлю, что высота вполне позволяла осуществить задуманное.
  
   Евгения, как охранника, сразу вызвали наверх, к месту происшествия, и сначала перед ним предстала такая же картина, какую наблюдали и прочие присутствующие: женщина билась в истерике на подоконнике, держась кончиками пальцев за края рамы, и, казалось, борясь с намерением прекратить свое существование. По крайней мере, земное.
  
   Но через мгновение Женя стал оценивать происходящее по-другому: вдруг ситуация предстала перед ним совершенно в ином свете. На подоконнике рядом с пациенткой стояли двое в черном, обхватив женщину руками, и изо всех сил тащили ее наружу, за окно. А несчастная жертва вела борьбу вовсе не со своим намерением выброситься из окна, и именно с этими темными субъектами. И один из них уже протянул руку к ее руке, чтобы разжать пальцы, крепко цепляющиеся за ненадежную раму.
   - А ну стоять! - охранник кинулся к окну, отбросил руку черного и обхватив женщину, втащил ее в палату.
   - Спасибо Вам! - успела прошептать пациентка спасителю, прежде чем ею занялись доктора и санитары.
  
   С Женей теперь стали здороваться врачи, даже похлопывать отчего-то по плечу. Медсестры снабжали его мелочами к чаю, родственники спасенной благодарили.
  
   А ему стали все чаще сниться необыкновенные сны. Не сказать, что приятные. Но необыкновенные - точно.
  
   Например, как-то раз лег Женя спать. Устроился прямо на рабочем месте, где же еще? Но слышит вдруг какой-то шелест, нехарактерный для привычных ночных шумов спящей больницы. Конечно, как добросовестный охранник, Евгений поднялся и отправился на поиски источника непривычных звуков.
  
  
   Идет по коридорам, осматривается. И видит: группа пациентов, нарушая порядок, обсуждает что-то в холле, служившем для больных местом погружения в телеэфир. И вот несколько человек, очевидно не признающих установленного распорядка, сгрудились у телевизора. И говорят, говорят быстро, отрывисто, оживленно. Хоть и шепотом, но этот шепот кажется таким громким, неприятным, будто кто-то перетаскивает листы кровельного железа один по другому.
  
   - Господа, все спят, пожалуйста, не шумите! Расходитесь по палатам! - начал Женя дружелюбно.
   - Опачки! Это кто тут нарисовался? - произнес один из нарушителей и двинулся к охраннику. Прочие замолчали, уставившись на Женю. Самого же борца за режим дня объял какой-то ужас, тело одеревенело, и он не мог пошевелить ни пальцем, не то что просто убежать.
  
   Тусклое ночное освещение в холле отчего-то не давало привычной возможности различать предметы, все выглядело темным, как это бывает в безлунную ночь в далеких деревнях. Поэтому только когда гражданин в черном вплотную приблизился к Жене, тот увидал на его голове большие рога, какие все видели на шлемах викингов в кино. И даже сквозь оторопь и страх пробилась из глубины Жениного сознания мысль: "Что за маскарад?"
  
   - Чо, опять мешать пришел? - прошипел черный.
   Надо сказать, Женя - обладатель комплекции вовсе не субтильной, как и положено бывшему грузчику. Но собеседник оказался куда выше и здоровее.
  
   - К нам захотел, сопляк? - продолжал глумиться возмутитель больничного порядка, - Пойдем, паскуда!
   И незнакомец ухватил одной рукой беззащитного охранника, оторвал от пола, взвалил на плечо и повернулся было к окну. Как вдруг что-то откинуло Женю в сторону, он больно ударился о выступающий из стены угол, зажегся обычный ночной свет. Следующий кадр - Евгений просыпается на своем рабочем месте. Все тихо. Вот такой сон.
  
  
   Как-то раз один из посетителей больницы, увидев в Жениной руке антикварную чашку, представился коллекционером и любителем старины. И предложил обладателю артефакта неплохую цену.
  
   Зарплата охранника, как известно, не так высока. Между нами, и вовсе формальная. Так что Женя даже на минуту задумался над предложением. И отказался. Решил, что деньги уйдут, а красивая вещь - останется.
  
   Коллеги посмеивались над Евгением за привязанность к предмету, давно утратившему целостность, который к тому же скоро утратит и ценность. И сам Женя над собой посмеивался. Но чай пил только из старой фарфоровой чашки. Тогда друзья подшутили над ним, спрятав изделие. А на ее место поставили новую, яркую кружку.
  
   Женя сначала спрашивал у всех, не видел ли кто, куда подевался его антиквариат, но расспросы, а равно и поиски, ни к чему не привели. Пришлось смириться с потерей. Однако через пару дней чашка как-то сама собой вернулась к владельцу, чему тот был несказанно рад.
  
   Такие вот дела. А что? - Так оно и бывает: хочешь - и не получаешь, ищешь - и не находишь. Потому что делаешь это все ради амбиций, из пристрастия к деньгам, почету, власти и всякой прочей эфемерной ерунды. Нет, конечно, можно сильно напрячься, расстараться и - занять более высокую должность, придумать способ извлечение бОльших доходов и т.д. Но отвлечешься на мгновение - раз! - И все как-то выходит из-под контроля. Деньги - утекают, будучи растрачены на всякое бесполезное, а следовательно - в руки других людей; власть и авторитет как-то расшатываются, подвергаются сомнению, и надо приложить немало сил, чтобы восстановить былое могущество; почет... и вовсе деликатная и ненадежная субстанция. Разные блага, ну, вроде престижного дома, автомобиля и прочего в том же роде, перестают радовать, и наоборот: обнаруживают какие-то недостатки. Или свойства, не позволяющие пользоваться предметами роскоши так, как планировалось вначале. Нет, пустое это занятие! Неблагодарное! Простите меня, но это правда.
  
   И бывает по-другому: не ожидаешь, не ищешь, а находишь. Понятное дело, хорошо бы в такие моменты иметь хоть немного от того качества, которое называют архаично мудростью. Чтобы отличить полезное от бесполезного, здоровое от болезненного. Мало ли с чем жизнь может столкнуть? Как, например, повезло Константину Палычу когда-то с новой, замечательной работой. И что хорошего или полезного из этого вышло? Если бы не его человечность, если бы он вовремя не одумался, не посмотрел на свою жизнь чистым, как говорится, взором, незамутненным всяким обыденным и пустым, смог бы он выйти из этого критического своего состояния так, с позволения сказать, легко? - Едва ли. И другой пример - Женя. Впрочем, история о нем еще окончена, подождем. Да, подождем, пожалуй, посмотрим. Не будем рассуждать о том, что еще не произошло.
  
  

Глава 22.

  
   День начался с затяжного дождя, навевающего сон даже на самых энергичных и целеустремленных. С утра сквозь окна проникал тусклый свет, который приходилось дополнять светом электрических ламп. Не декабрь, а парадокс, право слово!
  
   Как-то все сместилось в календаре. Теперь, наверное, нужно бы перенести Новый год на февраль, когда и снег имеется, и холод - мама не горюй! Или переименовать Деда Мороза в Бабку Сырость или что-нибудь в этом роде. Какой уж там мороз! Впрочем, где-нибудь в Сибири, надеюсь, картина совсем другая. Но, если учесть такой неоспоримый факт, что половина (а то и больше) населения страны живет в Москве, и еще три восьмых - в прочих городах, от Сибири далеких, то получается, что любимый всеми зимний праздник следует отмечать все-таки ближе к календарной весне.
  
   Женя сдал смену, впереди был законный выходной день, и надо было провести его как-то не впустую. Но бюджетно. Без больших затрат.
  
   Поэтому мужчина принял решение просто прогуляться по Москве, по ее "историческому" центру, посетить места, связанные с воспоминаниями юности.
  
   Женя прошел мимо "Булгаковского дома" (впрочем, потоптался немного у знакомого подъезда, поглядел на окна), проследовал на Патриаршьи пруды. Затем - к Тишинке, а после - к вечно реставрируемому планетарию и далее - к главному входу в Московский зоопарк.
  
   Ботинки промокли, с зонта вниз стекала вода тонкими струйками.
   "Вот бы сейчас зайти в какое-нибудь теплое уютное кафе, погреться и провести полчаса за чашечкой черного кофе!" - подумалось Жене, и взгляд сразу отметил искомый объект в первом этаже унылого здания. Покопавшись в карманах, любитель прогулок обнаружил небольшую сумму денег, позволяющую осуществить задуманное, и Евгений проследовал в тихое заведение.
  
   Публики почти не было. Женя присел у самого окна кафе, раздавил ложечкой лимон, островком плавающий в черном кофейном море.
  
   С улицы вошли двое, заняли столик у стены, подальше от окон. Сделали заказ и в ожидании вели неспешную беседу. Судя по всему, они были знакомы недавно: один из новых посетителей, юноша лет двадцати с небольшим, вел себя слишком сдержанно, говорил мало и вообще был как-то зажат.
  
   Его собеседник, мужчина зрелого возраста, с черной бородкой, напротив, ощущал себя хозяином положения, комфортно устроился в кресле, непринужденно и округло жестикулировал, часто улыбался и казался человеком уверенным и уравновешенным. Но что-то в нем просматривалось фальшивое, деланное. Нет, понятно, что это не дешевый "разводила", надеющийся путем нехитрых манипуляций завладеть скромной суммой не причитающихся ему денег. Однако было понятно: чего-то он точно добивается, и свою заинтересованность в результате диалога явно скрывает.
  
   "Как все-таки хорошо, что я далек от всяких подобных нежелательных бесед, что ни для кого я не представляю коммерческого или другого какого-нибудь меркантильного интереса! Приятно быть самим собой и не взвешивать тщательно слова, не думать, какое ты производишь впечатление, не бояться, что можешь что-нибудь упустить" - подумалось Жене.
  
   Между тем к компании присоединились еще несколько невесть откуда взявшихся человек, которые обступили столик и приняли активное участие в беседе. Если быть точным, собственно, они просто поддакивали солидному джентльмену, все время крутясь возле юноши. А тот, как ни странно, сам к ним не обращался, хотя советы выслушивал.
  
   Будучи случайным наблюдателем, Евгений не должен был бы этого делать, но как обладатель души прямой и даже простой, он поднялся из-за столика и подошел к молодому человеку.
   - Мне кажется, Вас обманывают... Извините, конечно... - Женя наклонился к самому уху юноши, - Не слушайте никого! Идите домой, в самом деле!..
  
   Это короткое и внезапное выступление поразило обоих собеседников. Да и "группу поддержки" импозантного мужчины. На секунду повисла пауза. Первым нашелся как раз мужчина:
   - Простите, по какому праву? Вы кто?
   - Да не обижайтесь! Против Вас я ничего не имею. Но, думаю, нехорошо, нечестно вдесятером одному мозги пудрить.
  
   Молодой человек наконец пришел в себя, как-то встряхнулся, наскоро попрощался и вышел из кафе.
   - Обождите! Мы с Вами не закончили! - едва успел ему вслед крикнуть джентльмен.
   Потом смерил взглядом Женю:
   - Так. Сделку мне испортил... Тебе чего надо?
   - От Вас - ничего! А вообще - мира во всем мире!
   - Остроумно! Ты идиот? - мужчина махнул рукой компании, стоящей у столика, и услужливые советчики покинули заведение.
   - Иногда. Все остальное время - играю на баяне.
   - Ясно. Слышал я о тебе. В больнице работаешь. Сторожем. Или кем-то в этом роде.
   - В этом роде, - согласился охранник, - Простите за то, что влез в разговор. До свидания!
   - До скорого, я надеюсь! Извинения принимаются, но этого мало. Кстати, на всякий случай: меня зовут Петр Иваныч. Так что этот наш разговор не последний!
   - Нет, спасибо! Мне есть с кем поболтать, если что. Счастливо оставаться! - И Женя вышел под дождь, поднял воротник, чтобы вода не затекла по шее под куртку. Он шел и улыбался. Неизвестно чему. Как-то на душе стало легко.
  
   Наверное, вполне может быть хорошее настроение у человека, даже если на улице сыро, слякотно и темно из-за плотных туч, нависающих над самыми крышами.
  
  
   В магазине есть все. На любой вкус. Даже взыскательный. Нет, бывают и другие магазины, где все низкого качества, ничего не найдешь, продукты просрочены и так далее. А здесь - ну просто раздолье! Хоть веди рукой по прилавкам и загребай в корзину, что попалось! Заглядение! Только денег нет. А так бы - конечно...
  
   И Женя тщательно выбирает. Смотрит на цену, читает о составе, оценивает вес. Что делать! - Зарплаты дают не по потребностям. И даже не по способностям. А как-то случайно. И чаще всего - недостаточно.
  
   Однако это не повод для беспокойства, не так ли? Ну, в смысле, можно и беспокоиться, только это ничего не меняет. А если есть возможность что-то изменить - тем более беспокоиться не о чем. Я это имею в виду.
  
   Вот, дама примеривается к колбасам. Значит, замужем. Скорее всего. Мужик берет пиво. Но немного. Видимо, только для себя. Стрессует. Надо снять напряжение.
  
   Заботы, заботы... Вся жизнь из забот. Вы когда последний раз отдыхали? Ну, по-настоящему, естественно. Не понтовались на модных и престижных местечках, не носились сломя голову по заведениям и бутикам, а вот именно отдыхали когда? Ведь человеку покой нужен! Да-с, господа! Нужен - и все тут!
  
   Покой, тишина - как глоток свежего воздуха, как заныривание в глубину синего-синего моря. Гонки, публичность, конкуренция - это для подростков. И инфантильных граждан. Зрелому человеку такие вещи покажутся скучными. Ему тишины подавай.
  
   Так что сейчас Женя оплатит покупки и, пожалуй, не заходя "домой" (а если уточнить - на работу, где он и проживает) отправится в парк и сядет на лавочку, чтобы минут десять, пока не замерзнет, смотреть вокруг, на деревья, воробьев и ворон, смотреть на проходящих мимо людей. И ни о чем не думать.
  
   А за Евгением увязалась собака. Дворняга. Ничего особенного. В пакете лежат сосиски, вот и следует пес за ним. И когда Женя расположился на скамеечке, дворняга встала рядом, вяло помахивая хвостом, глядя обладателю притягательного, фантастического продукта в глаза. И облизываясь.
  
  
   Мужчина достал упаковку, разорвал пальцами. Извлек одну сосиску и по частям скормил псу. Тот аккуратно брал кусочки с руки и после употребления благодарно утыкался в ладонь мокрым носом.
  
   - Все, собака, больше для тебя ничего нет! Человеку тоже кушать надо! Хоть когда-нибудь... - ласково объявил Женя окончание трапезы.
   - Точно! И кушать надо, и вообще много чего! Даже того, чего и не надо бы... - на скамейку присел незнакомый дед.
   - В смысле? - пожелал уточнений любитель бесхозной природы.
   - Ну вот Вы, например. Чего Вы хотите? Кроме мира во всем мире, конечно.
   - Чтобы сейчас лето было, чтобы людей в Москве было мало, а зелени много. Чтобы у каждого человека был свой дом, а у каждой собаки - свой хозяин. Чтобы люди в нашей стране жили нормально, а не ездили каждый день в большие города из маленьких, чтобы заработать денег на нищенское проживание.
   - Угу. Ёмко. Но я не об этом. Для себя Вы чего хотите?
   - Ну, может, только того, что про Москву сказал. И про дом.
   - Вот! А что Вы для этого сделали?
   - Да что тут сделаешь?! Все уже за нас сделали!
   - Кто сделал?
   - Ну, ребята, что сидят наверху. Может, не на самом верху, но все же где-то высоко.
   - То есть, Вам кажется, что какие-то корыстолюбивые чиновники с мифическими олигархами Вас всего этого лишают?
   - Ну вроде того. По крайней мере, без них не обошлось.
   - Молодой человек! В вашем возрасте Вы уже вполне могли бы быть таким олигархом сами! Для этого, я полагаю особого ума не требуется. Немного удачи и чуть-чуть сноровки!
   - И что? Вот стал бы я этаким буржуем и стал бы сам лишать нормальных людей последнего?
   - Зачем же сразу "лишать"? Они же сами все отдают, за свое не борются, сами рады, когда их обманывают! Обещаешь им 300% прибыли, или "землю - крестьянам, фабрики - рабочим", воду - матросам, бегемотов - циркам... ипотеку какую-нибудь, и эти самые Ваши "люди" - бегом вприпрыжку за акциями, облигациями, разными знаменами... Только пыль столбом!
   - Так это от отчаяния. Последнее же несут!
   - То-то и оно, что последнее! Чего несут? Кому? Даже не разбираются! Бери, только успевай руку протягивать!
   - И Вы, я вижу, это поддерживаете? Поощряете такой обман?
   - Ну, мне-то, положим, все равно. Я свое пожил. А вот Вам еще жить... Раньше не такие люди были! Пальца в рот не клади! Целеустремленность была. Потому что была цель!
   - Какая цель? Коммунизм?
   - Ой, да не в этом дело! Страну надо было поднимать. Вот это и есть цель! Или на войне победить! Или детей вырастить людьми!..
   - А сейчас что - не так?
   - Не так. Никому ничего не надо. Каждый сам за себя. Сидят за железными дверьми, ждут, когда их ограбят, обманут, выселят, разорят. За копейки бьются в кровь, чтобы потом эти копейки чужому дяде отдать. Смешно, право слово!
   - Допустим. Вы-то что предлагаете?
   - Раз уж так дело пошло, то зачем быть одним из тех, на ком наживаются? Не лучше ли стать в один ряд с такими, кто наживается?
   - Не лучше, я думаю. Человек ко всему привыкает, люди, вон, даже за полярным кругом живут. И ничего!
   - Вот именно - ничего! Ничего у них нет, кроме этого полярного круга! Вот Вы хотели бы туда, в холод и вечную мерзлоту?
   - Ну, если бы я там родился, то и хотел бы... А так - не очень...
   - Но если будете продолжать в том же духе, то и до самого полюса докатитесь!
   - Почему докачусь? Почему я?
   - Сначала не Вы, а потом и до Вас очередь дойдет. Ведь к Вам и Вам подобным отношение - как сырью, как к заготовке. Недаром говорят: "рынок труда", "трудовые ресурсы". Вы хоть понимаете, что Вы - просто ресурс? Что из ресурса продукт сделают, а то, что от Вас останется - на помойку выбросят?
   - Дедушка, спасибо за заботу, но вообще-то на помойку нас всех когда-нибудь выбросят. Ну, или на кладбище. Извините, конечно! Это только вопрос времени. И мне лично вообще все равно, когда я там окажусь. Может, будь я сказочно богат, то сильно переживал бы по этому поводу, а так... как-то наплевать, в общем.
   - Вот типичная пораженческая психология! Что вы за поколение такое! Единицы из Вас только чего-то стОят! Прочие - тьфу, слабаки какие-то!
   - Ну какие же слабаки?! Мне кажется, что как раз роскошь - проявление слабости. Неспособности устроить личную жизнь без денег, неспособности довольствоваться необходимым... и прочих неспособностей.
   - А у Вас вот личная жизнь в порядке? А-аа, вижу, что нет! - дед лукаво сощурился и погрозился Жене пальцем, - А вот это "необходимое" есть у Вас? Своей крыши над головой, я понимаю, Вы не имеете? И что же тогда рассуждаете о какой-то неспособности, когда и сами Вы ни на что не способны? Простите за прямоту, разумеется!
   - Да ничего, я не обижаюсь! Дело ведь не только в том, что я имею. Но и в том, наверное, как я живу. Главное - человеком оставаться, а не обормотом, который думает других заморочить и забывает, что есть те, кто и его заморочат при случае. Вот я о чем!
   - Ну, волков бояться - в лес не ходить! Чего ж? - Сидеть на скамейке и ждать, что все само собой как-нибудь поправится? Так это занятие пустое! Сколько не сиди, ничего не высидишь!
   - Что-то я Вас не пойму, извините! Вы к чему-то клоните?
   - Не то, чтобы... Просто жалко Вас... Такой, вроде, человек хороший, а живет, стыдно сказать, как последний бомж!
   - Бомжи тоже знаете какие бывают? Я в Тимирязевском парке одного видел. Лежит в кустах на подушках от старого дивана, и книги читает! А вокруг - еще множество книг понасыпано!
   - И что? Это, по-Вашему, - жизнь? Ни дома, ни крова, одни книжки! Предел мечтаний!
   - Предел, не предел, а - уважаю!..
   - Нет, молодой человек, бросайте Вы эти фокусы, беритесь за ум, облагородьте свою жизнь, женитесь, Вам Ваши дети благодарны потом будут!
   - Кто? Мои мажорские дети? Не смешите меня! У них же в генофонде этого даже не предполагается!
   - Ну, не дети... Сами радоваться будете, жизнью наслаждаться!
   - Я и так наслаждаюсь. Деньги здесь ни при чем.
   - Ох, и трудно с такими! Ну Вас! - старик сплюнул и исчез. Просто в воздухе растворился! Будто его и не было!
   "Ничего себе! Может, это опять сон какой-нибудь?" - подумалось Жене, - "Нет, вроде, не сон!"
   Встал со скамейки, огляделся. Чудеса!
   На город опускался вечер, окна домов приветливо соблазняли уютом и теплом. Охранник вздохнул и отправился по месту профессиональной деятельности, а равно и по месту постоянного своего проживания.
  
  
  

Глава 23.

  
   Евгений присел на старый деревянный стул, налил чаю в любимую фарфоровую кружку, но сразу пить не стал: сидел и смотрел, как постепенно тают пузырьки на коричневой поверхности традиционного русского напитка.
   "И чего этот дед добивался? Чего ему надо было?"
  
   Чай остывал. Женя подошел к окну, поглядел на засыпающий город, на мокрые крыши, потом поднял глаза: черное-черное небо... А в нем - лестница, и как нарочно, - белая.
   "О! Еще что-то строят! И так Москву всю застроили, чихнуть негде!" - покатились мысли одна за другой, - "И когда успели? А ведь кризис! Вроде, стройки замораживают!.."
  
   Он стал вглядываться в темноту, на новый архитектурный объект, пытаясь угадать его назначение, и не заметил, как сам вдруг оказался на этой белой лестнице. Прямо с чашкой в руке. И с остывающим в ней чаем.
  
   От неожиданности Женя залпом выпил все содержимое и машинально засунул кружку в карман спецодежды, в черный форменный пиджак. Потом топнул ногой по ступеньке, чтобы убедиться, что он действительно не в корпусе больницы. Затем пару раз себя ущипнул. Нет, точно не спит, и точно не в привычном помещении!
  
   Темнота вокруг, внизу бегут автомобили, здания находятся на своих местах, в отличие от него, охранника. И главное - даже если побежать назад, на пост, в больницу он все равно не попадет: двери заперты, и ключей у Жени нет! Был бы он внутри, то мог отпереть, а снаружи... весьма проблематично.
  
   Если только позвонить на другой пост, коллеге, и попросить его открыть дверь... Но и позвонить неоткуда! Ни мобильника, ни денег...
  
   - А, вот и старый знакомый! - перед Женей возник тот самый джентльмен из кафе, который настойчиво пытался навязать что-то пришедшему с ним юноше, - Узнали? Да-да, Петр Иваныч! Я обещал Вам, что это не последняя наша встреча! Вот и свиделись! Уж я так рад!
   Он протянул руку. Его рукопожатие было и крепким, но и тактичным.
  
   - Добрый вечер! Я, собственно, тут случайно... - бормотал Евгений.
   - Да все в жизни случайно, если разобраться! Есть и другое мнение: случайностей вовсе не бывает! Вы какой позиции придерживаетесь?
   - Не знаю. Никакой. Я об этом не думал.
   - Так отчего бы не подумать?! Подумаем-ка вместе! Вот я хотел Вас видеть - и вижу! Случайность это? Вы вот, напротив, встречаться со мной не планировали. А пришлось! Тоже случайность? Причем для меня этот случай счастливый, а для Вас, мой дорогой, уж и не знаю... от Вас же и зависит! А вот давайте-ка, в самом деле, сделаем этот эпизод и для Вас каким-нибудь удачным! Давайте, а?
   - Это как?
   - А так. Я вот зуб на Вас имею. Да-с, грешен! Вы сделочку-то мне сорвали, помните?
   - Помню. Только я не хотел... Не то чтобы...
   - Да ладно, ладно! Будет оправдываться! Я понимаю! Ах, молодо-зелено! Полноте, не сержусь! - Петр Иваныч ласково жмурился, трогал Женю за локоть и вообще как-то юлил возле, вертелся, - Исправим недоразумение? Заретушируем, так сказать?
   - Как исправим? Я при чем? У меня работа...
   - У всех работа, Женечка! Кто нынче не работает? Всем приходится нет-нет, да и обмакнуть перышко в чернильницу для подписи, например!
   - Какой подписи? Вы что, кредит предлагаете? Или страховку? Так у меня денег нет! Вообще нет!
   - Не извольте беспокоиться! Деньгами я сам Вас обеспечу! И прочими, к слову сказать, благами! Уж будьте покойны! Это у нас - мигом!
   - У кого - у вас?
   - Ну, у меня!
   - А, понятно. Только ведь денег просто так не дают, я правильно понимаю?
   - Правильно, правильно! Удивительная догадливость!
   - И чего Вы хотите?
   - Пустяка! Мелких услуг! Незначительных! Зато зарплату буду платить вовремя и очень щедрую!
   - Незначительных?.. За пустяки денег не платят! Раз я Вам нужен, значит, без меня Вы не справляетесь. А если деньги большие обещаете, то не о пустяке речь!
   - Железная логика! Вы не на философском учились? О-оо, Вам следовало бы! В отличниках бы числились! Ай, срезали! Ай, проныра! - джентльмен погрозил шутливо пальцем, в точности как тот дед в парке, - Так что? - По рукам?
   - По каким рукам? О чем мы договариваемся?
   - Да о зарплате же? Ну что Вы, в самом деле! Будто не поняли! Ах, озорник!
   - Делать-то что надо? Работа какая?
   - Да почти что никакая! То то сделать, то это... Необременительно, ну поверьте!
   - Необременительно для меня было бы сейчас чай дома пить, а не по городу до утра расхаживать...
   - Да где это - "дома"? У Вас ведь нет его! А так - будет, уж я позабочусь!
   - Я вот тут с дедом одним в парке недавно беседовал, - начал Женя, - Так он все как раз говорил о курьезном поведении большинства наших сограждан. Ведутся, мол, на всякую ахинею, только помани широкими обещаниями! Вот. Прислушаюсь-ка к его совету, и отклоню Ваше соблазнительное предложение. Не то чтобы меня сильно что-то смущало, но и ясности никакой тоже нет!
   - Ай, обижаете, Евгений Викторович! Я с чистыми намерениями, с открытой душой, лично к Вам! А Вы... Вот так, с плеча рубите! Ай, нехорошо! И откуда в Вас такое к человечеству недоверие? Откуда опасливость такая?
   - Да от жизни... Будь Вы на моем месте, точно так же рассуждали бы.
   - На Вашем месте я бы как раз соглашался! - слова зазвучали жестко, - А не упирался, как баран! Тебе жизни не жалко, сопля? У тебя их две? Так я на одну укорочу! Легко! Дай повод!
   - Я смотрю, мы как-то быстро на "ты" съехали? Ну так слушай: пугай свою жену по утрам небритой физиономией! И, пожалуй, мне пора!
  
   Женя развернулся и уже прошел вниз пару ступеней, как ощутил на плече тяжелую, будто железную руку, которая своей тяжестью пригнула его к лестнице. Сам же Петр Иваныч навис над Евгением сверху, глаза его буквально горели, как угли, вынутые из печи, и он шипел, бормотал что-то, какую-то тарабарщину на непонятном языке, со злобой, с жуткой ненавистью. Шипение, шепот стали превращаться в какой-то шорох, шелест: шшш-шш-ш! Казалось, вокруг ходят многочисленные люди в длинных плащах, которые, волочась по ступеням лестницы и издают этот назойливый и все нарастающий шум.
  
   Охранник открыл глаза. И обнаружил себя в больнице, у открытого окна, лежащим на полу. Занавеска шелестела от сквозняка. Он поднялся, закрыл окно. Постоял в задумчивости. И пошел пить чай. Только все не мог найти любимую чашку. И обнаружил ее минут через десять в кармане.
  
  
   Всю эту ночь Женя так и не смог уснуть. Только прикроет глаза, устроится поудобнее, как слышится ему ужасный шелест черных чьих-то плащей, шепот, дикие какие-то слова на нечеловеческом языке. Просто наваждение какое-то! Впечатлительный он все-таки!
  
  
   Под утро сон победил утомившийся организм, и Евгений снова увидел белую лестницу, неизвестно зачем построенную посреди Москвы, высоченную, такую, что ее верхнего конца и не видно было. И по сторонам ее толпились люди в черных плащах, очень похожие на Петра Иваныча. И в руках будто держали какие-то железные палки, вроде пожарных багров, только не красные, а черные и ржавые.
  
   Но было и что-то хорошее в этом сне. Только что - Женя так и не вспомнил. Не то надежда какая-то, не то какая-то возможность избежать этих багров и обойти неприятных людей в плащах.
  
  
   Однако сны - снами, а есть еще и реальная жизнь. Натуральная, так сказать. В ней присутствует работа, обязанности и всякое прочее, не сильно украшающее существование, но и неизбежное. Вроде поздней осени, когда повсюду грязь и сырость, и сделать с этим ничего нельзя. И так из года в год. По крайней мере, здесь, в этой стране.
  
   Впрочем, причем тут страна? Где бы ты ни жил, везде свои проблемы и свои порядки. Ну и ладно.
  
   Днем Женя специально пошел посмотреть то место, где ночью видел чудесную лестницу. Уже издалека было понятно, что ее нет: небо вокруг - как небо, и никаких посторонних объектов на его фоне не обнаруживается. Но убедиться иногда надо и в очевидном. Так что и мы переместимся вслед за нашим героем, ближе к Площади Маяковского.
  
   Евгений подошел к предполагаемому основанию искомой конструкции, для чего пришлось перейти проезжую часть и встать над въездом в автомобильный туннель. Он осмотрелся внимательно, даже попробовал ковырять землю носком ботинка - ничего! Никаких следов и намеков!
  
   Собрался было уже уходить, но видит - через ту же дорогу переходит человек в черном осеннем плаще и направляется прямо к нему, к Жене. Да ведь это Петр Иваныч! Точно он! Вот и бородка, и лукавые его глаза!
  
  
   - Доброго денька, Евгений Викторович! Как спалось? Не меня, часом, ищете?
   - Здрасьте! Нет, не Вас... Так, пришел посмотреть... Гуляю, в общем.
   - Хорошее дело прогулка!.. А то я уж было подумал, Вы ко мне... Что ж, подождем, как говорится! От нас не убудет!
   - Можете не затрудняться! Чего напрасно надеяться?
   - Грубо! Но извинительно в Вашем положении. Я давеча на Вас несколько накричал... Годы, годы берут свое... Я уж не молод... Раздражаюсь иногда...
   - Ну, стариком Вас тоже не назовешь. Вы старше меня лет на пять максимум.
   - Ах, внешность бывает такой обманчивой!.. Осмелюсь заметить: даже очень часто. Однако, если у Вас ко мне дела нет, позвольте откланяться! Впрочем, заходите еще! Буду очень, очень рад! Вот прямо сюда и приходите! В любое время! Добро пожаловать, милый мой Евгений Викторович!
   - Надеюсь, не придется!
   - Ах, не зарекайтесь, не спешите! До встречи, дорогуша! До скорой нашей с Вами встречи!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"