Аннотация: Иногда, бывает очень трудно определить, где заканчивается мистическая реальность, и начинается реальная мистика...
Уже третий день, я чувствовал себя неважно. Работы было немного, и когда, я заикнулся, о нескольких отгулах за свой счёт, хозяин даже обрадовался.
Идти в поликлинику не хотелось, и я вызвал врача на дом, наконец-то, воспользовавшись той услугой, которую мне предоставляла моя больничная касса.
Звонок в дверь раздался, ровно в десять. Я не ожидал такой пунктуальности, поэтому наспех собрал со стола некоторые бумаги, показавшиеся лишними.
Я открыл дверь, - прошу, проходите, - и сделал шаг в сторону, освобождая место.
-Спасибо, а для больного, вы неплохо выглядите, мой друг, - произнёс он, переступив порог, поправляя, дорогие очки.
Хорошее начало.
"Кажется, у него плюс два",- почему-то, подумалось мне.
-На улице невыносимая жара, - он поставил на стол и щёлкнул замками саквояжа, - а у вас прохладно, вот что значит жить на этаже. Что же нас беспокоит?
После этих слов, он просто пленил меня. Ни разу врач не обращался ко мне со словами: "что нас беспокоит". Мне даже стало неловко, за то, что он, так сразу, не зная меня готов разделить мою боль. Такой человек плохим врачом быть не может, успел подумать я, перед тем как ответить.
-Да так, левая сторона тянет, и какая-то, постоянная усталость, раньше такого не было.
-Раздевайтесь.
Я снял рубашку и бросил её на диван.
Люблю таких докторов, старой закваски, с немецким трофейным фонендоскопом. Простукивающими пальцами, по обратной стороне ладони, каждый сантиметр тела. Осторожно ставящими никелированный резонатор на грудь, так, что бы не раздражать пациента.
-Вы даже не представляете, друг мой, как о многом, может рассказать сердце, - доверительно произнёс он, внимательно вслушиваясь в бесконечный диалог вдоха и выдоха. - Одевайтесь.
-Ну что, доктор, - машинально спросил я, словно мы были старыми знакомыми, но тут же, осёкся, - что оно вам поведало, только начистоту, - сказал я, улыбнувшись, изображая проницательность.
- А я по-другому и не умею, - подыграл он, и я, почему-то сразу поверил ему,-
сколько дней вы дома?
- Сегодня третий, - заправляя рубашку, ответил я, не ощущая подвоха.
- По тем признакам, которые мне удалось распознать, а у меня хороший слух, - сказал он, будто я, в этом сомневаюсь. - У меня есть проблемы, со зрением, - он поднял на меня глаза, и заморгал, словно ему что-то мешало, затем поправил очки, и продолжил, - но слышу я хорошо. Он опустил глаза в саквояж, перебирая его содержимое, и вынув нужную папку, бросил на стол, - вы пишите.
Ещё недавно, я посмеялся бы такому "диагнозу", но сейчас мне захотелось отнёстись к нему серьёзно. Тем более что и доктор, вроде бы не шутил.
За время, проведённое дома: а у меня была, сначала, тяжелая травма колена, а потом, из-за адвокатской ошибки, глупейшее лишение водительских прав на три месяца, что автоматический повлекло увольнение с работы; получалось, пять полноценных месяцев, вынужденного бездействия.
Вот за это самое время, я кое-что написал, вернее - дописал то, что давно копилось во мне, кое-кому показал, и везде, ответ был одним и тем же - это проза. Где-то, чуть лучше, где-то чуть хуже, как и все в этой грустной и смешной жизни, но проза, есть о чём спорить.
- Поэтому, перед тем, как я проведу всестороннее обследование, мне придётся задать вам несколько вопросов.
"По - моему, моя реакция, на его диагноз, его совершенно не интересует, не уже ли он в себе настолько уверен"?
-Что вас волнует в последнее время? Только по-настоящему.
Не волнует, а беспокоит. А не пытается ли он меня подразнить? Я начинаю сомневаться в его квалификации.
-Сын совершенно не любит читать. Возможно, даже наверняка в этом есть моя вина.
-Это действительно волнует тебя, - не дав договорить, переспросил он, не испытывая интереса к моим словам.
- Мальчик в его возрасте должен хоть немного читать, он же, не читает вовсе, и меня это волнует.
-Что ты сделал, для того, что бы он начал читать?
-В начале, я заставлял читать его силой, а когда он подрос, старался объяснить, что книга сделает его, интеллектуально развитым, хорошим собеседником и просто интересным человеком.
-И это помогло?
-Нет.
-Тогда, почему ты считаешь, что это действительно волнует тебя по настоящему, - снова переспросил он, и я понял, что мой ответ должен быть предельно точным.
-Меня это волнует.
-Хорошо, - сказал он.
И мне показалось, что я почувствовал себя немного легче.
-Но я не спрашивал, что тебя волнует, я спрашивал, что тебя волнует по-настоящему. И пока я не получу ответ на этот вопрос, мы не сможем двигаться дальше.
Ощущение, словно меня со всех сторон обложили ренгенаппаратами. На мне рубашка, джинсы, легкие летние туфли, но если бы на мне был стальной панцирь, то и он не смог бы скрыть или спрятать мои мысли. И он читает их словно это не чужие мысли, а какой-то потрёпанный, с юности знакомый ему, медицинский справочник.
-Я помогу тебе, - согласился он, видя моё замешательство.
Я стал, кажется догадываться, о какой помощи пойдёт речь. - Я буду говорить, что тебя волнует, а ты будешь, меня поправлять, - мне показалось, что он съерничал, - если я скажу что-то не так. Договорились?
-Договорились - я поспешил дать согласие, не находя достойной альтернативы, и добавил, - вы забыли сказать, по настоящему.
Зачем я это сделал?
-Безусловно, - он великодушно улыбнулся, как иногда улыбаются доктора, которым начинают давать советы их образованные пациенты. - По настоящему, тебя волнует, только одно - ты сам. И продолжается это не те несколько месяцев, о которых ты подумал, а много дольше?
-Да, - ответил я, прекрасно понимая, каким враньём, нет, какой дикостью прозвучал бы, ответ нет, - по настоящему, меня волнует - только я.
-Хорошо, - повторил доктор.
И мне стало легче.
- У тебя хорошая память, правда, - он умудрился сказать это так, что в одной фразе прозвучал вопрос и утверждение, кажется, его голос стал ещё теплее.
- Да, думаю хорошая, - мне понравилась, собственная дипломатичность, думаю, почти всегда, сомневаюсь. "Я думаю", стремится к бесконечности, при этом, всегда сохраняя возможность менять направление, в отличие от: "я считаю", которое в моём понимании всегда, рано или поздно приводит к нулю.
- Ну, зачем это, совершенно лишнее: "я думаю", - он откинулся на спинку стула, и не снимая очков, указательным пальцем, потёр уголок глаза, - у тебя редкая по силе зрительная память, ты помнишь события тридцатилетней, сорокалетней давности, и даже более того. Отдельные события ты помнишь по дням и часам, я уже не говорю о том, что, вспоминая их, ты в состоянии воспроизвести всю гамму чувств, которое его сопровождало.
-Да, но со временем, это становиться делать трудней, - сказал я и почувствовал, как тело моё наполняется чем-то тягучим.
И мне не стало легче.
-Давай поиграем с тобой, в такую игру,- он сделал паузу, вполне достаточную, для того, что бы я успел отказаться, и мне действительно хотелось сказать - нет, но это было большое - "Нет", против маленького - "да". Если бы это было абсолютное "нет", я бы не промолчал.
- Я называю, год и день, а ты описываешь событие, в подробностях.
- Согласен, - выскочило из меня, помимо моей воли. И я подумал, как точно попал с ответом, "согласен", именно "согласен", а не "хорошо".
- Хорошо, - улыбнулся доктор.
И мне как будто, снова стало легче.
-Четвёртое мая, восемьдесят второй год.
-Ну, это совсем просто, - мне стало как-то неловко за свою исключительную зрительную память, такое помнит каждый, - с семи утра, я был на призывном пункте, мать договорилась с "покупателями", и меня взяли, в Харьковское учебное подразделение связи. Лейтенант Калитвенцев ..... - я не успел договорить.
-Я, честно говоря, не этого жду.
-Понял, понял, - мгновенно сориентировался я, - она пришла проводить меня, и я был, на седьмом небе от счастья.
-Уже лучше.
-Мне нравилось видеть их завистливые взгляды. Они говорили: "лучше до армии никого не иметь", но внутри они мне завидовали, я это чувствовал, у них это было написано на лбу, и это меня забавляло. На ней были, плотно приталенные джинсы. И их головы поворачивались, как флюгера. Они не могли скрыть, свою зависть, а я посмеивался.
-Ты смеялся, что бы скрыть своё раздражение. Ты же ни разу не был с ней близок, если не считать нескольких поцелуев. Двадцатое августа, семьдесят шестой год.
-Это было в Днепропетровске. Отец решил, показать мне страну, и Днепропетровск, был третьим городом в этом путешествии, после Москвы и Ленинграда. Мы остановились у родственников. Я только обнимался с ней. Мы были какие-то дальние ровесники. До этого я ни разу не видел её. Ничего серьёзного.
-Это ты сегодня говоришь: "ничего серьёзного", а тогда, ты тоже сказал бы так? Ты знаешь, что с ней?
-Нет, но я действительно некоторое время думал о ней.
-А почему, через пять лет, ты отказался с ней встретиться? Отец, сказал, что она приехала, и дал понять, что она хочет тебя видеть?
-У меня было, что-то вроде блажи. Я хотел увидеть её, но само желание раздражало, и я отказался.
-Двадцатое сентября, семьдесят второго.
-Я, Голубь и Буберман, школьные товарищи. У нас есть бзик, но точно не мой. Меня постоянно, кто-то подкручивает. Мы попеременно дружим вдвоём, против одного. Не объясняя причин, чаще всего, это происходит, по дороге домой, мы демонстративно не разговариваем с третьим. Идем вместе, но только до тех пор, пока он не понимает, что он "третьи лишний". И в тот момент, когда он начинает соображать, что, что-то не то, останавливаемся и смотрим в глаза. Наблюдаем за реакцией, а потом уходим, оставляя его одного. Двадцатого сентября, "третьим", кажется, был я. Больно. Ощущение, что тебя предали близкие, самое обидное, не знаешь, за что.
-Девятого октября, семьдесят первого.
-Марина Попович. Она училась в параллельном классе, и на перемене, я подходил к дверям, только для того, что бы посмотреть на неё. Готов поклясться, что я был влюблён в неё. Тогда мне казалось, что она, и есть смысл жизни. Мне очень хотелось ей понравиться. Она была рыжая с веснушками, а я во время перемены, выбегал в коридор, и сразу бежал к её классу, ждал пока она выйдет и смотрел на неё, и это всё, что мне было нужно. Я смотрел на неё так, что и она всё понимала, - в этот день, она мне улыбнулась.
Я остановился, в ожидании следующего вопроса, но его не последовало. Вместо этого доктор, раскрыл какие-то бумаги и стал что-то записывать.
- Сделаем перерыв. Можете сесть.
И только сейчас я заметил, что все это время стоял.
Как хорош, бывает перерыв, особенно тот, что предоставляют вовремя. Ещё один вопрос и в голове, была бы сплошная каша.
-Воды! Я принесу вам воды, - как же я забыл - гостеприимный хозяин.
-Спасибо, не надо. Налейте себе.
-Секундочку.
Я удаляюсь в кухню, это совсем близко, от того места, где мы сидим, и с ужасом обнаруживаю, что воды в бутылке, ну может быть на четверть глотка. Хорошо, что он отказался, а то было бы совсем неприятно.
-Ну что, продолжим?
Я возвращаюсь в салон и сажусь на стул. Мысль о том, что обязательно надо сесть на стул не покидает меня.
-Готовы?
-Да, - отвечаю я, с трудом скрывая волнение.
-Ещё два, три вопроса и мы завершим. Предупреждаю, отвечать надо, быстро, не задумываясь. Я понимаю, у вас могут возникнуть сложности с датами, поэтому главное, не раздумывайте, отвечайте первой мыслью. Понятно?
-Да, - я начинаю стесняться, своих односложных ответов.
-Семнадцатое декабря, шестьдесят пятого года.
-Я просыпаюсь ночью. Все спят, вернее я никого не вижу, темно. Моя кроватка стоит у самого окна, рядом с батареей. Её всегда так ставили на зиму, что бы мне было тепло. Я прилипаю лицом к окну. На нем какие-то узоры, окно холодное. Нет, не верно, мои губы и нос чувствуют холод. За окном снег. Я правильно говорю?
-Продолжайте.
-За окном все белое. Я впервые вижу, все белое за окном, и мне кажется, мне кажется, что я отыскал рисунок на окне, было очень красиво.
-Тридцатое октября, шестьдесят четвертого. Не бойся, смелее.
-Я стою в кроватке. Я уже свободно поднимаюсь. Отец стоит в дверях и улыбается. Пришла Зоя, это моя молочная мать. У мамы совсем нет молока, и поэтому меня постоянно подкармливают. Я улыбаюсь. Зоя шумно выталкивает отца из комнаты, и подходит ко мне. Я тянусь к ней. Она снимает кофту и начинает массировать себе грудь. Потом она взяла меня на руки, и я помню, как обхватил её грудь руками и стал есть.
-Я не буду больше задавать вам вопросов в этом временном промежутке. Но ведь это не все что вы помните, есть ещё что-то?
-Есть, но если честно, я совершенно не помню числа, и даже года. Какие-то странные звуки, - почти извиняясь, произнёс я.
-Это было четвертого июля, шестьдесят третьего, оставалось два месяца до вашего рождения. Отец с матерью сильно ругались. Устали?
-Не много.
-Продолжим, или ещё один перерыв?
-Продолжим,- мне показалось, что если я возьму ещё один перерыв, то не смогу больше отвечать.
-Двенадцатое августа, восемьдесят пятого.
-Вы бьёте ниже пояса.
-Удар ниже пояса, это второе ноября, семьдесят седьмого.
Он, безусловно, прав.
-Поэтому, давайте вернёмся в двенадцатое августа. Вам до сих пор стыдно?
-Да, я не имел права так поступать. Но я не понимал, я честное слово, ничего, не понимал. Мне хотелось увидеть себя, своё имя, напечатанными буквами.
-Вы действительно верили, что это могло изменить вашу жизнь?
Он снова перешёл на вы.
-Да, я верил, что это может что-то изменить.
-Вы и сейчас так думаете?
-Нет, но ваш вопрос некорректен, прошло много времени.
-Вы хотели, увидеть себя напечатанным, в каком то журнале, и для этого, были готовы пожертвовать именем отца?
И я понял, что моё оправдание, звучит малоубедительно, во всяком случае, его оно, не удовлетворило.
-Мы ещё вернёмся к вашему отцу, - он снова перелистал, свои бумаги, - а теперь давайте, вспомним, двадцатое февраля, восемьдесят шестого.
-В этот день, мы собрались в редакции газеты, вечером, кажется в шесть. Я увидел его впервые, ничего особенного, невысокого роста, темноват. Мы все о чем-то, говорили, а потом, стали читать по кругу, каждый своё, когда очередь дошла до него, он представился.
-Вы помните имя?
-Нет, я запомнил, что он был студентом журфака. Он прочитал стихотворение.
-Вы запомнили его.
-Конечно. Я специально подошёл к нему во время перерыва, и попросил, что бы он дал мне взглянуть на него.
- Как кстати, что оно было отпечатано, правда, а не написано от руки. Вы смогли легко запомнить его.
-Да, я за тем и просил его, показать, что бы запомнить.
-Хотите прочесть.
Для этого не надо быть экстрасенсом.
-А можно, - засомневался я.
-Можно, но тогда вы должны понимать, что у вашего рассказа будет соавтор, и у него могут возникнуть, определенные претензии.
-Я готов, мне кажется, мы сможем с ним договориться.
-Тогда читайте.
Другу
Делили. Хотели - чтоб поровну.
Не вышло. Назвали судьбой.
Ты выше меня на голову.
Я старше тебя на боль.
-Сколько времени прошло.
-Двадцать два года, и почти четыре месяца, без одной недели, - я старался быть точным.
-Да, время прошло, а оно не изменилось, трогает, точно также. Ни разу не возникало ощущения, что оно написано специально для вас? Кажется, после этого вы перестали писать стихи?
- Нет, не возникало, ведь мы с ним были не знакомы, и мне казалось, что оно посвящено кому-то другому. И всё, как-то сразу потеряло смысл, я подумал, что в жизни, не напишу ничего лучшего, а хуже мне не хотелось. Я посмотрел на свои стихи...
-Они были написаны от руки
-Да, но я отказался их читать, они показались мне такими корявыми и тусклыми.
-Интересная последовательность, - доктор улыбнулся, и отложил ручку в сторону, - он вылечил вас от поэзии.
-Да, я тоже так думаю. Он заставил меня замолчать, и сделал это замечательно, написав, гениальное стихотворение.
-Вы считаете, эти четыре строчки гениальными.
-Безусловно, а разве это не так?
Доктор откинулся на спинку, и средним пальцем, правой руки легонько постучал по столу, словно пытался извлечь из него нужное звучание, - так, так, - он сделал паузу, собираясь что-то сказать.
Хорошо, что мне не надо ничего придумывать, после его, невыразительного "так так", и я спокойно жду продолжения разговора.
- А может быть, эти строки, были предназначены, специально для того, что бы вы умолкли на двадцать два года. Такое развитие событий вы не предполагали? Что бы вы не носились, с вашими берёзами, из стороны в сторону, и не радовались как ребёнок, сочетаниям, вроде: "слава Б-гу, слава КПСС". Что бы вы, не разбрызгивали себя по мелочам. Или вы, как тогда, в двадцать три года, я не ошибаюсь с возрастом, продолжаете верить, что настоящий писатель, не имеет права пережить цифру, тридцать семь? Как глупо это звучит, сегодня, в ваши сорок пять, не правда ли. Я сказал, что мы вернёмся к вашему отцу.
-Да, да, я всё помню, я все расскажу, не надо спрашивать. Меня не было в городе, в тот день. Я вернулся на исходе субботы, и поднялся к соседу.
-Зачем вы поднялись?
-Не помню. Я вернулся в пустую квартиру, за несколько дней до этого, жена съехала, забрав вещи.
-Это была не жена, её задача, была подтолкнуть вас к выезду, продолжайте.
-Сосед открыл дверь, и с порога оглушил: "у тебя умер отец, иди в полицию".
-И вы пошли.
-Нет, я же говорю, это был исход субботы, там наверняка, сидел только один дежурный, и по любому, он сказал бы придти завтра.
-И вы пошли туда утром.
-Да.
-Что спрашивал полицейский?
-В каких отношениях мы были с отцом. Я сказал, как есть, мы не были большими друзьями.
-Он дал вам ключи, от его квартиры.
-Да, если надо забрать какие-то вещи, и вообще так положено.
-Вы вошли в квартиру и что дальше?
-Все, как обычно, единственное - в ванне были следы крови.
-Вы не придали этому значения.
-Нет, я знал, что у отца, периодический, идёт горлом кровь, поэтому меня это не встревожило.
-Другими словами, мысль о самоубийстве, в тот момент, вам в голову не пришла. Эта мысль пришла к вам вчера, когда вы писали этот рассказ, правильно?
Доктор говорил правду.
-Да, вчера в дороге, родилась первая фраза: "уже третий день я чувствовал себя неважно", и понеслось. Я стал сочинять его, откладывая ключевые предложения в памяти, потом появилось название, если "чувствовал неважно", значит - "Доктор".
-Вы дописали его до того момента, когда вошли в квартиру отца, и что было дальше?
-Мне показалось, что крови было слишком много.
-И вы вспомнили слова полицейского, в каких отношениях вы были с отцом. И вы вспомнили, как он посмотрел на вас. Он не хорошо смотрел, правда?
-Я не смогу ответить на этот вопрос с той точностью, которую вы от меня требует, но во взгляде, действительно, что-то было.
-После смерти отца, вы бросили курить.
-Да, но я хотел добавить, он был религиозным человеком, поэтому, мысль о самоубийстве..... вы меня понимаете. Похороны состоялись в канун судного дня.
-Это произвело на вас впечатление.
-И это тоже, но я поразился, как много народу пришло попрощаться с ним, хотя он был, совершенно одиноким человеком.
- Не ври, ты, был просто рад, что нашлись люди, которые с лёгкостью, взяли на себя те хлопоты, которые предназначались тебе.
-Да.
- А потом ты бросил курить, выбросил, целую пачку сигарет.
- Мне кажется смерть отца, произвела на меня впечатление, я испытал, нечто вроде шока, и под его воздействием, бросил курить.
-И это единственное, что ты был в состоянии сделать самостоятельно. Если бы тебя тогда не поддержали, ты бы наверняка умер где-нибудь под забором, тридцатилетним мужчиной, твоя рубашка была нестиранной, больше месяца, что ты с ней сделал?
-Она порвалась прямо в ведре, когда я пытался постирать её руками.
Доктор тяжело вздохнул, и снова стал перелистывать страницы. Я, сидя немного вытянулся, что бы подглядеть в его бумаги, но так ничего, не смог разобрать.
-Хотите, что бы я рассказал, вам, что было бы, если бы ваш отец скончался как-то иначе.
-Не надо.
Он отложил свои листы в сторону, и попросил, словно вспомнил:
- А ну как, откройте рот, пошире, пожалуйста.
Он достал гладкую деревянную дощечку, и положил мне в рот, - скажите а-а-а-а-а!
Я что было сил, раскрыл рот. Мне показалось, он немного щурится, но я не уверен.
-Когда последний раз были у матери, - спросил он, продолжая разглядывать гланды.
-Давно, я редко захожу к ней, - ответил я, дождавшись, когда он закончит осмотр, - мне нравиться думать о ней, а это получается, только тогда, когда я её не вижу, и не звоню, какое-то время. Тогда появляется, какая-то изюминка, и я переношу её на бумагу, и рождается, это хрупкое очарование потаённой грусти.
-Как вы написали, "хрупкое очарование"?
-Просто захотелось написать красиво.
-Вы делаете успехи. Вы отвечаете, по существу вопроса, старательно и точно, не задумываясь, а начинали, с откровенного вранья. Зачем вы написали, "что уже третий день были дома", если вчера в дороге, почти полностью написали этот рассказ?
-Я не могу писать, только правду, я должен умело врать, как любой художник. Просто враньё, должно быть идеальным, и только если его нельзя отличить от правды, оно имеет шанс стать исскуством. Лучше всего, мешать правду и ложь в одном предложении, в одной мысли, тогда сам .......не разберёт.
-Ты искренне побоялся написать это слово.
-Да.
- Мы выходим на финишную прямую. Теперь, я хочу, что бы ты сказал, всё то, что я должен сказать тебе. Не торопись, я даю тебе время подумать
- Мне кажется, будет лучше, если вы мне скажете об этом. В конце концов, из нас двоих, доктор - вы, а я, только пациент. Нет доктора, нет пациента. Нет пациента, нет болезни, - я осмелел и наполнился раздражением.
-Это навеяно у вас, от чужой мысли. Хорошо, я скажу, вы законченный эгоист, но по-другому вам видимо нельзя. В вас есть благородные чувства, есть, то, что называется хорошим началом, но даже это, вы заставляете работать на ваш эгоизм. При этом вы сами ничего не делаете. Вы, как хищник, выжидаете случая, а потом атакуете, стараясь удержать, и выжать из ситуации максимум. При этом вам совершенно безразлично, что это - яд или лекарство. Вы будете, удерживать его, если вам кажется, что оно поможет решить вам, какие-то ваши проблемы. Вы написали блестящий рассказ, можете, не сомневаться, читается на одном дыхании, так как вы и хотели. Вам захотелось поиграть. Написать, так, между прочим, то, что вам не свойственно. У вас же ничего не было, кроме фразы: "Уже третий день, я чувствовал себя неважно"?
- Ничего. Нет, было, - я стал кропотливо перебирать минуты вчерашнего дня, - был задан темп, было ещё что-то, но я не смогу сформулировать это. Я не могу придать этому ощущению, точную словесную оболочку, но если бы я смог, то тогда, скорей всего, ничего бы не написал
- И посмотрите, куда он вас привел! Вы писали его в дороге, ехали, наговаривали про себя и запоминали. Сколько вы пишите этот рассказ, часов десять. Как и все стоящее, он должен быть написан мгновенно, никаких мук творчества, пускай мучаются бездари, пускай они потеют над каждой строчкой, мы гении пишем легко и свободно, как дышим, так это у вас говорят? Мы будем использовать для этого, покойного отца, одинокую мать, детей, для которых не можем найти полчаса времени, помните? Что вы там говорили про сына. Или вы со мной согласны?
-Согласен.
- Теперь вы понимаете, в чьих руках, находится иллюзия вашего вдохновение, - вам хочется славы, как любому смертному, - сказал он, жалея меня, как несчастного ребёнка, случайно угодившего в чужое дерьмо. - Вы хотите, как обыкновенный и капризный, между прочим, где-нибудь, обронить: "они заказали мне серию рассказов, которые должны выйди, отдельной книжкой", нет, не так? "Гонорар уже перечислили", это все, что вам нужно?! Вы такой же тщеславный, как и двадцать три года назад.
Он встал, и, собрав свои вещи, направился к двери, - если всё, что вы уже написали, - кажется, он тоже подустал, - было написано, ещё до того, как я сюда вошёл, зачем вы меня вызвали?
-Без вас, я не смог бы перенести это произведение на бумагу, - юлить не имело смысла, - я использовал вас, как авторучку. И ещё, мне хотелось посмотреть на ваши глаза, глаза доктора,..... зеркало души, ..... это же литература, вы должны понимать.
-Вы действительно думаете, что описание, моих глаз, усилит ваше произведение, - и, не дождавшись ответа, он снял с глаз очки.
Я посмотрел, и не увидел в них ничего особенного. А взгляд ... Взгляд, как взгляд, как у всех приличных врачей, обладающих опытом, знаниями и практикой.
-Сейчас, вам ещё кажется, что этот рассказ, можно писать бесконечно.
-Да, я чувствую, что одного моего желания, достаточно, что бы завести всё повествование, куда угодно, и это будет очень, очень правдиво.
- Зачем, вы поменяли слово. Вы же написали "абсолютно правдиво", а потом, поменяли его на два невыразительных "очень", снова испугались. Чего вы пугаетесь, вы же не бедный человек?
-Нет. Нам хватает.
По-моему, мне снова становится легче.
-У меня, напоследок, к вам одна просьба, - мне показалось, что он хочет взять пуговицу на моей рубашке, - в следующий раз, когда вы почувствуете, подобное недомогание, приходите в поликлинику. Знаете, так много людей, которым по-настоящему нужна моя помощь.
-Конечно, конечно доктор.
-И ещё, мне кажется, вместо - врать, там можно написать - вымысел. "Врать" - грубовато, хотя вам, наверно, видней. Постарайтесь, несколько дней, ничего не писать. Можете править, какие-нибудь старые вещи, но ничего нового не начинайте. С вами свяжутся.
Он посмотрел, на часы, чуть больше того, максимума, который необходим, для того, что бы просто, проверить время.
- Месяца через два, вы начнёте писать продолжение. Писать будете, как обычно, хорошая идея, не обязательно должна приходить за письменным столом. Кстати, спасибо за название, - он осторожно похлопал меня по плечу, - сохраните её в памяти, дайте дозреть, вам это будет не трудно, и потом не забывайте, кто ваша ручка.
Он посмотрел на меня так, словно в чем-то заподозрил.
-А кто, должен со мной связаться, - доктор, начинал мне нравиться все больше и больше.
-С вами свяжутся, те, - и тут, он снова внимательно посмотрел на меня, - кого заинтересует ваш рассказ, но заинтересует, по-настоящему.
-И его опубликуют?
Кажется, я просыпаюсь. Мне, сорок пять, у меня, ни одной литературной публикации, я двадцать два года, ничего не писал, кроме анкет, а тут, этот доктор. А я и не посмотрел, есть ли у него разрешение на работу, теперь уже поздно. И он говорит, что если мой рассказ, опубликуют..... Но я действительно, так пишу! Сидя за рулем. И те рассказы, которые отправил, я тоже писал так.